м и удивлялась, зачем она вообще встречается с кем-то другим. Она отдавала себе отчет в том, что психологически загнала себя в угол, но искренне не знала, как из него выбраться. Себе она объясняла свое поведение тем, что сильно увлеклась Фрейзером, но что постепенно справится с этим наваждением. А пока ее чувства не позволяют ей получать удовольствие в компании других мужчин, потому что все они безнадежно уступают Фрейзеру. Однажды, когда Кэтрин работала поздно вечером, Фрейзер после спектакля неожиданно вернулся к себе в кабинет. Когда он проходил мимо нее, Кэтрин удивленно посмотрела на него. - Мы что, устроили здесь галеру? - рявкнул он. - Мне просто хотелось закончить отчет, - пояснила Кэтрин, - чтобы завтра вы взяли его с собой в Сан-Франциско. - Вы же могли послать мне его по почте, - возразил Фрейзер. Он сел на стул напротив Кэтрин и изучающе поглядывал на нее. - Неужели по вечерам вы не можете придумать чего-нибудь поинтереснее, чем составление отчетов? - спросил он. - Просто сегодня у меня свободный вечер. Фрейзер откинулся на спинку стула и, подперев рукой щеку, уставился на нее. - Помните, что вы сказали мне, когда впервые пришли в эту контору? - Я говорила массу глупостей. - Вы сказали, что не хотите быть секретаршей. Вы хотели стать моей помощницей. Она улыбнулась. - Я тогда не знала, что к чему. - Но теперь-то вы знаете. Она посмотрела на него. - Я не понимаю. - Все очень просто, Кэтрин, - спокойно продолжал он. - За последние три месяца вы действительно превратились в мою помощницу. И теперь я хочу оформить это официально. Она глядела на него, не веря своим ушам. - Вы уверены, что хотите? - Раньше я не давал вам этой должности и прибавки к жалованью, чтобы не напугать вас. Но сейчас вы сами видите, что это вам по плечу. - Уж и не знаю, что сказать, - пробормотала Кэтрин. - Я... вы не пожалеете об этом, господин Фрейзер. - Я уже жалею, потому что мои помощники обычно зовут меня Биллом. - Билл. Поздно вечером, когда Кэтрин уже лежала в постели, она вспомнила, как он посмотрел на нее и что она при этом почувствовала, после чего долго не могла уснуть. Кэтрин неоднократно писала отцу и спрашивала его, когда же он навестит ее в Вашингтоне. Ей очень хотелось показать ему город и познакомить его со своими друзьями, а также с Биллом Фрейзером. На последние два письма она не получила от отца ответа. Забеспокоившись, Кэтрин позвонила в Омаху. К телефону подошел дядя. - Кэти! Я... я как раз собирался звонить тебе. У Кэтрин замерло сердце. - Как там отец? Последовала долгая пауза. - С ним случился удар. Я хотел сообщить тебе раньше, но отец попросил меня подождать, пока ему станет лучше. Кэтрин изо всех сил сжала трубку. - Ему лучше? - Боюсь, что нет, Кэти, - ответил дядя. - Его разбил паралич. - Я немедленно вылетаю, - заявила Кэтрин. Она пошла к Биллу Фрейзеру и рассказала ему о своем несчастье. - Мне очень жаль, - посочувствовал он ей. - Чем я могу помочь? - Не знаю. Я хочу немедленно поехать к нему, Билл. - Конечно. Он снял трубку и сделал несколько звонков. Его шофер отвез Кэтрин домой, где она наскоро побросала в чемодан кое-что из одежды, а затем доставил в аэропорт. Билет ей был уже заказан. Когда самолет приземлился в Омахе, в аэропорту Кэтрин встречали тетя и дядя. Едва взглянув на их лица, она поняла, что отца уже нет в живых. Молча все трое отправились в морг. Там Кэтрин охватило чувство невосполнимой утраты и бесконечного одиночества. Что-то умерло в ней и больше никогда не возродится. Ее провели в небольшую часовню. Отец лежал в простом гробу в своем лучшем костюме. Время сморщило и уменьшило его тело. Казалось, что трудности жизни постепенно сводили его на нет. Дядя отдал Кэтрин личные вещи отца, все, что он скопил и берег до конца своих дней, - пятьдесят долларов наличными, несколько старых фотографий, подписанные счета, наручные часы, потемневший от времени серебряный перочинный нож и пачку адресованных отцу писем, страницы которых обтрепались по краям от постоянного чтения. Такое наследство представлялось необыкновенно жалким для любого человека. Но ведь это все, что осталось у ее отца, и сердце Кэтрин разрывалось от горя. Какие грандиозные мечты он вынашивал и как ничтожны оказались успехи! Она вспомнила, каким веселым и жизнерадостным казался ей отец в ее раннем детстве, в какой праздник превращалось его очередное возвращение из командировки, когда он появлялся дома с набитыми деньгами карманами и дорогими подарками в руках. Кэтрин подумала о его бесконечных изобретениях, которые никогда не воплощались в жизнь. Воспоминания, конечно, небогатые, но других у нее не было. Кэтрин вдруг захотелось так много сказать отцу, столько сделать для него, но теперь у нее уже никогда не будет такой возможности. Отца похоронили на небольшом кладбище недалеко от церкви. Сначала Кэтрин собиралась остаться на ночь у тети и дяди, а на следующий день поездом вернуться в Вашингтон. Однако она вдруг почувствовала, что не вынесет здесь и минуты, позвонила в аэропорт и заказала билет на ближайший рейс. В столичном аэропорту ее встретил Билл Фрейзер. Для него это был совершенно естественный жест. Если она нуждается в нем, он позаботится о ней и сделает для нее все возможное. Он отвез ее в старую провинциальную гостиницу в Вирджинии, где они пообедали, и она рассказала ему об отце. Передавая какой-то смешной эпизод из его жизни, Кэтрин вдруг расплакалась, но присутствие Фрейзера почему-то не смущало ее, и она не стеснялась своих слез. Он предложил ей несколько дней не выходить на работу, но Кэтрин хотелось чем-то заняться, чтобы не думать о смерти отца. Она уже привыкла два или три раза в неделю обедать вместе с Фрейзером, и никогда он не был ей так близок, как теперь. Это случилось само собой. Они работали в конторе поздно вечером. Кэтрин проверяла какие-то бумаги. Она вдруг почувствовала, что у нее за спиной стоит Билл Фрейзер. Он коснулся пальцами ее шеи, медленно и ласково. - Кэтрин... Она обернулась и посмотрела на него. Через секунду Кэтрин упала в его объятия. Казалось, что они целуются в тысяча первый раз. Прошлое и будущее слились для нее воедино, и верилось, что они не расставались целую вечность. "Все так просто", подумала Кэтрин. "И всегда было так просто, только она не знала об этом". - Надень пальто, дорогая, - обратился к ней Билл Фрейзер. - Мы едем домой. В машине, которая везла их в Джорджтаун, они сидели, тесно прижавшись друг к другу. Фрейзер мягко обнимал ее за плечи, словно защищая от кого-то. Никогда она не знала такого счастья. Теперь Кэтрин была уверена, что влюблена в него, и не имеет значения, любит он ее или нет. Фрейзер нежно заботится о ней, и ее это устраивает. Подумать только, когда-то ее устраивал Рон Питерсон! Вспомнив о нем, она содрогнулась. - Что-нибудь не так? - спросил Фрейзер. Кэтрин пришла на память комната в мотеле с грязным треснувшим зеркалом. Она взглянула в лицо умному и сильному человеку, обнимавшему ее. - Нет, сейчас у меня все хорошо, - ответила она ему с благодарностью в голосе. Кэтрин сделала глотательное движение. - Я должна тебе кое-что сказать. Я - девственница. Фрейзер улыбнулся и с удивлением покачал головой. - Невероятно! - воскликнул он. - И как это судьба свела меня с единственной девственницей в Вашингтоне? - Я пыталась исправить это, - серьезно ответила Кэтрин, - но у меня ничего не вышло. - Я очень рад, что не вышло, - заметил Фрейзер. - Ты хочешь сказать, что не возражаешь против моей девственности? Он снова улыбнулся ей дразнящей улыбкой, и его лицо просветлело. - Знаешь, в чем твоя проблема? - спросил он. - Конечно! - Ты слишком много об этом беспокоишься. - Конечно! - Нужно просто расслабиться. Она слегка покачала головой. - Нет, милый. Нужно влюбиться. Через полчаса машина подъехала к дому. Фрейзер провел Кэтрин в библиотеку. - Хочешь выпить? Она взглянула на него. - Пойдем наверх. Он обнял ее и крепко поцеловал. Она вцепилась в него изо всех сил, стараясь притянуть к себе. "Если сегодня ночью ничего не получится, я убью себя". - Пошли, - согласился он и взял Кэтрин за руку. Спальня Билла Фрейзера представляла собой просторную, по-мужски обставленную комнату. У стены стоял большой испанский комод на ножках. В дальнем конце спальни была ниша с камином, а перед ним небольшой столик для завтрака. У другой стены разместилась огромная двуспальная кровать. Слева от нее располагалась гардеробная, а за ней - ванная. - Ты правда не хочешь выпить? - спросил Фрейзер. - Нет, мне это не нужно. Он снова обнял ее и поцеловал. Она почувствовала, как он возбужден, и по телу у нее разлилось приятное тепло. - Я скоро вернусь, - сказал он. Кэтрин смотрела, как он уходит в гардеробную. Это был самый милый, самый замечательный мужчина, которого она когда-либо знала. Она стояла в спальне и думала о нем. Вдруг Кэтрин догадалась, почему он вышел из спальни. Он предоставил ей возможность раздеться в одиночестве, чтобы она не смущалась во время это процедуры. Кэтрин стала лихорадочно снимать с себя одежду. Через минуту, обнаженная, она разглядывала свое тело и думала: "Прощай, Святая Кэтрин". Потом направилась к кровати, откинула полог и забралась под одеяло. Вернулся Фрейзер. Он был в муаровом халате темно-малинового цвета. Фрейзер подошел к кровати и внимательно посмотрел на Кэтрин. Ее черные волосы разметались по белой подушке, оттеняя красоту лица. Непреднамеренность этой картины лишь усиливала впечатление. Он сбросил халат и лег в кровать рядом с ней. И тут она кое-что вспомнила. - Я ничем не предохранилась, - сказала она. - Как ты думаешь, я забеременею? - Будем надеяться на это. Она взглянула на него, сбитая с толку, и открыла рот, чтобы спросить, что он имел в виду, но он закрыл его поцелуем. Его руки стали ласкать ее тело, мягко касаясь кожи и двигаясь вниз. Кэтрин забыла обо всем и думала только о происходящем. Все свое внимание она сосредоточила лишь на одной части своего тела, чувствуя, как он пытается войти в нее, как он напряжен, как дрожит от желания, как растет его сила. Неожиданно она испытала острую боль, но лишь на мгновение, и он плавно проник в нее, начал двигаться все быстрее и быстрее. В ее теле теперь было тело другого человека, оно все глубже погружалось в нее, ритм все учащался и становился неистовым. Билл вдруг спросил ее: - Ты готова? Не зная, к чему нужно быть готовой, она почему-то сказала: - Да. Он вдруг застонал, последним резким движением пронзил ее и затих, оставшись лежать на ней. На этом все кончилось, и он сказал ей: - Тебе было очень хорошо? Она ответила: - Да, было замечательно. Тогда он сказал: - Чем больше этим занимаешься, тем лучше становится. Она очень обрадовалась, что смогла принести ему такое счастье, и старалась не мучиться оттого, что была полностью разочарована. Наверное, это как маслины. Нужно привыкнуть к их вкусу. Кэтрин лежала в его объятиях, наслаждаясь тембром его голоса и позволяя ему успокаивать себя. Сама она при этом думала: "самое главное состоит в том, чтобы два человеческих существа были вместе, любили друг друга и вдвоем переживали все радости и горести". Просто она начиталась возбуждающих романов и наслушалась многообещающих любовных песен. Она ждала слишком много. Или, пожалуй, она фригидна, и, если это действительно так, нужно смириться. Как будто прочитав эти мысли, Фрейзер прижал ее к себе и сказал: - Не переживай, если ты разочарована, дорогая. Первый раз всегда получаешь душевную травму. Кэтрин ничего не ответила. Фрейзер приподнялся и, опершись на локоть, посмотрел ей в лицо. Затем участливо спросил: - Как ты себя чувствуешь? - Прекрасно, - поспешила ответить Кэтрин и улыбнулась. - Ты лучший любовник из всех, которых я знаю. Она поцеловала его и прижала к себе. На душе у нее стало тепло и спокойно. Постепенно внутреннее напряжение спало, она расслабилась и осталась довольна. - Хочешь бренди? - Нет, спасибо. - А я, пожалуй, налью себе. Ведь не каждую ночь ложишься в постель с девственницей. - Тебе это мешало? - спросила она. Он как-то странно и понимающе взглянул на нее, стал что-то говорить, но тут же передумал. - Нет, - ответил он. В его тоне было нечто такое, чего Кэтрин не понимала. - Я... я была, - она сделала глотательное движение. - Ну, ты понимаешь, что я хочу сказать... была ли я на уровне? - Ты была великолепна, - ответил он. - Правда? - Правда. - Ты знаешь, почему я так долго не ложилась с тобой в постель? - Почему? - Я боялась, что после этого ты не захочешь меня больше видеть. Он расхохотался: - Это сказочка старых жен. Ею пользуются нервные мамаши, чтобы сохранить непорочность своих дочерей. Секс не разъединяет людей, Кэтрин. Он их сближает. Он сказал правду. Никто еще не был ей так близок. Может быть, внешне она не изменилась, но Кэтрин знала, что она уже не та. Юная девушка, сегодня вечером пришедшая в этот дом, исчезла навсегда, и на ее месте появилась женщина. Женщина Уильяма Фрейзера. Она наконец нашла таинственную чашу Грааля, которую искала так долго. Поиск закончен. Теперь даже ФБР останется довольным. 6. НОЭЛЛИ. ПАРИЖ, 1941 ГОД Для одних Париж 1941 года был городом несметных богатств и неограниченных возможностей, для других - исчадием ада. При упоминании гестапо парижан охватывал ужас. В городе без конца обсуждали злодеяния этой организации, но обсуждали шепотом. Преследование французских евреев, начавшееся с мелкого хулиганства - битья витрин в ряде магазинов, - вскоре превратилось в хорошо отлаженную гестапо систему изъятий, сегрегации и уничтожения. 29 мая вышло новое постановление. В нем, в частности, говорилось: "...шестиконечная, размером с ладонь звезда с черной полосой по краям. Изготовляется из желтой ткани и имеет надпись juden [евреи (нем.)] черного цвета. Подлежит ношению с шестилетнего возраста на левой стороне груди. Крепко пришивается к наружной стороне одежды". Не все французы хотели жить под немецким сапогом. Маки, участники французского Сопротивления, умело и самоотверженно боролись против фашистов. Если маки попадались, их убивали с неимоверной жестокостью. Одну молодую графиню, семья которой владела замком в окрестностях Шартра, вынудили отдать нижние этажи замка немцам, где они разместили свой штаб. Немцы занимали помещение в течение полугода. В то же самое время графиня прятала у себя на верхних этажах пятерых маки, разыскиваемых гестапо. Немцы и патриоты ни разу не встретились, но за три месяца волосы графини совершенно поседели. Немцы жили, как подобает завоевателям. Рядовым французам приходилось туго. Не хватало всего. Не было недостатка лишь в холоде и нищете. Сильно сократилась подача газа для бытовых нужд. Не работало отопление. Чтобы не замерзнуть зимой, парижане покупали тонны древесных опилок, забивая ими полквартиры, а оставшуюся площадь обогревали специальными печурками, в которых сжигали опилки. Все, от сигарет и кофе до кожи, стали делать из заменителей. Французы горько шутили по этому поводу: "Теперь безразлично, чем питаться. У всех продуктов одинаковый вкус". Француженкам, всегда славившимся умением одеваться лучше всех, вместо шерстяных пальто приходилось носить бесформенные овечьи тулупы и надевать на ноги деревянные башмаки без каблуков. Они так стучали по асфальту, что напоминали стук копыт, словно по городу шли не женщины, а лошади. На парижских улицах значительно уменьшилось число автомобилей-такси, и наиболее распространенной формой транспорта стали двухместные такси на базе велосипедного тандема. Театральная жизнь била ключом - обычное явление при затяжных кризисах. Люди убегали от суровой действительности в театры и кино. Ноэлли Пейдж сразу же стала звездой. Ее завистники в театре утверждали, что своим успехом она всецело обязана влиянию и таланту Армана Готье. Действительно, Готье помог ей начать карьеру, но всем театральным работникам хорошо известно, что звезду может сделать только публика, этот безликий, переменчивый, обожающий и проницательный судья, от которого зависит судьба любого исполнителя. А публика была без ума от Ноэлли. Сам Арман Готье глубоко сожалел, что продвинул Ноэлли на сцену. Теперь он стал ей не нужен. Она оставалась с ним лишь по собственной прихоти, и Готье жил в постоянном страхе, что она его бросит. Большую часть своей жизни Арман проработал в театре, но ни разу не встречал женщин, подобных Ноэлли. Она как губка впитывала все, чему он ее учил, и с небывалой ненасытностью требовала новых знаний. Ноэлли проявляла поразительное мастерство, от внешнего рисунка роли переходя к внутреннему постижению характера и созданию образа. С самого начала Готье знал, что Ноэлли будет звездой. Он ни секунды _н_е _с_о_м_н_е_в_а_л_с_я_ в этом. Однако, по мере того как он все лучше узнавал Ноэлли, его крайне удивляло, что ее конечной целью отнюдь не является достижение славы на театральных подмостках. Правда состояла в том, что, в сущности, Ноэлли даже не интересовала игра на сцене. Поначалу Готье просто не мог этому поверить. Стать звездой - значит достичь вершины славы, соблюсти непременное условие актерской карьеры. Для Ноэлли же выступление на сцене было лишь очередной ступенькой к достижению цели, и Готье не имел ни малейшего представления, в чем она состояла. Ноэлли оставалась для него загадкой, какой-то непостижимой тайной. И чем глубже он проникал в эту тайну, тем труднее становилось ему постичь ее. Он как бы открывал китайские шкатулки. Откроешь одну, а внутри обязательно окажется другая, и так без конца. Готье всегда гордился своим умением распознавать людей, и в первую очередь женщин, и то обстоятельство, что он ничего не понимал в женщине, с которой жил и которую любил, сводило его с ума. Он предложил Ноэлли пожениться, и она ответила: хорошо. Однако он догадывался, что это "хорошо" ничего не значит, что для нее это не больше, чем помолвка с Филиппом Сорелем и Бог ведает со сколькими еще мужчинами, которых она знала на своем веку. Он отдавал себе отчет в том, что женитьбе не суждено состояться. Придет время, и Ноэлли покинет его. Готье был уверен, что каждый встречавшийся с ней мужчина предлагал ей лечь с ним в постель. Он также слышал от своих завистливых друзей, что ни один из них не преуспел в этом. - Повезло тебе, сукину сыну, - сказал ему один из них. - Повесить тебя за это мало. Я предлагал ей яхту, замок с целым штатом слуг на мысе Антиб, а она хохотала мне в лицо. Другой, банкир, как-то поведал ему: - Впервые видел то, что не купишь за деньги. - Ноэлли? Банкир утвердительно кивнул головой. - Ты угадал. Я предложил ей назвать цену. Она отказалась. Чем ты взял ее, друг мой? Арман Готье и сам хотел бы это знать. Готье вспомнил, как первый раз нашел для нее пьесу. Прочитав страниц десять, он сразу понял, что искал именно такую вещь. Пьеса была ловко написана и показывала драму женщины, отправившей мужа на фронт. У нее в доме появляется солдат, представившийся товарищем мужа, с которым они якобы вместе воевали на русском фронте. По ходу действия женщина влюбляется в солдата, не зная о том, что это убийца-извращенец и что ее жизнь находится в опасности. У героини прекрасная роль, и Готье тут же согласился ставить пьесу, если женщину сыграет Ноэлли Пейдж. Продюсеры не хотели давать главную роль никому не известной актрисе, но согласились устроить прослушивание. Готье бросился домой, чтобы сообщить Ноэлли эту приятную новость. Ноэлли пришла к нему, потому что стремилась стать звездой, и теперь Готье поможет ей сделать это. Он решил, что работа над пьесой еще больше сблизит их и заставит ее по-настоящему полюбить его. Тогда они поженятся и он завладеет ею навеки. Однако, когда Готье сообщил ей о пьесе, Ноэлли, едва взглянув на него, заметила: - Это замечательно, Арман, спасибо. Она произнесла это таким тоном, как будто он сказал ей, который час, или помог закурить сигарету. Готье внимательно посмотрел на нее и убедился, что у Ноэлли какая-то странная болезнь, что в некотором смысле она не способна к проявлению чувств. То ли по какой-то причине они угасли, то ли их просто никогда не было. Он понял, что никто никогда не будет владеть ею. И все-таки Готье никак не мог смириться с этим. Он видел перед собой красивую нежную девушку, готовую угождать всем его прихотям и ничего не просящую взамен. Поскольку Готье любил ее, он отбросил свои сомнения, и они принялись работать над пьесой. Ноэлли превосходно играла на прослушивании и безоговорочно получила роль. Готье так и предполагал. Когда через два месяца в Париже состоялась премьера пьесы, Ноэлли сразу же стала самой яркой театральной звездой Франции. Критики приготовились изругать пьесу и игру Ноэлли. Они знали, что Готье дал главную роль своей любовнице, не имеющей опыта игры на сцене, и не хотели пропускать столь заманчивой возможности отомстить ему. Тем не менее Ноэлли покорила и критиков. У них не хватало превосходных степеней для восхваления ее мастерства и красоты. Пьеса имела потрясающий успех. Каждый вечер после спектакля в уборной Ноэлли толпились посетители. Кого только она не перевидела - торговцев обувью, военных, миллионеров, продавщиц и т.д. Со всеми она была терпелива и вежлива. Готье смотрел на нее и удивлялся. "Словно принцесса, принимающая своих подданных", подумал он. В течение года Ноэлли получила три письма из Марселя. Она разорвала их, не распечатывая. В конце концов письма оттуда перестали приходить. Весной Ноэлли сыграла главную роль в фильме, режиссером которого был Арман Готье. Когда фильм вышел на экраны, ее слава облетела всю страну. Готье удивлялся терпению Ноэлли, когда она давала интервью и позировала фотографам. Большинство звезд ненавидели и то и другое и соглашались на это либо ради рекламы и увеличения своих доходов, либо из тщеславия. Ноэлли же не прельщали ни деньги, ни тщеславие. Готье не раз спрашивал ее, почему она отказывается от отдыха на юге Франции, в дождливую погоду остается в Париже и изнуряет себя позированием для "Матэн", "Пти Паризьен" или "Иллюстрасьон". Ноэлли всегда уходила от ответа. Ему не стоило жалеть об этом. Если бы он вдруг узнал действительную причину, то был бы поражен. Ноэлли же руководствовалась вполне определенными мотивами. Все, что она делала, предназначалось для Ларри Дугласа. Когда Ноэлли позировала фотографам, она представляла себе своего бывшего возлюбленного в тот момент, когда он открывает журнал и вдруг находит там ее портрет. Когда она играла какую-нибудь сцену в фильме, то воображала Ларри, сидящего в кинотеатре на вечернем сеансе где-нибудь на другом конце света и видящего ее на экране. Ее работа служила ему напоминанием, посланием из прошлого, признаком того, что когда-нибудь он вернется к ней. Все помыслы Ноэлли сводились к одному - вернуть его к себе и уничтожить. Благодаря Кристиану Барбе у Ноэлли пополнялось досье на Ларри Дугласа. Детектив-коротышка перебрался из своей захудалой конторы в большое, светлое и шикарное помещение на рю Рише рядом с Фоли-Бержер. Когда Ноэлли впервые навестила Барбе в его новой конторе, то была немало удивлена. Барбе улыбнулся и пояснил: - Она мне дешево досталась. Раньше эта контора принадлежала еврею. - Вы сказали, что у вас есть для меня новые сведения, - резко напомнила ему Ноэлли. Самодовольная улыбка исчезла с лица Барбе. У него действительно были новости. Находясь под наблюдением фашистов, стало трудно добывать информацию из Англии. Однако у Барбе нашлись способы ее получения. Он подкупал матросов с судов нейтральных стран, чтобы они провозили ему письма из одного лондонского агентства. Правда, Барбе пробовал и другие методы. Он играл на патриотизме французского подполья, гуманности Красного Креста и алчности торговцев черного рынка, имеющих связи в Англии. У него был особый подход для каждого отдельного случая, и поток информации никогда не прекращался. Барбе взял со стола свои записи. - Вашего друга сбили над Ла-Маншем, - начал он без обиняков. Краем глаза он следил, как Ноэлли отреагирует на это, надеясь, что она не выдержит и сбросит маску безразличия, а он насладится причиненной ей болью. Однако ни один мускул не дрогнул на лице Ноэлли. Она взглянула на него и уверенно сказала: - Его спасли. Барбе уставился на нее, сделал глотательное движение и неохотно подтвердил ее слова: - Да, спасли. Его подобрал английский спасательный катер. Детектив никак не мог понять, откуда ей это известно. Все смущало его в этой женщине. Для Барбе она была ненавистным клиентом, и его не раз подмывало отказаться от нее, но он знал, что, поступив так, совершит ошибку. Однажды он попытался предложить ей интимную связь, намекнув, что это снизит цену его услуг, но получил такой отпор, что почувствовал себя неотесанным мужланом, и никогда не простит ей своего унижения. Барбе хладнокровно поклялся, что в один прекрасный день эта поганая сука дорого заплатит ему за оскорбление. Сейчас, когда Ноэлли стояла в его конторе и с нескрываемым отвращением смотрела на него, Барбе поспешил сообщить ей то, что ему стало известно, и побыстрее избавиться от нее: - Его эскадрилью перевели в Кертон в Линкольншире. Они летают на "харрикейнах" и... Ноэлли интересовало другое. - Из его помолвки с адмиральской дочерью ничего не вышло, так? - перебила его она. Барбе удивленно посмотрел на нее и пробормотал: - Так. Она узнала о его связях с другими женщинами. Создавалось впечатление, что Ноэлли уже читала записи Барбе. Она, конечно, не видела их, но это не имело значения. Ненависть так сильно связала ее с Ларри Дугласом, что с ним не могло произойти ничего существенного, о чем бы ей не было известно. Ноэлли забрала записи Барбе и ушла. Вернувшись домой, она не спеша прочитала их, подшила к "делу" Ларри и спрятала досье в такое место, где бы никто не мог его найти. В одну из пятниц после вечернего спектакля, когда Ноэлли снимала с лица грим, к ней в уборную постучали и вошел Мариус, старый и больной привратник, давно работавший в театре. - Прошу прощения, мадемуазель Пейдж, какой-то господин попросил меня передать вам это. Ноэлли взглянула в зеркало и увидела, что привратник держит в руках красивую вазу с огромным букетом алых роз. - Поставь ее на стол, Мариус, - попросила она и стала смотреть, как старик осторожно выполняет ее поручение. Был конец ноября, уже более трех месяцев в Париже никто не видел роз. В букете их насчитывалось около пятидесяти - алые, на длинных стеблях, покрытые росой. Ноэлли заинтересовалась, кто бы мог их прислать, подошла к столу и взяла из букета карточку. Там было написано: "Очаровательной фрейлейн Пейдж. Не поужинаете ли вы со мной? Генерал Ганс Шайдер". Фаянсовая ваза, в которой стояли цветы, имела причудливую форму и стоила очень дорого. Генерал Шайдер изрядно потрудился. - Он хочет получить ответ, - сказал привратник. - Передай ему, что я никогда не ужинаю. Пусть заберет свои цветы и подарит жене. Мариус разинул рот от удивления. - Но генерал... - Все. Мариус кивнул головой в знак согласия, взял вазу и поспешил вон. Ноэлли знала, что он бросится всем рассказывать, как она отбрила немецкого генерала. Ноэлли и раньше поступала так с немецкими официальными лицами, и французы считали ее чуть ли не героиней. Это ее смешило. На самом деле Ноэлли не имела ничего против фашистов. Она просто не испытывала к ним никаких чувств. Они не принимали участия в ее жизни и не входили в ее планы. Поэтому Ноэлли терпела их, ожидая, когда немцы в конце концов уберутся домой. Она знала, что если свяжется с оккупантами, то это причинит ей боль. По крайней мере, актриса не собиралась иметь с ними дела сейчас. Однако Ноэлли беспокоилась не о сегодняшнем дне, а о будущем. Она считала идею тысячелетнего правления третьего рейха отвратительной. Все, кто изучал историю, знают, что рано или поздно завоеватели терпят поражение. Между тем она вовсе не намерена совершать поступки, способные вызвать ненависть французов, когда немцев выгонят из Франции. Ноэлли безразлично относилась к фашистской оккупации и, когда заходил разговор на эту тему, а это бывало постоянно, попросту не принимала в нем участия. Готье восхищался отношением Ноэлли к столь острой проблеме и часто подзуживал ее в надежде, что она объяснит ему свою точку зрения. - Неужели тебя нисколько не волнует, что немцы завоевали Францию? - приставал он к ней. - Кому какое дело, волнует это меня или нет? - Но ведь я говорю о другом. Если бы все проявляли такое же безразличие, мы давно бы пропали. - Мы и так пропали, разве нет? - Если мы верим в свободу и у нас есть воля, то не все потеряно. Ты и вправду думаешь, что с самого рождения у нас все предопределено судьбой? - До некоторой степени. У нас есть тело, мы рождаемся в конкретном месте и занимаем свое положение в жизни, но это не значит, что мы не способны измениться. Мы можем стать всем, чем захотим. - Я тоже так считаю. Именно поэтому мы и должны бороться с фашистами. Она взглянула на него. - Потому что Бог на нашей стороне? - Да, - согласился он. - Если Бог есть, - резонно заметила Ноэлли, - и он создал их, то, выходит, он и на их стороне. В октябре исполнился год, как в театре шла пьеса с участием Ноэлли. Продюсеры решили отметить это событие и устроили вечер для занятых в пьесе актеров. Кроме них на торжество пришли банкиры и крупные предприниматели. Среди гостей преобладали французы, но заявилось и с десяток немцев. Некоторые из них пришли в военной форме. Все немцы, кроме одного, были с француженками. Без девушки оказался немецкий офицер старше сорока лет, с длинным умным лицом, темно-зелеными глазами и тренированным, спортивным телом. На лице у него выделялся тонкий шрам, пересекавший щеку и доходивший до подбородка. Ноэлли заметила, что весь вечер офицер не сводил с нее глаз, хотя ни разу не подошел к ней. - Кто этот человек? - небрежно спросила Ноэлли одного из устроителей вечера. Он взглянул на офицера, одиноко сидевшего за столом и попивавшего шампанское, и удивленно посмотрел на нее. - Странно, что вы задаете этот вопрос. Я думал, что он ваш друг. Это генерал Ганс Шайдер. Он служит в Генеральном штабе. Ноэлли вспомнила о его розах и приложенной к ним карточке. - Почему вы решили, что он мой друг? - спросила она. Ее собеседник несколько разволновался. - По вполне понятным причинам... Дело в том, что сейчас во Франции нельзя поставить ни одной пьесы и снять ни одного фильма без разрешения немецких властей. Когда их цензор пытался запретить съемки вашей новой картины, генерал лично вмешался и дал разрешение на ее производство. В этот момент Арман Готье стал знакомить Ноэлли с кем-то из гостей, и разговор прервался. Ноэлли больше не обращала внимания на генерала Шайдера. На следующий вечер у себя в уборной она обнаружила одну розу в небольшой вазе и маленькую карточку со следующими словами: "Пожалуй, нам стоит начать с малого. Можно мне с вами встретиться? Ганс Шайдер". Ноэлли разорвала карточку и выбросила розу в корзину для мусора. После этого случая Ноэлли заметила, что генерал Шайдер присутствовал почти на всех вечеринках, которые она посещала с Арманом Готье. Генерал всегда находился где-нибудь в тени и постоянно смотрел на нее. Она видела его так часто, что это не могло быть простым совпадением. Ноэлли поняла, что ему стоило немалого труда следить за ее передвижениями и добиваться приглашений туда, где она бывала. Она задавала себе вопрос, почему он вдруг так заинтересовался ею. Однако Ноэлли не слишком старалась выяснить причину повышенного внимания к ней. Иногда она забавлялась тем, что принимала чье-нибудь приглашение, но в гости не приходила. На следующий день она спрашивала у хозяйки, был ли там генерал Шайдер, и всегда получала утвердительный ответ. Несмотря на то что любое неподчинение немецким властям каралось смертной казнью и приговор немедленно приводился в исполнение, саботаж в Париже принял небывалые размеры. Кроме маки появились десятки других групп свободолюбивых французов, готовых с риском для жизни бороться с врагом всеми имеющимися средствами. Они убивали немецких солдат, застав их врасплох, взрывали грузовики, возившие на склады снаряжение и боеприпасы, минировали мосты и поезда. Находящаяся под контролем немцев пресса изо дня в день клеймила позором саботажников, но патриотически настроенные французы гордились их подвигами. Газеты долго писали про одного человека. За умение пробраться в любое место его прозвали Тараканом. Гестапо никак не удавалось поймать его. Никто не знал его имени и фамилии. Одни говорили, что это живущий в Париже англичанин. Другие считали его агентом руководителя французских сил освобождения генерала де Голля. Третьи клялись, что Таракан - один из немцев, недовольных своим положением. Кем бы он ни был, в Париже на каждом углу стали появляться рисованные тараканы - на стенах зданий, на тротуарах и даже в служебных помещениях германского командования. Гестапо тщетно пыталось поймать его. Лишь в одном никто не сомневался: Таракан стал народным героем. Как-то во второй половине дождливого декабрьского дня Ноэлли отправилась на открытие выставки молодого художника, с которым они с Арманом были знакомы. Экспозиция разместилась в одной из галерей на рю де Фобур-Сент-Оноре. Зал был переполнен. На выставку пришло много знаменитостей, и у входа собралась целая армия фоторепортеров. Ноэлли медленно переходила от одной картины к другой. Вдруг кто-то взял ее за руку. Она обернулась и оказалась лицом к лицу с мадам Роз. Казалось, что в ее знакомой и безобразной внешности ничего не изменилось, и все-таки мадам Роз выглядела на лет двадцать старше, словно некая алхимия времени превратила ее в собственную мать. На мадам Роз был широкий черный плащ, и Ноэлли непроизвольно обратила внимание, что на нем нет обязательной для ношения желтой звезды с надписью "juden". Ноэлли заговорила, но старуха остановила ее, сильно сжав руку. - Мы можем встретиться? - едва слышно спросила мадам Роз. - В "Де Маго". Не успела Ноэлли ответить, как старуха растворилась в толпе. Ноэлли сразу же окружили фоторепортеры. Улыбаясь, она стала позировать им, а сама вспоминала мадам Роз и ее племянника Исраэля Каца. Оба они помогли ей в трудную минуту. Исраэль дважды спас ей жизнь. Ноэлли спрашивала себя, что же нужно от нее мадам Роз. Скорее всего, деньги. Через двадцать минут Ноэлли незаметно ушла с выставки и взяла такси до предместья Сен-Жермен-де-Пре. Целый день хлестал проливной дождь, и теперь он перешел в холодный и мокрый снег. Когда такси подъехало к "Де Маго", Ноэлли вышла из машины и почувствовала страшный холод. Откуда ни возьмись рядом с ней появился человек в плаще и широкополой шляпе. Ноэлли почти сразу узнала его. Так же как и его тетушка, он внешне изменился. И не только внешне. В нем появились власть и сила, которых не было раньше. С момента их последней встречи Исраэль Кац сильно похудел, глаза у него ввалились. Казалось, он не спал несколько суток. Ноэлли заметила, что он не носил желтую шестиконечную звезду. - Не будем стоять под дождем, - нарушил молчание Исраэль. Он взял Ноэлли за руку и провел в помещение. В кафе сидели пять-шесть человек, все французы. Исраэль посадил Ноэлли за столик в дальнем углу зала. - Хотите что-нибудь выпить? - спросил он. - Нет, спасибо. Он снял насквозь промокшую шляпу, и Ноэлли принялась разглядывать его лицо. Она сразу же поняла, что он позвал ее сюда вовсе не для того, чтобы попросить денег. Исраэль тоже рассматривал ее. - Вы по-прежнему красивы, Ноэлли, - тихо сказал он. - Я смотрел все ваши фильмы и спектакли. Вы - великая актриса. - Почему же вы ни разу не прошли ко мне за кулисы? Исраэль немного заколебался и смущенно улыбнулся: - Не хотел смущать вас. Ноэлли бросила на него удивленный взгляд, но тут же поняла, что он имел в виду. Для нее "евреи" было просто словом, которое время от времени появляется в газетах и совсем не затрагивает ее. А вот как, будучи евреем, ж_и_т_ь_ в стране, где немцы поклялись стереть евреев с лица земли, если эта страна еще и твоя родина? - Я сама выбираю себе друзей, - ответила Ноэлли. - Мне никто не приказывает, с кем встречаться, а с кем нет. Исраэль вяло улыбнулся. - Не нужно растрачивать свою смелость по пустякам, - посоветовал он. - Нужно пользоваться ею, чтобы помогать другим. - Расскажите мне о себе, - попросила она. Он пожал плечами. - У меня весьма обыденная жизнь. Я стал хирургом. Учился у доктора Анжибуста. Слыхали про такого? - Нет. - Это великий специалист по операциям на сердце. Он взял надо мной шефство. Потом немцы запретили мне быть врачом. Исраэль слегка поднял свои красивые, изящные руки и посмотрел на них так, словно они принадлежали кому-то другому. - Пришлось переквалифицироваться в плотника. Она обвела его долгим взглядом. - И все? - спросила она. Исраэль удивился. - Конечно, - ответил он. - А что? Ноэлли отбросила все подозрения на его счет. - Ничего. Зачем я вам понадобилась? Он наклонился поближе и заговорил тише: - Хочу попросить вас об одной услуге. Один из моих друзей... Неожиданно распахнулась дверь, и в бистро ворвались четверо немецких солдат в серо-зеленой форме во главе с ефрейтором. Ефрейтор громко объявил: - Achtung! [внимание (нем.)] Прошу всех предъявить документы! Исраэль Кац мгновенно напрягся, его лицо приняло суровое выражение и стало похоже на маску. Ноэлли видела, как он запустил правую руку в карман своего плаща. Затем Исраэль глянул на узкий проход, ведущий во двор через кухню, но один из солдат уже приблизился к нему и перекрыл путь. Исраэль торопливо сказал ей тихим голосом: - Отойдите от меня. Возвращайтесь на улицу через парадную дверь. Немедленно! - Зачем? - потребовала у него объяснения Ноэлли. В это время немцы проверяли документы у посетителей, сидевших за столиком около входа. - Не задавайте вопросов, - приказал он. - Идите! Секунду Ноэлли колебалась, потом поднялась на ноги и направилась к двери. В этот момент солдаты переходили к другому столику. Исраэль отбросил свой стул назад, чтобы иметь свободу маневра, тем самым обратив на себя внимания двух солдат. Они подошли к Исраэлю. - Ваши документы. Сама не зная почему, Ноэлли догадалась, что солдаты ищут именно Исраэля. Она отдавала себе отчет в том, что он, конечно, попытается убежать и они убьют его. У него не было шансов. Она обернулась и крикнула ему: - Франсуа! Мы опаздываем в театр. Расплатись и пойдем. Солдаты удивленно посмотрели на нее. Ноэлли двинулась назад к столику. Ефрейтор Шульц повернулся к ней. Это был розовощекий блондин чуть старше двадцати лет. - Вы вместе с этим человеком, фрейлейн? - спросил он. - Ну конечно! Неужели вы не нашли себе более достойного занятия, чем приставать к честным французским гражданам? - зло спросила Ноэлли. - Прошу прощения, моя дорогая фрейлейн, но... - Я не ваша дорогая фрейлейн! - возмутилась Ноэлли. - Я Ноэлли Пейдж, ведущая актриса театра "Варьете", и этот человек играет на сцен