строенную в стену. Это дверца сейфа. Профессор крутит ребристую ручку, и дверь открывается. Углубление сейфа имеет размер чуть больше коробки сахара. -- Вот видите... Я замечаю несколько бумажек, лежащих в нише. -- Вижу. Скажите, вы уверены, что только вы знаете код сейфа? -- Разумеется, -- отвечает он. -- Кроме того, я каждый день его меняю, и это всем известно. Я скребу голову. На этот раз я столкнулся с серьезной тайной. Лучшей головоломки не придумать! -- Как вы запоминаете последнюю комбинацию, если используете их в таком количестве? -- У меня отличная память. -- Я понимаю, но... -- Да? -- Нет ли у вас какой-то системы, зацепок? Он кивает. -- Если хотите. Чтобы избежать ошибок, по четным дням я набираю цифры, а по нечетным -- буквы. -- А! Это действительно несколько снижает возможность запутаться. -- Правда? -- У вас всего одна ручка, и, чтобы открыть дверцу, надо четыре раза изменить ее положение. -- Совершенно верно. -- Вы никогда не открывали ее при ваших помощниках? -- Никогда. -- Вы в этом уверены? Его взгляд вдруг становится недовольным. -- Я же вам сказал, комиссар! Я сую руку в сейф, чтобы ощупать дальнюю стенку. Он улыбается. -- Думаете, кто-то проделал дырку снаружи? -- Я просто проверяю. -- Сейф сделан из стали толщиной в пятнадцать миллиметров и выплавлен целиком... Чтобы пробить его снаружи, надо проделать большую работу, не считая того, что пришлось бы продырявить и qrems дома. На некоторое время устанавливается молчание. Я сбит с толку и раздражен. Эта проблема меня бесит. Если ее резюмировать, мы имеем доказательство, что кто-то залезал в этот сейф, но не понимаем, как он мог это сделать, потому что это кажется невозможным. Я трогаю Тибодена за руку. -- Послушайте, профессор, мы оба реалисты. Не существует магических способов, позволяющих прочитать формулу сквозь бронированную стенку сейфа... Надо минутку подумать. Когда вы составляли эту формулу, вы набросали ее на черновике? Он отрицательно качает своей серой головой. -- Нет, комиссар. Я продвигался на ощупь. Когда мой опыт дал положительный результат, я записал на листке блокнота список компонентов, потом положил листок в сейф и простер свои предосторожности до того, что уничтожил блокнот, из которого вырвал листок. Я просто помешан на секретности, потому что до войны у меня уже раз украли планы. -- Кто-нибудь работал здесь ночью? -- Никогда... Чтобы войти, надо поднять охранника, вы его видели... Окон здесь нет, только вентиляционные отверстия... Вот почему я уничтожен. Это немыслимо, комиссар! -- Действительно. Он смотрит на меня, и его умные глаза проникают в самую глубину моих мыслей. -- Вы можете считать, что я вру, или что меня подводит память, или что я допустил неосторожность... Но я уверен в обратном, понимаете? Повторяю вам: у меня исключительная память. Я могу рассказать вам наизусть все учебники по химии и физике, которые проштудировал до сегодняшнего дня. К тому же я болезненно осторожен... Вы меня слышите, месье Сан-Антонио? Бо-лез-нен-но. Я впервые вижу его возбужденным. Ему это не идет. Он похож на капризничающего старого мальчика. -- Вы говорили вашим сотрудникам об этой формуле? -- Нет! Повторяю вам, они работают точь-в-точь как рабочие на конвейере. Каждый выполняет только свою операцию -- Даже если они разговаривают между собой, это может дать им лишь неполную связку. Только я знаю о своем открытии, понимаете? Именно потому, что я считал себя единственным обладателем тайны, эта утечка уничтожила меня. Он садится на табурет и грустно смотрит на меня. Вдруг я понимаю, что он просто старик, уставший от своей работы. Он не заслужил такого удара судьбы. -- Закройте сейф, господин профессор... Он закрывает дверцу и начинает возиться с ручкой. -- Какое кодовое слово вы выбрали на сегодня? -- спрашиваю я его в лоб. Он смотрит на меня не отвечая, поджав губы. Этот тип действительно осторожен. -- После вы его измените, -- говорю я ему. -- Я просто хочу удостовериться в одной вещи. Не бойтесь, это в ваших интересах... Он расслабляется. -- Я набрал слово "баба". -- Просто очаровательно... Он сейчас спрашивает себя, не издеваются ли над ним, но я не даю ему времени на взращивание комплексов. -- А что было вчера? -- Число. 1683. -- Год смерти Кольбера, -- сразу же говорю я. Он разражается смехом. -- Об этом я не подумал. Вижу, в вашей Службе очень хорошо знают историю. -- Это остатки среднего образования. А потом, я всегда относился к Кольберу с симпатией. Думаю, из-за той истории с дамой, ставшей перед ним на колени. Это действует на детское воображение. Позже дети вырастают и лучше измеряют величие жеста. Я его развеселил. Это немного разряжает атмосферу. -- Продолжим экскурс в прошлое, профессор. Позавчерашняя комбинация? -- ГЮГЮ. -- А перед ней? -- 0001. Я устроил этот небольшой тест по двум причинам: во-первых, мне захотелось удостовериться, что у него действительно безупречная память; во-вторых, я хотел узнать, по какому принципу он составляет комбинацию. Я замечаю, что числа он берет наугад, но набирает связные слова. Это вполне объяснимо. Он, очевидно, давно исчерпал запас известных исторических дат и просто подбирает слова из четырех букв... Надо будет поинтересоваться этим особо. -- Ну что же, пока все, месье Тибоден. Пойдемте спать... Он качает головой. -- У вас есть какая-нибудь догадка? -- Ни малейшей. Чтобы разгадать подобный ребус, нужно время. Мы выходим из лаборатории. Он запирает дверь на ключ и велит охраннику занять пост. Поднявшись на свой этаж, он протягивает мне руку. -- Моя судьба в ваших руках, мой дорогой друг. -- Можете на меня положиться, профессор. Тайн не существует... только временные иллюзии... Я поднимаюсь в свою каморку, причесываюсь и, взяв мои колеса в руку, отправляюсь в поход к комнате милашки Мартин. Стучу в ее дверь. Она спрашивает "кто там?" прямо как бабушка из "Красной Шапочки", и я сразу признаюсь, что это злой серый волк. Она, не теряя больше времени, открывает дверь с риском для своей жизни, и я проскальзываю в ее комнату. Маленькая богиня обвязала волосы милой синей ленточкой в стиле королевы Мэри и сменила рабочую одежду "на пижаму в полосочку, брюки которой оставляют обнаженными ее щиколотки, а куртка достаточно широка, чтобы под нее могла забраться рука мужчины. Изящный шелковый абажур рассеивает оранжевый свет. Я замечаю на столе бутылку черносмородинного ликера и два маленьких стакана. -- У вас очаровательная комната, -- хвалю я. -- Спорю, она в этом доме единственная пригодная для жилья. -- Конечно. Я обустроила ее, как могла, подручными средствами... -- Старик запрещает вам жить в городе? -- Он очень осторожен и хочет, чтобы все были у него под рукой. Она показывает мне на внутренний телефон, стоящий у изголовья ее кровати. -- Представляете? Он иногда вызывает меня среди ночи, чтобы снимать копии с записей. Я навостряю уши на манер пса Плуто из мультиков. -- Записей, относящихся к его работе? -- Точнее, к работе его помощников... Разговаривая, она наполняет оба стаканчика ликером. Сказать on правде, я бы предпочел виски, но, как любит говорить моя славная матушка Фелиси, дареному коню в зубы не смотрят. Мартин указывает мне на стул, обитый гранатовым бархатом. Прямо скамеечка для молитв. Хочется скорее опуститься на него коленями, чем садиться. Я беру книгу, которую она положила на сиденье, и пристраиваю на него в качестве компенсации свой зад. Смотрю на название книги: "Загадка Жанны д'Арк". Серьезное чтение. Неужели я нарвался на интеллектуалку? Только этого мне не хватало! Стоит нормальной женщине прочитать "Эмиля", как она воображает себя знатоком литературы и начинает вас доставать Паскалем (которому, между нами говоря, лучше было бы держать свои мысли при себе) и целой шайкой умников, которые утомляли людям мозги, вместо того чтобы писать развлекательные книжки типа "Я прошла своим путем, или Мемуары слабительной свечи"... -- Как, -- говорю я, показывая на жизнеописание Жанны д'Арк, -- вы интересуетесь славными страницами истории? -- Нет, что вы! Эта книжка лежала здесь. А я не могла продвинуться дальше пятнадцатой страницы! Ну слава богу! -- Поучительная жизнь нашей национальной святой вас не привлекает? -- Да, в кино, и то если фильм сняли американцы. Эта белокурая киска нравится мне все больше и больше. Готов поспорить на собачку ружья против щенка моей собачки, что мы быстро станем с ней близкими друзьями. -- Лично я, -- говорю, -- знаю о ней только то, что она была девственницей и хорошо горела... -- Интересно, как это она осталась девственницей среди стольких солдат? -- А вы среди ваших ученых? Она хохочет резким безумным смехом. -- Вы видели их морды? -- Да, мрачноваты. А как они в плане дружбы? -- Пфф, считай никак... Они думают только о своей работе. -- Неужели ни один из пяти не пытался за вами ухаживать хоть немножко? -- Как же, толстяк Бертье пожирает меня глазами, но дальше не идет. -- А куда он может пойти со своим брюхом в вице мяча для регби?.. А они работают по ночам? -- Редко. Иногда старик объявляет общий аврал, когда сделает новый шаг в своих исследованиях... -- Кстати, а в чем конкретно заключаются его исследования? Я незаметно наблюдаю за ней с невинной физиономией. Она издает губами неблагозвучный звук. -- Понятия не имею! Все окружено страшной тайной! Это может быть что угодно, он нем как могила... -- А остальные знают? -- Если и знают, то мне об этом не говорили... Продолжать нет смысла. Или она действительно ничего не знает об открытии Тибодена, или достаточно умна, чтобы помалкивать. Поскольку других срочных дел у меня нет, я беру ее за крылышко и приглашаю сесть ко мне на колени. Она делает это мягко и не ломаясь обвивает мою шею руками. Я бы не хотел продолжать радиорепортаж дальше границ, определенных приличием, но все же скажу, что, когда часы начинают бить полночь, я знаю наизусть все изгибы ее тела, все ее реакции, то, как она зовет свою мамочку, то, как просит ее не беспокоиться, нежность и бархатистость ее кожи, все ее умения, ее пассивность и ее требовательность, ее цепкость и сообразительность, а также ее dekhj`rms~ манеру ощипывать маргаритку, ухаживать за боярышником на ветке и собирать пальцы ноги в букет фиалок. Глава 5 Когда она пришла в себя, а я надел брюки, мы обмениваемся несколькими поцелуями и возобновляем беседу. Маленький сеанс чик-чирика нас утомил и осчастливил Лично я нами доволен. Еще немного, и я ущипну себя за ухо, чтобы сказать себе это. Не знаю, как вы устроены. Может, у вас в трусах один знак вопроса, но каждый раз, сразу после того, как я вернул свой долг особе диаметрально противоположного моему пола, я чувствую себя превосходно. Я как будто оправдал свое существование в глазах творца... Я протягиваю руку к бутылке ликера. -- Ты позволишь, нежная моя? Она запечатлевает на моей груди влажный поцелуй, от которого по моему хребту идет приятный разряд тока. -- Ты здесь у себя, -- говорит она. Я пью прямо из горла, потом заливаю себе в глотку стакан чистой воды, чтобы смыть этот сироп. -- Скажи, Мартин, тебе не кажется, что нам вдвоем было отлично? -- Чудесно, -- соглашается она. -- Я никогда не испытывала такого наслаждения, мой волк! Это "мой волк" заставляет меня внутренне закипеть. Я терпеть не могу любовные прозвища. Стоит девице назвать меня "лапочка", "дурашка" или "зайчик", как у меня сразу возникает желание двинуть ей по морде; что вы хотите, это чисто физическое отвращение. Ненавижу сюсюканье. О любви не говорят, ею занимаются. -- Пфф, -- говорю, -- тебе не кажется, что ночь душная? Мне хочется прогуляться по воздуху... -- Значит, ты подвергнешься допросу ночного сторожа. Он не может выносить, чтобы кто-то выходил на воздух после отбоя. -- Не волнуйся, я скажу ему пару слов... Я уже выхожу, когда мне в голову приходит один вопрос. -- А чьи машины стоят у входа? -- Помощников старика и его тоже. -- Они никогда не выезжают ночью из поместья? -- Нет, они уезжают только на уик-энд, как и я... -- Наверное, в Париж и его окрестности? Не желая продолжать допрос после чудесных мгновений, которыми мы только что наслаждались, я покидаю ее после последнего поцелуя, от которого перехватило бы дыхание даже у специалиста по подводной охоте. Ночной сторож -- не туфтовый часовой. Как тихо я ни шел, мое появление заставляет его вскочить с раскладушки. Он направляет мне в портрет луч великолепного электрического фонаря. -- Стой, кто идет? -- спрашивает он, следуя доброй традиции. -- Опустите ваш фонарь, старина, -- отвечаю я -- У меня от него отслоится сетчатка... Но он не подчиняется. Он встает и включает верхний свет. Его настороженный взгляд неласково меряет меня. -- Вы куда? -- Хочу прогуляться по парку. В моей каморке два квадратных метра, мне приходится открывать дверь, чтобы надеть пиджак... А мне просто необходим кислород, чтобы выжить. Моя трепотня не производит на него впечатления У этого типа засохшая фига вместо мозгов. На всякий случай он смеется, потому что видел это в голливудских фильмах. -- Знаете, здесь исследовательская лаборатория, а не место для прогулок. -- Вы хотите сказать, что я, ассистент профессора Тибодена, не имею права пройтись по парку? -- Я могу сказать, что меня поставили сюда смотреть, чтобы все было в порядке. А я считаю беспорядком, если один из служащих выходит в неположенное время. -- Тогда подайте вашему начальству соответствующий рапорт, малыш, и перестаньте выпендриваться, а то я разозлюсь и заставлю вас сожрать ваш галстук. После этого я, не обращая на него внимания, открываю засов входной двери и выхожу в духоту ночи. Я беру курс на сборные домики. Хочу своими глазами убедиться, что с этой стороны все О'кей. Пятеро живущих в нем господ являются пятью неизвестными этой задачи. Ставлю петуха в винном соусе, что шпион (я называю кошку кошкой, как говорил Казанова) один из этих пятерых... Идя по заросшей травой тропинке, ведущей от дома к вспомогательным строениям, я обдумываю ситуацию. Тот, кто спер формулу, использовал голубя, чтобы отправить ее по назначению. Зачем применять такой устаревший метод? Молчите? Я вам скажу, если у вас запор в мозгах... Потому что он торопился и не хотел выходить за пределы поместья Вывод: в окрестностях, возможно, есть и другие почтовые голуби... Где же он может прятать этих тварей? Голубь не останется незамеченным, потому что производит сильный шум своим воркованием... Значит, импровизированная голубятня удалена от построек... Я обхожу парк, навострив уши и вслушиваясь в многочисленные шумы, населяющие его; но воркований не слышно, как симфонии Бетховена в переходах метро. Из птиц я нахожу только соловья, заливающегося на ветке... Я снова шагаю по парку, останавливаясь под каждым деревом, но никакого результата. Хмурый, я возвращаюсь в свою комнату. Когда я прохожу мимо охранника, задыхающегося от бешенства, он мне говорит малоприветливым голосом: -- Однако! Я нежно улыбаюсь ему. -- Вам бы следовало покупать рубашки на пару размеров больше, а то вы совсем красный. В один из ближайших дней вы умрете от удушья, и это отнесут на счет апоплексии. Он выплевывает: "Не слишком-то умничайте", от которого разболелась бы голова у слона, но мне на это начхать. После изящного и непринужденного поклона я расстаюсь с бульдогом. При электрическом свете моя комнатушка кажется мне еще меньше. Я раздеваюсь, широко открываю окно и выкуриваю последнюю за день сигарету, высунувшись наружу. На этой высоте прохладно. Ветер, легкий, как рука массажиста, ласкает растительность парка. Небо, как сказал бы лишенный воображения, но поэтичный писатель, "усыпано звездами", однако луны не видно. Она ушла, не оставив адреса. Может, пошла покупать рогалики в ближайшей булочной? Я с сожалением заканчиваю сигарету, но еще одну решаю не g`jsphb`r|. Ладно, пора баиньки! Когда я собираюсь закрыть окно, мое внимание привлекает белая фигура, которую я различаю в просвете между деревьями, в правой стороне парка. Это человек, узнать которого не представляется возможным из-за темноты и расстояния. Этот самый тип перемахнул через стену поместья. Направляется к служебным постройкам? Слушая только голос собственного любопытства, ваш любимый Сан- Антонио быстро одевается и во второй раз бросается вниз по лестнице. Едва увидев меня, ночной сторож чуть не валится в обморок от ярости. -- Комедия окончена! -- задыхается он. -- Никак не могу заснуть, -- отвечаю я. -- Потерял ключ от страны снов. Наверно, положил в карман штанов и выронил, когда снимал их. Вы понимаете? Он хватает меня за лацкан пиджака и встряхивает. -- Ну хватит! Поднимайтесь к себе и постарайтесь... Какой несговорчивый. Решив, что ему можно доверять, открываю, кто я такой. Я предпочитаю показать ему удостоверение, чем дать поднять на ноги весь дом! Тогда он вытягивается по стойке "смирно". -- Я не мог и подумать, господин комиссар. Я прикладываю палец к губам. -- Тсс! О моем настоящем качестве запрещено говорить кому бы то ни было. Даже вашим коллегам, иначе вас просто уволят! Понятно? -- Даю вам слово, месье... -- Хватит! Вы не из Нанта? -- Нет, а что? Я молча пожимаю плечами, но мысленно говорю себе, что, если бы он был нантцем и я бы его вышиб с работы, это было бы новой отменой Нантского эдикта. Я возвращаюсь в парк с его густыми тенями, церковной тишиной и сильным запахом перегноя. Я мчу со скоростью радиоуправляемой ракеты к домикам ассистентов и обследую их фасады, надеясь найти свет. Но все темно, тихо, все спит... Тогда я направляюсь к месту, где, как я видел, человек перелез через стену. В этом месте стена полуразрушена, от чего получилась брешь, в которую легко пролезть. Я перелезаю на ту сторону и оказываюсь в другом парке, гораздо более густом, чем наш. Видимо, это поместье заброшено. От бреши идет, нет, не тропинка, а след, протоптанный чьими- то регулярными хождениями здесь... Я следую по этой извилистой дорожке и подхожу к большому сараю, покрытому соломой. Строение полуразрушено. Крыша с одного края свисает, как сломанное крыло утки. Через заросли деревьев я замечаю большой дом в стиле Большого Трианона, который кажется таким же пустым, как память министра. В этом заброшенном поместье есть что-то тревожное, даже трагическое. Сколько поместий во Франции так вот умирает... Когда они находятся вблизи городов, вокруг них строят спальные районы многоэтажек, чтобы показать, что времена переменились и народ взял Тюильри раз и навсегда! Но когда географическое положение делает их неинтересными, они тихо умирают, как это. Как сказал Анти Беро, камень долго остается у подножия стены, которая его несла! Я начинаю продвигаться к усадьбе, когда мое внимание привлекает легкий шум, который я не сразу узнаю. Потом я отдаю себе отчет, что это шум птиц в вольере; это просто шорох лап и jp{k|eb. Меня охватывает прилив энтузиазма. Или я страдаю врожденной дебильностью, или наткнулся на голубятню, которую искал. На этот раз я все понимаю. А голубятник не дурак. Он поставил клетку за пределами территории парка. Я достаю электрический фонарик и подхожу к полуразрушенному ангару, ориентируясь по звуку. Наконец Я нахожу между обвалившимся куском крыши и дальней стеной большую клетку, в которой сидят два голубя. Моя лампа сообщает мне, что им только что принесли зерна и налили воды в поилку. Хозяин этих птичек кормит их по ночам. И выпускает их наверняка тоже по ночам... Разбуженные светом моего фонаря, голуби начинают ворковать как одержимые. -- Спите, ребята, -- говорю я им. -- Не волнуйтесь, я ваш друг. После этих слов, непонятных для голубей, я отчаливаю, счастливый своим открытием, и обдумываю один трюк в моем стиле. Сейчас два часа ночи. Если я хочу, чтобы мой трюк удался, то не должен терять время. Я выхожу из соседнего поместья и сажусь в свою машину, стоящую у входа в дом. Я вывожу ее вручную и, отогнав на достаточное расстояние, завожу мотор. Курс на ЭврЕ. Мне понадобилось двадцать минут, чтобы доехать туда. Я ищу полицейский участок, потому что это одно из немногих мест, откуда я могу позвонить в этот час. Найдя его, я представляюсь дежурному капралу и прошу соединить меня с Парижем. Через несколько минут меня соединяют с дежурным по нашей Службе. Странная вещь, но Старика на работе нет. А я-то думал, что он покинет свой кабинет только затем, чтобы отправиться на кладбище Пер-Лашез. Я прошу дежурного немедленно позвонить ему домой и попросить как можно скорее перезвонить в комиссариат ЭврЕ. Я кладу трубку и угощаю полицейских сигаретами, спрашивая, нет ли у них в заначке капельки рома. От ликера малютки Мартин у меня слиплась глотка, и мне надо ее промыть. Меня угощают бутыльком "Негриты", которым я щедро пользуюсь. Эти господа спрашивают меня, чем я занимаюсь. Чтобы утолить их любопытство, я отвечаю, что вышел на след торговцев оружием. И тут раздается дребезжащая трель телефона. -- Это вас, -- говорит капрал. Действительно, это Старик. -- А, это вы, Сан-Антонио... -- Да. Патрон, до рассвета мне нужны два почтовых голубя... Хотя он готов ко всему, но немного ошарашен. -- Два голубя? -- Да. Но пришлите мне дюжину разных, чтобы у меня был выбор, и я мог бы заменить ими двух других. Понимаете? Он все отлично понимает. -- О! Великолепная идея, Сан-Антонио... Нашли гнездо? -- Да. Естественно, птицы, которых вы пришлете, должны лететь к нам, когда их выпустят... -- Это само собой разумеется! -- Через сколько времени я могу получить этих тварей7 Он размышляет. -- Через три часа. Подойдет? -- Прекрасно, подойдет. Скажите тому, кто их повезет, чтобы он ждал меня на разветвлении дороги, ведущей к поместью. Точнее, это я буду его там ждать. Хорошо? -- Да. -- Еще один вопрос, патрон. Вы приказали провести p`qqkednb`mhe о персонале известного вам человека? -- Естественно! -- С этой стороны ничего интересного? -- Негативно по всей линии. Кажется, эти люди ведут совершенно нормальную жизнь. -- Ладно, спасибо... До скорого, патрон. И простите, что побеспокоил вас среди ночи, но дело действительно срочное. -- Меня никогда не беспокоят, звонят насчет работы, Сан- Антонио! -- Спокойной ночи, шеф. Я кладу трубку. Дежурные полицейские окаменели. Они обалдели от моей истории с голубями. Капрал, толстый сангвиник, смотрит на меня, посмеиваясь. -- Голуби, -- говорит он. -- Да, -- подтверждаю я, -- голуби... -- Настоящие? -- Подлинные... -- А зачем они? -- У меня в чемодане оказалась банка горошка, и я не хочу ее выбрасывать. Он недоволен моей шуткой, но, находясь под впечатлением моего звания, не осмеливается показывать свое недовольство. Я пожимаю ему клешню и отваливаю. Глава 6 Провинция, ночь. Что может быть более меланхолическим и более завораживающим? Сидя за рулем, я смотрю на старые дома, эти строения других времен, на маленькие улочки с неровной булыжной мостовой и думаю о том, как хорошо быть колбасником в этих краях... Колбасником или кем другим, но вести спокойную, размеренную жизнь... Здороваться каждое утро с соседями, смотреть на парады барабанщиков по праздникам, присутствовать на банкетах по случаю дня рождения мэра, обсуждать постройку новой линии водопровода и разряжаться в пух и прах, чтобы сходить в кино... Я спрашиваю себя, не это ли настоящее счастье, настоящая жизнь... Ограниченный срок, выделенный нам, требует такого вот неторопливого существования... Имеем ли мы право использовать свой срок на безумные дела вместо того, чтобы медленно наслаждаться им? Я снова проезжаю через город, теперь в обратную сторону. Доехав до развилки, останавливаю машину на обочине, включаю позиционные огни и опускаю спинку сиденья, чтобы поспать. Я сильно устал и чувствую, что сон мне не повредит. Засыпаю я быстро. Мне снится, что я сижу верхом на огромном голубе и пытаюсь схватить Мартин за юбку, а профессор Тибоден тем временем гонится за мной со шприцем. Как видите, очень актуальный кошмар. Не знаю, сколько времени я дрых, но вдруг кто-то стучит в стекло... Я поднимаюсь и вижу Маньена, парня из нашей Службы. Он смеется за запотевшим стеклом. Открываю дверцу. Ночь посвежела. Мне становится зябко от холодного ветра, а желудок крутит тошнота. Это из-за чертова ликера. Маньен приветствует меня веселым: -- Хорошо поспали, патрон? Я делаю несколько шагов по дороге -- У меня башка болит, сынок... В твоей машине не найдется asr{knwjh виски? -- Нет, у меня там только голуби а они устроили жуткий шум! Это возвращает меня к реальности. -- Ладно, в путь. Я поеду впереди, ты за мной. Мы садимся в свои машины и, один за другим, направляемся в сторону поместья, но, прежде чем показалась лаборатория, я сворачиваю направо и останавливаюсь перед огромной ржавой решеткой. Маньен вытаскивает клетку, полную махающих крыльев. Я помогаю ему дотащить ее до ангара, а там мы ищем среди привезенной им партии двух голубей, похожих на тех, что живут здесь. Сделав выбор, мы заменяем одних другими, и дело сделано. Я привязываю кусок веревки к лапам двух предыдущих пансионеров. -- Скажешь Старику, чтобы за ними хорошенько ухаживали, -- рекомендую я Маньену. -- Не беспокойтесь, патрон... Мы идем к своим машинам и разъезжаемся в противоположные стороны. Я возвращаюсь с приятным чувством выполненного долга. Сделав то, что сделал, я предотвратил новый риск утечки. Как вам известно, у почтового голубя есть "база", на которую он возвращается, откуда бы вы его ни выпускали. Если шпион из лаборатории выпустит одного из голубей, сидящих в ангаре, то он обязательно принесет сообщение в нашу Службу. Все просто, надо было только подумать. На этот раз я засыпаю до восьми часов утра следующего дня. Первый, кого я вижу, выйдя из моей каморки, это -- вы уже успели догадаться -- моя маленькая потаскушка. Ей удалась великолепная прическа, а под расстегнутым белым халатом бежевое бархатное платье, декольте которого свело бы с ума даже архиепископа Кентерберийского. Любительница удовольствий шла ко мне. Я ей говорю: "Проходите, вы здесь у себя" -- и в два счета и в три действия доказываю, что всякое тело, погруженное в жидкость, получает толчок снизу вверх, равный по весу перемещаемой жидкости... Все происходит быстро, вроде утренней поверки, но придает радость жизни. Рука в руке мы спускаемся к завтраку... Все-таки смешно идти через весь парк, чтобы проглотить чашку кофе! Когда мы приходим, все уже там. Тибоден раздает инструкции двум докторам. Трое ассистентов смотрят на нас с легкой иронией. Наверное, они считают, что секретарша их старика и я составляем хорошую пару... Я приветствую собравшихся с куртуазностью, составляющей мой шарм, и сажусь за стол. Какое странное чувство возникает от того, что рядом с тобой находится шпион! В этой большой комнате нас восемь. Один из этих восьми предатель, второй полицейский, а третий, в данном случае профессор Тибоден, олицетворяет судьбу. Это он создал проблему... Да, странная ситуация. Я наблюдаю за ними поверх чашки кофе... Которого из шести я видел из окна? Это точно была не Мартин, потому что ей было невозможно выйти из дома, не привлекая внимания старого охранника. Тогда кто? Я пытаюсь вспомнить неясную фигуру. Если бы хоть была луна... Не думаю, что это был Бертье. Он слишком толстый, чтобы лазить через заборы. А кроме того, думаю, я бы ecn узнал. Ладно, значит, это один из четырех оставшихся. Им легко выходить по ночам, не привлекая ничьего внимания. У всех комнаты на первом этаже, раз домики одноэтажные... Достаточно выпрыгнуть из окна. Надо ждать... День проходит без малейшего инцидента. Каждый занимается своим делом, а я с важным видом перелистываю бумаги, не забывая подмигивать и пощупывать Мартин всякий раз, когда встречаюсь с ней в коридоре. Я с нетерпением жду следующей ночи, потому что полагаю, что голубятник должен будет пойти навестить своих птичек. Я решил засесть поблизости, чтобы разглядеть этого типа. Часы кажутся мне бесконечными. Обед... полное спокойствие. Эта группа ученых вгоняет меня в меланхолию... Эти люди озабоченны, как пингвины. Забавно жить бок о бок с ними. Честное слово, если они женятся, их избранницам будет невесело. Либо бедняжки замучаются неврозами, либо ударятся в загул. Наконец кошачьим шагом подкрадывается вечер и тень раскидывает черный ковер под деревьями. После ужина очаровательница Мартин начинает строить мне глазки. Я отвечаю ей пылким взглядом. Ваш Сан-Антонио в большом смущении. Всегда неприятно разочаровывать даму. Эта куколка готовится получить с моей помощью удовольствие, а я буду вынужден сказать ей "не сегодня", как неверная жена мужу. Как и накануне, Тибоден, его секретарша и я возвращаемся в дом, съев перед этим консервированные грибы и пересоленную говядину. На этот раз луна светит, как в "Вертере", и я могу надеяться на успех. Расставание в холле. Старик закрывается в своей комнате, а красавица и я продолжаем восхождение... Уже на лестнице она начинает выделывать зигзаги задницей. Я засовываю руку ей под юбку, и вот она уже смеется под предлогом, что я ее щекочу. Подойдя к своей комнате, она открывает дверь, входит, включает свет и ждет меня. Вместо того чтобы шагнуть через порог, я беру ее за крылышко и выдаю долгий поцелуй с засосом. Она думает, что настал день ее славы, но я вежливо разубеждаю ее. -- До завтра, ангел мой. Надеюсь, ты придешь меня разбудить, как сегодня? Она не решается предъявить свои требования, не обсудив их предварительно со своим профсоюзом, и с раздражением закрывает дверь. Я отхожу, осторожно ставя копыта, и быстро спускаюсь, используя в качестве единственного средства передвижения лестничные перила. Ночной сторож стоит в обалдевшем состоянии. Он считает эти манеры несовместимыми с моей должностью, о чем дает понять суровым взглядом. Я встаю на ноги. -- Если меня кто-нибудь вдруг станет искать, -- говорю, -- не забудьте меня предупредить, когда я вернусь. Он кивает в знак согласия: -- Ясно. Я бегу к бреши, пролезаю в нее и прячусь в густых зарослях, моля небо, чтобы не сесть в муравейник. Теперь мне остается только ждать типа, который придет покормить своих голубей. Решительно, все дело крутится вокруг }rhu птичек. Если бы я мог покурить! Но, ясное дело, об этом не может быть и речи. Ничто так не привлекает ночью внимание, как краснеющий огонек сигареты. Я борюсь с бедой терпением, принуждая себя к спокойствию, обманывая время... Часы текут медленно, как гудрон... Верх невезения -- на небе начинают собираться тучи и луна растворяется в их серости, как таблетка аспирина в воде. Я продолжаю ждать. Начинает накрапывать дождик, а я все жду! Так где он шляется, этот любитель голубей?! Он что, не собирается сегодня тащить своим птичкам жратву? В конце концов, может же он кормить их через день... Или независящее от его воли событие помешало ему выйти из комнаты? Я сижу еще пару часов, а когда стрелки моих часов показывают половину третьего, решаю бросить это дело. Мои шмотки намокли, и я клацаю зубами, как пара скелетов, танцующих "Пляску смерти". Если я проторчу тут еще час, то заработаю себе пневмонию. Ко мне, пенициллин! Я встаю и делаю несколько беспорядочных движений, чтобы восстановить кровообращение. Я уже собираюсь возвращаться, но тут говорю себе, что можно сходить взглянуть на голубей. Иду к полуразвалившемуся сараю. При моем приближении слышится воркование. Я подхожу к клетке и направляю внутрь луч моего фонаря. И вздрагиваю, ребята. В клетке сидит всего один голубь! Вот это сюрприз! Парень приходил днем... Он отправил сообщение... Я был тут, а этот мерзавец вел себя так, будто Сан-Антонио вообще не существует. Хоть я и знаю, что сообщение придет в нашу Службу, а все равно злюсь, что дал себя провести. К счастью, я принял свои меры предосторожности. Дождь начинает лить как из ведра, и в дом я возвращаюсь совершенно мокрым. Глава 7 Придя в свою комнатушку, я раздеваюсь, чтобы вытереться, потом надеваю красивую пижаму и снова отправляюсь в поход. Подойдя к комнате Мартин, я начинаю скрестись в дверь, чтобы разбудить ее. Скоро под дверью появляется полоска света. Узнав мою манеру стучать, она открывает, не спрашивая, кто пришел. -- В такое время! -- восклицает она. Я ее обнимаю. -- Представь себе, нежная моя, что я увидел тебя во сне... Мне захотелось соединить сон с реальностью... Слишком часто действительность разочаровывает после сна, но в этот раз она просто бесподобна... Такая речь смягчила бы даже бронзовую статую. Она идет прямо в сердце Мартин и, преодолев этот этап, направляется в другие, столь же чувствительные части ее тела. Мы чудно проводим время. Организуется большая партия "Папа, мама, бонна и я" с холодными закусками, музыкальным парадом и хоровыми песнями в исполнении школьников. Я исполняю ей "Похищение Прозерпины", "Фантастическую скачку", "Злую фею", "Туда-обратно" и "Не раскрывая кошелек" -- произведеньице моего сочинения. Она сходит от этого с ума, кричит "бис!", и я повторяю до тех пор, пока не утоляю ее жажду. Затем я пользуюсь ее состоянием полузабытья, чтобы задать несколько вопросов. Как вы знаете, я никогда не забываю о деле. -- Скажи, милая, после обеда ты пила кофе с ассистентами, bepmn? -- Да, мой любимый дурашка! "Любимый дурашка"! Надеюсь, она больше не повторит это, иначе попробует мой кулак. -- Ты не помнишь, кто-нибудь выходил в это время? Она поднимает брови. -- Почему ты об этом спрашиваешь? Чтобы пресечь ее сомнения и дать себе время на раздумья, я говорю: -- Я объясню тебе после... Она размышляет. -- Ну, кажется, старик ушел раньше всех, да? Это меня раздражает... -- Да, я помню. А кроме него? -- Планшони ходил в свою комнату за сигарами. -- Он быстро вернулся... Кто-нибудь еще выходил? Она безуспешно роется в памяти. -- Кажется, больше никто. Я тоже перебираю воспоминания и тоже ничего не могу вспомнить... Значит, он выпустил голубя не во время обеда... Может быть, утром? Да, пожалуй... -- Почему ты об этом спрашиваешь, дорогой? -- Просто так... -- Противный! Ты обещал рассказать! Нет, каково! Эта раскладушка теперь начала изображать из себя тирана! Я спрыгиваю с кровати. -- Спи, мое сокровище, и до завтра... На следующее утро, в семь часов, ночной сторож начинает барабанить в мою дверь. -- К телефону, -- кричит он. -- Вас вызывает Париж. Он мне сообщает, что в поместье есть два телефона: один в кабинете профессора, другой на складе. Именно ко второму я и направляюсь. Я с сильно бьющимся сердцем беру трубку. Несомненно, звонит Старик. И опять-таки несомненно, у него есть для меня новости. -- Алло? -- Это вы, Сан-А? -- Да. -- Приезжайте немедленно! -- Что слу... -- Нет времени! -- рявкает он. -- Возвращайтесь! И кладет трубку. Это первый раз, когда он разговаривает со мной таким тоном. Что это значит? Я стою с трубкой в руке, совершенно обалдевший. Почему он заткнул мне рот? Боялся, что я скажу что-то лишнее? Да, наверняка именно из-за этого... Я поднимаюсь заняться туалетом, одеваюсь и иду стучать в дверь профессора Тибодена. Он уже готов. В его галстук воткнута золотая булавка -- Можно подумать, он собирается нанести визит римскому папе. Но нет, он надевает белый халат. -- Я слышал телефон, -- говорит он мне. -- Звонили вам? -- Да, профессор. Это был мой шеф. Он хочет, чтобы я вернулся сегодня утром... -- О! Есть новости? -- Не знаю... -- А вы, со своей стороны, что-нибудь узнали? Я не решаюсь говорить о голубях. Зачем его снова огорчать этой фантастической историей? -- Э-э... Ничего особенного, господин профессор. Я только приехал... -- И уже уезжаете! -- вздыхает он. -- Вне всяких сомнений, это поездка туда-обратно... Я буду вам признателен, если за завтраком вы при остальных поручите мне сделать в Париже важные покупки, чтобы объяснить мой отъезд. -- Отлично... Все происходит согласно предусмотренному плану. Два часа спустя я являюсь в Службу и спрашиваю Старика, но мне отвечают, что он на совещании у министра внутренних дел, а мне велел передать, чтобы я его подождал. Значит, мне придется убивать время в своем кабинете. Я рад встретить там Берюрье. Толстяк лопает огромную порцию солянки, одновременно читая "Ле Паризьен". -- Привет, -- говорит он мне. -- Ты где пропадал? -- Отдыхал в провинции. Я с ужасом показываю на его солянку. -- Что это за куча дерьма? -- Мой завтрак... Я заказал ее в бистро за углом. Там готовят самую лучшую солянку во всем районе. -- Ты что, не можешь есть это дома или в туалете? Это же неприлично! Он пожимает плечами и яростно подцепляет вилкой большую порцию, которую собирается донести до рта. Франкфуртская сосиска делает ноги и сваливается ему на ширинку. Он хватает ее двумя пальцами и заглатывает одним махом, чем доказывает мне, что она осталась совершенно съедобной. Я смотрю на него, смущенный и втайне восхищенный такой прожорливостью. -- Ты уверен, что у тебя нет солитера, Берю? -- спрашиваю я наконец. Он благовоспитанно рыгает в сложенную зонтиком ладонь. -- Ну и что? -- спрашивает он. -- Жить-то всем надо... Что с того, если у меня в брюхе сидит солитер? Мои доходы позволяют мне его прокормить! После такого убийственного аргумента мне остается только отступить, что я делаю в темпе, потому что мне сообщают о возвращении Старика. Он сидит за рабочим столом. Его руки с кожей, как у ящерицы, положены, словно драгоценные предметы, на кожаную папку. -- Ну слава богу! -- вздыхает он, увидев меня. Я закрываю дверь и направляюсь к креслу для посетителей. -- У вас есть новости, патрон? -- Еще какие! Он берет футляр для лапки голубя, как две капли воды похожий на первый, и достает из него сообщение, написанное на такой же, как в прошлый раз, кальке. -- Без комментариев, -- говорит он, протягивая мне текст. Я читаю, и по мере чтения моя рука начинает дрожать. Первый голубь перехвачен. Послал вам формулу по запасному каналу. Просьба не входить со мной в контакт до нового сообщения, в поместье агент Секретной службы. Тибоден. Бумагу Старику возвращает совершенно бледный человек. -- Вы были правы, что подозревали Тибодена, -- шепчет Старик. -- Это лишний раз доказывает, что полностью достойных доверия людей не существует... Профессор предатель, пусть так... Я склоняюсь перед очевидностью. Но я не понимаю, как этот человек, посвятивший свою жизнь и карьеру Франции, мог перейти на другую сторону... Какие высокопарные слова он подбирает! -- Вы недолго будете мучиться этим вопросом, шеф. Надо заставить этого подонка расколоться... Старик качает головой со смущенным видом, совершенно для него не характерным. У него в голове явно есть какая-то идея... -- Нет, Сан-Антонио, он ничего не скажет... -- Я сам его расколю! Ах, я должен был догадаться... Он один выходил вчера во время обеда... Старик меня даже не слушает. Он прилежно хрустит суставами. -- Устанавливается густая, как детская молочная смесь, тишина. Я предчувствую гадости на ближайшее время и ерзаю в кресле... -- Сан-Антонио, я только что от господина министра... Как босс официален... Господин министр! Ни больше ни меньше. Это тем более смешно, что в