а макушке. До войны он был инженером. Школу пилотажа он прошел в
Англии. У него было кра-сивое лицо, грустное и усталое, и блуждающий взгляд.
-- Это твоя жена? -- спросил штурман, показывая на фотографию, стоящую
на столе. Взгляд пилота загорелся.
-- Знаешь, мы почти никогда не расставались. А если назначали свидание,
я становился в сторонке, под-жидая ее. Когда она подходила, я следил за ней
взгля-дом, оценивая, точно чужую женщину, и говорил себе:
"Она самая красивая, и она твоя жена. Тебе повезло". И тогда подходил к
ней.
-- Ты и теперь так же любишь ее,-- сказал штур-ман.
-- Я не могу себе представить жизнь без нее. А ты,-- спросил пилот,--
ты разве не любишь свою жену?
-- Да у меня никого нет,-- сказал штурман.
-- Мне жаль тебя.
-- Не стоит. Мне кажется, я чувствую себя менее несчастным, чем ты.
Скорее, мне повезло.
-- Да, во время этой катастрофы.
-- Пожалуй, так.
-- Ты будешь еще летать?
-- Да,-- сказал штурман.-- Поэтому я и зашел к тебе. Я хотел бы летать
с тобой.
Пилот удивленно посмотрел на него:
-- У меня ведь есть штурман.
-- Просто мне пришла в голову эта мысль.
-- Спасибо,-- сказал пилот.-- Любой командир был бы счастлив, что такой
парень, как ты, захотел летать с ним. И все же,-- добавил он,
отвернувшись,-- меня уди-вило бы, если б тебе это разрешили. В штабе меня не
считают хорошим пилотом.
-- Я знаю,-- сказал штурман.-- В штабе мало что понимают.
-- Ты в курсе? Штурман кивнул.
-- В курсе того, что со мной?
-- Слышал отАдмирала,-- сказал штурман.-- Люсьен рассказал ему, что ты
плохо видишь посадоч-ные огни.
-- Уже?
Пилот резко отодвинул стол и шагнул к штурману. От волнения его
красивое лицо, за минуту до этого та-кое оживленное, потемнело.
-- Значит, всем это известно? -- спросил он в отча-янии.-- И все будут
на меня коситься? Ты же знаешь ребят,--продолжал он.--В столовой перед
яичницей с беконом и кружкой пива, пока не объявлена тревога, они строят из
себя великих героев. Послушать их -- они никогда не знали страха. Может
показаться, что все они отчаянные вояки, рвутся вперед под барабан-ный бой и
не думают ни о чем, кроме наград. А я вот думаю о своей жене и хочу
вернуться к ней. С огнями у меня это случалось дважды. В первый раз я не
при-дал этому особого значения. Я подумал, что стоит гус-той туман. Но когда
я приземлился и заговорил о тума-не, весь экипаж посмотрел на меня так,
словно я сооб-щил, что по дороге мы встретили далай-ламу. "Какой туман?" --
удивились они. Я молчал. Я чувствовал, что тут что-то неладно, вспомнил, что
туман был какой-то странный, и решил, что просто устал. В другой раз я из
осторожности обратился ко второму пилоту. Спро-сил, хорошо ли он видит огни.
Он сказал, что видит. Я попросил его подсказывать мне и кружил почти
вслепую, пока вдруг не увидел прямо перед собой по-садочную полосу, точно
ночью после долгой дороги воз-ник передо мной столичный проспект.
-- Ты был у врача?
-- Хотел было сходить, но потом передумал.
-- Он отличный малый,-- сказал штурман.
-- Может,-- ответил пилот,-- но я засомневался. Просто для очистки
совести я рассказал об этом Люсь-ену, о нем ведь хорошо отзываются. Я
подумал, мо-жет, и с ним такое бывало и он сумеет дать мне совет.
-- Вот уж ему доверяться не стоило,-- сказал штур-ман.-- Он тоже из
тех, что "с барабанным боем".
-- Я понял это слишком поздно. Он так посмотрел на меня, точно я
признался ему, что зарезал собствен-ных родителей. Потом он прикрыл глаза,
словно а смотреть не мог на такое ничтожество, и негромко, но резко бросил:
"Постарайтесь видеть посадочные огни, иначе сломаете себе шею. Меня все это
мало касается". Что ты на это скажешь?
-- Ничего,-- ответил штурман.-- Люсьен дал мне семь суток ареста за то,
что я отказался лететь с Ромером. Если бы Адмирал не вмешался, история зашла
бы далеко.
-- Ты не хотел лететь с Ромером?
-- Я только что перед этим прыгнул с парашютом, Мне не хотелось сразу
же начинать все сначала.
-- Эх, Ромер! -- сказал пилот, барабаня карандашом по столу.-- Может,
он тоже не видел огней.
-- Это вещи разные,-- поспешно сказал штурман.-- Когда внизу посадочные
огни, ты спасен. Достаточно внимательно следить за соседними машинами,
кружить, не удаляясь от полосы, и никого не заденешь. Не так уж трудно. В
эти минуты мне в своей кабине нечего делать. Я тебе помогу.
-- Я был бы рад,--сказал пилот.--Я бы хотел, чтобы ты был рядом, и
уверен, что тогда снова буду видеть огни. Но ведь тебе ни за что не разрешат
ле-тать со мной.
-- Как знать. У меня пока нет экипажа. Если я попрошу об этом Люсьена,
возможно, он согласится.
-- Тогда попробуй,-- сказал пилот.-- Я буду счаст-лив взять тебя в свой
экипаж, а ты проконтролируешь моего штурмана. Я никогда ничего не говорил,
чтобы не повредить ему, но он допустил несколько серьез-ных ошибок. Как-то
ночью он чуть было не спутал объект.
-- Можешь на меня рассчитывать,-- сказал штур-ман, пожимая ему руку.--
И главное, не пиши жене, что устал. Если хочешь, просто напиши ей, что у
тебя есть друг.
-- Как это? -- спросил пилот.
-- Вот так. Встретил его на остановке автобу-са -- вот и все.
В этот вечер штурман обедал в столовой. Народу было немного. Адмирал не
появлялся. Штурман взял пустую тарелку и, как обычно, подошел к
раздатчи-кам, потом сел за свободный столик, чтобы не стес-нять товарищей,
которые, переговариваясь, усажива-лись за другие столики. В огромном зале с
железными потолочными балками, пропитанном запахами кухни, стоял неумолчный
гул голосов. Занавески на окнах были задернуты. Люди подходили с тарелками к
буфе-ту, потом возвращались за столики. Несколько офи-церов уже в летной
форме быстро проглотили свой обед и исчезли. Наверное, Адмирал уехал в город
и сидел где-нибудь в баре, забыв о лагере.
Атмосфера, царившая сейчас в столовой, была со-всем не та, что перед
вылетом, когда летчики стара-лись не встречаться взглядом с соседями,
сдерживая нервную зевоту. Большинство спокойно ело безвкусную пищу, к
которой никто не мог привыкнуть; штурман тоже без всякого удовольствия жевал
неизменное мясо в соусе и вареные овощи. Он уже почти кончил обед, когда к
нему подсел молодой бомбардир.
-- Вечно одно и то же,-- проворчал бомбардир, ста-вя тарелку на стол.
-- Да, вечно,-- повторил штурман.
Бомбардир прибыл сюда около месяца назад. Он вы-рядился в
battle-dress', из-под которой нелепо выгля-дывали рубашка и пояс, но штурман
смотрел на него с дружеской снисходительностью.
-- Приятно, когда вечер в твоем распоряжении. Собираешься развлечься?
-- Бабенки, которых встречаешь в pubs2, меня не
вдохновляют,-- ответил бомбардир.
-- Терпение,--улыбаясь, сказалштурман.--Это вопрос нескольких месяцев.
Потом вернешься во Фран-цию и, может быть, еще пожалеешь об этом времени.
Знаешь, сейчас здесь, пожалуй, лучше, чем там. Еда, конечно, скверная, но
все-таки она есть.
Впрочем, у бомбардира был превосходный аппетит. Он быстро покончил с
супом и, отодвинув тарелку, на-бросился на мясо. Он жевал с остервенением, и
бело-курые усики шевелились над губой.
-- Ты не побоялся сесть рядом со мной? -- спросил штурман.
-- А что такое?
-- Мне кажется, после гибели Ромера меня избе-гают.
-- Да ну,-- сказал бомбардир,-- об этом уже забы-ли. Во всяком случае,
меня никогда не интересовало, почему ты с ним не полетел. Я знаю только, что
ты прыгнул с парашютом; надеюсь, мне никогда не при-дется этого делать. На
счету у меня только пять выле-тов, и с меня вполне достаточно. А у тебя?
' Летная форма (англ.).
s Пивные (англ.}.
-- Двадцать два.
-- Двадцать два,-- произнес бомбардир таким то-пом, словно и не
надеялся когда-нибудь достигнуть такой фантастической цифры.-- К парням
вроде тебя я отношусь с большим уважением.
-- Спасибо. Наверстаешь, не бойся. И как знать? Когда после тридцати
или тридцати пяти вылетов тебя отпустят как выполнившего свой долг перед
объеди-ненными нациями, ты еще останешься на сверхсрочную.
-- Как знать? -- повторил бомбардир и фыркнул. Штурман направился к
выходу, но в холле встретил командира эскадры. Он отдал честь и попросил
разре-шения обратиться.
-- Слушаю вас.
-- Господин майор,-- сказал штурман,-- я прошу вас разрешить мне летать
с Лебоном.
Так звали пилота, который не видел посадочных огней.
-- Зачем?
-- Думаю, смогу ему помочь. И кроме того, так я снова войду в форму.
-- Но экипаж Лебона укомплектован полностью.
-- Я мог бы летать вторым штурманом.
-- У меня были другие планы на ваш счет,-- ска-зал командир эскадры,--
но что ж, согласен. Завтра вы будете в приказе.
Командир эскадры хотел было идти, но вдруг повер-нулся к штурману.
-- Доброй ночи,-- сказал он, протягивая ему руку.
Опасаясь, как бы он не передумал, штурман почти выбежал из холла и
поспешно зашагал к домикам. По-том он пошел медленней. "В конце концов,--
думал он,-- я, сам того не подозревая, сумел все уладить. Я хочу летать с
Лебоном, и Люсьен, который считает, что с ним опасно связываться, пожимает
мне руку... Опасно связываться...-- повторил он.-- Как легко они умеют
осуждать! И с какой уверенностью судят!.."
Когда штурман постучался к пилоту, тот собирался идти обедать.
-- Все в порядке,-- сказал штурман.-- Я видел Люсьена. Он согласен.
Завтра я лечу с тобой.
-- Он разрешил? -- спросил пилот, словно не верил собственным ушам.
-- Я полечу вторым штурманом, но буду делать все, что ты потребуешь.
-- Ладно,-- сказал пилот.-- Посмотрим. Спасибо. Ты молодец.
-- Это ты оказал мне услугу, согласившись лететь со мной. Благодаря
тебе Люсьен, наверное, порвет мое взыскание.
-- А,-- сказал пилот и помрачнел,-- понимаю. Ведь то, на что ты
идешь,--дело опасное.
-- Идиот! -- закричал штурман.-- Ты не так меня понял. Брось
выдумывать. Просто никому, кроме меня, не пришло в голову тебе помочь, вот и
все. Когда я узнал, что тебя бросили на произвол судьбы, я пришел к тебе,
чтобы не чувствовать себя одиноким. Это ты меня спасешь, а у меня и так все
улажено благодаря Адмиралу.
Пилот, стоявший перед штурманом, был выше его почти на голову, и
штурман смотрел на него с восхи-щением. Как могло случиться, что такой
богатырь не видит посадочных огней? Куртка трещала у него в пле-чах, от него
исходило ощущение необыкновенной силы и уравновешенности. Но если поймать
его взгляд, становится не по себе. Он старался не смотреть на собеседника, а
когда случайно встречался с ним гла-зами, тотчас отводил их, словно боялся
выдать какую-то тайну.
-- Предупреди экипаж,-- сказал штурман.-- Если ты скажешь им, что мне
делают одолжение, чтобы я снова вошел в колею, ребята будут польщены. Я не
хочу, чтобы твой штурман думал, что я собираюсь его контролировать. Кстати,
как его фамилия?
-- Везер.
-- Ну так вот, скажи Везеру, что, пожалуй, он тоже должен будет мне
помочь. Но в воздухе поступай как знаешь. Ты хозяин, и я буду подчиняться
тебе.
-- До завтра,-- сказал пилот.-- И главное,-- тихо добавил он,-- не
беспокойся. Я увижу огни.
-- Неважно,-- ответил штурман.-- Спокойной ночи.
VII
Штурман с Везером подошли к самолету как раз в тот момент, когда
заработал первый мотор. Прогноз направления ветра трижды менялся, и каждый
раз приходилось заново пересчитывать курсы. Штурман с трудом взобрался в
машину и сел на одну из скамее-чек за кабиной пилота, там, где перед взлетом
разме-щались те, кто ничем не был занят, чтобы не пере-гружать носовую
часть.
Взревели один за другим четыре мотора, их рокот слился в один
оглушительный рев, и огромная машина задрожала всем корпусом. Штурман
положил между ног парашют и зеленый планшет с картами и вздохнул. Каждый раз
в эту минуту он начинал думать, не совер-шил ли он ошибки при вычислении
курсов; и он знал, что в полете все время будет рассчитывать их заново и
только потом передавать пилоту. Но пока что делать ему было нечего, и долгий
церемониал взлета давал ему несколько минут передышки.
Взлет был делом пилотов и механика. Они следили за температурой,
давлением и счетчиком оборотов. При-нимать решения не входило в обязанности
штурмана. Согласно инструкции, он обычно подключался к связи, чтобы слышать,
о чем говорят пилоты; но на этот раз он снял шлем с укрепленными в нем
наушниками и микрофоном и провел ладонью по вспотевшему лицу. Везер сидел
напротив, рядом с бомбардиром, и рылся в своем планшете -- наверное, искал
карандаш. В эки-паже у Лебона были, пожалуй, славные ребята, но штурман еще
не успел приглядеться к ним. Бомбар-диром оказался тот самый паренек со
светлыми уси-ками, которого штурман встретил накануне в столовой во время
обеда. Везер был уроженец Лотарингии. Свои
ластики он носил на шнурочках, которые привязывал к пуговицам своей
куртки; время от времени, заду-мавшись, он, как ребенок, посасывал кончик
каранда-ша. Да, все очень славные, но, по-видимому, надеяться на них
особенно нельзя. "Чтобы добиться успеха, этого недостаточно",-- ворчал
штурман, глядя на них. Стрел-ки уже сидели в своих застекленных турелях. "А
чего стоят эти, я узнаю только в воздухе".
Голоса моторов один за другим включались в гроз-ный рев, разрывающий
ночь, в то мощное переливча-тое гудение, что вздымалось над землей каждый
раз перед вылетом. Наконец самолет дрогнул, и штурман, улыбаясь, подмигнул
Везеру и бомбардиру, сидевшим напротив. Пилот растормозил -- значит, проба
двигате-лей прошла хорошо. Иногда вся подготовка к полету оказывалась
напрасной из-за повреждения в приборах или какого-нибудь мотора, который не
давал своих обо-ротов. Машина качнулась всей тяжестью тридцати тонн металла,
горючего и бомб и вырулила на бетонирован-ную дорожку, ведущую к взлетной
полосе. Сидя на жесткой ребристой скамейке, прислонись спиной к твер-дой и
холодной стенке фюзеляжа, который со своими лонжеронами, трубами и кабелями
напоминал корпус подводной лодки, штурман своей спиной, всем своим нутром
ощущал каждое движение самолета. Даже не глядя в иллюминатор, он угадывал по
легкому голо-вокружению мелькавшие вокруг них огни самолетов, которые в
свете синих и золотых фонарей, вытянув-шихся вдоль дорожки, один за другим
осторожно вы-руливали на старт. Он видел перед собой неровные очертания рощ,
плотным кольцом окружавших аэрод-ром. При каждом торможении штурмана толкало
впе-ред, и всякий раз он страдал от этого. Каждый раз, когда эта
неповоротливая и такая хрупкая четырехмо-торная громадина скрежетала всеми
своими болтами, ему хотелось застонать.
Парашютные ремни стягивали ему бедра, и он с трудом вытащил из кармана
платок, чтобы вытереть пот со лба. Через несколько секунд машина повиснет в
воздухе и мучению придет конец. Грохот сотрясет дома, над которыми пролетят
на задание самолеты, и, вслушиваясь в рев урагана, проносящегося над
головой, женщина, возможно, спросит себя, не летит ли сейчас и штурман с
эскадрой среди этих звезд. Как она вспо-минает о нем? И что думает о той
могучей силе, что каждую ночь неудержимо несется на восток, чтобы уничтожать
города? Наверное, ее муж, intelligence-offi-cer, что-то ей рассказывал, и
потому она отнеслась к штурману с таким сочувствием. Но конечно,
intelligen-ce-officer все видел как-то со стороны, подобно началь-нику
контрольного поста, наблюдающему за полетами сквозь стекла своей вышки:
самолеты для него только машины определенного веса, стартующие одна за
дру-гой по зеленому сигналу или внезапно возникающие из мрака в
ослепительных лучах световых прожекторов и проносящиеся, сбавляя скорость,
по освещенной до-рожке. Потом летчики входят в комнату разведслужбы. Они
рассаживаются вокруг некрашеного деревянного стола и отвечают на вопросы.
"Заметили ли вы раз-рывы над объектом? Был ли огонь ПВО, плотным и точ-ным?
Атаковали ли вас истребители?" Но intelligence-officer никогда не узнает,
что такое точный огонь зени-ток; он никогда не услышит, как по крыльям
хлещет шквал снарядов; он никогда не почувствует, как кровь стынет в жилах,
когда навстречу эскадре вспыхивают орудийные залпы.
Утром штурман позвонил женщине и предупредил ее, что в ближайшие
два-три дня прийти не сможет, потому что должен участвовать в очередной
операции. Голос в трубке, слабый и неуверенный, казался совсем юным; в нем
звучали протяжные хрустальные ноты, которые может надломить малейшее
волнение. "Как я рада!" -- сказала она, узнав, что штурман вернулся в строй.
Штурман поспешил оборвать разговор и быстро повесил трубку. Что ее
обрадовало? Наверное, она ре-шила, что история с Ромером улажена; но, кроме
того, она, может быть, обрадовалась тому, что штурман боль-ше не числится в
нарушителях дисциплины и заведен-ного порядка и снова занял свое место среди
нацио-нальных и всемирных героев. "Нет, она гораздо лучше. Она рада, потому
что знает, как я страдал, оставаясь в стороне. Она рада так же, как и я".
Из коридорчика вышел бортмеханик и, тронув штур-мана за плечо, показал
ему пальцем на кабину пилота. Осторожно ступая, штурман добрался до пилота,
и тот попросил его стать поближе. Штурман натянул шлем и включил микрофон,
но пилот продолжал делать ему знаки. Он не хотел пользоваться микрофоном.
Тогда весь экипаж услышит, о чем они говорят. Штурман стянул шлем и
подставил руку наподобие трубочки к уху, чтобы лучше слышать сквозь гул
моторов.
-- Ты видишь их? -- спросил пилот.
Самолет был уже около взлетной полосы, и каза-лось, пилот ожидает,
когда оторвется самолет, двигав-шийся перед ними, чтобы занять его место.
-- Что? -- закричал штурман.
-- Огни, черт побери!
Они были неяркие, это правда, но видны хорошо. Слева, куда выруливал
самолет, за которым они долж-ны были следовать, протянулись вдаль два
сливающих-ся ряда золотых огней, точно фонари в каком-то вы-мершем городе,
бесцельно горящие вдоль бульвара.
Штурман вздрогнул. Вот оно. Самолет еще не про-бежал взлетной полосы, а
пилот уже перестал разли-чать огни. "Ну что ж,-- подумал штурман,-- с
пило-том, который не видит взлетных огней, в воздух все равно не
поднимешься. Делать нечего, придется отка-заться". И он почувствовал досаду.
Но второй пилот наклонился к нему и вопросительно на него посмотрел. "Если я
его оставлю, он пропал,-- подумал о пилоте штурман.-- После такого
оправиться невозможно".
-- Все в порядке,-- сказал он второму пилоту, что-бы успокоить его.
Он стал за спиной пилота и положил руки ему на плечи. Потом,
наклонившись к самому его уху, так что ощутил теплоту кожи, спросил
требовательным голосом, которого раньше за собой не знал:
-- Ты видишь приборы?
-- Да.
-- Тогда я буду тебя вести. Я буду сжимать тебе плечо, и ты будешь
знать, в какую сторону поворачи-вать. Так просто нас не возьмешь.
-- Ты думаешь? -- спросил пилот.
-- Ну конечно. А теперь давай. Выруливай на старт. Уже несколько секунд
на них был направлен зеле-ный свет; теперь он начал яростно мигать. Это
зна-чило: "Поторапливайтесь".
-- Ладно, ладно,-- проворчал штурман.-- Не нерв-ничайте, господа.
Он надавил на плечи пилота, тот в свою очередь двинул вперед все четыре
рычага газа, и самолет тро-нулся. Затем штурман ослабил левую руку и
похлопал пилота по плечу, добиваясь того, чтобы машина стала точно у края
полосы.
-- Отлично,-- сказал штурман.-- А теперь следи только за приборами.
Остальное я беру на себя. Пошли.
Словно органист, управляющий регистрами, пилот правой рукой медленно
передвинул рычаги газа вперед до упора. Машина дрогнула--ее оживило дыхание
огромной силы. Она двинулась сначала тяжело, потом сила скорости приподняла
ее над землей, и, точно чу-десный дождь падающих звезд, понеслись назад
осве-тительные огни. Штурман давил на плечи пилота, и, повинуясь ему, тот
быстрыми движениями пальцев пе-ремещал рычаги. "Налево... Еще немного...
Хорошо". И, как лошадь на экране, при замедленной съемке, одо-левающая
препятствие, самолет величественно под-нялся в воздух.
-- Ну вот,--процедил штурман сквозь зубы.--Так и ломают себе шею. Не
обращай внимания на огни,-- закричал он пилоту, отпуская его плечи.-- Теперь
на них наплевать. Они тебе больше не нужны. Ложись на курс.
Пилот кивнул. Он сбавил газ и, не отводя глаз от указателя скорости и
крохотного силуэта самолета на искусственном горизонте, по которому
определял вы-соту, сжал обеими руками штурвал. "Сто тридцать миль, сто
сорок, сто пятьдесят..." -- считал штурман. Потом он отодвинулся, чтобы не
заслонять бортмеха-нику заднюю доску с приборами, и, в то время как Везер,
прижав планшет к груди, пробирался к себе в кабину, стал рядом со вторым
пилотом.
Самолеты поднимались со всех соседних аэродромов.| Их огни проносились
над самой землей, потом медленно взмывали в небо, туда, где
сосредоточивались эскад-ры. В нужную минуту Везер давал новый курс, по
ко-торому самолет должен был вернуться к базе, чтобы занять свое место в
боевом порядке.
-- Стрелки, внимание,--сказал пилот в микро-фон.-- Беру вправо.
Предупреждайте о машинах.
"Он взял себя в руки,-- подумал штурман.-- Но если б стрелки вдруг
узнали, что он почти слеп..." Он снова стал за спиной пилота и положил руки
ему на плечи. Он ни в чем не упрекал его. Рисковали они вме-сте, а одним
безумием больше или меньше -- все равно. Пока есть опасность столкнуться с
каким-нибудь само-летом, идущим наперерез, нужно быть рядом с пило-том. "Во
всяком случае,--думал штурман,--по возвра-щении я молчать не буду и заставлю
его еще раз прой-ти медицинское освидетельствование. Отвечать за ги-бель
всего экипажа я не хочу". В этот момент пилот снял руку со штурвала и,
полуобернувшись к штур-ману, пожал ему пальцы. Сейчас только таким образом
он мог выразить ему свою признательность и свою дружбу.
Штурман наклонился к нему.
-- Это было не так уж трудно. Теперь я уверен, что ты будешь видеть
огни.
Пилот притянул штурмана к себе.
-- Начинаю видеть,-- сказал он.
-- Ладно, не забывай о соседях,-- пробормотал штурман.-- Смотри, как бы
не врезаться.
Грохот стоял такой, что пилот мог слышать только то, что говорили в
микрофон: у каждого к шлему было прикреплено резиновое рыльце, и микрофон
сидел в его углублении. Если только не нажимать на кнопку связи, можно вовсю
сыпать проклятиями и тебя па услышат. Иногда это доставляло удовольствие, и
каж-дый старался воспользоваться такой возможностью. Действительно, к пилоту
мало-помалу возвращалось самообладание, и время от времени он отрывался от
своих приборов и бросал быстрый взгляд в темноту, туда, где застыли хрупкие
звезды и, точно дельфины, колыхались в черных водах ночи огни ближайших
машин.
-- Пилот, влево! -- вдруг крикнул стрелок. Пилот налег на штурвал, и
самолет послушно по-вернул влево.
-- Все в порядке, стрелок, все в порядке.
Какой-то самолет, настоящая скотина, прошел пря-мо у них под носом;
все, кроме Везера, закрытого в своей кабине, видели, как его огромная масса
выныр-нула откуда-то справа из пустого пространства. Навер-ное, машина была
с соседней базы и за штурвалом сидел молодой парень, какой-нибудь погонщик
быков из Австралии или лесоруб из Канады, короче, один из тех, что в
тонкости вдаваться не любят и, когда меняют курс, слушают только команду и
не думают об опас-ности врезаться в товарища. Таких всегда следует
осте-регаться.
На несколько секунд у штурмана перехватило ды-хание. Вот так, наверное,
в ту памятную ночь все и произошло.
Сам не зная почему, он вспомнил Адмирала у само-лета в ту ночь, когда
штурман пришел его встретить после полета. Адмирал только что выбрался из
машины и еще нетвердо держался на ногах; он побежал к полю, окружавшему
бетонированную площадку, на которой под сенью деревьев стоял самолет, и,
упав на траву, стал хватать ее руками. "Послушай,-- сказал штурман, подходя
к нему,-- что с тобой? Ты болен?" Адмирал поднялся, шрам сверкал на его
непокрытой голове, и у него вдруг вырвался смешок, похожий на сдавленный
кашель. "А ты никогда этого не делал? -- спросил он.-- Понимаешь, звезды в
конце концов чертовски надое-дают, и, чтобы убедиться, что я на земле, я
должен пощупать ее. И тогда мне снова хорошо". А ведь тот полет был не
тяжелее других. Адмирал поводил фона-риком по фюзеляжу и крыльям и обнаружил
только два или три следа от снарядных осколков. "Сволочи!..-- закричал он.--
Вот сволочи!.."
"Неужели он каждый раз, возвращаясь из полета, будет щупать землю?" --
спросил себя штурман. И вне-запно он ощутил желание, вернувшись, тоже
припасть к земле. Теперь она для него наполнилась смыслом:
там ждала его молодая женщина под рубенсовским портретом розовощекого
голубоглазого ребенка, висев-шим над красной плюшевой кушеткой. Штурману так
хотелось бы отдать все теперешние тревоги за безмя-тежность той ночи, когда
он лежал -- сколько времени это длилось? -- вытянувшись рядом с женщиной,
поло-жив руку ей на грудь, оцепенев от счастья. А теперь нужно было снова
приниматься за прежнее. "Зачем?" -- опять спросил он себя. Он мог бы
растянуть историю с взысканием. Мог бы отказаться от вмешательства Адмирала.
Его посадили бы под арест, а тем временем, может быть подписали бы перемирие
и в конце концов все как-то уладилось бы. Но нет, он должен был про-должать,
чтобы получить возможность снова увидеться с женщиной, и еще из-за этой
дурацкой истории с Лебоном, которого хотели угробить, потому что он
пере-стал различать огни. "Ну и что?--с горечью сказал он себе.--Еще
немного, и сейчас мы бы навеки пере-стали их видеть. О таких вещах лучше
никогда не рассказывать и, главное, никогда не бахвалиться ими".
Пролетев над своими базами, эскадры выстроились, образовав огромный
сверкающий вал, который пока-тился к южному побережью Англии. Там выключат
все огни, пилоты наберут высоту, следя за светящи-мися стрелками приборов. В
своих турелях зашеве-лятся стрелки, словно желая убедиться, что бодрствуют.
Освещены только кабины штурманов. Не разделяя вол-нений других членов
экипажа, они безмятежно про-кладывают курсы, отделенные от всего окружающего
мира.
Штурман пробрался между пилотами, приподнял шторку штурманской кабинки
и сел рядом с Везером. Зажав карандаш в зубах, Везер работал с прибором;
сигналы, пляшущие на зеленых экранах, показывали пересечения радиоволн и
позволяли рассчитать место-положение самолета. Штурман легонько отодвинул
то-варища. Везер уступил ему прибор, и он взялся за ручки. Он записал
координаты, и Везер указал каран-дашом на навигационной карте точку в
открытом море. Скоро они пролетят над первыми линиями противо-воздушной
обороны континента, и орудийные залпы слегка вспенят катящийся вал
бомбардировщиков.
Дальше курс лежал на восток до самого Седана, спу-скался немного к югу,
чтобы заставить противника ожидать атаку на Штутгарт, и внезапно сворачивал
на Вюрцбург, где предстояло разбомбить подшипнико-вые заводы. Сам Вюрцбург
не упоминался. Географи-ческие координаты определяли только место:
09В╟75/ восточной долготы и 48083/ северной
широты. После чего путь шел на северо-запад, потом снова на юг и, наконец,
зигзагами на запад, к берегам Англии.
-- Ветер снова переменился,-- сказал Везер. Каждые полчаса мощные
передатчики сообщали самолетам силу и направление ветра. В секретности
больше не было смысла. Враг уже обнаружил бомбар-дировщики, поднял
истребители, и вся Европа знала силу ветра и его направление. Все было
как-то странно. В экипаже на штурмане не лежало никакой ответствен-ности, и,
сознавая это, он испытывал облегчение. Он внимательно следил за работой
Везера, словно сидел в учебной кабине и словно грохот, оглушающий его,
несмотря на плотной шлем и наушники, был шумом турбины, имитирующей грохот
моторов. Экипаж был спокоен, и, когда они летели над побережьем, штурман
даже не встал с места, чтобы полюбоваться зрелищем скрещивающихся
прожекторов и орудийных разрывов. Самолет качнулся влево, потом занял
нормальное по-ложение. За шторкой в своей застекленной кабине бом-бардир
всматривался в небо перед собой. Он молчал. Штурман видел, как он сидит на
скамеечке, чуть пово-рачивая голову, точно часовой на крепостной стене,
окруженный ожерельем мерцающих звезд. Везер тоже, казалось, не тревожился. К
тому же сегодня ночью спутать объект было невозможно.
-- Я тебе не нужен? -- спросил Везера штурман.
-- Нет,-- ответил Везер.-- Займись чем хочешь.
-- Поискать звезду?
-- Если хочешь. Хотя, сам знаешь, звезды... Штурман вынул из чехла
секстант. На мгновение он заколебался. Какую звезду будет он визировать? Он
любил Юпитер, сверкающий высоко в небе, точно маяк, но Юпитер -- планета, и
его блуждающая орбита требовала более сложных вычислений. Лучше на этот раз
для удобства взять какую-нибудь звезду первой ве-личины, которую легко
поймать в голубой глазок сек-станта, например Арктур, подвешенный к
сверкающе-му ожерелью.
-- Пилот,-- сказалштурман,-- курс.Визирую звезду.
-- А,-- отозвался пилот,-- звезду... Сегодня нас балуют.
Обычно штурманы к звездам не прибегали. Они предпочитали обходиться без
них. Конечно, зная, сколь-ко световых лет вас разделяет, нетрудно
вообразить, что звезды неподвижны и ты сам не движешься, но когда в полете
проецируешь звездные углы на гринвич-ский меридиан, местоположение
определяешь очень приблизительно, а ведь по курсу вас подстерегают
ис-требители и зенитки. Так что визирование звезд было лишь вспомогательным
средством и лирической пере-дышкой, и штурман просто предоставлял в
распоряжение Везера еще одну прямую, с которой тот мог делать, что ему
угодно.
Штурман, точно звездочет, забрался под астрокупол, отыскал надежную
точку опоры, поймал в видоиска-тель Арктур, похожий на дрожащую каплю росы,
и включил секундомер. Не выпуская штурвала из рук и легонько касаясь носками
педалей, пилот держал самолет, стараясь избежать в течение этих двух минут
визирования малейшего крена.
-- Отлично,-- сказал штурман.-- Я кончил. Он открыл бортовой журнал и
бросил на стол Везеру записку: "Арктур, 43В╟35/".
Везер взял компас и начертил угол у себя на карте. Линия Арктура
проходила недалеко от маршрута, и Везер, обернувшись, подмигнул штурману.
-- Неплохо ты сработал,-- сказал он.
Штурман вернулся к пилотам, еще ослепленный яр-ким светом ламп в кабине
Везера. Он облокотился на боковой щиток. Самолет летел с притушенными огнями
в кромешной темноте. Только моторы выбрасывали сно-пы бледно-розовых и
голубоватых искр. Земля тоже казалась мертвой, а ведь она, наверное, дрожала
от чудовищного грохота самолетов. Сидя спиной к пилоту, бортмеханик
записывал на больших страницах своего журнала температуру и атмосферное
давление; потом он поднялся, тяжело ступая, прошел назад и занялся
переключением насосов центральных бензобаков.
-- Стрелки, вы видите машины? -- спросил пилот.
-- Да,-- ответил хвостовой стрелок.-- Все на виду. Штурман подошел к
пилоту. Слегка налегая на штурвал, тот выравнивал крены, его большие меховые
сапоги на педалях почти не шевелились. Кивком голо-вы он подозвал штурмана,
и тот наклонился к нему.
-- Знаешь,-- сказал пилот, на минутку приподняв маску,-- все в порядке.
Я все вижу.
"Ну вот,-- выпрямившись, подумал штурман,-- он тоже спасен. Это был
самый обычный страх, но он это-го не сознавал. А я,-- спросил он себя
немного спу-стя,-- страшно ли мне?"
Вопрос показался ему странным. При взлете он не испытывал страха. Этот
взлет был сознательным рис-ком. Но когда пилот чуть было не врезался в этого
скота, что вынырнул у них под носом, у штурмана все похолодело внутри и
втайне он пожалел, что ради удо-вольствия помочь ближнему пустился в такую
дурац-кую авантюру. Но сейчас жалеть уже не о чем: жребий брошен, и никто не
в силах ничего изменить.
Спокойствие, которое он теперь испытывал, было для него загадкой. Он
несся вперед, как когда-то над равнинами Англии во время ночных учений, и
машина так же подрагивала через ровные интервалы от работы моторов; но
теперь он летел навстречу врагу и должен был обратить в прах подшипниковый
завод. Вместе с его экипажем четыреста пятьдесят других самолетов
направлялись к Вюрцбургу, все глубже погружаясь во мрак, словно оберегавший
их, и еще шестьсот самоле-тов должны были повернуть у Седана к Кельну, чтобы
отвлечь часть контратакующих истребителей и перево-рошить старые развалины
города-мученика. Штурман не привык оставаться без дела, и он не ожидал, что
его будет осаждать множество мыслей, до этого лишь смут-но мелькавших в его
уме. Каждый раз по мере прибли-жения к объекту он чувствовал в словах,
которыми обменивались члены экипажа, особенно стрелки, какую-то нервозность,
и в конце концов она, точно холодная изморось, пробирала и его. В эту ночь
ему было не по себе. Он уже не испытывал никакого любопытства. Он видел
перед собою Адмирала, ощупывающего землю, и молодую женщину в свете лампы,
ее глаза, похожие на узкие листья безвременника. "Не соврал ли он? --
подумал штурман, возвращаясь мыслями к пилоту.-- Действительно ли он видит
огни или врежется в про-жекторы?"
Он стал рядом с пилотом и похлопал его по плечу.
-- Все в порядке? -- крикнул он, наклонившись к его маске и подняв
кверху палец.
В ответ пилот только закивал своим пятачком. У него не было времени на
разговоры. Ночь стояла та-кая темная, что с трудом можно было различить
концы крыльев самолета. Чтобы удерживать тридцатитонную машину в устойчивом
положении, пилоту нужно было то и дело нажимать на педали управления и не
упу-скать силуэтик самолета с линии искусственного гори-зонта. Но все шло
хорошо. Указатель скорости пока-зывал двести двадцать миль. На такой высоте
это должно было давать четыреста километров в час. Че-рез несколько минут
они будут над Вюрцбургом и нач-нется крупная игра.
-- Алло, пилот,-- сказал стрелок верхней турели.-- Пожар слева от нас.
Штурман уже заметил красное зарево, которое ши-рилось на горизонте,
точно нарождавшаяся заря в пре-красный летний день; расстояние определить
было трудно, но казалось, что это далеко.
-- Должно быть, Кельн,-- сказал Везер из своей кабины.
Согласно плану ночного налета, сначала должны были бомбить Кельн,
находившийся в двухстах кило-метрах к северо-западу от Вюрцбурга. Наверное,
зажи-гательные бомбы уже взметнули на развалинах города новые костры и часть
истребителей устремилась туда, чтобы отбить атаку бомбардировщиков. Это было
уда-чей для тех, кто летел на Вюрцбург,-- противовоздуш-ная оборона
пребывала в неуверенности. И кроме того, верил ли враг в то, что над
Вюрцбургом нависла реальная угроза, или считал этот маневр ложным? Чтобы
обмануть штабы противовоздушной обороны, RAF на-правляли иногда к своим
постоянным объектам не-сколько одиночных самолетов, которые сбрасывали по
пути целые лавины фольги; на экранах радиолокаторов появлялись те же
молочного цвета изображения, что и при налете бомбардировщиков. Усомниться в
возмож-ности атаки на Вюрцбург было тем легче, что в эту ночь от огромного
вала должны были отделиться еще несколько отвлекающих групп и, повернув на
юг, скрыть действительную цель налета.
Мысль о том, что пылающий Кельн притягивает к себе истребителей, точно
костер лесных мошек, на ка-кое-то время успокоила экипаж. Дорога была
открыта.
-- Вижу,-- сказал пилот.-- Конечно, это Кельн.
-- Вы хорошо видите, пилот? -- спросил Везер.
-- Да.
Штурман нахмурился. Значит, и Везер нервничает. Может быть, он понял,
что произошло при взлете? Но кто угадает, что именно испытывает человек в
эти ми-путы? Вдыхая кислород под своими резиновыми маска-ми, летчики должны
были говорить лишь о том, что ка-салось положения самолета. Остальное
следовало за-быть. И поскольку на такой высоте нельзя было выключить
кислород, не рискуя потерять сознание, лучше хранить свои секреты при себе,
потому что все слышали, о чем говорилось в микрофон, слышали даже чужое
дыхание, если кто-то забывал отпустить кнопку. Значит, штурману надо
молчать, иначе каж-дый заинтересуется, почему это он старается успоко-ить
Везера. Но Везер, видимо, что-то подозревал: за-чем бы он стал расспрашивать
пилота о пылающем Кельне?
Теперь штурман мог переговариваться с пилотом только взглядом и
жестами, но это безмолвное сообщ-ничество связывало их крепче, чем любые
признания. Хватит с них признаний. Теперь речь шла о том, чтобы пройти над
Вюрцбургом и не пролететь мимо этих под-шипников, которые шли на постройку
истребителей, их исконных врагов.
Первые светящие бомбы над Вюрцбургом распустились прямо перед ними,
точно красные и золотые цветы фейерверка. Каждый раз побоище начиналось с
празд-нества. Разбрасывали звезды, рассыпающиеся яркими цветами, зажигали
бенгальские огни, и прожекторы ша-рили в небе, взметая ввысь ослепительные
стрелы. По-том зажигательные бомбы накатывались волной корот-ких трепещущих
вспышек. Декорации были как раз для балетов короля-солнца, не хватало только
танцо-ров. Но бросали фугаски, и все мгновенно менялось. Падая вниз, бомбы
взрывались одна за другой, и на вы-соте семь тысяч метров воздушные волны
встряхивали самолеты; потом взлетали на воздух нефтехранилища и склады
смазочных материалов, и тяжелые клубы красного дыма раздувались и опадали
под ветром. И внезапно, точно стая хищных птиц в золотых отсве-тах пожара,
из мрака вырывались эскадры.
Самолет приближался к цели, и пилот искал среди общего скопления место
поспокойней, в стороне от гра-да бомб, падающих с неба, из зияющих
бомбоотсеков.
-- Бомбардир, слушаю вас,-- сказал пилот.
-- Курс прежний,-- сказал бомбардир.-- Дорога от-крыта.
Наклонившись вперед к своим механизмам, бом-бардир уже всматривался в
пожар сквозь сетку при-цела. Если пилот будет идти тем же курсом,
понадо-бится, чтобы выйти к цели, только взять чуть в сто-рону -- конечно,
влево; но пока ради осторожности лучше немного подождать. Везер положил
карандаш на столик и сунул руки в карманы. Сейчас ему нечего было делать.
Когда бомбардир объявит: "Бомбы сбро-шены", он заметит время и через
тридцать секунд прикажет взять новый курс.
-- Алло, пилот,-- сказал Везер.-- Запомните даль-нейший курс: двести
восемьдесят пять. Два, восемь,
пять.
-- Понял,--ответил пилот.--Двести восемьдесят пять.
В тот самый момент, когда бомбардир нажал спус-ковую кнопку и увидел,
как бомбы понеслись в пламя, по самолету хлестнула очередь. Она была такой
силы, что ни у кого не вырвалось ни звука; воздух сразу ринулся в фюзеляж.
Самолет прошел по курсу дальше, чем следовало, и снова погрузился во мрак. У
некото-рых летчиков микрофоны были включены, но все мол-чали. Слышалось
только прерывистое дыхание.
-- Пилот, бомбы сброшены. Можете поворачивать. Это сказал бомбардир, но
никто не узнал его го-лоса.
-- Понял,-- сказал пилот.-- Попытаюсь. И мгновение спустя добавил:
-- Бортмеханик, где повреждение?
Штурман смотрел на пилота, вцепившегося в штур-вал; но бортмеханик не
успел ответить. Огонь вспых-нул в правом внутреннем моторе.
-- Горит правый внутренний,-- сказал бомбардир, скорее для очистки
совести.-- Пилот, сбавьте газ в правом внутреннем и выключите зажигание.
Включите огнетушитель,-- добавил он после небольшой паузы.
Пилот повернул голову направо. Развернуться уже не было возможности, а
огонь не унимался. Языки пла-мени, которые лизали крыло, добрались до ребра
про-тивопожарной стенки и подступили к бензобакам.
-- Приготовиться к прыжку! -- крикнул пилот. На этот раз -- конец.
Штурман облокотился о си-денье пилота. Ему не хотелось снова прыгать, не
хоте-лось больше жить.