ится этот список? - Не знаю, я даже не знаю. У меня голова идет кругом, и мне очень трудно собраться с мыслями. В прошлый раз я вам утверждала, что этот список исчез из красного бумажника, который я положила на камин в своей комнате нашего дома в Отей. Но, чем больше я об этом думаю, тем больше я в этом сомневаюсь. Теперь мне кажется, что этот список был, а значит, должен быть и сейчас, если только с тех пор его не украли, в большом чемодане, в который я кое-как сложила бумаги и книги, оставленные братом в беспорядке на рабочем столе и попавшиеся мне под руку. Для того, чтобы мне в этом убедиться, нам надо бы вернуться в Отей... Нет, наверное, это бесполезно. Когда два дня назад я хотела вам его отправить, я везде искала этот проклятый документ, но так и не смогла найти. Может быть, я взяла его с собой, когда уезжала с улицы Норвен? Жером Фандор осторожно утешал девушку, чьи глаза наполнялись слезами. - Не надо отчаиваться, - посоветовал он, - ничего не потеряно из-за этого, и не стоит напрасно терзать себя при свершившемся факте. Постарайтесь лучше восстановить в мыслях само содержание документа. Вы говорили мне, что речь шла об именах каких-то лиц из вашего окружения или, по крайней мере, знакомых вам? Давайте же, сосредоточьтесь... - Не знаю, я уже не помню, - нервно вскрикнула девушка. Жером Фандор снова успокоил ее: - Знаете, существует замечательный мнемотехнический способ, который мне известен. Не хотите ли его испробовать? Наши глаза словно чувствительные фотографические пластины. То, что не всегда удерживается мозгом, сохраняется на зеркале глаза. Постарайтесь не вспоминать, а... как бы прочесть на белой бумаге то, что видели ваши глаза. Давайте присядем на время, и я вам помогу в этом поиске. И Жером Фандор указал на простенькую скамейку, укрывшуюся под деревьями, перед которой очень кстати находился садовый столик. Молодые люди усаживались друг возле друга. В то время, когда Жером Фандор доставал из кармана лист бумаги и авторучку, девушка случайно задела рукой его плечо. От этого соприкосновения молодых людей словно ударило током, и они оба вздрогнули. Их смущенные взгляды встретились в каком-то новом волнении, значения которого они пока не понимали. Элизабет покраснела, в то время как Жером Фандор оставался в растерянности. Смущенные, они взглянули друг на друга, не зная, что сказать, и их молчание, вероятно, продлилось бы долго, если бы на крыльце не появилась сестра-привратница и не позвала бы Элизабет: - Мадемуазель!... Мадемуазель, вас просят к телефону! Жером Фандор встал: - Вы позволите мне вас проводить? Мне было бы очень интересно узнать, не тот ли это, кто уже недавно звонил... Молодые люди поспешили в гостиную, где Элизабет склонилась над телефоном. - Алло!.. Взволнованная, Элизабет протянула Фандору вторую прослушивающую трубку. Журналист услышал чей-то голос, голос незнакомый, но, вне всякого сомнения, мужской, который спрашивал: - Алло!.. Я действительно имею честь говорить с мадемуазель Доллон? - Да, месье... это действительно мадемуазель Доллон... А кто мне звонит? Но в тот момент, когда Элизабет собиралась повторить свой вопрос, Жерому Фандору показалось, что тот, кто звонил девушке, положил трубку. Никакого ответа не последовало... - Алло!.. Алло!.. Элизабет Доллон начинала нервничать. - Кто со мной говорит? Но на другом конце провода уже никого не было! Жером Фандор сдавленно выругался, затем, взяв трубку, в свою очередь закричал: - Алло... да отвечайте же, месье, черт возьми!.. Кто вам нужен?.. Кто вы такой? Он также не получил ответа. Жером Фандор стал звонить на коммутатор, и, когда наконец телефонистка спросила, в чем дело, он с нетерпением сказал: - Алло!.. Мадемуазель, вы нас разъединили?.. Алло?.. - Да нет, месье... - Но я не слышу того, кто мне позвонил... - Дело в том, что он положил трубку, месье, и я утверждаю, что не разъединяла вас. - А какой номер у абонента, который мне звонил? - Я не могу вам этого сказать, месье. Инструкции запрещают мне сообщать вам такого рода информацию. Жером Фандор об этом прекрасно знал и поэтому настаивать не стал. Но в то время, как он отходил от телефона, в нем закипал глухой гнев: - Ну и ну. Что значат эти загадочные телефонные звонки?.. Кто же это такой, кто два раза позвонил Элизабет, и как только она подходила к телефону, не хотел с ней разговаривать и клал трубку?.. Жером Фандор чувствовал, что раздражается, нервничает и волнуется из-за этого инцидента, всю значимость которого он понимал. Однако не следовало чрезмерно волновать свою молодую подругу. Он протянул ей руку и провел ее в сад. - Так о чем мы говорили, месье? Успокоившись, журналист вновь обрел ясность мысли. - Мы занимались, мадемуазель, загадочным документом, найденным у вашего брата. Вместе с Элизабет Жером Фандор определил примерный размер этого списка адресов. Он вырвал из своего блокнота лист белой бумаги, неровный с одной стороны, высотой примерно десять сантиметров и значительно меньшей ширины. Элизабет Доллон надолго направила взгляд на находящийся перед ней белый лист, словно она хотела силой воли и вниманием заставить появиться на нем загадочные имена, которые она видела несколько дней назад на документе-оригинале. Вне всякого сомнения ей казалось, что в этом списке фигурировало имя ее брата, баронессы де Вибре, нотариуса Жерэна. Вдруг она вспомнила, что в списке была также и двойная фамилия. Фамилия, которая не была ей неизвестна. - Барбе-Нантей, - воскликнула она вдруг, - да, мне кажется, что они тоже были в списке. Удовлетворенная улыбка Жерома Фандора придала ей уверенности в этой роли ясновидящей, и девушка продолжала, давая волю своим мыслям: - Да, действительно, теперь я точно уверена. Там даже была орфографическая ошибка - вместо Нантей было написано Нотей. Банкиры были третьими или четвертыми в списке, и сейчас я уверена в том, что баронесса де Вибре возглавляла его. Была также и дата без какого-либо другого обозначения, состоящая из двух цифр. Единица, затем... погодите, цифра с хвостиком... то есть... это может быть либо пять, либо семь, либо девять... Но, какая из них, я вспомнить не могу. Были также и другие фамилии, которых я не знаю. - Постарайтесь вспомнить, мадемуазель... Наступило краткое молчание, в течение которого Жером Фандор мучительно пытался извлечь какое-либо заключение из сказанного девушкой. Под ее диктовку он записал фамилии в том порядке, в котором она их назвала, а затем переписал и разместил в уточненном порядке. Теперь он неотступно думал о трех вероятных цифрах: пятнадцати, семнадцати и девятнадцати. Но что они могли обозначать? Вдруг его осенила какая-то мысль, и он достал свой ежедневник, открыв его на текущем месяце. - Странно, - прошептал он, говоря тихо, как будто бы для себя самого. Именно 15-го мая было совершено загадочное ограбление на улице Четвертого Сентября... но не является ли это простым совпадением и нужно ли принимать во внимание эту деталь? Да, несомненно, - продолжил он после небольшого размышления, - это может быть важно. В таком загадочном деле не бывает незначительных деталей. Каждая мелочь имеет свое значение. Внезапно размышления Жерома Фандора были прерваны возгласом девушки. - Я вспомнила фамилию, - воскликнула она, - что-то типа... Тома. Вам это ни о чем не говорит? - Тома, - медленно повторил Жером Фандор, - нет, ни о чем... Но внезапно его осенило, и он поднялся, вскочив со своего места. - А не Томери ли это? - воскликнул он. - Томери... Не путаете ли вы Тома с Томери? Девушка, несколько озадаченная, наморщила лоб и стала напрягать свою память. - Может быть, - заявила она, - это очень возможно. Я отчетливо вижу первые буквы слова Том, написанные крупным почерком, а все остальное как-то расплывчато, но мне кажется, что конец слова длиннее, чем последний слог слова Тома. Жером Фандор ее больше не слушал. Он встал с простенькой скамейки и, не обращая внимания на девушку, ходил взад и вперед по затененной аллее, разговаривая с самим собой в полголоса, следуя своей привычке, когда ему необходимо было уточнить свою мысль: - Тома... это Томери; Жак Доллон, баронесса де Вибре, Барбе-Нантей, нотариус Жерэн - да это же все жертвы этой загадочной банды, которая действует в темноте... Да! Вот уж что непонятно... но мы уж с этим разберемся! И он снова повернулся к девушке. - Мы с этим разберемся, - воскликнул он с таким торжествующим видом и с таким светящимся от радости лицом, что Элизабет Доллон, несмотря на мучавшие ее сомнения, заулыбалась. Сад, в котором они находились, был безлюден. Он был наполнен тишиной и располагающим к отдыху спокойствием. Пели птицы, совсем несильный ветер слегка нагибал ветки кустарника, как бы лаская его... Жером Фандор нежно смотрел на Элизабет. Смотрел очень нежно. Взволнованная этим взглядом, девушка заулыбалась еще более растерянно... - Мы уж с этим разберемся, - снова повторил Фандор, - вот увидите... я вам обещаю... Их руки снова встретились в непроизвольном пожатии... Они находились совсем близко друг к другу и сознавали, что переживают незабываемые мгновения... Момент был для них очаровательно хмельным, и они оба были молоды... Возможно, они немного потеряли реальное восприятие вещей?.. Элизабет даже не подумала сопротивляться, когда Жером Фандор слегка коснулся рукой ее плеча, наклонился к ней и, закрыв глаза, продолжительно поцеловал ее... В действительности же это было безумием, только что совершенным журналистом, безумием, которое только что позволила Элизабет Доллон. Они оба поняли это в ту же секунду и, оторванные от этого минутного сна, смущенно смотрели друг на друга, взволнованные, и поэтому желающие как можно скорее расстаться. Еще отнюдь не время было говорить о любви. Загадки, с которыми они сражались, еще совершенно не были прояснены... Они смогут стать самими собой лишь тогда, когда на все эти загадки прольется свет... Пока они не принадлежали друг другу. Жером Фандор, прощаясь с Элизабет, не захотел, чтобы она его провожала, а девушка, все еще дрожа от недавних объятий, не настаивала. Но, когда журналист собирался пройти сквозь узенькую дверь, соединяющую монастырь с улицей, к нему подошла монахиня: - Это вы - месье Жером Фандор? - Да, сестра. - Наша настоятельница желала бы с вами поговорить. Журналист поклонился. Несколько минут спустя в большую гостиную вошла настоятельница. - Месье, - начала она, - извините меня за то, что позвала вас, но мне необходимо было с вами поговорить. Жером Фандор прервал монахиню: - А я хотел бы извиниться за то, что не пришел попрощаться с вами перед уходом. Знаете, я настолько взволнован, что даже не пришел поблагодарить вас за оказанную помощь. Монахиня посмотрела на него вопросительным взглядом. Жером Фандор продолжил: - Согласившись принять в качестве воспитанницы мадемуазель Элизабет Доллон, вы совершили, мадам настоятельница, акт благотворительности. Ведь эта девушка так несчастна, она столько перенесла. Я даже не знаю, смогла ли бы она найти лучшее пристанище, чем у вас? Однако монахиня не позволила журналисту продолжить... - Вот именно о мадемуазель Доллон я и хотела с вами поговорить, месье... Действительно, я была бы счастлива, если бы смогла облегчить настоящее несчастье, но я должна признаться вам, что ничего не знала, когда мадемуазель Доллон появилась у нас, об истинных причинах скандала, в котором она была замешана. Тон монахини был довольно сухим. Жером Фандор, когда осознал это, удивленно спросил: - Боже мой, что вы этим хотите сказать, мадам? - Меня только что проинформировали, месье, об истинных отношениях, соединявших Жака Доллона, преступника, как вам известно, с госпожой баронессой де Вибре. Жером Фандор резко встал: - Это ложь, в высшей степени ложь! У вас неверные сведения. Монахиня жестом руки красноречиво показала, что все возражения бесполезны. - Во всяком случае, ясно одно, - продолжала она, - ложь это или нет, мы не сможем здесь больше оставлять эту девушку, чье имя в конечном итоге причинит вред уважаемому заведению... Жером Фандор опешил от этого необычного заявления. - Другими словами, - сказал он, - вы отказываете мадемуазель Доллон в дальнейшем пребывании у вас в качестве воспитанницы? - Да, месье. Опустив голову, журналист ходил взад и вперед и, казалось, размышлял: - В конце концов, мадам, вы не называете мне ваших истинных причин, так как в том, что касается... Монахиня еще раз жестом прервала молодого человека: - Действительно, месье. Я хотела бы избежать формального уточнения этих причин, которые мне настоятельно повелевают просить мадемуазель Доллон искать другое пристанище. Однако, раз вы настаиваете, я могу сказать, что мадемуазель Доллон только что проявила такое поведение, которое, по нашим понятиям, недопустимо... - Боже мой, на что вы намекаете? - Вы ее поцеловали, месье. И мне очень жаль, что вы вынуждаете меня объяснять эти вещи в деталях. Я сожалею, но мне приходится сказать, что вам не удастся превратить это заведение в место галантных свиданий. И до того, как Жером Фандор успел возразить, монахиня с ним сухо попрощалась и уже собиралась уходить. Журналист окликнул ее... Он был рассержен, потому что чувствовал, что настоятельница была отчасти права! К сожалению, все протесты были бесполезны. - Прекрасно, мадам! - сказал он. - Вы совершаете ошибку, но я признаю, что в вашем отношении есть видимость логики, и поэтому сдаюсь. Не могли бы вы дать мне два дня для поисков другого приюта для мадемуазель Доллон? Кивком головы монахиня показала, что согласна, а затем, попрощавшись еще раз, удалилась. Жером Фандор в растерянности покинул монастырь. Глава XV. Смутные подозрения В такси, отвозившем его во Дворец Правосудия, Жером Фандор, следуя своей привычке, разговаривал с самим собой: - Нужно же прийти к какому-то заключению! Необходимо суметь добавить последнее звено к цепи, которая постепенно, я это чувствую, соединяет в одно целое различные преступления, в которых так трагически оказалось замешанным имя этого бедного Доллона. Да, черт возьми, это необходимо, но как найти это звено, где его откопать? Ах, это было очень неосмотрительно с моей стороны не посмотреть в первый день документ, украденный у мадемуазель Доллон. Эти фамилии, расположенные друг за другом, эти даты, которые почти совпадают с датами различных преступлений, являются, может быть, загадочным планом, который продолжают осуществлять убийцы? Но, значит, еще предстоят новые жертвы, и мы станем свидетелями новых драм?.. И за Элизабет я тоже неспокоен!.. Кто, черт побери, мог звонить ей в этот монастырь, кого приняли за меня самого? И молодой репортер, взволнованный, помимо своей воли качал головой, сжимал в руке трость, словно он испытывал страшное желание встретиться наконец со своими противниками и помериться с ними силами иначе, чем при помощи уловок и тонкостей... - То, что я делаю сегодня, возможно, глупо, но ничего нельзя оставлять без внимания. Узнаю ли я что-нибудь на сегодняшнем слушании? Когда пять месяцев назад были арестованы контрабандисты, чье дело слушается сегодня, я прекрасно помню, что имя господина Томери было замешано в этой истории. С тех пор я не интересовался следствием и считал дело закрытым. Мне повезло, что вчера вечером я подумал прочесть список дел, подлежащих слушанию. Ах, если бы только мне удалось найти доказательства того, что все эти люди - Жак Доллон, баронесса де Вибре, княгиня Соня Данидофф, Барбе-Нантей и Элизабет Доллон - стали жертвами ужасной банды, которую я преследую... Мне кажется, что тогда бы я быстро нашел виновных... Побудительная причина? Конечно же, кража! Но должна также быть и другая причина, так как по странному совпадению все эти люди знают друг друга, ходили друг к другу в гости и являются клиентами банка Барбе-Нантей или друзьями господина Томери... Ах, чертова загадка... Однако Жером Фандор уже подъезжал ко Дворцу Правосудия. Он прошел через просторный зал Потерянных Шагов и спешно вошел в зал присяжных заседателей. Слушание только что было приостановлено на обычный двадцатиминутный перерыв. Свидетели и все заинтересованные лица, присутствующие на процессе, которые до конца дня должны будут стать свидетелями верховного решения, пользуясь этим, растекались по соседним с канцелярией суда и залами свидетелей коридорам. Это всегда был живописный спектакль и странное смешение необычного и пестрого мира, который составляют завсегдатаи суда присяжных заседателей. Подозрительные личности, бедняки, неизвестно, как попавшие за ограждение специально зарезервированных мест, муниципальные служащие в своей обычной форме, охранники Дворца Правосудия, а также адвокаты в своих темных длинных платьях. Иногда в этой людской мешанине возникало оригинальное лицо, странная физиономия. Были там и журналисты, делающие спешные заметки о ходе слушания. Затем в коридорной толкотне смущенный шепот разговоров сменялся уважительным молчанием, вызванным появлением занятого судьи, быстро продвигавшегося в красном платье и шапочке, обшитой галуном, поднимаемой тщательно ухоженной белой рукой, чтобы ответить на поклоны... Время от времени раздавался пронзительный голос судебного исполнителя. Вызывали свидетелей с сильно бьющимся сердцем, готовым разорваться, которые появлялись дрожа, взволнованные торжественностью Правосудия. Но речь чаще всего шла о простой подписи, о бумаге, которую необходимо было забрать, и в общем и целом любопытствующие, заинтересованные лица, адвокаты, противники, журналисты мирно соседствовали в узких коридорах. Здесь все встречались менее великими, менее значительными в кругу менее страшных людей, одни и другие временно сосредоточивались за кулисами и больше не суетились на трагической сцене драматического суда! Дело Бочара и его соучастников было незначительным и поэтому не привлекло в этот день большого количества слушателей в зал присяжных заседателей. Дело в том, что все эти истории с контрабандистами и фальшивомонетчиками были чаще всего невыразительными и скучными. По всей видимости вообще никого не было бы на слушании, если бы обвиняемых не защищал самый популярный оратор своего времени - метр Анри-Робер. Фандор подошел к группе, которая дружески разговаривала, и, даже не видев ее довольно давно, сразу же узнал по совершенно невообразимому внешнему виду знаменитую торговку подержанными вещами с Часовой набережной мамашу Косоглазку. Фандор, занятый в последнее время событиями, которые происходили в его окружении, не уделял пристального внимания делу контрабандистов и был удивлен, увидев мамашу Косоглазку в коридорчике, прилегающем к залу суда. Ему представлялось, что старая скупщица краденого уже несколько недель находится за решеткой... Однако Фандор не показал своего удивления, и, желая послушать, что же она могла рассказывать, он приблизился к мамаше Косоглазке, которую как раз расспрашивал один из его коллег. Старуха, которую пока еще ни в чем не обвинили, пылко доказывала свою невиновность: - Да, - утверждала она коллеге Фандора, - это отвратительно, мой дорогой месье, когда вдруг узнаешь о подобных вещах... В самом деле, мамаша Косоглазка объясняла, что она сняла на Часовой набережной скромный магазинчик, чтобы продавать там подержанные вещи. Она была честной женщиной и никогда никого на грош не обманула. Ей ничего не надо было, кроме как спокойно жить и зарабатывать достаточно, чтобы в один прекрасный день уйти на покой. Ее магазин состоял из двух комнат и погреба в подвале, в который она сложила при переезде множество всякого старья. Никогда она не спускалась в этот погреб, никогда. Она слишком боялась крыс... И вот однажды - она спокойно занималась починкой старой одежды - в ее лавчонку ворвались люди из полиции... Ее обвинили в укрытии контрабандных вещей, в изготовлении фальшивых денег и еще неизвестно в чем... Ее заставили спуститься в подвал и констатировать наличие всех этих вещей во втором погребе, который также принадлежал ей! Ну, и кто же был больше всех удивлен? Конечно же, мамаша Косоглазка, которая и не подозревала о существовании этого второго погреба и, тем более, не могла знать, что он сообщался со сточной канавой и, уж менее всего, что эта сточная канава выходила к Сене и что по Сене поступали тюки контрабандных товаров, которые прятались у нее разбойниками. К счастью, судьи это поняли, и после суток предварительного заключения она была выпущена на свободу! Сначала она утверждала, что не знает обвиняемых, представших сегодня перед судом присяжных заседателей, в частности Бочара. В действительности же это было неверно. Она их знала, поскольку встречала раньше, когда жила в квартале Ла-Шапель, но это было так давно, так далеко, что она уже об этом не помнила. Однако ей очень хотелось, чтобы это дело побыстрее закончилось. С самого начала заседания мамашу Косоглазку особенно впечатлили пристальный взгляд и смущающая точность вопросов, которые то и дело задавал прокурор... А старуха, в свою очередь, опрашивала слушающих ее, пытаясь узнать, каким будет по отношению к ней возможное мнение присяжных заседателей, когда она сейчас предстанет перед судом в качестве свидетеля. Свидетель мамаша Косоглазка! Слушая ее болтовню Фандор не мог не заулыбаться, так как знал, чего стоит почтенность старой перекупщицы краденого. Конечно же, она была виновна, как, впрочем, и остальные личности в наручниках, сидевшие на скамье подсудимых. Но, поскольку она не была арестована, значит, Жюв, несомненно, решил, что момент еще не был благоприятным, чтобы вывести из игры причиняющую волнения старушку. Именно в этот момент, выйдя из окружения адвокатов и муниципальной стражи, которых он изумительно веселил своими глупыми ответами, Жюв, чудесно замаскированный до такой степени, что Фандор и сам с трудом узнал его в одеянии Дырявой Башки, приближался к мамаше Косоглазке и смотрел на нее, разинув рот. - И ты тоже? - спросила старуха, бросив угрожающий взгляд на своего мнимого служащего. - Ты тоже свидетель? Дырявая Башка состроил смешную гримасу, почесал свою всклокоченную бороду и изрек со взволнованным видом: - Я забыл, я не знаю. Присутствующие прыснули со смеху, и Фандор больше всех. В этот момент один из секретарей метра Анри-Робера подошел к журналисту и произнес ему на ухо с покровительственным видом, который часто принимают молодые адвокаты: - Это блаженный, дорогой мой, нечто вроде идиота. И вы думаете, что во время следствия кто-нибудь это заметил. Он будет заслушиваться в качестве свидетеля... и еще... Фандор кивнул головой, сдерживая сильное желание засмеяться. - Спасибо за информацию, - пробормотал он с несколько особенной интонацией, иронию которой адвокат абсолютно не понял. Мамаша Косоглазка завидовала Дырявой Башке. - Тебе повезло, - наивно заметила она, - что слишком глуп. Разговоры внезапно стихли - низенькая дверца суда присяжных заседателей, выходящая на коридор, только что открылась, и судебный исполнитель объявил: - Заседание продолжается... Прошу свидетелей сюда... Мамаша Косоглазка... сейчас ваша очередь! Чтобы попасть в зал заседаний, народ толпился у узкого входа... Однако Фандор вместо того, чтобы последовать всеобщему движению, взял за плечо Дырявую Башку и прокричал достаточно громко, чтобы быть услышанным теми, кого этот жест мог бы удивить: - А-а, чертов Дырявая Башка! Вот ты-то мне и нужен! Держи, старик, вот сорок монет, потом пропустишь стаканчик... Иди сюда на пять минут, мне нужно взять у тебя интервью и написать хорошенькую статью... Фандор увлек за собой полицейского. И, когда оба уединились, журналист поспешно спросил: - Ну, что, Жюв? - Пока ничего... - Так вы еще не посадили всех за решетку? - Да нет же, - ответил полицейский, - это все мелкие сошки, а есть еще кто-то, до кого мне даже не дотянуться... Кстати, Фандор, - продолжил Жюв, склоняясь над ухом журналиста, - ты сейчас увидишь в зале кого-то, чье присутствие, возможно, тебя удивит. Это летчик, летчик Эмиле... Так вот, старик, мне кажется, что этот парень совсем не непричастен ко всем этим делам, но терпение... И потом, знаешь, Фандор, это не моя роль сажать этих второстепенных личностей. Я мечу выше... Прощай! До скорого!.. Фандор тихо спросил: - Мне оставаться на заседании? После секундного размышления Жюв ответил: - Пожалуй, да. Может так случиться, что я не останусь, поэтому неплохо было бы тебе познакомиться с этим делом. Может быть, тебе удастся отыскать какие-то сведения... - Жюв, - настаивал Фандор, - мне хотелось бы с вами поговорить подольше. Мне вам есть что рассказать... Послышался шум шагов, приближавшихся к комнате, в которой находились Жюв и Фандор. Мужчины спешно расстались, однако Жюв успел договориться о встрече. - Сегодня вечером, в восемь часов, - сказал он, - я зайду к тебе, Фандор, жди меня!.. Полчаса спустя, когда Фандор входил в зал заседаний и собирался занять место на трибуне для прессы, председательствующий повернулся к адвокату и предоставил ему слово... Обвинительная речь только что закончилась. Пятью месяцами раньше арест контрабандистов, о судьбе которых суд присяжных заседателей должен будет вынести свое решение, наделал шума. Общественное мнение страстно заинтересовалось, узнав о странной истории обвиняемых, которые в течение вот уже двух лет успешно каждую ночь ввозили в Париж, не платя городской ввозной пошлины, облагаемые самой высокой пошлиной товары и в результате этого, сколотили солидные состояния. А своим арестом они были обязаны предательству одного из перекупщиков, недовольного получаемыми процентами. Журналисты же, кстати, приукрасили все детали и, следуя профессиональным привычкам, раздули и реальную действительность авантюры, и романтические эпизоды жизни контрабандистов. Они были представлены этакими благородными людьми, объединенными в прекрасно организованную черную банду, руководимую главарем, который имел над ними неограниченную власть и мог распоряжаться их жизнями, располагающую невероятными возможностями, наконец, прячущую награбленное в огромных подвалах, вырытых прямо в центре Парижа, под островом Сите, и соединяющихся с рекой, которая, под самым носом у полиции, позволяла перевозить на настоящих шаландах, когда в этом была необходимость, товар, предназначавшийся для сбыта. Подвалы на острове Сите... Люди, организованные в мощную ассоциацию на этом же острове Сите, подумал Жером Фандор, вот кто, наверное, мог бы пролить свет на побег Жака Доллона, его убийство... и его последствия! Пожав руки коллег из судебной прессы, пришедших, как и он, поприсутствовать на окончании этого слушания, Жером Фандор повернулся к присяжным заседателям и внимательно стал слушать защитную речь метра Анри-Робера. Знаменитый адвокат согласился защищать главного из обвиняемых - Бочара. Сопровождая свою речь широкими жестами, которые, казалось, рассыпали доказательства перед лицом присяжных заседателей, оратор быстро изложил историю этого дела. - Уважаемый суд, господа присяжные заседатели, дело, которое привело меня сюда и заставило стоять перед вами, отнюдь не банально. И я бесконечно счастлив, что был выбран в качестве защитника дела, которое может быть лишь выигрышным делом, поскольку оно могло бы обойтись и без моего содействия и защищалось бы самостоятельно своей собственной правотой. Господа присяжные заседатели, вы только что выслушали обвинительную речь господина заместителя прокурора. Вам только что было сказано искусно и красноречиво, что заслуживает моей искренней похвалы, что дело моих клиентов является огромным, значительным, и даже гигантским, могущим заинтересовать финансовые органы государства и принести спасение Франции... Мне кажется, что господин заместитель прокурора не обидится на меня, если я начну свою речь с замечания, что эти три бедняги, которые находятся сейчас перед вами в ожидании вашего приговора, не могут, по нашему мнению, представлять опасность для интересов страны... Долгом господина заместителя прокурора было, конечно же, немного драматизировать факты. Мой долг, стало быть, их несколько смягчить. Я считаю, что могу просто довольствоваться тем, что напомню вам элементы этого процесса в их истинной пропорции и в истинной значимости... "Неплохо, - подумал Жером Фандор. - Еще немного, и метр Анри-Робер станет утверждать, что вся эта история не имеет под собой основания. Когда он проговорит час, присяжные заседатели, конечно же, подумают, что у наших грабителей есть все основания красть". Адвокат между тем продолжал: - Надеюсь, что мой уважаемый оппонент позволит мне, кстати, одно замечание, за которым последуют многие другие, так как это дело полностью состоит из мельчайших деталей. Перед началом обсуждения фактов я считаю, господа присяжные заседатели, что необходимо определить угол зрения, под которым, их следует рассматривать. Вам сказали, что речь идет об организованной банде... Вам сказали, что эти мошенники совершили ограбления в невероятно крупных размерах... Вам сказали, что их огромные склады переполнены товарами, ввезенными в обход закона... Это утверждает господин заместитель прокурора. А вот что утверждаю я, вот что я вам сейчас буду доказывать. Несколько умирающих с голода бедняг организовались между собой, и в течение нескольких недель им удалось ввести в Париж незначительное количество товаров. И ничего больше. Нет никакой организованной банды, нет никакой регулярной контрабанды, нет даже склада... О, господа, надеюсь вы не будете против одного красочного отступления, которое я сейчас сделаю, так как оно покажет вам тот дух преувеличения, который исказил и усилил факты, по которым вам предстоит высказаться. Вы позволите мне на мгновение остановиться на некоторых деталях, которые пресса опубликовала с трогательной заботой об интересной, но не точной информации о складах... Склады!.. Вы представили себе, конечно же, что речь идет о пещерах, достойных Али-Бабы и его сорока разбойников. В вашем воображении возникли сказочные сокровища, нагроможденные в больших гротах. Подземная часть острова Сите видится вам оборудованной в просторные залы, освещенные, как днем, сверкающие золотом и драгоценными камнями... Но, нет... вы читали, как и я, господа, прекрасные сказки, и я не буду пересказывать их вам. Если вы в это поверили, это просто-напросто ошибка прессы, и я еще раз повторяю, которая преувеличила то, чего не видела, но о чем говорила. Склады? Но, господа, они состоят всего-навсего из одного погреба, обычного погреба, погреба совсем маленького, аналогичного тем, которые предоставляются в распоряжение съемщиков всех парижских доходных домов. Вы, как и я, знаете, что они небольшие, эти погреба. И это вам даст, как это было со мной, верное представление о том, чем могло быть это замечательное скопление товаров, незаконно провезенных и сложенных в этой клетушке... И это я могу доказать, господа. Вам известно, что в момент ареста моих клиентов по Парижу распространялись самые противоречивые, наводящие ужас удивительные слухи. В наше время модно, чтобы всякая банальная история рассматривалась в качестве загадочной. Мошенничество, которое только что было раскрыто, скандала не делало. И все было сделано так, чтобы этот скандал возник, благодаря классическому способу - способу привлечения известных имен. И стали появляться имена, господа. Мои клиенты, вроде бы, оказывали услуги именитым, уважаемым, почтенным людям. И, действительно, интересно прочесть на страницах наших ежедневных газет, что принц такой-то или государственный советник такой-то также были главарями банды и отъявленными мошенниками. Господа, я не буду акцентировать ваше внимание на жалком преувеличении, на достойных сожаления сплетнях, созданных вокруг этого дела, из которых сейчас общественное мнение вынесло верное решение, что вся эта обстановка нагнеталась для того, чтобы создать у вас мнение о моих клиентах как об опасных и могущественных преступниках. Вот этого как раз делать не надо. Необходимо придавать каждой вещи ее истинное значение. Вам следует отдавать себе отчет в том, какие страсти разгорелись вокруг этого дела и полностью изменили его. Кстати, я вам дам об этом представление, приведя, со слов одного из свидетелей, одну сплетню, которая создала скандал несколько месяцев назад... "Внимание, - подумал Жером Фандор, - вот, может быть, сейчас метр Робер решится говорить по делу". Адвокат, действительно, закрыл досье и, уходя со своего места, словно охваченный убеждением и желанием впечатлить присяжных заседателей, обращаясь непосредственно к ним, пересекал зал суда, продолжая: - Господа, знаете ли вы, о какой личности пошла речь? Знаете ли вы, кто был изобличен в качестве главаря этих так называемых контрабандистов? Знаете ля вы, на какую личность пал позор подозрения? Господа, дело было бы смешным, если бы оно не было ничтожным, если бы из бедных людей не сделали настоящих дьяволов, благодаря жестокости и проявленному преувеличению прессы, если бы, наконец, оно не нанесло урона репутации честного человека... Господа, некоторые газеты жесточайшим образом объявили главарем мошенников хорошо известного владельца сахароперерабатывающего предприятия, повсеместно уважаемого, считаемого одним из светочей промышленности, господина Томери... Оратор прервал свою речь, раздавив сильным ударом кулака невинные стопки бумаг, лежащих в его папке, пожал плечами, и голосом, которому хотел придать важность и значительность, развил свой аргумент: - Итак, господа, нужно смотреть вглубь вещей и знать, кому же было выгодно запятнать это имя. Поскольку господин Томери, важная личность, был скомпрометирован в этом процессе, можно предположить, что действительно скомпрометированная более могущественная личность была заинтересована в переносе на господина Томери всей тяжести оскорбительных подозрений. Вот что, как мне кажется, подумало общественное мнение. Вот что породило скандал, вот что драматизировало дело, вот что позволило заместителю прокурора произнести талантливую обвинительную речь, но речь, совершенно не относящуюся к делу, которое будет представлено мною через несколько минут как незначительное. Это было маневром прессы, это было, я утверждаю, хорошим зерном, из которого в каждой газете произрастали интересные копии, плодотворные "специальные выпуски". Но правда? Какова же правда? Да! Да! Я знаю, господа, что некоторые поверхностные умы склоняются к мнению, что не бывает дыма без огня. И эти умы думали, может быть, и сейчас думают, что, раз имя господина Томери было замешано в этом деле, значит, оно и должно было быть в нем замешанным... Так нет же. Справедливость должна восторжествовать в этом деле. Объяснение этого неудавшегося скандала слишком просто, финансист находится вне всякого подозрения, поэтому совсем не смешным становится настаивание на комичном инциденте его замешивания в этот процесс. Да, имя господина Томери было названо... но, господа, по одной - единственной причине - господин Томери является владельцем доходного дома, в котором мои клиенты имели этот погреб, названный чьим-то богатым воображением помпезным словом "склад". И вы согласитесь, господа, что быть обвиненным в руководстве бандой контрабандистов только потому, что эти контрабандисты живут в помещении, которое было им сдано за хорошую плату, может показаться, по меньшей мере, неприятным, может, как минимум, удивить. Совершенно очевидно, господа, что господин Томери - слишком значительная, слишком почтенная личность, чтобы все еще оставаться жертвой подобного подозрения. Однако, помимо этого, мы должны снять всю резкость обвинения в контрабанде, высказанного против моих клиентов. Кстати, настаивать на этой детали я не буду, а приступлю к приведению фактов. - А я, - сказал сам себе Жером Фандор, поднимаясь, - а я, мой дорогой метр, ухожу. Репортер, действительно, покинул зал заседаний и прошел через Дворец Правосудия к коридору следственных отделов. Но его походка уже не была живой и активной, как, когда он входил во Дворец Правосудия. Жером Фандор двигался автоматически, погруженный в свои размышления... Глава XVI. Расследование принимает направленность По внутреннему телефону, который Фандор установил для связи своей квартиры с комнатой консьержки, ему сказали: - Господин Фандор, здесь какая-то полная дама небольшого роста хочет с вами поговорить. Разрешить ли ей подняться? Фандор подумал сначала отправить незнакомку. Затем он передумал и сообщил консьержке, которая все еще не клала трубку, что полная дама небольшого роста может подниматься... "Сейчас посмотрим, чего она хочет". Журналисту, вдруг подумавшему о Жюве, пришла мысль, что появившийся человек имеет какое-нибудь отношение к встрече, о которой было договорено днем во Дворце Правосудия. Прежде, чем отправить его, следовало узнать, что привело его к Фандору. Никогда не известно, нужно ли, будучи репортером, из принципа выпроваживать посетителей, ищущих с тобой встречи... Фандор как раз размышлял об этом, когда в дверях раздался робкий звонок, извещающий о том, что посетительница преодолела шесть этажей. Журналист пошел открывать, сливаясь с темнотой прихожей, чтобы пропустить перед собой человека, о котором сообщила консьержка. Как и говорила консьержка, это действительно, была полная дама небольшого роста, имевшая помимо всего еще один недостаток - она была старой. Ее чепец с завязочками с трудом удерживал густые седые волосы, слегка пожелтевшие на концах. Старуха была в очках. Она была укутана в коричневую шаль на манер сказочных колдуний и опиралась на изогнутую трость. В общем, этакая баба-яга. В то время как Фандор, заинтригованный, закрывал за ней дверь, незнакомка прошла в маленькую гостиную, где журналист имел обыкновение находиться среди своих книг и бумаг. "Ну и ну! - подумал он. - Она что, знает мою квартиру?" Но вдруг Фандор запнулся и резко вздрогнул. Дойдя до середины комнаты, при полном свете старуха выпрямила свою изогнутую спину, демонстрируя высокий рост, отбросила назад свою шаль и отпустила трость. Затем, внезапным жестом сорвав седые волосы и очки, она показала свое истинное лицо... Фандор разразился смехом. - Жюв, - воскликнул он, - вот те на!.. - Да, черт возьми, - сказал полицейский, заканчивая избавляться от нелепого женского наряда, который стеснял его движения. Хотел бы заметить, Фандор, что ты ни на секунду меня не заподозрил, до тех пор, пока я не сбросил с себя этот хлам... - Да, уж! - прервал его журналист. - Это потому, что я вас едва рассмотрел, а иначе, Жюв, вы же прекрасно знаете, что я бы вас узнал!.. - Ну-ну! Может быть! Во всяком случае, что ты думаешь об этом маскараде? - Неплохо, Жюв, но, почему вы к вечеру изменяете пол? - Честное слово, Фандор, без особой на то причины, из чистого дилетантизма, и потом, чтобы не потерять навык... Кстати, чем