м доме, провонявшем горячим оливковым маслом. Оба супруга толстые, грязные и окружены целой стаей мальцов. Фото не производит на них никакого впечатления, скорее тревожит то, что я из полиции. Я спешу отвалить. Горло щекочет неприятное предчувствие. Остается навестить всего одного "Бла". Если и это ничего не даст, я прокатался на юг за просто так... Мое сердце замирает, когда я подъезжаю к комфортабельному dnls с лифтом и видом на море. Читаю фамилии на почтовых ящиках. На одной спотыкаюсь -- Моника Блаветт! Имя выгравировано красивым шрифтом на медной табличке. Женщина! Одинокая женщина! Сверившись со списком жильцов на стене, узнаю, что милашка обретается в квартирке, построенной на крыше. Я поднимаюсь на лифте на восьмой -- и последний -- этаж. Оттуда на крышу ведет короткая каменная лестница. Жилище малышки Блаветт просто прелесть. Представьте себе маленький домик в стиле бунгало, с круглой беседкой, увитой цветами. Зонтик от солнца в оранжевую и зеленую полоску. Плетеная садовая мебель. Или эта киска дочь короля сыра, или краля короля шоу-бизнеса. Чтобы оплачивать такую фантазию, нужна уйма деньжищ. Подхожу к двери из лакированного дерева, тянусь указательным пальцем к кнопке звонка... и вздрагиваю. Посередине дверь пробита массой маленьких дырочек. Я прекрасно знаю, что такие круглые дырочки проделывают не древесные черви. Если это сделала не очередь из "Томпсона", то я -- ваша бабушка. Дырочки совсем новые! Осколки дерева еще блестят и запачканы порохом. Звоню Никто не отвечает В этой домушке стоит полная тишина. Для очистки совести звоню снова. Поскольку терпение никогда не входило в число моих достоинств, я зову на помощь свою отмычку. Этот очень полезный инструмент, подаренный мне одним вором, которого я избавил от крупных неприятностей, обладает чудесной способностью договариваться со всеми замками. Я в два счета справляюсь и с этим, но, хотя язычок отошел, дверь не открывается. Может, закрыта на задвижку? Нет, она все-таки немного сдвинулась. С силой толкаю дверь плечом. Она открывается сантиметров на пятьдесят, и я пролезаю в щель. И тут же замечаю нечто крайне неприятное! В прихожей лежит девушка. Это ее труп блокировал дверь изнутри. Она получила автоматную очередь в грудь, отчего в грудной клетке образовалась дырка размером с суповую тарелку, через которую вытекла вся ее кровь. Одна из пуль угодила ей в левый глаз, и он жалко висит у нее на щеке, как волчок на веревочке... Я справляюсь с сильнейшим желанием блевануть. Каким бы закаленным вы ни были, а подобное зрелище потрясает всегда. Делаю широкий шаг через красную лужу и иду в квартиру искать телефон. По-моему, помощь Пеллегрини будет мне очень кстати. Глава 7 Пеллегрини морщится, глядя на труп. -- Как они ее! -- шепчет он. -- Милашка и охнуть не успела! Он вдыхает приятный запах этого кукольного домика, построенного между небом и землей. Да, он создавался для любви и радостей жизни, а не как декорация для убийства. -- Почему вы попросили меня приехать одного? -- с любопытством спрашивает он. -- Потому, -- отвечаю, -- что мне кажется разумным принять некоторые меры. -- Какие? Вместо ответа я задаю ему вопрос: -- Почему девушку убивают, не входя в ее квартиру? Потому что хотят только ее смерти! Ее не собирались ни грабить, ни m`qhknb`r|. А почему кто-то может хотеть смерти девушки? -- Месть? -- предполагает мой коллега. -- Возможно. Но кто может ей мстить? Отвергнутый поклонник или ревнивая соперница? Сомневаюсь, чтобы тот или другая воспользовались автоматом. Такие игрушки, к счастью, не всем доступны. Значит, остается другой, более вероятный мотив: девушку убили, чтобы не дать ей заговорить! -- Кто-то знал, что вы ее ищете? -- Получается так. Но я обдумаю это позже, а пока у нас есть более интересное занятие Пеллегрини выходит на крышу. -- Этот труп переворачивает мне всю душу, -- признается он. -- Что вы придумали, Сан-Антонио? -- Нет никакого трупа, Пеллегрини. Слышите? Трупа нет. Женщина тяжело ранена. Он разевает свои моргалы. -- Может, я тупой, но чтоб черт меня взял, если я понимаю, что это вам дает! Я кладу ему на плечо руку. -- Эти ублюдки убили девушку, чтобы заставить ее молчать, но поскольку стреляли через дверь, то не могли проверить, насколько хорошо выполнили работу Они считают, что прикончили ее, потому что это очень вероятно, но уверенными в этом быть не могут. Поэтому я решил, что девушка чудом осталась в живых. Если не возражаете, версия будет такой: малышку нашли истекающей кровью, с несколькими пулями в груди, но по счастливой случайности ни один жизненно важный орган не задет. Она очень слаба, потому что потеряла много крови. Ей сделали переливание, и есть надежда, что завтра она будет в состоянии говорить... -- Понимаю... -- одобряет Пеллегрини. -- Вы надеетесь, что убийцы постараются ее добить? -- Совершенно верно. Если люди идут на риск убрать девушку, значит, твердо решили заткнуть ей рот навсегда. Мы устроим им мышеловку. Вот почему я позвал вас одного. Мне необходимы надежная больница и надежные люди, чтобы доставить ее труп. Я не хочу, чтобы прошел слух, что моя история -- туфта. Пеллегрини размышляет. -- Один мой друг руководит клиникой. С ним будет легко договориться, но нельзя быть уверенным в молчании санитаров, шофера "скорой" и сиделок. Я хочу вам предложить другую вещь... -- Какую? -- Мою жену. Я не сразу въезжаю. -- Вашу жену? -- Ну да... Я велю ей приехать сюда. Она сыграет раненую. Ожидая ее, мы спрячем труп. Таким образом в тайну кроме нас будет посвящен только врач, а за него я отвечаю. Он парень надежный. Мы с ним вместе были в партизанах. Не дожидаясь моего мнения, он снимает трубку телефона и сообщает своей благоверной о роли, исполнения которой ждет от нее. Он кладет трубку и поворачивается ко мне, весь светясь. -- Она у меня романтик. Согласилась с восторгом. Так что у меня будет свободная ночь -- нет худа без добра! Ладно, еду к моему приятелю, чтобы ввести его в курс дела. Как только моя женушка будет тут, позвоните по этому номеру. Он уходит, и я остаюсь наедине с мертвой девушкой. Воспользовавшись этим тет-а-тет, я обыскиваю квартиру, но это ничего не дает. Меня охватывает нервозность. Я закуриваю сигарету, но тут же бросаю ее. "С меня хватит!" -- говорю я себе. За те две недели, что я занимаюсь этим говЕнным делом, все, к чему я прикасаюсь, разваливается, как карточные домики. Я мотаюсь из одного конца Франции в другой, таскаю на себе rpso{, отправляю людей на тот свет, допрашиваю... И все без малейшего результата. Приманка в парижском морге, кажется, рыбку не привлекла... Если бы было что-то новое, шеф бы меня предупредил. Кстати! Надо ему звякнуть. Сев в кресло на плоской крыше, я осматриваю пейзаж, совсем близкое море, пальмы... Не хватает только стаканчика виски. Не знаю, заметили вы это или как, но за последнее время я стал почти трезвенником. Если трезвость годится для верблюдов и воздушных акробатов, то мне это не подходит. Даже наоборот. Чтобы мои мозги фурычили на должном уровне, им нужно горючее. Иду порыться в баре и нахожу как раз то, что хотел, -- нераспечатанную бутылочку виски. Вот что значит постараться как следует. Я в два счета отвинчиваю крышку, смотрю на просвет и приставляю горлышко к месту, которое добрый боженька дал мне для этой цели, ко рту то есть. Раз бутылка полна, мне не приходится особо запрокидывать голову... Посасывая виски, прищуриваюсь. Солнечный луч бьет мне прямо в зенки. Это тем более странно, что стою я не только в тени, но и повернувшись спиной к тому, что поэты называют дневным светилом! Солнечный луч пляшет по крыше. Такое впечатление, что какой-то ребенок развлекается, пуская солнечные зайчики мне в глаза. Мне это не нравится. Совсем не нравится... Смотрю в сторону, откуда идет луч... Это окно современного дома на противоположной стороне улицы. Угол шторы на том окне немного приподнят. Солнце отражается не от чего-нибудь, а от линзы подзорной трубы. Кто-то наблюдает за мной, прячась за шторой, и не знает, что солнце выдало его присутствие. Я вижу в этом счастливый знак. Если солнце встало на мою сторону, можно рассчитывать на полный успех! Глава 8 Шаги на крыше заставляют меня обернуться. Приближается симпатичная невысокая женщина. Сейчас она выйдет на открытое место и попадет в поле зрения наблюдателя. -- Стойте! -- кричу я. Она останавливается. -- Вы мадам Пеллегрини? -- Да... -- Не ходите сюда: кто-то следит за домом в подзорную трубу. Оставайтесь где стоите! Я закуриваю сигарету и небрежным шагом направляюсь к ней. -- Не двигайтесь. Если приедут санитары, скажите, чтобы они тоже не выходили на крышу. Пусть ждут меня. Я сейчас вернусь... Спускаюсь по каменной лестнице, прыгаю в лифт, и вот я уже на улице. Я заметил серьезные ориентиры... Окно, из которого за мной следили, находится на верхнем этаже соседнего дома, между окном со шторой оранжевого цвета и другим, с красной шторой. Ошибиться невозможно. Я спрашиваю себя, кто может быть наблюдателем. Может, это просто маньяк, любящий подглядывать за соседками? Но я хочу удостовериться, так ли это. Перехожу улицу. Интересующий меня дом похож как родной брат на тот, откуда я только что вышел. Молодая и вполне пригодная к употреблению консьержка трет пол yerjni, защитив руки резиновыми перчатками. -- Простите, мадам, -- обращаюсь я к ней со своей самой неотразимой улыбкой, -- вы можете мне перечислить жильцов восьмого этажа? -- А вам зачем? -- беспокоится она. -- Допустим, единственная цель моего вопроса -- удовлетворение естественного чувства любопытства, -- отвечаю я, доставая свое удостоверение. Оно не производит на нее особого впечатления. В наши дни полицейское удостоверение не имеет в глазах молодежи былого веса. -- На восьмом, -- отвечает она, -- живут: учитель плавания (он сейчас на пляже), учительница -- она уехала на каникулы, и одна квартира сдается. -- Повторите! -- кричу. -- Сдается квартира? Я лет сто не слышал от консьержки эту фразу! Она пожимает плечами. -- Это я неправильно выразилась. На самом деле ее пока сдать нельзя. Владелец помер, а наследнички не чешутся. Я размышляю. -- Это та, что посередине? -- Да... -- У вас есть ключ? -- Нет. -- Ничего страшного... Там сейчас кто-нибудь есть? -- Да нет, я же вам сказала... -- Все сходится, спасибо. Я иду по коридору. -- Э, вы куда? -- кричит милашка. Я пока не могу ей ответить, что интересуюсь незанятыми квартирами, используемыми в качестве наблюдательных пунктов. -- На небо, -- отвечаю. -- Поднимусь на восьмой, чтобы быть к нему поближе! Она забывает закрыть рот. Подойдя к двери, навостряю уши. Ни единого звука! Меня наполняет сомнение. А если я ошибся? Если это просто забытый на подоконнике блестящий предмет? Хотя сейчас это не так уж важно. Нажимаю на звонок. Опять тишина. Я без тени сомнений второй раз за день прибегаю к помощи отмычки. Этот замок не упрямее предыдущего. Захожу в прихожую, где стоит затхлый запах. Быстрый расчет позволяет мне определить, в какой комнате находился наблюдатель. Поворачиваю ручку и отскакиваю в сторону, ожидая получить порцию маслин. Ничего такого не происходит. Опять-таки тишина, густая, хоть ножом режь... Осторожно заглядываю в комнату. Она пуста... Я захожу, иду к окну, поднимаю угол шторы и ясно вижу крышу с хижиной покойной малышки Блаветт. Смотрю по сторонам. Ничто не позволяет предполагать, что недавно здесь кто-то находился... Хотя нет -- запах.. Довольно резкий запах, который я уже где-то вдыхал. В этом я абсолютно уверен. Видите ли, в числе прочих моих достоинств есть и отличная память на запахи... Да, этот резкий запах туберозы уже где-то щекотал мой хобот... Но где? И когда? Я вспоминаю. Я глубоко вдыхаю, чтобы хорошо запомнить ассоциации, которые он у меня вызывает, потом осматриваю остальные помещения квартиры. На кухне есть незапертая дверь, ведущая на черный ход. Это через нее слинял наблюдатель, услышав мой звонок. Я действовал как последний идиот. Зря я подчинился условностям... Сейчас мне только не хватало заделаться в джентльмены. Выскакиваю на площадку, к лифту. Если немного повезет, консьержка может увидеть таинственного наблюдателя... Кроме того, ему придется сбегать вниз восемь этажей, и у меня есть шанс догнать его на лифте. Однако меня ждет новое разочарование. Молодая консьержка здесь. Стоит и с любопытством заглядывает в квартиру... Раз она здесь, то не могла видеть выход на сцену интересующего меня человека. -- Куда выходит черный ход? -- спрашиваю. -- В тупик, рядом... Я бросаюсь в лифт, не обращая внимания на ее вопли. На улице я быстро нахожу тупик, о котором мне говорила церберша. Естественно, там никого нет. Как меня надрючили! Я издаю такое мощное ругательство, что оборачиваются человек двенадцать. Все, можно возвращаться к моим жмурам, настоящим и фальшивым! Глава 9 В больнице все дрыхнут. Палата, куда положили бабу Пеллегрини, находится в глубине коридора, на втором этаже. Палата двухместная, кровати отгорожены раздвижным занавесом. Я его задернул и устроился во второй части комнаты, ожидая дальнейших событий с пушкой в руке. Тереза Пеллегрини, таким образом, занимает первую кровать. Ее голову обмотали марлей для большего правдоподобия... Я слышу ее ровное дыхание и через дырку, проделанную в занавеске, вижу маленькую часть лица. Ночник заливает палату болезненным голубым светом, как раз достаточным, чтобы я мог прочитать статью в только что вышедшем номере одной ниццкой брехаловки. Она озаглавлена: ТАИНСТВЕННАЯ ДРАМА В КАННЕ Подзаголовок: Молодая женщина расстреляна из автомата через дверь своей квартиры Написавший статью журналист постарался от души, используя уже готовые штампы. В каждом абзаце есть "чикагские методы", "несчастная девушка", "таинственные гангстеры" и тому подобное. Но в целом все представлено отлично. В заключение сказано, что девушка в клинике Рондо в тяжелом состоянии. У нее многочисленные пулевые ранения, две пули прошли в двух сантиметрах от сердца и так далее. К счастью, не поврежден ни один жизненно важный орган. Крайняя слабость раненой не позволила полиции допросить ее, но после хирургического вмешательства и многочисленных переливаний крови, возможно, завтра она подвергнется первому допросу. Это именно то, что я хотел. Может, даже с некоторым перехлестом! Если парни, замочившие девчонку, хотят навсегда закрыть ей пасть, эта статья должна их встревожить. Или логика вообще ни гроша не стоит, а мозги лучше сразу положить на дальнюю полку Я откладываю брехаловку, чтобы погрузиться в глубокие размышления. Бледный свет способствует эффективности работы моего чайника. Запах, витавший в пустой комнате, терзает меня, как приступ крапивной лихорадки... Поэтому я интенсивно эксплуатирую мое серое вещество. Где я уже вдыхал этот запах? Ну-ка, какие ассоциации он у меня вызывает? Он ассоциируется с зеленью и смертью... Зелень и смерть! Я подскакиваю. Готово! Нашел! Это запах духов дочери Бункса. Так от нее пахло в то утро, когда она появилась передо мной в готическом холле ее усадьбы в Шварцвальде. В тот момент я не обратил на это внимания. Она была так красива, что я не мог отделить запах духов от всего ее очаровательного существа. Именно так.. Зелень.. Темная зелень леса... Смерть -- ее лжебратца, Фриды, Рашели. Я щелкаю пальцами. Наконец у меня есть уверенность, что оба дела связаны между собой, что интуиция шефа его не подвела. У меня есть доказательство этому... Для жюри присяжных оно, конечно, не годится, но зато дает мне внутреннюю уверенность в своей правоте, а именно это самое главное. Мой радостный жест заставил вздрогнуть малышку Пеллегрини. -- Что с вами? -- шепчет она дрожащим голосом. -- Ничего... -- отвечаю я. Я знаю, кто следил за мной из окна дома напротив... Это была дочка Бункса -- прекрасная белокурая Кристия. -- Ничего, -- шепотом повторяю я. -- Ничего страшного, не волнуйтесь, моя милая! Значит, в деле участвует банда нацистов... Человек с русской бомбой был одним из них... Они узнали, что перед смертью он заговорил и я отправился в Канн на поиски женщины, чья фамилия начинается с "Бла". Как они могли это узнать? Загадка. Но я знаю, что, внимательно присмотревшись к ней, смогу ее разгадать... В общем, начинается копошение... Как червяков на трупе. А я люблю, когда дело двигается! Жену Пеллегрини, видно, охватило беспокойство. -- Мне страшно, -- признается она. Да, эта череда часов в тишине, прерываемой время от времени далеким звонком или стоном, давит на нервную систему... -- Ну что вы, -- говорю я, подходя к ее кровати -- Чего вы боитесь, моя милая дама? Я же тут. Я взмахиваю пистолетом. -- И он со мной! -- Мне страшно, -- повторяет она и добавляет: -- Останьтесь рядом со мной .. Официально я обычный врач малышки Блаветт и потому провожу ночь у ее постели Это версия для персонала клиники Поэтому не будет ничего неприличного, если я останусь возле нее, но я предпочитаю прятаться за занавеской. -- Нет, нет, -- едва слышно шепчет она, словно прочитав мои мысли, -- не уходите! Она хватает меня за руку. Ее ладони мокрые. Она привлекает меня к себе... Что себе воображает милашка Пеллегрини? Что я скакну к ней под одеяло и стану успокаивать? Делать мне больше нечего, что ли? Нет, все-таки все бабы одинаковы! Несколько душноватая атмосфера, приглушенный свет, тет-а-тет с неплохо сложенным парнем -- и любая заводится! Я чувствую на своем лице ее дыхание. Ей было бы спокойнее, eqkh бы я лежал рядом с ней... Отметьте, что она стоит того, чтобы ею заняться, но я здесь не за этим. А кроме того, если коллеги станут делать друг другу подлости, что станет с моралью? -- Послушайте, как сильно бьется мое сердце, -- вздыхает она, кладя мою руку под свою левую грудь, которую я немного щупаю. Не экстра-класс, но еще упругая. У меня начинает кружиться голова. Чувствую, что меньше чем через четверть часа у Пеллегрини появится такое развесистое украшение на голове, что он не сможет пройти под Триумфальной аркой, когда приедет в Париж. Но мой ангел-хранитель не дремлет. В тот момент, когда я собираюсь начать сеанс, в дверь стучат. Глава 10 Я сую руку в карман, где лежит моя пушка. -- Войдите! Дверь открывается Это медсестра и одна из ее коллег. -- Я пришла сделать укол, -- говорит она. Почему у меня сразу возникает ощущение, что что-то не так? С врачом было условлено, что за Терезой Пеллегрини будут ухаживать, как за настоящей раненой, но колоть будут воду. -- Доктор сказал, что это вас укрепит.. Нет ничего странного в том, что медсестра, отвечающая за восьмую палату (в которой находимся мы), входит со шприцем в руке. Странно то, что ее сопровождает коллега. -- Кто эта мадемуазель? -- спрашиваю я. -- Моя сменщица, она скоро заступит на дежурство, -- отвечает медсестра. -- Поскольку она новенькая, я ей объясняю ее обязанности .. Ничего не скажешь, все нормально! Так почему у меня появляется неприятная щекотка в груди? Может, из-за голоса девушки? В нем звучит старательно скрываемая тревога... Это практически незаметно, но я обладаю таким козырем, как интуиция, и она мне подсказывает, что тут что-то нечисто. Девушка взяла руку Терезы, засучила ей рукав и водит по коже пропитанной спиртом ваткой... Тем временем новенькая стоит немного в стороне и внимательно смотрит. Малышка полна сострадания, это видно по ее глазам... Но какого дьявола она все время держит правую руку в кармане своего белого халата? Я, зевая, обхожу кровать. -- Мне кажется, ей стало немного лучше, -- говорю я. Оказавшись рядом с новенькой, я внезапно хватаю ее правую руку. Она пытается вырваться, но уж если я в кого вцепляюсь, то намертво, как бульдог. Я заламываю ей руку, и она вскрикивает от боли. Сунув руку в ее карман, я извлекаю из него миленький шпалерок. -- Странный рабочий инструмент для медсестры, -- усмехаюсь я. Вторая девушка положила шприц на ночной столик и упала на кровать вся в поту и жутко бледная. -- Господи, -- икает она, -- как я испугалась... Эта женщина пришла ко мне со шприцем в руке и сказала: "Доктор просит вас сделать этот укол пациентке из восьмой палаты". Я ее не знала и ответила, что должна спросить у доктора, потому что он дал мне четкие инструкции. Тогда она наставила на меня револьвер и сказала, что если я откажусь подчиниться... Девица с пушкой чувствует себя очень плохо. Тереза в своей постели не лучше. -- Смотри, -- говорю я лжемедсестре, -- как я вас облапошил. История с раненой -- туфта, западня, в которую ты попалась... Nqr`b|re нас, -- приказываю я настоящей медсестре и Терезе Пеллегрини, -- Мне надо очень серьезно поговорить с этой дамой! Обе выходят из палаты. Я небрежно поигрываю двумя пушками. -- Ты работаешь на Бунксов, так? -- спрашиваю я ее. Молчок. Хотел бы я знать, какое лекарство от трепа пьют члены этой банды! Из них не вытянешь ни единого слова... Тем хуже для них. После случая с малышкой Рашель я стал приверженцем жестких методов. -- Ладно, продолжим чистку, моя милая, -- решаю я. -- Это займет некоторое время, но я уничтожу вас всех! Я валю ее на кровать двумя сильными пощечинами и крепко привязываю простынями. Сделав это, беру шприц. -- Укольчик достанется тебе, солнышко ты мое... Она вся напрягается; ее лицо становится грязно-серым. Я задираю ее юбки. У нее очень красивые точеные ноги, ягодицы крепкие, в форме яблока. Втыкаю иголку ей в мясо. Она вздрагивает. -- Ладно, -- говорю, -- теперь можно побеседовать. Или будешь говорить, или я нажму на поршень шприца. Надеюсь, ты меня понимаешь, а? -- Да, -- едва слышно выдыхает она. -- Ты француженка? Я предпочитаю начинать с невинных вопросов, чтобы постепенно продвигаться к более сложным вещам. -- Да. -- Ты состоишь в организации Бунксов? -- Да. -- Ты знаешь, где прячут русского атташе? -- Я не в курсе... -- Не советую упрямиться! -- Клянусь, я не знаю! Она это почти выкрикнула. Что-то заставляет меня поверить, что она не врет. Эта девчонка сходит с ума от ужаса и уже не может сопротивляться. Она полностью в моей власти. -- Значит, ты не в курсе? -- Да. -- А насчет типа, умершего в Страсбуре? -- Он был моим мужем. Я чешу клюв. -- Твоим мужем? -- Да. -- Его роль в банде? -- Я не знаю... -- Не знаешь? -- Да! Я его больше не видела... Он меня бросил ради этой девки! Для меня это луч света. -- Ради Блаветт? -- Да. -- И ты продолжаешь оставаться в организации? -- Да. -- Ты знаешь Бунксов? -- Только дочь... Я резюмирую ее историю. Мне кажется, эта девчонка почти ничего не знает. Она пятое колесо в телеге. Ее выбрали добить раненую потому, что знали о ее ненависти к той. -- Чем обычно ты занимаешься? -- Я связная. -- Где ваша штаб-квартира? Она молчит. Догадываюсь, что на этот раз она просто колеблется. Чтобы помочь ей решиться, я снова беру шприц. -- Нет! Нет! -- кричит она. -- Тогда отвечай! -- Штаб-квартиры нет... Организация как таковая не существует... Время от времени приходят приказы... -- Есть же место, где ты можешь связаться со своими руководителями в случае неприятностей? -- Нет! Все ясно! Они не дураки. Их главарь Бункс установил одностороннюю связь. Он может сколько угодно строить из себя франкофила, возглавлять лиги по сближению между нашими странами, поддерживать боннское правительство... У нас против него фактически ничего нет -- лишь одни предположения, и он всегда останется чистым благодаря своим деньгам и связям. Союзники и даже наше правительство за него. Бороться с ним все равно что срывать гору -- результата не дождешься -- Как ты добралась сюда? -- Меня привезли на машине. -- Кто заговорил в Страсбуре? Она не понимает. -- Как вы узнали, что я еду допрашивать эту Блаветт? Врубилась... -- А... Кто-то следит за вами несколько дней... Он видел, как вы уехали в Страсбур, а потом в Канн, и руководство поняло, что вы допросили Леопольда и он рассказал о своей любовнице... -- Она в деле? -- Нет. Видно, они боялись, что он ей что-то рассказал... В общем, все это дало мне очень мало. Моя цель -- похищенный русский -- все еще вне пределов досягаемости. -- Тебя ждут на улице? -- спрашиваю я вдруг. -- Да... -- Кто? -- Двое мужчин в машине. На углу улицы. Я подхожу к окну и выглядываю наружу. В сотне метров дальше стоит машина. Я снимаю трубку телефона и звоню Пеллегрини. Только бы он не смотался погулять под предлогом, что сегодня ночью он холостяк! Нет, снимает трубку. Он узнает мой голос еще до того, как я назвал свое заглавие. -- Получается? -- спрашивает он. -- Все отлично. Но мне нужна помощь. Перед больницей стоит машина с двумя парнями. Они ждут лжемедсестру, которую я держу тут. Возьмите побольше людей и захватите этих урок. У меня есть все основания полагать, что это злые мальчики, так что берите с собой пушки и не стесняйтесь ими пользоваться, ясно? -- Понял! -- Действуйте быстро! -- Считайте, что я уже там. Он кладет трубку. -- Вот видишь, -- говорю я девочке, -- твоя история подошла к концу. Скажи мне, милая, дочка Бункса здесь, так? -- Да. -- Знаешь, где она прячется? -- Нет... -- Ничего страшного! Я проверяю, насколько крепко она связана. -- Я ненадолго уйду. Только не пытайся удрать. Все, что тебе удастся, -- получить содержимое этого шприца в задницу, понимаешь? Она все прекрасно понимает. -- Пока, красавица! Я выхожу. В коридоре стоят медсестра и мадам Пеллегрини. -- Дежурная хотела поднять тревогу, -- сообщает мне верная жена моего коллеги, -- но я ей помешала. -- Правильно сделали. Не волнуйтесь, я сейчас вернусь. Остановившись под козырьком подъезда больницы, я смотрю в сторону машины. Надеюсь, парни не потеряют терпение, а Пеллегрини не задержится. Я уже слышу рокот мотора. Машина на большой скорости выскакивает из-за поворота, резко тормозит и останавливается перед тачкой сообщников "медсестры". -- Выходите с поднятыми руками! -- орет Пеллегрини. На это предложение отвечает сноп искр. В машине полицейских слышится крик. Автомобиль бандитов катит задним ходом. Полицейская машина преграждает ему путь. У сидящих в ней нет выхода... Полицейские открывают огонь, но бандитская машина продолжает катить. Тип, сидящий в ней за рулем, знает вождение. Он быстро разворачивается посреди шоссе. Машина поворачивается передом ко мне, и луч фар выхватывает меня из темноты. Рой пуль пролетает над моей головой, потому что я предусмотрительно упал на колени. Поднимаю мой шпалер и выпускаю две маслины, чтобы ослепить машину. Поскольку она поравнялась со мной, я прижимаюсь к стене и делаю еще два выстрела. Слышу крик. Машина идет зигзагами и врезается в металлический занавес магазина велосипедов. Раздается жуткий грохот. Верх иронии в том, что как раз напротив пострадавшего магазина находится табличка: "Больница. Соблюдать тишину!". Я бросаюсь вперед. Думаю, можно вызывать катафалк. Один из двух типов прошиб башкой лобовое стекло, и из его разрезанной сонной артерии хлещет, как вода из открытого крана, кровища. А второму одна из моих последних пуль снесла верх черепушки и вышибла мозги. Подбегает Пеллегрини. -- Падлы! Суки! -- орет он. -- Они убили Жереми, моего заместителя! -- Им конец, -- сообщаю я. Начинаю обыск мертвецов. При них нет ни клочка бумажки. Бунксовская тактика выжженной земли доказывает свою эффективность. Я сильно разозлен. -- А пошло все... -- говорю. -- Я возвращаюсь в Париж. Займитесь трупами: отпечатки, фото... Заберите девушку, лежащую в палате наверху, найдите владельца машины... По мере получения данных пересылайте их мне в Париж, хорошо? -- Договорились. -- Заодно прочешите все гостиницы и семейные пансионы города. Ищите некую Кристию Бункс. Она очаровательная девушка лет двадцати, блондинка, загорелая... Настоящая красотка. Если случайно найдете, приставьте к ней толкового человека и следите за всеми ее действиями. Я протягиваю ему руку. -- Мне очень жаль, что так получилось с вашим замом. Но с ним бы ничего не было, не выбери он такую говЕнную работу, как наша! Часть третья Глава 1 Когда я вхожу в кабинет босса, часы показывают десять. Стоит unpnx` погода, и хочется делать что угодно, только не ловить этих чертовых шпионов. В большой кабинет босса я вхожу не очень гордый собой. Даже наоборот: я чувствую, что между моей головой и тыквой в плане наличия мозгов разницы практически никакой. Кроме всего прочего, шеф, кажется, не в духе. Сидит, уперев подбородок в свою изящную руку, губы чуть кривятся в горькой гримасе. -- Привет, патрон! -- говорю я так весело, как только могу. Но веселья во мне столько же, сколько в камикадзе. -- Садитесь! -- приказывает босс. -- И рассказывайте, как наши дела. -- Черная дыра! -- отвечаю. -- Я вас слушаю. Именно это и вгоняет меня в тоску! Ну ладно... Рассказываю все по порядку: о моем приезде в Канн, поисках "Бла", обнаружении убитой девушки, о наблюдателе с подзорной трубой в соседнем доме, о замене трупа лжераненой, вмешательстве жены Леопольда, уничтожении людей в машине... -- Вот, -- говорю я в заключение, -- моя ловушка сработала, но результат неполный. Девица, по всей вероятности, почти ничего не знает. А мужики мертвые! -- Почему вы вернулись? -- спрашивает босс -- Потому что меня все достало. Мне нужно было сменить обстановку. -- Вы были неправы. Он протягивает мне телеграмму, длинную, как шея жирафа. Подписана она Пеллегрини. Читаю и сильно вздрагиваю. Мой каннский коллега сообщает, что милашка, которую я оставил привязанной к кровати, сделала ноги. Когда началась пальба, настоящая медсестра и жена Пеллегрини подбежали к окну посмотреть на фейерверк. В палату вошла сиделка, увидела скрученную медсестру, она ее развязала, а той только этого и было надо... Воспользовавшись суматохой, она слиняла со сверхзвуковой скоростью. Двое убитых оказались профессиональными убийцами из Марселя, машину они угнали. По-прежнему осторожно действует банда Бункса. Для силовых акций они вербуют уголовников, чтобы не пачкаться самим, и убирают тех своих, кто, как они чувствуют, провалился. -- Мы на мертвой точке, -- бормочу я. -- Даже хуже, -- добавляет шеф. -- Они теперь знают, чего мы хотим, раз женщина, у которой вы спрашивали о русском, удрала. -- Да, паршиво. Шеф встает. -- Сан-Антонио, -- говорит он, -- я не хочу читать лекции такому человеку, как вы. Вы лучший сотрудник нашей Службы. Вы приучили нас к своим головокружительным трюкам... Человеческая натура привыкает ко всему, даже к чудесам. Чем больше вы играете в супермена, тем больших подвигов от вас ждут. Если Старик не хочет читать лекции, то как называется это?! -- Короче, -- продолжает он, -- Сан-Антонио, решение этого дела должно быть найдено к завтрашнему дню... Он говорит мне это, тщательно подбирая слова, но суть не меняется. Я незаметно пожимаю плечами. -- Если хотите, чтобы творились чудеса, -- тихо говорю я, -- надо брать в Службу Господа Бога! В морге ничего нового? -- Ничего! Я выхожу, ничего не добавив к этому прочувствованному ответу. Как и всегда, когда что-то не клеится, я иду в соседнюю тошниловку. Хозяин жует кусок ветчины шириной с тракторный мотор. -- А вы не грустите, -- бросаю я с горечью, которой наполнен под завязку. Он пожимает плечами. -- Не с чего, -- заявляет он. -- Как подумаю, -- вздыхаю я, -- что тоже мог бы держать забегаловку, вместо того чтобы рисковать своей шкурой, аж сердце кровью обливается! Нагуливал бы жирок за стойкой, играл бы в белот, жрал бы от пуза, лапал официантку да подсчитывал в конце дня выручку! Вот она, красивая жизнь! Толстяк смеется и говорит, что не его вина, если у некоторых в жизни одно занятие -- портить нервы согражданам... Потом он предлагает мне вечный стаканчик беленького. -- Ага, точно, беленького... Только не стаканчик, а лоханку побольше. Мне надо забыться. -- Может, чего-нибудь поедите? Поскольку я не отвечаю, он говорит: -- Загляните в холодильник... Я с силой шлепаю ладонью по стойке. -- Бог ты мой! Да твоими толстыми губами говорит голос разума, -- кричу я. -- Холодильник! Мне только это и остается. Я выбегаю, даже не подумав извиниться. -- Такси! В морг, пожалуйста. Почему в морг? Признаюсь, я и сам толком не знаю. Вернее, не знал в тот момент, когда решил туда поехать. Принять решение меня заставило брошенное хозяином бистро слово "холодильник". Я подчинился какому-то. рефлексу... Но теперь я знаю, зачем еду в морг... И восхищаюсь своим старым чутьем, работающим быстрее мозгов. С самого начала этого цирка я бегаю туда-сюда, натыкаясь на стены, как муха под стаканом. Я слушаю, говорю, убиваю, ору, но не управляю событиями. Я действую, не ища строгой, все освещающей логики. Когда лжемедсестра мне сказала, что банда в курсе моих действий потому, что за мной кто-то следит, я не среагировал... А ведь было от чего подскочить до потолка. Не понимаете? Значит, вы дурее стада гусей. Если за мной кто-то следит и узнает о моей поездке в Страсбур, а потом в Канн, этим "кем-то" не могут быть покойная Рашель, вылетевшая из окошка мамаши Бордельер. Выходит, клан Бунксов посадил мне на хвост не Рашель, а кого-то другого! Этого другого я не смог обнаружить... Но кто в таком случае Рашель? Вдоль моего хребта начинает течь холодный пот. А вдруг я замочил невинную девчонку? Если это так, я швырну на стол Старику заявление об отставке и буду бродить в рубище по дорогам. Однако, если Рашель не причастна к делу, зачем ей было рыться в моих шмотках? Почему она взяла золотую булавку? Почему отказалась давать мне какие-либо объяснения? Я должен ее увидеть... Мне кажется, мертвая она расскажет мне больше, чем живая. В сторожке морга я нахожу одного моего коллегу, который режется со сторожем в белот, посмеиваясь и потягивая винцо. -- Хорошо живете! -- бросаю я. Монжен -- маленького роста полицейский вскакивает и поправляет галстук. -- Господин комиссар... -- бормочет он. -- Вы, кажется, не скучаете. -- Я жду уже три дня, господин комиссар, надо же как-то убивать время... -- Убивать время! -- усмехаюсь я. -- Здесь действительно больше убивать некого. Кто-нибудь приходил опознать труп? -- Никто. -- Кто-нибудь спрашивал, есть ли у вас тело молодой женщины? -- -- Абсолютно никто... -- Прекрасно. Я поворачиваюсь к сторожу. -- Можно мне, используя стандартную формулу, повидать ее в последний раз? -- Следуйте за мной... Очередная прогулка по некрополю, пропахшему смертью. Я начинаю чувствовать себя здесь как дома. Как в собственном ледяном дворце! Парень вытягивает ящик с останками Рашель, над которыми я склоняюсь. Я еще не видел ее мертвой. Последний взгляд я бросил на нее в комнате, где мы перемахнулись... Тогда, бледная от страха, она пятилась к окну. При ударе о землю у нее смялась верхняя часть головы и сломалась шея... Руки, ноги у нее переломаны... Неприятное зрелище... Подумать только, я держал этот мешок костей в своих объятиях! Я долго, очень долго не свожу глаз с ее лица... И вдруг, странная вещь для подобного места, разражаюсь громким, бесконечным хохотом... -- Что... -- бормочет обалдевший сторож. -- А что? -- Я... Ничего! По-моему, он считает, что я совсем свихнулся. Я ржу как ненормальный, хотя никогда не видел, чтобы так ржал даже псих. Я сгибаюсь пополам от смеха. Это радость... Удовлетворение... Гордость... Самое сильное, самое будоражащее ощущение. -- Ладно, -- говорю я наконец сторожу, который обалдевает все сильнее, -- можете закрыть ваш ящик... Я поднимаюсь из подвала на первый этаж, где меня ждет Монжен. Он надел пиджак, застегнул манжеты, убрал карты и спрятал литровую бутылку вина. -- Где бутылек? -- спрашиваю. -- Господин комиссар... -- А ну, -- рявкаю, -- живо! Он подчиняется. Я хватаю бутылку и отправляю внутрь себя солидную порцию. Монжен и сторож ошеломленно смотрят на меня. -- Да, -- говорю, -- обмывать надо все, а особенно большие удачи. -- Вы довольны, господин комиссар? -- бормочет этот лопух Монжен. -- А что, незаметно? -- Рад за вас... Вы... Он хочет меня о чем-то спросить, но не решается и закрывает рот. -- Можешь быть свободен, -- говорю я ему. -- Иди играй в белот в своем бистро. Труп куколки никто опознать не придет. -- Да? -- Да. -- Вы... вы в этом уверены? -- Допустим, что я в этом убежден... Я ухожу из морга, не заботясь о трупе, и возвращаюсь в контору. Это место, где не приходится самому платить за телефонные переговоры, а мне как раз надо позвонить. Глава 2 Если заказать с Германией срочный разговор, то соединяют очень быстро. В страну сосисок с капустой позвонить так же легко, как в Сен-Ном-ла-Бретеш. Меня соединяют со штабом французских войск в районе Фрейденштадта, и я прошу к телефону полковника Лербье. Это тот самый полковник, с которым я имел дело в ходе "трупной" миссии. -- Кто говорит? -- спрашивает он. -- Комиссар Сан-Антонио из Секретной службы. Вы меня помните, полковник? -- Да, прекрасно помню... Чем могу вам помочь? -- Очень многим. Я бы хотел, чтобы вы съездили к Бунксам. Его сына похоронили? -- Сегодня утром... -- Скажите ему, что газета, издаваемая оккупационными силами, хочет опубликовать статью, посвященную его сыну, и попросите его фотографию, чтобы проиллюстрировать статью. У него нет никаких причин вам отказывать... Как только получите карточку, прикажите немедленно привезти ее в Страсбур, откуда мне ее перешлют по фототелеграфу. Хорошо? -- Договорились. -- Благодарю вас, полковник. -- Вам что-нибудь еще нужно, господин комиссар? -- спрашивает телефонист. -- Нет, спасибо... Если для меня будет сообщение или посылка, отложите ее. -- Вывернетесь? -- Да, к концу дня. Я иду в кино. Можете мне посоветовать какой-нибудь хороший фильм? Посоветовал, козел! Фильмец называется "Пламенеющие сердца". Я должен был насторожиться по одному только названию! Это история одного мужика -- хирурга, творящего чудеса только так. Однажды он втюрился в кошку, которая вертит задницей в "Фоли-Бержер". Красотка вытянула у него все бабки и бросила, как изношенный лифчик. Оставшись с хреном, эскулап превращается в клошара. Но однажды любительницу хрустов сбивает автобус линии Шарантон-Эколь. Девочке так жутко поломало ручку, что починить ее сможет только кудесник, а во всей Франции такой только один. Как вы догадываетесь, это эскулап-клошар. Узнав об этом из газет, он прямо в прикиде мейд ин помойка идет оперировать танцовщицу. Она выздоравливает, раскаивается, они целуются, и фильм заканчивается как раз в тот момент, когда у меня начинается головная боль. Я встаю, ругаюсь на идиота, посоветовавшего мне эту мутату. Когда видишь подобные шедевры, хочется узнать адрес режиссера и сходить разбить ему морду в качестве выражения чувств зрителей. Смотрю на котлы: шесть. Как раз успеваю высосать стаканчик дюбонне в соседнем бистро и вернуться в контору. -- Есть для меня что? -- спрашиваю я телефониста. -- Есть, -- отвечает он. -- Фотография, переданная из Страсбура on фототелеграфу. -- Давайте. Пока я распечатываю конверт, он спрашивает: -- Как вам фильм? -- Потрясающий! Того уже понесло: -- Видели, как