певают поэты. Она подумала о Рисе, и ей захотелось плакать. Наспех одевшись, она ушла к себе. Когда на другое утро художник позвонил ей по телефону, Элизабет попросила экономку сказать, что ее нет дома. На следующий день Элизабет уехала назад в школу. Летела она на борту авиалайнера фирмы вместе с отцом и Рисом. Самолет, предназначенный для перевозки сотни пассажиров, был переоборудован в роскошную летающую гостиницу. В хвосте находились два просторных изящно оформленных спальных отделения с отдельными ванными комнатами и удобный рабочий кабинет, в средней части корабля гостиная, сплошь увешанная картинами, и прекрасно оборудованная кухня впереди, рядом с кабиной пилотов. Элизабет про себя называла этот авиалайнер волшебным ковром-самолетом. Мужчины почти всю дорогу говорили о делах. Когда Рис немного освободился, они с Элизабет сыграли партию в шахматы. Партия закончилась вничью, и, когда Рис сказал: "Я поражен", она зарделась от удовольствия. Быстро пролетели последние месяцы школьной жизни. Пора было подумать о будущем. На память пришел вопрос, заданный Рисом: "А чем хотели бы заняться потом?" Она и сейчас не смогла бы на него ответить. Под влиянием старого Сэмюэля Элизабет новыми глазами стала смотреть на дело своей семьи, и ей ужасно хотелось принять в нем посильное участие. Но какое именно? Может быть, начать с помощи отцу? Она помнила легенды о своей матери, которая слыла великолепной хозяйкой, и в этом качестве была незаменимой помощницей для Сэма. Теперь она займет ее место. И это будет началом. 14 Свободной рукой шведский посол оглаживал зад Элизабет, но она плавно кружась с ним в вальсе, старалась не замечать этого; ее глаза оценивающе оглядели элегантно одетых гостей, оркестр, слуг в ливреях, буфет, ломившийся от разнообразных экзотических блюд и тонких вин, и она мысленно похвалила себя: Вечер удался на славу!" Прием проходил в бальном зале их поместья на Лонг-Айленде. На прием было приглашено двести особо важных для "Роффа и сыновей" персон. Неожиданно Элизабет почувствовала, что посол очень сильно начинает прижиматься, пытаясь возбудить ее. Языком он тихонько прикоснулся к ее уху и прошептал: - Вы прекрасно танцуете. - Вы тоже, - улыбаясь сказала Элизабет и, неожиданно сбившись с такта, оступилась и острым каблуком бальной туфли, как бы нечаянно, сильно наступила ему на ногу. - Ради бога, простите, ваше превосходительство, - с деланным раскаянием воскликнула Элизабет, - позвольте я принесу вам чего-нибудь выпить. И она оставила его, легко скользя меж танцующих пар, направляясь к бару, по пути проверяя, все ли на месте и все ли довольны. Поскольку отец во всем требовал совершенства, Элизабет, будучи к этому времени хозяйкой уже свыше ста его официальных приемов и встреч, никогда, даже на минуту, не позволяла себе расслабиться. Каждая встреча была событием, премьерой с десятками непредсказуемых мелочей, любая из которых могла преподнести неприятный сюрприз. Но никогда она не была так счастлива. Сбылась мечта ее юности стать близким другом отца, стать полезной ему, сознавать, что он нуждается в ней. Она примирилась с тем, что нужда эта была лишена личностного отношения, что ценилась не она сама, а то, какой вклад она вносила в дело развития фирмы. Ибо это был единственный критерий, по которому Сэм оценивал людей. Элизабет достойно заполнила брешь, зиявшую со времени смерти ее матери: она стала хозяйкой всех его официальных раутов. Но будучи очень умным и наблюдательным человеком, она многому и научилась. А учиться было чему: вместе с отцом она бывала на деловых встречах в самолетах, гостиницах, заводах, посольствах и дворцах. Она видела, как отец умело распоряжается данной ему властью, как, ворочая миллиардами долларов, покупая или продавая, строя или разрушая, не упускает из виду никакой мелочи. "Рофф и сыновья" представлялись ей огромным рогом изобилия, и она видела, как мудро и щедро отец одаривает из него друзей и мастерски оберегает богатства концерна от врагов. Это был восхитительный мир интереснейших людей, и Сэм Рофф царил в нем на правах владыки. Оглядывая зал, Элизабет заметила у бара Сэма, беседовавшего с Рисом, каким-то премьер-министром и сенатором из Калифорнии. Поймав взгляд Элизабет, отец поманил ее пальцем. Она пошла к нему, вспоминая на ходу, как все это начиналось. После окончания школы она вернулась домой. Ей тогда исполнилось восемнадцать лет. В это время их домом была квартира на "Бикман плейс" в Манхэттене. Вместе с отцом в квартире находился Рис. Она почему-то знала, что он там будет. В мыслях он всегда был с ней, и в моменты отчаяния и уныния она вызывала его образ из потаенных глубин памяти, и он согревал ее и скрашивал одиночество. Вначале это казалось невозможным. Пятнадцатилетняя девочка и двадцатипятилетний мужчина. Десять лет разницы растягивались в сотню лет. Но волшебным образом в восемнадцать лет эта математическая разница преобразилась и перестала служить препятствием. Словно она росла быстрее, чем старился Рис. Когда она вошла в библиотеку, где они сидели и беседовали, оба мужчины встали. Отец рассеяно бросил: - А, Элизабет. Только что прибыла? - Да. - Та-ак. Стало быть, закончила школу. - Да, папа. - Прекрасно. Приветствие было окончено. Улыбаясь, навстречу ей шел Рис. Видно было, что он искренне рад видеть ее. - Ты чудесно выглядишь, Лиз. Как прошла церемония? Сэм хотел сам туда приехать. Но не смог вырваться. Он говорил то, что должен был сказать отец. Элизабет злило, что чувствует себя уязвленной. Это не потому, что отец не любил ее, говорила она себе, просто он был более предан тому миру, где ей не было места. Сына он бы позвал в этот мир, дочь же там ему была не нужна. Дочь не укладывалась в корпоративную схему. - Простите, что отрываю вас от дела. Он направился к двери. - Одну минуточку, - сказал Рис, затем обернулся к Сэму. - Лиз прибыла как раз вовремя. Кто же, если не она, поможет нам устроить прием в субботу? Сэм внимательно посмотрел на Элизабет, как бы заново оценивая ее. Она была очень похожа на мать. Та же красота, та же естественность в движениях и облике. В глазах его мелькнула заинтересованность. Ему до этого и в голову не приходило, что его дочь может стать движимым имуществом "Роффа и сыновей". - У тебя есть вечернее платье? Элизабет удивленно взглянула на отца. - Я... - Не важно. Иди и купи. Сможешь организовать прием? Элизабет взяла себя в руки. - Естественно, смогу. Разве не для того ее посылали в закрытую швейцарскую школу? Уж там постарались привить воспитанницам самые изысканные манеры. - Смогу, конечно. - Хорошо. Я пригласил несколько человек из Саудовской Аравии. Будет примерно... Он взглянул на Риса. Рис улыбнулся Элизабет и сказал: - Человек сорок, плюс-минус несколько. - Все будет в порядке, - самонадеянно заявила Элизабет. Худшего провала еще никогда не было в ее жизни. На первое Элизабет заказала шефу закуску из крабов, на второе cassoulets, поданное к столу с тщательно отобранными ею марочными винами. К ее несчастью, cassoulets включает в себя свинину, арабы же ее, ровно как и всяких ракообразных, не едят. Воздерживаются они и от алкогольных напитков. Гости только смотрели на пищу, но не притрагивались к ней. Элизабет сидела во главе огромного стола на противоположном от своего отца конце ни жива, ни мертва от смущения. Положение спас Рис Уильямз. Он быстро встал, ненадолго скрылся в кабинете и куда-то позвонил. Затем вернулся в обеденный зал и, пока официанты убирали стол, занимал гостей забавными рассказами и побасенками. Спустя, казалось, мгновение, вдруг словно из ниоткуда возникли тяжелые тележки с провизией, и на столе появились различные блюда. Кускус из крупы, приготовленный на пару мясного бульона, барашек en brochette, рис, горы цыплят-табака, жареной рыбы, которых сменили сладости, сыр и свежие фрукты. Все были довольны, кроме Элизабет. Она до того расстроилась, что вообще не могла притронуться к пище. Всякий раз поглядывая в сторону Риса, она видела на себе его заговорщически улыбающиеся глаза. Элизабет не могла себе объяснить, почему ее коробило от мысли, что Рис не только оказался свидетелем ее провала, но и что именно он выручил ее из беды. Когда прием наконец завершился и последние гости под утро разъехались по домам, Элизабет, Сэм и Рис оказались в гостиной. Рис разливал по бокалам бренди. Набрав в грудь побольше воздуха, Элизабет повернулась к отцу. - Мне ужасно стыдно за обед. Если бы не Рис... - Думаю, что в следующий раз у тебя все будет о'кей, - невозмутимо сказал Сэм. И оказался прав. С этого момента, когда Элизабет организовывала прием, независимо от количества приглашенных - четверых или четырех сотен, - она внимательно изучала их вкусы, что им нравилось или, наоборот, что не нравилось, что они ели и пили и чего не ели и не пили, как развлекались. На каждого приглашенного она заводила особую карточку. Гостям льстило, когда они замечали, что им предлагают любимый сорт бренди, вина или виски или угощают любимыми сигаретами. С каждым из них Элизабет обсуждала именно те вопросы, которые их больше всего занимали. Рис бывал на большинстве из этих приемов и всякий раз появлялся на них с новой красивой девушкой. Элизабет всех их ненавидела и пыталась им подражать. Если Рис приводил девушку, у которой волосы были заколоты сзади, Элизабет немедленно делала себе такую же прическу. Она пыталась вести себя так, как вели себя его избранницы, одеваться так, как одевались они. Но на Риса, это, видимо, не производило никакого впечатления. Он, казалось, ничего этого не замечал. Расстроенная, Элизабет, решила быть самой собой. В то утро, когда ей исполнился двадцать один год, отец сказал ей за завтраком: - Закажи на вечер билеты в театр. После этого отужинаем в "Двадцать первом". "Он помнит!" - подумала Элизабет, и сердце ее радостно забилось. Но отец продолжал: - Нас будет двенадцать человек. Мы будем работать над боливийским контрактом. Она не напомнила ему о дне рождения. Пришло, правда, несколько поздравительных телеграмм от бывших одноклассниц. И все. Ничего необычного, по крайней мере, до шести часов вечера не произошло, когда на ее имя вдруг прибыл огромный букет цветов. Элизабет была уверена, что это подарок отца. Но карточка гласила: "Прекрасной леди в прекрасный день". Внизу стояла подпись: "Рис". В семь часов вечера, уходя в театр, отец заметил букет, сказал рассеянно: - Что, поклонник объявился? Элизабет подмывало сказать, что букет - подарок ко дню рождения, но что проку? Бессмысленно напоминать тому, кого любишь, что сегодня день твоего рождения. Когда отец уехал, стало пусто и надо было как-то провести вечер. Двадцать первый год жизни всегда казался ей каким-то очень важным рубежом. Год совершеннолетия, обретения свободы, превращения в женщину. Вот он и настал, этот волшебный день, но она чувствовала себя так же, как год или два тому назад. Почему он не вспомнил? Интересно, вспомнил бы он, если бы она была сыном, а не дочерью? Неслышно возник дворецкий, спросил, не подавать ли обед. Есть Элизабет не хотелось. Она чувствовала себя всеми покинутой и одинокой. Знала, что жалеет себя, но жалость простиралась дальше, чем сегодняшний, неотпразднованный день рождения. В нем слились все одиноко проведенные дни рождения в прошлом, все страдания несчастного ребенка, выросшего без материнской ласки, до которого никому нет дела. В десять часов вечера, когда она уже переоделась в ночную сорочку и сидела одна с потушенными огнями в гостиной, чей-то голос сказал: - С днем рождения! Вспыхнул свет, на пороге стоял Рис. Он подошел к ней и сказал с укоризной: - Так дело не пойдет. Разве так следует отмечать свое совершеннолетие или таких дней у тебя будет еще много? - Я... я думала, ты с отцом в театре? - смущенно сказала Элизабет. - Я и был там. Он сказал, что ты сидишь дома одна. Одевайся, мы едем ужинать. Элизабет отрицательно покачала головой. Она не желала, чтобы до нее снисходили. - Спасибо, Рис. Я не голодна. - А я голоден, я есть один не могу. Даю тебе пять минут на одевание, или поедешь, в чем одета. В вагоне-ресторане на Лонг-Айленде они заказали гамбургеры, острый красный перец, жареный лук по-французски и крепкое пиво и все время, пока ели, говорили, и этот ужин показался Элизабет в тысячу раз вкуснее и интереснее, чем тот их ужин в "Максиме". Рис уделил ей все свое внимание, и она поняла, почему он так нравился женщинам. Не только потому, что был дьявольски красив. А потому еще, что ему самому нравилось ухаживать за женщинами, он их искренне любил, и они платили ему той же монетой. С ним Элизабет чувствовала себя единственной женщиной, ради которой он готов был забыть все на свете. Оттого-то думала Элизабет, женщины и сходят по нему с ума. Рис немного рассказал ей о своем детстве в Уэльсе, и в его устах оно выглядело забавным, чудным и наполненным самыми невероятными приключениями. - Я сбежал из дому, - рассказывал Рис, - потому что желал все увидеть, все испробовать. Я хотел быть всеми теми, с кем сталкивала меня судьба. Мне было слишком мало _м_е_н_я _с_а_м_о_г_о_. Может, тебе это непонятно? О, как ей это было близко и понятно! - Я работал в парках и на пляжах, а однажды летом устроился катать туристов на кораблях по Розили, и... - Стоп, стоп, стоп, - перебила его Элизабет. - Что такое Розили и что такое коракль? - Розили - это быстрая, бурная речушка с массой опасных порогов и стремнин. Коракли - это каноэ, сделанные из дощатых остовов, обитых водонепроницаемыми звериными шкурами, в Уэльсе ими пользовались еще до римских завоеваний. Ты бывала когда-нибудь в Уэльсе? Она отрицательно покачала головой. - Тебе там понравится. Она в этом не сомневалась. - В долине Ниты есть водопад, красивее которого в мире не найти. А какие прелестные уголки: Абериди и Кербуади, Портклес и Ллангвм Учаф. - Непонятные слова звучали как музыка. - Это дикая, непокоренная страна, полная волшебных неожиданностей. - Но все же ты сбежал оттуда. Рис улыбнулся и сказал: - Меня толкала жажда. Я хотел владеть миром. Но он не сказал ей, что жажда эта и поныне не была утолена. В течение трех последующих лет Элизабет стала для отца просто незаменимой. В ее задачу входило делать его жизнь комфортабельной, чтобы он мог заниматься главным в ней - делом. То, как она сможет справиться со своей задачей, полностью зависело от нее самой. Она сама увольняла и набирала слуг, готовила к его визиту и закрывала после его отъезда различные дома, которые ему были в тот или иной момент необходимы, организовывала и руководила всеми его официальными приемами. Более того, она стала его глазами и ушами. После какой-либо деловой встречи Сэм обычно спрашивал мнение Элизабет о том или ином собеседнике или объяснял ей, почему во время встречи поступил так, а не иначе. На ее глазах он принимал решения, которые затрагивали жизни сотен людей и вовлекали в оборот сотни миллиардов долларов. Она была свидетелем, как главы государств просили Сэма Роффа дать согласие на открытие у них одного из своих заводов или умоляли его в тех случаях, когда он хотел закрыть завод, не делать этого. После одной из таких встреч Элизабет сказала: - В это трудно поверить. Но у меня такое впечатление, что ты руководишь целым государством. Отец рассмеялся и ответил: - Прибыли "Роффа и сыновей" превышают доходы большинства стран мира. Во время поездок с отцом она заново перезнакомилась со всеми членами семьи Роффов, своими кузинами и кузенами, их мужьями и женами. В юности Элизабет виделась с ними во время праздников, когда они собирались в одном из домов отца или когда во время коротких школьных каникул она ездила в гости к кому-либо из них. Самыми веселыми, общительными и дружелюбными были Симонетта и Иво Палацци. С Иво Палацци Элизабет всегда чувствовала себя особой женского пола. Иво заведовал итальянским филиалом "Роффа и сыновей" и делал это весьма успешно. Он легко сходился с людьми, и они любили иметь с ним дело. Элизабет запомнила слова своей одноклассницы, которая познакомилась с Иво: - Знаешь, почему мне нравится Иво? Потому что он очаровашка. Это было точно подмечено: очаровашка! В Париже Элизабет встречалась с Эленой Рофф-Мартель и ее мужем Шарлем. Элизабет так и не смогла сблизиться с Эленой и всегда чувствовала себя немного натянуто в ее присутствии, хотя Элена неплохо относилась к ней. Стена холодной непроницаемости, окружавшая ее кузину, так и осталась неразрушенной. Шарль являлся главой французского филиала "Роффа и сыновей". Он был знающим и компетентным работником, но отец не раз говорил в присутствии Элизабет, что ему не хватает напористости. Он был хорошим исполнителем приказов, но их инициатором - никогда. Сэм, однако, не трогал его, так как французский филиал фирмы все же процветал. Элизабет подозревала, что в этом успехе не последняя роль принадлежит Элене Рофф-Мартель. Нравились Элизабет Анна Рофф-Гасснер и ее муж Вальтер. Элизабет знала семейную сплетню, что Анна Рофф вышла замуж за человека по положению ниже себя. Вальтер Гасснер считался в семье паршивой овцой, охотником за приданным, женившемся ради денег на женщине много лет старше себя, да к тому же некрасивой. С последним Элизабет не была согласна. Анна представлялась ей застенчивой, чуткой натурой, немного не от мира сего и напуганной жизнью. Вальтер понравился Элизабет с первого взгляда. Он был похож на кинозвезду, но в нем не было ни чванства, ни пустозвонства. Он казался по-настоящему влюбленным в Анну, и Элизабет отказывалась верить ужасным слухам, которые о нем ходили. Из всех своих родственников Элизабет больше всего полюбила Алека Николза. Его мать, Рофф по происхождению, вышла замуж за сэра Джорджа Николза, баронета. Именно к Алеку, когда ей бывало трудно, обращалась за помощью Элизабет. Он казался девочке, возможно, потому что был чутким и мягким человеком, ее ровней, и это очень льстило самолюбию Алека. Он всегда уважительно обращался с Элизабет, всегда готов был прийти ей на помощь или дать дельный совет. Элизабет помнила, как однажды, в момент полнейшего отчаяния, она решила убежать из дому. Уже запаковав в чемодан свои вещи, она решила позвонить Алеку в Лондон, чтобы попрощаться. У него в это время шло совещание, но он не бросил трубку и проговорил с Элизабет более часа. Таким был сэр Алек Николз. Но не такой была его жена Вивиан. Там, где Алек был великолепным и заботливым, она была себялюбкой и пренебрежительной к людям. Более эгоистичной женщины Элизабет никогда не доводилось встречать. Много лет тому назад приехав на уик-энд в их поместье в Глостершире, Элизабет отправилась на пикник. Начался дождь, и ей пришлось вернуться домой раньше, чем предполагалось. В дом она вошла с черного входа и, когда пробегала через прихожую, услышала громкие голоса, доносившиеся из кабинета. - Мне надоело быть нянькой, - кричала Вивиан. - Бери свою драгоценную племянницу и сам возись с ней. Я еду в Лондон, у меня там назначена встреча. - Ну так отмени ее, Вив. Ребенок у нас пробудет еще один день, и она... - А мне начхать! Мне хочется сегодня мужика, и я его получу! - Вивиан, как тебе не стыдно! - Можешь заткнуть себе жопу своим стыдом! И не суйся больше в мою жизнь! С этими словами Вивиан вылетела из кабинета и, наткнувшись на остолбеневшую Элизабет, просюсюкала: - Так быстро вернулась, крошка? И не говоря больше ни слова, вихрем пронеслась вверх по лестнице. В дверях кабинета показался Алек. - Зайди, Элизабет. Нехотя она вошла в кабинет. Лицо Алека горело от стыда. Элизабет ужасно хотелось его как-нибудь утешить, но она не знала, как это сделать, чтобы не обидеть его. Алек подошел к длинному, узкому старинному столу, взял трубку, набил ее табаком и медленно стал раскуривать. Элизабет казалось, что он занимается этим целую вечность. - Ты должна понять Вивиан. - Это не мое дело, Алек, - начала Элизабет, - я... - В каком-то смысле и твое. Ведь мы - единая семья. Я не хочу, чтобы ты плохо думала о ней. Элизабет ушам своим не поверила. Алек пытался обелить свою жену. И это после того, что она только что слышала своими собственными ушами! - Иногда в браке, - медленно сказал Алек, - у мужа и жены могут быть разные потребности. - После неловкой паузы, словно найдя нужные слова, он добавил: - Я не хочу, чтобы ты плохо думала о Вивиан, потому что я... не в силах удовлетворять некоторые ее нужды. Но она-то в этом не виновата. - Она часто уходит к другим мужчинам? - вырвалось у Элизабет. - Боюсь, что да. От этих слов Элизабет пришла в ужас. - Ну тогда брось ее! Он улыбнулся своей мягкой улыбкой. - Я не могу бросить ее, девочка моя. Видишь ли, я ее люблю. На следующий день Элизабет вернулась в школу. С этого времени Алек стал ей ближе всех остальных. Вот уже некоторое время Элизабет с беспокойством смотрела на своего отца. Что-то явно тревожило и огорчало его, но Элизабет не могла взять в толк, что именно. Когда она напрямую спросила его об этом, он уклончиво ответил: - Одна маленькая неувязочка. Вот разберусь, в чем дело, тогда скажу. Он стал скрытен, и Элизабет уже не могла, как раньше, копаться в его личных бумагах. Когда он сказал ей: "Завтра улетаю в Шамони, в горы", она очень обрадовалась. Она знала, что ему нужен отдых. Он выглядел усталым, похудел и осунулся. - Я закажу тебе билет, - сказала Элизабет. - Не беспокойся. Уже заказан. Это было так не похоже на него. На следующее утро он вылетел в Шамони. В этот день она его видела в последний раз. В затемненной спальне Элизабет переживала прошлое. Она не могла свыкнуться с мыслью, что отца больше нет на свете, ведь он был такой жизнелюб. Он был последним, если не считать ее, кто сохранил семейную фамилию Роффов. Что же теперь станется с фирмой? Отец был обладателем контрольного пакета акций. Интересно, кому он его завещал? Во второй половине следующего дня Элизабет получила исчерпывающий ответ на этот вопрос. В доме появился личный адвокат Сэма. - Я захватил с собой копию завещания, оставленного вашим отцом. Понимаю, что сейчас не время говорить об этом, но считаю своим долгом немедленно уведомить вас, что вы единственная его наследница. Это означает, что контрольный пакет акций "Роффа и сыновей" находится в ваших руках. В это трудно поверить. Не станет же _о_н_а _л_и_ч_н_о_ управлять концерном! - Почему? - спросила она. - Почему у меня? Адвокат немного замялся, потом сказал: - Могу я быть откровенным, мисс Рофф? Ваш отец был относительно молод. Уверен, он надеялся еще долго прожить. Со временем, полагаю, он бы составил другое завещание и назначил бы сам своего преемника на пост президента фирмы. Но, видимо, он еще не успел решить, кого именно оставить. - Адвокат пожал плечами. - Но это все из области предположений. Реально же то, что теперь контрольный пакет акций в ваших руках. Вам решать, что с ним делать и кому его передать. - Он несколько мгновений испытующе смотрел на нее, потом продолжил: - В Совет директоров "Роффа и сыновей" еще никогда не входила женщина, но, как бы там ни было, именно вам придется занять теперь в нем место своего отца. В ближайшую пятницу в Цюрихе состоится экстренное совещание Совета. Вы сможете на нем присутствовать? Сэм наверняка хотел бы, чтобы она непременно была там. И старик Сэмюэль желал бы того же. - Непременно, - ответила адвокату Элизабет. КНИГА ВТОРАЯ 15. ПОРТУГАЛИЯ. СРЕДА, 9 СЕНТЯБРЯ - ПОЛНОЧЬ В спальне, арендованной квартиры на Руа дос Бомберос, одной из извилистых, мрачных улочек в трущобах Альто Эсторил, шли съемки эпизода фильма. В комнате находилось четверо. У кинокамеры оператор, на кровати двое занятых в эпизоде актеров: мужчина средних лет и молодая блондинка с великолепной фигурой. На ней ничего не было, кроме ярко-красной ленты, повязанной на шее. Мужчина был огромен: с модными плечами борца, мускулистой, бочкообразной, до неприличия безволосой грудью. Его член, даже в состоянии покоя, казался огромным. Четвертым в комнате находился зритель, сидевший в темном углу в надвинутой на лоб широкополой шляпе и черных очках. Оператор вопросительно посмотрел в его сторону, и тот кивнул. Оператор нажал на кнопку, и камера застрекотала. - Внимание. Начали! - скомандовал он актерам. Мужчина встал на колени рядом с блондинкой, и та взяла его пенис в рот. Он тотчас начал вставать. Блондинка вынула его изо рта и сказала: - Боже, до чего же он огромен! - Суй его в нее! - приказал оператор. Мужчина улегся на блондинку и сунул пенис промеж ее ног. - Осторожнее, милок. - Тон ее был резким и раздраженным. - Делай вид, что тебе это нравится. - Как? Он же размером с е... арбуз. Зритель, подавшись вперед, не отрываясь следил за каждым движением пары. Девушка сказала: - Боже, до чего же хорошо. Только ради бога, беби, не спеши. Зритель, глядя на кровать, задышал чаще и прерывистее. Девушка была третьей по счету, и во много раз красивее, чем предыдущие. Вскрикивая, она теперь металась в постели из стороны в сторону. - О-о, только не останавливайся! Она обхватила бедра мужчины и с силой притянула его к себе. Ритм ее партнера стал более мощным и интенсивным, он словно наносил ей своим телом частые, сильные удары. Ее движения убыстрились, ногти впились в голую спину мужчины. - О-о, - стонала она. - О, я кончаю. Оператор оглянулся на зрителя, и тот, сверкая глазами за черными стеклами, утвердительно кивнул. Девушка в тисках своего блаженства и неистового безумства, даже не расслышала, что он сказал. Когда наслаждение, волной накатившее на нее, отразилось в счастливой улыбке на ее лице и тело задрожало мелкой трепетной дрожью, огромные руки мужчины сомкнулись на ее горле и стали стискивать его, не давая ей дышать. Она сначала с недоумением подняла на него глаза, но когда осознала, что происходит, они вдруг наполнились ужасом. В мозгу зрителя звенело: "Вот этот миг! Боже мой! Какие глаза!" В глазах ее застыл ужас. Она безуспешно пыталась оторвать от своего горла стиснувшие его стальные пальцы. Тело ее еще содрогалось в блаженных спазмах сексуального наслаждения, и судороги оргазма и судороги предсмертной агонии слились воедино. Тело зрителя было покрыто потом. Возбуждение до краев переполняло его. Девушка умирала в миг наивысшего блаженства жизни, глядя прямо в глаза смерти. И это было прекрасно! Но вот наступил конец. Зритель, тяжело и прерывисто дыша, изнемогший от наслаждения, устало откинулся на стуле. Девушка была наказана. Зритель чувствовал себя богом. 16. ЦЮРИХ. ПЯТНИЦА, 11 СЕНТЯБРЯ - ПОЛДЕНЬ Главная штаб-квартира "Роффа и сыновей" раскинулась на шестидесяти акрах земли вдоль Шпреттенбах на западной окраине Цюриха. Административное, в двенадцать этажей здание возвышалось над жавшимися к нему снизу постройками для научных исследований, производственными цехами, экспериментальными лабораториями, складами и сетью подъездных железнодорожных путей. Это был мозговой центр обширной империи "Роффа и сыновей". Вестибюль здания, окрашенный в зеленые и белые тона, был обставлен ультрасовременной датской мебелью. За стеклянной конторкой сидела женщина-администратор, и тех, кого она впускала внутрь здания, обязательно сопровождали специальные служащие. Справа, в глубине вестибюля, располагалось несколько пассажирских лифтов и специальный экспресс-лифт для президента концерна. В это утро экспресс-лифт с небольшими промежутками поднимал наверх членов Совета директоров. В течение последних нескольких часов самолетами, вертолетами и на лимузинах они прибыли сюда из различных частей света и теперь все вместе находились в просторном, отделанном дубом конференц-зале: сэр Алек Николз, Вальтер Гасснер, Иво Палацци и Шарль Мартель. Единственным из присутствующих в зале, кто не являлся членом Совета, был Рис Уильямз. На столике в изобилии стояли закуски и напитки, но никто к ним не притрагивался. Все они нервничали, были напряжены, и каждый был занят своей собственной проблемой. В зал вошла Кэйт Эрлинг, немолодая, но энергичная и знающая свое дело швейцарка. - Прибыла машина мисс Рофф. Глаза ее быстро обежали зал, чтобы удостовериться все ли на месте - ручки, блокноты, полны ли серебряные графины с водой, поставленные на стол перед каждым из членов Совета, приготовлены ли сигареты, пепельницы и спички. Кэйт Эрлинг в течение пятнадцати лет была секретарем Сэма Роффа. То, что он был мертв, не могло служить для нее причиной безответственного отношения к своим обязанностям. Удовлетворенная, она кивнула головой и удалилась. Внизу перед административным зданием остановился лимузин, и из него вышла Элизабет Рофф. На ней был строгих линий черный костюм и белая блузка. На лице полностью отсутствовала косметика. Она выглядела явно моложе своих двадцати четырех лет, очень хрупкой и легко ранимой. Пресса уже ждала ее. Едва она направилась в сторону здания, как со всех сторон ее тотчас обступили теле-, радио-, и газетные репортеры с фотоаппаратами и микрофонами. - Представитель "L'Europeo", мисс Рофф. Хотелось бы узнать, кто, по вашему мнению, займет в концерне место вашего отца, в связи... - Взгляните сюда, мисс Рофф. Улыбнитесь-ка нашим читателям. - Ассошиэйтед Пресс, мисс Рофф. Что вам известно о завещании отца? - "Нью-Йорк дейли ньюз". Ваш отец, насколько нам известно, был опытным альпинистом. Выяснилось, каким образом... - "Уолл-стрит джорнел". Не могли бы вы рассказать более подробно о финансовом состоянии концерна? - Представитель "Лондон таймз". Мы собираемся поместить большой материал о "Рофф и... Элизабет с трудом, с помощью трех охранников, налево и направо расталкивающих репортеров, пробивалась сквозь толпы к вестибюлю. - Еще один снимочек, мисс Рофф... Элизабет уже скрылась в лифте. Двери автоматически сомкнулись. Она глубоко вздохнула и огорченно подумала: "Сэм мертв, что им всем от меня надо?" Несколько секунд спустя Элизабет уже входила в конференц-зал. Первым ее приветствовал Алек Николз. Застенчиво притянув ее к себе, он сказал: - Прими мое самое глубокое соболезнование, Элизабет. Это поразило нас как громом. Мы с Вивиан пытались дозвониться к тебе, но... - Я знаю. Спасибо, Алек. И за письмо спасибо. Подошел Иво Палацци и поцеловал ее в обе щеки. - Что я могу сказать, cara? Ты-то хоть в порядке? - Да, все в норме. Спасибо, Иво. - Она обернулась. - Привет, Шарль. - Элизабет, мы с Эленой просто места себе не находим. Можем ли мы чем-нибудь... - Спасибо. К Элизабет подошел Вальтер Гасснер и, смущаясь, сказал: - Анна и я выражаем тебе глубокое соболезнование в связи с кончиной отца. Она не желала быть здесь, где все, буквально каждая мелочь, так живо напоминало ей об отце. Ей хотелось убежать, поскорее остаться одной. Рис Уильямз стоял немного в стороне, внимательно наблюдая за выражением лица Элизабет. "Если они сейчас же не прекратят, - подумал он, - она этого не выдержит и расплачется". Он плечом двинулся сквозь их плотно стоявшую группу, протянул ей руку и сказал: - Привет, Лиз. - Привет, Рис. В последний раз она видела его, когда он принес ей весть о смерти Сэма. А казалось, что прошло несколько лет или всего несколько секунд. Однако с тех пор не прошло и недели. Рис понимал, как трудно Элизабет сохранять самообладание. И потому деловито сказал: - Поскольку все в сборе, предлагаю незамедлительно начать. - Он улыбнулся. - Это не займет много времени. Она благодарно улыбнулась ему. Мужчины заняли свои места за большим, прямоугольной формы дубовым столом. Рис подвел Элизабет к месту президента во главе стола и пододвинул ей стул. "Стул отца", - мелькнуло в голове у Элизабет. Здесь он сидел в качестве бессменного представителя всех совещаний. Шарль сказал: - Так как у нас нет... - Он спохватился и обернулся к Алеку. - Отчего бы вам не повести это совещание? Алек оглядел всех присутствующих. Никто не возражал. - Хорошо. Он нажал на кнопку на столе, и с блокнотом в руке в конференц-зал вернулась Кейт Эрлинг. Закрыв за собой дверь, она села на стул и приготовилась писать. Алек заговорил: - Полагаю, что в данных обстоятельствах обойдемся без формальностей. Мы понесли тяжелую утрату. Но, - как бы извиняясь за то, что хочет сказать, он взглянул в сторону Элизабет, - самое главное сейчас - это показать всему миру, что "Рофф и сыновья" все так же сильны. D'accord. А то нас в прессе уже травят, как клопов, - угрюмо сказал Шарль. Элизабет быстро посмотрела в его сторону. - Почему? - Сейчас у фирмы масса неприятностей, Лиз - пояснил Рис. - Мы по уши увязли в судебной тяжбе, назначена правительственная комиссия по расследованию нашей деятельности, и некоторые банки оказывают на нас довольно сильное давление. Все это отрицательно сказывается на нашей репутации. Люди покупают лекарства, потому что доверяют фирме, которая их изготовляет. Если мы потеряем это доверие, мы потеряем клиентов. - И тем не менее у нас нет проблем, которые было бы невозможно разрешить. Главное - это немедленно реорганизовать фирму, - бодро заявил Иво. - Каким образом? - спросила Элизабет. - Продав часть акций на сторону, - ответил Вальтер. Шарль подхватил: - Тем самым мы сможем быстро погасить долги в банках, и у нас еще останется достаточно денег... Элизабет посмотрела в сторону Алека. - Ты тоже так думаешь? - Мы все так думаем, Элизабет. Она в задумчивости откинулась на спинку стула. Рис собрал кое-какие бумаги, лежавшие перед ним, поднялся со своего места и положил их перед Элизабет. - Я подготовил все необходимые документы. Требуется только твоя подпись. Элизабет мельком взглянула на лежащие перед ней бумаги. - Подпишу их, а дальше что? Заговорил Шарль: - Примерно с полдюжины международных брокерских фирм готовы сформировать консорциум, чтобы гарантировать размещение акций. Они согласятся на цены, которые назначим мы. Среди покупателей могут оказаться как крупные фирмы, так и частные лица. - Под крупными фирмами вы имеете в виду банки и страховые компании? - спросила Элизабет. Шарль утвердительно кивнул головой: - Именно их. - И они назначат своих директоров в Совет. - Это обычная практика. - Другими словами, именно они будут контролировать "Роффа и сыновей", - констатировала Элизабет. - Мы все также останемся в Совете, - вмешался Иво. Элизабет повернулась к Шарлю. - Вы сказали, что консорциум биржевиков готов немедленно вступить в дело. Шарль утвердительно кивнул головой. - Так почему же они до сих пор не сделали это? Он озадаченно посмотрел на нее: - Не понимаю, что вы имеете в виду? - Если все согласны, что для концерна лучшим выходом в создавшейся ситуации будет выдача его в руки посторонним, не имеющим к нашей семье никакого отношения, почему же это не было сделано раньше? Наступило неловкое молчание. Наконец Иво сказал: - Решение должно быть единогласным. Согласны должны быть все члены Совета без исключения. - Кто же был не согласен? - спросила Элизабет. На этот раз молчание было более длительным. Наконец Рис прервал его: - Сэм. И Элизабет вдруг поняла, что показалось ей странным и необъяснимым в первые минуты пребывания в этой комнате. Они все выражали ей свое соболезнование, говорили о том, как тяжело переживают ее утрату, о горе, переполнявшем их сердца, и в то же время атмосфера в конференц-зале была словно наэлектризована, чувствовалось едва скрытое возбуждение от... Странно, но самым адекватным определением этого состояния, подумала Элизабет, было выражение "близкая победа". У них уже были готовы все документы. "Требуется только твоя подпись". Но если решение, которого они добивались от нее, было единственно верным, почему же отец возражал против него? Этот вопрос она задала вслух. - У Сэма были свои соображения, - пояснил Вальтер. - Ваш отец иногда бывал очень несговорчив. "Как старый Сэмюэль", - подумала Элизабет. Никогда не следует впускать сытого лиса в курятник. В один прекрасный день он проголодается. Потому-то Сэм отказывался продавать акции на сторону. У него, видимо, были до этого веские основания. Заговорил Иво: - Поверь мне, cara, лучше оставь это дело нам. Тебе не понять всех его тонкостей. На что Элизабет спокойно возразила: - А понять хотелось бы. - Зачем забивать себе голову всякой ерундой? - вступил Вальтер. - Когда ваши акции будут проданы, вы получите огромную сумму денег - вам и за всю жизнь их не истратить. Можно куда угодно поехать и жить припеваючи до конца дней. Вальтер говорил правду. Какое ей до всего дело? Надо просто подписать все лежавшие перед ней листки и бежать отсюда. - Элизабет, мы напрасно теряем время. У тебя нет иного выбора, - нетерпеливо сказал Шарль. Но именно в это мгновение Элизабет поняла, что у нее есть выбор. Как был выбор и у отца. Либо она сбежит отсюда и позволит им делать с фирмой все, что вздумается, либо она останется и выяснит, почему они все так дружно хотят получить право продавать акции на сторону, почему так дружно давят на нее. И давление это было столь мощным, что она почти физически ощущала его на себе. Казалось, что все присутствующие мысленно внушали ей немедленно поставить свою подпись под документами. Она бросила взгляд в сторону Риса, пытаясь проникнуть в его мысли. Но выражение его лица было непроницаемым. Элизабет посмотрела на Кейт Эрлинг. Много лет она была секретарем Сэма. Элизабет очень бы хотелось поговорить с ней наедине. Все они выжидательно смотрели на Элизабет, ожидая ее решения. - Я не стану их подписывать, - заявила она. - Во всяком случае, не сейчас. Все ошеломленно уставились на нее. Воцарилась гробовая тишина. Наконец Вальтер выдавил из себя: - Я не понимаю, Элизабет. - Лицо его было пепельно-серого цвета. - Но у тебя нет другого выхода. Ты должна их подписать. - Вальтер прав. Ты должна это сделать, - зло проговорил Шарль. Они заговорили разом, возбужденно, сбивчиво, силясь бурным натиском слов заставить Элизабет изменить решение. - Но почему ты не желаешь их подписывать? - горячился Иво. Она не могла заявить им: "Потому что мой отец отказался это сделать. Потому что вы уж слишком торопите меня". Она инстинктивно чувствовала, что здесь что-то не так, какая-то тайна, и хотела во что бы то ни стало выяснить, в чем дело. Поэтому она просто сказала: - Мне нужно некоторое время, чтобы решить окончательно. Мужчины переглянулись. - А сколько времени, cara? - спросил Иво. - Пока не знаю. Я хотела бы взвесить все "за" и "против", оценить возможные последствия. - Черт побери, - взорвался Вальтер, - но мы же не можем... - Полагаю, Элизабет права, - перебив его, отрезал Рис. Все присутствующие оглянулись на него. Рис продолжал, как ни в чем не бывало: - Она имеет полное право лично разобраться в тех трудностях, которые переживает фирма, а затем уже принять решение. Его сло