ция может поставить нас в трудное положение. - Вздор. Я не могу быть одновременно коммунистическим агентом и полицейским информатором; я не хамелеон. Если ты превращаешь все в пародию, можешь уходить. Я справлюсь без тебя. Она продолжала изучать его. - Хорошо. Спрашивайте. - Сначала съешь что-нибудь. Эта еда еще вкусная. - Нет, спасибо. - Хочешь пива? Стакан вина? Виски? - Нет, спасибо. Ничего. - Я хочу пить. Арчи. Принеси, пожалуйста, пива. Две бутылки. И я отправился на кухню. 3 Прошло три недели и восемь часов. Во вторую пятницу апреля, в одиннадцать утра, Вулф спустился на лифте из оранжереи в прихожую, протопал в кабинет и водрузился в свое огромное, рассчитанное на слона, кресло. Как обычно, я просматривал утреннюю почту, которую клал на его книгу для записей под пресс-папье. - Надо немедленно заняться письмом, которое наверху, - сказал я ему. - Кэртрайт из Консолидейтед Продакс снова жульничает, или он так думает. В последний раз он заплатил по нашим векселям двенадцать грандов и не пикнул. Вам надо поговорить с ним. Вулф оттолкнул пресс-папье с такой силой, что оно покатилось по столу и упало на пол. Потом схватил кипу почтовой корреспонденции, смял ее в комок и кинул в корзину. Конечно, это было мальчишеством, потому что он прекрасно знал, что я ее позже выну оттуда, но жест был красивым, и я его оценил. Судя по его настроению, я бы не удивился, если бы он взял другое пресс-папье, вырезанное из черного дерева (оно уже однажды было использовано неким человеком по имени Мортимер, чтобы раскроить череп жене) и бросил его в меня. А в моем настроении я бы не стал уворачиваться. За прошедшие пятьсот двенадцать часов была проделана масса работы. Сол Пензер, Фред Даркин и Орри Кэтер, все были созваны в первое же утро и получили задания, и заплатили им ровным счетом 3143 доллара и 87 центов, включая расходы. Я работал по шестнадцать часов в сутки, частично головой, частично ногами. Вулф общался с тридцатью разными людьми, в основном в кабинете, но к пятерым из них, которые не могли прибыть к нему, он сам выходил и даже выезжал, чего никогда не сделал бы за гонорар. Он проводил часы у телефона и за это время шесть раз звонил в Лондон, пять в Париж и три раза в Бари, Италию. Конечно, все это были пустяки по сравнению с тем, что пришлось проделать полицейским. Дни проходили за днями, версия отпадала за версией, и дело бы заглохло, если б велось для проформы. Однако полиция постоянно работала над ним, и по двум причинам: во-первых, они опасались осложнений международного характера и хотели избежать их; во-вторых, они надеялись, что это будет анекдотом года - лучший друг Ниро Вулфа убит, и вроде Вулф работает по этому делу, однако ни один человек еще не привлечен к ответственности. Поэтому бумаги продолжали копиться и работники закона не могли расслабиться даже немного, если бы и хотели. Кремер звонил Вулфу пять раз, Стеббинс еще больше, и Вулф дважды принимал участие в совещаниях у окружного прокурора. Мы девять раз обедали в "Рустермане", и Вулф настаивал на оплате заказа, что возможно нарушало другое условие - он был душеприказчиком имущества. Вулф приходил рано, чтобы провести часок на кухне и дважды спорил с ее обитателями - в первый раз по поводу морнейского соуса, а затем они разошлись во мнении, как готовить деволяй. Я бы заподозрил его в брюзгливости, если бы физиономии шеф-поваров не свидетельствовали о том, что он абсолютно прав. Конечно, Кремер со своей армией выполняли всю рутинную работу. Автомобиль, из которого стреляли, оказался украденным часом раньше со стоянки на Западной Пятьдесят шестой улице, а затем брошенным на Второй авеню. Эксперты, начиная от дактилоскопистов до специалистов по баллистике, напустили кучу тумана и все без единого ответа, с тем же результатом работали три-четыре дюжины людей, отрабатывающих "женскую" версию, которая через пару недель разрослась и включила еще больше женщин в дополнение к первым семи, охватывая его знакомых уже не за год, а за четыре. Однажды Кремер сказал Вулфу, что он, если хочет, может пройти всю цепочку, просмотрев около трехсот записей бесед с восемьюдесятью четырьмя опрошенными, и Вулф посмотрел их. Он провел за ними у окружного прокурора одиннадцать часов. В результате сделал девять предположений, по всем была проведена работа, но дело не сдвинулось с места. Он оставил в покое женщин и те чувства, которые они вызывали у копов, и переключил Сола, Фреда и Орри, уж не говоря обо мне, на международное направление. Была проделана большая работа. Мы многое узнали о тех десяти организациях, которые перечислены в манхэттенском телефонном справочнике и названия которых начинались со слова "югославский". Мы узнали также, что сербам наплевать на боснийцев и еще на хорватов. Что преобладающее большинство югославов в Нью-Йорке настроены против Тито, и практически все против русских. Что восемь процентов швейцаров на Парк-авеню - югославы. Что жители Нью-Йорка, которые сами или их родители родом из Югославии, уклоняются от разговоров с незнакомыми лицами и могут полностью прекратить общение, если им покажется, что вы что-то вынюхиваете. И кучу других вещей, из которых только немногие таили слабую надежду навести наконец на след той птички, что выпустила три пули в Марко Вукчича. Но все вылетело в трубу. В первые четыре дня мы видели Карлу еще дважды. Она явилась в субботу днем и спросила Вулфа, правда ли то, что, как было объявлено, похорон не будет. Он сказал, что да, в соответствии с последней волей Марко, изложенной в письменном виде, его кремируют и без церемоний. Она возразила, что сотни людей хотели бы выразить ему уважение и любовь, а Вулф ответил, что если уважать убеждения, которые есть у человека, но которого уже нет и он не может их отстоять, он должен иметь право диктовать, как распорядиться собственным телом. Единственное, чего она смогла добиться, так это обещания, что прах отдадут ей. Затем она поинтересовалась успехами расследования. Вулф же ответил, что сообщит, когда будет, что сообщить. Этот ответ ее явно не удовлетворил. Она снова пришла в понедельник вечером. Мне надоело реагировать на проклятый дверной звонок, и я поручил это Фрицу. Войдя в кабинет, она приблизилась к столу Вулфа и выпалила: - Вы сообщили полиции! Они продержали там Лео целый день, а днем пришли за Полем и его забрали тоже. Я знала, что не должна вам доверять. - Пожалуйста, - начал было Вулф, но ее прорвало. Он откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Карла продолжала свою высокопарную декламацию, пока не остановилась, чтобы перевести дыхание. Вулф, открыв глаза, осведомился: - Ты закончила? - Да! Я совсем закончила. Вместе с вами. - Тогда не о чем говорить. - Он дернул головой. - Вот дверь. Она подошла к красному кожаному креслу и села на край. - Вы же говорили, что не сообщите о нас полиции. - Я не сообщал. - Он устал и был возмущен. - Если ты мне не доверяешь, ты не поверишь ничему, что я скажу, так к чему лишние слова? - Я хочу их услышать. - Очень хорошо. Я ничего не сказал полиции ни о тебе и твоих соратниках, ни о твоих предположениях относительно убийства Марко. Но они не дураки и, я точно знаю, доберутся до сути. Я удивлен, что этого еще не случилось. Они приходили к тебе? - Нет. - Придут, совершенно точно. У меня только четыре человека, и мы не справляемся. У них полки. Если ты им скажешь, что приходила ко мне в четверг вечером, они обидятся, что я утаил это от них, но это неважно. Можешь сказать им или не говорить, как хочешь. Что касается информации, которую ты мне дала, поступай с ней, как хочешь. Может быть, лучше предоставить им докопаться до нее самим, потому что в процессе поиска они могут обнаружить что-то, о чем ты не знаешь. Поскольку ты здесь, я могу также сказать тебе, каких успехов я достиг - никаких. - Он повысил голос. - Никаких. - Совсем ничего? - Ничего. - Я не скажу полиции то, что сказала вам. Но это не имеет значения. Если вы этого не сделали, так сделаете. - Вдруг она вскочила, простирая руки. - Ах, как вы мне нужны! Мне нужно спросить вас, - мне нужно сказать вам, что я должна сделать. Но я не скажу! Не скажу! - Она повернулась и ушла. Она двигалась так быстро, что, когда я вышел в прихожую, она уже открывала входную дверь. А когда я подошел к двери, она уже вышла и дверь была закрыта. Через одностороннее стекло я видел, как она спускалась по ступенькам, уверенная, гибкая, как фехтовальщица или танцовщица, что было вполне справедливо, поскольку она занималась и тем, и другим. Это был последний раз, когда мы ее видели, но не последний, когда мы про нее слышали. Разговор о Карле зашел совсем неожиданно через четыре дня, утром в пятницу. Мы с Вулфом проводили очередное совещание с Солом, Фредом и Орри, стараясь придумать, какие бы камешки еще приподнять, чтобы посмотреть, что под ними, когда раздался звонок и через минуту Фриц объявил: - Сэр, вас хочет видеть мужчина. Мистер Шталь из Федерального бюро расследований. Брови Вулфа полезли вверх; он взглянул на меня, я кивнул, и он велел Фрицу пропустить посетителя. Все помощники, включая меня, переглянулись. Все мы видели людей из ФБР, но Шталь не был одним из многих; в своей работе он отдавал больше приказов, чем получал, и ходили слухи, что к Рождеству он займет большое угловое здание вниз по Бродвею. Он редко выполнял роль мальчика на побегушках, и потому его появление было событием; мы все это знали и оценили. Когда он вошел, прошел через комнату к столу Вулфа и протянул руку, Вулф даже оказал ему честь, приподнявшись, чтобы ответить рукопожатием, что свидетельствовало об одном: ситуация была совершенно безнадежной. - Давно мы с вами не встречались, - заявил Шталь - Года три? Вулф кивнул: - Пожалуй, так. - Оп указал на красное кожаное кресло, которое освободил Фред Даркин. - Садитесь. - Спасибо. Можем мы поговорить наедине? - Если нужно. - Вулф взглянул на троицу, они поднялись, вышли и закрыли дверь. Шталь подошел и сел. Среднего роста, слегка начинающий лысеть, он не производил большого впечатления, если бы не челюсть, которая опускалась вниз на добрых два дюйма, а затем резко выступала вперед. Он был явно создан для тарана. Взглянув на меня и Вулфа, он сказал: - Вы, наверное, знаете, что мистер Гудвин в курсе всего, что я слышу, вижу и делаю. Шталь не мог этого знать, потому что это была неправда. Он кивнул: - В некотором смысле вы можете считать это личным делом - личным для вас. Мы хотели бы встретиться с вашей дочерью, миссис Карлой Бриттон. Плечи Вулфа поднялись на одну восьмую дюйма и опустились: - Так встречайтесь. Ее адрес - Парк-авеню, девятьсот восемьдесят четыре. Номер телефона - Поплар три-три-ноль-четыре-три. - Я знаю. Ее там нет уже три дня, со вторника. Она никому ничего не сказала. Никто не знает, где она. А вы? - Нет, сэр. Шталь провел кончиком пальца по подбородку. - Что мне в вас нравится, это ваша прямота и откровенность. Я никогда не видел комнату наверху, ту, что прямо над вашей, которую вы называете Южной, но я слышал о ней. Известно, что вы ее используете время от времени для гостей, клиентов и в некоторых других случаях. Вы не будете возражать, если я поднимусь и взгляну на нее? Вулф снова пожал плечами: - Зря тратите энергию, мистер Шталь. - С этим все в порядке. У меня есть лишняя. - Тогда поднимайтесь. Арчи... - Да, сэр. - Я встал, открыл дверь в прихожую И вместе со Шталем, следовавшим за мной по пятам, поднялся по ступенькам на два этажа. У двери в Южную комнату я посторонился и вежливо предупредил: - Идите первым. Она может выстрелить. - Он открыл дверь и вошел, а я встал на пороге. - Здесь приятно и солнечно, - сказал я, - и кровать первоклассная. - Я показал пальцем: - Это дверь в ванную, а эта - в уборную. Одна девушка по имени Присцилла Идс как-то сняла ее за пятьдесят зеленых в неделю, но ее убили. Я уверен, что мистер Вулф снизил бы плату для такого выдающегося деятеля, как вы. Тут он сделал движение, и я решил отступить. Он знал, что потерпел неудачу, но пошел и открыл дверь в ванную и заглянул туда, а, возвращаясь, не поленился открыть дверь в уборной. Когда он вернулся с прихожую, я сказал ему в спину: - Жаль, что она вам не понравилась. Не хотите ли взглянуть на мою комнату - она как раз под прихожей? Или на оранжерею этажом выше? - Я продолжал издеваться, пока он спускался по лестнице. - Может быть, вам больше понравится комната мистера Вулфа - там на кровати черное шелковое покрывало. Буду рад вам ее показать. А если хотите подешевле, в гостиной есть кушетка. Он вошел в кабинет, сел на стул, уставился на Вулфа и спросил: - Где она? Вулф посмотрел на него: - Я не знаю. - Когда вы ее видели в последний раз? Вулф выпрямился. - Вы ведете себя грубо, сэр. Если это допрос, то покажите ордер. - Я говорю, что ее три дня не было дома и мы не можем найти ее. - Это не оправдывает ваше поведение в моем доме, как и то, что вы посмели назвать меня лжецом. - Я этого не делал. - Нет, делали. Когда я сказал, что не знаю, где она, вы посмели обыскать мой дом. А, не найдя, требуете, чтобы я сказал, где она. Пф! Шталь дипломатически улыбнулся: - Ну, Гудвин сквитался со мной, вдоволь поиздевавшись. Я полагаю, лучше начать сначала. Вы знаете, как мы ценим ваши способности и ваши достоинства. Мы знаем, что вам не нужно расшифровывать некоторые вещи. Я думаю, вам не надо говорить, что мой приход сюда и вопросы по поводу миссис Бриттон означают, что нас интересуют некоторые аспекты в расследовании убийства Марко Вукчича, что у нас есть причины полагать, что он занимался деятельностью, которая непосредственно интересует федеральное руководство, что ваша дочь была связана с ним этой деятельностью и что ее исчезновение даст повод для беспокойства. У нас пока нет доказательств, что вы каким-то образом связаны этой деятельностью с Вукчичем, деятельностью лояльной или подрывной. Вульф фыркнул: - Я не получал свидетельства о добродетели. - Нет. И не должны. Могу также добавить, что я обсуждал этот вопрос с инспектором Кремером и он знает о моем визите к вам. Мы узнали об участии миссис Бриттон в этом деле только прошлой ночью. Если учесть все обстоятельства, можно высказать два предположения по поводу ее исчезновения: первое - она была вовлечена в эту деятельность тем же человеком или теми же людьми, что и Вукчич, и второе - она вела с Вукчичем двойную игру, работая на коммунистов, принимала участие в организации его убийства, а затем для нее здесь стало слишком опасно. Достаточно ли оснований, чтобы задать вам вопрос: когда вы ее видели и последний раз? - Мой ответ не очень поможет. Четыре дня назад, в этой комнате, в понедельник вечером, около половины седьмого. Она была здесь не более десяти минут. Она и слова не сказала о своем намерении исчезнуть или о причине для такого намерения. Из представленных вами двух предположений я советую отбросить второе, но это не обязательно оставит только первое; есть еще и другие. - Почему отбросить второе? Вулф поднял голову: - Мистер Шталь. Миазмы недоверия, отравляющие воздух, которым мы дышим, распространились так широко, что заставили вас совершить бессмысленный поступок - пойти и осмотреть мою Южную комнату. Я бы хотел предложить вам уйти, но не могу позволить себе этот жест, потому что я дубина. Я охочусь за убийцей Марко Вукчича уже восемь дней и барахтаюсь в болоте, поэтому если есть хоть какой-то шанс, что вы можете протянуть мне соломинку, я хочу этого и поэтому расскажу вам все, что знаю, о причастности миссис Бриттон к этому делу. Он так и сделал и не стал возражать, когда Шталь вынул записную книжку и начал что-то записывать. Под конец он сказал: - Вы спрашивали, почему я советовал вам отбросить второе предположение - вот вам мой ответ. Вы можете сделать скидку на то, что вам диктует ваша предусмотрительность. А теперь я бы очень оценил соломинку. С вашими правами и возможностями у вас наверняка найдется хотя бы одна, чтобы протянуть ее мне. Я никогда еще не видел и не слышал, чтобы он унижался, даже несмотря на напряжение, в котором он находился. Шталь, по-видимому, тоже. Он улыбнулся, и мне захотелось ему врезать. Он взглянул на ручные часы и поднялся. Он даже не дал себе труда сказать, что опаздывает на встречу. - Это что-то новое, - заявил он, - Ниро Вулф, цепляющийся за соломинку. Мы подумаем об этом. Если вы услышите что-то от вашей дочери или о ней, мы бы очень оценили, если бы вы поставили нас в известность. Проводив его, я вернулся в кабинет и сказал Вулфу: - Иногда хочется, чтобы я не был обучен хорошим манерам. С каким удовольствием я бы спустил с крыльца этого осла. - Оставь это, - проворчал он. - Мы должны ее найти. Но мы не нашли. Хотя пытались. Это верно, что Шталь и Кремер превосходили нас в отношении прав и возможностей, но Фред Даркин умеет копать, Орри Кэтер - настоящий молодец, Сол Пензер - лучший оперативник к северу от экватора, а я - хорошая ищейка. Следующие шесть дней мы пытались найти хоть какой-нибудь ее след, но с таким же успехом могли оставаться в моей комнате и играть в пинокль. Ни проблеска. Именно тогда Вулф и названивал в Лондон, Париж и Бари. Я думал, что он просто барахтается в болоте, и до сих пор думаю, что он делал все наугад, но должен признать, что именно Хичкок из Лондона и Боден из Парижа в конце концов навели его на Телезио в Бари; без помощи Телезио мы все еще искали бы Карлу и убийцу Марко. Во вторник после посещения Шталя уже звонил в Бари. И если бы не счет на сорок зеленых, то никогда бы он не дождался звонков от Телезио. Их было три. Первый раздался в четверг вечером, когда я отсутствовал, обрабатывая версию, которая, по мнению Фреда, могла куда-то вывести. Когда незадолго до обеда я вернулся, Вулф раздраженно сказал: - Собери их вечером - будут новые инструкции. - Да, сэр. - Я подошел к своему столу сел и обернулся к нему: - А что для меня? - Посмотрим. - Он смотрел сердито. - Думаю, ты должен знать. Мне звонили из Бари. Сейчас в Италии ночь. Миссис Бриттон приехала в Бари в полдень и через несколько часов уехала на небольшом судне, чтобы пересечь Адриатическое море. Я вытаращил глаза. - Какого черта ее понесло в Италию? - Не знаю. Мой информатор, возможно, знает, но считает необходимым соблюдать осторожность в разговорах по телефону. Я принял к сведению, что она там. На данный момент сохрани эту информацию для себя. - Сол разнюхает. Он узнает. - Оставь его. Он не узнает, где она, а если и узнает, неважно. Кто из вас более надежен, Сол или ты? - Я думаю, Сол. Мне приходится себя постоянно контролировать. - Да. Что касается мистера Кремера и мистера Шталя, мы ничего им не сообщаем. Если они продолжат ее поиски, то смогут найти еще что-нибудь. - Он вздохнул, отодвинулся назад и закрыл глаза, по-видимому, для того, чтобы составить программу помощи. Итак, первый звонок от Телезио не приостановил оперативные действия и лишь смог повлиять на стратегию. Все изменилось после второго звонка. Он раздался в половине третьего ночи в понедельник. Конечно, в Бари это половина девятого утра, но я был не в состоянии осуществить этот подсчет, когда вдруг проснулся и осознал, что это не сон и телефон действительно звонит. Я скатился с постели и схватил трубку. Когда услышал, что звонят из Бари, Италия, мистеру Ниро Вулфу, я попросил телефонистку подождать, зажег свет и отключил сигнализацию, которая начинала трезвонить, если ночью кто-то попытается приблизиться меньше чем на десять футов к двери комнаты Вулфа, затем спустился на этаж и постучал. Услышав его голос, я открыл дверь, вошел и включил свет. Он выглядел очень величественно, лежа под электрическим одеялом и щурясь на меня. - Ну, - спросил он. - Звонок из Италии. Соберитесь с мыслями. Он не допускает возможности, что ему придется говорить по телефону, будучи в постели, поэтому единственный аппарат в его комнате стоит на столике у окна. Я подошел и включил его. Он откинул одеяло, сделал корпусом ряд движений, встал, передвинулся босиком к столу и взял трубку. Даже в этих обстоятельствах я был поражен размером его пижамы. Я стоял и слушал тарабарщину, в которой ничего не понимал, но это длилось недолго. Ему даже не пришлось раскошеливаться, потому что и трех минут не прошло, как он положил трубку, посмотрел на меня с неприязнью, прошлепал к постели, опустился на край и произнес несколько слов, которые я не смог бы воспроизвести. - Это был синьор Телезио. Он так осторожен, что понять его нельзя. Он сказал, что у него для меня новости, это ясно, но он настаивал зашифровать их. Вот его слова: "Человек, которого вы ищете, находится в окрестностях горы". Он не стал ничего объяснять, а давить на него было бы неосторожно. Я сказал: - Никогда не видел, чтобы вы так долго и с таким трудом разыскивали человека, как убийцу Марко. Он знает об этом? - Да. - Тогда весь вопрос в том, какая это гора. - Можно смело предположить, что это Лофхен - Черная гора, по имени которой получила название Черногория. - Этот Телезио заслуживает доверия? - Да. - Тогда нет проблем. Убийца Марко находится в Черногории. Спасибо. Вулф положил ноги на кровать, засунул их под одеяло и вытянулся, если так можно сказать о человеке с такими габаритами. Он натянул одеяло в желтом пододеяльнике до подбородка, повернулся на бок и, приказав мне выключить свет, закрыл глаза. Похоже, что он заснул, пока я поднимался наверх. Эти четыре дня были самыми худшими за все последнее время. Хоть я и знал, что Вулф упрям, как стадо онагров, но в этот раз он побил все рекорды. Он чертовски хорошо знал, что объект ускользнул от него, что он полностью побежден и единственно разумным было бы передать дело Кремеру и Шталю с тайной надеждой, что оно заинтересует ЦРУ, и если вдруг у них объявится в тех краях турист, любующийся пейзажем, они сочтут возможным дать ему соответствующее задание. Более того, существовало, по крайней мере, два особо важных лица в Вашингтоне, причем один из них в Госдепартаменте, к которым Вулф мог обратиться с просьбой. Но нет. Не для этого упрямца. Когда - кажется, это было в среду вечером - я представил ему соображения, перечисленные выше, он их все отверг по следующим причинам. Во-первых, Кремер и Шталь решат, что он все выдумал, если он не назовет своего осведомителя из Бари, а этого он не может сделать. Во-вторых, они непременно схватят миссис Бриттон, если она вернется в Нью-Йорк и предъявят ей такое обвинение, что она полностью в нем увязнет. И в-третьих, ни полиция Нью-Йорка, ни ФБР не могут добраться до Югославии, а ЦРУ заинтересуется делом только в том случае, если это будет связано с их планами и проектами, что чрезвычайно нежелательно. Между тем - и это производило жалкое впечатление - он продолжал платить Солу, Фреду и Орри, регулярно давал им инструкции и читал их отчеты, а я должен был участвовать в этом цирке. Не думаю, чтобы Фред и Орри догадывались, что их водят за нос, но Сол сообразил, и Вулф понял это. В четверг утром Вулф сказал, что Солу не обязательно докладывать непосредственно ему, а отчет могу взять я и передать ему. - Нет, сэр, - твердо сказал я. - Я сначала уволюсь. Я согласен выполнять свою роль в этом проклятом фарсе, если вы настаиваете, но я не собираюсь убеждать Сола Пензера в том, что я слабоумный. Он и так знает. Не знаю, сколько бы это могло продолжаться. Рано или поздно Вулфу пришлось бы прервать эту деятельность, и я предпочитаю думать, что это случилось бы рано. Стало заметно, что он не выдерживает напряжения; пример тому - сцена в кабинете на следующее утро, в пятницу, о которой и уже рассказывал. Что касается меня, я старался его не раздражать. Я просто предоставил ему возможность освободиться от этого дела, сообщив, что письмо Картрайта из Консолидейтед Продактс требует немедленного ответа, и напомнил, что однажды Картрайт заплатил за вексель двенадцать кусков и не пикнул; сцена, когда он сгреб бумаги со стола и закинул все в корзину, выглядела многообещающе. Я как раз решал вопрос, что делать дальше, когда зазвонил телефон. Я с удовольствием поступил бы с ним так же, как Вулф с почтой, однако пересилил себя и взял трубку. Женский голос спросил, приму ли я неоплаченный звонок из Бари, Италия, для мистера Ниро Вулфа, я согласился и позвал Вулфа. Он снял трубку. На этот раз разговор был еще короче, чем в то воскресенье ночью. Я не умею разделять итальянский на отдельные слова, но, насколько понимаю, Вулф не произнес и пятидесяти. По его тону я понял, что новости опять неприятные, и выражение его лица, когда он повесил трубку, подтверждало это. Он сжал губы, свирепо глядя на телефон, потом перевел взгляд на меня. - Она мертва, - мрачно сказал он. Его всегда раздражало, когда я говорил таким образом. Он просверлил мне дырку в голове, требуя, чтобы при сообщении информации, я использовал четкие формулировки, в особенности при описании людей или предметов. Но, поскольку звонок был из Бари, а в той части света находилась только одна интересующая нас женщина, я не стал возникать. - Где, - спросил я, - в Бари? - Нет, в Черногории. Оттуда сообщили. - Кто или что убило ее? - Он сказал, что ничего не знает, кроме того, что смерть была насильственной. Он не сказал, что ее убили, но, конечно, это так. Может быть, ты сомневаешься? - Может быть, но не сомневаюсь. Что еще? - Ничего. Просто факт, и больше ничего. А если бы я и вытащил из него еще что-нибудь, на что мне все это, если я сижу здесь? Он посмотрел на свои ноги, затем перевел взгляд на правый подлокотник кресла, потом на левый, как будто хотел убедиться, что действительно сидит. Вдруг, резко отодвинув кресло, встал. Он подошел к телевизору, постоял немного, глядя на экран, затем повернулся и передвинулся к самому крупному, не считая его самого, в кабинете предмету - тридцатишестидюймовому глобусу - крутанул его, остановил и на одну-две минуты погрузился в изучение. Потом повернулся, подошел к своему столу, взял книгу, которую дочитал до середины - "Но мы родились свободными" Элмера Дэвиса, - подошел к книжному шкафу и поставил ее между двумя другими. Обернулся ко мне и спросил: - Сколько у нас на счету в банке? - Чуть больше двадцати шести тысяч после уплаты недельных чеков. Чеки вы выбросили в корзину. - А что в сейфе? - Сто девяносто четыре доллара и двенадцать центов мелочью и на крайний случай резервные тридцать восемь сотен. - Сколько времени идет поезд до Вашингтона? - От трех часов двадцати пяти минут до четырех часов пятнадцати минут в зависимости от поезда. Он недовольно поморщился: - А самолет? - От шестидесяти до ста минут в зависимости от направления ветра. - Самолеты летают часто? - Каждые тридцать минут. Он взглянул на стенные часы. - Можем мы попасть на тот, что улетает в полдень? Я поднял голову: - Вы сказали "мы"? - Да. Нужно быстро получить паспорта - ты должен съездить за ними. - Куда нам нужны паспорта? - В Англию и в Италию - Когда мы уезжаем? - Как только получим паспорта. Лучше вечером. Можем попасть на самолет, который улетает в Вашингтон в полдень? - Погодите, - сказал я. Можно рехнуться, наблюдая, как статуя неожиданно превращается в динамо-машину. - Это необходимо? - Нет. - Сколько раз вы мне говорили, что не надо действовать под влиянием порыва. Почему вы не сядете и не сосчитаете до тысячи? - Это не порыв. Мы должны были уехать намного раньше, как только узнали, что она там. Теперь этого требуют обстоятельства. К черту все; так можем мы попасть на этот самолет? - Нет. Ничего не поделаешь. Одному Богу известно, что вы будете есть в течение недели или, может быть, года - а Фриц готовит к ужину мусс "покахонтас" из молок макрели, и если вы его не съедите, то потом выместите злость на мне. Пока я позвоню в аэропорт и достану из сейфа ваше свидетельство о натурализации и свое свидетельство о рождении, вы можете пойти и помочь Фрицу, раз уж у нас такая сумасшедшая спешка. Он хотел что-то сказать, но передумал, повернулся и пошел в кухню. 4 Мы вернулись домой в девять часов вечера. У нас были не только паспорта, но и билеты на самолет, улетающий из Айдлуайлда в Лондон в пять часов пополудни следующего дня, в субботу. Вулф вел себя не так, как подобает мужчине. Я надеялся, что раз уж он решил пересечь океан и добрую часть континента, то с нелюбовью к машинам покончено, и расслабился, однако видимых изменений в его реакциях не произошло. В такси он сидел на краешке сиденья, вцепившись в ремень, а в самолете все его мускулы были напряжены. По-видимому, это сидело в нем так глубоко, что помочь ему мог бы только психоанализ, а на это не было времени. На эту процедуру ушло бы, пожалуй, не двадцать часов, а двадцать лет. В Вашингтоне все было просто. "Особо важная персона" из Госдепартамента, которую мы прождали всего десять минут поначалу пыталась объяснить, что вмешательство в дела паспортного отдела на высоком уровне неблагоразумно, но Вулф прервал его, и совсем не так дипломатично, как можно было бы ожидать в таком учреждении. Вулф заявил, что он просит не о вмешательстве, а только о том, чтобы ускорить дело; обратился он за помощью в Вашингтон только потому, что крайняя необходимость профессионального характера требует его присутствия в Лондоне в кратчайший срок. Он предполагал, что может рассчитывать на выражение благодарности за некие оказанные услуги и изъявление готовности ответить взаимностью на столь скромную и невинную просьбу. Так и вышло, но все равно формальности отняли какое-то время. Всю субботу мы провозились с делами. Неизвестно было, на сколько мы уезжаем. Мы могли вернуться через несколько дней, но Вулф считал, что надо рассчитывать на неопределенный срок, поэтому дел у меня было невпроворот. Фреду и Орри были заплачено, а Солу предписано находиться в кабинете и спать в Южной комнате. Натаниэль Паркер, наш адвокат, был уполномочен подписывать чеки, а Фриц - присматривать за "Рустерманом". Теодору выдали целую кучу ненужных инструкций по поводу орхидей. Помощник управляющего в отеле "Черчилль" должен был оплатить наличными чек на десять тысяч десятками, двадцатками и сотнями, и я потратил добрый час на то, чтобы их аккуратно уложить в пояс, который купил в магазине Аберкромби. Единственная за целый день ссора произошла в последнюю минуту, когда Вулф стоял в кабинете в пальто и шляпе, а я открыл ящик своего стола и вытащил "марли" 32-го калибра и две коробки с патронами. - Ты это не возьмешь, - заявил он. - Естественно, возьму. - Я сунул пистолет в плечевую кобуру, а коробки - в карман. - Разрешение у меня в бумажнике. - Нет. Из-за него могут быть неприятности на таможне. Ты сможешь купить пистолет в Бари. Вынь его. Это приказ, и он был начальником. - О'кей, - сказал я, вынул пистолет и положил его в ящик. Затем уселся на стул. - Я не еду. Как вам известно, я уже много лет взял за правило не выходить на дело, связанное с убийством, без пистолета, а это супердело. Я не собираюсь гоняться за убийцей вокруг Черной горы на чужой земле, имея в качестве оружия лишь отвратительный пистолет местного производства, о котором я ничего не знаю. - Вздор. - Он посмотрел на часы. - Пора ехать. - Езжайте. Молчание. Я положил ногу на ногу. Он сдался: - Очень хорошо. Если бы я так не зависел от тебя, я бы сделал это сам. Идем. Я снова взял "марли", положил его, куда надо, и мы вышли. Фриц и Теодор проводили нас на улицу, где уже за рулем "седана" сидел Сол. Вещи лежали в багажнике и все заднее сиденье было в распоряжении Вулфа. Глядя на физиономии Фрица и Теодора, можно было подумать, что мы уезжаем на фронт; они на самом деле ничего не знали. Только Сол и Паркер были в курсе дела. В Айдлуайлде мы без помех преодолели формальности и вошли в самолет. Я подумал, что Вулфу не повредит небольшая доза юмора, чтобы отвлечь его от ужасов перелета, и пересказал ему забавную фразу, произнесенную кем-то сзади нас, когда мы поднимались по трапу. - Боже мой, - произнес голос, - они содрали с меня тридцать долларов за лишний вес багажа, а посмотрите только на этого типа. Видя, что это не произвело желаемого эффекта, я пристегнулся и оставил его наедине со своими страданиями. Я признаю, что он старался их не показывать. Первую пару часов я вообще не видел его лица, потому что он сидел, уставившись в окно на морской горизонт или на облака. Мы попросили, чтобы нам подали еду на подносах, он нормально управился с фрикасе и салатом с приправами, без капризов и выкрутас. Потом я принес ему две бутылки пива, он вежливо меня поблагодарил, и это было поступком, если учесть, что, с его точки зрения, все движущиеся части любой машины подвержены непредсказуемым прихотям и если дурь овладеет вдруг нашим самолетом, мы плюхнемся глухой ночью в пучину Атлантики. На этой мысли я крепко заснул. Часы показывали половину третьего, когда я проснулся, но было совсем светло, пахло жареным беконом, а в моем ухе звучал голос Вулфа: - Я хочу есть. Мы летим, опережая время, и через час уже будем на месте. - Вы спали? - Немного. Я хочу завтракать. Он съел четыре яйца, десять ломтиков бекона, три булочки и выпил три чашки кофе. Я так и не увидел Лондон, потому что аэропорт находится за городом, а Джеффри Хичкок ждал нас у выхода. Мы не видели его с тех пор, как он был последний раз в Нью-Йорке, три года назад. Он приветствовал нас очень сердечно для англичанина, пригласил к угловому столику в ресторане и заказал булочки, повидло и чай. Сначала я хотел воздержаться, но подумал, какого черта, должен же я привыкать к чудной иностранной пище, и взял свою долю. Хичкок вынул из кармана конверт. - Здесь ваши билеты на самолет до Рима. Он улетает через сорок минут, в двадцать минут десятого и прилетает в три часа по римскому времени. Поскольку ваш багаж прямо перевозится туда, здешние таможенники вас не касаются. У нас есть полчаса. Этого хватит? - С избытком, - Вулф намазал повидло на булочку. - В основном, меня интересует Телезио. Тридцать лет назад, будучи мальчиком, я бы доверил ему свою жизнь. Могу ли я доверять ему теперь? - Не знаю. - Мне надо знать, - резко сказал Вулф. - Конечно, надо. - Хичкок вытер салфеткой тонкие, бледные губы. - Но в наши дни человек, которому вы можете доверять дальше, чем можете увидеть, - редкая птица. Могу только сказать, что имею с ним дело восемь лет, и я доволен, а Боден знает его намного дольше - со времен Муссолини, и он ручается за него. Если у Вас... Хриплый металлический голос из громкоговорителя, вероятно, женский, потряс воздух. Он говорил о чем-то срочном. Когда он закончил, я спросил Хичкока, что она сказала, а он ответил, что она объявила, что пассажиров девятичасового рейса на Каир просят собраться у выхода номер семь. - Да, - я кивнул, - мне показалось, что я расслышал слово Каир. На каком языке она говорила? - На английском. - Прошу прощения, - сказал я вежливо и отпил немного чая. - Я говорил, - обратился он к Вулфу, - что если вам нужно довериться кому-то, то сомневаюсь, что на этом берегу вам удастся найти кого-нибудь лучше Телезио. Можете мне поверить, потому что я очень осторожный человек. - Это лучше, чем я надеялся, - проворчал Вулф. - Еще вопрос - как с самолетом от Рима до Бари? - Да. - Хичкок прокашлялся. - Его арендовали, и он должен быть в полной готовности, - он вынул из кармана потертый кожаный бумажник, порылся в нем и вынул листок бумаги. - Вас встретят по приезду, но если случится накладка, здесь фамилия и номер телефона. - Он передал бумагу - Восемьдесят долларов, и можете платить долларами. Агент, с которым я имею дело в Риме, Джузеппе Дрого, - хороший человек по римским стандартам, но способен постараться извлечь личную пользу из контакта со своим знаменитым другом. Конечно, он должен знать ваше имя. Теперь, если с Римом все, я снимаю с себя ответственность. Вулф не выразил удовольствия, что свидетельствовало о том, насколько он сосредоточен на своей поездке. Любой человек, обладающий даже десятой частью его самомнения, напыжился бы и раздулся, как индюк, узнав, что его известность докатилась до Рима. Немного позже громкоговоритель произнес, по-видимому, на английском, что объявляется посадка на самолет до Рима, и наш хозяин проводил нас к выходу и ждал взлета. Когда мы выруливали на взлетную полосу, Вулф помахал ему на прощание рукой. Вулф снова занял место у окна, и мне пришлось вытянуть шею, чтобы впервые взглянуть на Европу. День был хороший и солнечный, у меня на коленях лежала карта, и, после того как мы пересекли Дуврский пролив, было очень интересно смотреть на Брюссель, остающийся слева, а Париж справа, Цюрих слева, Женева справа, Милан слева, а Генуя справа. Я легко узнал Альпы и увидел Берн. К сожалению, пропустил Флоренцию. Пролетая над Аппенинами, мы попали в воздушную яму, и падали милю или около того, пока не выровняли курс, что, в общем-то, достаточно неприятно, и некоторые пассажиры выразили неудовольствие. Но не Вулф. Он только закрыл глаза и сжал губы. После такой встряски я счел вежливым заметить: - Было не так уж плохо. Вот когда я летел на побережье и мы пролетали над скалами... - Заткнись, - проворчал он. Итак, я пропустил Флоренцию. Мы приземлились в римском аэропорту в три часа пополудни, был приятный и теплый день, воскресенье, но в ту минуту, когда мы спустились по трапу и направились к зданию, мои отношения с Вулфом, а его со мной, резко изменились к худшему. Всю мою жизнь при необходимости сориентироваться в новой обстановке, мне достаточно было посмотреть на указатели или, в крайнем случае, спросить местного жителя. Теперь я пропал. Вывески были не для меня. Я остановился и посмотрел на Вулфа. - Сюда, - проинформировал он, - на таможню. Основа наших взаимоотношений была нарушена, и мне это не понравилось. Я встал рядом с ним у стола и внимал звукам, посредством которых он обменивался с белокурым обладателем баса, причем мое личное участие в милой беседе ограничилось тем, что я протянул паспорт, когда меня попросили об этом по-английски. Я стоял рядом с ним у стойки в другой комнате. Вулф на этот раз обменивался любезностями с черноволосым тенором, хотя, признаюсь, здесь я играл более важную роль, поскольку мне доверили открыть чемоданы и закрыть их после осмотра. И опять звуки, обращенные к красной фуражке с усами, которая передала вещи другой синей фуражке. Затем толстый сеньор в зеленом костюме с красной гвоздикой в петлице. Вулф любезно сообщил мне, чти его зовут Дрого и что частый самолет на Бари ждет нас. Только я собрался выразить благодарность, что меня наконец заметили, как к нам подошел холеный молодой человек, похожий на студента, одетый так, будто он собрался на свадьбу или похороны, и обратился, слава Богу, на хорошем американском языке: - Мистер Ниро Вулф? Вулф вытаращился на него: - Могу я узнать ваше имя, сэр? Он любезно улыбнулся - Я Ричард Коуртни из посольства. Мы подумали, что вам может что-нибудь понадобиться, и были бы рады предложить свои услуги. Можем ли мы чем-то помочь? - Нет, спасибо. - Вы долго пробудете в Риме?