вернулся домой, снял телефонную трубку и вызвал доктора и полицию. Вы же его видели. Разве не поняли, что он именно такой человек? Это было уже что-то новое: представительница семейства Сперлингов пыталась убедить Вулфа, что заявление Кейна - чистой воды липа. - Да, - мягко согласился Вулф. - Я понял, что он именно такой. Ваш отец знает, что вы здесь? - Нет. Я... не хотела с ним ссориться. - Когда он об этом узнает, ссоры едва ли удастся избежать. Почему вы решили приехать сюда? - Я еще вчера собиралась, но не смогла. Я ведь трусиха. - Дуреха и трусиха, - Вулф покачал головой. - Не надо так подчеркивать свои слабости. - А сегодня? - Я кое-что услышала. Теперь на мне еще один грех - подслушивание. Я грешила этим в детстве, потом как-то не доводилось. А сегодня я услышала, как Конни говорила что-то Полу, - встала за дверью и подслушала. - Что она говорила? Черты Гвен вдруг сморщились. "Вот, - подумал я, - сейчас она заплачет". Только не это: при виде плачущей женщины Вулф совсем лишается разума. Я накинулся на нее: - Зачем вы сюда приехали? Справившись, она воззвала к Вулфу: - Я должна вам рассказать? - Нет, - кратко ответил он. Другого ответа и не требовалось, она начала рассказывать. Лицо у нее при этом было такое, будто ее заставили есть мыло, но говорила она не заикаясь и не запинаясь. - Они были у себя в комнате, а я проходила мимо. Но я не просто случайно что-то услышала; я остановилась и навострила уши. То ли она его ударила, то ли он ее - у них не поймешь, кто кого лупцует, надо видеть своими глазами. Но говорила она. И сказала, что видела, как Гудвин... - Гвен взглянула на меня: - То есть вы. - Моя фамилия Гудвин, - согласился я. - Так вот, она видела, как Гудвин нашел камень у ручья, она пыталась выхватить его и выбросить в воду, но Гудвин сбил ее с ног. Камень остался у Гудвина, и он обязательно отнесет его Ниро Вулфу. И что же Пол собирается делать? А он ответил, что ничего. Она тогда закричала, что на него ей наплевать, а своей репутацией она дорожит и на поругание ее не отдаст, тут он ее ударил, а может, она его. Мне показалось, что кто-то из них идет к двери, и я побежала по коридору. - Когда это произошло? - буркнул Вулф. - Перед самым ужином. Папа только что вернулся, и я хотела все рассказать ему, но передумала - я же знала, что написать заявление заставил Уэбстера он! Таких упрямцев, как отец, надо еще поискать, и было ясно, что он скажет. Но я не могла сидеть сложа руки! Луиса убили по моей вине, ему теперь все равно, а мне каково? Пусть даже он такой, каким вы его описали. Может, это эгоизм, но я решила теперь вести себя абсолютно честно. Честно - со всеми и во всем. Надоело двуличничать. К примеру, как я себя вела в день вашего приезда? Надо было позвонить Луису и сказать, что я больше не желаю его видеть, - это было бы честно, и именно этого я хотела; но нет, я вызвала его для встречи, чтобы все высказать лично, - и что из этого вышло? Признаюсь - я ведь надеялась, что кто-то меня подслушивает по параллельному аппарату, - пусть знают, какая я замечательная и благородная! Конни любительница подставить ушко, а может, и не только она. И ведь кто-то подслушал, и вот что случилось! Получается, я вызвала его на смерть! Она остановилась перевести дух. - Пожалуй, вы к себе чересчур строги, мисс Сперлинг, - воспользовался паузой Вулф. - Это вы зря, - она еще не закончила. - Я не могла это рассказать отцу или матери, даже сестре, потому что... не могла и все. Как же я стану честной, если собираюсь скрыть худшее, что вообще сделала в этой жизни? Я все обдумала и решила: если кто меня правильно поймет, так это вы. Вы в тот день сразу поняли, что я вас боюсь, и прямо мне об этом сказали. Кажется, первый раз в жизни кто-то меня по-настоящему понял. Я едва не фыркнул. Симпатичная девушка с веснушками говорит такое Вулфу в моем присутствии - это, знаете ли, почти за гранью. Если в чем-то на этом свете я разбираюсь намного лучше его, то как раз в молодых женщинах. - Ну вот, - продолжала Гвен, - я и приехала, чтобы вам рассказать. Я понимаю, сделать вы ничего не сможете, ведь отец заставил Уэбстера написать это заявление, и дело закрыто... но я не могла держать это в себе, а когда подслушала разговор Конни и Пола, тут у меня все сомнения испарились. Поймите, я сейчас говорю с вами честно, на все сто процентов. Еще год назад, даже неделю назад я бы делала вид, что приехала к вам, потому что мой долг - открыть истинную причину его смерти; но если он был таким отпетым мерзавцем, то я ему ничего не должна. Просто, если я хочу стать прямым и честным человеком, начинать надо сейчас или уже никогда. Не хочу больше никогда и никого бояться, даже вас. Вулф покачал головой: - Вы предъявляете к себе слишком высокие требования. Я вдвое старше вас - о самолюбии и самооценке нечего и говорить, - но кое-кого я боюсь. Так что, лучше не перебарщивать. Есть разные уровни честности, и отдавать монополию самому глубокому не стоит. Что еще сказали мистер и миссис Эмерсон? - Вроде ничего. - Больше ничего... информативного? - По-моему, нет. Правда... - она смолкла, нахмурилась. - Разве я... Не сказала, что он назвал ее идиоткой? - Нет. - Назвал. Когда она заявила про свою репутацию. Он сказал: "Идиотка, ты уж прямо могла сказать Гудвину, что ты его убила - ты или я". А дальше она его ударила - или он ее. - Еще что-нибудь? - Все. Я убежала. - А вы уже подозревали, что мистера Рони убил именно мистер Эмерсон? - То есть как... - Гвен оторопела. - Я и сейчас этого не подозреваю. Или подозреваю? - Конечно, подозреваете. Вы просто не назвали вещи своими именами. И наряду с частностью, мисс Сперлинг, существует благоразумие. Вы сами считаете, что я вас понимаю, так вот вам мое мнение: вы думаете, что мистер Эмерсон убил мистера Рони за флирт с миссис Эмерсон. Но лично я в это не верю. Я слушаю радиопередачи мистера Эмерсона, видел его у вас и считаю, что на чувства столь горячие, искренние и взрывные он просто не способен. Вы сказали, что вопрос о смерти Рони закрыт и я уже ничего не могу сделать. А мне кажется, что могу и попробую, но разрабатывать версию об убийстве на почве ревности я точно не буду. - Но тогда - Гвен, наморщив лобик, смотрела на него. - Тогда какова же причина? - Не знаю. Пока, - Вулф положил руки на край стола, оттолкнул кресло и поднялся. - Вечером вы собираетесь ехать назад? - Да. Но... - Тогда вам пора в путь. Уже поздно. Ваша новоявленная страсть к честности вызывает восхищение, но, как и во всем другом, тут нельзя забывать об умеренности. Честнее было бы сказать вашему отцу, что вы едете сюда; честно было бы сказать ему, откуда вы вернулись; но, если вы это сделаете, он решит, что вы помогли мне опорочить заявление мистера Кейна, а это не соответствует истине. Поэтому большей честностью будет солгать и сказать ему, что вы ездили к другу. - А я так и сказала, - объявила Гвен. - Вы и есть друг. Я хочу еще с вами поговорить. - Не сегодня, - Вулф был категоричен. - Ко мне должны приехать. Другой раз - Он поспешно добавил: - Предварительно созвонившись, конечно. Она не хотела уезжать, но что бедняжке оставалось? Я передал ей горжетку, она пыталась потянуть время и задавала какие-то вопросы, но получала на них односложные ответы и в конце концов поняла, что разговор окончен. Едва за ней закрылась дверь, я сообщил Вулфу, что я о нем думаю. - Счастье само идет к вам в руки, - стал горячо убеждать его я. - Да, она не "Мисс Америка 1949 года", но уж не соринка в глазу, она унаследует миллионы и по уши влюблена в вас. Вы сможете бросить работу и целыми днями только есть и пить. По вечерам будете объяснять ей, как хорошо вы ее понимаете, а ей, наверное, ничего другого и не нужно. Наконец-то вы попались на крючок, давно пора! - Я протянул лапу. - Поздравляю! - Заткнись, - он взглянул на часы. - Еще минутку. Я одобряю вашу ложь насчет "должны приехать". Именно так с ними и надо обращаться, сначала как следует раздразнить, а уж потом... - Иди спать. Ко мне действительно должны приехать. Я внимательно посмотрел на него: - Опять дама? - Мужчина. Дверь я открою сам. Убери все со стола и иди спать. Немедленно. За пять лет такой разговор происходил максимум дважды. Случалось, он просил меня выйти из комнаты, часто я получал сигнал повесить параллельную трубку - речь, надо полагать, шла о чем-то глубоком и мне недоступном, - но почти никогда меня не выгоняли наверх, чтобы я даже одним глазком не смог посмотреть на посетителя. - Мистер Джонс? - спросил я. - Убери все со стола. Я собрал бумаги, положил их в ящик, потом сказал: - Мне это, как вы понимаете, не нравится. Одна из моих обязанностей - следить, чтобы вы оставались живым и невредимым, - я направился к сейфу. - А если утром я спускаюсь и нахожу вас здесь - что тогда? - Может, однажды такое и случится. Но не завтра. Сейф оставь незапертым. - В нем пятьдесят тысяч. - Знаю. - Пистолеты лежат во втором ящике, они не заряжены. Я пожелал ему спокойной ночи. ГЛАВА 19 Наутро пятьдесят тысяч похудели на тридцать процентов. Пятнадцать тысяч зеленых испарились. Я дал себе клятву: прежде чем пробьет мой смертный час, я должен хоть краем глаза, хоть издали увидеть мистера Джонса. Человек, который требует такие деньги за штучную работу и получает оплату вперед, - разве можно пройти мимо? Я поднялся в семь утра, но сон мой был непродолжительным - всего пять часов. Я не последовал примеру Гвен и не стал подслушивать под дверью, но, разумеется, я и не собирался мирно посапывать, пока Вулф сидел в кабинете с типом столь таинственным, что мне и взглянуть на него не было дозволено. Поэтому, не раздеваясь, я взял со своего стола пистолет, прошел по коридору и сел у верхнего основания лестницы. С высоты двух пролетов я слышал, как он прибыл, в прихожей раздались голоса - Вулфа и чей-то еще, - дверь в кабинет закрылась, а потом почти три часа оттуда доносилось невнятное бормотание. Последний час пришлось активно бороться со сном. Наконец дверь из кабинета открылась, голоса стали громче, через полминуты он уехал, и я услышал, как Вулф поднимается на лифте. Тогда я убрался восвояси. Голова моя металась по подушке ровно три секунды. По утрам, прежде чем зайти в кабинет, я обычно провожу полчаса на кухне с Фрицем, завтракаю, читаю свежие газеты, но в эту пятницу я первым делом направил стопы в кабинет и открыл сейф. Вулф не из тех, кто запросто расстается с такими деньгами, из чего я заключил, что в любую минуту могу потребоваться; когда вскоре после восьми Фриц спустился из комнаты Вулфа с подносом, я был почти уверен, что последует распоряжение подняться к нему на второй этаж. Но распоряжение не последовало. Фриц сказал, что обо мне вообще речи не было. Без трех минут девять, сидя за своим столом, я услышал, как поднимается лифт. Видимо, он не собирался нарушать освященную годами привычку проводить время с девяти до одиннадцати в оранжерее. Посторонняя помощь уже не требовалась - он и Теодор наводили порядок сами. Один раз в этом интервале он подал легкий признак жизни. Вскоре после девяти позвонил мне по внутреннему телефону. Спросил, нет ли новостей от ребят, и на мой отрицательный ответ велел дать им отбой, если позвонят. Я спросил: "И Фреду тоже?" - "Да, всем". - "А новые инструкции для них есть?" - "Нет, пусть прекращают поиски, и все". Других указаний не поступило. Два часа я разбирал утреннюю почту и бумажные завалы в моих ящиках. В две минуты двенадцатого Вулф вошел в кабинет, пожелал мне доброго утра, как делал всегда, даже если мы уже общались по телефону, разместил свою тушу за столом и сварливо поинтересовался: - Ни о чем не хочешь меня спросить? - Ничего неотложного нет, сэр. - Тогда сделай так, чтобы меня не прерывали. Никто. - Хорошо, сэр. У вас что-то болит? - Да, Я знаю, кто убил мистера Рони, как и почему. - Вот как. И что, это очень больно? - Да, - он глубоко вздохнул. - Дьявольщина какая-то. Когда об убийце все известно, что обычно легче всего доказать? - Как что? Мотив. Он кивнул: - А в этом деле - нет. Боюсь, это вообще невозможно. В прошлом я прибегал к рискованным уловкам, тебе об этом известно. Верно? - Более чем. Вы шли на такой риск, от которого у меня мурашки бегали по коже. - По сравнению с тем, что я задумал сейчас, это - детские игрушки. Я разработал уловку, вложил в нее пятнадцать тысяч долларов. Но риск велик, и я постараюсь придумать что-нибудь получше, - он еще раз вздохнул, откинулся на спинку кресла, закрыл глаза и пробормотал: - Прошу меня не беспокоить. И на девять с лишним часов он ушел в себя. С девяти минут двенадцатого до двадцати минут девятого вечера он, наверное, не произнес и ста слов. В кабинете он сидел с закрытыми глазами, время от времени втягивая и вытягивая губы, а грудь его иногда расширялась, дюймов эдак на пять, когда он глубока вздыхал. За столом, во время обеда и ужина, отсутствием аппетита он не страдал, но как собеседник был пустым местом. В четыре он поднялся в оранжерею и провел там дежурные два часа, но, когда я по своим делам заглянул туда, оказалось, что Вулф мумией застыл в кресле, и Теодор разговаривал со мной шепотом. Когда Вулф сосредоточенно обдумывает проблему, он нас не слышит, даже если орать у него над ухом, - важно, чтобы мы не обращались к нему лично. Но я никогда не мог вбить это в голову Теодора. Из ста слов, произнесенных им за эти девять часов, только девять - по одному в час - имели отношение к упомянутой уловке. Незадолго до ужина он буркнул мне: - В котором часу сегодня вечером мистер Коэн будет свободен? Я ответил, что где-то ближе к полуночи. После ужина он снова устроился в своем кресле в кабинете и закрыл глаза. Я подумал: "Господи, наверное, это дело будет для Ниро Вулфа последним. На его раскрытие у него уйдет вся оставшаяся жизнь". Я и сам в тот день изрядно потрудился - стоит ли весь вечер сидеть на копчике и вслушиваться в дыхание шефа? Прикинув варианты, я решил отправиться к Филу и погеройствовать в бильярд; я уже открыл рот, чтобы предать мое намерение гласности, но Вулф открыл рот на секунду раньше. - Арчи. Пусть мистер Коэн приедет сюда как можно быстрее. И захватит с собой фирменный бланк "Газетт" и конверт. - Да, сэр. Что, все сорняки уже выкорчевали? - Не знаю. Увидим. Вези его сюда. Похоже, дело сдвинулось. Я набрал номер и после нескольких минут ожидания - для утренней газеты время было самое авральное - услышал голос Лона Козна: - Арчи? Хочешь поставить мне виски? - Нет, - твердо возразил я. - Сегодня тебе суждено остаться трезвым. Во сколько сможешь быть здесь? - Это где? - В кабинете Ниро Вулфа. У него есть чем с тобой поделиться. - Уже поздно, - голос Лона зазвучал по-деловому. - Если материал тянет на последние городские новости, говори сразу. - Нет, тут другое. Этому материалу надо дозреть. Но дело серьезное, и, вместо того чтобы посылать к тебе мальчика на побегушках, то есть меня, Вулф хочет видеть тебя лично... когда приедешь? - Я могу прислать человека. - Нет. Давай сам. - Оно стоит того? - Да. Скорее всего. - Через три часа. Самое раннее. - Идет. Только никуда не заглядывай пропустить стаканчик, я тебе, так и быть, налью, и бутерброд получишь. Кстати, принеси фирменный бланк "Газетт" и конверт. У нас с канцтоварами туго. - Это что, хохма какая-то? - Нет, сэр. Ничего общего. Ты даже можешь получить повышение. Положив трубку, я повернулся к Вулфу: - Можно совет? Если он вам нужен кротким как ягненок и на такое дело не жалко бифштекса, я скажу Фрицу, пусть достанет мясо из морозилки и начнет его оттаивать. Вулф сказал, что дело вполне стоит бифштекса, и я пошел на кухню шушукаться с Фрицем. Потом вернулся в кабинет и еще какое-то время вслушивался в дыхание Вулфа. Так пробежал час. Наконец он открыл глаза, выпрямился, достал из кармана сложенные листы бумаги - это были листы из его блокнота. - Доставай блокнот, Арчи, - сказал он тоном человека, принявшего окончательное решение. Я вытащил блокнот из ящика, снял колпачок с ручки. - Если это не сработает, - зарычал он на меня, будто я был виноват, - другого средства нет. Я пытался что-то изобрести, оставить лазейку на случай неудачи, но ничего не выходит. Либо мы берем его на эту наживку, либо не берем вовсе. Бумага простая, через два интервала, две копирки. - Заголовок, дата? - Ничего не надо, - нахмурившись, он уставился на извлеченные из кармана страницы. - Первый абзац: "19 августа 1948 года в восемь часов вечера в холле девятого этажа многоквартирного дома на Восточной Восемьдесят четвертой улице в Манхэттене собрались двадцать человек. Все они занимали высокие посты в коммунистической партии США, и встреча эта была одной из ряда подобных, призванных разработать стратегию и тактику проведения избирательной камлании Прогрессивной партии и ее кандидата на пост президента Соединенных Штатов Генри Уоллеса. Один из них, высокий, поджарый человек с подстриженными коричневыми усами, говорил: "Мы должны постоянно помнить, что не можем доверять Уоллесу. Мы не можем полагаться на его личность, на его интеллект. Мы можем положиться на его тщеславие, это несомненно, но, разыгрывая эту карту, нам следует помнить, что в любую минуту он может что-нибудь выкинуть, и тогда Ставка даст нам приказ избавиться от него". Американская коммунистическая верхушка под словом Ставка подразумевает Москву или Кремль. Возможно, это мера предосторожности, хотя непонятно, зачем она нужна, коль скоро они встречаются в обстановке секретности. Возможно, все объясняется их привычкой вообще ничего не называть своим именем. Заговорил еще один из них, тучный, лысоватый мужчина с пухлым лицом..." Часто заглядывая в листы, Вулф продолжал диктовать, пока я не исписал тридцать две страницы; он посидел, чуть выпятив губы, и велел мне все перепечатать. Что я и сделал, как было велено, через два интервала. Заканчивая страницу, я передавал ее ему, и он проглядывал ее с карандашом в руках. Обычно в надиктованный и перепечатанный текст он почти не вносил изменений, но тут, видимо, счел дело как из ряда вон выходящее. Я с ним был полностью согласен. Текст чем дальше, тем становился горячее. В нем содержались десятки подробностей, о которых не имел права знать никто ниже помощника комиссара, если, конечно, сведения были верны. Я хотел спросить об этом Вулфа, но времени оставалось мало, и я отложил вопрос на потом. Вулф дочитывал последнюю страницу - и тут зазвонил звонок на двери; я пошел открывать и впустил Лона. Когда мы только познакомились, Лон был рядовым сотрудником, или просто сотрудником, теперь же в городской редакции "Газетт" он был вторым по старшинству. Он вознесся, но это, насколько я знал, никоим образом не ударило ему в голову, разве что в ящике стола он стал держать расческу и каждый вечер, прежде чем прилипнуть к стойке любимого питейного заведения, тщательно начесывал шевелюру. В остальном высокая должность никак на нем не отразилась. Он пожал руку Вулфу и повернулся ко мне: - Эй, мошенник ты эдакий, ты мне обещал... а-а, все есть. Здравствуй, Фриц. Ты единственный, кому в этом доме можно доверять, - он взял с подноса стакан, кивнув Вулфу, опорожнил его на треть и сел в красное кожаное кресло. - Я принес канцтовары, - объявил он. - Три листа. С удовольствием обменяю их на информацию из первых рук о том, как некто Сперлинг умышленно и злонамеренно отправил Луиса Рони к праотцам. - Именно это я и хочу предложить, - сказал Вулф. Голова Лона дернулась как от удара. - Некто Сперлинг? - резко спросил он. - Нет. "Именно это" тут не совсем корректно. С фамилией нам придется подождать. Но в остальном ясность полная. - Черт подери, ведь уже полночь! Неужели вы думаете... - Не сегодня. И не завтра. Но, как только у меня будет вся информация, к вам она попадет в первую очередь. Лон взглянул на него. В комнату он вошел легкомысленным, беззаботным и жаждущим промочить горло, теперь он снова превратился в охочего до сенсаций журналиста. Исключительное право на материал об убийстве Луиса Рони - дело серьезное. - За это, - сказал он, - вы получите три фирменных бланка, даже с конвертами. Я наклею на них марки - этого хватит? Вулф кивнул: - Великодушное предложение. Но и я хочу предложить вам кое-что еще. Понравится ли вам написанная специально для вашей газеты серия статей, совершенно достоверных, в которых будут описаны тайные встречи лидеров Американской коммунистической партии со всеми подробностями дискуссий и принимаемых решений? Лон склонил голову набок: - Длинные, белые бакенбарды, красная шуба, и вы - типичный Санта-Клаус. - Нет, я слишком толстый. Ну что, это вас заинтересует? - Похоже. Кто отвечает за достоверность? - Я. - Имеется в виду ваша подпись под статьями? - Упаси господи. Статьи будут анонимными. Но я даю гарантию, если угодно, письменную, что источник информации надежен и компетентен. - Кому платить и сколько? - Никому и нисколько. - Эй, вам даже бакенбарды не нужны. А какого типа подробности? Вулф повернул голову: - Дай ему почитать. Арчи. Я дал Лону первый экземпляр отпечатанного текста. Он поставил стакан на стол у своего локтя, чтобы обе руки были свободны. Текста набралось на семь страниц. Он начал быстро, потом медленнее, добравшись до конца, сразу вернулся к первой странице и перечел все сначала. Я тем временем долил ему в стакан и, зная, что Фриц занят, пошел на кухню за пивом дли Вулфа. Заодно я решил, что и мне стаканчик чего-нибудь покрепче не помешает. Лон сложил прочитанные страницы, увидел, что о его стакане позаботились, и отхлебнул еще. - Горяченький матерьялец, - признал он. - По-моему, вполне готов к печати, - скромно заметил Вулф. - Абсолютно. А за клевету не привлекут? - Нет никакой клеветы. И никого не привлекут. Имена или адреса не названы. - Да, знаю, но возбудить судебное дело все равно могут. Ваш источник в случае чего можно пригласить для дачи показаний? - Нет, сэр, - категорично возразил Вулф. - Мой источник засекречен и таковым останется. Если хотите, я даю вам свою гарантию и обязательство компенсировать ущерб в случае обвинения в клевете, но это все. - Что ж, - Лон снова выпил, - мне это нравится. Но у меня есть боссы - в таком деле решать будут они. Завтра пятница, и они... Господи, это еще что такое? Только не говорите мне... Арчи, ну-ка посмотри! Мне так или иначе пришлось подняться и убрать бумаги со стола, чтобы Фрицу было куда поставить поднос. Блюдо на нем было воистину царским. Бифштекс был сочный и отлично прожаренный, рядом дымились кусочки сладкого, поджаренного на вертеле картофеля и грибов, на краю блюда тянулись вверх листья кресс-салата, и аромат исходил такой, что я даже пожалел: надо было заказать Фрицу второй экземпляр. - Теперь я знаю, - сказал Лон, - что все это мне снится. Арчи, а ведь я готов был поклясться, что ты звонил мне и просил сюда приехать. Ладно, будем грезить дальше. Он аккуратно напластал бифштекс, дал соку стечь, отрезал кусочек и широко разинул рот. Потом туда же послал сладкий картофель, грибочек. Я смотрел на него так, как собаки, допущенные до стола, смотрят на занятых трапезой хозяев. Это было слишком. Я пошел на кухню, вернулся с двумя кусками хлеба на тарелке и толкнул ее к нему. - Ну-ка, братишка, поделись. Три фунта бифштекса - это тебе будет жирно. - Тут и двух нет. - Как же, а то я не вижу. Давай, сваргань мне бутербродик. Деваться ему было некуда - все-таки он в гостях. Когда чуть позже он ушел, тарелка была вылизана дочиста. Уровень в бутылке шотландского виски снизился на три дюйма, фирменные бланки и конверты лежали в ящике моего стола, и мы достигли полной договоренности - если не воспротивится высокое начальство "Газетт". Поскольку надвигались выходные, выбить разрешение начальства было делом непростым, но Лон считал, что есть неплохие шансы дать материал уже в субботу и очень приличные - в воскресенье. По его мнению, у плана было одно слабое звено. Вулф не мог дать гарантии, что все это будет именно серия статей. Он твердо обещал, что представит две статьи, и скорее всего третью, но связывать себя дальнейшими обещаниями не стал. Лон хотел, чтобы Вулф гарантировал минимум шесть, но ничего не вышло. Оставшись с Вулфом наедине, я пристально посмотрел на него. - Хватит пялиться, - буркнул он. - Прошу прощения. Я кое-что подсчитывал. Две статьи по две тысячи слов каждая - четыре тысячи слов. Пятнадцать тысяч - это выходит по три семьдесят пять за слово. И он даже ничего не пишет сам. Если вы хотите стать газетным негром... - Пора спать. - Да, сэр. Напишите вторую порцию, что делаем дальше? - Ничего. Сидим и ждем. - Черт подери, если это не сработает... Он пожелал мне спокойной ночи и отправился к лифту. ГЛАВА 20 На следующий день, в пятницу, были надиктованы, отпечатаны и отредактированы еще две статьи. Вторую мы отправили Лону Козну, третью заперли в сейф. В них описывался период со Дня выборов до конца года, и хотя имен и адресов в них не было, почти все остальное - было. Они меня даже заинтересовали, хотелось узнать, что же будет дальше. Боссы Лона с удовольствием взяли этот материал на условиях Вулфа, включая защиту от обвинений в клевете, но печатать решили с воскресенья. Статью они поместили на первой странице, предварив ее тремя броскими заголовками: В КАКИЕ ИГРЫ ИГРАЮТ АМЕРИКАНСКИЕ КОММУНИСТЫ РОЛЬ КРАСНОЙ АРМИИ В ХОЛОДНОЙ ВОЙНЕ ИХ ШТАБ В США Мелким шрифтом шло предисловие: "Газетт" представляет первую из серии статей, показывающих, как американские коммунисты помогают России вести холодную войну и готовиться к горячей. Все в этих статьях подлинное. По понятным причинам мы не называем их автора, но у "Газетт" есть надежная гарантия их подлинности. Мы надеемся раскрыть в этих статьях и самые последние деяния "красных", включая их тайные встречи до, во время и после знаменитого судебного процесса в Нью-Йорке. Вторая статья будет опубликована завтра. Не пропустите!" Потом, практически без изменений, шел надиктованный Вулфом текст. Я бы с удовольствием попридержал имеющиеся у меня сведения и выдал бы их потом так, чтобы представить уловку Вулфа в наивыгоднейшем свете, но я рассказываю то, что знал тогда сам, и придерживать мне просто нечего. Это относится к пятнице, субботе, воскресенью и понедельнику, вплоть до половины девятого вечера. Вам известно все, что было известно мне, впрочем, могу добавить вот что: третья статья была отредактирована в воскресенье и попала на стол Лону на следующее утро, официальный отчет Уэйнбаха о камне подтвердил неофициальный, добиться чего-то большего никто не пытался. Вулф в эти четыре дня был раздражительным как никогда. Я понятия не имел, чего он хотел добиться, выдавая семейные тайны коммунистов и работая газетным негром на мистера Джонса. Признаюсь честно: вникнуть в суть я пытался. К примеру, когда в пятницу с утра Вулф поднялся в оранжерею, я тщательно проверил фотографии а ящике его стола, но все были на месте. Ни одна не исчезла. И еще раз-другой я делал практические шаги, чтобы разобраться в его сценарии, но попытки эти провалились. К понедельнику я, как сумасшедший, кидался на прибывшую почту и быстро ее проглядывал, надеясь отыскать какую-то подсказку, выбегал на всякий звонок в дверь, рассчитывая на телеграмму, хватал телефонную трубку; я сказал себе: эти статьи - просто наживка, а сами мы сидим на бережку с удочкой и ждем, вдруг на эту наживку кто-нибудь клюнет! Уж серьезная рыба не клюнет, это точно, разве кто-то пришлет письмо, телеграмму или просто позвонит. В понедельник вечером, сразу после ужина, Вулф в кабинете передал мне густоисписанный лист из его блокнота и спросил: - Почерк разберешь, Арчи? Вопрос был риторическим, потому что почерк его разобрать не сложнее, чем машинописный текст. Я все прочел и сказал: - Да, сэр, тут все понятно. - Перепечатай это на фирменном бланке "Газетт", включая подпись. Потом покажи мне. Потом положи в конверт "Газетт" и отправь мистеру Альберту Энрайту, Коммунистическая партия США, Восточная Двенадцатая улица, дом тридцать пять. Печатай в двух экземплярах, через один интервал. - Может быть, сделать пару-тройку ошибок? - Не обязательно. Ты в Нью-Йорке не единственный, кто умеет хорошо печатать. Я пододвинул к себе машинку, достал лист бумаги, заправил его и застучал по клавишам. В результате получился вот такой текст: "27 июня 1949 года Дорогой мистер Энрайт, посылаю вам это письмо, потому что мы однажды встречались, а еще два раза я слышал, как вы выступали на собрании. Вы меня, конечно, не запомнили, мое имя вам тоже ничего не скажет. Я работаю в "Газетт". Вы, конечно, читали статьи, которые выходят с воскресенья. Сам я не коммунист, но многие коммунистические идеи мне близки и понятны, и сейчас к ним, по-моему, относятся чересчур несправедливо, к тому же я терпеть не могу предателей, а человек, который дает материал для статей в "Газетт", - безусловно, предатель. Я думаю, вы имеете право знать, кто он. Я никогда его не видел, скорее всего, в здании газеты он никогда не появлялся, но я знаю своего коллегу, который вместе с ним пишет эти статьи, и мне случайно в руки попал фотоснимок, который, я думаю, вам поможет, и я прилагаю его к этому письму. Мне известно, что эта фотография находилась в папке, посланной руководству и призванной доказать достоверность статей. Это все, что я могу вам сказать, иначе вы можете догадаться, кто я, а этого мне бы не хотелось. Желаю вам больше сил в вашей борьбе с империалистами, монополистами и поджигателями войны. Ваш друг". Я поднялся, передал текст Вулфу и вернулся за машинку, чтобы надписать конверт. В письме я не сделал ни одной ошибки, а на конверте взял и ошибся, вместо "коммунистической" вышло "коумнистической", пришлось взять другой. Это меня не огорчило, все-таки я был слегка взвинчен. Через минуту выяснится, какая фотография ляжет в конверт, если, конечно, мой хитроумный босс не выставит меня за дверь. Не выставил, но ничего для себя нового я не открыл. Из ящика он, порывшись, достал фотографию и передал ее мне: - Вот, вложи в конверт и отправь так, чтобы дошло сегодня. Это был лучший из снимков партийного билета Уильяма Рейнолдса, номер 128-394. Я, испепеляя его взглядом, положил фотографию в конверт, запечатал его, наклеил марку и вышел из дома. Чтобы подышать свежим воздухом, я пошел на почту в сторону Таймс-сквер. От Вулфа я в тот вечер уже ничего не ждал и оказался прав. Мы относительно рано легли спать. Раздеваясь, я все-таки пытался сложить части этой головоломки, но ничего не получалось. С основной уликой все было ясно, а что дальше? Мы снова будем сидеть и ждать? Как выяснится, что Уильям Рейнолдс вовсе не Уильям Рейнолдс, как, когда, почему и с чьей помощью? Забравшись под простыни, я выкинул эти мысли из головы: надо было как следует выспаться. На следующий день, во вторник, все поначалу шло к тому, что мы собирались именно сидеть и ждать. Впрочем, умирать от скуки было некогда: то и дело трезвонил телефон. В утреннем выпуске "Газетт" напечатали третью статью, и редакция приставала с ножом к горлу, требуя продолжения. Вулф велел мне тянуть время. Лон два раза звонил до десяти утра, а потом один за другим выходили на связь остальные: управляющий редактор, исполнительный редактор, издатель - словом, все. Статья была нужна им позарез, и у меня даже мелькнула мысль написать ее самому и сбыть за пятнадцать тысяч долларов ко всеобщей радости и тут же все деньги прогулять. Незадолго до обеда телефон зазвонил снова, я не сомневался, что это кто-то из них, и вместо своей традиционной формулы просто рыкнул: - Н-да? - Это контора Ниро Вулфа? Голоса я этого раньше не слышал, он как-то неестественно повизгивал. - Да. Говорит Арчи Гудвин. - А мистер Вулф может подойти? - Он сейчас занят. А кто это? - Просто скажите ему: прямоугольник. - Повторите, пожалуйста? - П-р-я-м-о-у-г-о-л-ь-н-и-к. Прямоугольник. Передайте ему сразу же. Он ждет этого звонка. Связь прервалась. Я повесил трубку и повернулся к Вулфу: - Прямоугольник. - Что? - То, что он сказал, вернее, пропищал. Чтобы я передал вам: прямоугольник. - Ага. - Вулф выпрямился, его взгляд стал совершенно ясным. - Позвони в национальную штаб-квартиру Компартии США, Алгонкин четыре-два-два-один-пять. Мне нужен мистер Харви или мистер Стивенс. Любой из них. Я крутнулся в стуле и набрал номер. Через минуту в ухе у меня зажурчал приятный женский голос. Его приятность меня поразила, я даже слегка оробел - все-таки первый раз в жизни вел разговор с женщиной-коммунисткой - и поэтому сказал: - Меня зовут Гудвин, товарищ. Можно мистера Харви? С ним хотел бы поговорить мистер Ниро Вулф. - Как вы сказали? Ниро Вулф? - Да. Детектив. - Это фамилия мне знакома. Сейчас. Побудьте у трубки. Я стал ждать. Ждать, пока телефонистка или секретарша соединит с боссом, - это для меня было делом привычным, я поудобнее устроился на стуле, но очень скоро в трубке раздался мужской голос и сообщил, что Харви слушает. Я сделал знак Вулфу, сам же трубку вешать не стал. - Здравствуйте, сэр, - вежливо начал Вулф. - Я попал в трудное положение, и вы при желании можете меня из него вызволить. Будьте любезны, приезжайте сегодня в шесть часов вечера ко мне с кем-нибудь из ваших коллег. С мистером Стивенсом или, скажем, мистером Энрайтом, если они свободны. - Почему вы считаете, что мы можем вызволить вас из трудного положения? - спросил Харви отнюдь не грубо. У него был глуховатый бас. - Абсолютно в этом уверен. По крайней мере, я хотел бы получить у вас совет. Речь идет о человеке, которого вы знаете под именем Уильям Рейнолдс. Он замешан в деле, которое я веду, и надо принимать срочные меры. Поэтому я хотел бы повидаться с вами как можно быстрее. Времени у нас совсем мало. - Почему вы решили, что мне известен человек по имени Уильям Рейнолдс? - Не надо, мистер Харви. Я вам сообщу, что знаю, а уж потом вы решите, отрекаться от него или нет. Но по телефону говорить об этом подробно не следует. - Не вешайте трубку. На сей раз ждать пришлось дольше. Вулф терпеливо сидел с трубкой у телефона, я следовал его примеру. Через три или четыре минуты он начал хмуриться, потом стал постукивать пальцем по подлокотнику кресла; наконец снова раздался голос Харви. - Если мы приедем, - спросил он, - кто у вас будет? - Вы, конечно, и я. И еще мой помощник, мистер Гудвин. - Больше никого? - Нет, сэр. - Хорошо. Мы приедем в шесть часов. Я повесил трубку и спросил Вулфа: - Мистер Джонс всегда так смешно попискивает? И что означает "прямоугольник"? Что письмо от друга получено? Или тут зашифрована еще и фамилия прочитавшего его комиссара? ГЛАВА 21 Альберта Энрайта, которому я отстучал на машинке письмо, мне увидеть не довелось: мистер Харви привез с собой мистера Стивенса. Раз или два я видел коммунистических боссов воочию, а на их фотографии в прессе насмотрелся вдоволь, поэтому не думал, что наши визитеры будут эдакими упырями с бородавками и вурдалаками с тремя подбородками, - но их внешность все равно меня удивила, особенно Стивенса. Это был худосочный и бледнолицый мужчина средних лет с редкими, зализанными волосами бурого цвета, которые не мешало бы подстричь еще неделю назад, на глазах - очки без оправы. Будь у меня дочь-старшеклассница, и окажись она вечером в незнакомом квартале, я бы хотел, чтобы дорогу она спросила именно у такого типа, как Стивенс. Харви я бы так доверять не стал, он был и помоложе, и сбит покрепче, во взгляде зеленовато-карих глаз чувствовался острый ум, да и черты лица были правильными, но на "Самого опасного человека месяца" он никак не тянул. Они отказались от коктейлей и других напитков, не стали удобно располагаться в креслах. Своим глуховатым, но опять-таки не грубым басом Харви объявил, что без четверти семь у них другая встреча. - Постараюсь как можно короче, - заверил их Вулф. Из ящика он достал фотографию и протянул им: - Взгляните, будьте так любезны. Они поднялись, Харви взял фотографию, и они посмотрели на нее. Нет, Вулф явно надо мной издевался. Что я ему, мелкая тварь, слизняк? И когда Харви бросил фотографию на стол, я подошел и взглянул-таки на нее, а уж потом передал Вулфу. Когда-нибудь он у меня дорезвится. Но сбить меня с толку ему все-таки удалось. Харви и Стивенс снова сели, даже не переглянулись. Это меня поразило - надо же, как осторожничают! Впрочем, возможно, коммунисты, особенно из высших эшелонов, эту привычку приобретают рано, и она становится автоматической. - Интересное лицо, правда? - любезным тоном спросил Вулф. Стивенс не ответил, продолжая сидеть истуканом. - Кому такой тип правится, - уклонился Харви. - Кто это? - Так мы будем только тянуть время, - любезные нотки в голосе Вулфа слегка зафальшивили. - Если я и сомневался, что вы его знаете, эти сомнения начисто испарились: стоило мне назвать его имя, вы тотчас приехали. Ведь вы здесь не потому, что хотите посочувствовать моему трудному положению. Если вы отрицаете, что этот человек известен вам как Уильям Рейнолдс, значит, вы приехали сюда напрасно, и нам нет смысла продолжать. - Давайте сделаем теоретическое допущение, - мягко предложил Стивенс. - Допустим, мы знаем этого человека как Рейнолдса Уильямса, что дальше? Вулф одобрительно кивнул: - Это другое дело. Тогда я вам все расскажу. Когда я недавно познакомился с этим человеком, звали его не Рейнолдс. Видимо, его другое имя вы тоже знаете, но для удобства будем называть его Рейнолдсом, раз в вашей среде он известен именно так. Я познакомился с ним примерно неделю назад и тогда не знал, что он коммунист; мне это стало известно только вчера. - Каким образом? - резко бросил Харви. Вулф покачал головой: - Боюсь, этот вопрос останется без ответа. За долгие годы работы частным детективом у меня накопились обширные связи - в полиции, в прессе, да везде. Я скажу вам вот что: видимо, Рейнолдс совершил ошибку. Это лишь догадка, но, полагаю, верная: он испугался. Он решил, что ему угрожает смертельная опасность, - тут руку приложил я - и он совершил одну глупость. Он боялся, что его могут обвинить в убийстве, - но лишь если докажут, что он коммунист. И я, по его мнению, это знал. Дабы себя защитить, он придумал вот что: сделать вид, что, будучи коммунистом, он в действительности враг коммунизма и способствует его уничтожению. Повторяю, это только догадка. Но... - Минутку, - видимо, Стивенс никогда не повышал голоса, даже если кого-то перебивал, - кажется, мы еще не дожили до такой поры, когда обвинить человека в убийстве можно лишь на том основании, что он - коммунист? - Стивенс улыбнулся... хороша улыбочка... нет, пусть моя дочь спросит дорогу у кого-нибудь другого. - Или уже дожили? - Не дожили. Скорее, все обстоит наоборот. Коммунисты не одобряют частные убийства по частным мотивам. Но наш случай - исключение. Наш разговор умозрительный, и давайте предположим, что вы слышали о смерти некого Луиса Рони, сбитого насмерть машиной в поместье Джеймса Сперлинга, а также знаете, что там при