той же причине из Индианаполиса. Элкас сказал мне, что Дреммонд был уже там потому, что ежегодно на него нападало непреодолимое сомнение в том, что он действительно закончил этот знаменитый университет, И он возвращался туда каждый июнь, чтобы приобрести уверенность в этом. Элкас очень любил Дреммонда. Кэбот и Сидней Ланг находились в Бостоне по делам, а Бауэн был гостем в доме Теодора Джейса. По-видимому, они замышляли какую-то финансовую операцию. Так или иначе, Филмор Коллард связался со своими бывшими однокашниками и пригласил их к себе на уик-энд на свою виллу близ Марблхеда. Их было более дюжины. В субботу после обеда, с наступлением темноты, они отправились на прогулку по окрестностям и добрались до края стофутового утеса, у подножия которого с грохотом разбивался прибой среди беспорядочного нагромождения скал... Четверо, среди них Кэбот и Элкас, остались дома играть в бридж. Поль Чапин увязался с гуляющими, группа разделилась: одни, во главе с Коллардом, направились к конюшням посмотреть на заболевшую лошадь, кое-кто двинулся назад к дому, человека два отстали. Примерно через час они хватились Гаррисона, но встревожились по-настоящему лишь к полуночи. Рассвело до того, как наступил полный отлив, так что им удалось найти изувеченное тело Гаррисона у подножия утеса - оно застряло между скал. Трагическое происшествие и испорченный уик-энд. Никто не усмотрел в случившемся ничего особенного до следующей среды, когда каждый из них получал по почте напечатанное на машинке стихотворение. Оно очень много говорило о личности Поля Чапина и его качествах. Во всяком случае, никто не сомневался, что он является автором. Кэбот пояснил, что в этой уверенности их укрепило сходство между трагической гибелью судьи Гаррисона и тем несчастным случаем, жертвой которого много лет назад стал сам Поль Чапин. Он тоже упал с большой высоты. Они собирались вместе, обсуждали случившееся, вспоминали, сопоставляли. Прошло уже четыре дня, и в их утверждениях было много разногласий. Некто Мейер, живущий в Бостоне, говорил в субботу вечером, что, когда он ушел, Гаррисон сидел на краю утеса, смотря на прибой. Он даже крикнул ему шутливо, чтобы, прыгая вниз, судья не забыл дернуть за кольцо своего парашюта. Поблизости больше никого не было. Они пытались восстановить в памяти все в отношении поведения Чапина. Двое были убеждены, что он поплелся, хромая, за идущей группой, направляющейся к дому, присоединился к ним на веранде и вместе с ними вошел в дом. Бауэну показалось, что он его видел возле конюшни. А Сидней Лонг видел, как он читал книгу вскоре после возвращения группы, и считал, что Поль не поднимался с места. Вся "Лига" была теперь занята этим вопросом, потому что они все получили "предупреждения". Их совещание ничего не дало потому, что в их рядах не было единомыслия. Леопольд Элкас считал Чапина непричастным к предупреждениям и советовал искать преступника в другом месте. Кое-кто настаивал на том, чтобы передать это дело полиции. Но их разубедили, главным образом Хиббард, Бартон и Элкас. В конце концов они направили Бартона, Кэбота и Лонга с визитом к Чапину. Чапин встретил их улыбкой. По их настоянию он описал все, чем занимался в субботу вечером, совершенно точно помня все подробности. Из его слов выходило, что он вместе с ними дошел до утеса и посидел там на скамье, затем отправился назад с группой возвращающихся домой. Он не видел Гаррисона сидящим на краю утеса. Дома он уселся в кресло с книгой и оставался там до того момента, когда поднялся шум из-за отсутствия Гаррисона. Рассказывая, он все время улыбался, но был обижен. Что касается полученных ими "предупреждений", это совсем другое дело. Тут, заявил он, его крайне огорчает, что они подозревают его не только в насилии, но и в угрозах прибегнуть в будущем к новым видам насилия. Более того, его возмущает, что они приписывают ему столь низкопробное рифмоплетство, но он понимает, что ему следует их извинить, и т. п. Они действовали под влиянием страха, ну, а страх - дурной советчик. Кто послал предупреждения, если не он? Он не имел понятия. Думать можно на кого угодно. На что-то может намекать почтовый штемпель, а также бумага и конверты, не говоря уже о шрифте машинки. Ее стоит поискать. Высказав свои советы, он поднялся со стула и, хромая, подошел к пишущей машинке, похлопал по ней рукой и улыбнулся собравшимся. - Я уверен, что этот немыслимый материал не был напечатан на этой машинке, если только никто из вас, друзья мои, не проник сюда тайком и не воспользовался ею в мое отсутствие. Николас Кэбот был достаточно напорист, чтобы подойти к машинке, вставить в нее лист бумаги, напечатать несколько строчек и забрать листок с собой, но дальнейшая проверка показала, что Чапин был прав. Шли недели, и острота притупилась. Большинство из них, слегка устыдившись своей трусости, решили, что они оказались жертвами чьей-то неумной шутки, и стали ратовать за продолжение дружбы с Чапином. Ему больше никто ничего не говорил о случившемся. Во вторник вечером я вкратце все это пересказал Вулфу. Его комментарии были следующими: - Если мистер Чапин имел отношение к гибели судьи Гаррисона, не устоял перед соблазном отомстить, он, очевидно, считает себя совершенно неуязвимым. Но его подвело собственное тщеславие, когда он написал угрожающие письма и разослал их всем приятелям. Это было опасно. - Как вы можете быть уверены? - Уверен. А теперь я тебе скажу о племяннице мистера Хиббарда. Она приходила ко мне сегодня утром. - Сказала вам что-нибудь новое? - Вместе с сестрой она еще раз тщательно обыскала квартиру, но не обнаружила, чтобы что-нибудь пропало. Он был привязан к двум трубкам, которые курил поочередно, так одна из них находится на своем обычном месте. В банке он больше денег не брал. Но у него при себе всегда находилась порядочная сумма наличными. Сол Пензер после целого дня работы обнаружил только один небольшой факт: продавец газет на углу Сто шестнадцатой улицы, который знает мистера Хиббарда в лицо уже несколько лет, видел, как тот вошел в метро между девятью и десятью часами вечера в прошлый вторник. - Это единственное, что раздобыл Сол? Вулф кивнул, наклоняясь вперед, чтобы дотронуться до кнопки звонка на своем столе. - Полиция располагает этими же фактами, у них тоже больше ничего нет, хотя прошла неделя после исчезновения Хиббарда. Если мистер Чапин отправился на прогулку с мистером Хиббардом и столкнул его с моста в Ист-Ривер, мы не можем ожидать, что Сол станет нырять за его трупом. Общепринятые меры розыска полицией предусмотрели все возможности подобного рода. Работа не прекращается. Что касается мистера Чапина, то он сказал и Баскому, и полиции, что провел вечер прошлого вторника у себя дома. Это утверждает его жена. Никто из соседей не видел, чтобы он куда-то выходил. Вулф налил пива в стакан. - Но на другом фронте мы неожиданно добились успеха. Мистер Фарелл получил согласие двадцати человек. "Записку" подписали все, кроме доктора Элкаса, да еще кого-то в провинции. Мистер Скотт тоже исключен из списка, его доля смехотворно мала, но, как мне кажется, вам стоит с ним повидаться. Он немного возбуждает мое любопытство в другом отношении. Было непло... Зазвонил телефон. Я вздрогнул и чуть не опрокинул молоко, потянувшись за трубкой. В трубке я услышал несколько слов и кивнул Вулфу. - Это Фарелл. Вулф взял трубку своего аппарата. Они разговаривали не более одной-двух минут. После того как мы одновременно опустили трубки, я сказал: - Что такое? Фарелл ведет на ленч кого-то в Гарвард-клуб? Вы швыряетесь деньгами, как пьяный матрос. Вулф потер нос. - Это не я их расшвыриваю, а мистер Фарелл. Но правила приличия, разумеется, требуют, чтобы я их ему возместил. Я просил мистера Фарелла взять интервью у мистера Оглторна, я и не предполагал его подкармливать. Мистер Оглторн - член фирмы, издающей книги мистера Чапина, ну, а мистер Фарелл с ним немного знаком. Сегодня наверху я потратил двадцать минут, размышляя, где мистер Чапин напечатает то, в чем не желает быть уличенным. Предположение, высказанное в рапортах Баскома, что у Чапина имеется сменная каретка к его машинке, которую он ставит при необходимости, я посчитал несерьезным. Смена каретки дело сложное, трудоемкое и грязное. Нужно считаться с тем фактом, что вторая каретка должна находиться где-то под рукой, а это уже опасно. Нет, это не так. Затем он мог, по старому способу, обратиться в машинописное бюро и использовать одну из их машинок, выставленных для продажи. Но о визите Поля Чапина с его хромой ногой помнили бы долго. Не говоря уже о том, что все три "предупреждения" напечатаны на одной машинке. Я обдумал и другие возможности, и одна, как мне кажется, вполне реальна. Мистер Чапин мог прийти в контору своего издателя и, попросив кое-что заменить в рукописи или просто напечатать письмо, воспользоваться одной из их машинок. Я надеюсь, что мистеру Фареллу удастся это выяснить. Надеюсь также, что Фарелл сумеет заручиться согласием мистера Оглторна взять образец шрифта машинки, которой пользовался Чапин, если мое предположение окажется верным, если оно - неверно, тогда возьмем образцы у всех машинок в их конторе. Я кивнул. - Отметь, что сегодня я дал мистеру Фареллу двадцать долларов. И отметь также, что мы имеем еще одного члена "Лиги" - мисс Эвелин Хиббард. Я договорился с ней сегодня утром. - Вы, вероятно, забыли, сэр, что не хотели брать ее своей клиенткой, потому что у вас в голове были другие планы, и она стала моей клиенткой. Так что любые шаги, предпринимаемые ею, могут быть сделаны только с моего совета и согласия. Я посоветую ей, как члену "Лиги", заплатить меньше, чем она предлагала вам как клиентка. В "Лиге" есть и более богатые люди, но никто из них не платит десять тысяч. - Чудовищно! Ты не посмеешь так поступить. Я вздохнул, постаравшись сделать этот вздох похожим на его собственный. - Мне очень неприятно, но это единственный честный способ, которым я могу защитить интересы моей клиентки. - Сколько же ты посоветуешь своей клиентке заплатить? - Одну тысячу зеленых. - Абсурд! Учитывая ее первоначальное предложение... - Прекрасно. Я не буду торговаться. Мы поделим разницу пополам. Две тысячи долларов, я настаиваю на этом. Это все. Вулф закрыл глаза. - Договорились, черт бы тебя побрал! Теперь возьми блокнот... Глава 9 В среду, довольно рано утром, я сидел на кухне, разложив перед собой номер "Таймс", но фактически не видя его, потому что мысленно планировал свой день, одновременно расправляясь со второй чашкой кофе, когда Фриц вернулся от входной двери и сказал, что Фред Даркин хочет меня видеть. Я терпеть не могу, когда мне мешают пить моих два последних и здоровых глотка утреннего кофе, поэтому я только кивнул и закончил завтракать. Когда я вошел в контору, Фред сидел в кресле, грозно хмурясь на собственную шляпу, валявшуюся на полу, куда она свалилась при его неудачной попытке набросить ее на одну из шишечек на спинке моего стула. Фред вечно промахивался. Я поднял шляпу и протянул ее ему со словами: - Поспорим на доллар, что ты не сумеешь сделать это один раз из десяти возможных. Он покачал своей большой ирландской головой. - Нет времени. Я на работе. Могу ли я видеть Вулфа? - Сам знаешь, что нет, черт возьми! До одиннадцати часов мистер Вулф является садоводом. - Ух... но у меня особый случай. - Недостаточно "особый", чтобы нарушить порядок дома. А что, наш хромушка насыпал тебе в глаза песку, почему ты у него не на хвосте? - Я сменяю Джонни в девять часов. Даркин схватил свою многострадальную шляпу за поля, зажмурил один глаз, прицелился и метнул ее на спинку моего стула. И опять шляпа пролетела мимо на целую милю. Он хрюкнул от огорчения. - Послушай, Арчи. Это же пустая трата времени. - Так в чем же дело? - Вот в чем. Вы поручили нам втроем установить за ним круглосуточное наблюдение. Когда Вулф тратит деньги таким образом, значит, задание важное, и ему действительно надо знать жизненную программу этой птицы. Вы разрешили нам пользоваться такси и делать другие траты, если понадобится. Но повторяю: это бессмысленная трата времени и денег. Чапин живет на Перри-стрит в шестиэтажном доме с лифтом. Он на пятом этаже. За домом большой двор с деревьями и кустарником. Но дело в том, что во дворе стоит другой дом, фасад которого выходит на Одиннадцатую улицу. Дом этот построен тем же хозяином, так что каждый, кто хочет выйти из дома на Перри-стрит, может выйти черным ходом, пересечь двор и выйти на Одиннадцатую улицу, а затем вернуться тем же путем. Вот и получается, что, расположившись в табачной лавке на противоположной стороне Перри-стрит, откуда мне прекрасно виден дом 203, я чувствую себя таким же полезным, как у одного из выходов с Янки-стадиона, где мне поручено было наблюдать за женщиной в черной шляпке. Я пришел сюда не потому, что проштрафился. Мое единственное несчастье - мой честный характер. Я хочу повидать Вулфа и спросить его, за что он мне платит деньги? - Хорошенькую ты обрисовал картину. По-моему, похоже, что нет иного выхода из этого положения, как поставить еще трех человек на Одиннадцатую улицу. Но придется оплачивать это. Шесть хвостов за одним калекой... - Обожди минутку! Фред махнул на меня рукой. - Это еще не все. Вторая неприятность в том, что против нас ополчился полицейский регулировщик на углу. Мы загородили всю улицу. За этим калекой слишком много хвостов. Еще есть один человек из отдела и невысокий тип в коричневой шляпе и с розовым галстуком. Он может быть одним из людей Баскома, я его не знаю. Вчера после полудня к дому 203 подъехало такси и остановилось перед входом. Через минуту появился Поль Чапин и сел в такси. Ты бы посмотрел, какой тут начался ажиотаж! Тут появилось второе свободное такси, я прыжком опередил городского дика, и ему пришлось бежать полквартала, пока он не нашел себе машину, а баскомский "галстук" сел в машину, которая его, по-видимому, ожидала. Мне так и хотелось крикнуть Чапину, чтобы он минутку подождал, пока мы не выстроимся в почетный эскорт, но в этом не было нужды, так как его шофер ехал медленно, и никто из нас его не потерял. Он отправился в Гарвард-клуб, где оставался около двух часов, потом возвратился к себе домой, а мы все следовали за ним. Три машины! - Звучит великолепно! - У меня появилась идея, пока мы ехали в этой процессии. Почему бы нам не подружиться? Вы наймете еще одного человека, тогда он да Баском, да городской дик смогут взять на себя Одиннадцатую улицу, а мы втроем останемся на Перри-стрит и места будем занимать мало. Так, как идея? - Не годится. Я поднялся и в третий раз протянул ему его шляпу, - Вулф не станет пользоваться никакими данными из вторых рук. Я возьму трех человек из "Метрополитен", и мы перекроем Одиннадцатую улицу. Вулф хочет зажать Чапина кольцом так туго, как затягивают барабан. Ступай и не упусти его. Я свяжусь с Баскомом, может он отзовет своего наблюдателя. Теперь топай!.. О, ну, ладно. Один бросок. Четвертак против дайма. Идет? Фред кивнул, принял более удобную позу и метнул шляпу. На этот раз он был близок к цели, на десятую долю секунды шляпа повисла на верхушке кресла, потом слетела. Даркин выудил из кармана дайм, протянул его мне и ушел побежденный. Сначала я было подумал подняться в спальню к Вулфу и получить его согласие на наблюдение за Одиннадцатой улицей, но было всего лишь восемь тридцать, а я становился полубольным при виде, как он, сидя в постели под черным шелковым одеялом, пьет шоколад, не говоря уже о том, что он наверняка подымет крик. Поэтому я соединился с агентством "Метрополитен" по телефону и сообщил им суть задания. Я не представлял себе, зачем это Чапину было решаться на фокусы, подобные запасным выходам. После этого я несколько минут ломал себе голову над вопросом, по чьему заданию работает Баском, и решил, на всякий случай, попробовать выяснить это по телефону. Но мне никто не ответил. В итоге, я несколько запоздал с выполнением собственного расписания, и мне пришлось, схватив пальто и шляпу, бегом отправиться в гараж за "родстером". Накануне во время скитаний я собрал кое-какие факты о деле Дрейера. Юджин Дрейер, комиссионер по купле-продаже картин, был найден мертвым утром в четверг, 20 сентября, в бюро при своей галерее, на Мэдисон-авеню. Его тело было обнаружено тремя полицейскими, которым пришлось взломать дверь. Он был уже мертв около двенадцати часов, причина смерти - отравление нитроглицерином. После расследования полиция пришла к заключению, что это самоубийство, и на дознании это было подтверждено. Но в понедельник все члены "Лиги" получили второе предупреждение, звучавшее следующим образом: "Уже второй! Вам лучше было бы убрать меня долой! Уже второй... Пусть не было внизу услужливой скалы Или утеса, чтоб душа его рассталась с телом, Иль непоседливой волны, Которая, играя между делом, Его б в своих объятьях задушила. Я поручил змее договориться с лисом, Они вдвоем нашли иную силу В смертельном зелье С чудным запахом и вкусом, Сокрытом в белом порошке. А я, палач и грозный судья, Сумел вложить его ему в уста... И сосчитал: один и два. И дважды сорок долгих дней меж ними... Не сомневайтесь. Ваш черед За ними, он придет! Дождется третий, раз он ждет. Потом скажу: четыре... пять... шесть... семь... Вам лучше было бы убрать меня совсем". Вулф нашел, что это предупреждение лучше первого, потому что оно короче, и в нем имеется пара удачных строк. Я поверил ему на слово. Сразу же после этого начался настоящий ад. Они полностью позабыли о "глупой шутке" и с воплями осаждали полицию и прокуратуру, требуя, чтобы Поль Чапин был немедленно арестован. Версия о самоубийстве Дрейера была начисто отвергнута. Хиббард был перепуган не меньше остальных. Возможно, даже больше, но он все же был против обращения в полицию. Единственными, у которых не появилась дрожь в коленях, были Бартон и Леопольд Элкас, хирург. Мы с Элкасом договорились встретиться в среду утром, а девять тридцать, но я вышел из дома рано, потому что хотел заехать на Пятьдесят шестую улицу, чтобы посмотреть галерею Дрейера, где все это произошло. Теперь это была уже не галерея, а книжный магазин. Пожилая особа с бородавкой на носу была со мной любезна и разрешила мне все посмотреть. Но немного было того, на что можно было смотреть. Маленькая комната, где в среду вечером проводилось совещание, а на следующее утро было найдено тело мистера Дрейера, по-прежнему оставалась конторой. Я позвал женщину, и она вошла в контору. Я указал на дверь в задней стене и спросил: - Не могли бы вы мне сказать, эта дверь - не дверь ли кладовки, где мистер Дрейер держал различные спиртные напитки? Она посмотрела на меня удивленно. - О, мистер Дрейер?.. Ах... это тот человек... - Человек, который покончил с собой в этой комнате. По-видимому, вы этого не знали? - Да, действительно... - Благодарю вас. Я вышел на улицу и сел в "родстер". Леопольд Элкас был печальным человеком. Он был среднего роста, с крупной головой, с большими руками, с суровыми черными глазами, взгляд которых уходил от вас не вверх, не вниз, и не в сторону, а как бы в глубину его головы. Он предложил мне сесть и заговорил: - Понимаете, мистер Гудвин, я согласился встретиться с вами только из любезности к своим друзьям, которые меня об этом просили. Я объяснил мистеру Фареллу, что не присоединяюсь к предприятию вашего работодателя и не буду оказывать никакой помощи. - Доктор Элкас, я знаю, что вы и пальцем не пошевелите, чтобы дать материалы, изобличающие Поля Чапина. Но в деле Дрейера вы мой единственный источник информации из первых рук. Как я понял, второй человек, эксперт по картинам, возвратился в Италию. Элкас кивнул. - Мистер Сантини отплыл некоторое время тому назад. - Значит, остаетесь только вы. Думаю, что нет смысла задавать вам множество хитроумных вопросов. Почему бы вам просто не рассказать мне, как это все было? Он опять грустно улыбнулся. - Полагаю, вам известно, что двое или трое из моих друзей заподозрили меня в том, что я солгал, выгораживая Чапина? - Да-а... Это так? - Нет. Я не стал бы ни топить его, ни выгораживать вопреки истине. История, мистер Гудвин, такова: вы, разумеется, знаете, что Юджин Дрейер был моим давнишним другом. В колледже мы учились вместе. До депрессии его дела в художественной галерее шли превосходно. Даже я изредка приобретал через него кое-что. Шесть лет назад я дал ему выгодный заказ на три картины Мантеньи[1] - две маленькие и одну побольше. Цена была сто тысяч долларов. Картины были во Франции. В то же время Поль Чапин как раз находился в Европе, и я написал ему, попросив посмотреть картины. Получив его ответ, я и сделал заказ. Я полагаю, что вы знаете: в течение десяти лет Поль Чапин пытался стать художником. Его картины были интересны, но не хороши. Мне говорили, что он потом нашел себя в литературе, - сам я романы не читаю. 1 Мантенья - итальянский художник эпохи Раннего Возрождения. Картины прибыли в то время, когда я был завален работой и не мог заняться тщательным изучением. Я получил их и оплатил стоимость. Но с самого начала они не приносили мне радости. Сколько раз я пытался уговорить себя, что они великолепны, но, поглядев на них, я убеждался в противном. Поначалу я не подозревал подделку, просто я не мог с ними свыкнуться, но несколько замечаний, сделанных специалистами, заставили меня задуматься. В сентябре, более двух месяцев назад, в нашу страну приехал Сантини, который знает Мантинью не хуже, чем я знаю человеческие недуги. Я попросил его посмотреть на мои "шедевры", и он заявил, что это подделки. Более того, он сказал, что знает источник их происхождения - безусловно, талантливого мошенника в Париже, и что совершенно невозможно, чтобы какой-либо солидный комиссионер мог бы попасться на эту удочку. Мне думается, что именно эти пять лет внутренней борьбы с картинами, более чем что-либо иное, заставили меня действовать так, как я это сделал с Дрейером. Обычно я бываю очень слаб в проявлении неудовольствия и тем более жестокости, но в этот раз во мне колебаний не было. Я сказал Юджину, что желаю немедленно вернуть ему картины и получить мои деньги обратно без замедления. Он сказал, что у него нет денег, и я знал, что это правда, так как на протяжении последнего года неоднократно ссужал его значительными суммами. Однако я настаивал, что он должен либо достать деньги, либо понести заслуженное наказание. Понятно, что я, в конце концов, смягчился бы, но, к несчастью, в моем характере имеются своего рода заскоки, и непонятно, почему я делаюсь упрямее мула, проявляю невероятную решительность и не отступаю ни на шаг от своих позиций. Отрицательную роль сыграло и то, что мистер Сантини должен был вернуться в Италию. Юджин потребовал с ним встречи. Понятно, с его стороны это было блефом. Мы договорились, что я с мистером Сантини и Полем Чапином приеду к нему в среду, в пять часов дня. Поль был приглашен, потому что он осматривал во Франции эти картины. Мы приехали. Обходительность Юджи... Я прервал его: - Минуточку, доктор. Поль Чапин приехал в галерею раньше вас? - Нет, мы приехали вместе. Я заехал за ним в Гарвард-клуб... Обходительность Юджина причинила мне боль, потому что ему не удавалось скрыть, как он нервничает. Руки его дергались, когда он смешивал хайбол... для нас, не для себя. Я был смущен, а потому резок и даже груб. Я предложил мистеру Сантини сообщить свое заключение, и он его сделал, как устно, так и письменно. Юджин возразил ему. Они заспорили. Наконец, Юджин обратился к Полю, прося его высказать свое мнение. Очевидно, он ожидал, что Поль его поддержит. Поль оглядел нас с улыбкой и сделал краткое, но весьма выразительное заявление. Он сказал, что через три месяца после того, как он осматривал эти картины, то есть через месяц после того, как они прибыли в Нью-Йорк, он узнал совершенно определенно, что они были написаны Вассо, величайшим мошенником нашего века, в 1924 году. Этого же человека назвал мне мистер Сантини. Поль сказал также, что он хранил молчание, потому что его привязанность и ко мне, и к Юджину так велика, что он не мог сделать шаг, который бы причинил неприятность одному из нас. Я испугался, как бы Юджин не потерял сознание: он был не только поражен, но и уязвлен. Я же был так смущен, что молчал. Я, конечно, не знаю, обманул ли меня Юджин, будучи в отчаянном положении, или же он сам пал жертвой обмана. Мистер Сантини поднялся первым, я последовал его примеру, и мы пошли. Поль ушел с нами. В полдень следующего дня я узнал, что Юджин покончил с собой, выпив очень большую дозу нитроглицерина. Я узнал об этом, когда полиция явилась в мою приемную, чтобы допросить меня. - Что заставило вас думать, что это самоубийство? - Ну, мистер Гудвин... Он вновь улыбнулся, но улыбка была еще более грустной. - Неужели все детективы одинаковы? Вы же прекрасно понимаете, почему я считаю это самоубийством. Полиция пришла к тому же выводу, и обстоятельства подтверждают это. - Но если вы согласитесь, что у каждого детектива всегда в голове имеется какая-то навязчивая идея, то вы знаете, в чем заключается моя. Имел ли Поль Чапин возможность подбросить таблетки нитроглицерина в бокал Дрейера? Вы считаете это возможным? Доктор Элкас покачал головой. - Нет. И вы, конечно, знаете, что мистер Сантини со мной согласен. Мы оба вполне уверены, что Поль не имел такой возможности. Он приехал в галерею вместе с нами, и мы вошли вместе в контору. Поль сидел слева от меня, не менее чем в шести футах от Юджина. Он не дотрагивался ни до одного стакана, кроме его собственного. Когда мы выходили, Поль шел впереди меня, перед ним выходил Сантини. - Да... Все это записано в отчетах. Но во время шумных ссор, подобных этой, когда все так возбуждены, бывают хождения с места на место, люди то вскакивают, то садятся, бродят взад и вперед... - Ничего подобного не было. Мы не были возбуждены, разве что только Юджин. Он был один-единственный, кто поднимался с кресла. - После того как вы туда вошли, Юджин не надевал пиджак? - Нет, он носил утренний пиджак, не меняя его. - Бутылочка с остатками нитроглицерина была обнаружена в кармане его пиджака? - Так я понял. Я уселся поглубже в кресло и опять посмотрел на него. Я бы отдал "родстер" и пару шин "экстра" к нему, чтобы узнать: лжет он или нет. Он был так далек от людей моего класса, как и Поль Чапин, и я понимал, что поэтому у меня нет пути, по которому я мог бы добраться до его мыслей. - Не согласились бы вы завтра в час дня прийти на ленч к Вулфу? - Сожалею, я буду занят. - В пятницу? - Нет. Ни в какие дни. Я не орех, который надо расколоть. Откажитесь от надежды доказать виновность Поля Чапина в смерти Юджина Дрейера. Это не выдерживает критики. В этом я уверен, потому что был там. - Может, вы сможете прийти в субботу? Он покачал головой и улыбнулся все так же печально. Я поднялся с кресла, взял свою шляпу и поблагодарил его. Но перед тем как направиться к двери, я сказал: - Кстати, второе предупреждение, написанное всем вам, - ведь кем-то оно было написано? Действительно ли нитроглицерин маслянист и имеет сладковато-жгучий вкус? - Я же хирург, а не фармацевт. Я снова поблагодарил его и вышел. Из-за того, что линия судьи Гаррисона оборвалась, не дав нам ничего определенного, а теперь зашла в тупик и линия Дрейера, я начал подозревать, что если мы не найдем способа сделать явным то, что скрыто от нас в истории Элкаса, то "Памятная записка", составленная Вулфом, может превратиться в простой листок бумаги, который вы можете использовать так, как вздумается. Я отправился домой, решив, что самое разумное - обратиться к Сантини. Мы могли дать ему телеграмму в Рим. Возможно, таким образом мы раздобудем нечто толковое. Конечно, телеграмма будет стоить Вулфу девяносто девять долларов. Было без четверти одиннадцать, когда я приехал домой. В кабинете звонил телефон. Звонил Сол Пензер. Я спросил, чего он хочет. Он ответил, что хочет рапортовать. Я спросил, что он будет рапортовать, а он ответил, что ничего, вот и весь его рапорт в этом. Поскольку я и так был раздражен всем ходом расследования, то я стал насмешлив. Я сказал, что если он не может найти Хиббарда живым или мертвым, то может он сплутует и сделает чучело Хиббарда? И я сказал, что и самого меня только что так чмокнули на другой стороне нашего дела, что если у него нет ничего лучшего, то пусть придет в контору, и мы сыграем в пинокль. Я повесил трубку, оборвав разговор, что само по себе могло рассердить даже монахиню. Вулф спустился вниз вовремя, ровно в одиннадцать. Он сказал "доброе утро", потянул носом воздух и сел за свой стол. Мне не терпелось приступить к делу, но я знал, что должен подождать, пока он не посмотрит почту, не поставит в вазу орхидеи, испробует свое перо и, наконец, позвонит, чтобы принесли пиво. После того как со всем этим было покончено, он пробормотал, обращаясь ко мне: - Есть ли мысли о дальнейших действиях? - Я ушел из дома на цыпочках в восемь тридцать и только что вернулся. Звонил Сол... Истрачен зря еще один никель. Фриц принес ему пиво, и Вулф налил себе стакан. Я рассказал ему все об Элкасе, не пропуская ничего, даже то, что у нитроглицерина сладковато-жгучий вкус, и что он маслянист на ощупь. Затем я изложил ему свою мысль о римлянине. Как я и ожидал, он сразу же заупрямился. - Ты можешь дать телеграмму за тысячи миль в отношении какого-то факта или предмета, но не о таком тонком деле. Как последняя возможность: ты или Сол Пензер нанесете визит Сантини в Италию. Я попытался поспорить с ним, потому что не представлял никакого иного хода. Я даже забыл, что я еще не сообщил ему о трех дополнительных наблюдателях из агентства "Метрополитен", которых я заказал для Одиннадцатой улицы. Меня остановил посредине моей речи звук шагов Фрица, идущего в прихожую в ответ на дверной звонок. Я не пытался продолжить свою речь, а только ждал, чтобы увидеть, кто пришел. В кабинет вошел Фриц и прикрыл за собой дверь. Он сказал, что пришла какая-то дама, она хочет видеть мистера Вулфа. - Ее имя? Фриц покачал головой. Он выглядел неуверенным. - Проводи ее сюда, Фриц, Увидев посетительницу, я тоже почувствовал себя неуверенным. К нам не приходил никто более уродливый. Она вошла и остановилась, глядя прямо на Вулфа, как бы решая, как к нам подойти. К тому же она не была в действительности уродливой, то есть я подразумеваю, что она не была отвратительной. У нее были довольно маленькие серые глаза, взгляд которых, казалось, никогда не сойдет с того, на чем они остановились. На ней было темно-серое шерстяное пальто и из того же материала шляпка, а непомерно большой серый мех плотно окутывал ее шею. Она седа в кресло, которое я ей пододвинул, и сказала звучным голосом: - Трудно мне достался мой приезд сюда... Боюсь, что я сейчас потеряю сознание. Вулф покачал головой. - Я надеюсь, что нет. Немного бренди? У нее слегка перехватило дыхание. - Нет, благодарю вас. Она подняла руки к меху, и казалось, что она пытается добраться ими под мех на затылке. - Я была ранена. Сзади, вот здесь. Думаю, что вам лучше посмотреть. Вулф бросил на меня взгляд, и я подошел к ней. Она расстегнула мех спереди, а я откинул его от шеи, снял совсем. И затем я ахнул. Не то, чтобы я никогда не видел крови, но не часто ее было так много, да и было это так неожиданно. Весь мех изнутри сзади был пропитан кровью. И воротник ее пальто тоже был пропитан кровью. Это было зрелище! Кровь все еще продолжала сочиться из порезов, сделанных на ее шее сзади. Я не мог определить, насколько они глубоки. Она пошевелилась, и кровь потекла струйкой. Я отбросил мех на пол и сказал ей: - Ради Бога, сидите, не шевелитесь и не крутите головой. Я посмотрел на Вулфа и сказал: - Кто-то пытался отрезать ей голову. Я не знаю, насколько опасны раны. Она сказала Вулфу: - Это мой муж. Он хотел меня убить. Смотревшие на нее полузакрытые глаза Вулфа мигнули. - Значит, вы Дора Риттер? Она отрицательно покачала головой, кровь потекла сильнее, и я опять сказал, чтобы она сидела спокойно. Она сказала: - Я Дора Чапин. Я вышла замуж три года назад. Глава 10 Вулф ничего не сказал. Я же, не зная, как глубоко могут открыться ее раны при падении, стоял позади нее и ждал, готовый подхватить ее, если она начнет падать. Вулф не двигался. Его глаза были почти закрыты, а его губы то вытягивались, то втягивались, а потом снова: то наружу, то внутрь. Она заговорила: - У него был припадок. Вулф вежливо ей ответил: - Я не знал, что у мистера Чапина бывают припадки. Пощупай ей пульс, Арчи. Я протянул руку, взял ее запястье и нащупал пульс. Пока я считал, она начала разговаривать: - Ну, это, конечно, не совсем припадки. Просто у него в глазах появляется особое выражение. Я всегда его боюсь, а когда я вижу этот взгляд, я прихожу в ужас... Раньше он никогда не причинял мне вреда. Но сегодня утром, заметив выражение его глаз, я что-то сказала, чего не должна была говорить... Нет, вы посмотрите. Она вырвала у меня руку, чтобы открыть свою сумочку - большую, кожаную, - из нее вытащила что-то, завернутое в газету. Она развернула газету и подняла кухонный нож, лезвие которого было покрыто еще свежей кровью. - Он был у Поля, а я не знала об этом. Поль, вероятно, уже подготовил его для меня, когда был на кухне. Я взял у нее нож, положил его на стол поверх газеты и сказал: - Пульс у нее чуть учащенный, но, в основном, неплохой. Вулф положил руки на подлокотники кресла, оперся на них и встал. Встав, он сказал: - Пожалуйста, миссис Чапин, не двигайтесь. Он обошел вокруг нас и остановился сзади, глядя на ее шею При этом низко наклонил голову, рассматривая раны Уже добрый месяц, а то и более, я не видел его таким деятельным. Вглядевшись в струившуюся кровь, он сказал: - Пожалуйста, наклоните голову вперед, только немного, и опять назад. Она это сделала, и кровь потекла сильнее, а одна струйка чуть не забрызгала самого Вулфа. Вулф выпрямится. - Вызовите доктора, Арчи. Она начала было поворачиваться к Вулфу, но я ее остановил. Она запротестовала. - Мне не нужен доктор. Я добралась сюда и сумею добраться домой. Я только хотела показать вам и попросить вас... - Да, мадам, но в данный момент в счет идет только мое мнение... с вашего разрешения. Я уже был у аппарата и набирал номер. Я попросил доктора Волмера, его секретарша ответила мне, что он только вышел из дома, но она готова, его догнать, если это срочно. Я сообразил, что сам сделаю это быстрее. Повесив трубку, я побежал к выходу, сказав по пути Фрицу, чтобы он никуда не уходил. Спрыгнув затем с крыльца, я заметил такси, в котором, разумеется, приехала новая посетительница. В паре сот футов к востоку стояло синее "купе" доктора Волмера, в которое он как раз садился. Издав громкий крик, я помчался к нему. Он меня услышал и к тому времени, как я до него добежал, уже снова стоял на тротуаре. Я рассказал ему о свалившейся на нас беде, он вытащил из машины свой чемоданчик и двинулся за мной. За годы своей работы я успел убедиться, что единственная вещь, которую вы не запрете в ящике своего стола, это наше собственное любопытство. Так вот, когда мы с доктором повернули с тротуара к нашему собственному крыльцу, я снова бросил взгляд на стоящее поблизости такси и на секунду потерял весь свой апломб, когда увидел, что шофер, смотревший прямо на меня, подмигнул мне. Мы с доктором вошли в дом. Фриц был в прихожей и сказал, что Вулф пошел на кухню и вернется после того, как доктор закончит свои дела. Я сказал Фрицу, чтобы он, Боже, упаси, не дал Вулфу приняться за еду, а сам повел доктора в контору. Дора Чапин все еще сидела в той же позе. Я представил их друг другу, и врач, поставив чемоданчик на стол, принялся за осмотр ее ранений. Он осторожно пощупал вокруг ран и сказал, что, вероятно, придется наложить швы, а точнее он сможет сказать после того, как обмоет раны. Я показал ему ванную и место, где лежат бинты, йод и прочие перевязочные средства, а затем добавил: - Я позову вам на помощь Фрица. А у меня есть дело перед домом. Если я буду нужен, я там. Я вышел на тротуар. Такси все еще было здесь. Шофер больше мне не подмигивал, он только смотрел на меня. - Привет, - сказал я. - Я редко вступаю в разговоры, - ответил он. - Достаточно сказать "привет"... - Я вас не осуждаю. Можно мне заглянуть внутрь? Я распахнул дверцу и сунул внутрь машины голову, достаточно далеко, чтобы посмотреть на установленную в рамке на панели карточку с фотографией шофера и его именем. Я усмехнулся. - Почему вы подмигнули, когда я шел мимо? - А почему бы и нет? - Этого я не знаю. Перестаньте чудить. Я только задал вам по-дружески вопрос. В чем был смысл вашего подмигивания? Он покачал годовой. - Я ведь чудной. Вас зовут Ниро Вулф? - Нет. Но вас зовут Питни Скотт. Вы стоите внизу списка, по которому я произвожу контрибуцию, - с вас пять долларов. - Я слышал об этом списке. - Да? И от кого? - О... от людей. Вы можете меня вычеркнуть. За прошлую неделю я выработал восемнадцать долларов и двадцать центов. - Вы же знаете, на что эти деньги. Он кивнул. - Да. Это я тоже знаю. Вы хотите спасти мне жизнь. Послушайте, дорогой мистер. Брать пять долларов за спасение моей жизни - чудовищно. Это - спекуляция. Он засмеялся. - Подобные вещи имеют свой предел, так я полагаю... В вашем доме найдется что выпить? - А как насчет двух долларов, сделаем? - Это все равно много. - Даже один? - Вы все еще мне льстите, послушайте... Хотя для ноября было холодно, и дул сырой, пронизывающий ветер, но у Питни Скотта не было перчаток, а руки его были красными и заскорузлыми. Он сунул свои негнущиеся пальцы в карман и вытащил несколько монет, выбрал из них один никель и бросил его мне. - Вот я вам и заплатил, могу выбросить это из головы. Теперь, когда я вам больше ничего не должен, нет ли у вас выпить? - Что вы предпочитаете? - Я... Пожалуй, водку. Он наклонился в мою сторону, всматриваясь мне в лицо. Затем он отпрянул назад. Голос его стал хриплым и недружелюбным. - Шуток не понимаете? Я не пью за рулем... Эта женщина сильно ранена? - Я не думаю, голова у нее все еще на месте. Доктор ее сейчас зашивает... Вы часто ее возите? А ее мужа? Он все еще оставался суровым. - Я вожу ее, когда она меня вызывает. И ее мужа тоже. Я - шофер такси... Они мои клиенты, память о прошлом. Раз или два они приглашали меня к себе на квартиру. Полю нравится видеть меня выпившим, он меня угощает. Его суровость исчезла. - Вы знаете, - продолжал он, - надо рассматривать данное положение вещей со всех его сторон, и вы не найдете ничего более веселого. Я собираюсь оставаться трезвым, чтобы ничего из этого не упустить. Вам я подмигнул потому, что вы сейчас тоже в этом деле и будете таким же забавным, как и все остальные. - Ну, это меня не тревожит, я всегда был весьма забавным. А Чапин пил с вами? - Он не пьет. Он говорит, что