т. Эта роль станет ее последней ролью. Придет конец всему, рухнет весь ее мир. Врач сказал: - Этого больного - в реанимацию, немедленно. - Хорошо! - крикнул режиссер. - Режьте и печатайте. Джилл едва замечала пробегавших мимо нее людей, которые тут же начали разбирать декорацию, освобождая место для следующей. Она снялась в первой своей сцене - и думала о чем-то постороннем. Джилл не могла поверить, что испытание закончилось. Она подумала, не следует ли подойти к режиссеру и поблагодарить его, но он был на другом конце площадки и разговаривал с группой людей. Второй помощник режиссера подошел к ней, похлопал ее по руке и сказал: - Все прошло нормально, малышка. Только в следующий раз выучи слова. За ней был теперь записан фильм - ее первая рекомендация. "Теперь, - думала Джилл, - у меня все время будет работа!" Следующую актерскую работу Джилл получила спустя тринадцать месяцев, когда ей поручили сыграть эпизодическую роль на Эм-джи-эм. В промежутке она работала в нескольких местах в "гражданской" сфере: рекламировала товары фирмы "Эйвон", торговала за стойкой с газированной водой и даже одно время водила такси. Денег было мало, и Джилл решила снимать квартиру вместе с Хэрриет Маркус. В квартире было две спальни, и свою Харриет эксплуатировала нещадно. Она работала манекенщицей в одном из универсальных магазинов в центре города. Это была привлекательная девушка с хорошим чувством юмора, с коротко подстриженными темными волосами, черными глазами и фигурой манекенщицы. - Когда ты родом из Хобокена, - заявила она Джилл, - то без чувства юмора не обойтись. Сначала Джилл немного пугала холодноватая независимость Хэрриет, но скоро она поняла, что под этой маской искушенности прячется добрая, испуганная девчушка. Она была постоянно влюблена. Едва Джилл познакомилась с ней, как Херриет заявила: - Я хочу познакомить тебя с Ральфом. В следующемся месяце мы поженимся. Неделю спустя Ральф отбыл в неизвестном направлении, прихватив с собой машину Хэрриет. Через несколько дней после его исчезновения Хэрриет познакомилась с Тони. Этот парень занимался импортом-экспортом, и она влюбилась в него по уши. - Он очень влиятельный, - сообщила Хэрриет по секрету Джилл. Но кто-то явно был не согласен с этим, потому что месяц спустя труп Тони с запихнутым в рот яблоком был выловлен из реки Лос-Анджелес. Следующим был Алекс. - Такого красавчика ты еще не видела, - убеждала ее Хэрриет. Алекс действительно был красив. Он носил дорогую одежду, водил эффектный спортивный автомобиль и много времени проводил на ипподроме. Роман продолжался, пока у Хэрриет не кончились деньги. Джилл злило, что у Хэрриет было так мало здравого смысла во всем, что касалось мужчин. - Ничего не могу с этим поделать, - призналась Хэрриет. - Меня так и тянет к парням, попавшим в беду. Это, наверное, мой материнский инстинкт. Она усмехнулась и добавила: - Моя мать была дурой. Перед глазами Джилл прошла целая процессия женихов Хэрриет. Был Ник, потом Бобби, потом Джон, потом Реймонд, а потом Джилл потеряла им счет. Через несколько месяцев после того как они поселились в совместно снятой квартире, Хэрриет объявила, что она беременна. - От Леонарда, наверное, - с иронической усмешкой сообщила она, - а впрочем, в темноте они все как-то на одно лицо. - А где этот Леонард? - То ли в Омахе, то ли на Окинаве. С географией у меня всегда было неважно. - Что ты собираешься делать? - Буду рожать. По субтильности Хэрриет ее беременность стала заметной уже через несколько недель, и ей пришлось расстаться с работой манекенщицы. Джилл устроилась на работу в супермаркет, чтобы зарабатывать на жизнь для обеих. Однажды вечером, вернувшись с работы, она нашла записку от Хэрриет. Та писала: "Мне всегда хотелось, чтобы мой ребенок родился в Хобокене. Возвращаюсь домой, к своим. Держу пари, что там уже ждет не дождется меня какой-нибудь замечательный парень. Спасибо тебе за все". И подпись: "Хэрриет, монахиня". Квартира вдруг словно опустела. 21 Это было головокружительное время для Тоби Темпла. В сорок два года ему принадлежал весь мир. Он шутил с королями и играл в гольф с президентом, но миллионы его поклонников, любителей пива, ничего не имели против, так как знали, что Тоби - один из них, он - их защитник, который доит всех священных коров, высмеивает сильных мира сего, сокрушая обычаи истеблишмента. Они любили Тоби, зная, что и он любит их. Во всех своих интервью Темпл упоминал свою мать, и постепенно для всех она стала святой. Только таким образом Тоби мог разделить с ней свой успех. Темпл приобрел красивый особняк в Бель-Эйр, построенный в стиле тюдор, с восемью спальнями, огромной лестницей, отделанной деревянными панелями ручной резьбы из Англии. В нем были кинозал, игорный зал, винный подвал, а на участке находились большой плавательный бассейн, домик экономки и два гостевых коттеджа. Еще Тоби купил роскошный дом в Палм-спрингс, несколько скаковых лошадей и троицу комических партнеров. Всех троих он называл одинаково - Мак, и они обожали его. Выполняли его мелкие поручения, были его шоферами, доставляли ему девушек в любое время дня и ночи, сопровождали его в поездках, делали ему массаж. Чего бы не пожелал хозяин - трио Маков всегда было к его услугам. Они состояли шутами при "Шуте нации". У Тоби работали четыре секретарши, причем две из них занимались исключительно его огромной корреспонденцией. Личной его секретаршей была хорошенькая блондинка в возрасте двадцати одного года, которую звали Шерри. Такое тело, как у Шерри, мог сконструировать только сексуальный маньяк, и Тоби требовал, чтобы она носила короткие юбки, а под ними чтобы ничего не было надето. Это экономило обоим уйму времени. Премьера первого фильма Тоби Темпла прошла замечательно. Сэм Уинтерс и Клифтон Лоуренс присутствовали в зале. Потом они все вместе пошли в "Чейзенс", чтобы обсудить картину. Тоби получил удовольствие от своей первой встречи с Сэмом после заключения контракта. - Это обошлось бы тебе дешевле, если бы ты ответил на мои звонки, - заявил Тоби и поведал Сэму о том, как пытался к нему прорваться. - Такое вот невезение, - огорченно сказал Сэм. Когда они сидели в "Чейзенс", Сэм обратился к Клифтону Лоуренсу. - Если ты не запросишь руку и ногу, то я бы хотел предложить новый контракт на три картины для Тоби. - Встречаюсь еще с одним клиентом. У меня ведь есть и другие клиенты, мой мальчик. Тоби как-то странно посмотрел на него, потом сказал: - Ну да, конечно. На следующее утро во всех газетах были опубликованы восторженные отзывы. Все до одного критики предсказывали, что Тоби Темпл и в кино станет звездой не меньшей величины, чем на телевидении. Тоби прочитал все рецензии, потом позвонил Клифтону Лоуренсу. - Поздравляю, мой мальчик, - сердечно сказал Клифтон. - Ты видел "Рипортер" и "Вэрайети"? Это не рецензии, а признания в любви. - Ага. И этот мир - просто головка молодого сыра, а я - здоровенная жирная крыса. Что можно придумать забавнее этого? - Я же сказал тебе, Тоби, что в один прекрасный день весь мир станет твоим, и теперь этот день настал: весь мир принадлежит тебе! В голосе агента звучала глубокая удовлетворенность. - Клиф, я хотел бы поговорить с тобой. Ты не мог бы подъехать? - Конечно. Я освобожусь в пять часов и... - Я имел в виду сейчас. После непродолжительного колебания Клифтон сказал: - У меня назначена встреча до... - Ну, если ты так занят, тогда не надо. И Тоби повесил трубку. Минуту спустя позвонила секретарша Клифтона Лоуренса и сообщила: - Мистер Лоуренс уже едет к вам, мистер Темпл. Клифтон Лоуренс сидел на кушетке в доме Тоби. - Ради бога, Тоби, ты ведь знаешь, что для тебя я никогда не бываю слишком занят. Мне и в голову не приходило, что ты захочешь сегодня меня видеть, а то бы я не назначал никаких других встреч. Тоби сидел и пристально смотрел на него - пусть попотеет хорошенько. Клифтон прочистил горло и сказал: - Да будет тебе! Ведь ты - мой самый любимый клиент. Разве ты этого не знал? "И это правда, - подумал Клифтон. - Это я его сделал! Он - мое создание. Я наслаждаюсь его успехом не меньше, чем он сам". Тоби улыбнулся. - Это действительно так, Клиф? - Он видел, как облегченно расслабляется тело щегольски одетого маленького агента. - А то я уже начал было сомневаться. - Что ты хочешь этим сказать? - У тебя так много клиентов, что иногда, как мне кажется, ты не уделяешь мне достаточного внимания. - Это не так. Я трачу больше времени... - Я хотел бы, чтобы ты занимался только мной, Клиф. Клифтон улыбнулся. - Ты шутишь. - Нет. Я на полном серьезе. - Он смотрел, как с лица Клифтона сходит улыбка. - Мне кажется, я достаточно важная персона, чтобы иметь собственного агента. И когда я говорю "собственного агента", я не имею в виду человека, который слишком занят для меня, потому что ведет дела еще дюжины людей. Это как групповой секс, Клиф. Кто-то всегда остается с эрекцией. Клифтон с минуту смотрел на него, потом сказал: - Сооруди-ка нам чего-нибудь выпить. Тоби пошел к бару, а Клифтон сидел и думал. Он знал, в чем именно состояла проблема, - не в собственной персоне Тоби и не в сознании им своей значительности. Просто Тоби был одинок. Клифтон в жизни не видел человека более одинокого, чем Тоби. Лоуренсу приходилось наблюдать, как Тоби дюжинами покупал женщин и пытался щедрыми подарками купить себе друзей. Никому никогда не разрешалось заплатить по счету в присутствии Тоби. Клифтон однажды слышал, как один музыкант сказал Тоби: "Тебе не нужно покупать любовь, Тоби. Все тебя и так любят". Тоби подмигнул ему и сказал: "Зачем рисковать?" Этот музыкант исчез навсегда из программы Тоби. Тоби хотел, чтобы все принадлежали ему целиком. У него была какая-то бесконечная потребность, и чем больше он приобретал, тем больше эта потребность становилась. Клифтон слышал, что Тоби брал с собой в постель до полдюжины девиц одновременно, пытаясь утолить бушевавший в нем голод. Но это, разумеется, не помогало. Тоби нужна была особенная девушка, но она все не находилась. Поэтому он продолжал игру в большие числа. Он отчаянно нуждался в том, чтобы вокруг него все время были люди. Одиночество. Тоби избавлялся от него лишь тогда, когда стоял перед публикой, когда мог слышать ее аплодисменты и чувствовать ее любовь. "Вообще-то все очень просто", - думал Клифтон. Когда Тоби был не на сцене, он брал свою публику с собой. Его всегда окружали музыканты, комические партнеры, авторы, девочки из кордебалета, нокаутированные жизнью комики и вообще все, кого он мог притянуть на свою орбиту. А теперь он хотел, чтобы ему принадлежал Клифтон Лоуренс. Только ему. Клифтон вел дела дюжины клиентов, но их общий доход был не на много больше, чем тот доход, который получал Тоби от ночных клубов, телевидения и кино, потому что контракты, которых Клифтону удавалось добиться для Тоби, были феноменальными. Однако свое решение Клифтон принял не из-за денег. Он так решил, потому что любил Тоби Темпла и был ему нужен. Точно так же, как сам нуждался в Тоби. Клифтон вспомнил, какой пресной была его жизнь до того, как в нее вошел Тоби. Ничего нового, будораживающего в ней не было уже много лет. Он двигался по инерции, на старых успехах. И сейчас он думал о том, электрическом возбуждении, которое царило вокруг Тоби, о веселье и смехе, о глубоком чувстве товарищества, которое было между ними. Когда Тоби вернулся к Клифтону и вручил ему выпивку, Клифтон поднял свой бокал и произнес тост: - За нас с тобой, мой мальчик. Это было время успехов, веселья и праздников, и Тоби всегда был гвоздем программы. От него ждали, чтобы он смешил. Актер мог прятаться за слова Шекспира, или Шоу, или Мольера, певец мог рассчитывать на помощь Гершвина, Роджерса и Харта или Коула Портера. А вот артист-комик был наг. Единственным оружием ему служило остроумие. Импровизации Тоби Темпла быстро приобрели известность в Голливуде. На приеме в честь престарелого основателя одной студии кто-то спросил Тоби: "Правда ли, что этому человеку девяносто один год?" Тоби ответил: "Угу. Когда ему стукнет сто, его распилят пополам и пустят две штуки за ту же цену". На одном обеде известный врач, лечивший многих кинозвезд, долго и нудно рассказывал анекдот группе комических актеров. - Док, - взмолился Тоби, - не надо забавлять нас, достаточно спасать нам жизнь! Один раз для съемок фильма студии понадобились львы, и когда их провозили мимо Тоби на грузовике, он заорал: "Христиане, выход через десять минут!" О розыгрышах, которые устраивал Тоби, стали ходить легенды. Один его приятель католического вероисповедания лег в больницу на какую-то сложную операцию. Однажды возле его кровати остановилась красивая молодая монахиня и положила ему руку на лоб. - Лоб приятный и прохладный на ощупь. Кожа такая бархатистая. - Спасибо, сестра. Она наклонилась над ним и стала поправлять подушки; при этом ее грудь задевала его по лицу. Бедняга ничего не мог с собой поделать: у него началась эрекция. Когда сестра занялась одеялом, она задела его возбудившийся орган рукой. Несчастный чуть не умер от стыда. - Великий Боже, - воскликнула монахиня. - Что тут у нас такое? И она подняла одеяло, под которым обнаружила его твердокаменный пенис. - Простите ради Бога, сестра, - пролепетал он, заикаясь. - Я право же... - Не извиняйся. У тебя просто великолепная штука, - сказала монахиня и приступила к делу. Только через полгода он узнал, что это Тэмпл прислал к нему проститутку. Выходя однажды из лифта, Тоби повернулся к одному надутому телечиновнику и сказал: "Кстати, Уилл, как это тебе удалось тогда отвертеться от обвинения в аморальности?" Двери лифта закрылись, и чиновник остался внутри с полдюжиной подозрительно косящихся на него людей. Когда пришло время обсуждать новый контракт, Тоби договорился, чтобы к нему в студию доставили дрессированную пантеру. Он открыл дверь в офис Сэма Уинтерса, когда тот проводил какое-то совещание. - Мой агент хочет поговорить с тобой, - заявил Тоби. Он втолкнул пантеру внутрь и захлопнул дверь. А потом Тоби всем рассказывал эту историю: - У троих парней в этом офисе чуть не случился сердечный приступ. И целый месяц в этой комнате воняло мочой пантеры. На Темпла работали десять постоянных авторов во главе с О'Хэнлоном и Рейнджером. Но он всегда был недоволен материалом, который писали для него сценаристы. Как-то раз Тоби ввел в состав писательской группы проститутку, но, узнав, что его авторы проводят большую часть своего времени в спальне, он ее уволил. В другой раз Тоби принес на рабочее совещание шарманку и свою обезьяну. Это выглядело чертовски унизительно, но О'Хэнлон с Рейнджером и другие авторы мирились с этим, потому что Тоби превращал их материал в чистое золото, ведь он стал самым лучшим комиком во всем шоу-бизнесе. Тоби был щедр до расточительности. Он дарил своим служащим и друзьям золотые часы, зажигалки, полную экипировку и поездки в Европу. Он носил с собой огромную сумму денег и платил за все наличными, в том числе и за два "роллс-ройса". У него легко было вытянуть деньги. Каждую пятницу с дюжину прихлебателей выстраивались в очередь за подачкой. Однажды Тоби сказал одному из своих завсегдатаев: "Эй, а ты что здесь делаешь сегодня? Я читал в "Вэрайети", что ты занят в каком-то фильме". Тот посмотрел на Тоби и возмутился: "Но мне же полагается двухнедельное уведомление, черт побери, или нет?" О Темпле ходило бесчисленное множество всяких историй, и почти все соответствовали действительности. Однажды кто-то из авторов опоздал на рабочее совещание, что считалось непростительным грехом. - Прошу извинить меня за опоздание, - с трудом проговорил он. - Дело в том, что сегодня утром моего сынишку сбила машина. Тоби посмотрел на него и спросил: - А шутки ты принес? Все присутствующие были шокированы. После совещания один из авторов сказал О'Хэнлону: - Второго такого бесчувственного сукина сына еще надо поискать. Гори ты огнем - он и тогда тебе воду за деньги продавать будет. Тоби за свой счет пригласил ведущего хирурга по мозговым травмам, чтобы тот прооперировал раненого мальчика, и оплатил все больничные счета. А его отца он предупредил: "Если ты когда-нибудь кому-нибудь обмолвишься об этом, я вышибу тебя отсюда под зад коленкой". Только работа заставляла Тоби забыть об одиночестве, только она приносила ему настоящую радость. Если шоу проходило хорошо, то Тоби был самым занимательным собеседником, какого можно было пожелать, но если шоу не удавалось, то он превращался в демона и набрасывался на всех, кто оказывался в досягаемости для его свирепого остроумия. В нем была сильно развита собственническая черта. Однажды на рабочем совещании он обхватил руками голову Рейждера и заявил во всеуслышание: "Это мое, это принадлежит мне!" В то же время он возненавидел авторов, потому что нуждался в них, а нуждаться он ни в ком не хотел и поэтому обращался с ними неуважительно. В день выдачи зарплаты Тоби делал из их платежных чеков самолетики и пускал их летать. Писатель увольнялись за малейшее нарушение. Как-то раз один из писателей пришел на работу с загаром, и Тоби немедленно приказал его уволить. - Зачем ты сделал это? - спросил О'Хэнлон. - Он - один из наших лучших авторов. - Если бы он работал, - сказал Тоби, - у него не было бы времени загорать. Кто-то из только что принятых авторов принес шутку о матерях, и с ним пришлось расстаться. Если какой-то гость его программы выступал удачно и смешил по-настоящему, Тоби обычно восклицал: - Это здорово! Я хочу видеть вас в этом шоу каждую неделю. Затем он смотрел на продюсера и говорил: - Ты слышишь меня? И продюсер знал, что этого актера никогда больше не следует приглашать для участия в шоу. Тоби представлял клубок противоречий. Он не выносил успеха других комиков, но однажды произошел вот какой случай. Уходя после репетиции, Тоби проходил мимо артистической уборной когда-то знаменитого комедийного актера Винни Теркеля, звезда которого давно уже закатилась. И вот Винни взяли на первую в его жизни драматическую роль в телеспектакле, который должен был идти в прямом эфире. Он надеялся, что это будет означать для него возвращение на сцену. Когда Тоби заглянул в дверь, то увидел, что Винни валяется на диване пьяный. Проходивший мимо режиссер шоу сказал Тоби: - Оставь его в покое, Тоби. С ним все покончено. - А что случилось? - Ну, ты знаешь, отличительной чертой Винни в его амплуа всегда был тонкий, дрожащий голос. Мы стали репетировать, и каждый раз, когда Винни открывал рот и старался быть серьезным, все начинали хохотать. Это подкосило старика. - Он очень рассчитывал на эту роль, не так ли? Режиссер пожал плечами. - Каждый актер рассчитывает на каждую роль. Тоби привез Винни Теркеля к себе домой и занялся приведением его в чувство. - Это самая лучшая роль в твоей жизни, - внушал он старому комедианту. - Ты что, собираешься ее провалить? Винни с убитым видом покачал головой. - Я ее уже провалил, Тоби. Я не могу с ней справиться. - Кто тебе это сказал? - резко спросил Тоби. - Никто на свете не может сыграть эту роль лучше, чем ты. Старый комик покачал головой. - Они смеялись надо мной. - Да, смеялись. А знаешь, почему? Да потому, что ты смешил их всю свою жизнь. Они и ждали от тебя чего-то смешного. Но если ты будешь продолжать работать, то переубедишь их. Ты просто поразишь их своей игрой. Остаток дня Тоби потратил на то, чтобы вернуть Вини Теркелю уверенность в своих силах. Вечером он позвонил режиссеру домой. - Теркель сейчас в норме, - сообщил Тоби. - Тебе не о чем беспокоиться. - Знаю, что не о чем, - ответил режиссер. - Я уже заменил его. - Так раззамени его, - потребовал Тоби. - Ты должен дать ему шанс! - Я не могу так рисковать, Тоби. Он опять напьется и... - Давай сделаем вот как, - предложил Тоби. - Оставь его на роли. Если после генеральной репетиции ты все-таки будешь считать, что он тебе не подходит, я сам сыграю эту роль, причем сделаю это за так. После паузы режиссер воскликнул: - Эй, ты это серьезно? - Можешь закладывать свою задницу. - Идет, - быстро согласился режиссер. - Передай Винни, чтобы он завтра утром в девять был на репетиции. Когда спектакль вышел в эфир, то стал гвоздем сезона. Причем критики хвалили именно игру Винни Теркеля. Он получил все до одной премии, какие только были на телевидении, и перед ним открылась перспектива новой карьеры, уже в качестве драматического актера. Когда он в знак признательности послал Тоби дорогой подарок, тот вернул его с запиской: "Это сделал не я, а ты сам". Таков был Тоби Темпл. Спустя несколько месяцев Тоби поручил Винни Теркелю сыграть сценку у себя в шоу. Винни "наступил" на одну из коронных острот Тоби, и начиная с этого момента Тоби подавал ему не те реплики, "резал" его шутки и всячески унижал его перед сорокамиллионной аудиторией. Тоби Темпл был и такой тоже. Кто-то спросил О'Хэнлона, какой же Тоби в действительности, и О'Хэнлон ответил так: "Вы помните картину, где Чарли Чаплин знакомится с миллионером? Когда миллионер напивается, то он лучший друг Чарли Чаплина. А когда он трезв, то вышвыривает того вон. Таков же и Тоби Темпл, только безотносительно к спиртному". Как-то раз, во время совещания с руководителями одной телекомпании, один из младших администраторов почти не открывал рта. Позднее Тоби сказал Клифтону Лоуренсу: - По-моему, я ему не понравился. - Кому? - Тому парнишке на совещании. - Почему это тебя волнует? Он - тридцать второй Помощник Никого. - Он мне не сказал ни слова, - в раздумье произнес Тоби. - Я в самом деле ему не нравлюсь. Тоби был так расстроен, что Клифтону Лоуренсу пришлось разыскать того молодого сотрудника. Он позвонил ему среди ночи и спросил озадаченного парня: - Вы имеете что-нибудь против Тоби Темпла? - Кто, я? Я считаю, что он - самый комичный человек на свете! - Тогда сделайте одолжение, мой мальчик, позвоните ему и скажите это. - Что?! - Позвоните Тоби и скажите, что он вам нравится. - Ну конечно! Завтра утром первым делом обязательно позвоню ему. - Звоните сейчас. - Но ведь сейчас три часа ночи! - Это ничего. Он ждет вашего звонка. Когда молодой человек набрал номер Темпла, трубку сняли сразу же. Он услышал голос Тоби: "Алло!" Администратор проглотил застрявший в горле комок и произнес заикаясь: - Я... я просто хотел сказать вам, что считаю вас великолепным актером. - Спасибо, дружок, - сказал Тоби и положил трубку. Окружение Тоби непрерывно расширялось. Иногда он просыпался среди ночи и звонил друзьям, чтобы приходили сыграть партию в джин, или будил О'Хэнлона и Рейнджера и вызывал их на рабочее совещание. Он часто всю ночь напролет смотрел кинофильмы у себя дома, в компании с тремя Маками, Клифтоном Лоуренсом и полдюжиной "звездочек" и прихлебателей. И чем больше людей собиралось вокруг Тоби, тем сильнее он чувствовал свое одиночество. 22 Шел ноябрь 1963 года, и осеннее солнце уступило место слабому, негреющему свету, падавшему с небес. По утрам теперь стало туманно и зябко, настала пора первых зимних дождей. Джилл Касл заходила в заведение Шваба каждое утро, но ей казалось, что разговоры были всегда одни и те же. "Уцелевшие" обсуждали, кто потерял роль и почему. Они упивались каждым разносным обзором и обсуждали все положительные рецензии. Это было похоже на плач неудачников, и Джилл начала задавать себе вопрос, не становится ли и она такой же, как все остальные. Она все еще была уверена, что обязательно станет известной персоной, но, глядя вокруг на одни и те же знакомые лица, Джилл поняла, что и они все думали точно так же о себе. Неужели мы потеряли контакт с действительностью и делали ставку на мечту, которой не суждено никогда осуществиться? Мысль об этом была ей невыносимой. Джилл стала матерью-исповедницей для этих людей. Они приходили к ней со своими проблемами, и она выслушивала их и старалась помочь - то советом, то несколькими долларами, то ночлегом на неделю-другую. Она редко назначала свидания, потому что была целиком поглощена своей карьерой и потому, что не встретила никого, кто бы ей нравился. Каждый раз, когда Джилл удавалось отложить немного денег, она посылала их матери вместе с длинными, восторженными письмами о том, как превосходно идут у нее дела. Вначале мать отвечала на ее письма, уговаривая Джилл раскаяться и стать невестой Христовой. Но поскольку Джилл время от времени снималась в фильмах и посылала домой больше денег, мать начала даже гордиться карьерой дочери. Она больше не была против того, что Джилл выбрала путь актрисы, но настаивала, чтобы та добивалась ролей в религиозных фильмах. "Я уверена, что мистер де Милль даст тебе роль, если ты объяснишь ему, какое религиозное воспитание ты получила", - писала она Джилл. Одесса - небольшой городок. Мать Джилл все еще работала на "нефтяных людей", и Джилл знала, что она обязательно будет рассказывать о ней, что рано или поздно Дэвид Кенион услышит о ее успехах. Поэтому в письмах Джилл сочиняла истории о всех кинозвездах, с которыми работала, никогда не забывая называть их просто по имени. Она научилась уловке всех актеров на эпизодических ролях - договариваться с работающим на съемочной площадке фотографом, чтобы он сфотографировал ее стоящей рядом с актером-кинозвездой. Фотограф отдавал ей два отпечатка, и Джилл посылала один матери, а другой оставляла себе. В письмах она давала понять, что до статуса кинозвезды ей остается всего один шаг. По обычаю, существующему в Южной Калифорнии, где никогда не выпадает снег, за три недели до Рождества по Голливудскому бульвару проходит шествие с Санта-Клаусом, а после этого каждый вечер и до самого кануна Рождества ладья Санта-Клауса повторяет этот путь. Жители Голливуда столь же добросовестно относятся к празднику младенца Иисуса, как и их северные соседи. Они не виноваты, что "Слава Всевышнему на небесах", "Тихая ночь" и "Рыженосный олень Рудольф" доносятся из домашних и автомобильных радиоприемников в городе, изнемогающем от жары. Они столь же горячо жаждут настоящего, белого Рождества, как и другие американцы, но так как знают, что Бог им этого не пошлет, то научились сами создавать желаемое. Они развешивают на улицах рождественские лампочки, ставят везде искусственные елки с вырезанными из папье-маше Санта-Клаусами с санями и оленями. Кинозвезды и характерные актеры всеми силами добиваются участия в шествии с Санта-Клаусом - не потому, что горят желанием поддержать праздничное настроение у тысяч детей и взрослых, выстраивающихся вдоль улиц, по которым проходит шествие, а из-за того, что оно показывалось по телевидению и их лица увидят зрители всего материка. Джилл Касл стояла на углу одна и смотрела на длинную вереницу кативших мимо нее украшенных платформ, с которых кинозвезды приветливо махали своим восторженным поклонникам. В этом году обер-церемониймейстером шествия был Тоби Темпл. Толпы его обожателей неистово кричали, когда мимо них проезжала его платформа. Перед Джилл на мгновение мелькнуло простодушное лицо Тоби с его лучезарной улыбкой и тут же скрылось. Прошел, играя, оркестр голливудской средней школы, за ним проплыла платформа масонского храма и промаршировал оркестр морской пехоты. Гарцевали всадники в костюмах ковбоев, шел оркестр Армии Спасения. Тут были поющие группы с флагами и лентами, платформа "Ягодной фермы Нотта", украшенная сделанными из цветов животными и птицами, пожарные машины, клоуны и джазбанд. Все это, может быть, и не передавало духа рождественских праздников, зато было вполне в духе голливудского зрелища. Джилл случалось работать с некоторыми из характерных актеров, ехавших сейчас на платформах. Один из них помахал ей и крикнул с высоты: - Привет, Джилл! Как дела? Несколько человек из толпы обернулись и с завистью на нее посмотрели, и это дало ей чудесное ощущение собственной значимости: людям известно, что она работает в кинобизнесе. Рядом с ней глубокий грудной голос произнес: - Извините, вы - актриса? Джилл обернулась. Она увидела высокого, светловолосого, красивого молодого человека лет двадцати пяти. Его лицо покрывал загар, а приветливая улыбка обнажала белые ровные зубы. Он был одет в старые джинсы и синюю твидовую куртку с кожаными заплатами на локтях. - Да. - Я тоже. То есть актер. - Он широко улыбнулся и прибавил: - Пытающийся пробиться. Джилл указала на себя и сказала: - Пытающаяся пробиться. Он засмеялся: - Можно предложить вам чашку кофе? Его звали Алан Престон, он приехал из Солт-Лейк-Сити, где его отец служил пресвитером в морской церкви. - У меня в детстве было слишком много религии и слишком мало развлечений, - признался Алан Джилл. "Это звучит почти пророчеством, - подумала Джилл. - У нас с ним был совершенно один и тот же тип окружения". - Я неплохой актер, - грустно сказал Алан, - но жизнь в этом городе поистине сурова. Дома все хотят тебе помочь. А здесь кажется, будто все ополчились против тебя. Они проговорили до закрытия кафе и к тому времени уже стали старыми друзьями. На вопрос Алана, не хочет ли она зайти к нему, Джилл лишь на секунду замешкалась с ответом. - Хорошо, пойдем. Алан Престон жил в доме, где сдавались меблированные комнаты, за Хайлэнд-авеню, в двух кварталах от Голливудского амфитеатра. У него была маленькая комнатка в задней части дома. - Им бы следовало назвать это место "Подонки", сказал он Джилл. - Ты бы видела, что за типы здесь живут. Все они думают, что обязательно преуспеют в шоу-бизнесе. "Совсем как мы", - подумала Джилл. Меблировка комнаты Алана состояла из кровати, бюро, стула и небольшого расшатанного стола. - Я просто жду, когда смогу обзавестись собственным жильем, - объяснил Алан. Джилл засмеялась: - Я тоже. Алан хотел было притянуть ее к себе, но она отстранилась. - Пожалуйста, не надо. Он с минуту смотрел на нее, потом мягко сказал: "Хорошо", - и Джилл вдруг ощутила неловкость. И вообще, что она делает здесь, в комнате этого человека? Джилл знала ответ на этот вопрос. Она была отчаянно одинока. Ей очень нужен был кто-то, с кем она могла бы поговорить, она жаждала ощутить себя в кольце мужских рук, которые обнимали бы, ободряли ее и говорили ей, что все будет прекрасно. Как давно у нее не было ничего подобного! Она подумала о Дэвиде Кенионе, но то была иная жизнь, иной мир. Он так нужен был ей, что это лишение причиняло физическую боль. Какое-то время спустя, когда Алан Престон снова обнял Джилл, она закрыла глаза и представила себе, что это Дэвид целует ее, раздевает, любит ее. Джилл провела эту ночь с Аланом, а через несколько дней он переехал в ее квартирку. Ей еще не приходилось встречать человека, который был столь же незакомплексован, как Алан Престон. Всегда добродушно-весел и расслаблен, он жил каждый день так, как получалось, совершенно не заботясь о дне завтрашнем. Когда Джилл заводила разговор на тему о его образе жизни, он говорил: "Эй, а ты помнишь "Рандеву в Самарре"? Если что-то должно случиться, то оно обязательно случится. Судьба сама тебя найдет. Нет смысла за ней гоняться". После того как Джилл уходила на поиски работы, Алан обычно еще долго валялся в постели. Вернувшись, она заставала его сидящим в кресле: он либо читал, либо пил пиво с друзьями. Он не приносил в дом никаких денег. - Дура ты, - сказала Джилл одна из подруг. - Он спит в твоей постели, ест твою пищу, пьет твое спиртное. Гони его к чертям. Но Джилл не последовала этому совету. Сейчас она впервые стала понимать Хэрриет. Джилл теперь знала, почему ее приятельница так отчаянно цеплялась за мужчин, которых не любила, даже ненавидела. Она боялась одиночества. Джилл сидела без работы. До Рождества оставалось всего несколько дней, у нее закончились почти все деньги, а ей надо было обязательно послать матери рождественский подарок. Проблему решил Алан. Однажды утром он ушел из дому рано, не объяснив, куда идет. Вернувшись, он сказал Джилл: - Для нас есть работа. - Что за работа? - Актерская, конечно. Мы ведь актеры, не так ли? Джилл посмотрела на него с внезапно появившейся надеждой. - Ты это серьезно? - Разумеется, серьезно. Я встретил одного приятеля, он режиссер. Завтра начинает снимать картину. Там нашлись роли для нас обоих. Платит по сотне каждому за один день работы. - Так это же замечательно! - воскликнула Джилл. - Сто долларов! На эти деньги она сможет купить своей матери какой-нибудь красивой английской шерсти на зимнее пальто, да еще останется на хороший кожаный кошелек. - Только фильм немного неприличный. Они его снимают в помещении за чьим-то гаражом. Джилл пожала плечами: - Что мы теряем? Это же роль. Гараж находился в южной части Лос-Анджелеса, в районе, который за короткий срок из фешенебельного превратился в район, где обитали люди среднего достатка, а затем и вовсе пришел в упадок. У двери их приветствовал смуглый человек невысокого роста. Пожав Алану руку, он радостно сказал: - Ты пришел, дружище. Чудесно! Затем повернулся к Джилл и одобрительно присвистнул. - Ты не соврал, приятель. Она - девочка что надо! Джилл, это Питер Терралио. Джилл Касл, - представил их друг другу Алан. - Здравствуйте! - сказала Джилл. - Пит - режиссер, - пояснил Алан. - Режиссер, продюсер, главный мойщик бутылок, всего понемногу. Проходите. Он провел их через пустой гараж в коридор, где когда-то размещались комнаты прислуги. Туда выходили двери двух спален. Дверь одной из них была открыта. Подходя к ней, она услышала голоса. Джилл заглянула внутрь и остановилась потрясенная, не веря тому, что увидела. На кровати, стоявшей посреди комнаты, лежали четыре обнаженных человека: один чернокожий мужчина, один мексиканец и две девушки - белая и чернокожая. Оператор налаживал освещение, а одна из девушек упражнялась на мексиканце в феллацио. Девушка остановилась на минуту, чтобы перевести дыхание, и воскликнула: - Ну ты, палка, давай вставай! Джилл почувствовала, что ей становится дурно. Она резко повернула к двери, хотела броситься назад по коридору, но у нее подогнулись колени. Алан обхватил ее рукой, чтобы поддержать. - С тобой все в порядке? Она не смогла ответить ему. У нее вдруг начала раскалываться голова, а в желудке появилась невыносимая резь. - Подожди здесь, - приказал Алан. Он вернулся через минуту с пузырьком красных пилюль и бутылкой водки. Вытряхнув две пилюли, протянул их Джилл. - От них тебе станет лучше. Джилл положила пилюли в рот; в голове у нее стучало. - Запей вот этим, - велел ей Алан. Она сделала так, как он сказал. - На еще. Алан дал ей еще одну пилюлю. Она проглотила ее с водкой. - Тебе надо на минуту прилечь. Он повел Джилл в пустую спальню, и она легла на кровать, двигаясь медленно-медленно. Пилюли начали действовать. Она почувствовала себя немного лучше. Горькая желчная отрыжка прекратилась. Через пятнадцать минут головная боль стала проходить. Алан дал ей еще одну пилюлю. Джилл проглотила ее не задумываясь. Она сделала еще глоток водки. Какая же это благодать, когда проходит боль! Алан вел себя как-то странно - кружился вокруг кровати. - Сядь спокойно, - сказала она. - Я и сижу спокойно. Джилл это показалось забавным, и она смеялась, пока слезы не покатились по ее лицу. - Что... что это за таблетки? - От головной боли, дорогуша. Терралио заглянул в комнату и спросил: - Как у нас дела? Все довольны? - Вс... все довольны, - пробормотала Джилл. Терралио посмотрел на Алана и кивнул. - Пять минут, - произнес он и быстро ушел. Алан наклонился над Джилл, стал гладить ее грудь и бедра, потом поднял юбку и просунул руку ей между ног. Это действовало чудесно-возбуждающе, и Джилл вдруг захотелось, чтобы он вошел в нее. - Послушай, малышка, - сказал Алан, - я не стал бы просить тебя сделать что-то плохое. Ты будешь просто заниматься любовью со мной. Мы ведь и так этим занимаемся, только сейчас нам за это платят. Двести долларов. И все деньги - твои. Она покачала головой, но ей показалось, что на это ушла целая вечность. - Я не могу этого делать, - произнесла она неразборчиво. - Почему не можешь? Ей пришлось сосредоточиться, чтобы вспомнить. - Потому что я... я собираюсь стать кинозвездой. Нельзя сниматься в порнофильмах. - А со мной потрахаться хочешь? - Да! Да! Я хочу тебя, Дэвид. Алан хотел что-то сказать, потом усмехнулся. - Конечно, бэби. Я тоже тебя хочу. Пошли. Он взял Джилл за руку и поднял ее с кровати. У нее было такое чувство, будто она летит. Они прошли по коридору и остановились в дверях первой спальни. - О'кей, - обрадовался Терралио, когда увидел их. - Оставляем мизансцену как есть. Вольем немного свежей крови. - Простыни менять? - спросил кто-то. - За каким хреном? Здесь не Эм-джи-эм. Джилл вцепилась в Алана. - Дэвид, здесь люди. - Они сейчас уйдут, - успокоил ее Алан. - Вот, возьми. Он вынул еще одну пилюлю и дал ее Джилл. Потом поднес к ее губам бутылку с водкой, и она проглотила пилюлю. С этого момента все стало происходить в каком-то тумане. Дэвид раздевал ее, говоря что-то успокаивающее. Потом она оказалась с ним на кровати. Своим обнаженным телом он придвинулся совсем близко к ней. Вспыхнул яркий свет, ослепляя ее. - Возьми это в рот, - произнес голос Дэвида. - О да, да! Она нежно погладила _э_т_о_ и хотела взять в рот, но кто-то в комнате что-то сказал, и Дэвид отодвинулся от нее, так что Джилл оказалась лицом к свету и зажмурилась от нестерпимой яркости. Она почувствовала, как ее опрокинули на спину, как потом Дэвид вошел в нее и стал любить ее, и одновременно его пенис был у нее во рту. Она так любит Дэвида! Свет и доносившиеся откуда-то разговоры мешали ей. Джилл хотела сказать Дэвиду, чтобы он убрал их, но была в каком-то бредовом экстазе, оргазм за оргазмом сотрясали ее тело, пока ей не стало казаться, что оно вот-вот разорвется на части. Дэвид любит ее, а не Сисси, он вернулся к ней, и они поженились. Они проводят такой чудесный медовый месяц. - Дэвид... - стонала она. Джилл открыла глаза и увидела над собой мексиканца, который проводил языком вдоль ее тела. Она хотела спросить его, где Дэвид, но не могла произнести ни слова. Она закрыла глаза, а мексиканец стал проделывать восхитительные вещи с ее телом. Когда Джилл снова открыла глаза, то мужчина каким-то образом превратился в женщину с длинными рыжими волосами и большими грудями, которые елозили по животу Джилл. Потом эта женщина стала ласкать ее языком, Джилл закрыла глаза и провалилась в беспамятство. Двое мужчин стояли и смотрели на лежащую на кровати фигуру. - С ней все будет в порядке? - спросил Терралио. - Конечно, - заверил Алан. - Ты действительно умеешь их находить, - восхищенно сказал Терралио. - Она просто потрясающая. Лучше у меня еще не было. - Рад это слышать, - ответил Алан и протянул руку.