борот. Практически ничего не говоря, он дал им понять, что они все вместе могут доказать, насколько они умнее сотни психологов. Длинные слова и многословие Ниро Вулфа их ничуть не смущали. А он шел своим путем, дюйм за дюймом приближаясь к цели, то с помощью одного мальчишки, то с помощью другого, а то и всех их вместе, говорящих хором. Он позволил им вступить в длительный спор о преимуществах той или иной марки клюшек, а сам, закрыв глаза, делал вид, что с удовольствием слушает их. Потом он расспрашивал их о сверстниках, работающих в гольф-клубе, а также о тех, кто начал уже играть, до того, как Барстоу и Кимболлы вышли на поле. Время от времени кто-нибудь из парнишек заговаривал просто об игре в гольф, но Вулф тут же вводил разговор в нужное ему русло. Среди сумбурностей и отклонений в этой беседе прослеживалась одна главная линия - Вулф не выпускал из виду ни одну из клюшек, которыми играла четверка Барстоу-Кимболл, где были клюшки - в игре или в сумке. На ланч Фриц подал запеченных в тесте цыплят и четыре арбуза. Когда бывали гости, за столом обычно распоряжался я. Не переставая подкладывать всем, я сам едва успел отведать цыплят до того, как окончательно опустело блюдо. С арбузом было проще: два арбуза мальчишкам, каждому по половине, а третий - нам с Вулфом. Четвертый я отдал Фрицу, хотя подозревал, что он не притронется к нему. Тем лучше - останется про запас. После ланча мы вернулись в кабинет и продолжили беседу. Я с удовольствием наблюдал, как Вулф, словно свежим ветерком, продул мальчишкам головы, и они стали совсем другими. Они забыли, что кто-то пытается что-то выведать у них, и им надо копаться в своей памяти. Это просто была ватага мальчишек, обсуждающих вчерашнюю игру в футбол. А Вулф, как судья, то и дело возвращал их то к одному моменту, то к другому, не позволяя ничего забыть или упустить. Даже таким окольным путем дело все же шло. Вот уже Ларри Барстоу открывает игру первым ударом, за ним бьет по мячу Мануэль Кимболл. - Когда случилось самое главное, то произошло это тоже так просто и незаметно, что я в первое мгновение даже не сообразил. - И тогда ты подал мистеру Барстоу клюшку номер один. Ты уже установил его мяч для первого удара? - Да, сэр... То есть нет, я в это время побежал за мячом, который он загнал в кусты во время разминки. - Да, правда, Майк. Ты нам ухе говорил это, ты искал мяч. Как же тогда ты мог поставить мяч для Барстоу? - Он сам это сделал. Мяч откатился, и я подогнал его ему, - вдруг уточнил Вильям Райли. - Спасибо, Райли. Видишь, Майк, значит, не ты ставил ему мяч. А тебе не трудно было таскать тяжелую сумку с клюшками, пока ты искал мяч? - Нет, мы привыкли. - Ты нашел его? - Да, сэр. - И что ты с ним сделал? - Я положил его в сумку, в отделение для мячей. - Ты это утверждаешь как факт или как предположение? - Я положил его. Я хорошо помню. - Сразу, как нашел? - Да, сэр. - Значит, ты носил с собой сумку с клюшками, пока искал мяч? В таком случае ты не мог подать Барстоу клюшку, когда он начинал игру, потому что тебя не было рядом с ним. Он сам тоже не мог вынуть клюшку из сумки, потому что сумка была у тебя. Может, ты отдал ему клюшку раньше? - Наверное, я так и сделал. - Майк, нам нужно что-то более определенное, чем твое "наверное". Так отдал ты ему клюшку раньше или нет? Вспомни, что ты говорил до этого... Но тут неожиданно вмешался Вильям Райли - Эй, Майк! - воскликнул он возбужденно. - Так вот почему он взял клюшку у старого Кимболла. Ведь тебя тогда не было, ты искал мяч. - А-а! - выдохнул Вулф и закрыл на долю секунды глаза, но тут же снова открыл их. - Нет надобности кричать так, Вильям. Кто взял клюшку у мистера Кимболла? - Барстоу. - Почему ты так думаешь? - Я не думаю, я это знаю. Я собирался передать клюшку старшему Кимболлу, но в это время мяч Барстоу скатился с метки, я его поправил, а когда поднялся, старый Кимболл сказал Барстоу: "Возьмите мою клюшку", и я передал ее Барстоу. - Он играл ею? - Конечно. Он тут же сделал удар. Майк вернулся только тогда, тогда Кимболл тоже начал игру и сделал свой первый удар. Мне стоило усилий не вскочить со стула. Мне хотелось плясать и вдеть орхидею в петлицу куртки Вильяма Райли, обнять хоть на четверть его обхвата моего хозяина, ибо на большее у меня рук не хватит. Я боялся взглянуть на Вулфа, чтобы мое лицо не расплылось а этот миг в такой широкой дурацкой улыбке, что это грозило бы мне вывихом скул. Но Вулф уже занимался бледным худым парнишкой и тем, кто уже был "сознательным гражданином". Ни один из них не помнил, что Барстоу взял клюшку у Кимболла. Худой ответил, что в это время смотрел на поле, где Мануэль Кимболл загнал свой мяч в кусты, а законопослушный "гражданин" просто ничего не помнил. Тогда Вулф обратился к Майку. Тот не мог с уверенностью сказать, что клюшка номер один точно была в сумке, когда он искал мяч, и не помнил, чтобы отдавал ее Барстоу, как не помнил, что получил ее обратно и положил в сумку. Во время этого разговора Вильям Райли с трудом сдерживался, чтобы не вмешаться в разговор. Наконец Вулф повернулся к нему. - Прости, Вильям. Не то чтобы я сомневался в твоей памяти или в том, что ты говоришь правду, но подтверждение никогда не помешает. К тому же может показаться странным, что ты только сейчас вспомнил эту маленькую, но очень важную деталь. Мальчик обиженно запротестовал. - Я не забыл ее, просто не думал, что это так важно. - Значит, в своих рассказах дома и с друзьями ты об этом не упоминал? - Нет, сэр. - Хорошо, Вильям. Может, я неправильно поставил вопрос, но я вижу, что по складу своего ума ты предпочитаешь придерживаться главного, а не мелочей. Может, ты все же обмолвился об этом, когда с тобой разговаривал мистер Андерсон? Мальчишка отрицательно покачал головой. - Я не разговаривай с мистером Андерсоном. Со мной разговаривал сыщик, задал пару вопросов и все. - Понятно. - Вулф сделал глубокий вдох и очень медленный и долгий выдох и нажал кнопку звонка. - Время пить чай, господа, - сказал он. Для него это означало пить пиво. Я собрал мальчишек и повел их на кухню. Конечно, арбуз был целехонек. Как я и думал, Фриц к нему не притронулся. Я разрезал его на четыре части и угостил ребят. Фриц в ответ на звонок хозяина устанавливал на подносе стакан и две бутылки. Когда он вышел в холл, я заметил, что он направился не в кабинет, а к лестнице наверх. Я посмотрел на часы. Без двух минут четыре. Черт побери, он, несмотря ни на что, и здесь умудрился уложиться в регламент! Я оставил мальчишек доедать арбуз, а сам поспешил перехватить хозяина, пока он не вошел в лифт. - Поблагодари мальчиков от моего имени, уплати им, как положено, но не переплачивай, я человек прижимистый, и развези их по домам. Позвони в контору Е. Д. Кимболла и узнай, когда он вернется из Чикаго. Думаю, он все еще жив. Благодаря проницательности или везению, он уехал за тысячу миль от своей судьбы. В случае, если он уже вернулся, немедленно привези его сюда. Мешкать нельзя. - Хорошо, сэр. Не кажется ли вам, что это новости, дойдя до ушей прокурора Андерсона, порядком расстроят и огорчат его, а? Не предупредить ли мальчишек, чтобы помалкивали? - Нет, Арчи. Всегда благоразумней полагаться на силу инерции. Это величайшая сила в мире. Когда я вернулся в кухню, Фриц уже угощал всех яблочным пирогом. 13 Когда я развозил мальчишек в разные концы Вестчестера, у меня мелькнула нелепая мысль заехать к Мануэлю Кимболлу и спросить у него, хранил ли его отец свои клюшки в клубе и нет ли у Мануэля ключа от его шкафчика. Уверен, ему не удалось бы на сей раз ограничиться вскидыванием бровей вместе ответа. Я почти был уже готов пообещать ему пару тысяч вольт напряжения[1]. Но тут же понял, раз это так, то в наших интересах будет, если он останется в неведении. Но, с другой стороны, чтобы арестовать и осудить Мануэля Кимболла, нужны более веские доказательства, чем то, что он действует мне на нервы 1 Имеется в виду электрический стул, как высшая мера наказания. Я поборол еще одно искушение. Мне хотелось заглянуть к Андерсону и предложить ему пари на десять тысяч долларов, что никто не убивал Питера Оливера Барстоу. Но Вулф наверняка начал игру в прятки. В течение двух дней лишь он, я да еще тот, кто сделал это, знали, что Барстоу был убит. Теперь опять мы двое, убийца да мальчишки, подносчики мячей в гольф-клубе, знали, что Барстоу был убит случайно. Когда я наконец высадил последнего мальчишку на его улице, я все же завернул перед закрытием в клуб "Зеленые луга". Мне хотелось порасспросить о шкафах в гардеробной, но, приехав в клуб, я вдруг испугался, что могу испортить все дело. Все уже знают, что Барстоу не хранил свои клюшки в клубе, и мой интерес к шкафам может показаться подозрительным. Поэтому я немного поболтал с мистером, в ведении которого были мальчишки, и зашел поздороваться к управляющему. У меня была слабая надежда, что я могу здесь встретить Мануэля Кимболла, но его нигде не было видно. Мануэль говорил мне, что у его отца брокерская контора в Нью-Йорке на Перл-стрит. Когда после четырех я позвонил туда, мне ответили, что мистер Кимболл прибывает завтра, в пятницу, экспрессом. Не получи я такого известия, я, может быть, и начал свои расспросы в Вестчестере, пошатался бы, когда стемнеет, вокруг дома Кимболлов, заглянул бы в окна. Но узнав, что Кимболл-старший возвращается завтра, решил, что лучше всего набраться терпения. Я сел в машину и отправился домой. После ужина Вулф заставил меня еще раз прочитать мою запись встречи с Мануэлем, и все, что говорили о нем Ларри и Сара Барстоу, а такого было всего ничего. Мы с Вулфом еще побеседовала, сопоставили наши впечатления, потом даже договорились до того, что подмена клюшек была сделана сознательно и убийцей Барстоу мог быть Кимболл-старший. Но, конечно, это была ерунда. Я позволил себе пару нелестных замечаний в адрес Мануэля, но когда Вулф потребовал от меня более серьезной характеристики, вынужден был сознаться, что у меня нет против него не только никаких улик, но и причин для подозрения. С таким же успехом можно было бы подозревать любого из членов клуба, имеющего доступ к шкафам в гардеробной. - И все же, - не сдавался я, - будь он моим сыном, я бы отправил его в длительное путешествие, куда-нибудь подальше, и лучше всего без возвращения. Прежде чем мы разошлись по своим комнатам, Вулф набросал для меня программу действий на завтрашний день. Первый ее пункт не привел меня в восторг, но я знал, что Вулф прав. Мальчишки, конечно, не удержатся и все разболтают, это дойдет до прокурора Андерсона, так что лучше будет, если мы скажем ему сами, и как можно раньше, тем более что все равно он узнает. Я успею выполнить эту миссию доброй воли и вовремя попаду в контору Кимболла, куда он приедет прямо с вокзала. Итак, утрам я снова катил по шоссе в Уайт-Плейнс и подумывал, вот бы здорово было, если бы на шоссе снова дежурил уже знакомый полицейский, который не преминул бы остановить меня за превышение скорости, а я назвал бы ему ту же причину и под его эскортом прибыл бы к прокурору Андерсону. Но у Вудленда я свернул на мост и дальше не встретил никого, кроме белки, перебежавшей дорогу. По Главной улице я ехал медленно в хвосте у трех громоздких автобусов, словно пони, плетущийся за слонами во время цирк-парада. И тут у меня родилась мысль, и, по-моему, неплохая. Вулф считал, что для того, чтобы позвать к себе в гости кого-нибудь, включая Далай-ламу или Эл-Капоне, ему стоит лишь отдать мне распоряжение, но я-то знал, чего это временами стоит. Никогда не знаешь, на кого нападешь, иные упираются, как сороконожки, всеми своими конечностями. Теперь мне предстояло доставить хозяину важного торговца зерном, уведя его из его конторы в первый же день его прибытия в Нью-Йорк после недельного отсутствия. А пока я ехал на свидание с прокурором, которое может закончиться тем, что в контору Е. Д. Кимболла первым попаду не я, а сыщик Г. Р. Корбетт или кто-нибудь другой, что может быть еще хуже. Это будет сюрприз. Поэтому я тут же остановил машину, позвонил Вулфу и сказал ему, что, пожалуй, мы торопимся поставить телегу впереди лошади. Он поначалу упирался и убеждал меня, что нам выгодно, чтобы Андерсон узнал именно от нас то, что и без нас все равно узнает. Но когда понял, что я буду стоять на своем до тех пор, пока счетчик таксофона по горло не будет набит монетами, согласился и разрешил мне вернуться в Нью-Йорк, чтобы, отправившись на Перл-стрит, ждать там свою жертву. На обратном пути я уже благодарил судьбу, что мне не встретился дорожный полицейский. Когда я нашел на Перл-стрит нужный мне дом и поднялся на лифте на десятый этаж, я понял, что брокерская фирма Е. Д. Кимболла занимается не только тем, что продает корм местным куриным королям. Его контора занимала половину этажа со множеством дверей и табличек. Часы на стене показывали без четверти десять. Если экспресс не опоздает, через пятнадцать-двадцать минут Кимболл будет здесь. Я представился девушке за столом. Она куда-то позвонила, провела меня в другую комнату и оставила наедине с мужчиной с квадратной челюстью, сидевшим на стуле лицом к окну, положив ноги на подоконник. В этой позе он просматривал утреннюю газету. Сказав мне: "Одну минуту", - он снял ноги с подоконника и сел прямо. Отбросив наконец газету, он повернулся ко мне. - Мистер Кимболл будет с минуты на минуту, - пояснил я причину своего появления здесь. - Без сомнения, у него накопилась масса дел за неделю отсутствия. Но прежде чем заняться ими, он должен уделить мне десять минут по очень важному для него личному делу. Я частный детектив, вот моя визитная карточка. Он не знает меня, но я работаю на Ниро Вулфа. Вы можете устроить мне свидание с мистером Кимболлом? - Что вам угодно? По какому вы вопросу? Я покачал головой. - Дело личное и неотложное. Вы должны поверить мне, глядя на мою честную физиономию. Если вы полагаете, что это рэкет, позвоните в городскую службу безопасности на Тридцать третьей улице. Они расскажут вам, что я в свободное время подрабатываю, сторожа коляски с младенцами. Квадратная челюсть улыбнулась. - Даже не знаю. У мистера Кимболла много деловых встреч на сегодня, и первая назначена на десять тридцать. Я его секретарь. Я знаю о его делах даже больше, чем он сам. Можете обращаться прямо ко мне. - Сожалею, но он мне нужен лично. - Хорошо. Я попробую что-то сделать. Может, подождете в приемной? Нет, лучше здесь. Хотите газету? Он бросил мне газету, встал, собрал со стола почту и бумаги и покинул комнату. За завтраком я бегло проглядел заголовки первой полосы, но прочесть газеты не успел. Просматривая сейчас утренний выпуск, я заметил, что сообщения о деле Барству переместились с первой страницы на седьмую и были весьма краткими. Прокурор Андерсон заметил, что в расследовании наметился прогресс. Бедняга "прогресс", подумал я, с тех пор, как я тебя видел, в последний раз, ты ни на йоту не сдвинулся с места, состарился и покрылся морщинами, и у тебя уже начали выпадать зубы. Следователь по-прежнему ничего определенного не мог сказать о яде, но скоро все будет известно. В заметке не было и намека о подозрениях в отношении членов семьи Барстоу, и теперь, видимо, никогда уже не будет, решил я. Однако снова сделан легонький щелчок по профессиональной репутации доктора Брэдфорда, и я подумал, что тому отныне будет не по себе каждый раз, когда он будет ставить диагноз: "тромбоз коронарных сосудов". Я перешел к спортивным новостям. Дверь отворилась, вошел секретарь. - Мистер Гудвин, прошу вас, проходите. В просторном кабинете с окнами по обе стороны, старинной мебелью, громко тикающими в углу напольными часами, за письменным столом сидел мистер Кимболл. Он был гладко выбрит, седоволос, не толст, но и не худ. Он выглядел несколько обеспокоенным, но обладал, видимо, чувством юмора, ибо на лице его была улыбка человека, перемогающего боль, но только что услышавшего смешной анекдот. Почему он улыбается, подумал я. Может, его позабавило то, что ему рассказал обо мне его секретарь? А потом понял - эта улыбка всегда была на его лице. - Вот этот человек, мистер Кимболл, - представил меня секретарь. Мистер Кимболл что-то буркнул и спросил меня, по какому я делу. Я объяснил, что по сугубо личному. - В таком случае переговорите с моим секретарем, чтобы мне не пришлось перепоручать ему, - сказал мистер Кимболл и засмеялся. Секретарь улыбнулся, а я глядел на них с недоброй ухмылкой. - Я прошу всего десять минут, - настаивал я, - Если не возражаете, я сразу же начну. Ниро Вулф хотел бы видеть вас у себя сегодня в одиннадцать утра. - Боже милостивый! - весело изумился Кимболл. Изумление было настоящим. - Он кто - король Англии или в этом роде? Я утвердительно кивнул. - В этом роде. Знаете, мистер Кимболл, все пойдет быстрее и лучше, если вы выслушаете меня. Ради юмора, если вам угодно. В воскресенье, четвертого июня, внезапно умер Питер Оливер Барстоу. Он играл в этот момент в гольф в компании со своим сыном, вами и вашим сыном. В четверг, восьмого июня, вы уехали в Чикаго. В следующее воскресенье, одиннадцатого июня, стали известны результаты вскрытия. Я уверен, вы читали об этом в чикагских газетах. - А, вот оно что? - Тревога на его лице усилилась, - Я так и думал, что, как только я вернусь, расспросов не избежать. Я читал всю эту чушь об отравленной иголке и прочем. - Он повернулся к секретарю. - Помнишь, я писал тебе об этом, Блэйн? Секретарь кивнул. - Да, сэр. Но у вас в одиннадцать тридцать встреча с представителем Окружного прокурора Вестчестера. Я не успел вас предупредить. Я оставил свою ухмылку при себе. - Это не чушь, мистер Кимболл. Барстоу был убит отравленной иглой, которая вылетела из рукоятки клюшки. Это доказано и бесспорно. А теперь послушайте меня. Представьте, что вы стоите у стартовой линии и готовы сделать удар по мячу. У каждого из вас есть свой кэдди, мальчишка, подносящий вам мячи, таскающий вашу сумку с клюшками. Не отвлекайтесь, следите за моими словами, это все очень серьезно. Вот здесь стоите вы. Ларри Барстоу уже делает свой удар, за ним сделал его и ваш сын Мануэль, готовится к подаче мяча Питер Оливер Барстоу. Вы стоите рядом с ним, помните? Его мяч откатывается от метки, и ваш кэдди ставит его на место, потому что мальчишки, помогающего Барстоу, нет, он ищет мяч, который Барстоу забил куда-то во время разминки. Помните? Барстоу готов подать мяч, но у него нет клюшки номер один, потому что она в сумке, с которой его кэдди ушел искать мяч. Вы тогда говорите Барстоу: "Возьмите мою", - и ваш кэдди, устанавливающий мяч Барстоу на метке, поднимается и протягивает Барстоу вашу клюшку номер один. Вы помните это? Барстоу вашей клюшкой сделал удар по мячу, но вдруг вздрогнул и дотер рукой низ живота, и при этом сказал, что его, должно быть, укусила оса. А эта самая "оса" вылетела из ручки вашей клюшки, мистер Кимболл. Через двадцать минут Барстоу был уже мертв. Кимболл слушал, нахмурив брови. На его лице теперь не было ни ироничного удивления, ни улыбки. Он все больше хмурился, а когда наконец заговорил, то, к удивлению, снова произнес все то же слово: "Чушь!" - Нет, не чушь, - снова возразил я. - И чушью не станет от того, что вы будете повторять это слово. Дело не в этом, а в том, что Барстоу воспользовался вашей клюшкой. Вы помните это? - Да, помню, - кивнул он. - Но, откровенно говоря, я забыл об этом, а теперь, когда вы напомнили мне, я отчетливо вспомнил эту сцену. Все было именно так, как вы... - Мистер Кимболл, - прерван его секретарь, не забывающий своих обязанностей. - Было бы лучше, если бы вы... Воспоминания, знаете, это такое дело... - Что было бы лучше? Нет, Блэйн, я предвидел, что неприятности будут. Разумеется, Барстоу бил по мячу моей клюшкой. Почему я не должен об этом говорить? Я едва был с ним знаком. А вот история с отравленной иглой - это чушь. Но от этого неприятностей не убавится. - Вас ждет нечто большее, чем неприятности, мистер Кимболл. - Я придвинулся вместе со стулом поближе. - Давайте посмотрим. Полиции еще не известно, что Барстоу воспользовался вашей клюшкой. Не знает об этом и окружной прокурор. Я не предлагаю вам утаивать от них это, все равно они узнают. А пока вы считаете отравленную иглу чушью, полиции уже достоверно известно, что это неоспоримый факт. Они знают, что Барстоу был убит отравленной иглой, выпущенной из стреляющего устройства, вмонтированного в рукоятку клюшки и сработавшего в тот момент, когда он ударил головкой клюшки по мячу. Если полиции станет известно, что это была ваша клюшка, как вы думаете, что они сделают? Разумеется, они так просто не арестуют вас, обвинив в убийстве, но они заставят вас подыскать более подходящее слово для определения этого факта, чем "чушь". Мой вам совет, повидайтесь с Ниро Вулфом. Можете привести с собой вашего адвоката, если хотите, но главное - действуйте немедленно. Кимболл задумчиво тянул себя за нижнюю губу. Наконец он опустил руку и неожиданно промолвил: - Господи, помилуй. - Вот именно, сэр. Он взглянул на секретаря. - Ты знаешь, Блэйн, я всегда недолюбливал адвокатов. - Да, сэр. Кимболл встал. - Хорошенькое дельце. Я всегда говорил тебе, Блейн, что есть лишь одно дело в мире, которое я умею делать. Торговать. Я отличный торговец, и это странно, ибо я мягкий и слабый человек. В личных делах я теряюсь и не знаю, как поступить. - Он ходил взад и вперед вдоль своего стола. - Да, вы правы - это хуже, чем неприятность. Господи, как бы ты поступил на моем месте, Блэйн? Я кинул взгляд на секретаря. Тот замялся, но тут же сказал: - Если вы хотите повидаться с Ниро Вулфом, я готов пойти с вами. Но на вашем месте я взял бы с собой адвоката. - Какие у меня встречи? - Обычные, сэр. Ничего особенного. В одиннадцать тридцать у вас свидание с человеком из окружной прокуратуры. - Это может подождать. Сам придумаешь причину. Биржевые новости? - С утра твердые цены на все, начинает снижаться на хлопок. Кимболл повернулся ко мне. - Где этот Ниро Вулф? Привезете его сюда. - Это невозможно, мистер Кимболл. Он... - Однажды Вулф узнал, что я представил его больным человеком, и я не хотел бы, чтобы мне влетело, как в тот раз. - Он - эксцентричный гений, мистер Кимболл. А живет недалеко, всего на Тридцать пятой улице. У меня внизу машина, и я буду рад вас отвезти. - Я лишь однажды в своей жизни встречал гения. Эго был аргентинский ковбой, гаучо. Ладно. Подождите меня в приемной. В приемной я сидел, как на иголках. Встреча с Е. Д. Кимболлом, его внешность и разговор с ним слегка отрезвили меня. Теперь я понял то, что должен был понять еще вчера, как только узнал, что клюшка Кимболла стала роковым орудием убийства. С той минуты, как на сцене появился Кимболл-старший, мы ступили на дорогу, ведущую к финишу. Это было подобно появлению того, кто был убит, а потом чудом возвращен к жизни, чтобы ответить нам на вопрос, кто убил его, и ответить немедля. Вот кем для нас был теперь Е. Д. Кимболл. Надо было немедленно доставить его в дом Вулфа, чтобы тут же запереть все входы и выходы. Это надо сделать до того, как Корбетт или кто-то другой получит шанс увидеть его. Откуда я знаю, что это не Блейн-квадратная челюсть соорудил эту зловещую клюшку и сунул ее в сумку Кимболла? Покуда здесь, в приемной, я ерзаю от волнения на стуле, он там, в кабинете, может уже воткнул нож в спину бедняге Кимболлу, как сделал это с Карло Маффеи... Было без десяти одиннадцать. Я вскочил и стал мерить шагами линолеум. Человек Андерсона - это наверняка Корбетт - будет здесь в десять тридцать, а может ему по дурости взбредет прийти сюда раньше, и сидеть здесь, ждать. Я хотел было попросить секретаршу позвонить Блейну, как дверь кабинета открылась, и появился Кимболл, готовый ехать со мной, потому что на нем была шляпа. От сердца отлегло. Кимболл кивнул мне, я бросился к дверям в коридор и услужливо распахнул их пред ним. У лифта, заметив отсутствие секретаря, я спросил: - Мистер Блэйн не едет с вами? Кимболл помотал головой. - Он нужен здесь больше, а я без него обойдусь. Мне нравится ваше лицо. Я заметил, если мне понравилось лицо человека, мы обычно с ним всегда поладим. Доверие - это прекраснейшее чувство в мире, доверие к человеку. Да, подумал я про себя. Такой преуспевающий торговец, как он, может себе это позволить. Машину я оставил к полуквартале отсюда. Я старался избегать улиц с большим движением и в одиннадцать пятнадцать уже открыл перед Кимболлом входную дверь особняка на Тридцать пятой улице. Я провел посетителя в гостиную, попросил его подождать, пока я доложу, а сам, прежде чем отправиться на кухню, проверил, хорошо ли я запер входную дверь. Фриц пек пирожки с вишнями, и только что вынул противень из духовки. Я схватил горячий пирожок и, черт побери, обжег язык. - У нас пять к ланчу, не подсыпай яду больше, чем нужно, слышишь. Да не впускай в дом кого попало. Если что покажется не так, зови меня. Вулф был в кабинете. Как только я увидел его, я застыл в отчаянии. Он производил уборку стола. Единственный ящик его стола, широкий, но относительно мелкий, был выдвинут. С тех пор как Фриц стал приносить ему пиво в бутылках, а не разливное в кувшине, как прежде, у шефа появилась привычка, открыв бутылку, бросать крышки в ящик стола. Фрицу было запрещено открывать любые ящики в кабинете хозяина, а я, решив, что Ниро собирает крышки для какой-то одному ему известной цели, решил не вмешиваться. Я увидел, что ящик стола лишь наполовину освобожден и вынутые крышки разбросаны по столу. Вулф методично сортировал их по кучкам. - Мистер Кимболл в гостиной. Может, он войдет и поможет вам в вашей работе? - Черт! - Вулф растерянно посмотрел на крышки, а потом на меня. - Не может ли он подождать немного? - со вздохом произнес он. - Конечно. Вас устроит, если он придет на следующей неделе? Вулф опять вздохнул. - Проклятье. Веди его сюда. - А этот металлолом так и будет лежать на столе? Ну, ладно. Я предупредил его, что у вас есть причуды. - Я говорил это, понизив голос, и понизил его почти до шепота, когда вкратце проинформировал Ниро о Кимболле и моем разговоре с ним. Он кивнул в знак одобрения, и я пошел за мистером Кимболлом. На лице у гостя было опять знакомое выражение веселой озабоченности. Я представил их друг другу, подвинул Кимболлу кресло для гостей и, после того как они обменялись приветствиями, сказал Вулфу: - Если я вам не нужен, сэр, я займусь составлением отчета. Он кивнул, и я уселся за свой стол, заваленный бумагами и с блокнотом под ними, которым я незаметно пользовался в таких случаях. Я наловчился в экономных знаках записывать почти дословно даже самую быструю речь, искусно делая вид в это время, что занят поисками счета недельной давности, скажем, из гастрономической лавки. - Вы абсолютно правы, мистер Кимболл, - слышал я голос Вулфа. - Терпение помогает человеку овладеть временем. Но есть много способов отнять его у человека: стихийные бедствия, голод, войны, вступление в брак и, пожалуй, наилучший из них - смерть, потому что сразу на всем ставит точку. - Господи! - Кимболл явно нервничал. - Почему этот способ надо считать наилучшим? - В прошлое воскресенье, неделю назад, вы были очень близки к разгадке этого. - Вулф укоризненно погрозил ему пальцем. - Вы, занятый человек, только что вернувшийся из недельной деловой поездки, все же выкраиваете в это же утро время, чтобы встретиться со мной, не так ли? Почему? Кимболл с удивлением смотрел на Вулфа. - Об этом я хотел бы прежде всего спросить вас. - Хорошо, я скажу вам. Вы пришли, потому что растерялись. А это нежелательное состояние для человека, находящегося в смертельной опасности. На вашем лице, правда, нет страха, только растерянность. И это странно после всего, что рассказал вам мистер Гудвин. Он сообщил вам, что четвертого июня, двенадцать дней назад, Питер Оливер Барстоу по чистой случайности был убит, и эта же самая случайность спасла жизнь вам. Вы приняли это известие с недоверием, выраженным в весьма грубой форме. Почему? - Потому что это нелепость. - Кимболл уже терял самообладание. - Чепуха. - Прежде вы говорили - чушь. Почему? - Потому, что это чушь. Я пришел не для того, чтобы вести подобные споры. Когда полиция, столкнувшись с трудностями, не может объяснить то, что недоступно ее пониманию, она дает волю фантазии, лишь бы оправдать себя. Хорошо, я это понимаю. Я считаю, что каждый должен заниматься своим делом, как он это умеет, но зачем заставлять меня участвовать в этом? Увольте. Я занятый человек, у меня есть дела посерьезней. Вы ошиблись, мистер Вулф, я пришел к вам не потому, что я в смятении, и, разумеется, не для того, чтобы вы меня пугали. Я пришел потому, что полиция собирается втянуть меня в свои нелепые истории, а это может повредить мне, создает шумиху вокруг моего имени, чего я, разумеется, не хочу допустить. Ваш помощник дал мне понять, что вы можете помочь мне избежать этого. Если вы готовы, я заплачу вам за это. Если нет, я найду кого-нибудь другого. - Мм-да! - Вулф откинулся на спинку кресла и, чуть прикрыв глаза, изучал лицо брокера. Наконец он покачал головой. - Боюсь, я не смогу помочь вам избежать неприятностей с полицией, мистер Кимболл. В лучшем случае я мог бы помочь вам избежать смерти. Но и в этом я полностью не уверен. - Я никогда не надеялся ее избежать. - Не уклоняйтесь от сути вопроса. Я говорю о нависшей над вами угрозе насильственной смерти. Если я еще не распрощался с вами и продолжаю отрывать вас от важных дел, то это не только потому, что вижу, как вы, словно глупец, идете навстречу смертельной опасности. Я воздерживаюсь от многих христианских порывов, ибо считаю, что человека нельзя спасать принудительными методами. В данном случае мною движет еще и личный интерес. Миссис Барстоу предложила награду в пятьдесят тысяч долларов тому, что найдет убийцу ее мужа. Я намерен найти его. А чтобы сделать это, я должен знать, кто пытался убить вас четвертого июня и, бесспорно, попытается снова сделать это, если его не остановить. Если вы поможете мне, это будет на пользу и вам и мне. Если нет, тогда, лишь какая-нибудь его ошибка при второй, уже успешной попытке, сможет помочь мне уличить убийцу и отдать в руки правосудия за оба преступления. Что ж, я согласен на любой вариант. Кимболл недоуменно покачал головой, но не встал, а продолжал сидеть в кресле, не выказывая никакой тревоги, а всего лишь интерес. - Вы прекрасно говорите, мистер Вулф, Не думаю, что вы можете быть мне полезным, потому что вы, как и полиция, верите во всякие неправдоподобные истории. И тем не менее вы прекрасный оратор. - Благодарю вас. Вам нравятся люди, умеющие хорошо говорить? Кимболл согласился. - Я люблю все хорошее. Хорошую речь, хорошую торговлю, хорошие манеры, хорошую жизнь. Я не имею в виду богатство, роскошь. Я сам пытался жить хорошо и хочу верить, что все этого хотят. Я знаю, некоторым это удается, но верю, что они все же стремятся. Когда мы ехали в машине с вашим помощником, я думал об этом. Я не хочу сказать, что то, что он мне говорил, не произвело на меня впечатления. Конечно, произвело. Но когда я настаивал, что это чушь, я искренне верил в то, что говорю, и придерживаюсь такого убеждения и сейчас. И тем не менее это заставило меня призадуматься. А что если действительно кто-то хотел меня убить? Кто бы это мог быть? Он остановился, Вулф негромко спросил: - Да, кто? - Никто, - подчеркнуто произнес Кимболл. Я про себя подумал, что если этот человек превратится, как Барстоу, в труп, на который поостережется сесть даже изголодавшийся комар, я подам в отставку. - Как-то мне довелось встретить человека, который убил двух своих коллег только за то, что им больше его повезло в торговле лошадьми, - заметил Вулф. Кимболл рассмеялся. - Хорошо, что он торговал лошадьми, а не зерном. Если бы этот метод усреднения прибыли получил всеобщее распространение в бизнесе, я был бы убит не единожды, а миллион раз. Я отличный торговец, это единственное, чем я могу гордиться. Я люблю зерно. А вы, наверное, любите фантастические ситуации, хорошее убийство. Что же, это ваш бизнес. Я же люблю пшеницу. Представляете, мировой запас пшеницы составляет семьсот миллионов бушелей! И я знаю, где в эту минуту находится каждый бушель из этих семисот миллионов. Обратите внимание, каждый бушель. - У вас одного, небось, около сотня бушелей или, более того, не так ли? - полюбопытствовал Вулф. - Представьте, ни одного. Я сейчас не делаю ставок. Завтра, возможно, или через неделю. Я совершил немало сделок, и все удачные. Я всегда играю по правилам. Вот о чем я думал, когда ехал к вам. Я не знаю всех деталей дела Барстоу, лишь то, что писали в газетах. Насколько я знаю, клюшку не нашли. Думаю, ее никогда и не было Даже если клюшка будет найдена и окажется той, что я дал Барстоу, чтобы сделать первый удар, все равно я не поверю, что кто-то собирался с ее помощью убить меня. Я всегда придерживался правил, я играл честно, как в делах, так и в личной жизни. Он остановился. - Есть множество способов причинить зло, - почти под нос пробормотал Вулф. - Прямо, косвенно, материально, духовно, банально, фатально... - Я никому не причинял зла. - Вы так думаете? Помилуйте, так ли? Смысл святости в искуплении. Если позволите, приведу в пример себя. Кому я причинил зло? Просто не знаю, почему в вашем присутствии меня тянет на покаяния. Забудьте об убийстве Барстоу, тем более что для вас это просто чушь. Забудьте о полиции, мы найдем способы избавить вас от их надоеданий. Мне нравится беседовать с вами, если, конечно, вам позволяют ваши неотложные дела. Надеюсь, я не отрываю вас от какого-то срочного дела? - Нет, не отрываете. - Кимболл был крайне польщен. - Срочные дела я решаю немедленно. Моя контора целую неделю прекрасно обходилась без меня, поэтому лишний час моего отсутствия делу не повредит. Вулф понимающе кивнул. - Хотите стакан пива? - Нет, спасибо. Я не пью. - А-а. - Вулф нажал кнопку звонка. - В таком случае, вы необыкновенный человек, сэр. Вы приучили себя к воздержанию, вы - прекрасный бизнесмен, и к тому же еще и философ. Один стакан пива, Фриц. Но мы говорили о зле, и я грозил вам исповедью. Итак, кому я не причинил зла? Это риторический вопрос. Я не разбойник, мне присущи романтические порывы, и при всем при этом я порой удивляюсь, что все еще жив. Год назад человек, сидевший в кресле, в котором сейчас сидите вы, поклялся убить меня при первом удобном случае. Я вышиб из-под него, как говорится, фундамент его благополучия и сделал это из чисто корыстных целей. В нескольких кварталах отсюда живет замечательная умная женщина, чей аппетит и настроение существенно улучшились бы, если бы она получила известие о моей смерти. Я мог бы до бесконечности приводить подобные примеры. Но есть и такие, в которых трудно сознаться и еще труднее простить. Спасибо, Фриц. Вулф вынул пробочник из ящика, открыл бутылку, бросил крышку в ящик и снова задвинул его. Наполнив стакан пивом, он залпом выпил его. - В каждом деле свой риск, и об этом следует помнить, - заметил Кимболл. Вулф кивнул. - В вас опять заговорил философ. Бесспорно, мистер Кимболл, вы - человек образованный и начитанный. В таком случае вам будет понятно некое необъяснимое состояние, побуждающее вас - в данном случае я говорю о себе, - решаться на действия, которые при других обстоятельствах безоговорочно считались бы достойными осуждения. В этом доме на верхнем этаже живет женщина, которая не может желать мне смерти только потому, что в ее сердце нет места злобе и ненависти. Каждый день, каждый час я причиняю ей страдания. Я знаю это, и это мучает меня. И все же я продолжаю приносить ей горе. Вы должны понять, насколько темны и неразгаданы такие психологические состояния, и поэтому поймете глубину моих страданий, если я вам скажу, что эта женщина - моя мать. Я, добросовестно все записывавший, при этих словах с удивлением посмотрел на Ниро Вулфа, ибо он говорил с такой убедительностью, а голос его был тихим и ровным, что создавалось полное впечатление огромных усилий, с которыми он пытался скрыть то, что творится у него в душе. На мгновение я даже посочувствовал бедной старушке, хотя самолично каждый месяц отчислял от нашего дохода некую сумму и отсылал ее в Будапешт, где и проживала родная мать моего хозяина. - Господи! - невольно воскликнул Кимболл. Вулф выпил еще стакан пива и печально покачал головой. - Теперь вы понимаете, почему я могу перечислить все виды зла и с уверенностью сказать, что все они мне знакомы. Поначалу казалось, что Кимболл не клюнет на это. Лицо его выражало лишь самодовольное сочувствие. Более того - на губах было подобие довольной ухмылки. - Не понимаю, из чего вы заключили, что я образованный человек, - вдруг сказал он. Вулф удивленно вскинул брови. - А разве это не так? - Если вы так считаете, то это большой комплимент. Я бросил школу - это было в Иллинойсе, - когда мне исполнилось двенадцать лет, а затем и совсем сбежал из дома. Да и дома по сути у меня не было, жил у дяди с теткой. Мои родители умерли. С тех пор я не учился. Если я образован, то это моя собственная заслуга. - Что ж, и это неплохо, - сказал Вулф низким, приглушенным почти до шепота голосом. Он как бы приглашал: "Продолжайте", не произнося этого слова. - Вы - еще одно доказательство этому Нью-Йорк - это хорошая школа для мальчишки такого возраста, если, конечно, у него есть смекалка и характер. - Возможно. Могло бы получиться и так, но только я не поехал в Нью-Йорк. Я отправился в Техас. После года бродяжничества на пограничной территории штата я перебрался в Галвестон, а оттуда в Бразилию и Аргентину. - Вот как! Смекалки у вас хватило, а по образованию получились космополитом. - Да, пришлось немало поездить. Я провел в Южной Америке двадцать лет, преимущественно в Аргентине. Когда вернулся в Штаты, в пору было идти снова в школу учить английский. Я жил... по-разному все эти годы. Навидался и натерпелся всего, не раз попадал в передряги, но чтобы я ни делал, я строго придерживался честных правил игры. Приехав в Штаты, занялся торговлей мясом, а потом перешел на зерно. Здесь я и нашел себя. Зерно требует человека, умеющего предвидеть и не боящегося рисковать, чтобы предвидение стало реальностью. Так гаучо объезжают лошадей. - Вы были гаучо? - Нет, я всегда был торговцем. Я был рожден им. Не знаю, поверите ли вы в то, что я сейчас вам скажу. Не то чтобы я стыдился этого, нет. Сидя в кабинете и следя за конъюнктурой на десятках зерновых рынков - а каждый из них не знает, в какую сторону я ринусь, - я иногда с гордостью вспоминаю то время. Я два года был разъездным торговцем. - Не может быть? - Да. Три тысячи миль в сезон, не слезая с лошади. По моей походке до сих пор это видно. Вулф с восхищением глядел на своего собеседника. - Настоящий кочевник. Разумеется, вы тогда еще не были женаты? - Да, я женился позднее, В Буэнос-Айресе. Тогда у меня уже была своя контора на Авенидо де Майо... Он вдруг остановился. Вулф налил себе еще пива. Кимболл глазами следил, как он это делает, но мысли его были далеко. Что-то заставило его