жных. Пример: "Граф Чек-Посталь, барон дю Камело, кавалер ордена Татвэн и т.д." Потом вы заводите его в лифт, а сами выходите, чтобы ему не было тесно. Вы говорите ему: "Нажмите на кнопку пятого, мой нунций, смотрите, не защемите сутану дверями, а то можете застрять между этажами". Как только лифт тронется, вы и остальные рысью мчитесь вслед за лифтом наверх. Самое трудное -- это прибежать раньше кабины и открыть ему дверь. Если является парижский граф, не говорите ему: "Здравствуйте, г-н граф", так как он не совсем настоящий граф, в виду того, что на самом деле он принц. Несмотря на то, что у вас республиканский темперамент, вы слегка изгибаете позвоночник, как будто глотаете аршин, и говорите ему: "Для меня большая честь принимать у себя дома Ваше княжеское достоинство в моей скромной малогабаритной трехкомнатной квартире с ванной". Потом действуете так же, как при встрече нунция. Что касается принцессы Маргарет, проявите по отношению к ней больше чувства. Вы чмокаете ее в ручку, потому что она замужняя женщина, и говорите ей: "Примите уверения в моем высоком уважении, принцесса, очень любезно с вашей стороны, что вы приняли мое приглашение. Я долгие годы умирал от желания познакомиться с вами. И я наконец решился, пока вы совсем не стали старенькой". Как и в предыдущих случаях, вы представляете приглашенных, а затем тоже ведете ее к лифту, но на этот раз входите в кабину вместе с ней, чтобы показать дорогу. Когда вошли в кабину, снимите берет. Во время подъема ведите с ней светскую беседу: "Ваша сестра по-прежнему проживает в Букингемском дворце? Как поживают ее детки? Хорошо? В детской комнате не было эпидемии кори?" За столом вы, естественно, усаживаете знатного гостя на почетное место: справа от хозяйки дома, если это мужчина, и по правую руку от вас, если это женщина. Хорошенько порекомендуйте своей супружнице, если у нее, ненароком, своенравный характер, не ругаться, если гость нумбер ван случайно наступит ей на ногу. Запретите своей брюзге хлестать его по фейсу под тем предлогом, что он ее бывшая пассия. Постарайтесь вдолбить ей, что это, в общем, большая честь, когда важная персона вытирает подошвы о ее лакированные лодочки. На вас возлагается обязанность развлекать Маргарет. Только, пожалуйста, без панибратства. Старайтесь быть утонченным и галантным: "Прекрасная принцесса, как бы я хотел, чтобы вы помассировали мне коленную чашечку!" А еще лучше: "Когда смотришь на вас, кажется, что попал в сказку про фей. Любуясь вами, невозможно представить себе, что вы ходите в туалет, как все обыкновенные люди!" Не бойтесь льстить ей. Она с самого рождения окружена типусами, которые к ней подлизываются, поэтому бояться нечего -- лишним не будет! Берюрье замолкает, потягивается, зевает, смотрит на часы и встает. Он подходит к краю эстрады и улыбается нам. -- На этом я кончаю с приемами. Но я хочу вам порекомендовать одну вещь, хотя в моем учебнике она противопоказана. Они там пишут, что во время церемонии представления не следует делать намеков на счет их профессии. Я с этим не согласен. В один прекрасный день, на дружеской вечеринке, был один господии, которого мне представили только по его хликухе, не уточнив, чем он занимается. Какое-то время спустя я начинаю по-всякому поносить советников по финансам, обратив при этом внимание на то, что если бы она хорошо знали свою работенку, то давно были бы не советниками, а миллиардерами. Никто не возникал. Тогца я призываю в свидетели этого имярек, о котором я говорил. "Вы позволите мне оставить ответ за собой, -- говорит он мне, -- в виду того, что я сам -- советник по финансам". Не допускайте подвохов такого рода. И говорите прямо и без всяких эдаких. "Я представляю вам господина Люшнока, который является скульптором по губке. А это господин Фротфорт, который владеет предприятием по очистке переходов". Или так, когда речь вдет о дамах: "Позвольте мне представить вам мадам Бельоньон, любовницу префекта. Господин Келэбель, штатный любовник председательши Бросмуа". Таким образом вы не сделаете ляпа. Если, конечно, вы не сделаете это нарочно! Когда Неподражаемый делает это впечатляющее заключение своей речи, кто-то тихонько стучится в дверь. Лицо Мастодонта покрывается яркими пунцовыми пятнами... -- Наконец-то она пришла! -- бормочет он, как в бреду. -- Я сейчас крикну "войдите", а вы все, хором, мужики, кричите: "Здравствуйте, госпожа графиня!" Хорошо? -- Войдите! -- кричит Его Благочестивость. И мы все вместе, объединенные одним порывом с Берюрье, вопим: --Здравствуйте, госпожа графиня! Дверь открывается и входит хилый, рассыпающийся, помятый Дюпанар. Рассыльный, удостоенный такой чести, от изумления пошел зигзагом. Он смотрит на разгоряченные лица, вытянувшиеся навстречу ему, как вьюнки к солнцу, перекатывает из-под правой щеки под левую комок жевательного табака, будто ни с того ни с сего потерял обоняние. Радость Берю переходит в черную ярость. --Эй, вы, Дюконар!--обращается он к нему, -- с каких это пор вы стали входить в аудиторию во время лекции? -- У меня записка для господина Нио Санато, -- блеет старая развалина. -- Кто этот кретин!--орет его Округлость, который уже забыл мой псевдоним. Я поднимаюсь. Тут Ужасный опадает, как пена ва молоке, когда закрывают кран газовой плиты. Я хватаю конверт, который протягивает мне Дюпанар. В нем лежит фотография какого-то паренька тридцати лет с умным взглядом. У него темные волосы, причесанные в стиле Бельмондо, на подбородке ямочка и очки в оправе из черепахового панциря. К фотографии приклеен листочек, на котором на машинке отпечатана: "Инспектор Авель Канто". Сестрички, у меня от этого свело скулы. И было от чего: у этого Авеля Канто не было ничего общего с тем Авелем, который учился в этой школе и который исчез! И вдруг в моей башке все прояснилось, как при свете неоновой лампы. Ваш обожаемый Сан-Антонио не такой уж недотепа, мои милые, так как он все время что-то варил в своем котелке, пока Берю раздвигал горизонты знаний этих молодых людей. Он всегда оставался комиссаром при исполнении, несмотря на то, что был все время в тени. Сейчас он держится в сторонке, потому что центром притяжения является Берю, но его голова все время работает. И он вас не забывает, поверьте этому. Oн нарочно заставляет вас мучиться от нетерпения. Макиавелли! Когда Сан-Антонио отходит в сторону, желание возрастает! Верх хорошего тона -- уметь уступать свое место, везде, и даже в книге! Сейчас мне все стало ясно, как дважды два: Авель Канто был зачислен в школу, а банда террористов перехватила его в пути и подменила его подставным Авелем Канто. Только два слушателя в школе сыщиков знали настоящего Авеля: Кастеллини и Бардан. Террористы были в курсе насчет Кастеллини и в срочном порядке сбросили его в пролет до приезда в шкалу Канто номер два; но им не было известно, что настоящего Канто знал еще один слушатель. Когда в автобусе Бардан обнаружил подмену, он понял, что происходит что-то серьезное. Он, может быть, даже связал между собой это присвоение чужой фамилии и "самоубийство" Кастеллини? Как бы то ни было, он допустил какую-то неосторожность, когда вышел из автобуса, и она оказалась для него роковой. Какая неосторожность? Это еще предстоит выяснить, во всяком случае, край завесы приподнят, как говорится в еще более плохих, чем мой, романах.* Дюпанар уходит. Берю громко стучит кулаком по столу, чтобы успокоить аудиторию и привлечь внимание к себе. -- Граждане, -- провозглашает Трибун, -- пожар потушили, продолжаем нашу лекцию. Я перехожу к рубрике "правила хорошего тона автомобилиста", ввиду того, что, как я вам уже говорил немного выше, колеса занимают важное место в современной жизни. Указательным и большим пальцем он нежно массирует мочку уха и торжественно заявляет -- Есть два вида автомобилистов: люди, которые крутят баранку своей машины, и люди, которые ее не крутят. Первые называются мерзкие шоферюги, а вторые -- безобразные пешеходы. Берюрье властным, обычным для него и уже знакомым для вас, жестом прекращает смех: -- Между пешеходом и автомобилистом гораздо больше разницы, чем между таксой и Эйфелевой башней. Например: какой-нибудь мужик вертит туда-сюда баранку, чтобы припарковаться. Если у него на пути появляется пешеход, он ему кричит, опустив стекло: "Ты, раззява, ты что, не можешь посторониться?" На что пешеход ему, естественно, отвечает "Ср...ть я хотел на тебя и на твою колымагу!" Ладно. Автомобилист глушит двигатель, через правое окошко опускает монету в счетчик времени стоянки и выходят из машины через левую дверь на проезжую часть. Его задевает проходящая машина. Он тут же начинает вопить: "Давитель! Нет, вы только посмотрите на них, они думают, что им все дозволено, этим шоферюгам!" Такая капитальная трансформация. Мгновенно! Стоит автомобилисту выйти из машины, и он тут же теряет свою шоферскую психологию * Я не хочу хвастаться, но такие романы есть. -- Примеч. авт. водителя. Я позволил себе составить для вас один небольшой список того, что пешеход может кричать автомобилисту, а другой -- того, что автомобилист может выдать пешеходу! Это для тех, кто лезет за словом в свой карман. Он вытаскивает из кармана клочок туалетной бумаги, что красноречиво свидетельствует, в каком месте он предается размышлениям, разглаживает его, как стофранковую купюру, и читает: -- Для пешеходов, двоеточие: Убийцы! Ты, со своим танком! Ты, со своей телегой! Давитель! Педик! Фашист! Выйди из своей развалины, если ты мужчина! Скрипучая телега! Ты меня не напугаешь своим эсминцем! Тварь поганая! Дерьмо собачье! Задница! Противная харя! Бестолочь! Чудак, на букву "м"! Фуфло! Отвали, пират! Отвали, хамло! Отвали, нувориш! Пижон! Бандит! Банкир! Жулик! Бездельник! Гестаповец! Гомик! Зверюга! Страшилище! Подонок! Ты учился водить на сеялке! -- Заучите эти выкрики наизусть, -- рекомендует Толстый, -- у вас уже будет какая-то база. Запомните, чем больше машина, тем больше можете ругаться. Если автомобиль американский, не раздумывая обзовите шофера америкашкой, даже если у нее номер департамента Сена. Если за рулем женщина, не бойтесь обоавать ее путаной, или проституткой, если она медленно едет! Она успеет расслышать, и это ее еще больше расстроит. Перейдем теперь к списку выражений автомобилиста. Когда вы перестаете быть пешеходом и становитесь водителем, вот, что вы должны кричать. Он достает второй клочок пергамента того же рода и того же назначения, что в первый, и читает своам пропитым голосом: -- Отвали с дороги, дохляк! Отвали в сторону, я не хочу пачкать свои колеса! У тебя что, ноги онемели? 3адница! Тварь поганая! Дерьмо собачье! (здесь есть немного общего и для автомобилистов, и для пешеходов). Замухрышка! Моллюск! А это видел, гнусная харя? Если ты торопишься, поезжай на катафалке! У тебя нет желания застраховать свою жизнь? Шкет тротуарный! Уйди с дорога, горилла! Ты, что в деревне, сиволапый! Уйди из-под колес, гнус ты этакий, такую образину давить не хочется! А ты мою сестру знаешь? Ты, малый, что плетешься, как стадо гусей? Заткни хайло, раб! А задницу видел? Дай, я тебя расцелую! А самое страшное ругательство: Пешеход! Берю замолкает. Кто-то опять стучит в дверь. Он хватается рукой ва сердце. -- На этот раз -- это она! -- вскрикивает он оргазмическнм голосом. -- Давайте, все разом, ладно, как только я скажу: "Войдите!", вы: "Здравствуйте, госпожа графиня!" Мы опять проделываем тот же номер, что и несколько минут назад, и опять, как несколько минут назад, входит Дюпанар. Под взглядом наливающихся кровью глаз Толстого он крадучись направляется ко мне. --До каких пор этот гнусиый тип будет вносить мастурбацию в мою лекцию! -- громоголосвт Ужасный в Своем Гневе. -- Скоро прекратится этот бардак, Дюконар? Вы что, в универмаге "Галери ля Файет", папаша? Но Дюпанар по-прежнему сохраняет чувство собственного достоинства, несмотря на то, что его уже дважды приветствовали криком "Здравствуйте, госпожа графиня!" Он подходит ко мне и шепчет в мои лопухи: -- Господин директор просят, чтобы вы после лекция зашли к нему. Я говорю "хоккей", в мужичок выходит из аудитории под саркастическую улыбку Толстого. -- Продолжим, -- говорит он, как отрезает. -- Пешеходы и автомобилисты не всегда лаются между собой. Кампания, организованная газетой "Франс-Суар" под девизом "Давайте не будем сердиться", дала свои плоды. И люди теперь стали упражняться в вежливости. Послушайте, на прошлой неделе, в Париже, я видел волнительную сцену. Один старый господин с тросточкой и в шубе с меховым воротником переходил перекресток. В это время на перекресток выкатывается машина. И останавливается: чтобы не мешать ему. Этот старый господин так это галантно приподнимает шляпу и говорит: "Прошу вас". "Нет, нет, что вы, -- отвечает водитель, -- проходите, месье". "Ни в коем случае, -- упирается тот, -- у вас право преимущественного проезда". "Я не могу этого себе позволить, проходите, прошу вас!" "Обо мне не беспокойтесь, вы едете быстрее, чем я!" -- упрямо возражает старикан. Тут какой-то парень на трехколесном мотороллере, которому они не давали проехать, кричит: "Эй, дед, давай шевели своей з...!" Старик двинулся, и одновременно с ним двинулся автомобилист. В результате старик оказался в хирургическом отделении с одной переломанной конечностью. Вот видите, как опасно быть слишком галантным. Все дело в дозировке. Если у вас право преимущественного проезда, так пользуйтесь им, а не стройте из себя д'Артаньяна. А теперь я хочу вас серьезно предупредить насчет продавцов подержанных автомобилей. Это проклятая раса. Доказательство -- история, которая приключилась с моим другом Симом Камилом. Как-то он заявляется к владельцу гаража, чтобы купить себе какой-нибудь драндулет. И вот хозяин начинает его обхаживать. "Берите вот эту, лучше не бывает". "Я не хочу черную машину", -- отвечает Сим Камил. "Она не черная, а баклажанного цвета, -- возражает продавец. -- Самый модный цвет!" "Послушайте, вроде движок почихивает!" "А больше ничего! Уж не хотите ли вы мне сказать, что эта машина чахоточная! В ней только сегодня утром отрегулировали клапаны, поменяли свечи и контакты прерывателя. Мне каждую машину доводит до кондиции один хороший специалист из фирмы "Монлери", и если выдумаете, что соображаете в этом лучше, чем он, тогда так и скажите!" "И покрышки лысые!" "Да что вы ко всему цепляетесь, честное слово! У всех машин с номерным знаком "X" резина не прошла и восьми тысяч километров!" "Я хотел бы 64-го года выпуска". "Ну, и в чем дело? Разве эта не 64-го? Посмотрите в техпаспорте: выпущена в 63-м году!" "...?" "Ну, вы могли и не знать, но год выпуска исчисляется за три месяца до проведения автомобильного Салона предыдущего года!" "Смотрите, в этом месте крыло выпрямляли! Краска-то другая!" "Вы, что, издеваетесь, папаша! Клянусь, что вы специально цепляетесь ко мне! На этом месте крепилось зеркало заднего вида, и его сняли, потому что по новым правилам с ним нельзя ездить. Машина 63-го года и прошла всего восемь тысяч. Ну, и дела! Вот типчик навязался! Жалуется, что ему попалась слишком красивая невеста! Разве я виноват, что хозяин у нее был не коммивояжер, а водолаз, который ездил на ней только в отпуск? Клянусь вам, что от вас у кого угодно опустятся руки. Я вам дам еще корову впридачу, если вы мне не скажете, что она скоро отелится. Не хотите, не берите, вы не первый, кто упускает единственный шанс в своей жизни! Ваша воля отказаться от такого подарка, зато это будет мне наукой, что я такой идиот!" -- В конце концов, -- подытоживает Берюрье, -- мой товарищ решился. Четыреста штук! Он выписывает чек и едет домой, а продавец в это время занимается оформлением техпаспорта. И что же товарищ видит, придя домой, на кафеле кухни? Окоченевший труп своей любимой жены. Умерла от удушья! Сбежавшее молоко загасило газовую горелку. На следующий день он отправляется к тому же торговцу и просит его купить свою машину назад, ввиду того, что у него больше не лежит сердце к автомобильным прогулкам. И вот что из этого получилось. "Принимая во внимание сложившиеся обстоятельства, я не могу оставить у себя эту машину", -- рыдает Камил. Хозяин гаража выдавливает скупую слезу сочувствия. "По-человечески, я вас понимаю, -- говорит он, -- но дела есть дела. У меня большие накладные расходы". "Я умаляю вас, возьмите ее назад!" "Ну, ладно, я же не людоед. Посмотрим, что у вас за товар". Гаражист начинает ходить вокруг собственной тачки и рассматривает ее, будто видит первый раз в своей жизни. "Какой ужас, она баклажанного цвета! Вы знаете, на этот цвет уже давно не было спроса. Что-то около десяти лет... А потом, прислушайтесь, вы слышите, как работает двигатель? Как испорченный будильник. Будто у него астма или эмфизема легких! Бьюсь об заклад, что в задний мост подсыпали опилок, чтобы он не гремел! А покрышки! Не видно даже намека на рисунок! А сколько там на спидометре? Восемь тысяч! Не делайте из меня идиота, старина, тут и дураку понятно, что его отмотали назад! Если бы вы пешедралом протопали разницу между тем, что показывает спидометр, и тем, сколько она прошла на самом деле, вы бы истерли до колен свои ходули! 63-ий год? Ну, да! Наверняка 62-ой, потому что предыдущий Салон проходил в июне! Я уж не говорю о том, сколько раз ее били! Смотрите, это крыло покрашено свежей краской, к тому же красной. Да, а вы точно уверены, что это была не пожарная машина? В общем, так! Я могу предложить вам за этот металлолом... скажем, его восемьдесят тысяч, да и то потому, что у вас такое горе!" "Но, -- падает в обморок Сим Камил, -- я заплатил за нее четыреста тысяч! Она даже не выходила из гаража!" "Ну, и что из этого? Что я могу поделать, если вы такой законченный кретин?" -- Поэтому принимайте меры предосторожности! -- призывает Берю. Он собирается уточнить, какие меры являются самыми идеальными, как опять раздастся стук в дверь. И тут он не выдерживает, вскакивает со стула и со злостью кричит во всю мощь своих бронхов: -- На этот раз это ему так не пройдет, хватит! Я так врежу под зад этой нахальной образине, что он, как мяч, вылетит отсюда! Чтобы ои знал, что здесь класс, а не общественный писсуар! Ты понял, придурок! -- орет он, рывком распахивая дверь. И, как пораженный громом, замешкает. В дверях стоит графиня Труссаль де Труссо, от талии до волос увешанная драгоценностями. Глава пятнадцатая (бис)* В которой Берю и его графиня вместе делают обзор правил хоро шего тона до того момента, пока Берюрье не испытал страшное разочарование Самое первое, что приходит в голову, это то, что графиня навешала на себя вагон и маленькую тележку! Все свои наряды! Все свои диадемы! На ней одной уместилась вся витрина ювелирной лавки "Ван Клиф". У нее везде драгоценности: на шее, на лбу, на десяти пальцах, на животе, на сосках грудей, на запястьях, на локтях, на поясе, в ушах, в волосах! Закованная в панцирь из золота, бриллиантов и жемчугов, г-жа Труссаль де Труссо вся искрится, сверкает, сияет неоновыми огнями, горят ярким пламенем, переливается всеми цветами радуги. Это просто фейерверк! Она пропускает весь дневной свет через свои капилляры, а потом, обогатив и облагородив и обратив его в огненный порошок, разливает его вокруг себя. Под тяжестью своих редких камней она становится ярко красной. Ее рубины заигрывают с изумрудами, опалы с сапфирами, а бриллианты со всеми остальными. Ее декольте выбрасывало света на десять миллионов франков! Будто волшебный фонтан! Световая реклама! Драгоценная кольчуга! Фея! Волшебница! Восток! Фатима! Врата сказочной пещеры! Маркиза де Шателе! Финал волшебной сказки! Ослепление! Умопомрачение от солнечного удара! Сказочная роскошь! Ударная сила Франции, обратившаяся в чудо! От изумления Берю чуть не теряет рассудок. От восхищения становится пурпурным, от восторга обалдевает. -- Моя графиня, моя графиня! -- как заведенный повторяет он вне себя от радости. -- Какая честь! Какое счастье! Какая радость! И, как говорил глава ливанского правительства на открытия двух недель французского фильма: какое удовольствие принимать у себя в Бейруте такую красивую дэвушку! Входите же, дайте мне вас поприветствовать-с, представить-с вас, поцеловать-с вам ручку-с. Не помня себя от радости, он порывисто, как в театре, склоняется веред ней. Жадными в мокрыми губами он чмокает * Почему глава XV бис? А почему бы и нет? -- примеч. авт. небрежно протянутую для поцелуя руку дамы и, ненасытившись, целует ее в предплечье. Потом в рукав ее платья и затем впивается зубами в накладные кружева. Его зубной протез выпадает из челюсти и остается висеть на платье. Какой необычный трофей. Графиня, полуосуждающе и одновременно полупоощряюще, пытается сдержать его порыв: "Полноте, полноте". Такое бурное проявление чувств ее, конечно, шокирует, и, в то же время, льстит се самолюбию. Какая женщина втайне не мечтает о том, чтобы ее с такой страстью целовали под взглядами четырехсот молодых и налитых соком мужчин? Толстый отцепляет от платья свою вставную челюсть я вставляет ее на место. Затем он за руку ведет графиню на сцену. -- Моя графиня, -- воркует Влюбленный, -- позвольте мне представить вам моих учеников! -- Боже праведный, да это же мужчины! -- восклицает благородная дама. -- Я думала, что они молодые люди, мой славный Берюрье. -- Мужчины или не мужчины, они -- ученики, и я их ставлю в угол, если они того заслуживают! -- посуровев, отвечает Берю. Вы только подумайте, какие метаморфозы происходят с влюбленным мужчиной. Чувствуется, что он готов наказывать, кусать зубами, творить беззаконие, хотя сам по себе он славный малый. Вспомнив о правилах хорошего тона, он с пафосом обращается к нам. -- Парни, я представляю вам знаменитую графиню Труссаль де Труссо, даму, зоологическое дерево которой не рыхлый бамбук, а развесистое ореховое дерево, с твердой сердцевиной! Родословная ее предков берет начало со времен Бульона Горячего Холодного Третьего, не так ли моя графиня? Он усаживает даму на стул. -- Вы нормально доехали, моя графиня? -- осведомляется он. Она очень просто и в тоже время благовоспитанно говорит "да". -- Если вы не слишком притомились, -- с нетерпением в голосе говорит Озабоченный, -- и учитывая, что время идет, можно сразу же перейти к серьезным вещам, идет? Г-жа Труссаль де Труссо отвечает, чти она в его полном распоряжении. -- Прекрасно, -- изрекает Удовлетворенный. -- Начнем с урока "поцелуй руки". Каждый ученик будет подходить к вам, и вы ему сами скажете, правильно он прикладывается или нет. Прекрасный организатор, он делает знак слушателям первого ряда подходить по одному. И вот мы поднимаемся на сцену. А у самих подспудно закрадывается ощущение, что мы солдаты, которых ведут на случку с передовой в ближний тыл. -- Следующий! -- напевно, в стиле Жака Брелля, выкрикивает он. Каждый подходит, складывается пополам, берет протянутую руку и запечатлевает на ней легкий почтительный поцелуй, как предусмотрено в статье 88, параграф 3 Готского альманаха. Графини изумительно исполняет свою роль. Она объясняет, что руку следует брать снизу, а не сверху, что ее надо не чмокать, не вдавливаться в нее губами, не поднимать ее вверх, а, наоборот, самому сгибаться к руке. И еще, что руку не следует резко бросать. Берю ликует. Ои млеет от восторга. Он испытывает чуть ли не чувство сопричастности к происходящему, как подглядун, тайком взирающий на непристойную сцену в замочную скважину. Когда эта церемония завершается. Верю потирает руки, как человек заключивший выгодную сделку. -- Ну, вот, моя графиня, -- со смехом говорит он, -- теперь вам можно целую неделю не мыть эту руку! Как вам понравились мои шалопаи? -- Чудесно! Просто чудесно! -- рассыпается в комплиментах графиня. -- Это настоящие джентльмены, и Франция может гордиться, что у нее такая воспитанная полиция. В знак благодарности ей устраивают бурную овацию. Воодушевленная этим, она добавляет, что наша страна под руководством нашего прославленного генерала, начинает обретать свое настоящее место в мире. То место, которое она утеряла после Людовика XIV. Потом она говорит, что дворянская приставка "де" нашего генерала еще больше сделает для престижа нации, чем его генеральские звезды. До него мы вели себя развязно, клали локти на стол и ковыряли в зубах ножом. Делали "пи-пи" напротив Елисейского дворца и забывали креститься при прохождении похоронных процессий. Теперь -- все в порядке. Мы опять осознали значение учтивости и делаем "пи-пи" только напротив Бурбонского дворца, т.е. напротив парламента. Как она складно говорит. Породистые животные, извините за выражение, умеют найти именно те слова, которые нужно. Она затрагивает широкий круг вопросов. Она выступает за элегантность в одежде. Она рекомендует надевать смокинг всякий раз, когда это возможно, и, когда это невозможно, создавать такую возможность. Это так красиво -- праздничный ужин. Посмотрите, как проходят ужины в Гранд Опера, когда президент принимает важного гостя из далекой африканской страны и, чтобы не ударить перед ним в грязь лицом, показывает ему свой товар -- учениц балетной школы -- лицом. Все разодеты, как на картинке. А он. Главный Хозяин, еще более импозантный в своем смокинге, чем в генеральской мундире; когда он находится на возвышении над всеми, все смотрят только на него и на его орденскую ленту, перекинутую через плечо. Он -- главный распорядитель вечера. Посмотрите, как он царственным жестом снимает и надевает свои очки: надевает -- и смотрит на тебя, снимает -- и не смотрит на тебя! А как он высоко держит подбородок -- будто бросает вызов всему миру и говорит ему, что это он, он, да он же! Чем не манеры великого века, согласитесь? Он отличается от всех предыдущих жильцов Елисейского дворца, не в обиду им будет сказано. Разве они могут с ним сравниться? Президент Ориоль (деверь известной летчицы), который больше походил на владельца консервной фабрики, выдающего свою дочь замуж, или г-н Коти, случайно и к всеобщему огорчению ставший президентом, который хотя и был весь из себя почетный до кончиков ногтей, походил не на президента Республики, а скорее всего на президента административного совета -- со своей хиленькой ручонкой и свистящей, как чайник, вставной челюстью. Усевшись на ступеньку сцены и уперев подбородок в согнутые колени, Берю слушает, как говорит речь его красавица. Знатная дама хорошо подготовилась. Она здорово владеет темой. Она затрагивает весь комплекс проблем. Все чрезвычайные обстоятельства повседневного бытия. Театр? Пожалуйста. Как раздеваться в гардеробе, сколько чаевых платить билетерше! Как держать кресло своей спутницы, когда она садится, с какой стороны держать норковое манто, когда помогаешь ей набросить его на плечи. Какую программку нужно ей купить и как плавным движением руки протянуть ее ей. А также, что нельзя делать во время спектакля: разговаривать, шуршать конфетной оберткой, громко хлопать и снимать башмаки. Берю поднимает палец. -- Вы совершенно правы, моя графиня, -- говорит Глубокоуважаемый. -- Я помню, как-то раз я ходил смотреть спектакль "У матери мадам загорелся дом". В честь этого праздничного события я обул новые корочки из ссохшейся телячьей шкуры. Она была такая ссохшаяся, что я натер мозоли на ногах. Когда мы уселись, я разулся. Тут, как всегда бывает на спектаклях, приходит один опоздавший. Он пробирается по нашему ряду и пинает ногой мои ботинки. Я ничего не заметил. Спектакль заканчивается, а я еще в носках. Я хочу обуться, а туфли исчезли! Я шарю под стульями -- дудки! Этот подонок их стырил. Пришлось мне возвращаться домой в одних носках. Они были дырявыми и разного цвета -- такая неприятность. А мы должны были в тот вечер пойти с приятелем в один шикарный кабак в районе Сент-Уан. Весь вечер в носках -- никакого комфорта! Я никак не мог успокоиться. Графиня властным жестом обрывает его. Ей так много чего надо еще сказать, этой даме. Например, о переписке. Послушайте! Никогда не начинайте письмо с "Дорогая мадам" -- это признак невоспитанности. Никогда не называйте человека по дворянскому званию, если он не герцог. Поэтому, когда вы пишете письмо графине, начинайте его словом "Мадам", а если герцогине -- "Мадам герцогиня". Если вы пишете папе (а папе пишут не так часто, ему предпочитают звонить по телефону, особенно по утрам), начинайте его словами "Очень Святой Отец". -- Вы отдаете себе отчет в том, что ничего не может заменить высокого рождения? -- восторженно кричит Толстый, повернувшись к нам, -- Эта бой-баба все знает! -- Друг мой! -- протестующе восклицает графиня. Он в виде экрана ставит перед ее ртом свою ладонь, делая вид, будто он не дает вырваться из него оставшейся порции белиберды. Свирепо взметнув бровями, мамаша Труссаль де Труссо продолжает прерванную на полдороге блестящую речь. По ее мнению, французы должны еще больше совершенствоваться. Работать над слогом. Бороться с дурными привычками. Например, с этой всем известной манией воровать пепельницы в гостиницах, кафе и даже у своих друзей... Берю снова перебивает ее. -- В виду того, что пепельницы -- это реклама, -- говорит он, -- в этом, моя графиня, нет ничего плохого, за исключением, естественно, пепельниц приятелей.. Поскольку они сами их где-то стибрили, они им дороги как память, поэтому было бы большим свинством брать их у них! Дама снисходительно улыбается. Она переходит к рубрике, которая ее очень волнует. Это грубые выражения. -- Господа, -- говорит она, властно глядя на нас своими смущающими, смущенными и чуточку блудливыми глазами, -- в современном разговорном языке существуют, так сказать, отбросы, на которые уже никто не обращает внимания, потому что они стали совсем привычными для наших ушей. Так, например, ни в коем случае не следует говорить: "Я говорю за это"... -- Нет, -- вмешивается Толстый, -- надо говорить: "Я разговариваю за это". Она продолжает: -- Никогда не говорят; "Я иду к парикмахеру!" -- Следует говорить: "Я иду к цирюльнику", -- прерывает ее Берю. -- А еще проще и естественнее: "Я иду обкорнать свои патлы". -- Не следует говорить, -- продолжает она, еле сдерживая раздражение, -- что поделываешь?" -- А следует говорить: "Над чем колупаешься", -- утверждает Энциклопедист. -- Не следует говорить, -- продолжает гостья благородных кровей: "Я иду в концерт". -- Особенно, если концерт симфонический, -- иронизирует Находчивый. -- Не следует говорить: "Ехай туда"... -- Следует говорить: "Едь туда!" -- Не следует говорить: "Идите, пожалуйста, есть"... -- Надо просто крикнуть: "На рубои!" -- Не следует говорить "Аэроплан". -- Говорят: "Боинг". Графиня пожимает плечами. -- Не следует также говорить: "Я мечтал об вас", а надо: "Я мечтал о вас!" Тут Толстый встает со ступенек. На его лице написана робость и смущение. Он подходит к даме, берет ее отяжелевшую от драгоценностей руку и прижимает ее к своей широкой груди. -- Я всего-навсего простой Берюрье, -- лепечет Его Нежность, -- но я позволил себе мечтать аб вас, моя графиня. Вы слышите? Аб вас! С большой "А". Да, Аб вас!" Это публичное признание в любви рассмешило нас, и мы прыснули, но он и ухом не повел. -- Я мечтал аб вас каждый день и, особенно, каждую ночь, моя прекрасная графиня. Поэтому я не боюсь это сказать вам перед моими дорогими учениками (он повышает тональность), а первый, кто возникнет, будет иметь дело со мной (голос его теплеет); моя жизнь, моя честь и мое счастье у ваших ног. Мы хотели захлопать, но тут открывается дверь, и в аудиторию входит Дюбуа-Дюран, один из посыльных по школе. Это опять ко мне. Он подходит к моему столу. -- Господин директор просит вас немедленно зайти к нему! -- говорит он мне. -- Это что такое! -- лает Толстый с эстрады. -- Вы не знаете, что надо стучаться, когда входишь в класс? -- Извините меня, но это срочное дело, -- растерянно бормочет Дюбуа-Дюран. Но внезапно он меняется в лице. Он замечает графиню Труссаль де Труссо. -- Вот так ничего себе, -- раскрыв от изумления рот, говорит он. -- А ну, брысь отсюда! Исчезните с моих глаз! -- приказывает Толстый. Но посыльный не подчиняется его приказу, а подходит к Верю и графине. Из его глаз вылетают мыльные пузыри, а из ноздрей валит дым. -- А тебе чего здесь надо, потаскуха! -- кричит он. Берю вскакивает, сжимает кулаки и готовится нанести удар. -- Я тебя научу уважать графиню Труссаль де Труссо! Ее предки были полковниками во время крестовых походов и обезглавленными во время Революции! -- Вот эта? Графиня! -- не стесняясь хохочет посыльный, -- вы шутите, господин преподаватель. Да ведь это Толстозадая Мими! Она держала бордель в Монбризоне, а сейчас, кажется, заправляет тайными притонами в Сеyт-Этьене и в Лионе! Это еще та красотка! Однажды, когда мы делали ночью облаву в одном из ее притонов, эта стерва сыпанула мне в глаза горсть молотого перца! Скажи, что это не так, ты, шлюха! -- кричит Дюбуа-Дюран в лицо нелицеприятной гостье этой недели. Так называемая графиня слегка бледнеет и теребит кончик носа. И тут ее естество прорывается наружу. -- Сам ты шлюха! Гомик! -- кричит она Дюбуа-Дюрану-Испортившему Обедню. -- О, ля, ля! Все вы, легавые, одинаковые, в общем, элегантные, как бульдоги! -- Это невозможно! Это невозможно! -- умирающим голосом стонет Толстый, перехватывая руками горло, чтобы сдержать рвущиеся изнутри душераздирающие стоны. -- Вы только посмотрите на этого борова! И он еще строит из себя "Даму с камелиями!" -- мечет она громы и молнии, от чего начинают звенеть все навешанные на ней побрякушки. Она клеймит его пальцем и голосом. -- И этот Господин Мешок с супом воображает, что у него есть способности научиться хорошим манерам! Шматок вонючего сала, который месяц валялся на помойке, пока бастовали мусорщики! Он годится только на то, чтобы выучить отрывной календарь "Вермо", да и то двадцатилетней давности! Очаровашка! Пупсик розовый в вонючих рубашках! Научись сначала правильно спрягать глаголы! И это Его Высочество Стакан еще берется учить других, как делать реверансы, -- с такими-то слоновьими ногами -- и чмокать ручки! Он и без картонного носа похож на клоуна из цирка! А когда он разденется догола, то у него, у этого залатанного-перелатанного херувима, сразу и не поймешь, где морда, а где задница! Козел вонючий! Ты можешь хоть сто лет долбить свои пособия и правила хорошего тона -- все равно из тебя никогда не получится джентельмена великого века! Чтобы хоть как-то заглушить хохот своих учеников, Берю, как створками раковины, закрывает уши. А потом, чтобы спасти лицо, сдавливает его своими заскорузлыми и порезанными пальцами. Я не в силах больше смотреть на страдания своего коллеги и незаметно смываюсь. Я бы вышвырнул под зад коленом эту графиню, но боюсь, что она меня узнает и во всеуслышанье объявит о присутствии в зале такой знаменитой личности. Глава шестнадцатая В которой все проясняется Директор, заложив руки за спину, меряет ногами свой кабинет. Время от времени он останавливается у одной из картин, украшающих стены помещения, чтобы снять нервное напряжение. -- Друг мой, -- говорит он мне, -- я не мог ждать, пока закончится лекция. Мне надо с вами поговорить... Присаживайтесь! Мы садимся по разные стороны его рабочего стола. -- Вы видели фотографию Канто? -- Да, -- говорю я. -- Видел. В школу подсунули мнимого Канто. -- Еще вчера, -- признается Босс, -- я отправил фотографию моего экс-слушателя в службу архивов и в службу криминалистики уголовной полиции. На всякий случай, -- Браво, господин директор! Он снисходительно отмахивается от моего комплимента. -- Почти одновременно с фотографией настоящего Авеля Канто я получил вот это сообщение. Он протягивает мне телеграмму. Я быстро пробегаю текст. Вот что там было написано: ЧЕЛОВЕК О КОТОРОМ ИДЕТ РЕЧЬ НЕКТО ГАНС БЮРГЕР НЕМЕЦКОГО ПРОИСХОЖДЕНИЯ ИЗВЕСТЕН ПОД КЛИЧКОЙ ГАНС ДИНАМИТЧИК ТЧК РАЗЫСКИВАЕТСЯ ПОЛИЦИЕЙ ПЯТИ СТРАН ТЧК Я клаху телеграмму на стол. -- Смелый парень, не побоялся сунуться в пасть сыщикам! Но директор пожимает плечами. -- А пока у меня есть моральное подтверждение того, что готовится покушение. Этот человек подложил бомбу, комиссар! И, будто смакуя эту мрачную новость, шепчет, четко выговаривая каждый слог. -- В этом заведении заложена бомба. -- Поиски что-нибудь дали? -- Ничего! Я сам лично со своими главными сотрудниками обследовал маршрут, которым я хочу завтра провести президента. Он снимает свои очки, дует на стекла и тщательно протирает их шелковым платочком из нагрудного кармана. -- Мы оказались в пренеприятной ситуации, мой дорогой друг. Если произойдет покушение, вы представляете, какой будет скандал? Наша прекрасная Школа пользуется большим авторитетом за рубежом.* Начальники полиции других стран приезжают со всех концов земли, чтобы посетить ее и поучиться нашим методам. -- Господин директор, -- решительно говорю я, -- нужно отменить завтрашний визит, Он пожимает плечами. -- Вы думаете, что я уже не пытался это сделать! Но уже слишком поздно. В министерстве внутренних дел мне настоятельно указали на то, что президент Рамирес очень хотел приехать сюда. Его программа была расписана по минутам. Изменить ничего невозможно, иначе это вызвало бы скандал другого рода. Он стучит ладонью по письменному столу. -- Ну, и потом, вы представляете, что значит сказать президенту: "Не входите. Ваше Превосходительство, вас ожидает бомба?" Нет, нет, надо во что бы то ни стало выбраться из этого тупика. И тогда одна идея, с большой "И", такой же большой, как Вандомская колонна, выстреливает мне в черепок. Я наклоняюсь над столом и импульсивно хватаю руку моего визави. -- Господин директор, раз поиски ничего не дали, остается одно единственное средство! Он быстро водружает на место очки и смотрит на меня. -- Какое? -- Послушайте, -- говорю я. -- Давайте рассмотрим это дело в хронологаческом порядке. Мы не проявляли достаточно серьезного интереса к датам, и это была ошибка, потому что даты о многом говорят. Кастеллини загремел в лестничный проем накануне прибытия Канто (мнимого). -- Точно, -- вздрагивает он. -- Просто потому, что наши противники знали, что он знал настоящего Канто. До того, как "устроить" свое покушение, они навели справки, т.е. операция была тщательно и детально подготовлена. Однако им не было известно, что еще один из ваших слушателей тоже знал настоящего Канто. --Бардан? -- Да, Бардан. Два дня спустя после приезда "новенького" Бардан в автобусе обнаруживает подставку. У вас в школе двести слушателей, и нужно определенное время для того, чтобы они перезнакомились... * Совершенно точно. И пусть мена не обвиняют в симпатии к в.н.ш.п.: она на самой деле ЯВЛЯЕТСЯ одной из самых прекрасных школ Франции. -- Примеч. авт. Сосед Бардана в автобусе кричит: "Ба, это новенький, Авель Канто". Бардан настораживается. Авель Канто -- такую фамилию не часто встретишь, а раз встретив, крепко запомнишь. Он хочет уточнить: "Авель Канто из Бордо?" Ему дают утвердительный ответ. Тогда он начинает по-быстрому соображать. Он же