лейтенантов. Немедленно пропустить мою машину! Несчастный лейтенант растерянно смотрел в лицо разъяренному генералу. Вытянувшись по швам, он отрапортовал: - Слушаюсь, генерал Шайдер, - и дал команду водителю грузовика, перекрывшего шоссе, очистить путь. - Поехали! - приказал генерал Шайдер. И лимузин быстро исчез в темноте. Ноэлли слегка расслабилась и откинулась на спинку сиденья. Напряженность, сковавшая ее тело, постепенно стала спадать. Кризис миновал. Ей только хотелось выяснить, находится ли в багажнике Исраэль Кац. Жив ли он? Генерал Шайдер повернулся к Ноэлли, и она почувствовала, что его гнев уже не столь силен. К генералу возвращалось спокойствие. - Примите мои извинения, - произнес он утомленным тоном. - У этой войны есть свои странности. Иногда приходится напоминать гестапо, что войны ведутся войсками. Ноэлли улыбнулась ему и взяла в руку его пальцы. - А войска действуют под командованием генералов. - Вот именно, - подтвердил он. - Войска действуют под командованием генералов. Я проучу полковника Мюллера. Через десять минут после того, как машина Шайдера отъехала от заставы, раздался звонок из гестапо. Поступил приказ найти машину генерала. - Она уже прошла заставу, - сообщил лейтенант и почувствовал, что его ждут большие неприятности. Тут же на связь вышел полковник Мюллер. - Давно? - Десять минут назад. - Вы обыскали машину? Лейтенанта охватил ужас. - Нет, господин полковник. Генерал не позволил мне... - Дьявольщина! В каком направлении он поехал? От волнения лейтенант стал глотать слюну. Потом он заговорил тоном обреченного человека. - Точно не знаю, - ответил он. - Мы находимся на пересечении магистралей. Он мог поехать внутрь страны, в Руан, или к морю, в Гавр. - Завтра в девять утра явитесь в штаб-квартиру гестапо. Зайдете в мой кабинет. - Слушаюсь, господин полковник, - ответил лейтенант. Разъяренный полковник Мюллер бросил трубку и обратился к паре своих подручных: - Быстро в Гавр. Возьмите мою машину. Будем брать Таракана! В Гавр вела извилистая дорога, протянувшаяся вдоль берега Сены среди живописных холмов и плодородных равнин. Была безоблачная, звездная ночь. Удобно расположившись на заднем сиденье лимузина, Ноэлли и генерал мирно беседовали. Он рассказал ей о своей жене и детях, о том, как трудна семейная жизнь армейского офицера. Ноэлли посочувствовала ему и объяснила, что актрисам тоже несладко приходится. Вокруг них так много фальши. Оба понимали, что это всего лишь игра, и старались не затрагивать в разговоре своих сокровенных чувств и мыслей. Ноэлли каждый раз отдавала должное уму и интеллигентности сидящего рядом с ней мужчины. К тому же она сознавала, сколь опасно для нее участие в этой авантюре. Она знала, что Шайдер слишком умен, чтобы поверить в ее внезапное увлечение, и потому подозревает ее в корысти. Ноэлли рассчитывала только на то, что сумеет перехитрить его в затеянной игре. Генерал лишь мельком упомянул о войне, но она надолго запомнила его слова. - Англичане - странный народ, - заявил он. - В мирное время они совершенно несносны, но на войне творят чудеса. Английский моряк по-настоящему счастлив, только когда тонет его корабль. Направляясь в деревеньку Этрета, они ночью приехали в Гавр. - Можем мы остановиться здесь и перекусить? - спросила Ноэлли. - Я умираю с голоду. Генерал Шайдер утвердительно кивнул головой. - Конечно, раз вы хотите. Потом он громко приказал капитану: - Поищите ресторан, который работает всю ночь. - Я уверена, что у причалов есть такой ресторанчик, - сказала Ноэлли. Капитан покорно повел машину в портовую часть города. Он подъехал к причалу, где стояло несколько грузовых судов. В соседнем квартале виднелась вывеска "Бистро". Капитан открыл дверцу, и Ноэлли вышла из машины. За ней последовал генерал Шайдер. - Наверное, здесь открыто всю ночь. Бистро обслуживает портовых рабочих, - заметила Ноэлли. Она услышала звук мотора и обернулась. К лимузину приближался вилочный автопогрузчик. Он остановился рядом с машиной Шайдера. Из кабины вылезли двое мужчин в комбинезонах и шапочках с длинным козырьком, скрывавших их лица. Один из них пристально посмотрел на Ноэлли, затем достал инструменты и стал закреплять вилы. Ноэлли почувствовала, что у нее засосало под ложечкой. Она ухватилась за руку генерала Шайдера, и они направились к ресторанчику. Ноэлли оглянулась на шофера. Он спокойно сидел на водительском месте. - Может быть, ему выпить кофе? - спросила Ноэлли. - Нет, пусть останется в машине, - ответил генерал. Ноэлли уставилась на него. Шофер _н_е _д_о_л_ж_е_н_ оставаться в машине. Если не вытащить его оттуда, все пропало. Однако Ноэлли не решилась настаивать. Они шли к кафе по грубому и неровному булыжнику. Ноэлли вдруг оступилась, споткнулась и упала, резко вскрикнув от боли. Генерал Шайдер рванулся к ней и попытался поймать ее, чтобы она не ударилась о мостовую, но не успел. - Как вы? - спросил он. Увидев, что случилось, шофер вылез из машины и поспешил на помощь. - Извините меня, - застонала Ноэлли. - Я... я подвернула ногу. Может, у меня перелом? Опытной рукой генерал проверил ее лодыжку. - Нога не распухла. Пожалуй, это просто растяжение. Можете наступить на нее? - Не... не знаю, - ответила Ноэлли. Тут подбежал шофер, и вдвоем мужчины подняли ее на ноги. Ноэлли попробовала сделать шаг, но нога не слушалась. - Простите меня, - жалобно сказала Ноэлли. - Мне бы где-нибудь сесть. - Помогите мне отвести ее туда, - обратился генерал Шайдер к шоферу, показывая на кафе. Поддерживаемая ими с обеих сторон, Ноэлли добралась до ресторанчика, и все трое вошли внутрь. В это время портовые рабочие уже орудовали у багажника лимузина. - Вы уверены, что не хотите сразу поехать в Этрета? - спросил генерал. - Нет, честное слово, сейчас все пройдет, - ответила Ноэлли. Хозяин ресторанчика повел их к угловому столику. Ноэлли усадили на стул. - Вам очень больно? - спросил генерал. - Немножко, - ответила Ноэлли, положив руку на его пальцы. - Не беспокойтесь. Это никак не отразится на моем поведении в Этрета. Мы чудесно проведем выходные, Ганс. Когда Ноэлли и генерал Шайдер сидели в кафе, полковник Мюллер вместе с двумя подручными на полной скорости мчался по улицам Гавра. Разбуженный посреди ночи глава местной полиции уже ждал гестаповцев у входа в полицейское управление. - Один из жандармов обнаружил машину генерала, - доложил он. - Сейчас она стоит в районе порта. Полковник Мюллер самодовольно улыбнулся. - Везите меня туда, - приказал он. Через пять минут автомобиль, в котором сидели гестаповцы и глава полиции, подкатил к причалу. Они вышли из машины и окружили лимузин Шайдера. В это время генерал, Ноэлли и шофер покидали бистро. Шофер первым заметил, что вокруг лимузина собрались какие-то люди. Он поспешил к ним. - Что случилось? - спросила Ноэлли и тут же издалека по фигуре узнала полковника Мюллера. У нее мороз пошел по коже. - Не имею представления, - ответил Шайдер и быстро направился к своей машине. Прихрамывая, Ноэлли едва поспевала за ним. - Что вы здесь делаете? - подойдя к лимузину, спросил генерал Мюллера. - Сожалею, что помешал вашему отдыху, - довольно грубо ответил полковник. - Мне бы хотелось взглянуть на содержимое багажника вашей машины. - Там только наши вещи. Ноэлли тоже подошла к мужчинам. Она заметила, что автопогрузчик уже уехал. Генерал и гестаповцы уставились друг на друга. - Я вынужден настаивать, генерал. У меня есть все основания полагать, что в багажнике скрывается один из злейших врагов третьего рейха, находящийся в розыске, что ваша гостья - его сообщница. Генерал Шайдер бросил долгий и пристальный взгляд на полковника, а затем подозрительно посмотрел на Ноэлли. - Не понимаю, о чем он говорит, - твердо заявила она. Генерал перевел глаза на ее лодыжку и тут же принял решение, приказав шоферу: - Откройте багажник! - Слушаюсь, господин генерал! Внимание присутствовавших было приковано к багажнику. Шофер взялся за ручку и повернул ее. Ноэлли почувствовала, что сейчас упадет в обморок. Крышка медленно поползла вверх и наконец полностью открылась. Багажник был пуст. - Кто-то украл наш багаж! - воскликнул шофер. Полковник Мюллер побагровел от ярости: - Он сбежал! - Кто сбежал? - потребовал ответа генерал. - Таракан! - брызжа слюной, ответил полковник Мюллер. - Еврей по имени Исраэль Кац! Его тайно вывезли из Парижа в багажнике этой машины. - Это невозможно, - возразил генерал Шайдер. - Багажник был наглухо закрыт и заперт. Человек бы там задохнулся. С минуту полковник Мюллер изучал багажник, а затем приказал одному из своих подручных: - Залезайте внутрь. - Слушаюсь, господин полковник. Он покорно пополз в багажник. Полковник Мюллер захлопнул крышку и засек время. Четыре минуты все молча стояли и ждали. Каждый погрузился в свои мысли. Эти несколько минут показались Ноэлли вечностью. Наконец полковник Мюллер открыл багажник. Сидевший там гестаповец потерял сознание. Генерал Шайдер повернулся к Мюллеру. Лицо генерала выражало бесконечное презрение. - Если кто-то и прокатился в этом багажнике, - заметил Шайдер, - то из него вынули уже труп. Могу я еще что-нибудь сделать для вас, полковник? Едва подавляя ярость и отчаяние, гестаповский офицер отрицательно покачал головой. Шайдер обратился к шоферу: - Поехали. Генерал помог Ноэлли сесть в машину, и они отправились в Этрета. Полковник Мюллер немедленно организовал в порту поиски беглеца. Таракана и след простыл. Еще ночью его взял на борт сухогруз, отплывший в Кейптаун, и теперь он был уже далеко в море. Через несколько дней в столе находок парижского вокзала Гар дю Нор нашелся пропавший из лимузина багаж. Что же касается Ноэлли и генерала Шайдера, то, проведя выходные в Этрета, они в понедельник вечером вернулись в Париж, и Ноэлли успела попасть в театр к началу вечернего спектакля, в котором играла главную роль. 9. КЭТРИН. ВАШИНГТОН, 1941-1944 ГОДЫ Кэтрин оставила работу у Уильяма Фрейзера на следующее утро после того, как вышла замуж за Ларри. В день ее возвращения в Вашингтон Фрейзер попросил ее пообедать с ним. Он выглядел совсем разбитым, и на душе у него было пусто. Он как-то сразу постарел. Однако Кэтрин больше не испытывала к нему никаких чувств, кроме жалости. Перед ней сидел высокий, симпатичный, но теперь уже чужой человек. Она чувствовала к нему расположение, но ей казалось невероятным, что она когда-то собиралась выйти за него замуж. Фрейзер вяло улыбнулся ей. - Итак, ты стала замужней женщиной, - сказал он. - Самой замужней женщиной в мире. - Все произошло так внезапно. Меня... меня даже лишили шанса стать его соперником. - У меня самой не было шанса, - честно призналась Кэтрин. - Просто так получилось. - Да, Ларри - подходящий парень. - Согласна. - Кэтрин, - неуверенно начал Фрейзер, - ты ведь, в сущности, ничего о Ларри не знаешь, верно? Кэтрин почувствовала напряжение во всем теле. - Я знаю, что люблю его, Билл, - ответила она, не повышая голоса, - и уверена, что он любит меня. Для начала неплохо, так? Он нахмурился и замолчал, все еще борясь с собой. - Кэтрин... - Что? - Будь осторожна. - Чего же мне бояться? Фрейзер заговорил медленно, тщательно взвешивая каждую фразу. Он понимал, что одно необдуманное слово может оказаться для него роковым. - Ларри не такой, как все. - Какой же он? - спросила Кэтрин. - Я хочу сказать, что он сильно отличается от других мужчин. Тут он заметил, как изменилось выражение ее лица. - О черт! - воскликнул он. - Не обращай на меня внимания. Фрейзер жалко улыбнулся. Кэтрин нежно взяла его за руку. - Я никогда не забуду тебя, Билл. Надеюсь, мы останемся друзьями. - Я тоже на это надеюсь, - заметил Фрейзер. - Ты окончательно решила уйти с работы? - Ларри хочет, чтобы я уволилась. Он старомоден. По его мнению, мужья должны сами содержать своих жен. - Если когда-нибудь передумаешь, - сказал Билл, - дай мне знать. Далее, сидя за столом, они обсуждали служебные дела и прикидывали, кто бы мог занять место Кэтрин. Она понимала, что ей будет очень не хватать Билла Фрейзера. Кэтрин полагала, что мужчина, лишивший женщину невинности, всегда занимает особое место в ее жизни. Однако и без этого Билл многое для нее значил. Он был близким ей человеком и прекрасным другом. Кэтрин встревожило его отношение к Ларри. Билл словно собирался предупредить ее о чем-то, но передумал, потому что боялся нарушить ее счастье. Билл Фрейзер не был ни мелкой личностью, ни ревнивцем. Он на самом деле желал ей счастья. И все-таки Кэтрин не покидала уверенность, что он хотел ей что-то сообщить. Где-то в глубине души у нее было дурное предчувствие. Тем не менее, когда через час она встретилась с Ларри и он улыбнулся ей, она забыла обо всем и была счастлива, что вышла замуж за прекрасного, жизнерадостного человека. Ни с кем Кэтрин не было так весело, как с Ларри. Каждый день превращался в своеобразное приключение, праздник. Каждую субботу они выезжали за город, устраивались в гостинице и посещали все сельские ярмарки. Они побывали в Лейк-Плэсиде, где спускались на санях с крутого ледяного склона, и в Монтоке, где ловили рыбу и катались на лодке. Кэтрин страшно боялась воды, потому что так и не научилась плавать, но Ларри убедил ее не думать об этом. Ведь с ним она могла чувствовать себя спокойно. Ларри относился к ней с любовью и вниманием и совсем не замечал, что от него без ума другие женщины. Судя по всему, его интересовала только Кэтрин. Однажды во время их медового месяца в одном из антикварных магазинов Ларри обратил внимание на серебряную фигурку птицы, которая так понравилась Кэтрин, что он подарил ей похожую, но из хрусталя. Этот подарок положил начало будущей коллекции Кэтрин. В субботу вечером они отправились в Мэриленд отпраздновать трехмесячный срок их супружества и пообедали в ресторанчике, где побывали перед женитьбой. На следующий день, в воскресенье, 7 декабря, японцы напали на Перл-Харбор. В понедельник в тринадцать часов тридцать две минуты, менее чем через сутки после японского нападения, Соединенные Штаты объявили войну Японии. В это время Ларри находился на военно-воздушной базе Эндрюс. Кэтрин стало невмоготу сидеть одной в квартире. Она взяла такси и поехала к зданию Капитолия посмотреть, что же там происходит. Группы напиравших друг на друга людей старались протиснуться поближе к десяти-двенадцати портативным радиоприемникам, разбросанным в толпе, собравшейся на тротуарах. Кэтрин вдруг заметила, что к Капитолию подъезжает лимузин президента, сопровождаемый вереницей других автомобилей, и останавливается у южного входа в здание. Кэтрин стояла не так далеко и наблюдала, как из лимузина с помощью двух охранников вылез президент Рузвельт. Десятки полицейских бдительно следили за толпой и были готовы к любым неожиданностям. Кэтрин показалось, что большинство было настроено агрессивно, напоминая толпу линчевателей, которым не терпелось приступить к делу. Через пять минут после того, как президент вошел в здание Капитолия, по радио стали передавать его речь в конгрессе на совместном заседании палаты представителей и сената. Голос президента звучал твердо и решительно. В нем чувствовался гнев и призыв к действию. - Америка запомнит это нападение... Силы справедливости одержат верх... Победа будет за нами... Да поможет нам Бог. Через пятнадцать минут конгресс практически единогласно принял совместную резолюцию N_254, согласно которой США объявляли Японии войну. Против голосовала только член палаты представителей от штата Монтана Джинетт Рэнкин. Таким образом, за резолюцию было подано 388 голосов и лишь один против. Выступление президента Рузвельта заняло всего десять минут и оказалось самой короткой речью по случаю объявления войны в истории американского конгресса. Толпа у Капитолия приветствовала слова президента ревом одобрения, возмущением по поводу нападения японцев и обещаниями отомстить им. Наконец-то Америка зашевелилась. Кэтрин смотрела на стоявших рядом с ней мужчин и женщин. Все они были в приподнятом настроении. Накануне точно так же чувствовал себя Ларри. Они походили на членов одного и того же клуба, убежденных в том, что война - это захватывающий спорт. Даже женщинам передался завладевший толпой нездоровый, стихийный азарт. Кэтрин вдруг захотелось посмотреть на них, когда мужчины уйдут на фронт. Ведь женщины останутся в одиночестве и с тревогой будут ждать вестей о своих мужьях и сыновьях. Кэтрин медленно повернулась и поплелась домой. На углу она заметила солдат с примкнутыми к винтовкам штыками. Скоро, подумала она, вся страна наденет военную форму. Это случилось быстрее, чем Кэтрин предполагала. В один день Вашингтон превратился в город, где все граждане носят военную форму цвета хаки. Воцарилась предгрозовая атмосфера. Людей охватило какое-то болезненное возбуждение. Казалось, что мирная жизнь всего лишь летаргический сон, дурман, сбивший человечество с толку и ввергнувший его в состояние скуки, и что только война позволит ему испытать подлинную радость бытия. Ларри по шестнадцать-восемнадцать часов в сутки проводил на военно-воздушной базе, а иногда оставался там и на ночь. Он поведал Кэтрин, что обстановка в Перл-Харборе и Хикман-Филде гораздо серьезнее, чем полагает общественность. Внезапное нападение японцев увенчалось полным успехом, и военно-морской флот США, а также значительная часть их авиации практически уничтожены. - Ты хочешь сказать, что мы можем проиграть войну? - спросила его пораженная Кэтрин. Ларри задумчиво посмотрел на нее. - Это зависит от того, как быстро мы сумеем подготовиться, - ответил он. - Все думают, что японцы - просто забавные, косоглазые карлики, но это несусветная чушь. Они - стойкие ребята, не боящиеся смерти. А мы - слабаки. В ближайшие несколько месяцев создалось впечатление, что японцев не остановить. Газеты пестрели заголовками об их успехах. Они атаковали атолл Уэйк... подвергли артобстрелу Филиппинские острова, подготавливая вторжение на них... высадились на Гуаме... на Борнео... в Гонконге. Генерал Макартур объявил Манилу открытым городом, и попавшие в ловушку на Филиппинах американские войска капитулировали. Как-то в апреле Ларри позвонил Кэтрин с базы и попросил ее встретиться с ним в центре города, чтобы пообедать и кое-что отпраздновать. - Что отпраздновать? - спросила Кэтрин. - Я скажу тебе это вечером, - ответил Ларри, в голосе которого чувствовалось волнение. Когда Кэтрин повесила трубку, у нее возникло страшное предчувствие. Она перебрала в уме все возможные поводы для торжества, но ей мерещилось одно и то же, и она боялась, что не выдержит. В пять часов вечера того же дня Кэтрин, уже одевшаяся для посещения ресторана, сидела на кровати и смотрела в зеркало трюмо. "Я, наверное, ошибаюсь", думала она. "Может быть, его повысили в чине. Вот это он и собирается отпраздновать. Или у него хорошие вести с фронта". Кэтрин пыталась убедить себя, что все хорошо, но не верила себе самой. Она изучала себя в зеркале, стараясь быть объективной. Ингрид Бергман, конечно, не стала бы проводить бессонные ночи, завидуя ее красоте, но все-таки, решила она беспристрастно, я привлекательна. У меня хорошая фигура. "Ты умная, веселая, покладистая, добрая, зажигательная женщина", говорила она себе. "Почему же нормальный, настоящий мужчина изо всех сил старается оставить тебя и рвется на фронт, чтобы найти там свою смерть?" В семь часов Кэтрин вошла в ресторанный зал отеля "Уиллард". Ларри еще не было, и метрдотель проводил ее к столику. Она поклялась себе, что не будет пить, но тут же передумала и заказала мартини. Когда официант принес его и Кэтрин взяла бокал, она заметила, что у нее трясутся руки. Кэтрин подняла голову и увидела, что к ней идет Ларри. Он пробирался между столиков, здороваясь с друзьями и знакомыми. От него веяло такой жизненной силой и здоровьем, что все невольно оборачивались и смотрели в его сторону. Наблюдая за ним, Кэтрин вспомнила, как он направлялся к ее столику в столовой "МГМ" в Голливуде. Только теперь она поняла, что знала его тогда так мало, и до сих пор сомневалась, представляет ли она себе его внутренний мир. Он подошел, нежно поцеловал ее в щеку. - Прости, Кэти, я опоздал, - извинился он. - Весь день на базе творится что-то невообразимое. Он сел, поздоровался с официантом, назвав его по имени, и заказал мартини. Если он и обратил внимание, что Кэтрин пьет спиртное, то не подал виду. У Кэтрин душа разрывалась на части: "Скажи мне о своем сюрпризе! Открой мне, что мы празднуем!" Но она ни о чем не спрашивала. У венгров есть пословица: "Только дурак спешит выложить плохие новости". Она вновь отхлебнула мартини. Может, вовсе не венгры выдумали эту пословицу. Вероятно, Кэтрин Дуглас сама сочинила ее, чтобы защитить себя от страшного известия. Пожалуй, она слегка опьянела от мартини. Если предчувствие не обмануло ее, сегодня вечером она здорово напьется. Однако видя перед собой Ларри, с любовью смотрящего на нее, Кэтрин думала, что страхи напрасны. Ведь разлука с ней для него так же невыносима, как и для нее самой. Она только зря изводит себя. Глядя в его счастливое лицо, она верила, что он порадует ее какой-нибудь очень хорошей новостью. Ларри наклонился к ней, по-детски улыбаясь, и взял ее за руку. - Ни за что не угадаешь, в чем дело, Кэти. Я отправляюсь за океан. У Кэтрин было такое чувство, что у нее перед глазами опустился тончайший занавес. Все стало выглядеть неестественно, как в тумане. Рядом с ней сидел Ларри. Он шевелил губами. Его лицо то появлялось, то исчезало, и не было слышно слов. Стены ресторана то сходились, то расходились. Она наблюдала за всем этим, как зачарованная. - Кэтрин! - Ларри тряс ее за руку. Постепенно ее взгляд сосредоточился на нем, и все приняло обычный вид. - Тебе плохо? Кэтрин отрицательно покачала головой, сделала глотательное движение и нетвердым голосом сказала: - Это замечательно. Со мной всегда бывает такое, когда я слышу хорошие новости. - Надеюсь, ты понимаешь, что это моя обязанность? - Да, понимаю. "По правде говоря, проживи я хоть миллион лет, я все равно не поняла бы, милый. Но, если я признаюсь тебе в этом, ты ведь возненавидишь меня, правда? Кому нужна жена-зануда? Жены героев должны с улыбкой провожать своих мужей на войну". Ларри озабоченно смотрел на нее. - Ты плачешь. - Нет, - с негодованием возразила Кэтрин и с ужасом заметила, что она действительно плачет. - Мне просто надо привыкнуть к этой мысли. - Мне дают эскадрилью, - похвастался Ларри. - Неужели? Кэтрин попыталась придать своему голосу как можно больше гордости за успехи мужа. У него будет своя эскадрилья. Когда он был маленьким мальчиком, ему, наверное, дарили игрушечную железную дорогу. Свою железную дорогу. Теперь мальчик подрос, и ему подарили собственную эскадрилью. И это уже не игрушка. С ней шутки плохи. Собьют, истечешь кровью и умрешь. - Я хочу еще выпить, - заявила Кэтрин. - Пожалуйста. - Когда... когда тебе нужно отправляться? - Не раньше следующего месяца. Его ответ прозвучал так, как будто ему не терпится поскорее попасть за океан. Это было ужасно. Кэтрин казалось, что рушится вся ее семейная жизнь. На эстраде певец пел песню "Лечу на луну на крыльях из осенней паутинки...". "Из осенней паутинки", подумала Кэтрин. "Моя семейная жизнь соткана из осенней паутинки". - У нас еще уйма времени до моего отъезда, - успокаивал ее Ларри. "Уйма времени для чего?" - горько спрашивала себя Кэтрин. "Уйма времени, чтобы завести детей, свозить их в Вермонт на лыжную прогулку, состариться вместе?" - Чем бы ты хотела заняться сегодня вечером? - спросил Ларри. "Я пошла бы с тобой в окружную больницу и попросила, чтобы тебе ампутировали большой палец на ноге или проткнули барабанную перепонку". А вслух Кэтрин ответила: - Пойдем домой и займемся любовью. Она действительно жаждала этого. Прошел месяц. Стрелки часов неумолимо бежали вперед, словно в кошмарной выдумке Кафки, дни превращались в часы, часы в минуты, и наконец наступил ужасный день, последний день Ларри в Вашингтоне. Кэтрин отвезла его в аэропорт. Ларри был разговорчив и весел. Она затихла, помрачнела и чувствовала себя несчастной. Последние минуты прошли в спешке... оформление... торопливый прощальный поцелуй... посадка в самолет, которому предстояло унести от нее Ларри... и взмах руки - знак расставания. Кэтрин стояла на летном поле и смотрела, как, разогнавшись, самолет поднялся в воздух, становился все меньше... меньше... превратился в едва заметную точку в небе... и исчез. Кэтрин целый час простояла, глядя ему вслед. Начало темнеть. Наконец она повернулась, пошла к машине и вернулась домой в пустую квартиру. В течение года после нападения на Перл-Харбор союзники участвовали в десяти крупных сражениях с японцами на море и в воздухе. Союзные войска выиграли только три из них. Тем не менее две победы из трех - в битвах за атолл Мидуэй и остров Гуадалканал - оказались решающими. Кэтрин до последней строчки прочитывала газетные сообщения о каждом сражении, а потом обращалась к Уильяму Фрейзеру за дополнительными подробностями. Она ежедневно писала Ларри, но получила от него первое письмо только через два месяца. Оно было волнующим и полным оптимизма. Письмо подверглось строгой цензуре, поэтому Кэтрин не знала, где он и чем занимается. Где бы он ни служил и какие бы задания ни выполнял, она чувствовала, что он, по-видимому, доволен своим положением. В долгие ночные часы, лежа в постели, Кэтрин ломала голову, стараясь понять, что же заставило Ларри отправиться на войну и рисковать жизнью. Нельзя сказать, чтобы он искал смерти. Кэтрин никогда не встречала человека, в котором было бы столько жизни. Наверное, это просто оборотная сторона медали. Жажда жизни в нем так сильна, что может полностью проявиться только в столкновении со смертью. Кэтрин пообедала с Уильямом Фрейзером. Она знала, что он пытается пойти в армию, но в Белом доме решили, что на своем посту он принесет больше пользы. Фрейзер был страшно огорчен, но ни разу не упомянул об этом. Сидя сейчас за обеденным столом напротив Кэтрин, он спросил: - Ларри пишет тебе? - Да, на прошлой неделе я получила от него письмо. - О чем он написал? - Судя по его письму, война - это что-то вроде футбольного матча. Мы проиграли первую схватку, а теперь ввели в игру лучшие силы и добиваемся преимущества. Фрейзер кивнул головой. - Это похоже на Ларри. - Но не похоже на войну, - спокойно заметила Кэтрин. - Война ведь не игра в футбол, Билл. Она унесет миллионы жизней. - Когда участвуешь в войне, Кэтрин, - мягко возразил он, - лучше, мне кажется, относится к ней, как к футболу. Еще раньше Кэтрин решила пойти работать. В армии создали женскую службу сухопутных войск. Поначалу Кэтрин думала поступить туда, но почувствовала, что может принести больше пользы на интеллектуальной работе. Она претендовала на нечто большее, чем вождение автомобиля и ответы на телефонные звонки. К тому же она слышала, что на женской службе всякое творится. Обедая с Биллом Фрейзером, она обратилась к нему: - Я хочу поступить на работу, чтобы хоть чем-нибудь помочь фронту. Он взглянул на нее и согласился: - У меня есть кое-что специально для тебя, Кэтрин. Правительство пытается продать облигации военного займа. Полагаю, что ты могла бы наладить это дело. Через две недели Кэтрин приступила к работе. Ей предстояло организовать пропагандистскую кампанию по продаже облигаций военного займа с участием знаменитостей. Казалось, это смехотворно просто. Однако вскоре выяснилось, что Кэтрин ожидает немало трудностей. Она убедилась, что звезды ведут себя как дети. Они от всей души хотели внести свой вклад в борьбу за победу над врагом, но были крайне безалаберны, необязательны и часто опаздывали. Приходилось то и дело менять расписание их поездок и выступлений. Нередко планы срывались не по их вине, а в связи с производством кинокартин, в которых они снимались, или нарушением графика съемок. Кэтрин постоянно курсировала между Вашингтоном, Голливудом и Нью-Йорком. Она привыкла к тому, что ей сообщали об очередной командировке за час до вылета самолета или отхода поезда, и успевала побросать в чемодан необходимую одежду. Она встречалась с десятками знаменитостей. - Вы правда виделись с Кэри Грантом? - поинтересовалась секретарша Кэтрин после ее возвращения из Голливуда. - Мы завтракали вместе. - Он на самом деле такой обаятельный? - Если б он умел себя подать, - ответила Кэтрин, - то был бы самым богатым человеком в мире. Все вышло как-то само собой, почти незаметно для Кэтрин. Полгода назад Билл Фрейзер поведал ей, что у Уоллеса Тернера возникли трудности с выполнением одного из заказов на рекламу, которым Кэтрин когда-то занималась. Тогда она подготовила новую рекламную кампанию с использованием комических эффектов, и клиент остался очень доволен. Через несколько недель Билл попросил ее помочь с другим заказом. Не задумываясь, она пошла ему навстречу. Постепенно она стала проводить в его рекламном агентстве половину своего времени. Кэтрин взяла на себя работу над пятью-шестью заказами и успешно справилась с ней. Фрейзер назначил ей высокую зарплату плюс комиссионные. За день до Рождества, в полдень, Фрейзер зашел к ней в контору. Остальные сотрудники уже отправились домой, а Кэтрин заканчивала работу. - Так увлеклась, что не можешь оторваться? - спросил он. - Зарабатываю на жизнь, - улыбаясь, ответила она и с чувством добавила: - И довольно много. Спасибо тебе, Билл. - Не благодари меня. Ты вполне заслуживаешь этих денег и еще кое-чего. Вот про это "кое-что" я и хочу с тобой поговорить. Я предлагаю тебе стать моим компаньоном. Она удивленно посмотрела на него. - Компаньоном? - За последнее полугодие ты обеспечила нам половину новых заказов. Фрейзер задумчиво глядел на нее и молча ждал ответа. Она поняла, как это для него важно. - Считай, что у тебя есть компаньон. У него просветлело лицо. - Ты не представляешь себе, как я рад. Фрейзер неуклюже протянул ей руку. Она замотала головой, возражая против такого жеста, обняла его и поцеловала в щеку. - Теперь, когда мы сделались компаньонами, - сказала она игриво, - я могу поцеловать тебя. Кэтрин почувствовала, что он старается крепче прижать ее к себе. - Кэти, - начал он, - я... Кэтрин приложила палец к его губам. - Не говори ничего, Билл. Давай оставим все, как есть. - Ты же знаешь, что я так люблю тебя. - И я тебя люблю, - тепло произнесла Кэтрин. Ведь это не одно и то же, подумала она. Какая бездонная пропасть между "я так люблю тебя" и "я тебя люблю". Фрейзер улыбнулся. - Обещаю, что не буду надоедать тебе. Я уважаю твои чувства к Ларри. - Спасибо, Билл, - она слегка запнулась. - Не знаю, утешит ли тебя это, но знай, что, если мне суждено связать свою судьбу с кем-то еще, им будешь ты. - Это огромное утешение, - он широко улыбнулся. - От твоих слов и не засну всю ночь. 10. НОЭЛЛИ. ПАРИЖ, 1944 ГОД Уже в течение года Арман Готье не заговаривал с Ноэлли о женитьбе. В начале их совместной жизни он считал себя хозяином положения. Теперь его роль в корне изменилась. Во время интервью для прессы вопросы задавали не ему, а Ноэлли, и всюду, где они появлялись вместе, она оказывалась в центре внимания, Готье же оставался в тени. Ноэлли была идеальной любовницей. Она по-прежнему создавала ему все удобства, вела хозяйство, ухаживала за ним, и многие завидовали ему. Однако при этом он не знал ни минуты покоя. Готье понимал, что Ноэлли никогда не будет полностью принадлежать ему, что она своенравна и непостоянна и что в один прекрасный день она исчезнет из его жизни так же внезапно, как появилась. Когда он вспоминал, что однажды она уже бросала его, ему становилось не по себе. Несмотря на весь свой ум, опыт, знание женщин и высокомерное отношение к ним, Готье был по уши влюблен в Ноэлли. Он ночи не спал, ломая себе голову, чем бы порадовать ее, и, когда ему это удавалось, получал в награду улыбку, поцелуй или нечаянную радость секса. Стоило Ноэлли взглянуть на другого мужчину, как Готье тут же охватывала ревность, но у него хватало ума не говорить ей об этом. Однажды после очередной вечеринки, на которой Ноэлли увлеклась беседой с известным врачом, Готье разозлился и устроил ей сцену. Выслушав его гневную тираду, Ноэлли спокойно ответила: - Если тебе не нравится, что я разговариваю с другими мужчинами, я сейчас же соберу свои вещи и съеду с твоей квартиры. С тех пор Готье перестал упрекать ее за чрезмерное, по его мнению, внимание к мужчинам. В начале февраля Ноэлли завела свой салон. Сперва по воскресеньям к ней приходили завтракать или обедать немногочисленные друзья, работавшие в театре. Однако вскоре слух о ее салоне прошел по всему Парижу, и круг его посетителей значительно расширился. У нее стали бывать политики, ученые и писатели. Салон посещали все, кого его завсегдатаи находили интересным. Ноэлли была не только хозяйкой салона, но и его основной достопримечательностью. Всем хотелось поговорить с ней, поскольку она задавала умные вопросы и помнила полученные на них ответы. От политических деятелей Ноэлли узнавала о политике, от крупных банкиров - о финансах. Один из ведущих искусствоведов познакомил ее с художественной жизнь Франции, и через некоторое время она уже знала всех известных художников, живущих в этой стране. О винах ей рассказал главный винодел барона Ротшильда, а Корбюзье научил ее разбираться в архитектуре. У Ноэлли были лучшие в мире наставники, которые обрели в ее лице красивую и благодарную ученицу. Она умела слушать и все схватывала на лету. Арману Готье казалось, что он видит принцессу в общении с ее министрами, но ему и в голову не приходило, что здесь он вплотную подошел к пониманию характера Ноэлли, который навсегда останется для него загадкой. Время шло, и Готье стал чувствовать себя спокойней. Он полагал, что Ноэлли уже встретилась со всеми, кто мог бы представлять для нее интерес, и никем из них не увлеклась. Однако ей еще предстояло познакомиться с Константином Демирисом. Константин Демирис правил империей, размерами и могуществом превосходящей большинство стран мира. У него не было ни титула, ни официальной должности, но он регулярно покупал и продавал премьер-министров, кардиналов, послов и королей. Он входил в тройку богатейших людей мира и обладал фантастической властью. Демирис владел самым большим торговым флотом, транспортной авиакомпанией, газетами, банками, сталелитейными заводами и золотыми рудниками. Он повсюду запустил свои щупальца, мертвой хваткой вцепившись в экономику десятка стран. Он имел одну из богатейших в мире коллекций произведений искусства, собственный авиапарк и десятки квартир и вилл в различных уголках земного шара. Это был смуглый широкоплечий человек с могучей грудной клеткой, толстым греческим носом и умными оливково-черными глазами. Он не интересовался одеждой и тем не менее всегда входил в число самых элегантно одетых мужчин. Поговаривали, что у него более пятисот костюмов. Где бы Демирис не находился, он всегда шил одежду на заказ: костюмы - в Лондоне у "Хоуэз энд Кэртис", сорочки - в Риме у "Бриони", обувь - в Париже у "Далье Гранд", а галстуки - в десятках стран. Демирис обладал редким даром притягивать к себе людей. Когда он где-нибудь появлялся, даже люди, не имевшие о нем представления, невольно оборачивались и смотрели на него. Газеты и журналы всего мира широко освещали его деятельность в сфере бизнеса и печатали массу сплетен о его личной жизни. Пресса без конца цитировала его. Например, на вопрос одного из репортеров, помогают ли Демирису друзья в достижении успеха, он ответил: "Друзья нужны, чтобы добиться успеха. Для достижения небывалого успеха нужны враги". Однажды его спросили, сколько у него служащих. У меня нет служащих, пояснил Демирис, только прислужники; когда имеешь столько власти и денег, бизнес превращается в религию, а конторы - в храмы. Он воспитывался в греческой православной церкви, но о религии, приобретшей организованные формы, отозвался так: во имя любви совершалось в тысячу раз больше преступлений, чем во имя ненависти. Все знали, что он женат на дочери потомственного греческого банкира, что жена Демириса - привлекательная, элегантная дама и что, отправляясь на очередную увеселительную прогулку на своей яхте или развлекаясь на собственном острове, он редко берет с собой жену. В таких случаях ее заменяет красивая актриса, балерина или другая понравившаяся ему женщина. Любовные похождения Демириса были не менее увлекательны, чем его рискованные финансовые предприятия. Он переспал с десятком кинозвезд, женами своих лучших друзей, пятнадцатилетней писательницей, молодыми вдовушками, и даже ходили слухи, что однажды ему предложила себя группа монашенок, которой понадобились деньги на строительство женского монастыря. О Демирисе было написано пять-шесть книг, но ни одной из них не удалось раскрыть его характера или объяснить причину его успеха. Будучи одним из самых известных общественных деятелей в мире, Демирис тщательно оберегал свою личную жизнь от постороннего вмешательства. Он лишь умело использовал укоренившийся в сознании общественности образ для сокрытия своей подлинной сущности. У него были десятки друзей из самых разных слоев общества, но он так и остался для них загадкой. Достоянием общественного мнения стали только основные факты его биографии. Демирис начал свой жизненный путь в Пирее в семье портового грузчика, у которого, помимо него, было еще тринадцать детей. Семья жила впроголодь, и приходилось драться за каждый лишний кусок. Демирис всегда претендовал на большее, чем остальные, и добивался этого силой. Уже в раннем детстве он приучился подсчитывать все. Он знал число ступенек, ведущих к Парфенону, за сколько минут можно дойти до школы, количество судов, стоящих в порту в тот или иной день. В его юном уме время автоматически делилось на промежутки, и он научился беречь его. В результате без особых усилий Демирис добился многого. У него проявился природный талант организатора, и он использовал его даже в мелочах. Все превращалось у Демириса в своеобразную игру, сводившуюся к тому, чтобы перещеголять умом окружающих. Сознавая, что он умнее большинства своих соперников, Демирис не страдал чрезмерным тщеславием. Если красивая женщина соглашалась лечь с ним в постель, он ни на секунду не тешил себя мыслью о том, что ей нравится его внешность или характер, но он никогда не позволял себе терзаться этим. Весь мир представляет собой огромный рынок, и каждый человек - либо продавец, либо покупатель. Он понимал, что одних женщин привлекали его деньги, других - власть и лишь очень немногих - его ум и воображение. Почти все встречавшиеся с ним люди пресл