прозаическое название "Кофейник". В это время он обычно покидает свой пост, чтобы поесть. - Ты называешь его Розочкой? - Из-за его галстука, а что? Я подозрительно посмотрел на него. - Послушай, по-моему, ты сегодня хлебнул лишнего. Что за праздник? - Клянусь небом, ничего подобного, Арчи. Я просто рад тебя видеть, вот и стал таким болтливым. Одиночество - отвратительно. - Неужели ты ни разу не болтал с этим Розочкой? - Нет, он ужасно замкнут. Вечно где-то прячется и думает. - О'кэй, отправляйся на свой наблюдательный пост. Если заметишь, что какой-нибудь мальчишка царапает всякие непристойности на моей машине или даже собственное имя, отшлепай его без жалости. Фред вышел из машины и зашагал назад. Через минуту я тоже вышел и пошел к следующему углу, где, даже если бы вы были слепцом, сильный запах подсказал бы вам, в каком направлении надо искать "Кофейник". Я вошел внутрь. Вдоль стены стояли три маленьких столика, с полдюжины посетителей облепили стойку. Среди них был и Розочка, он занял место за столиком. Перед ним стояла большая миска с супом, и он необычайно быстро орудовал ложкой. Его коричневая кепка была лихо сдвинута на одно ухо. Я подошел к нему и сказал, понизив голос: - Так вот вы где! Он поднял голову, а я продолжал: - Босс желает вас немедленно видеть, а я покараулю здесь, живее! Он смотрел на меня пару секунд, потом завопил столь пронзительно, что я чуть было не вздрогнул. - Проклятый лгун! Вот ведь мерзкий человечишка! Мне бы ничего не стоило размахнуться и вышибить его золотой зуб. Вместо этого я придвинул ногой для себя второй стул, уселся и уперся локтями в стол. - Повторяю, босс желает вас видеть. - Да неужели? Он фыркнул, показывая с полдесятка золотых коронок. - Тебе соврать наверняка легче, чем сказать правду. Я усмехнулся. - Остынь и послушай меня минутку. Я вижу, что ты малый что надо. Хочешь хорошую работу? - Да, вот почему я и взялся за эту. Если только ты отчалишь от моего стола... - Хорошо, я уйду. Продолжай хлебать свой суп и не старайся напугать меня своими дурными манерами. А то мне неожиданно придет в голову мысль оторвать тебе правое ухо и прикрепить его вместо левого, а левое, для разнообразия, подвесить на пояс. Он уронил ложку в суповую миску и обтер рот тыльной стороной ладони. - Какого черта тебе все-таки надо? - Ну, я пил чай со своим приятелем инспектором Кремером сегодня днем, и он мне рассказал, какое неизгладимое впечатление на него произвела беседа с тобой, вот я и подумал, что мне хочется с тобой познакомиться. Это одна история. Ну, а вторая может прозвучать таким образом: один человек, имя которого я предпочитаю не называть, заподозрил, что ты продаешь его оптом и в розницу, ну и поручил мне это проверить. А я решил, что самое быстрое и легкое - спросить тебя самого, скольким людям ты служишь. - Что за проклятая брехня! Он высосал что-то из щелки между зубами. - Вчера вечером распроклятый инспектор, а теперь еще ты привязался. Откуда у людей столько любопытства. К черту, мой суп остыл! Он встал со стула, взял свою миску и отнес ее на дальний столик в углу, потом вернулся за хлебом, маслом и стаканом воды. Я подождал, пока он не усядется, тоже встал и перешел за тот же столик, против него. Настроение у меня испортилось, потому что мое остроумное начало не дало никаких результатов. Буфетчик и посетители с интересом наблюдали за нашими маневрами, но в их намерения не входило вмешиваться, просто хотелось убить время. Достав из кармана пачку денег, я вытянул из нее пару двадцаток. - Послушай, - сказал я ворчливо, - я мог бы выследить через день или два, но на это ушло бы время и деньги, мне думается, что уж возьми их лучше себе. Вот сорок баксов. Половина сейчас, если скажешь мне, кто тебе платит, а вторая половина - сразу же после того, как я проверю твои слова. Но имей в виду, я все равно это узнаю, плачу лишь для того, чтобы сэкономить время. Провалиться мне на этом месте, если он вновь не поднялся с места со своей злополучной суповой миской и не вернулся на первый столик. Посетители прыснули от смеха, а буфетчик громко крикнул: - Эй, дайте парню доесть суп. Видать, вы ему пришлись не по вкусу. Я уже был в таком настроении, что готов был расквасить чей угодно нос, но в то же время понимал, что это не сулит ничего, кроме неприятностей, поэтому я проглотил обиду и весело ухмыльнулся. Взяв со стола хлеб, масло и воду Розочки, я отнес ему на стол, после чего подошел к буфетчику, бросил на прилавок несколько монеток и сказал: - Дайте ему порцию горячего супа и подмешайте в него слабительного, ему необходимо хорошенько прочистить желудок. Моя не слишком остроумная шутка пришлась по вкусу посетителям "Кофейника". Под их веселое ржание я вышел на улицу. Сев в машину, я поехал к центру города. Я совершенно не мог представить, что за тип этот "розовый галстук"? Могло ли быть, чтобы детектив с такой наружностью отличался столь феноменальной честностью? Кто же и сколько ему платил, что он свысока смотрел на сорок долларов, как будто это была обертка от мыла? Кто так сильно заинтересован, чтобы никто не узнал, что он нанял человека следить за Чапином? Версия инспектора мне казалась неубедительной, даже в том случае, если Леопольд Элкас на самом деле "помог" в тот день Чапину с нитроглицерином для Дрейера. Зачем бы он стал приставлять хвост к Чапину? Конечно, ничего невозможного в этом не было, но моя практика научила меня всерьез воспринимать только те версии, которые были наиболее возможными. Но если не Элкас, тогда кто же? Любой из их идиотской "Лиги", который был настолько напуган, что записка Вулфа не смогла его успокоить. Он посчитал, что ему необходимо иметь собственное сообщение обо всем том, что делает калека. Но в этом случае, почему такая таинственность? Я успел домой к самому ужину. Вулф сидел в кабинете за столом, под прессом лежала пачка одинаковых листов. Машинописный текст начинался словами: "Вам лучше было бы убить меня, увидеть мой..." Это было первое "предупреждение". Я спросил: - Это образчики Фарелла? - Да, мистер Фарелл принес их десять минут назад. Он решил взять образец шрифта на каждой машинке в бюро мистера Оглторна. Я проверил два и отбросил их. Он вздохнул: - Знаешь, Арчи, поразительно, как более короткие дни в это время года и то, что рано начинает темнеть, вроде бы удлиняют интервалы от обеда до ужина... Мне думается, я прежде делал такое замечание? - Не очень часто, сэр. Максимум раз или два в день. - Неужели? Следовало бы чаще. Ты еще не умывался? - Нет, сэр. - Тогда поспеши. На ужин фазаны, они не должны остыть. После ужина мы вместе работали над образчиками Фарелла. Их было шестнадцать. Я принес увеличительное стекло из оранжереи, Вулф действовал со своим. Мы тщательно проверяли и отбрасывали очередной образчик только после того, как оба находили его не совпадающим с нашими листочками Вулф очень любил работу такого рода. После того как он проверял весь образчик и убеждался, что ни одно "а" в нем не выбивается из строчки и ни одно "и" не скошено, он удовлетворенно хмурился, хмыкал и протягивал листок мне. Так что по мере того как мы приближались к концу нашей стопочки, мое настроение с каждой секундой ухудшалось. Около десяти я поднялся со стула, со вздохом протянул Вулфу последний образец и отправился на кухню за молоком. Фриц, занимавшийся чтением французской газеты, фыркнул. - Арчи, когда ты пьешь молоко с таким мрачным видом, я всегда боюсь, как бы ты не проглотил и посуду от злости. Я ограничился тем, что высунул ему язык и возвратился в кабинет. Вулф аккуратно сложил все листочки, скрепил их канцелярской скрепкой, а теперь приводил в порядок "предупреждения". Я проворчал сквозь зубы: - Плодотворный вечер, не так ли? После чего выпил немного молока и облизал губы. Вулф откинулся на спинку кресла и соединил пальцы на животе. На этот раз глаза у него были почти полностью открыты, что само по себе удивительно. Наконец он изрек: - Мы установили несомненный факт: он не печатал "предупреждений" в конторе своего издателя. Но вообще-то он их где-то печатал и, как я полагаю, готов напечатать что-то еще. Значит, пишущая машинка существует и может быть найдена. У меня для мистера Фарелла уже приготовлено новое предложение, правда, довольно сложное для выполнения, но, как мне кажется, игра стоит свеч. - Велите ему раздобыть образцы шрифтов в конторе Леопольда Элкаса. Брови Вулфа слегка приподнялись. - Потому что инспектор Кремер связался в Италии с Сантини и выяснилось, что после того, как они вышли из конторы Дрейера в тот день, Элкас зачем-то туда вернулся и оставался там один с полминуты. Пока это только в голове у Кремера, но в ближайшие дни может оказаться у него в портфеле. И тогда вам придется вооружиться зеркалами и изучить в них наши кислые физиономии, коли он нас опередит. А второй момент заключается в том, что Элкас приставил хвост к Чапину. - И это тоже из головы Кремера? - Да, тоже, но один из тех детективов... - Арчи! Совершенно бессмысленно в данном случае прислушиваться к мнению мистера Кремера. Мне показалось, что за семь лет ты это усвоил. - Безусловно, мозгов-то у него нет... А что в отношении фактов? - Возможно, в один прекрасный день инспектор Кремер и подбросит нам какой-нибудь стоящий факт, но доктором Элкасом пусть занимается самолично. Это не входит в круг наших обязательств. Соберем все то оружие, которым мы располагаем. Конечно, с фактами нельзя не считаться. Мне необходимо раздобыть еще два, после чего я буду уверен, что заставлю мистера Чапина признать свою вину. Вулф опустошил стакан. Я фыркнул: - Вы воображаете, что этот хромой черт когда-либо признает свою вину? Не на такого напали. Но Вулф несколько раз кивнул головой. - Добиться этого будет нетрудно, я в этом уверен. - Что это за два факта? - Первое: надо найти мистера Хиббарда. Но это требуется главным образом для удовлетворения наших клиентов и выполнения первого пункта "Памятной записки", чем для воздействия на мистера Чапина. Второе: надо разыскать пишущую машинку, на которой он печатал угрожающие вирши. Вот это уже пилюля лично для него. - Располагая этим, вы заставите его сознаться? - Думаю, что да. На мой взгляд, это единственный доступный нам путь. - И больше вам ничего не требуется? - Разве этого мало? Я посмотрел на него. Иногда мне казалось, что я могу различить, где у него кончалась реальность и начиналась фантазия, но иногда я этого не знал. Я буркнул: - В таком случае я могу сказать Фреду, Орри, Биллу и другим, чтобы они пришли сюда и рассчитались? - Ни в коем случае Мистер Чапин сам может привести нас к своей машинке или же к останкам Хиббарда. - Тогда зачем мне было разъезжать по всему городу на машине? У меня такое чувство, что я у вас что-то вроде стильной мебели или комнатной собачки. Я понял, что по делу Дрейера вы меня решили не загружать? Хорошо, что же я должен делать дальше? - Я был бы в восторге, если бы мы сумели отыскать мистера Хиббарда. - Тысяча частных детективов и пятнадцать тысяч полицейских безрезультатно ищут Хиббарда вот уже восемь дней... Куда мне его девать, если я его разыщу? - Если он жив, то сюда. Если он умер, то к племяннице. - Вы мне скажите, где его искать? - На нашей небольшой планете. - О'кэй. Я поднялся наверх в страшном раздражении. У нас еще не было ни одного дела, чтобы раньше или позже Вулф не начал напускать на себя таинственность. Я к этому привык, я даже ждал этого момента, но каждый раз начинал злиться. Вечером той среды я чуть было не содрал эмаль с собственных зубов щеткой, воображая, что с ее помощью расправлюсь с чванством Вулфа. Утро следующего дня, четверга, началось с того, что после завтрака я был в конторе и внимательно рассматривал фотографию Хиббарда, которую мне дала его племянница. Позвонил Сол Пензер, мы с ним договорились встретиться в половине девятого в вестибюле Мак-Элпина. После того как я вытянул из фотографии все, что она могла дать, я позвонил Эвелин Хиббард и инспектору Кремеру. Кремер был по-дружески приветлив. Он сказал, что раскинул свою сеть по розыску Хиббарда весьма далеко. Даже если труп мужчины выбросит на песок мыса Контон, или будет обнаружен в угольной шахте Скрентена, или его почуют по зловонию в чемодане камеры хранения где-то на небольшой станции, или выудят в силосной башне на юге Джерси, он будет знать об этом через десять минут и сразу затребует уточнения. После такого ответа я убедился, что мне не стоит тратить время и пронашивать подошвы ботинок в поисках мертвого Хиббарда. Мне было гораздо выгоднее сосредоточить все внимание на версии, что он жив. Я отправился к Мак-Элпину и все это обговорил с Солом Пензером. Сол сидел на кончике стула, время от времени затягиваясь большой темно-коричневой сигарой, которая, как мне показалось, если и не пахла навозом, то уж компостом-то наверняка, и отчитывался мне обо всем, что ему было известно. На основании его рассказа можно было сделать вывод, что Вулф пришел к такому же заключению, что и я, а именно, что если Хиббарда кокнули, то полиция лучше всех сумеет разыскать его труп. Солу было поручено проверить все связи Хиббарда в городе и вблизи него за последние пять лет. Я решил, что Вулф допускает, что Хиббард был настолько напуган, что нервы у него не выдержали и он где-то скрывается. Ну, а в этом случае он, разумеется, должен был связаться с каким-то человеком, на которого он мог положиться. Но хотя я смирился с мыслью о том, что Хиббард перестал дышать по милости калеки, я не видел иной возможности выполнить поручение Вулфа, как поразнюхать во всех тех местах, где он когда-либо появлялся. Я составил общий список соседи, друзья, ученики и прочие знакомые - Сол сам же избрал для себя членов "Лиги Поджатого Хвоста". Я заглянул в контору "Трибюн", но Майкла Эйерса не было на месте. После этого я поехал в цветочный магазин Дреммонда. Толстенький тенор был в восторге. Он хотел о многом узнать, и я надеялся, что он поверил тому, что я ему говорил. Но в обмен он не смог предложить мне ничего полезного. Оттуда я поехал повидаться с Э. Р. Кайроном, издателем журнала, и там снова вытащил пустышку. Потому что за те полчаса, что я там провел, он сумел выкроить время лишь для того, чтобы попросить у меня извинения между очередными телефонными разговорами. Я даже подумал, что если его когда-нибудь прогонят с издательского поста, то он спокойно может устраиваться телефонисткой. Выйдя из конторы Кайрона без нескольких минут одиннадцать, я поехал домой. Вулф еще не спустился из оранжереи. Я прошел на кухню и спросил у Фрица, не оставил ли кто-нибудь для нас трупа на крыльце. Он ответил, что не думает. Но тут я услышал шум подъемника и пошел в кабинет. У Вулфа было тоскливое настроение, он поминутно вздыхал. Вздохнул, пожелав мне доброго утра, и вздохнул, втискиваясь в кресло. Причиной могло быть что угодно, от появления тли на бутоне какой-то одной жалкой орхидеи до чего-то действительно серьезного. Я обождал, пока не закончится вся процедура начала дня. Из одного конверта, пришедшего с утренней почтой, Вулф вынул какие-то листочки, которые показались мне знакомыми с того места, где я стоял. Я приблизился. Вулф поднял на меня глаза, потом снова устремил их на бумагу. Я спросил: - Что это? Второе издание Фарелла? Он протянул мне листочек другого размера, чем остальные. Я прочитал: "Уважаемый мистер Вулф! Прилагаю еще два образчика, которые мне не удалось доставить со всеми остальными. Я нашел их в другом кармане. Меня неожиданно вызвали в Филадельфию по делам. Поэтому я посылаю их вам, чтобы они оказались у вас уже утром. Искренне ваш Огастес Фарелл". Вулф уже достал свою лупу и изучал один из образчиков шрифта. Кровь бросилась мне в голову: так всегда случалось, когда у меня было хорошее предчувствие. Я мысленно одернул себя, сказав, что глупо ожидать от этих двух листков больше того, что дали первые. Поборов соблазн схватить также и свое увеличительное стекло, я стоял и наблюдал за действиями Вулфа. Очень скоро он отодвинул листок в сторону и покачал головой, одновременно потянувшись за вторым. "Еще один", - подумал я. Если это то, что он ищет, тогда один из двух фактов будет у него в руках. Я присматривался к выражению лица Вулфа, когда он разглядывал буквы, но с таким же успехом мог на него вовсе не смотреть. Лупа передвигалась планомерно, но чуточку слишком быстро, чтобы я не заподозрил, что у Вулфа тоже появилось предчувствие. Наконец он посмотрел на меня и вздохнул. - Нет. Я уточнил: - Вы хотите сказать, что это не то? - Да, мне думается, шрифт не совпадает. - Дайте-ка мне взглянуть. Он подтолкнул ко мне листочки, я тоже вооружился лупой и принялся изучать значки. Поскольку у меня уже была некоторая практика в данном деле, мне не надо было быть уж слишком придирчивым, как накануне. Мне казалось невероятным, чтобы меня обмануло мое предчувствие. Только те люди, которые занимаются детективной практикой, понимают, какое большое значение имеет подобная интуиция. Если подобное предчувствие не оправдывается, тогда вы можете ставить крест на своей карьере и идти работать в отдел уголовных расследований. Не говоря уже о том, что Вулф с самого начала сказал, что пишущая машинка является одной из тех двух вещей, которые ему совершенно необходимы. Еще раз вздохнув, Вулф добавил: - Ужасно жалко, что мистер Фарелл нас оставил. Я не уверен, что мое новое предположение может дождаться его возвращения... А он, кстати сказать, ничего не говорит о своем возвращении... Он снова взял в руки записку Фарелла, чтобы ее перечитать. - Мне думается, Арчи, что вам лучше будет временно прекратить заниматься розысками... Он запнулся и произнес каким-то придушенным голосом: - Мистер Гудвин, подайте мне лупу! Я дал ему. То, что он обратился ко мне так формально, когда мы с ним были одни, показывало, что он был настолько возбужден, что практически не владел собой, но я не имел понятия по какой причине. Тут я увидел, зачем ему понадобилась лупа. Он разглядывал через нее записку от Фарелла. Рассматривал тщательно, придирчиво. Я ничего не стал спрашивать. А в мыслях у меня промелькнула радостная идея, что нельзя игнорировать никакие предчувствия! Наконец я услышал: - Вот как? Я протянул руку. Он вложил в нее записку и лупу. Я все увидел сразу же, но продолжал разглядывать слово за словом. Было ужасно приятно видеть, что "а" не попадает в строку, чуть сбита в левую сторону, а буква "н" перекошена, ну, и все остальные признаки... Я положил записку на стол и подмигнул Вулфу. - Старина Орлиный Глаз, как жаль, что не мне принадлежит честь открытия! - Кому надо позвонить в Филадельфию, чтобы узнать, где можно отыскать архитектора, который, как мне кажется, уехал туда в поисках заказов? Глава 14 - Послушайте, - сказал я, - мы можем проваландаться с телефоном целый день и ничего не добиться. Почему бы не поступить таким образом: вы позвоните приятелям Фарелла здесь и посмотрите, не сумеете ли через них связаться. Я же смотаюсь в Филадельфию и позвоню вам оттуда, как только окажусь на месте. Я прекрасно успел на дневной поезд, поел в вагоне-ресторане и позвонил Вулфу. У него не было никаких данных, за исключением имен некоторых друзей Фарелла в Филадельфии. Я обзвонил их всех, побывал в клубе, в издательстве и других учреждениях, чтобы проверить, кто намеревается заняться строительством и т. п. Где-то около шести часов я напал на его след, когда после трех десятков пустых звонков всем архитекторам города один звонок оказался стоящим: мне рассказали, что некий мистер Олленби, неожиданно разбогатевший, намеревается построить библиотеку для города Миссури. Я решил позвонить к нему, чтобы получить сведения о Фарелле. Мне ответили, что мистера Фарелла ожидают к обеду, к семи часам. Я проглотил пару сандвичей в ближайшей закусочной и помчался к Олленби. Меня провели в библиотеку новоиспеченного богача и туда же вызвали Фарелла. Разумеется, он не мог понять, каким образом меня туда занесло. Я дал ему 10 минут на проявление удивления, после чего спросил уже без предисловий: - Вчера вечером вы написали записку Вулфу. Где находится та машинка, на которой она была напечатана? Он улыбнулся, как улыбаются только ошеломленные джентльмены, недоверчиво и в то же время смущенно. - Полагаю, там же, где я ее оставил. Я ее оттуда не уносил. - Понятно, но где же она? Извините, что я обрушился на вас со своими расспросами, ничего не объяснив. Я же охочусь за вами уже более пяти часов и совершенно без сил. Даже голова плохо соображает. Понимаете, машинка, на которой вы печатали свою записку, - та же самая, которой пользовался Чапин для печатания своих стихотворений. Вот какая небольшая подробность. - Неужели? Он посмотрел на меня и засмеялся. - Черт побери, вот это удача! А вы не ошибаетесь? После всех тех трудностей, с которыми я раздобывал образчики шрифтов, взять просто, и напечатать записку... Даже не верится! - Да, когда начинаешь думать... Но вы хоть помните, где вы ее печатали? - Конечно. Я воспользовался пишущей машинкой Гарвард-клуба. - Вот оно что? - Ну да, черт побери! - Где у них хранится машинка? - Собственно говоря, нельзя сказать, что она где-то хранится, потому что она предоставлена в распоряжение всех членов клуба, стоит на своем постоянном месте. Я был в клубе вчера вечером, туда же пришла телеграмма от мистера Олленби, так что я напечатал на этой самой машинке несколько записок. Она находится в маленькой комнатушке рядом с курительной. Этой машинкой пользуются многие. - Так. Ясно. Машинка предоставлена для всеобщего пользования, так что на ней печатают тысячи людей. - Едва ли тысячи, но все же многие. - Достаточно десятков. Видели вы, чтобы ею пользовался Поль Чапин? - Трудно сказать... Впрочем, однажды... Да, припоминаю, как он сидел на маленьком стульчике перед машинкой, подсунув искалеченную ногу под стол. Да. Точно. - Ну, а кого-нибудь из своих друзей, членов "Лиги"? - Честное слово, не могу сказать. - Есть ли в алькове еще другие машинки? - Есть еще одна, но она принадлежит общественному стенографисту. Она закрыта. Что касается первой, то ее когда-то пожертвовал клубу один из его членов. Поначалу она находилась в библиотеке, но специалисты печатанья одним пальцем так на ней грохотали, что ее выдворили. - Олл-райт. Я поднялся. - Могу ли я сказать Вулфу, когда вы вернетесь, если вы будете нужны? Он ответил, что завтра он подготовит чертежи, чтобы показать их мистеру Олленби. Я поблагодарил его, сам не знаю за что, и вышел поискать свежего воздуха и свободное такси, которое бы доставило меня на вокзал. Поездка в поезде, в душном вагоне, где сигарный дым смешался с углекислотой, выдыхаемой из сотен легких, образовав среду, в которой за час погибли бы все орхидеи Вулфа, не способствовала улучшению моего настроения. Мы приехали в полночь, и я отправился домой. В кабинете было темно, Вулф лег спать. На моем столе записки не было, так что ничего экстраординарного не случилось. Я достал из холодильника кружку молока и пошел наверх. Комната Вулфа находилась на том же этаже, что и моя. Я подумал, что, возможно, он еще не заснул и захочет услышать приятную вещь. Я прошел в самый конец коридора проверить, не пробивается ли свет из-под его двери. Близко я не подходил, потому что, когда Вулф ложился в кровать, он включал сигнальную систему, и если кто-то приближался к его двери менее чем на восемь футов, в моей комнате раздавался звонок, который мог кого угодно отправить на тот свет. Щель под его дверью была темной, так что со спокойной совестью я начал укладываться, одновременно расправляясь с молоком. Утром в пятницу после завтрака раздался звонок. Это Вулф звонил из спальни. Он спросил меня, доставило ли мне удовольствие мое путешествие. Я ответил, что если бы я ездил в компании Доры Чапин, тогда было бы нечто сказочное. После этого он осведомился, припомнил ли мистер Фарелл, какой машинкой он пользовался, чтобы напечатать свою записку? - Она находится в Гарвард-клубе, в маленькой комнатушке рядом с курительной. Похоже, что члены клуба выстукивают на ней разные мелодии, когда у них появляется охота музицировать. Это здорово, не правда ли, поскольку здорово сузит круг наших действий: исключит всех людей из Йеля и прочую мелкоту. Совершенно очевидно, что Чапин стремился всячески облегчить нашу задачу. Вулф тихонько пробормотал: - Превосходно! - Да, это один из тех фактов, который был вам так нужен. Отлично! - Нет, Арчи, я не шучу. Меня это вполне устраивает. Я же тебе говорил, в этом деле на нас будут работать факты, но мы должны гарантировать себя от всяких случайностей в отношении этих фактов. Разыщи человека, члена Гарвард-клуба, который окажет нам услугу, только не из числа наших клиентов. Попроси его пойти сегодня в клуб и взять тебя с собой в качестве гостя. Договорись с ним, приобрети новую машинку, причем хорошую. Возьми ее в клуб. Забери ту, что там находится, оставив вместо нее новую. Действуй как хочешь, но введи в курс своего поручителя, чтобы не подвести его и чтобы позднее он смог опознать ту машинку, которую ты принесешь из клуба. - Новая машинка стоит сто долларов. - Знаю. - О'кэй. Вот так и случилось, что в десять часов утра, в ту пятницу, я сидел в курительной комнате Гарвард-клуба вместе с Альбертом Брайтом, заместителем председателя Истерн-Электрик. Возле моих ног на полу поблескивала футляром новехонькая пишущая машинка. Брайт оказался удивительно покладистым. Впрочем, ничего иного я от него и не ожидал, поскольку он был обязан Вулфу совсем немногим: тот ему спас честное имя, семью и жену! Правда, он уплатил по счету - и немало, но вы сами понимаете!.. Так или иначе, но он отнесся к просьбе Вулфа весьма внимательно и, не изводя меня вопросами, сделал так, как я просил. Я сказал: - Так вот. Сейчас в этом красивом футляре находится та самая машинка, номер которой я вам показал и под которым вы сделали свою пометку. Она необходима мистеру Вулфу. Брайт приподнял брови, а я продолжал: - Причина заключается в том, что Вулф - преданный поклонник культуры, и ему не нравится видеть, как члены такого уважаемого клуба используют для печатания своих трудов такую развалюху. Я принес новейшую модель фирмы "Ундервуд", купленную полчаса назад, оставлю ее здесь вместо этого старого хлама, который заберу с собой. Если меня кто-то заметит, это меня не волнует. Я всего лишь озорник, этакий любитель невинных шуток. Клуб получит то, что ему необходимо, а мистер Вулф - то, чего хочет он. Брайт, улыбаясь, потягивал свой вермут. - Ну, что ж, мне надо возвращаться в свой офис. Заканчивайте свою шуточку. Все это было до смешного просто. Я отнес "Ундервуд" и поставил его на столик, где прежде стояла старая машинка. Общественный стенографист находился в каких-то десяти футах от меня, смазывая свою машинку, но я был настолько занят, что у меня не нашлось ни одной секунды, чтобы посмотреть в его сторону. Накрыв блестящую машинку прежним футляром, я вышел из алькова. На улице у входа в клуб Брайт пожал мне руку и произнес: - Передайте, пожалуйста, Вулфу мои лучшие пожелания и скажите, что я не переменю к нему отношения, даже если меня с позором выставят из Гарвард-клуба за похищение машинки. Я понес свою добычу к месту, где стояла моя машина, положил ее и поехал к дому. Соседство машинки благотворно подействовало на мое настроение, мне уже стало казаться, что мы сдвинулись с мертвой точки. Я вернулся домой около одиннадцати часов, поставил машинку на тумбочку в холле и стал раздеваться. На вешалке висели чье-то пальто и шляпа. Они не принадлежали, Фареллу. Мне они показались незнакомыми. Я взял машинку и пошел в кабинет. Не успев перешагнуть порог, я буквально замер на месте: там со скучающим видом сидел Поль Чапин, листая книгу. Его трость была прислонена к стене. Со мной такое редко случается, но на этот раз я потерял дар речи. По-видимому, все дело в том, что у меня в руках была та самая пишущая машинка, на которой он напечатал свои стихи, хотя, разумеется, он не мог ее узнать в новом блестящем футляре. Однако он сразу бы увидел, что это пишущая машинка. Я стоял и с дурацким видом пялил на него глаза. Он поднял голову и вежливо сообщил: - Я жду мистера Вулфа. - Он знает, что вы здесь? - Да, его человек сообщил ему об этом сразу же, как я пришел. Я тут уже... - он глянул на часы, - тридцать пять минут. Вроде бы он не обратил внимания на то, что я принес. Я подошел к своему столу и опустил свою ношу на дальний край, после чего подошел к столу Вулфа, просмотрел конверты утренней почты, уголком глаза все время наблюдая за нашим посетителем. В душе я ругал себя за то, что придумываю предлоги, чтобы не идти на свое место, потому что в этом случае я сидел бы спиной к Чапину. Пересилив внутреннее сопротивление, я пошел и все-таки сел к себе за стол, достал из ящика совершенно ненужный мне каталог растений и стал его изучать. Чувствовал я себя весьма странно. Сам не знаю, что в этом калеке так меня взвинчивало. И все же я упрямо листал страницы справочника и не оборачивался до прихода Вулфа. Я много раз видел, как Вулф входит в кабинет, где его ожидает посетитель, и с любопытством следил за тем, изменит ли он свои привычки ради того, чтобы произвести соответствующее впечатление на Чапина. Он не изменил. Как всегда, остановился в дверях и произнес: - С добрым утром, Арчи. После этого он повернулся к Чапину и слегка наклонил туловище и голову, что было одновременно внушительно и элегантно. - С добрым утром, сэр. Затем он подошел к своему столу, поставил в вазу свежие орхидеи, уселся в кресло и просмотрел почту. Следующим было - вызов по звонку Фрица и проверка авторучки. Появился Фриц, ему велели принести пива. Вулф посмотрел на меня. - Ты видел мистера Брайта? Задание выполнено удачно? - Да, сэр. Я все принес. - Прекрасно. Будь добр, поставь мистеру Чапину стул поближе к моему столу. Прошу вас, сэр, пересядьте... Для проявления как дружеских чувств, так и для враждебных, расстояние слишком велико... Он откупорил бутылку пива. Чапин поднялся, взял свою трость и доковылял до стула. Он не обратил внимания на предложенный ему стул, точно так же, как и на меня самого, а остановился, опираясь на палку, перед Вулфом. Его впалые щеки сильно побледнели, губы подрагивали. Он мне почему-то напоминал беговую лошадь, нервничающую перед скачками. Чапин произнес не без вызова: - Я приехал за своей шкатулкой. - Разумеется, мне следовало бы сразу догадаться. Вулф говорил изысканно вежливым тоном. - Если вы не возражаете, мистер Чапин, мне бы хотелось знать, почему вы решили, что она находится у меня? - Не сомневаюсь... Я потребовал свой пакет в том месте, где я его оставил, а мне объяснили, при помощи какого трюка он был украден. Мне стало ясно, что наиболее вероятный вор - это вы, и я в первую очередь явился к вам... - Благодарю вас, очень благодарю. Вулф опустошил стакан, откинулся на спинку кресла, приняв удобное положение. - Я раздумываю о трагической бедности словарного состава вашего языка. Возьмите к примеру тот "способ", при помощи которого вы приобрели содержимое данной шкатулки, а я получил и шкатулку, и все остальное. Наши действия можно назвать воровством, так что мы оба с вами воры. Эти термины подразумевают осуждение и презрение. И однако ни один из нас не согласится, что он их заслуживает. Так что вот как надо быть осторожным в выборе слов. - Вы сказали "содержимое". Но вы ведь не открывали шкатулку? - Мой дорогой сэр! Даже сама Пандора не устояла бы перед таким искушением. (Позднее я выяснил по словарю, что в древнегреческой мифологии Пандора была послана Зевсом в наказание людям за то, что Прометей похитил для них огонь. Пандора открыла сосуд с бедствиями и выпустила их на волю. По всей вероятности, она предварительно поинтересовалась, что именно находится в этом сосуде.) - Вы сломали замок? - Нет, он в целости и сохранности, это же очень простой замок, открыть его было крайне просто. - И... вы открыли шкатулку. Возможно, вы даже... Он умолк, не находя слов от негодования. Впрочем, я так решил только потому, что голос у него стал каким-то невероятно тонким и слабым, что касается физиономии, то она оставалась бесстрастной. Он продолжал: - В таком случае... я не желаю ее даже видеть... Но это немыслимо. Конечно, она мне нужна. Я должен получить ее назад. Вулф, глядя на него из-под полузакрытых глаз, сидел совершенно неподвижно и ничего не говорил. Так прошло несколько секунд. Совершенно неожиданно Чапин потребовал хриплым голосом: - К черту все церемонии, где шкатулка? Ниро Вулф погрозил ему пальцем. - Мистер Чапин, сидите спокойно. - Не хочу! - Дело ваше, но только коробку вы не получите. Я хочу оставить ее у себя. Чапин посмотрел на стул, который я придвинул для него, сделал три шага и уселся. Теперь голос у него звучал резко: - В течение двадцати лет я жил милостыней. Я презирал подаяния, но я жил на них, потому что голодный человек ест то, что у него имеется. Потом я нашел другой источник существования, я ел хлеб, заработанный собственными руками. Мистер Вулф, я не хочу больше милостыни. Проявленное ко мне сочувствие, точнее - жалость, действовала на меня, как на быка красный цвет. Просить милостыню я не стану ни у кого! Он замолчал Вулф спокойно сказал: - Безусловно, если только вас не заставит это сделать крайняя необходимость. А что касается жалости... - Я в ней нуждаюсь. Час назад я узнал, что вы забрали мою шкатулку, и стал обдумывать, каким образом я смогу получить ее назад. И пришел к выводу, что я могу вас только умолять. Шкатулка моя, ибо я ее купил. Содержимое тоже мое, за него я... принес большую жертву. Я прошу вас вернуть мне ее назад. - Какие доводы вы приводите? - Моя нужда. Мне необходима эта шкатулка, тогда как вам она совершенно не нужна. - В этом вы ошибаетесь, мистер Чапин, она мне тоже нужна. Какие у вас есть еще доводы? - Никаких, я прошу вас меня пожалеть. - От меня вы не дождетесь ни сочувствия, ни жалости. Есть один довод, который мог бы меня убедить. Я знаю, что вы пока еще не готовы говорить об этом, а я не готов потребовать от вас этот довод. Ваша шкатулка будет храниться в надежном месте, до нее никто не будет касаться... Она мне нужна, как гарантия того, что вы явитесь ко мне, когда я буду готов к этому визиту... Арчи, принеси сюда шкатулку, чтобы мистер Чапин не заподозрил нас в обмане. Я пошел, отпер шкаф и достал с верхней полки сокровище Чапина. Поставив шкатулку на стол Вулфа, я снова поразился, до чего она красива. Теперь глаза калеки были прикованы ко мне, а вовсе не к шкатулке. Мне в голову пришла смешная мысль: наверно, ему приятно, что я с ней так аккуратно обращаюсь. Из чувства противоречия я провел по крышке два раза ладонью, делая вид, что вытираю пыль. Вулф велел мне сесть на место. Чапин вцепился в ручки своего кресла, как будто приготовился к прыжку. Он спросил: - Могу я ее открыть? - Нет. Он поднялся, держась за край стола. - Я только подниму крышку... - Нет. Очень сожалею, мистер Чапин, но вы не должны трогать этот предмет. Калека склонился над столом, глядя в самые глаза Вулфу. Я насторожился, как бы он не стукнул Вулфа палкой по голове, особенно после того, как он начал истерично смеяться. Впрочем, он тут же взял себя в руки, а его светлые глаза снова стали холодными и бесстрастными. Взяв в руки трость, он поднял ее, направил на шкатулку наподобие бильярдного кия и толкнул ее, не резко, но достаточно сильно. Шкатулка скользнула по поверхности стола, на мгновение задержалась на его крае, но тут же упала на пол и покатилась к моим ногам. Чапин не смотрел на шкатулку, его глаза были устремлены на Вулфа. - Я говорил вам, сэр, я познал, что такое жить на милостыню. Теперь я узнал, как жить без нее. Он дважды наклонил голову, как лошадь под дождем, резко повернулся на каблуках и захромал к двери. Я оставался на своем месте, мне не хотелось выходить в прихожую помогать ему одеться. Мы слышали, как отворилась и затворилась дверь. - Убери эту злосчастную шкатулку, Арчи, ей не место на полу, - вздохнул Вулф. Глава 15 В то утро я больше не выходил из дома. От парней поступили обычные донесения - ничего. Фред Даркин, давясь от смеха, сообщил по телефону, что он и его коллеги составили блестящую процессию, сопровождая Чапина до дома Вулфа, после чего отдыхали за углом на Десятой авеню, ожидая известил о кончине Вулфа. Потом они так же торжественно проводили Чапина назад домой. После ленча я сел в машину и отправился на охоту за Хиббардом. У меня было столько же шансов отыскать Хиббарда, как получить любовную записку от Греты Гарбо, но все равно я продолжал разнюхивать все вокруг. Я решил нанести визит в контору Фердинанда, биржевого маклера. Мне было известно, что Хиббард вложил часть своих средств в компанию "Голбрейт и Бауэн", которая, видимо, спекулировала ценными бумагами. Поэтому я считал, что именно здесь у меня больше шансов что-то услышать про Хиббарда, чем от всех остальных членов "Лиги". Деньги - это, все-таки, деньги! Войдя в офис на двадцать первом этаже одного из зданий в Уолл-стрит, я сказал себе, что надо повысить долю Бауэна в общем котле, независимо от того, что сказано в банковском донесении. Аренда только этого помещения стоила им черт знает сколько. Дельцам средней руки это было не по карману. Обстановка, в том числе полированный пол с толстым ковром, создавала у вас впечатление, что в качестве стенографистки они наняли бы, как минимум, герцогиню! Меня провели в личный кабинет Бауэна. Размерами он походил на танцевальный зал, а лежащие на полу ковры вызывали необоримое желание разуться и погулять по ним босиком. Бауэн сидел за очень элегантным письменным столом, на котором не было ничего, кроме "Уолл-стрит джорнал" и красивой пепельницы. В одной руке у Бауэна была длинная толстая сигара, над которой вился душистый дымок (очевидно, это была настоящая турецкая, так я подумал, хотя сам никогда таковой не пробовал). Мне этот тип не нравился. Если бы мне предложили "пришить" это убийство ему или Полю Чапину, я бы подбросил монетку... Он воображал, что оказывает мне великую милость, предложив присесть... Если бы это был прожженный делец с сомнительной репутацией, я бы смирился, но вот такая птица, воображающая себя помесью Джона Л. Рокфеллера и лорда Честерфилда, в то время как в нем не было ничего ни от первого, ни от второго, вызывала у меня желание дать ему затрещину. Я сказал ему то, что говорил им всем, что мне хотелось бы услышать о его последней встрече с Хиббардом. Ему потребовалось подумать, наконец, он вспомнил, что последний раз они виделись более чем за неделю до исчезновения Хиббарда, в театре. Ничего такого не было сказано, что имело бы отношение к теперешнему положению вещей. Я спросил его: - У Хиббарда имеется доля в вашей