рингером можно иметь дело, если только все время к нему подлизываться. Поэтому все с самого начале беспрекословно выполняют его команды. Они неправы: от этого Стрингер превратился в диктатора. Он положит этому конец. Эти мысли пробегали в его мозгу, пока он закреплял крышку капота. Руки Таунса действовали уверенно. Перед глазами, правда, огоньки - но это от того, что он сильно ослабел физически, мозг же его в полном порядке, и он им владеет. Скоро они это поймут. Надо только им доказать. - Надо только доказать. - Его удивило собственное бормотанье. Известно, что думают о тех, кто сам с собой разговаривает, ему же это просто помогает лучше выразить мысли - и только. Нога заскользила по гладкой поверхности металла, он почувствовал резкую боль в паху. Он очень устал - надо быть внимательнее, ведь на него смотрят. Вон они сгрудились на земле, маленькие людишки, смотрят, как их командир готовит мотор к пробному запуску. Они в его руках, и он не подведет их. Закачал в баллоны сжатый воздух и услышал шипение топливной смеси. - Фрэнк. - Внизу размытым пятном выделилось лицо Лью. - Ты все делаешь сам, понял! - Меня это устраивает. Взобрался на сиденье и на четверть открыл дроссель, обогащая смесь и убеждаясь, что электрозащита в порядке. Разом к нему вернулось радостное чувство от привычной рутины запуска. Тысячу раз ему приходилось это делать самому - то в джунглях, то среди болот, где не было надежных механиков. Включил стоп-краны, закачал и установил смесь, включил защитную систему... Падение с крыла показалось долгим, но песок был мягким, и, поднявшись, он снова устремился наверх. Кто-то схватил его за руку. - Фрэнк, тебе не хватит сил... - Кому - мне? - Он разозлился. Лью дурак, если хочет выставить его перед другими в неприглядном свете. Он рванул руку, двинулся вокруг крыла. Винт был в приподнятом положении. Он потянулся к лопасти, ухватился за нее обеими руками и висел до тех пор, пока под его тяжестью не сдвинулись поршни. В голове пульсировало, перед глазами поплыли белые вспышки. С минуту постоял, дожидаясь, пока пройдет боль. Теперь лопасть была ниже, и он нажал на нее плечом, но она не поддалась. Лью прав: он сейчас не в форме, хотя и не стоило говорить об этом при всех. Сделал еще одну попытку - безрезультатно, резкая боль в спине вынудила остановиться. Он подождал еще минуту, скрывая, как тяжело и часто дышит. Бог с ним, с подсосом, - с этим справится первый заряд, их ведь семь, в избытке. Обходя крыло, он больно ударился о него плечом. Над головой мигал и качался фонарь, ноги вязли в песке. Все молчали. Таунс карабкался наверх - поскользнулся, упал. Поднялся на ноги, снова полез - ухватился за сиденье пилота, перебросил ногу. Только не упасть. Виски в поту, потрачено столько сил, и никто не помогает, ублюдки. Посмотрим теперь, кто командир, сейчас он им покажет. Отжать подсос. Еще пару качков ради гарантии. Контакт. Они кучкой стояли на песке, отбрасывая тени на крыло. В полном молчании смотрели на человека, опять и опять нажимающего кнопку зажигания - безрезультатно. - Фрэнк, послушай. Обойма пуста. Без пиропатронов. Таунс выкрикнул иссохшим ртом: - Патроны есть. Целых семь зарядов! - И продолжал давить на проклятую кнопку. - Слушай, Фрэнк. Постарайся понять. Мы вытащили патроны, пока ты возился с винтом. Это бессмысленно. Руки Таунса замерли. Он все понял. До него дошло, что они с ним сделали. С командиром самолета. Они усадили его сюда, как в ловушку для обезьян. Он рванулся с сиденья, шагнул на крыло и уставился на поплывшее перед ним белое лицо Морана. - Вы... сделали... Снизу он казался огромным; сгорбленные плечи доставали до звезд, ноги согнулись в коленях, руки растопырились перед прыжком. Он потерял рассудок. Моран понял это и попросил у сержанта пистолет. - Осторожно, Фрэнк. Не удержав равновесия, Таунс прыгнул - в тот самый миг, когда раздался выстрел. Тело стукнулось о песок и не шевелилось. ГЛАВА 21 Полная луна нижним краем касалась гребня темной дюны. Моран поглядывал на нее, слушая Таунса; временами он вставлял слово-другое, чтобы дать знать, что слушает и понимает. Моран вернул Уотсону пистолет и помог Таунсу встать на ноги. Вдвоем с Кроу они увели его с освещенного места. Для слез в нем не оставалось влаги, но дыхание было резким и частым, тело дрожало. - Я присмотрю за ним, - сказал Моран, и Кроу направился к остальным. Все молча принялись за работу. Прошло много времени, прежде чем Таунс шепотом сказал: - Не думал, что ты это сделаешь. Не думал, что выстрелишь. - Я стрелял в воздух. Таунс открыл глаза и долго смотрел на высокие белые звезды. - Не думал, что я так плох, Лью. - Ты не так плох... - Не думал, что дошел до... - Он смотрел на звезды с таким видом, будто удивлялся, что видит их вновь. - Я пытался запустить мотор, верно? - Да. - Зачем я это делал. Лью? - Чтобы показать, что ты самый главный. - Неужели? Боже мой! Рука Морана еще ощущала отдачу выстрела. Им повезло. Трудно было промахнуться - Таунс летел прямо на него. Но, в метафорическом смысле, выстрел попал в цель: даже будучи в таком состоянии, Таунс осознал - в него стрелял лучший друг. Он, должно быть, думал, что уже мертв, когда падал на песок. Своего рода шоковая терапия. Сейчас он говорил вполне нормально, выражение глаз было осмысленным. - Они там работают? - спросил он, прислушиваясь к звяканью инструментов. - Да. - Иди помогай им, Лью. Моран не уловил ни одной фальшивой нотки в его голосе, той хитрости, что встречается у сумасшедших. - Ты в порядке, Фрэнк? - Да. Мне надо кое о чем подумать. И Моран присоединился к остальным. - Ну, как он? - Он поправится. - Думал, ты убил его. - Он тоже так думал. Моран взобрался на крыло и проверил все рычаги управления, все, к чему прикасался Таунс. Белами он велел спрятать все семь пиропатронов; они могут быть у него в сохранности до воскресенья или другого дня, когда они сделают попытку взлететь, если такой день наступит. Конструктор и пилот отлеживались, приходя в себя после пронесшегося в их головах вихря. Шансы были ничтожными. Работая над креплением гнезд для пассажиров, Моран часто делал остановки, поглядывая за Таунсом. Глаза пилота были закрыты. Возможно, он спал. Было уже далеко за полночь, уже взошла луна, когда Таунс открыл глаза. - Это ты, Лью? - Я. - Как идет работа? - Нормально. Таунс приподнялся, опершись на локоть, и посмотрел ему в глаза. - Лью, я спятил, да? - Да. Таунс отвернулся. - Я знал, что это случится. Ведь я возненавидел его. Доходило до того, что каждый раз, когда я видел это лицо, мне хотелось его ударить. Ничего не понимал, знал только, что ненавижу. Теперь я все обдумал. И вот что я тебе скажу: это случилось потому, что он молод и решил взять на себя мою ответственность. Слушая его, Моран смотрел на огромную луну. Он узнавал о Таунсе такое, о чем не подозревал раньше, о чем до последнего времени не знал и сам Таунс. Это была исповедь. - Вот еще что, Лью. Я в какой-то, хоть и в малой, мере привык к власти. Даже если летчик не больше, чем водитель автобуса, на борту он - царь. А этот юнец никогда не знал власти, и теперь она затмила его разум. Так ведь? - Так. - Где же выход, Лью? - Признай его власть. - Хорошо. Так и я теперь думаю. Моран готов был сколько угодно поддерживать разговор, Таунс, избавившись от своей пытки, провалился в глубокий сон. Кое-как укрыв его, Моран удалился. Росы не было. Они прополоскали рот и горло той малой толикой воды, которая дистиллировалось за ночь. Моран отнес Стрингеру его долю. Тот принял ее без слов. Пота на нем не было, но глаза лихорадочно блестели. Моран долго его увещевал, спрашивал, могут ли они на него рассчитывать. Парень молчал, хотя и слушал. Теперь Моран сидел в тени крыла вместе с Кроу и Белами. Каждые пятнадцать минут смещали испаритель и горелку, чтобы прямые лучи падали на банку, а бутылка оставалась в тени. Белами записал: "Двадцать пятые сутки, пятница. Думаю, вот и конец. Таунс со Стрингером еще остывают, прошлую ночь не работали. Не думаю, что смогу работать и я. Сил не осталось. Жидкость дистиллируется, но воды мало. Если утром не будет росы, это конец. Почти рад этому. Теперь спать". Кроу спросил у Морана: - Почему бы не сделать паяльную лампу для этой штуки? Можно взять топливо с другого мотора... Моран снова повернул солнечный рефлектор. - Жидкость и так кипит. Если кипение будет сильное, выбьет трубку и вода загрязнится, - объяснил он. Снова навалилась тишина. Уотсон и Тилни распростерлись под шелковым пологом. Никто не помышлял крутить генератор: даже поднять руку было тяжело. За дюнами на востоке стервятники все еще сражались за остатки верблюжатины, а незадолго до полудня вся стая начала кружить прямо над самолетом, высматривая добычу. Уотсон трижды выстрелил, не целясь, стая рассеялась и улетела. Моран снова поднялся и побрел к самолету. Солнце жгло голову и плечи. Предметы теряли очертания, перед зажмуренными глазами мелькали черно-белые полосы. Стрингер не спал. Он равнодушно взглянул на Морана. - Стрингер, вы хотите погибнуть? - голос его скрежетал. - Нет. - Это было первое слово, сказанное Стрингером после того ужасающего вопля. - Но вы погибнете. - Думаю, да. - На Морана он не смотрел. - Сегодня пятница. Еще есть шанс, если вы нам поможете. Таунс готов признать ваш авторитет. Вы ведь этого хотите, да? - Оставьте меня в покое. - Он зажмурил глаза. - Ночью я намерен сам закончить с рычагами. Утром собираемся взлететь. - Вы разобьетесь. - Его веки дрогнули, в тоне прозвучало раздражение. - Возможно. Но лучше это, чем смерть от жажды. Вина будет не ваша. Стрингер. Конструкция хорошая, просто незаконченная. Послушайте, если вы... - Оставьте меня, Моран вышел и повалился на песок под пологом. Он сделал все, что мог. Теперь спать. Солнце клонилось к закату. Испаритель, стоявший под краем крыла, оказался в тени, и металлический рефлектор сверкал без пользы. Масло в горелке кончилось, в воздухе потянулся густой дымный шлейф: одного солнца для кипения не хватало. Медлительная тень плыла по песку, густея по мере того, как птица, снижаясь, делала все меньшие круги, высматривая добычу. Полог завис неподвижно. Тишина была абсолютной: насытившись, птицы оставили верблюжий скелет и тяжело проплыли на запад, к горам, покидая эти места. Эта же, видимо, была не так сыта, как остальные, или ее останавливала сила инстинкта, учуявшего приметы смерти у существ, способных пока передвигаться по земле. Птица опустилась ниже, выворачивая на поворотах черные крылья, непрерывно вертя лысой головой, чтобы не упустить жертву. Теперь тень была такой же черной, как сама птица, и такой же бесшумной. Выстрел разметал крылья по воздуху. Птица пронзительно крикнула и неуклюже зашлепала крыльями в сторону дюн. На песок посыпались перья. Сержант следил, как она улетает. Он намеревался подпустить ее поближе и только потом стрелять, но вид клюва и жадных глаз вызвал спазмы в желудке, и он выстрелил раньше. - Черт возьми! Кто стрелял? - вскинулся уже забывшийся было в дреме Моран. - Уотсон. - Что это было? - Стервятник. - Попал? - Задел за крыло. Все встряхнулись ото сна, и сразу включилась память, пошли мысли страшнее стервятников. Одни снова улеглись. Кроу подлил в горелку масла, пролив мимо и присыпав лишнее пламя песком. Они искали истинную причину спустившейся тишины, забыв, что недостает шума генератора. - Кого я вижу! - вдруг изумился Кроу. В двери самолета стоял Стрингер. Белами его не видел и переспросил: - Кого? - Проснулась их светлость. Стрингер не двигался. Он стоял в самой середине дверного проема, вытянув руки вдоль туловища, ни на что не опираясь. Он переводил взгляд с одного на другого, рывками поворачивая узкую голову. Все приподнялись. Убедившись, что привлек общее внимание, Стрингер резко выкрикнул: - Я хочу с вами поговорить, Солнце зависло над западными дюнами, и та сторона самолета была в тени. Даже ради Стрингера Моран не нашел бы в себе силы выйти из укрытия - он способен был ходить только по теневой стороне. Песок обжигал ноги. Он подошел к человеку, стоявшему в двери. - Со всеми? Яркие песчинки, отраженные в стеклах, делали его похожим на инопланетянина с огромными золотыми глазами, способными выжигать целые города. - Боже! Только посмотрите, - вновь изумился Кроу. Поднялся на ноги и зашагал к двери Таунс. Первый из всех других. Он встал рядом с Мораном, глядя в лицо Стрингеру. Двинулся Уотсон. Тилни. - Пойдем, Альберт, - сказал Белами. Стрингер ждал. Они встали полукругом, уставясь на него. На стеклах виделись их отражения. Сквозь стекла просматривались и его глаза - очень яркие. Он молча наблюдал за ними, рывками поворачивая голову от одного к другому. Косые лучи, пройдя сквозь иллюминаторы, обрамляли его голову светлым ореолом. - Мистер Таунс? - Да. - Кто здесь главный? - Голос металлически дребезжал. Никто не обернулся к Таунсу. Все смотрели на Стрингера. Он на глазах вытягивался, хотя и теперь, стоя на возвышении дверного проема, был выше всех. Не мигая, он смотрел на Таунса. Моран слышал звук собственного дыхания в пересохшем горле. Он загадал: жизнь или смерть, то или другое, жизнь или смерть, Молчание иссякло. - Вы! Жизнь! ГЛАВА 22 Моран закрыл глаза. Он был так изможден, будто пришлось пройти долгий изнурительный путь. Между тем в ушах продолжалось металлическое скрежетанье: - Очень хорошо. Я здесь руковожу. Хочу сообщить вам, что я решил закончить аэроплан. Вам следует кое-что уяснить. У нас кончается вода. Завтра будет еще хуже. Будет много тяжелой работы, и первый из вас, кто сдастся - как это бывало раньше, - положит конец всем нашим планам, потому что я не намерен растрачивать свои силы ради людей, которые не готовы сотрудничать. Ясно? - Очки выписывали полуокружность. - Ясно, - подтвердил Белами. - Далее. Когда я, обращаясь к любому из вас, говорю, что надо что-то сделать, это не просьба. - Стекла блеснули в сторону Таунса. - Это приказ. Я не потерплю неповиновения ни от кого. Большинство из вас работало очень хорошо. Теперь мы все будем так работать, пока не построим самолет. Когда он будет закончен, думаю, он полетит. Хочу, чтобы вы сосредоточились на этой мысли, вместо того чтобы думать о смерти. Вот что я вам скажу - у меня нет времени умирать! Он обвел всех взглядом. - Мистер Таунс, я хочу, чтобы вы крутили генератор. Один час. Он зашагал вдоль фюзеляжа к крылу, где в ящиках лежали инструменты. Походка была напряженной, вдоль тела зависли худые руки, спина выпрямилась. По окончании монолога они опять перестали для него существовать. Все разошлись без слов. Под ногами розовели тени, отбрасываемые садящимся солнцем. Через несколько минут застонал генератор. Еще полчаса спустя зажегся фонарь. Утром шелковый полог опять оказался сухим - не было ветра ни с моря, ниоткуда вообще; над бескрайней пустыней поднималось солнце - ясный диск на сухом небе. Чуть позже вспенились миниатюрные вихри. Один прошел по гребню дюн. Белами не спал. Какое-то время он наблюдал за крошечным торнадо. Заметив, как желтеет весь южный край неба, он разбудил остальных, но ветер настиг их прежде, чем они встали на ноги. Как и раньше, он накинулся на дюны, пока они не закурились песком. Таунс бросился к мотору закрывать воздухозаборник. Песок больно стегал по оголенным ногам. Кто-то пытался перекричать шум песка, ударявшего по фюзеляжу, - бегающие фигурки едва проглядывали сквозь пелену. Стрингер с куском ткани взбирался на заднее пассажирское сиденье с наветренной стороны, но не удержался, упал, и ткань взмыла на ветру. Под крыло побежало оранжевое пламя от перевернутой горелки. Загорелся бачок с маслом, трепеща на ветру и едва не доставая языком пламени топливного бака; лишь в последний момент огонь повернул к дюнам. Кроу ринулся к испарителю - из трубки пролилась жидкость. Он бросился спасать оставшееся. Небо стало темно-охряным, и "Феникс" обратился в тень. Порывы ветра поднимали и опускали левое крыло. Зазвенел натянувшийся трос. Все спрятались в салоне, закрыв на задвижку дверь. Глаза жгло, но в организме не было воды, чтобы промыть их; песок набивался в рот, но слюны тоже не было. Буря прорывалась сквозь щели в металлической обшивке, неся с собой песок. Прильнув к иллюминатору, Моран наблюдал, как поднимается и опускается левое крыло, прогибаясь от края до середины. Над крылом то расслаблялся, то натягивался трос, взвизгивая, как огромная гитарная струна. Моран оторвался от стекла и спросил Стрингера: - Можно что-нибудь сделать - там? Глаза на сморщенном бледном лице были спокойны: - Ничего. "Феникс" стоял крылом к ветру, принимая на себя удар под худшим из возможных углов. Повернуть самолет было не в их силах. Ему оставалось только выдерживать натиск. Моран думал; вот она, мечта Стрингера. Даже сейчас он не знал, как оценивает конструктора; может, все же где-то там в нем было сердце; или это был только полый сосуд, наделенный мозгом; или аскет, черпающий вдохновение в механических игрушках, или человек на грани сумасшествия. Но кем бы он ни был, у него была своя мечта. Сейчас ее треплет буря, и он ничего не может предпринять. Кроу свернулся на полу, прижимая к себе обезьянку, почесывая ее крошечную головку, успокаивая ее. Сержант спросил Белами: - Эту штуку разобьет? - Вполне может разбить. - Знаешь, мне жаль его. - Он кивнул в сторону Стрингера. - Мне тоже. Песок пробивался сквозь щели. Бумаги, оставшиеся после Кепеля, разметало по полу, и Белами собрал их, обратив внимание на заголовок одного из листов - "Белая птица". Он попробовал читать дальше, но не хватило знания немецкого, он свернул листы и сунул их за сиденье. Свет в салоне стал горчично-серым; лица пожелтели. Время от времени они смотрели в иллюминатор на колеблющееся на ветру крыло и отворачивались. - Знаю, чего тебе хочется, бедняга Бимбо. - Голос Кроу тонул в завываниях. - Тебе хочется попрыгать на зеленом деревце, хочется большого кокоса, полного молочка, так ведь? И чтобы было много других маленьких Бимбо, чтобы можно было резвиться на ветках. Чтобы журчала речка, а ты бы сидел на бережку и ждал, когда пройдут коровки... Кроу никогда не употреблял грубых выражений при Бимбо - он ведь еще маленький. - Вот чего тебе хочется. А дядя Альберт может только тебя почесать. Ничего, потерпи... Самолет содрогнулся - раздались новые звуки: вместе с левым крылом стало колебаться и правое, ударяя в крышу кабины управления. Они слушали удары, считали секунды между ними, молились, чтобы они прекратились. Удары продолжались. "Двадцать шестые сутки. Суббота. Работали всю ночь. Утром росы не было. Жажда очень сильная. Теперь песчаная буря сотрясает весь самолет. Пишу это во время бури, все укрылись в самолете. Боже, как воняет обезьянка Альберта! Но я понял, что он хочет. Обезьянка была Роба, и ему не хочется, чтобы она умерла раньше нас". Страшный стук прекратился. Белами захлопнул дневник и через проход между креслами направился к генератору. Через минуту генератор завыл, как пропащая душа в пучине. Отупевшие, скованные замкнутым пространством, некоторые из них впали в тяжелый сон. Тилни сидел спиной к грузовому отсеку, сомкнув веки и склонив набок голову. Его губы непроизвольно шевелились. Сержант в очередной раз чистил револьвер. Стрингер смотрел в иллюминатор. Его глаза медленно мигали в такт колебаниям крыла, как будто каждое движение век было рассчитано по какой-то формуле. Лицо покрывала свежая щетина: утром у него не было времени побриться. - Легчает, - заметил Моран. Желтизна за иллюминаторами светлела. Кроу поднял голову. Ему привиделись деревья и речка. Интересно, где Белами, подумал он. И услышал звук генератора. Трос перестал выть. Ветер успокаивался. В иллюминаторах небо и весь окружающий мир были золотистого цвета. Моран отодвинул задвижку и открыл дверь. Первым вышел Стрингер, уже водрузив на голову носовой платок. - Нет навеса, - сказал кто-то. Кроу обошел вокруг и понял, что парашютного шелка они лишились навсегда. Унесло куда-то за северные дюны. До конца дня им будет не хватать тени, а если выпадет роса, то они соберут на галлон-другой меньше воды. Прошло уже трое суток после последней полной выдачи - но и тогда воды было только по пинте. Кроу направился в тень крыла, где собрались все. Таунс обнаружил песок в воздухозаборнике: тряпки сдуло ветром. Спустился с хвоста Стрингер. Когда началась буря, он хотел укрыть соединения рычагов, но не удержался и упал. Минут десять он осматривал узлы и рычаги, потом ушел в тень под крыло. - Самолет выстоял. - В тоне Стрингера не было гордости, его голос вообще никогда ничего не выражал. - Переднее и заднее соединения забило песком, налипшим на смазку. Придется промыть бензином и смазать заново. Нужно прочистить и воздухозаборник. Таунс отозвался: - Сделаем это ночью. Ночью сделаем все, что нужно. - Разумеется. Не вижу проблем. - И ушел в салон. Белами спросил: - Альберт, остались силы? - Как у мышки. А что надо? - Надо снова поставить дистиллятор. Принесли ткань для фитиля, выгнули из металлической пластины новую горелку, установив испаритель и бутылку, на этот раз под хвостовым крылом, подальше от топливных баков. Уотсон начистил новый солнечный отражатель - старый унесло ветром. Работали медленно, каждые несколько минут делая передышку. Когда приходилось выходить из укрытия, шли напрямую под палящим солнцем. Моран взял из своего багажа бумагу и карандаш, уселся под крылом. Отметив крестиком место аварии и окружив его подковой дюн, он именами обозначил место трех могил: Сэм Райт, Ллойд Джонс, Отто Кепель. По другую сторону восточных дюн нарисовал скелет и пометил: верблюд. Поблизости нанес еще две могилы - Харрис, Лумис. Если им удастся выбраться, на поиски тел будет послана команда. Если они поднимутся в воздух и разобьются, но не сгорят, то эту карту найдут при нем, если их вообще найдут. На обратной стороне он дал подробные разъяснения, добавив в самом конце: "Кобб и Робертс потерялись где-то в южном направлении, в пределах ста миль от базы. По отдельности. Не захоронены". Шатаясь, прямо под солнцем пошел в салон. Там, держа на коленях лист металла, сидел Стрингер, склонившись над бумагами и чертежами. У его ног лежали какие-то журналы и каталоги. Он был поглощен работой и не заметил, как Моран прошел между разломанными сиденьями к тому месту, где хранились бумаги Отто Кепеля и письмо, адресованное отцу, матери и Инге. Нож, зажигалку и ключи он тоже положил к себе в карман: семье, в ее горе, захочется иметь на память эти мелкие предметы, к которым прикасались его руки. Нож Моран очистил, и они никогда не узнают его последнего назначения. Письмо и листы полетных рапортов уложил вместе с картой. Стрингер даже не поднял головы, когда штурман проходил мимо него. Сержант спал. Тилни лежал на спине с открытыми глазами. - Мы улетим завтра? - спросил он. - Ровно в восемь, малыш. Не опаздывай. Моран заметил, что в глазах юноши больше нет страха. Видно, для страха, как и для горя, есть свой предел: душа, как и тело, способна самоизлечиваться. Или же его примитивная вера в бога, который и пальцем не пошевелил ради капитана Харриса, - воплотилась теперь в Стрингера, конструктор сейчас олицетворял ту сверхъестественную силу, которая способна их спасти. Можно найти с десяток объяснений, но это не так и важно, раз страх прошел. - Лью, - Таунс не спал, хотя ночью работал больше других. - Я вот о чем думаю. Надо вернуть патроны в обойму. Моран с подозрением посмотрел в красные глаза на старческом лице. Теперь с Таунсом было все в порядке. - Надо, - кивнул он. - Вы можете забыть, куда их сунули. Или там для них слишком жарко. Где бы они ни были, для них не место. Они должны лежать в обойме. Завтра они понадобятся. - Он отвернулся. В глазах его не было ничего подозрительного, хотя они и покраснели от начинавшейся пустынной слепоты. Голос тоже был нормальным; нечеткость произношения объяснялась только жаждой. Опять он был собран, стал прежним Фрэнком Таунсом. В этом был смысл: нужно протянуть еще шесть часов на жаре, затем выдержать долгую ночь, да еще работать - и все это на нескольких глотках воды, которую, может, лучше и не пить, потому что она способна свести с ума. К утру они забудут о многом даже очень важном. К тому времени самолет, возможно, будет готов к полету, но без пиропатронов мотор не запустить. В этом был смысл, но... не потому завел об этом речь Таунс. Трудно, почти невозможно представить себе, чтобы он заговорил в таком духе: "Послушай, я признаю, что главный - Стрингер. Но я пилот, и завтра все будет зависеть от меня, от того, как я себя чувствую. Могу ли я уважать сам себя, если от меня прячут эти штуки, как спички от ребенка? Дай мне возможность снова поверить в себя". В этом был смысл. Летчик должен знать, что ему доверяют. Риска теперь нет. - Сказать по правде, Фрэнк, я даже забыл, что мы вытащили патроны. Возьми их в ящике для почты. - Таунс поднялся и пошел в салон, несмотря на предостережение Морана: - Дождись, пока станет прохладнее. Сейчас там ад. - Я должен сделать это сейчас. Спасибо тебе. Он тотчас пожалел, что не послушался совета, но в душе чувствовал, что прав: надо сделать это сейчас, только тогда он сможет забыть и ужасный вопль, и звон разбитой лампочки, и самое страшное - выстрел Морана. Патроны лежали там, где и сказал штурман, - все семь патронов для семерых. Стрингер сидел в салоне, сосредоточившись над бумагами, разложенными на листе металла. Таунс увидел начерченные его рукой самолетные силуэты. Тут же лежали цветные каталоги с выведенным на них большими буквами фирменным названием: "КЕЙКРАФТ". Таунс что-то слышал об этом. Парень не заметил, как Таунс вошел в самолет. Он не обратил на него внимания и тогда, когда пилот склонился над ним. В этот миг он вдруг почувствовал, что проник в самую суть Стрингера, понял его до конца. Он даже вздрогнул от внезапного озарения: Стрингер мечтатель, как многие ученые. Он способен сосредоточиться на своей навязчивой идее до такой степени, что все остальное перестает для него существовать. Принимаясь за постройку нового самолета из обломков старого, с помощью никуда не годных инструментов, в нестерпимой жаре пустыни, он мог заявить: "Не вижу никаких проблем". Слыша, как корчится от боли Отто Кепель, когда сдвинулся с места фюзеляж самолета, он мог спокойно заметить: "Повреждений нет". Едва не лишившись рассудка от того, что встретилось препятствие на пути к его мечте, он способен был прийти в себя и возобновить работу, заявив при этом: "У меня нет времени, чтобы умирать!" Для него не существует ни боли, ни жажды, ни жары, ни пустыни, ни самой смерти. Ничто, кроме его мечты, для него не реально. И, видимо, только такой мозг способен построить в этом аду такую машину, как "Феникс", и дать им всем шанс спастись. В студенческих очках и с мальчишеской прической, держа в руке карандаш, конструктор был поглощен своими чертежами. Таунс направился к двери, но вдруг замер, точно пораженный молнией. Он зажмурил глаза. Охваченный паникой, забормотал: "Нет... нет... нет..." Случилось самое простое. Как обычно бывает? Идешь по улице и невольно останавливаешь взгляд на названии какого-нибудь товара, рекламируемого проезжающим автобусом. Зрительный образ исчезнет, если не возникнет мостик, соединяющий его с твоим сознанием. Отходя от Стрингера, Таунс уносил с собой образ фирмы: "Кейкрафт". Слово на читаемых им каталогах. И было два мостика: чертежи, в которые был погружен Стрингер, и то обстоятельство, что он похож на школьника. Все три картинки слились. Первый шок и паника прошли, но он стоял потрясенный, осознав вдруг, что те семь патронов, что он держал в руке, были теперь бесполезны. Не то чтобы в этот момент они лишились шанса - просто его никогда и не было. Это была только мечта. ГЛАВА 23 Моран сидел, зажмурив глаза, - яркий свет жег даже сквозь солнечные очки. Их тела медленно обезвоживались, и слезные железы были пусты. Больно было даже моргнуть. Он услышал чьи-то шаги, открыл глаза и увидел искаженное отчаянием лицо Таунса. - Ничего не выйдет, - прошептал Таунс, опускаясь рядом с ним на корточки. Он закрыл лицо руками и продолжал говорить очень тихо, чтобы слышал один Моран: - Ничего не выйдет. - Он не мог молчать, нужно было с кем-то поделиться страшным открытием, чтобы оно не взорвало его изнутри. - Ничего не выйдет. Пиропатроны лежали у него в кармане, и Моран заметил это. - Что случилось? - К нему вернулся страх: Стрингер был в салоне, как раз там, откуда только что вышел Таунс, и слова его могли означать только то, что они снова схлестнулись. - Что стряслось, Фрэнк? - переспросил он настойчиво. - Полета не будет. - Таунс посмотрел на Морана. В его голосе еще звучало изумление - вот уже три недели все они, сами того не подозревая, живут грезами сумасшедшего мечтателя, - Знаешь, кто такой Стрингер? В предчувствии чего-то страшного у Морана натянулась кожа на затылке. Итак, опять Стрингер и Таунс. В очередной раз. - Знаешь, кто он, Лью? Он конструктор. Конструирует самолеты. Модели самолетов. Игрушки. - Не понимаю. - Волнами поднимался полуденный зной, обжигая, размягчая мозг. - Что там у вас опять стряслось? Таунс обхватил руками колени, положил на руки голову. Теперь он сожалел, что не сдержался и поделился с Мораном жуткой тайной. - Фрэнк, вы опять сцепились? - Нет, нет. Просто тихо поговорили. И каждое сказанное Стрингером слово звучало вполне нормально, вполне осмысленно. Наихудшее из сумасшествий: внешне похоже на здравомыслие. Он не помнил, сколько простоял в двери, спиной к Стрингеру. Видимо, достаточно долго, чтобы тот, наконец, заметил его. - Что у вас, мистер Таунс? - Лишенный красок голос Стрингера не стряхнул с него оцепенения. - Мистер Таунс, что это у вас? Обернувшись, он увидел, что Стрингер смотрит на его руку. - Это? - Безумным, неуместным показался ему вопрос парня. - Пиропатроны. - Напрягшись, он вспомнил, куда собирался их отнести. - Для стартера. - Зачем вы их взяли? - Мягкие глаза мерно моргали. - Забрал для сохранности. - Тогда положите их на место. Утром они понадобятся. Мы не можем их потерять. - Не можем, это верно. Я как раз и пошел, чтобы положить на место. Стрингер кивнул и опять уткнулся в чертежи. Таунс видел только яркие краски каталога и написанное большими буквами слово "КЕЙКРАФТ". - "Кейкрафт" - это ваша фирма, Стрингер? Стрингер поднял взгляд, снова опустил его на каталог. Может, сообразил, что их следовало бы убрать подальше? - Да, это название моей компании. - Я слышал о ней. Вы делаете модели самолетов, так ведь? - Да. - В голосе Стрингера не было ни нетерпения, ни беспокойства. Скорее гордость. - Мы делаем лучшие из летательных аппаратов. - Я не знал, что фирма производит и большие самолеты. - Самый большой из тех, что мы выпускаем, - "Альбатрос", парасольная модель с охватом крыльев шесть футов, но это не моя конструкция. Это планер, а я работаю над силовыми моделями. - Он раскрыл каталог и протянул Таунсу. - Наибольший из тех, что проектировал я, - "Хок 6" - вот этот. В прошлом году модель завоевала кубок Стивенеджа в классе силовых по правилам ФАИ. Радиоуправление тоже моей конструкции. Каталог поплыл перед глазами Таунса. Все стало нереальным. - Это очень хорошо. Кубок Стивенеджа. Прелестный самолетик. Но я спросил о больших самолетах. Я не слышал, чтобы ваша фирма выпускала настоящие самолеты, на которых летают люди, ну, такие машины, как "Скайтрак". Как "Феникс". - Нет, "Кейкрафт" строит только модели самолетов. - Он перелистывал каталог, любуясь моделями, как садовник любуется своими призовыми розами. - И вы один из их конструкторов? - Уже два года я - главный конструктор. - Он протягивал Таунсу книгу. - Вот это - "Рейнджер". Модель I имела V-образное пересечение плоскостей, вторая была с высоко расположенными крыльями, а третья наделена всеми факторами устойчивости двух первых, но при этом не теряет скорости при полном безветрии. - Он развернул перед Таунсом страницу. - И вы никогда не проектировали больших самолетов? Вроде "Скайтрака"? Стрингер удивился. Речь ведь шла о "Рейнджере". - Больших? О, нет. - Только этот, "Феникс"? - Этот? - Он откинулся в кресле, сложив на груди руки. - Я его не _проектировал_. Вопрос стоял лишь о подгонке деталей, об импровизации. - Казалось, он озадачен таким оборотом разговора. Таунс, запинаясь, проговорил: - Я, может, и ошибаюсь... вы считаете, что конструктор игрушечных самолетов способен построить настоящий, большой? Я просто хочу... просто хочу уяснить это для себя. - Он едва справился с неодолимым желанием заорать ему прямо в лицо: "Скажи, что ты шутишь! Ради бога, скажи, что все это мистификация, что ты просто хотел меня напугать!" Лицо парня приняло самое серьезное выражение. - Конструктор игрушечных самолетов? Мистер Таунс, игрушечный самолет - это такая металлическая машинка, которую заводят и ставят на пол. Заводной мотор имеет привод на колеса, и они крутятся. "Кейкрафт" выпускает масштабные летающие модели, разумеется, это не то же самое, что игрушки. Таунс подавленно кивал: - Угу! Это я понимаю. Я просто хотел себе уяснить... - Что касается вопроса, способен ли я построить большой самолет, мистер Таунс, то вы должны уяснить два важных момента. Одни и те же принципы аэродинамики применимы как к масштабным, так и настоящим большим самолетам - несущие поверхности, коэффициенты подъемной силы и лобового сопротивления, уравнение соотношения нагрузки и тяги. - Худые руки сами сложились на груди: учитель поучал ученика. - В 1852 году в наполненный газом шар установили паровой двигатель, и он поднялся в воздух. Примерно тогда же Хенсон и Стрингфеллоу построили модель с резиновым приводом, которая определенно была тяжелее воздуха - именно по этой причине это явилось шагом вперед по сравнению с паровым шаром. Модели аэропланов успешно летали за пятьдесят лет до того, как в воздух поднялись братья Райт. Это были не _игрушечные_ самолеты, мистер Таунс. - Нет. Нет. Я... не понял... - И второй момент, который вы должны себе уяснить, это то, что модель самолета способна летать сама. Без пилота. В воздушной яме и при изменении ветра она должна поддерживать устойчивость. Конструкция должна быть даже эффективнее, чем у полнообъемного самолета. Я слышал, как летчики отзываются о хорошей машине - "летает без рук". Уберите руки с рычагов, и машина продолжит полет. Как вам известно, это неприменимо ко многим полнообъемным машинам, но _все_ модели должны быть таковы, иначе они вовсе не будут летать. Полагаю, вам это известно, мистер Таунс. Таунс закивал, сказал - да, ему понятно. Больше он не хотел ничего слышать. Стрингер оседлал своего конька и мог говорить еще долго - час, день, год, потому что в этом вопросе он спец, может, даже лучший в мире. Он снова кивнул и сказал, что все понял. Затем сунул в карман пиропатроны и шагнул в дверь, сразу окунувшись в самое пекло, шатаясь, кинулся под крыло и упал в тень рядом со штурманом, ибо открытие тяготило его. Выслушав, Моран спросил: - И это все, что произошло? - Все. - Ты случайно не обвинил его, что он водит нас за нос? - Лью. Пойми. Он не водит нас за нос. Разве ты не слыхал о людях, мнящих себя наполеонами? Стрингер считает себя авиаконструктором. Достаточно послушать его, чтобы понять, что парень свихнулся. Может, в этом отношении в нем больше человеческого, чем мы думали. Теперь я больше понимаю его, чем десять минут назад. Мне понятно, что он от страха перед смертью построил себе воздушный замок и играет с ним, вместо того, чтобы смириться с гибелью от жажды. Для него его мечта реальна. Как бы я хотел не знать того, что знаю. Тогда можно было бы со спокойной совестью завести мотор, взлететь и разбиться, и все было бы кончено. - Он опять прикрыл глаза руками. - Может, так было бы и лучше. - Мы никому не скажем, Фрэнк. - Хорошо. - И сами об этом забудем. - Можно попробовать. - Таунс недоверчиво покосился на него. - Если мы не сможем об этом забыть, придется смириться со смертью. Взгляни на это вот с какой стороны: для конструктора авиамоделей он неплохо знает теорию настоящих самолетов. Меня он убедил, да и тебя тоже - мы нигде не смогли застать его врасплох. Посмотри на его соединения рычагов - на каждом квадранте оптимальное соотношение плечей. Он знает о перевернутых конических формах в креплении основания крыла... Ни разу не допустил оплошности, которая заставила бы засомневаться... - Теория его превосходна. Но лететь придется по-настоящему, Больше он не мог говорить об этом. Не хотелось даже думать. В ушах раздавался ровный монотонный голос: "...она выиграла кубок Стивенеджа в прошлом году в классе силовых моделей". Стивенедж... Бог мой! Здесь ведь Сахара. Жар шел отовсюду Спрятаться было негде. Утешения тоже нигде не найти. До сих пор Моран боялся только новой схватки Таунса со Стрингером. Ее не случилось. Он думал, это самое страшное из того, что с ними могло произойти. Но случилось кое-что пострашнее. В сосуде булькала жидкость. Рефлектор отбрасывал свет на песок. Белами это увидел, но с места не сдвинулся. Прежде чем сигнал достиг сознания, прошла почти минута. Он выполз из тени и поправил рефлектор, чтобы пучок падал на испаритель. На пальцах остались следы - пузыри ожогов. Боли он не почувствовал. - Дейв. Там есть вода, а, Дейв? Не было смысла трогать бутылку, чтобы определить вес: по звуку падавших капель он знал, что воды в бутылке меньше половины. - Не сейчас, Альберт. - Только что миновало четыре, тени удлинялись. Он не мог дать Кроу воды, не отмерив как следует, - это было бы не по правилам. Через три часа бутылка наполнится. Они дождутся девяти или десяти, когда спадет жара, вода станет прохладной, и от нее будет больше пользы. Каждому достанется, чтобы смочить рот и горло. Он понял, что Кроу плохо видит или еще не очнулся от сна, если спрашивает об этом. Кто-то крутил в салоне генератор. Каждые полминуты стон его прекращался, потом опять неровно возобновлялся. У того, кто это делал, сил почти не было. Их не осталось ни у кого. - Я не просил, - сказал Кроу и присел рядом. Красные глаза были еще сонными. - Просто хотел убедиться, что все в порядке. - Он пристально посмотрел на Белами, оценивая его состояние. - Как себя чувствуешь, друг? - Хорошо. - Надо бы пошутить, сказать, к примеру, "я - на вершине блаженства", или что-нибудь в этом роде, но слишком трудно. - А ты? - Ужасно, - ответил Кроу. Под крылом, свесив головы на грудь, сидели Таунс и Моран. Заснули, сидя на корточках. Рядом распластались Тилни с Уотсоном. Значит, там, у генератора, Стрингер. Ужасно было сознавать, что обессилел даже Стрингер. На песок падали тени - застывшие в неподвижности крылья, всего пять или шесть пар. Невыносимо было поднять голову, чтобы разглядеть птиц в ярком мареве. Да и нет смысла. Главное - они здесь. Ноги будто исхлестаны розгами. Икры то и дело схватывают судороги. Надо отвлечься. - Ты куда? - спросил Кроу. - К генератору. - Белами стал на колени - песок был острый, горячий. - Там же кто-то есть. - Сменю. Следи за банкой, Альберт. - Он шагнул прямо под солнце и, шатаясь, побрел к двери. Стрингер сидел с закрытыми глазами, чуть раскачив