и, вероятно, смогу провести с ней выходные дни, если, конечно, по-прежнему -- желанный гость. -- Мне кажется, я в состоянии вытерпеть твое присутствие в течение часа, а там посмотрим, -- заявила Лили Роуэн. -- Во всяком случае, у меня возникло сильное желание повнимательнее взглянуть на тебя. Я совсем недавно обедала у Доры Бассетт, и она опять расспрашивала о тебе. Притом она ни разу тебя не видела. Быть может, ты обладаешь какой-то особой притягательной силой, которая действует на расстоянии, наподобие электронных устройств? -- Ничего похожего. И будь добра -- никогда не упоминай в моем присутствии электронику. Меня от нее буквально тошнит. А теперь будь еще раз добра и скажи, что Дору во мне особенно интересовало? -- Не забивай себе голову несбыточными надеждами. Ничего личного. Она лишь спросила: встречалась ли я с тобой и удалось ли тебе установить, кто положил бомбу в карман пальто Пьера. Но, разумеется, она не называла его Пьером, а говорила: "тот человек" и "тот официант". Я же вправе называть его Пьером. Как ты знаешь, по-моему, он был лучшим официантом из всех, когда-либо обслуживавших меня. Он с первого раза запомнил, что мне нужно класть вилку справа от тарелки. Рассказав обо всем этом, Лили Роуэн не задала ни одного вопроса, который начинался бы со слов "что" и "как", "почему" и "когда", хотя ей было доподлинно известно, что мы активно работаем по этому делу. Просто невероятно! Я бы купил для нее пьедестал, если бы был уверен, что она удержится там наверху. Однако я не сомневался -- она непременно свалится или спрыгнет вниз на грешную землю. Когда в шесть часов вечера Вулф вернулся из оранжереи, в кабинете уже находились наши помощники. Сол Пензер занял красное кожаное кресло, Фред и Орри расположились в желтых. Для разнообразия все, за исключением Вулфа, довольствовались коктейлем "Мартини". Фреду не особенно нравится вкус джина, но он решил не отставать от компании. Вулф должен был бы заказать пиво, однако этого не сделал. Плохой признак. Когда он отказывается от пива, готовьте плащ и галоши. Некоторое время Вулф молча сидел и внимательно рассматривал собравшихся коллег. -- Абсолютно ничего? -- спросил он наконец. Они молча кивнули, а Сол добавил: -- Никогда еще так много людей не получали столь мизерные результаты. Вы и Арчи по крайней мере взглянули на шестерых подозреваемых. -- И ничего не заметили. Ничего мало-мальски существенного. А теперь вот что. В выходные дни всегда возникают дополнительные трудности, а потому пока тоже отдохните. Арчи здесь не будет. Продолжите работу в понедельник. Фред, ты возобновишь с мистером Виларом. Он чем-то обеспокоен, и, возможно, тебе удастся узнать -- почему. Позвони в понедельник Арчи, как обычно. Орри, со сколькими людьми ты беседовал? -- Со всеми, за исключением троих, которые тогда отсутствовали. Один помощник официанта видел в понедельник в раздевалке незнакомого ему мужчину, но этот парень работает в ресторане всего одну неделю и не отличается чрезмерной сообразительностью. Кроме того, большинство из тех, с кем мне пришлось разговаривать, уклонялось от прямых ответов. Им известно, что я расследую убийство Пьера, и, подобно многим согражданам, они не желают оказаться втянутыми в судебный процесс, связанный с тяжким преступлением. Пожалуй, вам бы удалось что-то из них выудить, если бы вы сами поговорили с ними, однако я в этом не уверен. Мог бы доставить их сюда мелкими группами, если сочтете необходимым. Конечно, он отлично знал, что Вулф на это не пойдет. Ни Сол, ни Фред никогда бы не выступили с подобным предложением. Вулф просто не обратил на него внимание. -- В понедельник ты продолжишь собирать информацию про мистера Айго, но предварительно утром позвони Арчи. Сол, ты мог бы поговорить с мистером Джаддом. Есть ли смысл, как ты полагаешь? -- Сомневаюсь, -- покачал головой Сол. -- Не думаю, что и вам следует. Я изучил его довольно основательно Вы наблюдали его здесь, вместе с остальными. -- Ты прав. Арчи, наверное, рассказал тебе, что мистер Хан предложил мне сто тысяч долларов. Придется встретиться с ним отдельно. Я уже беседовал с мистером Акерманом и мистером Эркартом из Вашингтона. В среду вечером ты, Сол, выразил готовность повидаться с мисс Дакос. -- Я сказал, что могу попробовать. Арчи выглядит как мужской шовинист, у меня же этого недостатка нет. -- Хорошо, поговори с ней. Она -- программист в Нью-Йоркском университете. Завтра, в субботу, она будет на работе? -- Едва ли, но постараюсь выяснить. Арчи расскажет мне о ней... Какие-нибудь советы или рекомендации, -- повернулся Сол ко мне. -- Если бы я действительно являлся мужской шовинистической свиньей, я бы рекомендовал попытаться изнасиловать ее. Как я уже упоминал, у нее красивые ноги. -- Мне бы самому хотелось попытаться с мисс Дакос, -- вмешался Орри. -- Сол скорее справится с Айго. Это чрезвычайно башковитый джентльмен, доктор философии. Мы все с удивлением взглянули на Орри. Он действительно умел обходиться с женщинами, никто не спорит. Мы это хорошо знали. Но предложить Вулфу -- не мне, а именно Вулфу -- передать ему задание, предназначенное Солу! Беспрецедентный случай. -- Сол первым высказал эту мысль, -- покачал головой Вулф. -- Говорил ли вам Арчи, что двое из них -- Акерман и Вилар -- грозились пойти к окружному прокурору? Мы не думаем, что они выполнят свою угрозу, но если все-таки осуществят, то мы столкнемся с серьезной проблемой. Это привлечет внимание мистера Кремера к нашим шестерым подозреваемым, и он узнает, что я поручил вам собирать на них информацию. Вас начнут допрашивать. А вам ведь известна позиция, занятая мною и Арчи по отношению к мистеру Кремеру и окружному прокурору. Но она окажется бесполезной, если вы не поведете себя точно так же. Не говорите им абсолютно ничего. Молчите. Вас, вероятно, задержат как важных свидетелей обвинения, возможно, даже обвинят в создании препятствий правосудию. Разумеется, мистер Паркер организует ваше освобождение под залог. Не исключено, что в конце концов вас будут судить и приговорят к каким-то срокам, но я сделаю все от меня зависящее, чтобы этого не допустить. Стиснув на секунду челюсти, Вулф вновь их разжал и продолжал: -- Предлагаю на выбор: или вы соглашаетесь пойти на риск и остаетесь, или же немедленно покидаете пределы юрисдикции наших правоохранительных органов. Можете выехать в любую страну -- в Канаду или Мексику, например. Разумеется, за мой счет. Если решите уехать, то не должны мешкать. Отправляйтесь немедленно, уже сегодня ночью. -- Я остаюсь, -- заявил Фред. -- У меня есть кое-какие планы в отношении Вилара. -- О чем речь, черт возьми! -- заметил Орри. -- Конечно, мы остаемся. -- Мне хотелось бы кое-что сказать, -- проговорил Сол, обращаясь к Вулфу. -- Я удивлен, просто поражен. Как вы могли подумать, что мы можем выйти из игры? -- Я вовсе так не думал, -- ответил Вулф. Чистейший вздор. Все они прекрасно понимали друг друга и сейчас разыгрывали обыкновенный спектакль. Глава 11 Как и любому нормальному человеку, мне, признаюсь, нравится думать, что я в состоянии интуитивно предугадывать события. Например, однажды, проговорив в кабинете главы маклерской фирмы на Уолл-стрит всего пять минут с четырьмя членами его команды, я смог указать на одного из них, который, по моим предположениям, продавал внутреннюю информацию конкурентам, и через две недели этот человек во всем сознался. В другой раз это случилось, когда к Вулфу явилась женщина и попросила выяснить, кто стянул у нее изумрудный и рубиновый браслеты. После того как женщина удалилась, я сказал Вулфу, что она отдала их своему племяннику, но мой шеф все равно взялся за это дело -- ему хотелось приобрести еще несколько экземпляров дорогих орхидей, -- и потом очень сожалел об этом, поскольку пришлось судиться с клиентом из-за гонорара. Между прочим, последний случай явился одной из причин, побудившей Вулфа уверовать в мою способность за десять минут составить законченное мнение о любой женщине. Не стану утверждать, что в то субботнее утро я смог предугадать события. Вовсе нет. Для этого не было абсолютно никаких оснований, хотя меня томило какое-то предчувствие. Можно было бы подумать, что ощущение какого-то беспокойства навеяно завтраком, однако Фриц сервировал его, как обыкновенно, не отклоняясь от заведенного порядка. Каковы бы ни были причины, тревожное чувство не покидало меня. Обычно, собираясь провести выходные дни в загородной берлоге Лили Роуэн в Вестчестере, которую она называет "Полянкой", я заранее радуюсь предстоящему отдыху. Мне нравится бриться, я любуюсь в зеркале своей прической, все застежки-"молнии" работают безотказно. Избавление от Вулфа на сорок восемь часов -- это тоже положительный фактор, ведь смена обстановки порой так необходима; кроме того, я имею возможность подышать чистым воздухом, не говоря уже о других удовольствиях. Но на этот раз все было иначе. Электрическая бритва жужжала слишком громко, пальцы, завязывая шнурки на ботинках, плохо слушались, концы галстука никак не хотели занять нужное положение. Мог привести и другие примеры, но, думаю, и этих вполне достаточно, чтобы вы могли составить себе правильное представление. В конце концов я все-таки собрался и по крайней мере не споткнулся, спускаясь по лестнице. Лили должна была заехать за мной в одиннадцать часов, а в тот момент часы показывали двадцать пять минут одиннадцатого. Спешить было некуда, и я, оставив дорожную сумку в коридоре, зашел в кухню предупредить Фрица о своем отъезде, а затем -- в кабинет: проверить, все ли в порядке. Когда я пробовал ручку сейфа, зазвонил телефон. Мне следовало предоставить отвечать Фрицу, но сработала привычка, и я, подойдя к столу, снял трубку. -- Резиденция Ниро Ву... -- Разреши задать тебе лишь один вопрос, -- послышался голос Лона Коэна. -- Если только на него можно ответить однозначно -- да или нет. -- Нельзя. Где и когда ты в последний раз видел Люсиль Дакос живой? Я не мог опуститься на свой вращающийся стул: он стоял ко мне спинкой. Ударом ноги развернув его в надлежащую позицию, я уселся на самый краешек. -- Не верю. Черт возьми! В самом деле не могу поверить! -- Конечно, все так говорят. Небось глаза полезли на лоб... -- Перестань паясничать! Когда? -- Сорок минут назад. Мы только что получили срочное сообщение. На тротуаре Пятьдесят четвертой улицы, в нескольких ярдах от дома, в котором она проживала. Застрелена. Там сейчас Фриблинг, туда же направился Боб Адаме. Если... Я положил трубку. И моя рука снова потянулась к телефону. Невольно. Возникло --желание позвонить в уголовную полицию Южного Манхэттена и кое о чем спросить. Но, отдернув руку, я некоторое время сидел неподвижно, уставившись на телефонный аппарат, крепко стиснув челюсти и закрыв глаза. Потом вновь снял трубку и набрал знакомый номер. После шести сигналов мелодичный голос проговорил: -- Алло? -- Это я. Доброе утро, хотя я его таковым не считаю. Только что звонил Лон Коэн. Произошло еще одно убийство, менее часа тому назад. Люси Дакос, дочь Пьера. Я основательно завяз. Даже хуже. По самые уши в дерьме. Вулф тоже. Желаю тебе приятно провести уикэнд. Не станем говорить друг другу о нашем сожалении. Буду вспоминать о тебе каждый час. Пожалуйста, думай обо мне. -- Не спрашиваю: могу ли я чем-нибудь помочь, потому что, если бы я могла, ты первый сказал бы мне об этом. -- Непременно и безусловно. Мы одновременно положили трубки. Посидев еще три минуты, я встал и не спеша поднялся по лестнице в оранжерею. Это случилось в третий или четвертый раз, когда я, следуя через три помещения -- прохладное, затем с умеренной температурой и, наконец, теплое -- между шпалерами великолепных цветов, ничего не замечал. При моем настроении все подставки и полки могли быть пустыми. В комнате, предназначенной для пересадки растений, Теодор сидел за небольшим столом, записывая что-то в свой блокнот, Вулф стоял возле длинного стеллажа, внимательно рассматривая что-то в большом горшке -- наверное, орхидею, -- однако в тот момент я был не в состоянии отличить орхидею от полыни. Услышав шаги, Вулф повернулся и, нахмурившись, произнес: -- Я полагал, что ты уже в дороге. -- Я тоже так полагал, но позвонил Лон Коэн. Люсиль Дакос застрелена около часа назад на тротуаре, в нескольких шагах от своего дома. Больше Лону пока ничего не известно. -- Не верю. -- В точности мои слова. Я тоже отказывался поверить, пока не посидел и не повторил таблицу умножения. Извините за нарушение правила и за то, что помешал вашему развлечению. -- Черт возьми, уходи. -- Все правильно, -- кивнул я. -- Скоро явится Стеббинс и заберет меня в участок. Вы, вероятно, не увидите меня больше в течение... -- Я хотел сказать: уезжай из города на выходные дни. Отдыхай. Прикажи Фрицу запереть дверь на засов и не отвечать на телефонные звонки. Я позвоню Солу и попрошу его оповестить Фреда и Орри. -- Ну и ну! Вы просто поторопились и как следует не подумали. Вам хватит двух минут. Если служанка в белом переднике еще не заговорила, то долго ждать не придется. Полиция узнает, что мы там были, что она застала меня в комнате Люсиль. Служанка расскажет, как Люсиль сидела и наблюдала за мной, когда я обшаривал комнату Пьера. В итоге полиция придет к выводу, что мне -- а следовательно, и вам -- известны факты, которые ей следует знать. Если я исчезну на выходные дни, а вы запрете дверь и не станете отвечать на телефонные звонки, то мы только усугубим наше и без того скверное положение. Я уже информировал Лили Роуэн. Когда ему нужно присесть здесь, наверху, он обычно выбирает одну из табуреток около стеллажа, но в этом помещении есть и достаточно вместительное кресло. Вулф направился к нему. Поскольку он страшно не любил запрокидывать голову, чтобы смотреть на стоящего перед ним собеседника, то я подтянул поближе один из крепких ящиков для пересылки растений в горшках и устроился на нем. -- Сегодня суббота, -- заметил Вулф. -- Да, сэр. Паркер, вероятно, где-нибудь играет в гольф. Но даже если мне и удастся его разыскать, он ничем не сможет помочь -- сегодня судьи не работают. А Коггин, вне всякого сомнения, приберег постановление на наш арест. Если хотите нынче спать в своей кровати, вам придется сосчитать до десяти и подумать о необходимости расстаться с нашими секретами. Не смотрите на меня так сердито. Я не пытаюсь уговорить, ничего не предлагаю, а лишь объясняю, к какому выводу я пришел, когда закончил с таблицей умножения. Мне кажется, что если мы полностью и раскроем карты, то все равно сможем и дальше вести расследование совершенного в наших частных владениях тяжкого преступления. -- Ты, однако, пытаешься уговорить меня выложить все начистоту, -- проворчал Вулф. -- Отнюдь. Я готов, если только вы согласитесь. Уже одиннадцать часов, все равно пора идти вниз. Сейчас мы спустимся в кабинет, вы сядете в свое любимое кресло, откинетесь назад, закроете глаза и начнете упражнение с губами. Возможно, Кремер уже находится на пути к нам. А если нет, то он не заставит себя долго ждать и на этот раз может действительно захватить с собой пару наручников. Мы вышли сухими из воды с одним убийством; вам это так же хорошо известно, как и ему. Теперь речь пойдет о трех убийствах. Если белый передник заговорит, Кремер узнает об ужине и записке, о которой Пьер мне ничего не сказал. Вулф встал и вышел. Он всегда передвигается так, будто весит всего двенадцатую, а не седьмую часть тонны. Когда дверь, ведущая в питомник, за ним закрылась, Теодор заметил: -- Когда ты появляешься здесь, то всегда приносишь плохие вести. Быть может, Теодор в самом деле великий специалист по орхидеям, но как веселый собутыльник -- выражение, которое я подсмотрел в энциклопедии, после того как Вулф назвал его вышедшим из употребления, -- он никуда не годится. Поэтому я не стал ему отвечать и охотно оставил бы тяжелый ящик там, куда я его притащил, предоставив Теодору самому наводить порядок, но тогда я сделался бы похожим на него, и эта мысль удержала меня от опрометчивого поступка. Я подхватил ящик и, прежде чем удалиться, поставил его на прежнее место. Вулф, разумеется, воспользовался лифтом. Когда я вошел в кабинет, он стоял возле большого глобуса и медленно поворачивал его. Видимо, решал, куда ему в настоящий момент сподручнее сбежать, возможно, вместе со мной. Усевшись за свой письменный стол, я начал: -- Как только Сол, Фред и Орри услышат новость, они сразу же позвонят, особенно Сол. Что я должен в таком случае сказать? -- Пускай позвонят в понедельник утром, -- ответил Вулф, не оборачиваясь и крутанув глобус еще на несколько дюймов. -- В понедельник утром они могут уже томиться в кутузке. -- Тогда пускай позвонят, когда мистер Паркер организует их освобождение под залог. Я встал и вышел, потом проследовал до лестницы и поднялся в свою комнату. Во-первых, желание угостить его пинком в обширный зад было столь велико, что следовало поскорее уйти туда, где я не мог бы его видеть, и, во-вторых, моя одежда отвечала условиям выходных дней в загородной вилле, но не соответствовала обстановке, в которой мне, возможно, придется провести конец недели. Доставая нужные мне вещи -- поношенный пиджак и т. п. -- и переодеваясь, я старался вспомнить, когда раньше он проявлял такое же упрямство, и не смог припомнить ни одного случая. Значит, для столь странного поведения должна существовать веская причина. Я продолжал размышлять над этой проблемой, когда зазвонил телефон, и я снял трубку. -- Резиденция Ниро... -- Ты здесь, Арчи? Мне показалось, ты собирался... -- Собирался, но услышал одну новость. Как видно, до твоих ушей она тоже докатилась. -- Да, только что -- по радио. Подумал, что ты уже уехал, а Вулфу, возможно, нужна помощь. -- Совершенно верно. Ему нужен хороший пинок в зад, и я едва удержался, а потому поднялся к себе. Спросил его, что сказать, когда ты позвонишь, и он поручил мне передать тебе, чтобы ты позвонил в понедельник утром. -- Не может быть! -- Может. -- Черт возьми, разве он не понимает? Ведь теперь все выплывет наружу. -- Конечно, понимает. Если он хочет ночевать сегодня в своей кровати, сказал я ему, нам придется раскрыть карты. Но он лишь хмуро взглянул на меня. Что сообщило радио? -- Только то, что ее настигла пуля, и полиция ведет расследование, и что она -- дочь Пьера Дакоса. Но я звоню не только, чтобы предложить свою помощь, но и доложить кое о чем. Я позвонил Люсиль сегодня утром в девять часов и сказал, что по поручению Ниро Вулфа мне нужно повидаться с ней и задать ей несколько вопросов. "Давайте спрашивайте", -- заявила она. Но я ответил, что по телефону вести подобный разговор нецелесообразно, и она предложила встретиться у нее около полудня. Когда я звонил в десять часов, сперва сняла трубку какая-то женщина, видимо, та, которую ты называешь "белым передником". Я сообщил ей свою фамилию и что работаю на Ниро Вулфа. -- Прекрасно. Так даже еще лучше. Советую тебе уже теперь положить в карман зубную щетку. -- И парочку книг для легкого чтения. Если я наотрез откажусь отвечать на любые вопросы, у меня появится масса свободного времени на казенных харчах. -- Желаю приятно провести уик-энд, -- сказал я и положил трубку. У меня в комнате есть целая полка разнообразных книг, моих собственных, и я решил тоже выбрать себе одну, хотя мне было совсем не до чтения. Потом я подумал: "Фриц, вероятно, пребывает в недоумении, не понимая, что происходит" -- и поспешил спуститься в кухню. Фриц стоял у большого стола, занятый своими кулинарными делами. В нормальных условиях я бы сразу определил, над чем он колдует, но сейчас мои мысли были заняты совсем другим. Все двери и стены на этом этаже звуконепроницаемые, и мне было непонятно, почему он, увидев меня, не удивился, а лишь спросил: -- Что-то случилось? -- Да, -- ответил я, усаживаясь на табуретку, -- и скоро случится еще больше. Убили женщину, и это обстоятельство меняет всю нашу программу. Между тем шеф пытается установить мировой рекорд по упрямству. Не беспокойся относительно моего обеда -- я стану грызть ногти. Я знаю: у тебя тоже с ним проблемы. Разный там чеснок, ягоды можжевельника, лавровый лист, но... В дверь позвонили. Соскользнув с табуретки, я вышел в коридор, посмотрел через стеклянную панель и прошагал в кабинет. Вулф сидел за письменным столом и, выдвинув средний ящик, считал разложенные на столе крышечки от пивных бутылок. -- Скорее, чем я ожидал, -- заявил я. -- Кремер. Звонил Сол. Он разговаривал по телефону с Люсиль Дакос сегодня утром в девять часов. Сперва ответила служанка, и Сол назвал себя и сообщил, что работает на вас. Люсиль Дакос он сказал о желании с ней встретиться и задать несколько вопросов. Она пригласила его прийти к ней на квартиру около полудня. Вновь прозвенел звонок. -- Гррр-р! -- прорычал Вулф. -- Согласен, -- заметил я. -- Впустить его? -- Да. Распахнув дверь, я отступил, пропуская Кремера. Затем с порога посмотрел на улицу. Машина инспектора стояла у крыльца, во втором ряду. Один полицейский сидел за рулем, другой, которого я раньше видел, но с которым близко знаком не был, -- на заднем сиденье. Когда я повернулся, Кремер уже исчез. Заперев дверь, я прошел в кабинет. Инспектор стоял у края письменного стола Вулфа в пальто и шляпе и держал речь: -- ...Возможно, я присяду. У меня в автомашине стенографист. Если я приведу его сюда, вы станете отвечать на вопросы? -- Нет. -- Существует -- правда, очень незначительный -- шанс, что у меня есть для вас новость. Вам известно, что дочь Пьера Дакоса застрелена около своего дома четыре часа тому назад? -- Да. -- Так я и думал. Старик Дакос по-прежнему отказывается разговаривать с нами на любом языке, но я и один из сотрудников отдела по расследованию убийств провели целый час с Марией Гарру, служанкой. Так вы будете говорить? -- Нет. -- Черт побери, Вулф, какая муха вас укусила? -- Три дня назад я сказал вам: я в бешенстве и не владею собою. Сейчас я уже в состоянии контролировать свои поступки, но я по-прежнему взбешен. Я уважаю вашу порядочность, ваши способности и вашу рассудительность. Я даже доверяю вам до известного предела. Разумеется, ни один человек не доверяет полностью кому-либо. Он только воображает, потому что нуждается в доверительных отношениях и рассчитывает на них. В данном конкретном случае я доверяю только самому себе. Как я уже сказал, я чертовски взбешен. Кремер повернул голову и уставился на меня невидящим взглядом. Потом вновь посмотрел на Вулфа и, опершись ладонями о письменный стол и наклонившись вперед, заявил: -- Я приехал сюда со стенографистом, поскольку тоже до известного предела доверяю вам. Я хочу кое-что сказать, но не как инспектор Кремер частному детективу и не как мистер Кремер мистеру Вулфу, а просто как человек человеку, мужчина -- мужчине. Если вы не раскроете полностью карты, вы погибли. Окончательно и бесповоротно. Позвольте мне привести стенографиста и начните рассказывать... Мне... Сейчас. Вулф покачал головой из стороны в сторону. -- Я высоко ценю ваше желание пойти навстречу. Однако отказываюсь давать показания -- даже просто как человек человеку. Кремер выпрямился, круто повернулся и вышел. Услышав звук отворяемой и захлопнувшейся двери, я даже не потрудился выйти в коридор, чтобы удостовериться. Если Кремер остался внутри, пускай -- мне все равно. Обращаясь к Вулфу, я лишь заметил: -- Относительно одного незначительного факта. Мне не известно, интересовал ли он вас когда-либо или нет. Однако вы можете и не знать, что сотрудниками отдела по расследованию убийств распоряжается не Кремер. Они подчинены окружному прокурору. -- Знаю. Возможно, он и впрямь знал, но и не исключено, что слышал об этом впервые. -- Один из этих сотрудников, -- продолжал я, -- помогал Кремеру допрашивать Марию Гарру. Теперь мне известно, как ее зовут. И Кремер примчался сюда, жалея вас. С трудом верится, но это так. Вы должны послать ему рождественскую открытку, если там, где вы окажетесь, сможете ее приобрести. -- Ты сменил одежду, -- сощурился Вулф. -- Естественно. Предпочитаю наряжаться соответственно обстоятельствам. На мне сейчас специальная форма для каталажек или, по-вашему, тюремной камеры. Вулф сбросил в средний ящик стола металлические пробки от пивных бутылок, отодвинул кресло, поднялся и направился к двери. Я полагал, что Вулф хочет попросить Фрица поспешить с обедом, но он повернул направо. Послышался звук закрывшейся двери лифта. "Наверное, собирается предупредить Теодора, чтобы тот пришел завтра, в воскресенье", -- подумалось мне, но я опять ошибся. Лифт поднялся всего на этаж. Значит, Вулф поднялся в свою комнату, намереваясь переодеться в собственную форму арестанта. Именно в этот момент я перестал ломать себе голову и махнул на все рукой. Объяснить его поведение можно было только помешательством, и у меня оставались всего две возможности: я мог, распрощавшись с Вулфом навсегда, пойти на Двадцатую улицу к Стеббинсу или Кремеру и покаяться или же остаться и примириться с неизбежными последствиями, надеясь на благополучный исход. В действительности я сам толком не знаю, почему я остался. В самом деле не знаю. Быть может, сказалась привычка -- привычка видеть, как он неожиданно выдергивает кролика из шляпы. А может быть, проявилась достойная похвалы старомодная лояльность преданного Арчи Гудвина. Не исключено, однако, что мною двигало обыкновенное любопытство. Хотелось знать, какая муха его укусила, и видеть, как он вывернется из столь отчаянного положения. Зато я хорошо сознавал причины, определившие мои последующие шаги. Не лояльность и не любопытство побудили меня отправиться в кухню, а обыкновенный здравый смысл. По всей вероятности, за нами явится сам Коггин, и ничто не доставит ему большего удовольствия, чем возможность забрать нас прямо от обеденного стола, а я уже был сыт по горло сандвичами, которыми они кормят в канцелярии окружного прокурора. И когда я доставал осетрину, хлеб, молоко, огурцы, сельдерей и вишни, пропитанные бренди, Фриц молча наблюдал за моими манипуляциями. Он хорошо знает, что, по существующим внутренним правилам, кухня -- его владения, и если я начинаю хозяйничать, не спрашивая разрешения, значит, ситуация чрезвычайная, время не для разговоров. Мой экземпляр "Тайме" все еще лежал на подставке, и я углубился в спортивный раздел. Я как раз принялся за вишни, когда раздался шум спускавшегося лифта. Вернувшись в кабинет, я застал Вулфа за письменным столом, склонившимся над кроссвордом. Я, если можно так выразиться, приближался к точке кипения, а тут такая идиллия. Вулф действительно поднялся к себе, чтобы переменить одежду. Но надел он не самый старый, а лучший свой костюм из мягкой светло-коричневой ткани с мельчайшими желтыми пунктами, видимыми только при ярком освещении. Всего лишь месяц назад он заплатил за него Бойнтону триста сорок пять долларов. Та же самая рубашка -- разумеется, желтая, -- но другой галстук, из темно-коричневого тяжелого шелка. Я не видел его обувь, но ее он, вероятно, тоже сменил. Усаживаясь за письменный стол, я пытался придумать подходящую колкость, но безуспешно, ибо понимал: в этот момент я узнал о Вулфе что-то новое, хотелось бы только знать -- что именно? -- Займемся почтой, -- сказал он. -- До нее у меня еще руки не дошли. Я взял стопку почтовых отправлений со специального лотка из зеленого мрамора, достал нож для бумаг и начал вскрывать конверты. В течение последующих двадцати минут можно было подумать, что у нас самый обыкновенный выходной день. Я трудился, записывая в блокнот третье письмо, текст которого начал диктовать Вулф, но нас прервал Фриц, объявивший обед. Вулф встал и удалился, даже не взглянув в мою сторону. Не знаю, откуда ему стало известно, что я уже пообедал. Когда, отпечатав два письма, я взялся за конверты, в дверь позвонили. Мои часы показывали двадцать две минуты второго и подтверждали мои худшие опасения. Очевидно, Коггин знал, что обеденное время Вулфа начинается в четверть второго. Но, подойдя к двери, я убедился в своей ошибке. На крыльце стояли плечом к плечу двое незнакомых мне мужчин; каждый держал в руке сложенный листок бумаги. Когда я открыл дверь, мужчина справа заявил: -- Ордера на арест Ниро Вулфа и Арчи Гудвина. Вы -- Гудвин. Вы арестованы. -- Ну что ж, -- заметил я, -- заходите. Вам придется подождать, пока мы наденем пальто. Они переступили порог, и я затворил дверь. Оба были ростом в пять футов и одиннадцать дюймов, весили сто восемьдесят фунтов и держались подчеркнуто прямо. Я говорю "оба", так как передо мной стояли близнецы с одинаковыми вытянутыми, худощавыми лицами и оттопыренными ушами, правда, один был блондин, а другой -- брюнет. -- Я уже пообедал, -- сказал я, -- а вот мистер Вулф только-только приступил. Нельзя ли дать ему закончить? Всего полчаса. -- Отчего же не дать? Пускай сперва закончит, -- заметил блондин, снимая пальто. -- Нет вообще никакой спешки, -- добавил брюнет. Не торопясь, они повесили пальто. Оба явились без шляп. Сопроводив их до двери кабинета, я отправился в столовую. В этот момент Вулф открыл рот, чтобы отправить туда с помощью вилки очередную порцию съестного. -- Двое из отдела по расследованию убийств, -- пояснил я. -- С ордерами. Я уже арестован. Попросил позволить вам закончить трапезу, и они ответили: нет никакой спешки. Вулф лишь кивнул. Я повернулся и медленно удалился, на тот случай, если ему вздумается прокомментировать мое сообщение, но он продолжал молча есть В кабинете блондин устроился в красном кожаном кресле, держа в руках принадлежащий Вулфу экземпляр "Тайме"; брюнет стоял у книжных полок и рассматривал названия книг. Я прошел к своему письменному столу, разделался с конвертами, убрал все со стола, поднял телефонную трубку и набрал номер. Иногда нужно не менее десяти минут, чтобы связаться с Лоном Коэном, но на этот раз мне повезло: потребовалось, всего две минуты. -- Все еще на свободе, -- заметил он. -- Никак нет. Сообщаю тебе один маленький секрет, который я тебе когда-то обещал. Возможно, успеешь вставить в сегодняшний вечерний выпуск. Настоящая сенсация. Ниро Вулф и Арчи Гудвин арестованы как главные подозреваемые. Только что. Сейчас нас увезут куда следует. -- Тогда зачем ты звонишь? -- Сам не знаю. Увидимся в суде. Я положил трубку. -- Вам не следовало этого делать, -- упрекнул брюнет, сидевший в желтом кресле с книгой в руках. -- Конечно, не следовало, -- согласился я. -- Сам удивляюсь -- зачем? Но ведь нет "никакой спешки", и мне просто интересно. Быть может, вам жаль меня? Или Ниро Вулфа? -- Вовсе нет. С какой стати -- черт возьми! -- мы должны вас жалеть? -- Тогда, значит, вам не нравится тот малый, который послал вас сюда. -- О, он сойдет. Хотя и не самый лучший, но и не хуже всех. -- Послушай, -- вмешался блондин. -- Мы все про вас и ваши штучки знаем. С нами они не пройдут. Сегодня суббота, и наша служба кончается в четыре часа пополудни; если мы прибудем на место не слишком рано, то сможем тотчас отправиться домой. Потому-то никакой спешки, если вы не возражаете. Проговорив, блондин углубился в "Тайме". Брюнет раскрыл книгу. А я достал из ящика стола пилочку и стал полировать ноготь большого пальца на правой руке. Было двадцать пять минут третьего, когда мы сошли по ступеням крыльца и сели в автомашины: Вулф -- с блондином, я-с брюнетом. Глава 12 Легко сказать: "не отвечать ни на какие вопросы", будто нам для этого нужно лишь держать рот закрытым. И только. Но на самом деле все гораздо сложнее. У помощника окружного прокурора богатая практика, и он умеет формулировать вопросы. Чего стоят хотя бы следующие: -- Зачем вы принудили -- физически принудили, -- Люси Дакос остаться с вами, когда вы обыскивали комнату ее отца? -- В переданном вами сержанту Стеббинсу заявлении вы, по вашему заявлению, включили все, сказанное вам Пьером Дакосом. Однако вы выпустили его слова о том, что он видел, как один из присутствовавших на том ужине передал Бассетту какую-то записку. Почему вы солгали? -- Если Дакос не говорил вам, кто был на ужине, то как вы вышли на Бенджамина Айго? -- Если Дакос не рассказывал вам об ужине, то откуда вы узнали о нем? -- Зачем вы предупредили Сола Пензера, что нужно заставить Люси Дакос молчать? -- Когда вам стало известно о том, что Ниро Вулф убедил Леона Дакоса не разговаривать с полицией? -- Какие предметы вы изъяли из карманов Пьера Дакоса, прежде чем информировать полицию об обнаружении трупа? -- Что вы нашли в одной из книг в комнате Люси Дакос? Я привел всего лишь несколько примеров и не включил в перечень вопросы, заданные мне помощником окружного прокурора, с которым я до тех пор ни разу не встречался, -- маленьким самодовольным человечком в золотых очках; его вопросы были такими нелепыми -- вы бы мне не поверили. Он, в частности, дал понять, будто Ниро Вулф уже раскололся. Утверждать подобное в отношении Сола, Фреда или Орри -- еще куда ни шло, обычное дело, рутина. Но сказать такое о Вулфе -- глупее не придумаешь. Что касается меня, то я не могу претендовать на рекорд в абсолютном молчании, хотя с трех часов пополудни в субботу и до одиннадцати часов утра в понедельник я выслушал по меньшей мере две тысячи вопросов от трех помощников окружного прокурора и Джо Мэрфи, начальника отдела по расследованию убийств при окружной прокуратуре. Причем его вопросы не имели ничего общего с убийством. Мэрфи хотел в точности знать, почему Вулфу и мне понадобилось в субботу так много времени, чтобы надеть пальто, и откуда "Газетт" оперативно получила сведения о нашем аресте, успев поместить их в вечернем выпуске. Отвечать ему я отказывался с особым удовольствием, радуясь случаю натянуть ему нос и оказать брюнету с блондином маленькую услугу, а вот с другими было потруднее, и мои челюсти уже ныли, потому что постоянно приходилось их судорожно стискивать. Беда в том, что мне нравится быстро и находчиво отвечать, и представители правосудия это хорошо знали и старались изо всех сил вовлечь меня в разговор. Двое из них делали это довольно ловко. Отказ отвечать на вопросы вовсе не означает, что у вас есть выбор, а он предполагает абсолютное молчание, и об этом нужно постоянно помнить. Из всех тюремных камер, в которых мне довелось спать, -- включая и кутузку в Уайт-Плейнсе, в тридцати милях от города, -- наихудшей оказалась в Нью-Йорке. Причем наихудшей во всех отношениях: скверное питание, грязь, дурной запах, беспокойные сокамерники, непомерные цены на все и вся -- от газет до второго одеяла. С Вулфом я не виделся. Не стану распространяться о своих чувствах к нему в течение этих пятидесяти с небольшим часов; скажу только, что они были разными. Ему, безусловно, приходилось труднее, чем мне, но он сам полез на рожон. Я не воспользовался своим правом на один телефонный разговор и не позвонил Натаниэлю Паркеру, предполагая, что это сделает Вулф. Кроме того, Паркер, где бы он ни находился, наверняка читал воскресный номер "Тайме". Но где же он все-таки был сейчас, то есть в понедельник вечером около шести часов? Я сидел на своей койке и старался делать вид, что меня ничто не беспокоит. А проблема -- по крайней мере одна из проблем -- заключалась в том, что завтра день выборов, и судьи могут не быть на месте -- еще одна причина для волнений. Опытный частный детектив обязан знать, работают ли судьи в день выборов, а я не имел ни малейшего представления. В довершение всех несчастий нужно было еще подвернуться этим выборам, а я лишен возможности проголосовать за Кэри. Мои размышления прервали шаги в коридоре, заскрипел поворачиваемый в замке ключ, и незнакомый мне охранник произнес: -- Вас требуют вниз, Гудвин. Мне кажется, вам лучше захватить с собой все ваши вещи. Обширным багажом я не располагал. Рассовав по карманам кое-какие мелочи, я вышел. Заключенный в соседней камере что-то сказал, но я не обратил на него внимания. Охранник провел меня по коридору до двери со стальными засовами, толщиной с мое запястье, которые открывались с помощью ключа, и дальше к лифту. Пока мы ожидали, он заметил: -- Вы двести двадцать четвертый. -- Неужели? А я и не знал, что у меня есть номер. -- У вас его нет. Столько прошло через мои руки парней, снимки которых публиковали газеты. -- За сколько же лет? -- Двенадцать. Будет в январе. -- Спасибо за информацию. Значит, двести двадцать четвертый. Интересная у вас работа. -- Это вы назвали ее интересной. Для меня она -- просто работа. Лифт остановился перед нами. В просторном помещении на первом этаже, куда мы проследовали, ярко горели все лампы. Натаниэль Паркер сидел на деревянном стуле возле большого письменного стола, за которым расположился чиновник б форме; другой чиновник в такой же форме стоял рядом. Когда я приблизился, Паркер встал, и мы обменялись рукопожатиями. Чиновник, который стоял, протянул мне карточку размером пять на восемь дюймов и, указывая на кучку предметов на столе, сказал: -- Если все в наличии, распишитесь в строке, отмеченной пунктиром. Ваше пальто там на стуле. Все было в целости и сохранности -- перочинный нож, набор ключей, пустой бумажник -- деньги я заранее переложил в карман. Поскольку я продолжал хранить полное молчание, то, прежде чем подписывать, я убедился, что карточка не содержит ничего несовместимого с занятой мной позицией. Мое пальто пахло чем-то отвратительным, а от меня исходил еще более скверный запах, но поднимать из-за этого бучу не стоило. Затем я и Паркер покинули помещение. Чиновник за письменным столом в течение всей процедуры не вымолвил ни слова; Паркер, впрочем, тоже все время хранил молчание. Лишь когда мы вышли на улицу, он заметил: -- Сейчас поймать такси невозможно. Я приехал на своей машине, она за углом. -- За углом есть также и бар, -- заявил я. Мой голос звучал несколько странно, будто заржавел и нуждался в смазке. -- Мне бы хотелось немного поговорить с вами, но не тогда, когда вы за рулем. Бар был полон, но при нашем появлении какая-то парочка освободила отдельную кабину у стены, и мы поспешили воспользоваться подвернувшейся благоприятной возможностью. Паркер заказал себе водку со льдом, а когда я попросил принести мне двойной виски и большой стакан молока,, он удивленно поднял брови. -- Молоко для желудка, а виски для нервов, -- объяснил я. -- Сколько на этот раз? -- Тридцать тысяч за Вулфа и столько же за вас. Коггин очень настаивал на пятидесяти тысячах; по его словам, вы замешаны в убийстве и отказываетесь отвечать на вопросы. Уверял, что против вас будет выдвинуто новое обвинение: сговор с целью помещать правосудию. То была ошибка с его стороны, и судья Карп напомнил ему о недопустимости выступать в суде с угрозами. -- А где Вулф? -- Дома. Отвез его час назад. Мне нужно в точности знать ситуацию. -- Она простая. Совершено три убийства, и мы отказываемся отвечать на любые вопросы. -- Черт возьми, это мне известно. Но не больше. Никогда прежде не видел Вулфа таким не похожим на, себя. Он фактически отказывается отвечать даже на мои вопросы. Надеюсь, что вы расскажете мне, в чем дело. Само собой, конфиден