нул. - Это будет грандиозная штука. - Я попросила его докладывать о ходе экспериментов мне лично. Внезапно руки Вальтера прекратили свое беспрестанное движение. Это было подобно крику. Он посмотрел на Элизабет и спросил: - Зачем вы это сделали? - Я не имела в виду вас обидеть, Вальтер. Я бы это сделала в любом случае, и с любым членом Совета. Просто я хочу вести дело, как сама считаю необходимым. Вальтер снова кивнул. - Понятно. Но руки так и остались спокойно лежать на столе. - У вас на это все права. Он через силу улыбнулся ей, и она заметила, с каким трудом ему это далось. - Элизабет, - сказал он. - На имя Анны записан пакет акций на огромную сумму. Она же не может получить за них ни гроша без вашего согласия. Но ей это очень необходимо. Я... - Простите меня, Вальтер, но я против того, чтобы в настоящее время позволить свободную продажу акций. Руки его снова нервно забегали. 24 Герр Юлиус Бадратт был тощим, сухоньким человеком, напоминавшим богомола, одетого в черный сюртук. Его словно нарисовала неумелая детская рука, таким он был схематично-угловатым. Ручки-спички, ножки-спички и недорисованная голова на тщедушном тельце. Он неподвижно сидел напротив Элизабет за огромным столом в конференц-зале "Роффа и сыновей". Слева и справа от него сидели еще пятеро банкиров. Все они были одеты в черные сюртуки с манишками, белые рубашки и черные галстуки. Они, казалось Элизабет, не столько оделись в парадные костюмы, сколько натянули на себя рабочие спецовки. В душе Элизабет, при виде их холодных, безразличных лиц, шевельнулось недоброе предчувствие. Незадолго до открытия совещания Кейт внесла в зал поднос с кофе и только что выпеченными, восхитительно пахнущими пирожными. Все мужчины, как один, отказались от угощения. Так же ранее они отклонили приглашение Элизабет отобедать с ней. Она решила, что это плохой знак. Весь вид их говорил, что они пришли получить причитающиеся им деньги. Элизабет начала: - Прежде всего, благодарю вас, что вы любезно согласились сегодня прийти сюда. В ответ они пробормотали что-то учтиво-невразумительно-вежливое. Она набрала в грудь побольше воздуха. - Я пригласила вас, чтобы попросить о продлении сроков уплаты тех сумм, которые "Рофф и сыновья" вам задолжали. Юлиус Бадратт мелко-мелко затряс головой. - Простите меня, мисс Рофф. Мы уже имели честь уведомить... - Я не закончила, - перебила его Элизабет и, окинув их всех взглядом, продолжила: - На вашем месте я бы отказала. Они быстро взглянули на нее, затем в недоумении друг на друга. - Если раньше вас одолевали сомнения по поводу возможности получить долги с "Роффа и сыновей", когда президентом был мой отец, - а он, как известно, был блестящим бизнесменом, - то имеет ли смысл продлевать сроки теперь, когда у руля концерна встала женщина, которая ничего не смыслит в деле? - Вы сами ответили на свой вопрос, - сухо сказал Бадратт. - У нас нет никакого желания... - Я не закончила, - снова сказала Элизабет. Теперь они настороженно наблюдали за ней. Она посмотрела на каждого из них в отдельности, удостоверившись в полном их внимании. Это были швейцарские банкиры, которыми восторгались и к которым с уважением относились их коллеги во всех частях финансового мира. Чуть наклонясь вперед, они выжидательно смотрели на нее, и в их глазах светилось любопытство. - Вы уже длительное время сотрудничаете с "Роффом и сыновьями", - продолжала Элизабет. - Уверена, что большинство из вас хорошо знали моего отца, и если это так, то, несомненно, он пользовался у вас уважением и доверием. Некоторые из банкиров утвердительно кивнули. - Уверена, господа, - невозмутимо продолжала Элизабет, - что многие из вас чуть не поперхнулись своим утренним кофе, когда узнали, что его место заняла я. Один из банкиров улыбнулся, затем расхохотался. - Вы абсолютно правы, мисс Рофф, - сказал он. - Может, это и невежливо с моей стороны, но я думаю, что выражу общее мнение, когда вашими же словами скажу - мы действительно чуть не поперхнулись своим утренним кофе. Элизабет простодушно улыбнулась. - Я вас не виню. Уверена, что со мной приключилось бы то же самое. Один из банкиров сказал: - Одного не могу понять, мисс Рофф. Если все мы заранее знаем об исходе этого совещания, - он выразительно развел руками, - то почему мы все еще здесь сидим? - Потому, - ответила Элизабет, - что вы самые известные и крупные банкиры в мире. Не думаю, что вы достигли таких высот, глядя на все исключительно сквозь призму долларов и центов. Если это так, то вместо вас мог бы вести дело любой из ваших бухгалтеров. Полагаю, что в банковском деле не только это определяет успех. - Все это верно, мисс Рофф, - сказал один из банкиров, - но мы коммерсанты и... - А "Рофф и сыновья" тоже коммерческое предприятие. К тому же огромное. Честно говоря, я и сама не предполагала, насколько огромное, пока не села в это кресло. Даже трудно себе представить, сколько людей в мире обязаны ему собственной жизнью. А какой вклад внесли мы в медицину! А жизни скольких людей и поныне зависят от концерна? Если... - Все это, несомненно, достойно одобрения, - перебил ее Юлиус Бадратт, - но, сдается мне, мы отклоняемся от темы. Вас, должно быть, уже поставили в известность, что одним из способов быстро обрести необходимые суммы на погашение долгов является свободная продажа акций концерна. "Это его первая ошибка", - подумала Элизабет. - "Вас, должно быть, уже поставили в известность". Ведь "в известность ее поставили" на закрытом совещании Совета директоров, где вся информация рассматривалась как строго конфиденциальная. Кто-то из присутствующих там ее намеренно разгласил. Тот, кому это было позарез необходимо. Надо выяснить, кто был этот "кто-то", но не сейчас, чуть позже. - Я хотела бы вас спросить, - продолжала Элизабет. - Разве вам не все равно, откуда появятся деньги, если ваши займы будут погашены? Юлиус Бадратт испытывающе поглядел на нее, что-то прикидывая в уме, пытаясь обнаружить ловушку в ее словах. Наконец он сказал: - Естественно, все равно. Главное, что мы получим обратно свои деньги. Элизабет, подавшись вперед, с воодушевлением сказала: - Таким образом, не важно, получите ли вы деньги от свободной продажи акций или из наших собственных финансовых источников. Всем вам известно, что "Рофф и сыновья" не банкрот. Не станет он им ни сегодня, ни завтра, ни в обозримом будущем. И потому, единственное, чего я прошу, - это немного времени. Юлиус Бадратт сухо причмокнул губами и сказал: - Поверьте мне, мисс Рофф, мы вам очень сочувствуем. Мы понимаем, какую тяжелую утрату вы понесли и как вам сейчас тяжело, он мы не можем... - Три месяца, - сказала Элизабет. - Всего девяносто дней. Естественно, с повышением процентов за отсрочку. За столом воцарилось молчание. Но оно было не в ее пользу. Лица их стали холодными и враждебными. Она решилась двинуть в атаку основной резерв. - Я... я не знаю, могу ли... имею ли я моральное право сказать то, что собираюсь, - проговорила она, понизив голос почти до шепота, - но надеюсь, что это останется строго между нами. Она обвела взглядом присутствующих и увидела, что вновь завладела их вниманием. - "Рофф и сыновья" на пороге открытия, которое революционизирует всю фармацевтику. Она выдержала паузу. - Концерн готов выпустить на рынок лекарство, равного которому по важности и коммерческим возможностям, как показывают наши расчеты, _н_е_т в_ с_о_в_р_е_м_е_н_н_о_м _м_и_р_е_. Она почувствовала, как атмосфера в конференц-зале резко переменилась. Юлиус Бадратт первым клюнул на приманку. - Что же... это... м-м-м... за?.. Элизабет отрицательно качнула головой. - Простите меня, герр Бадратт. Возможно, я и так уже сказала много лишнего. Могу только добавить, что это в корне изменит все производство. Возникнет необходимость значительного увеличения наших мощностей, в два, а то и в три раза. Естественно, нам понадобятся новые крупные займы. Банкиры многозначительно переглянулись. Герр Бадратт прервал наступившее молчание. - Продлевая вам срок погашения долгов на девяносто дней, мы, естественно, надеемся и в будущем оставаться основными банкирами "Роффа и сыновей" во всех его начинаниях. - Естественно. Снова многозначительные переглядывания. Их молчание было для Элизабет громче звука самых громких африканских барабанов. - А вы уверены, - сказал герр Бадратт, - другими словами, гарантируете ли вы, что по истечении девяноста дней, все ваши долги будут полностью погашены? - Да. Герр Бадратт выжидательно замолчал, глядя в пространство. Потом посмотрел на Элизабет, перевел взгляд поочередно на каждого из своих коллег и, получив их молчаливое согласие, наконец сказал: - Со своей стороны: я бы не возражал против такой отсрочки. Не думаю, что она - разумеется, с дополнительным процентом - может нам сильно повредить. Один из банкиров утвердительно кивнул. - Если вы не возражаете, герр Бадратт, мы бы также... И невозможное стало возможным. Элизабет откинулась в кресле, с трудом сдерживая нахлынувшее на нее чувство безмерного облегчения. Она сумела-таки вырвать эти девяносто дней. И каждую минуту каждого дня она должна использовать с максимальной для концерна отдачей. 25 Ей казалось, что она обитает в эпицентре урагана. На ее стол стекалась информация из многих сотен подразделений штаб-квартиры концерна, с заводов в Заире, лабораторий в Гренландии, офисов в Австрии и Таиланде, со всех четырех сторон света. Отчеты о новых типах продукции, финансовые отчеты, статистические данные, рекламные проспекты, экспериментальные программы. Надо было принимать решения о строительстве новых заводов, о продаже устаревшего оборудования, о покупке фирм, о назначении на должности и снятии с должностей различных руководителей подразделений. Во всех этих сферах бизнеса Элизабет оказывали помощь профессионалы высокого класса, но окончательное решение того или иного вопроса всецело зависело от нее. Как когда-то оно зависело от Сэма. Теперь она с благодарностью вспоминала те годы, что проработала вместе с отцом. Выяснилось, что она знает о концерне гораздо больше, чем думала, и в то же время гораздо меньше. Поражал размах дела. Когда-то Элизабет представляла себе концерн в виде королевства, но он оказался целой серией королевств, управляемых вице-королями, а кабинет президента она сравнивала теперь с тронным залом. Каждый из ее родственников управлял своим собственным королевством, но помимо этого под их контролем находились и заморские территории, и значительную часть времени они проводили в беспрестанных разъездах. Нежданно-негаданно Элизабет столкнулась с особой проблемой. Она была женщиной, попавшей в мир мужчин, и, к своему удивлению, обнаружила, что эта ситуация скрывает гораздо большее, чем она предполагала. Раньше она не верила, что мужчины всерьез относятся к легенде об интеллектуальной неполноценности женщин, но вскоре ей самой пришлось в этом убедиться. Никто, естественно, не говорил ей об этом вслух и не выражал открыто в своих действиях, но она сталкивалась с такого рода отношением ежедневно. Отношение это корнями уходило в седую старину, и от его влияния невозможно было избавиться. Мужчинам не нравилось, когда ими командовала женщина. Им претило, что женщина может сомневаться в их оценках ситуации или, боже упаси, пытаться усовершенствовать их идеи. То, что Элизабет была молода и красива, только усугубляло положение. Они пытались дать ей понять, что ее место в постели или на кухне и что лучше ей не путаться у мужчин под ногами и не мешать им заниматься своим делом. В определенные дни недели Элизабет встречалась с руководителями подразделений. Не все относились к ней предвзято, некоторые пытались даже заигрывать. Красивая женщина в кресле президента расценивалась как вызов, брошенный их мужскому эго. Нетрудно было понять, о чем они думали, глядя на нее: "Если смогу с ней переспать, она будет делать все, что захочу!" То же самое когда-то думали мальчики на Сардинии. Теперь на эту приманку клюнули солидные, взрослые мужчины. Все они делали одну и ту же ошибку. Вместо того, чтобы вожделенно взирать на тело Элизабет, им следовало бы обратить свои устремления на завоевание ее интеллекта, потому что именно благодаря ему она неизменно одерживала верх над ними. Они же недооценивали его и тем самым совершали непростительную ошибку. Они недооценивали ее способности как руководителя, и это было их следующей ошибкой. Они недооценивали силу ее духа, и это было самой большой их ошибкой. Она была истинным Роффом, прямым преемником старого Сэмюэля и своего отца, и от них она унаследовала их стойкость духа и упорство. Мужчины, окружавшие Элизабет, надеялись использовать ее в своих целях, но сами оказывались в роли используемых. Она умело эксплуатировала их знания, опыт и идеи, и все это становилось ее интеллектуальной собственностью. Она была прекрасной слушательницей - мужчинам ведь так льстит внимание. Она задавала им массу вопросов и внимательно выслушивала их ответы. И училась. Поздними вечерами, уходя домой, она брала с собой две тяжеленные папки с отчетами, чтобы ночью ознакомиться с их содержанием. Иногда она засиживалась над ними до четырех часов утра. Однажды какой-то газетный фоторепортер сфотографировал выходившую из управления Элизабет, за которой секретарь несла две папки с отчетами. На другое утро все газеты напечатали эту фотографию, снабдив ее подписью: ТРУДЯЩАЯСЯ НАСЛЕДНИЦА. Можно сказать, что Элизабет обрела статус международной знаменитости в одночасье. История о том, как юная и красивая девушка получила в наследство мультимиллиардный концерн и затем стала его президентом, была лакомым куском для прессы. И пресса не преминула им воспользоваться. Элизабет была хороша собой, умна, проста в обращении - редчайшее сочетание положительных качеств у знаменитости. Она не чуралась прессы, наоборот, пытаясь подновить несколько поблекший в последнее время образ фирмы, всегда оказывала ей всяческое содействие. И пресса не оставалась в долгу. Если она не могла ответить на вопрос репортера, то не стесняясь снимала трубку и спрашивала у сведущих людей. Один раз в неделю в Цюрих наезжали ее родственники, и Элизабет много времени проводила с ними, встречаясь со всеми вместе и поодиночке. Она беседовала с ними, внимательно их изучая, пытаясь отыскать хоть какую-нибудь зацепку, которая помогла бы ей найти того, кто был повинен в смерти людей от взрыва, кто продал секреты фирмы конкурентам, того, кто пытается уничтожить "Роффа и сыновей". Одного из членов своей семьи. Иво Палаци - этот неотразимый "очаровашка"? Алек Николз - этот истинный джентльмен, добрый малый, который всегда спешит к Элизабет на выручку? Шарль Мартель - этот несчастный, запуганный человек? Но ведь и запуганный становится опасен, когда его загоняют в угол. Вальтер Гасснер - этот пангерманец, внешне такой красивый и открытый? А внутри? Он женился на Анне, богатой наследнице, старше себя на тринадцать лет. За деньги или по любви? Беседуя с ними, наблюдая за их реакциями и слушая их ответы, она изредка провоцировала их на откровенность. Упомянув о взрыве в Чили, внимательно прислушивалась к тому, что они говорили и как себя при этом вели; она с горечью говорила о потерянных для "Роффа и сыновей" патентах на изготовление уникальных лекарств, обсуждала с каждым из них грозящие концерну иски на правительственном уровне. Но так ничего и не выяснила. Кто бы он ни был, преступник был слишком умен, чтобы выдать себя. Его надо заманить в ловушку. Элизабет вспомнила приписку Сэма на полях отчета. _В_ы_ч_и_с_л_и_т_ь _п_о_д_л_е_ц_а_. Надо найти способ сделать это. Элизабет не переставала удивляться тому, как строились взаимоотношения в мире фармацевтического бизнеса. Плохая новость получала немедленную огласку. Стоило кому-либо прослышать, что от лекарства конкурирующей фирмы умер пациент, как сразу же по всему миру начинали звонить телефоны. - Кстати, вы слышали, что?.. Хотя внешне все фирмы были в самых дружеских отношениях. Главы наиболее крупных фирм и компаний регулярно встречались. На одну из таких неофициальных встреч была приглашена и Элизабет. Она оказалась там единственной женщиной. Разговор в основном вертелся вокруг проблем, которые у всех были одинаковыми. Президент одной из больших компаний, напыщенный лысеющий донжуан, весь вечер ни на шаг не отходивший от Элизабет, сказал ей: - Ограничения, которые вводит правительство, с каждым разом становятся все более и более жесткими. Если какой-нибудь гений завтра изобретет аспирин, правительство никогда не даст добро на его изготовление. - Он высокомерно улыбнулся. - А вы знаете, милочка, сколько времени мы уже пользуемся аспирином? "Милочка", не поведя бровью, ответила: - С четырехсотого года до нашей эры, когда Гиппократ в коре ивы обнаружил салицин. Улыбка застыла у донжуана на лице. - Верно. Больше она рядом с собой его не видела. Главы фирм пришли к единому убеждению, что одной из самых больших проблем является существование фирм, презрительно именуемых "я-тоже-фирма", фирм-дублеров, крадущих формулы хорошо зарекомендовавших себя лекарств, затем меняющих их названия и выбрасывающих под новой маркой на рынок. Солидные и уважаемые фирмы несут из-за этих мошенников колоссальные убытки, исчисляемые сотнями миллионов долларов в год. А в Италии даже и красть не надо. - Италия - страна, где вообще отсутствуют правила патентования новых лекарств, - сказал Элизабет один из управляющих крупной фирмой. - За взятку всего в несколько миллионов лир любой проходимец может купить формулу и, самовольно изменив название, изготовлять и распространять лекарство, где ему вздумается. Мы тратим миллионы долларов на исследования, а они только и делают, что снимают пенки. - Только в одной Италии? - спросила Элизабет. - Италия и Испания занимают первые места. Франция и Западная Германия от них, конечно, здорово в этом отстают. В Англии и Штатах такие штуки никто себе не позволяет. Элизабет оглядела всех этих бурлящих гневом праведников и подумала про себя: "Интересно, у кого из них рыльце в пушку в связи с кражей патентов у "Роффа и сыновей"? Элизабет порой казалось, что большую часть времени она проводит в самолетах. Паспорт она всегда держала в верхнем выдвижном ящике стола. По крайней мере один раз в неделю раздавался полный отчаяния телефонный звонок из Каира, или Гватемалы, или Токио, и через несколько часов Элизабет в сопровождении своих сотрудников уже летела туда выяснять обстановку и на месте принимать необходимые меры. Она встречалась с директорами заводов и знакомилась с их семьями в таких больших городах, как, например, Бомбей, и в таких отдаленных местах, как, например, Пуэрто Валларта, и постепенно "Рофф и сыновья" начинал обретать новые очертания. Он уже не казался безымянной массой отчетов и статистических данных. Отчет с грифом "Гватемала" означал Эмиля Нуньеса и его толстуху-жену и их двенадцать детей. "Копенгаген" - Нилса Бьерна и его мать-инвалида, жившую в его семье. "Рио-де-Жанейро" - Александро Дюваля и воспоминания о прекрасном вечере, проведенном с ним и его прелестной любовницей. Элизабет постоянно держала связь с Эмилем Джипли. Она всегда звонила ему в его маленькую квартирку на Ауссерзил по личному телефону. И даже в телефоном разговоре была осторожной. - Как дела? - Не так быстро, как хотелось бы, мисс Рофф. - Помощь нужна? - Нет. Только немного времени. У меня тут возникло одно затруднение. Но теперь все в порядке. - Хорошо. Если что-нибудь понадобится, звоните немедленно. - Непременно. Спасибо, мисс Рофф. Элизабет повесила трубку. Ах как бы ей хотелось подтолкнуть его, заставить шевелиться быстрее: ее время, с таким трудом, вырванное у банкиров, истекало. Ей позарез нужно было то, над чем работал Эмиль Джипли, но торопить его она боялась, понимая, что ничего этим не добьется. И потому она сдерживала свое нетерпение. Теперь она знала, что к тому времени, когда придется платить по векселям, опыты еще не будут завершены. И у нее возникла мысль выдать секрет Юлиусу Бадратту, привести его в лабораторию, чтобы он своими глазами увидел, что там происходит. И тогда банки не будут столь щепетильны в сроках. С Рисом Уильямзом Элизабет встречалась почти ежедневно, иногда им приходилось работать вместе и по ночам. Они часто оставались одни, обедая в ее личной столовой в управлении или в ее элегантно обставленной квартире. Квартира размещалась в Цюрихберге, окнами выходила на озеро Цюрих, просторная, наполненная воздухом и светом. Элизабет как никогда чувствовала, что все больше попадает под обаяние неотразимой личности Риса, но было ли это взаимно, оставалось для нее загадкой. Он, казалось, не замечал, что она женщина. Всегда был с ней вежлив, почтителен и доброжелателен. Как _с_т_а_р_ш_и_й _т_о_в_а_р_и_щ_, думала Элизабет, и почему-то это сравнение было ей неприятно. Ей хотелось опереться на него, посвятить его в свою тайну, но она знала, что должна быть осмотрительной. Не раз она уже почти решалась рассказать Рису о злоумышленнике, пытающемся саботировать концерн, но всякий раз что-то удерживало ее. Значит, еще рано это с кем-либо обсуждать. Далеко не все еще известно. Элизабет чувствовала себя все более уверенной в своих силах. На одном из совещаний обсуждался новый фен для сушки волос, который плохо шел на рынке. Элизабет сама испробовала его на себе и убедилась, что по качеству он превосходил многие из имевшихся тогда в продаже образцов. - Нам их возвращают из аптек партиями, - жаловался один из коммерческих директоров. - Никак не можем зацепиться. Надо, видимо, дать больше рекламы. - Но мы уже и так превысили расходы на рекламу, - возразил Рис. - Необходимо искать другой выход. - Надо изъять их из аптек, - неожиданно сказала Элизабет. Все вопросительно взглянули на нее. - Что? - Они там слишком доступны. - Она повернулась к Рису. - Необходимо продолжить их рекламирование, но продавать их только в салонах красоты. Пусть они станут дефицитом, чтобы их невозможно было достать. Тогда к ним изменится и отношение. Рис немного подумал, затем утвердительно кивнул и сказал: - Неплохо. Попробуем. Спрос на них вырос мгновенно. Спустя некоторое время Рис поздравил ее с успехом. - А вы, мадемуазель, не просто красивы... - сказал он, улыбаясь. Значит, кое-что все-таки он начал замечать. 26. ЛОНДОН. ПЯТНИЦА, 2 НОЯБРЯ - 17.00 Алек Николз сидел один в сауне, как вдруг отворилась дверь, и в наполненную паром комнату шагнул мужчина, обмотанный полотенцем в виде набедренной повязки. Он опустился на деревянную скамью рядом с Алеком. - Жарко, как у черта на сковороде, а сэр Алек? Алек обернулся. Это был Суинтон. - Как вы сюда попали? Суинтон заговорщически подмигнул. - Сказал им, что у нас здесь с вами назначено свидание. - Он посмотрел Алеку прямо в глаза. - Разве не так, сэр Алек? Ведь вы знали, что я скоро приду? - Нет, - ответил Алек. - Я же ясно сказал: мне нужно время. - Вы также говорили, что ваша маленькая кузина не станет возражать против свободной продажи акций, и тогда, мол, отдадите долги. - Она... она переменила решение. - Ну тогда заставьте ее снова переменить его. - Я и пытаюсь это сделать. Вопрос упирается только в... - Вопрос упирается в то, что нам надоело есть дерьмо, которым вы нас кормите. - Джон Суинтон придвинулся вплотную к Алеку, так что тому пришлось даже немного отсесть от него. - Мы хотим обойтись без насилия. Когда еще удастся заполучить другого такого покровителя в парламенте? Вы знаете, что я имею в виду. Но всему есть предел. - Он напирал всем своим телом на Алека, и тот отодвинулся еще дальше. - Мы оказали вам целый ряд услуг. Теперь ваш черед. Нам нужны наркотики. - Но это невозможно, - сказал Алек. - Не могу. Не вижу никакой... Вдруг Алек почувствовал, что почти прижат спиной к большому металлическому контейнеру, доверху набитому горячими камнями. - Осторожнее, - сказал Алек. - Я... Суинтон, захватив руку Алека, вывернул ее и поднес к раскаленным камням. Алек почувствовал, как на руке задымились волосы. - Нет! В следующую секунду рука оказалась прижатой к камням, он закричал от боли, корчась упал на пол сауны. Суинтон нагнулся к нему. - Попытайся найти такую возможность. До скорого. 27. БЕРЛИН. СУББОТА, 3 НОЯБРЯ - 18.00 Анна Рофф-Гасснер не знала, как долго она сможет все это выдержать. Она стала пленницей в собственном доме. Она и дети оставались в доме одни, если не считать приходившей к ним один раз в неделю уборщицы, в полной зависимости от Вальтера. Он уже не скрывал своей ненависти к ним. Однажды Анна сидела в детской и вместе с детьми слушала их любимую пластинку: Welch ein Singen, Musizieren, Pfeifen, Zwitschken, Tirilien... как вдруг туда ворвался Вальтер. - Довольно слушать эту галиматью, - заорал он, схватил пластинку и разбил ее вдребезги. Дети в страхе кинулись к матери. Анна пыталась успокоить его. - Прости меня, Вальтер. Я не знала, что ты дома. Тебе что-нибудь надо? Он подошел к ней с горящими глазами и сказал: - Мы должны избавиться от детей, Анна. _Н_е _с_т_е_с_н_я_я_с_ь _и_х_! Положил руки ей на плечи. - То, что произойдет в этом доме, останется между нами. "Между нами. Между нами. Между нами". Эти слова вихрем кружились у нее в голове, а руки Вальтера все сильнее давили ей на плечи. У нее перехватило дыхание, и она упала без чувств. Очнулась Анна в постели. Ставни были закрыты. Она посмотрела на часы. Шесть вечера. В доме было тихо. Слишком тихо. Первой ее мыслью было: дети! И ужас обуял ее. Она встала с кровати и, едва держась на ногах от слабости, поковыляла к двери. Дверь была заперта снаружи. Она приложила ухо к замочной скважине и прислушалась. Должны же быть слышны хоть какие-то звуки. Дети скорее всего вот-вот прибегут к ней, чтобы узнать, как она себя чувствует. "Если смогут. Если еще живы". Ноги ее дрожали так сильно, что она едва дошла до телефона. "Боже, сделай так, чтобы он работал", - мысленно взмолилась она и сняла трубку. Ответом ей был обычный, ровный сигнал готовности. Чуть помедлив от мысли, что Вальтер сделает с ней, если вновь поймает ее за этим занятием, она поспешно набрала номер 110. У нее так тряслись руки, что она набрала не тот телефон. Потом снова ошиблась. Она начала плакать. Потерять столько времени! Пытаясь перебороть начинавшуюся истерику, снова стала набирать нужный номер, приказывая пальцу делать это правильно. Раздались гудки и вслед за ними, как чудо, мужской голос: - Hier ist Notruf der Polizei. От волнения у Анны пропал голос. - Hier ist der Notruf der Polizei. Kann ich Ihnen helfen? - Ja! - Это было похоже на рыдание. - Ich bin in grosser Gefahr. Bitte, schicken sie jemanden... Невесть откуда взявшийся Вальтер вырвал из ее рук телефонную трубку, с силой отшвырнул Анну к кровати, затем, выдернув провод из стены, тяжело дыша, обернулся к ней. - Дети, - прошептала она. - Что ты сделал с детьми? Вальтер ничего ей не ответил. Центральное управление криминальной полиции Берлина находилось на Кейтштрассе 2832, окруженное со всех сторон обычными жилыми и административными зданиями. Телефон экстренного вызова отдела "Deltk aus Mensch" был снабжен системой автоматического фиксирования номера звонившего по нему абонента, так что линия оставалась неразъединенной до того времени, пока из электронного устройства не поступила соответствующая команда. И потому, каким бы коротким ни был разговор, номер абонента установить было нетрудно. Система эта была предметом особой гордости отдела. Через пять минут после звонка Анны Гасснер инспектор Пауль Ланге уже входил в кабинет своего начальника, майора Вагемана, держа в руках кассетный магнитофон. - Я хотел бы, чтобы вы прослушали эту запись. Инспектор нажал кнопку. Металлический мужской голос сказал: "Hier ist der Notruf der Polizei. Kann ich Ihnen helfen?" А женский голос, наполненный ужасом, ответил: "Ja! Ja, bitte! Ich bin in grosser Gefahr. Bitte, schicken sie jemanden..." Послышался звук падения, щелчок и линия заглохла. Майор Вагеман взглянул на инспектора. - Узнали, кто звонил. - Мы знаем дом, откуда раздался этот звонок, - осторожно ответил инспектор Ланге. - Так в чем же дело? - раздраженно спросил майор Вагеман. - Пусть Центральная вышлет туда патрульную машину. - Я как раз и пришел за тем, чтобы получить распоряжение именно от вас. Инспектор Ланге молча положил на стол перед майором коротенькую записку. - Scheiss! - пробормотал тот и посмотрел на инспектора. - Вы уверены? - Так точно, господин майор. Майор Вагеман еще раз бросил взгляд на бумажку. Телефон был записан на имя Вальтера Гасснера, главы немецкого филиала "Роффа и сыновей", индустриального гиганта, одного из крупнейших в Германии. Что все это могло за собой повлечь, ясно было и идиоту. Один неверный шаг, и оба они мгновенно окажутся на улице в поисках работы. Майор Вагеман подумал немного и сказал: - Ладно. Все равно надо проверить. Поезжайте туда сами, инспектор. И чтобы все было сделано по высшему разряду. Ясно? - Разумеется, господин майор. Дом Гасснеров находился в Ванзее, самом фешенебельном юго-западном пригороде Берлина. Инспектор Ланге поехал окольным путем, по Гогенцоллерндамм, а не по скоростной автостраде, так как здесь движение было менее интенсивным. Он пересек Клаяль, проехал мимо здания ЦРУ, скрытого за забором из колючей проволоки, затем мимо генштаба Армии США и, повернув направо, выехал на то, что раньше именовалось Дорогой номер один, самую длинную дорогу в Германии, бравшую начало в Восточной Пруссии и тянувшуюся вплоть до бельгийской границы. По правую руку от него промелькнул Брюкке дер Айнхайт, Мост Единства, на котором разведчика Абеля обменяли на американского пилота У-2 Гарри Пауэрса. Инспектор Ланге свернул с автострады и очутился среди покрытых лесом холмов Ванзее. Дома здесь, как на подбор, были внушительными и красивыми. По воскресеньям инспектор Ланге частенько привозил жену, чтобы вместе поглядеть на эти дома и окружавшие их парки. Быстро найдя нужный ему адрес, инспектор свернул на подъездную аллею поместья Гасснеров. Поместье олицетворяло собой нечто большее, чем деньги: Власть! Перед могуществом династии Роффов трепетали даже правительства. Майор Вагеманн был прав: тут надо вести себя очень осторожно. Инспектор Ланге подъехал к парадной двери трехэтажного особняка, снял шляпу и нажал кнопку звонка. И стал ждать. Дом был погружен в давящую тишину нежилого помещения. Но этого не могло быть. Он позвонил снова. Ни звука в ответ, ничего, кроме этой гнетущей, мертвой тишины. Пока он решал, идти ли ему к черному ходу или еще немного подождать здесь, дверь внезапно отворилась. На пороге стояла женщина. Она была средних лет, некрасива, одета в смятую ночную сорочку. Инспектор Ланге принял ее за прислугу. Представившись, он сказал: - Я хотел бы переговорить с миссис Вальтер Гасснер. - Миссис Гасснер - это я, - сказала женщина. Инспектор Ланге едва сумел скрыть свое удивление. Она полностью отличалась от того образа хозяйки этого дома, каким он себе его представлял. - Я... нам кто-то недавно звонил отсюда в полицейское управление, - неуверенно начал он. Лицо ее было непроницаемым, взгляд тусклым и отрешенным. Инспектор Ланге смешался, не зная, как вести себя дальше, но чувствуя, что делает что-то не так, что упускает самое важное. - Это вы звонили, миссис Гасснер? - наконец спросил он. - Да, - ответила она. - По ошибке. Его насторожила безучастная, мертвящая монотонность ее голоса. В ушах у него звучал резкий, истерический со всхлипами голос, который он слышал на пленке полчаса тому назад. Было заметно, как по лицу ее быстро скользнуло и тотчас растаяло нечто, похожее на колебание. - Дело в том... Мне показалось, что у меня пропало кое-что из моих драгоценностей. Но потом я обнаружила пропажу. По телефону экстренного вызова звонили в случаях убийства, изнасилования или нанесения тяжких увечий. "Все должно быть по высшему разряду!" - Понятно. Инспектор Ланге медлил, так как понимал, что она что-то недоговаривает, что надо бы пройти внутрь дома и выяснить, в чем дело. - Спасибо, миссис Гасснер. Простите за беспокойство. Расстроенный, он постоял еще немного у закрывшейся прямо перед его носом двери, затем медленно втиснулся в сиденье машины и отъехал. За дверью Анна повернулась к Вальтеру. Он одобрительно кивнул ей и тихо сказал: - Ты молодчина, Анна. А теперь наверх, в комнату. И повернулся к лестнице. Из складок ночной сорочки Анна выхватила ножницы и всадила ему в спину. 28. РИМ. ВОСКРЕСЕНЬЕ, 4 НОЯБРЯ - ПОЛДЕНЬ Прекрасный день, думал Иво Палацци, для посещения виллы д'Эсте с Симонеттой и их тремя прелестными дочурками. Гуляя по знаменитым паркам Тиволи рука об руку с женой, наблюдая, как девочки перебегают от одного искрящегося водяными брызгами фонтана к другому, он лениво размышлял о судьбе великого Пирро Лигорио, построившего эти парки для своих покровителей, семьи д'Эсте, и не ведавшего, какую радость они принесут миллионам посетителей. Вилла д'Эсте находилась на небольшом расстоянии от Рима, к северо-востоку, высоко в Сабинских горах. Иво часто ездил туда, но всякий раз ему доставляло огромное удовольствие, взобравшись на гору, смотреть сверху вниз на десятки искрящихся в солнечных лучах фонтанов, каждый из которых был особо спроектирован и полностью отличался от своих собратьев. В недалеком прошлом Иво привозил сюда Донателлу и своих троих сыновей. Боже, как они тогда радовались! Вспомнив это, Иво опечалился. Он не виделся с Донателлой с того памятного скандала в ее квартире. Он до сих пор с ужасом вспоминал, что она с ним сделала. Как она, видимо, сейчас раскаивается о содеянном, как страстно желает вновь увидеться с ним! Ну что ж, ей полезно немного пострадать, как он страдал ранее. В ушах его зазвучал голос Донателлы, говорившей: - Сюда, сюда идите, мальчики. Он слышал ее голос так отчетливо, словно бы он звучал наяву. Вот она кричит: - Быстрее, Франческо! И Иво поворачивает голову и видит за собой Донателлу, которая целенаправленно ведет своих троих сыновей прямо к нему, Симонетте и их трем дочкам. Первой мыслью Иво было, что Донателла случайно оказалась в парке Тиволи, но одного взгляда на ее лицо было достаточно, чтобы понять, что случайностью здесь и не пахло. Эта сука умышленно пытается столкнуть лбами обе семьи, чтобы уничтожить его! Момент был критическим, но Иво мгновенно перехватил инициативу. Он быстро повернулся к Симонетте и возбужденно прокричал: - Все за мной! Сейчас покажу самое интересное. И вся семья галопом помчалась за ним вниз по каменным ступеням длинной, зигзагами уходящей вниз лестницы. На ходу расталкивая посетителей, Иво то и дело оглядывался назад. Донателла и мальчики уже подходили к верхним ступеням лестницы. Иво понимал, что, если мальчики его увидят, ему конец. Стоит одному из них закричать: "Папа!" - и он может головой вперед бросаться в ближайший фонтан. Он торопил задыхавшихся от быстрого бега Симонетту и девочек, не давая им ни на секунду остановиться. - Куда мы бежим? - еле переводя дыхание, спросила на бегу Симонетта. - Что за спешка? - Сюрприз, - быстро отвечал Иво. - Увидишь. Украдкой оглянулся. Ни Донателлы, ни мальчиков не было видно. Впереди маячил лабиринт с бегущими вверх и вниз ступенями. Иво избрал те, что бежали вверх. - За мной! - скомандовал он. - Кто доберется до верха первым, получит приз! - Иво! Я больше не могу! - взмолилась Симонетта. - Дай хоть минутку передохнуть. - О каком отдыхе может идти речь! - бодро прокричал Иво. - Сюрпризу тогда пшик! Вперед! Он подхватил Симонетту под руку и потащил вверх по крутым ступеням. Девочки весело бежали впереди. Иво и сам задыхался. Ну и пусть, думал он с горечью, вот умру сейчас от разрыва сердца, тогда будут знать. Проклятые бабы! Никому из них нельзя доверять. За что она мне так мстит? Ведь она любит меня. Убью стерву! Он представил себе, как будет душить Донателлу в постели. На ней только тонюсенькая сорочка. Он срывает с нее сорочку, садится на нее верхом, а она кричит от ужаса и молит его о пощаде. Иво почувствовал, как в паху у него сладко заныло. - Ну теперь-то хоть можно передохнуть? - снова взмолилась Симонетта. - Ни в коем случае. Еще немного и будем на месте! Они вновь оказались на самой вершине. Иво быстро огляделся. Донателлы и мальчиков нигде не было видно. - Куда ты нас тащишь? - наконец вспылила Симонетта. - Увидишь, - на грани истерики пролепетал Иво. - За мной. Он подтолкнул их к выходу. - Мы что, уходим? - спросила Изабелла, старшая из дочерей. - Но папа. Мы же только что пришли сюда. - Мы едем в другое место, - задыхаясь, сказал Иво. И, оглянувшись, увидел на ступенях Донателлу и мальчиков. - Быстрее, девочки! Мгновение спустя Иво с одним из своих семейств уже оказался за воротами виллы д'Эсте и что было духу помчался через огромную площадь к своей машине.. - Никогда тебя таким не видела, - тяжело дыша, сказала Симонетта. - Я и не был никогда таким, - честно признался Иво. Дверцы машины еще не успели захлопнуться, как он уже завел мотор и на бешеной скорости, словно за ним гнался дьявол, вылетел со стоянки. - Иво! Он нежно похлопал Симонетту по руке. - Всем расслабиться! За особые заслуги везу вас всех на ленч в "Хасслер". Они сидели у окна, из которого открывался прелестный вид на ступени площади Испании, а вдали, в дымке, золотился купол Святого Петра. Симонетта и девочки были в восторге. Стол был превосходным. Кормили здесь на убой, но Иво с таким же успехом мог есть и траву. Руки его дрожали так сильно, что он едва мог держать нож и вилку. Я этого больше не вынесу, угрюмо думал он. Довольно этой суке ломать мне жизнь! Теперь он не сомневался в намерениях Донателлы. If giuoco e stata fatto. Его ставка бита. Если он не найдет способа заткнуть глотку Донателле деньгами. Деньги в буквальном смысле нужны ему позарез. Любой ценой. 29. ПАРИЖ. ПОНЕДЕЛЬНИК, 5 НОЯБРЯ - 18.00 Едва переступив порог дома, Шарль понял, что случилась беда. В гостиной рядом с Эленой сидел Пьер Ришар, ювелир, делавший по его заказу копии похищенных драгоценностей. Шарль, как вошел, так и застыл в дверях от ужаса. - Входи, Шарль, - сказала Элена, и в тоне ее звучала угроза, от которой волосы зашевелились на голове у Шарля. - Думаю, мне не надо тебе представлять мсье Ришара. Шарль только молча хлопал глазами, понимая, что любое его слово все равно обернется против него. Ювелир внимательно изучал пол у своих ног, боясь от смущения поднять на Шарля глаза. - Садись, Шарль. Это был приказ. Шарль немедленно сел. - Тебе грозит, mon cher mari, - сказала Элена, - обвинение в особо злостных хищениях. Т