или я убью тебя. Лео испугался. Выпрямившись и вытянув руку, он указал на дверь. - Убирайся вон из моего дома, - сказал он. - Нет, не уйду. - Джо поднял сахарницу над головой. - Отдавай мои деньги! Последний раз: отдавай мои деньги! Джо хотелось убить. Сахарница тряслась и звенела, словно рвалась у него из рук. Лео поверил, что Джо сейчас швырнет сахарницей ему в голову, и присел. Лицо его исказилось от страха. Джо увидел лицо брата, его вытаращенные глаза, - и вдруг почувствовал, как из груди у него рвется вопль, и швырнул сахарницу об пол. Потом подскочил на месте, изо всей силы топнув обеими ногами. Комната заходила ходуном. - Отдавай мои деньги! - взвизгнул Джо. Он подбежал к плите. Сахарница не разбилась. Она покатилась, подпрыгивая, и сахар рассыпался по полу. Он заскрипел у Джо под ногами. Этот скрип тысячью иголок вонзился ему в уши. Джо схватил с плиты кастрюлю с супом и что было сил швырнул ее об стену. Она ударилась с треском, обдав стену супом, и полетела на пол, а Джо смотрел прямо перед собой и ничего не видел. - Я убью тебя! - крикнул он снова и со всей силой ударил ногой о плиту. Боль обожгла ногу и разлилась по телу, и он ударил еще и еще и, взвыв от боли, продолжал колотить о плиту ногой, с каждым ударом воя все громче и громче. Лео глядел на Джо во все глаза. - Что с тобой, Джо? - спросил он. Голос его звучал сдавленно. Он медленно направился к Джо; в глазах у него было смятение. - Джо, - сказал он. - Ты попал в беду. Джо, дружище? - Не подходи! Лео остановился. - Отдавай деньги, вот и все! - Что с тобой стряслось, Джо? Расскажи мне. Джо беспомощно огляделся вокруг. Казалось, он искал, что бы еще изломать, исковеркать. Будильник бросился ему в глаза - было уже четверть девятого - и сберегательная книжка на столе; Джо подскочил к столу и схватил книжку. - Отдавай мою долю - крикнул он, - или я разорву эту книжку к черту! - Ну, ну, ты смотри! - Лео старался придать своему голосу твердость, но в нем было слишком много тревоги за Джо. Еще до прихода Лео Джо положил на стол ножи и вилки. Внезапно он сгреб их и швырнул в окно. Раздался треск, стекло рассыпалось на множество звенящих осколков. Братья стояли, глядя друг на друга. Глаза у обоих потемнели от страха. Ножи, вилки и осколки стекла упали на пожарную лестницу, и слышно было, как они со стуком и звоном скачут по ступенькам или, проваливаясь между ними, падают вниз и ударяются об асфальт. - Ну! - крикнул Джо. - Доволен ты теперь? Вот до чего ты меня довел! Лео хотел что-то ответить, но не успел. Джо бросился к двери, все еще сжимая в руке сберегательную книжку. Слова уже готовы были сорваться у Лео с языка, но дверь захлопнулась, и он услышал шаги брата. Джо так стремительно бежал вниз, что казалось, будто что-то очень тяжелое с грохотом скатывается с лестницы. "Сумасшедший мальчишка, - подумал Лео. - Чуть не убил меня". Он начал подметать рассыпанный по полу сахар и осколки стекла. "Что с ним станет, с таким оголтелым?" - думал он и достал тряпку, чтобы вытереть разлитый по полу суп. В то время как Лео подтирал пол, Джо спешил к товарной станции на реке Гарлем. Он залезет в товарный вагон и проберется на Запад. "В Канзас-Сити", - думал он и недоумевал, зачем, собственно, это ему нужно и что он там будет делать, и все-таки говорил себе: "Нет такого человека, который помешал бы мне пробраться в Канзас-Сити". А Лео, ослабев от страха, думал: "Вылил мой ужин на пол, оставил меня голодным, все изломал в доме, да еще, видите ли, я виноват. Что же это за человек?" Джо ждал, лежа у полотна. "Если кто вздумает мне помешать, получит, как Лео". Лео обмыл кусок мяса и сделал себе сандвич, но есть ему не хотелось. Он постоял, растерянно глядя на сандвич, приминая его пальцами, потом спустился вниз искать Джо. Шорти стоял у подъезда и, увидав Лео, подошел к нему. - Ваш брат дома, мистер? - Нет, - ответил Лео. Клочки сберегательной книжки белели на тротуаре; в сточной канаве тоже валялись обрывки. Все страницы были вырваны, скомканы, растоптаны. Обложка разорвана пополам. Лео тщательно подобрал все клочки. - Когда он придет, - сказал Шорти, - передайте ему, что я даю еще неделю сроку. Скажите только: Шорти просил передать, что подождет еще неделю, но не больше. - Ты к нему не лезь, - сказал Лео. - Он хороший малый, и ты оставь его в покое; и ты, и вся твоя шайка. Если ты еще хоть взглянешь на него, я вас всех в тюрьму упрячу, понял? А Джо в это время сидел в пустом товарном вагоне. Он сидел, опустив голову на руки; раскачиваясь в такт с подрагиваниями вагона, он думал о том, что полисмен, верно, уже пришел и объясняется с Лео. Джо слышал скрип сахара под ногами, и этот звук проникал до самого его сердца. Он слышал звон разбитого стекла, и ему казалось, что это звенит у него внутри. Он видел себя на тротуаре перед домом: он рвал, комкал, топтал ногами сберегательную книжку. И всякий раз, как он вспоминал что-нибудь скверное, что он сделал брату, его корчило, как от боли, и он старался пересилить эту боль и говорил себе: вот он разбогатеет, вернется из Канзас-Сити домой и покажет, кем он стал, - один, без его помощи. "Все будет хорошо, - думал Джо, - как только он перестанет надо мною верховодить". Лео стоял на пороге своей квартиры. Он чувствовал, что Джо не вернется. Тишина в квартире казалась ему живой - она шевелилась и надвигалась на него. А Джо сидел, уткнувшись головой в руки, закрыв руками глаза. Но глаза были открыты, и лицо Лео маячило перед ним, желтое и потное; губы дрожали, а глаза бегали, как зверьки в клетке. Джо закрыл глаза и замер, стараясь не качаться в такт вагону. Лицо Лео исчезло. "Все будет хорошо, - сказал себе Джо, - когда я о нем позабуду". Отныне врагом Лео стало одиночество. Он долго ждал, что Джо вернется, а потом съехал с квартиры и снял комнату со столом в одной семье по соседству. Ему сдали комнату, освободившуюся после женитьбы Гарри, сына хозяйки. Потом в течение двух лет вся семья ждала, что Лео сделает предложение Сильвии, и Сильвия тоже ждала. Когда Лео думал о Сильвии, он называл ее про себя "самой что ни на есть домовитой красоткой". У нее было круглое лицо и небольшие круглые карие глазки, и волосы обрамляли ее лицо круглым каштановым валиком. Ее хозяйственные таланты были под стать ее красоте. Они были так же внушительны, надежны и привлекательны. Но если Лео и тянуло к Сильвии, то вместе с тем он не чувствовал никакой потребности жениться на ней или хотя бы полюбить ее. Единственно, что ему нужно было, - это подавить в себе неуверенность. Жить в семье, где на него смотрят как на полезного человека, делать нечто полезное и тем завоевывать симпатию и уважение окружающих или, по крайней мере, их невраждебное безразличие, - этого было с него довольно. Поэтому он и не догадывался, что Сильвия хочет выйти за него замуж или что он сам мог бы захотеть жениться на ней. Но однажды, помимо его воли, дело приняло иной оборот. Как-то после ужина чувство благодарности, вызванное ощущением довольства, побудило его сказать матери Сильвии: - Мне теперь и не верится даже, что я ваш жилец, - я совсем врос в вашу семью. - Правильно, - сказал отец Сильвии, - вы занимаете комнату Гарри и его место в семье. Но миссис Коппер оказалась расторопней своего супруга. - Да, да, - сказала она. - Придет время, когда вас и не зазовешь к нам. - Да куда же я от вас уеду? - засмеялся Лео. - Разве что вы вздумаете повысить плату, а иначе я до самой смерти буду жить здесь; я к вам прирос, как ноготь к пальцу. - Ах, не говорите, - сказала миссис Коппер. - Я знаю нашу Сильвию. Она захочет быть хозяйкой в собственном доме. Улыбка сползла с лица Лео. - Мама! - крикнула Сильвия, но тут же овладела собой. - Какое это имеет отношение к Лео? - спросила она. Она видела, что Лео в смущении нагнулся над тарелкой, и, сердито тряхнув головой, потупила глаза. Миссис Коппер пропустила мимо ушей слова дочери. Она наклонилась к Лео. - Вы должны это понимать, если хотите быть счастливы с нею, - сказала она. - Моя Сильвия не из тех ветрогонок, которым все равно, где жить, хоть бы в меблированных комнатах. Прошлась тряпкой, махнула половой щеткой, и ладно. Сильвия - домовитая девушка, настоящая хозяйка. Это у нее в крови. - Да перестань же! - крикнула Сильвия. - При чем здесь Лео? Перестань! - Н-да... - Лео принужденно засмеялся. - Что здесь, собственно, происходит? Сдавайся, руки вверх? - Полюбуйтесь-ка! - Голос мистера Коппера и его вытянутый указательный палец колыхались от восторга. - Покраснел-то как! Словно это его замуж выдают! Сильвия вскочила из-за стола. - Мне тошно вас слушать! - закричала она. Ее высоко поднятая голова дрожала. Сильвия старалась держать ее прямо, и от этого вены у нее на шее вздулись. - Всех вас тошно слушать! Всех до единого. Меня просто с души воротит. - Она выбежала из кухни, где все семейство сидело за столом, и скрылась в гостиной. Лео тоже встал и растерянно смотрел ей вслед. Потом с убитым видом вернулся к столу. Мистер Коппер посмеивался, миссис Коппер казалась недовольной. Лео не прочел сочувствия на их лицах. Они, конечно, нисколько не заботились о нем, и он вдруг понял, что сразу наживет себе врагов в их лице, если обидит Сильвию, и что теперь он должен либо жениться на Сильвии, либо съехать с квартиры. "Куда же я пойду? - подумал он. - Где будет мой дом?" Он вспомнил, как одиноко было в его квартире после бегства Джо. - Вы все испортили, - сердито сказал он мистеру Копперу. - Ладно, ладно, - сказал мистер Коппер. - Чем же это мы все испортили? В ту ночь, когда Джо ушел, Лео лежал, свернувшись комочком в постели, и широко раскрытыми глазами глядел в темноту. Он не плакал, потому что боялся, как бы тишина не стала еще слышней. Теперь ему припомнилось, как он удерживал рыдания и глотал слезы, прежде чем они успевали скатиться в темноту. - Вы довели ее до слез, - сказал он мистеру Копперу. - Ну разве можно так грубо! - Ничего, слезы глаза моют, - ответил мистер Коппер. Лео торопливо прошел за Сильвией в гостиную. Он не успел даже ни о чем подумать, он просто бежал от враждебных лиц, от враждебного одиночества. Сильвия стояла посреди комнаты, утирая слезы маленьким платочком, который сама подрубила и вышила. - Что вы должны о нас подумать, мистер Минч! - сказала она. Это официальное обращение ошеломило Лео. Он сразу почувствовал себя чужим в доме, и былое ощущение неуверенности снова овладело им. Прошлое представлялось ему беспросветным мраком, и этот мрак надвигался со всех сторон, подступал к нему ближе и ближе, неслышно, как хищник, подкрадываясь на мягких лапах. - Мистер Минч - так звали моего отца, - сказал он. - Меня зовут Лео. Одиночество душило его, клубком подкатывало к горлу. Он начал задыхаться и, словно ища опоры, схватил Сильвию за руку. Едва коснувшись ее руки, он понял, что происходит, и тут же почувствовал, что это должно быть иначе. Должна быть любовь. Лицо его сморщилось, и на глазах выступили слезы. - Видите, - сказал он моргая. - Вы плачете, и я тоже плачу. Сильвия отвернулась, уткнула нос в платок и снова расплакалась. Лео нерешительно притянул ее к себе. - Если вы будете так плакать, - сказал он, - я тоже выплачу себе все глаза. - Что вы должны о нас думать! - сказала она сквозь слезы. Лео поцеловал ее. - Что я думаю? Я думаю, Сильвия... я думаю... - Он опять поцеловал ее. Его губы скользнули по щеке, прижались к ее губам. Сильвия уперлась кулаками ему в грудь, стараясь оттолкнуть его, и, откинув голову, вертела ею из стороны в сторону, уклоняясь от поцелуев. - Я не хочу вашей жалости, - сказала она, вырываясь. - Пожалуйста, прошу вас! - вскрикнула она. - Оставьте меня! Сейчас же, сию минуту оставьте меня! Лео прижал Сильвию к себе так крепко, что ее кулаки вдавились ей в грудь, причиняя боль. Он зажал ее голову в ладонях, притянул к себе и поцеловал в губы с такой силой, что почувствовал губами ее зубы. Ощущение мрака покинуло его, как страх покидает человека, вступившего в бой. Они поженились, но еще долго спустя у Лео порой мелькала мысль, что все это должно бы быть по-иному. Должна быть любовь. "Да, да, - твердил он себе. - Это не вздор. Должна быть любовь". Он никогда не верил, что любит Сильвию. Среди разнообразных чувств, которые она в нем вызывала, он не мог отыскать любви. В лучшем случае он допускал, что мог бы полюбить ее, если бы все с самого начала сложилось по-другому. Джо вернулся домой, пробыв в отлучке двадцать два года. На этот раз причиной разрыва между братьями оказалась Сильвия. Джо немало поскитался по свету и все же нигде не мог осесть по-настоящему; в конце концов, в 1915 году, он отправился в Канаду, где, по слухам, была нужда в рабочих, и однажды утром проснулся солдатом армии его величества. До этого он тосковал, чувствовал себя отщепенцем и частенько напивался. Так оно было, но Джо изобразил все совсем по-другому. Он сказал, что просто был мальчишкой, сосунком, как все прочие. На самом же деле он пил и буянил, но даже в те минуты, когда он глушил свою тоску вином, и орал, и безобразничал, и спал с девчонками, и храбрился, и уверял себя, что он счастлив, - даже в эти минуты ему казалось, что все смотрят на него отчужденно, и стыдился своих лохмотьев. Он пошел в армию, чтобы приобщиться к человечеству. Он взял винтовку и пошел убивать, чтобы люди видели, что он тоже человеческое существо. Но и из этого ничего не вышло, ибо, как только перестали убивать и Джо отложил винтовку, он тотчас увидел, что люди по-прежнему смотрят на него как на опасное животное, которое нужно кормить. Во Франции он женился и осел там со своей "военной" женой, потому что в Америке он никому не был нужен, а французы, как ему казалось, должны были испытывать благодарность к союзнику и помочь ему выбиться в люди. Но и из этого тоже ничего не вышло. Французы слишком хорошо знали цену своим деньгам. Кончилось все тем, что Джо пустил в ход приданое жены, чтобы оплатить проезд "домой" в третьем классе для себя, для нее и для их маленькой дочки. - И вот я здесь, - сказал Джо. - Приехал, как наш отец, - помнишь, как он, бывало, говорил о своем приезде в Америку: "Мое имущество - мои десять пальцев и игла". Ну уж игла-то была совсем ни к чему. Америка и так обернулась ему ежом. Джо минуло уже тридцать семь лет. Это был грузный, мускулистый человек с лысеющим черепом. Одет он был в новый костюм из дешевой материи, сшитый на заграничный лад, и вид имел далеко не преуспевающий. Это не понравилось Сильвии. Кроме того, у Джо была привычка напускать на себя хитрый вид, когда он хотел пошутить, и хитрость так часто изображалась на его лице, что он казался человеком прожженным и жуликоватым. Это тоже не нравилось Сильвии. И, наконец, когда Лео знакомил их друг с другом и Сильвия протянула Джо руку, тот шлепнул ее по руке и спросил: - А разве нельзя поцеловать молодую? - Поздновато мне называться молодой, - сказала Сильвия, но Джо, не слушая, крепко чмокнул ее в губы. Его красное, волосатое, пахнувшее чем-то кислым лицо укололо ее своей щетиной, и это тоже не понравилось Сильвии. Но больше всего ей не понравилось, что пришлось пустить семью брата в дом. Сильвия уже утратила веру в свои "хозяйственные таланты": детей у нее не было, и Лео не внес в ее жизнь ничего, что могло бы их заменить. Пустая, одинокая жизнь опустошила ее. Присутствие "чужих" в доме раздражало. Вскоре она обнаружила, что жена Джо действует ей на нервы и ребенок Джо тоже действует ей на нервы. Фанетт тосковала по Франции, по своему родному дому и почти не говорила по-английски. Ребенок не говорил по-английски вовсе, и ни Фанетт, ни Джо не уделяли ему особого внимания. В конце концов Лео, намеревавшийся было взять Джо в свое дело сначала в качестве служащего, а потом, если дело пойдет на лад, на правах компаньона, отказался от этой мысли. Он заметил, что они с Джо начинают злиться друг на друга точно так же, как в детстве. Итак, вместо того чтобы немного потесниться и очистить место для Джо, Лео выпроводил его на все четыре стороны и, купив для него табачную лавочку за 1400 долларов, предоставил ему самому искать себе место в жизни. "Видит бог, - сказал он себе, - это только для того, чтобы убрать его со всей семейкой из моего дома". Однако он был немало изумлен тем, что из этого вышло. Джо взялся за дело всерьез, и оно пошло на лад. Он придумывал рекламные трюки, и некоторые из них оправдали себя. Так, например, своим постоянным покупателям, бравшим у него дешевые сигары, он посылал в подарок коробочку с двумя дорогими сигарами, к которым присовокуплял следующее, им самим сочиненное, послание: У МОЕЙ МАЛЮТКИ-ЛАВОЧКИ ПРОРЕЗАЛСЯ СЕГОДНЯ ПЕРВЫЙ ЗУБ. РЕКОМЕНДУЮ ВАМ СИГАРЫ, КОТОРЫЕ ОНА КУРИТ, ЦЕНЫ СХОДНЫЕ, СИГАРЫ ПРЕВОСХОДНЫЕ! Покупатели откликнулись на это весьма благосклонно. Кое-кто даже перешел на дорогой сорт сигар. Но еще прибыльнее, чем рекламные трюки, оказалась доставка сигар в конторы и учреждения окраин. Это сразу сделало лавку Джо солидным бизнесом. Лео был поражен. Он видел, что Джо всецело поглощен расширением своего дела, и решил, что теперь он "спасен". Ему все еще казалось, что только бизнес создает человеку "нормальную" жизнь, спасает его от всех бед. Правда, чем бы братья ни занимались, чувство неуверенности, с которым они родились на свет, только усиливалось. У Джо это чувство питалось неудачами, а Лео открыл, что и удачи не освобождают от него, даже, наоборот, скорее обостряют. Однако ни Джо, ни Лео и в голову не приходило, что чувство это можно воспринимать иначе, как неизбежность. Всякий бизнес, конечно, был сопряжен с риском, и они принимали это как должное. Ведь бизнес, думали они, не игрушка - сломал, поплакал, купят новую. А потом Лео узнал, что Джо принимает от своих покупателей ставки на лошадей. - С ума ты спятил, что ли! - кричал Лео. - Полиция прихлопнет твою лавчонку! Но Джо заявил, что букмекерство очень помогает торговле, да и само по себе неплохое дело. - Моим покупателям время от времени хочется поставить на лошадку, - сказал он. - Так почему же мне не пообчистить их обеими руками. - Переубедить его было невозможно. После этого Лео уже никогда не заходил в лавку к брату. Он боялся. Ему казалось, что на лавку неминуемо нагрянет полиция, и то, что он финансировал подобное предприятие, было уже достаточно скверно, - не хватало только, чтобы его сцапали там, на месте преступления! Лео не просто был зол на Джо. Он никак не мог понять его, не мог найти оправдания тому, что тот делал. Для Лео это был вопрос морали. Впрочем, мораль, конечно, не устояла бы, будь букмекерство и в самом деле полезно для бизнеса. Но в том-то вся и штука, что оно было полезно только отчасти. Ради сравнительно небольшого барыша приходилось рисковать всем предприятием, потому это и становилось для Лео вопросом морали. "Кто поверит, что мы - родные братья, - думал Лео. - Ну точно мы из разного теста выпечены". Он снова, как и прежде, чувствовал, что с Джо что-то в корне неладно. С его точки зрения, Джо был "плохой", а он сам, Лео, - "хороший". И в самом деле Лео был "хороший" человек - "хороший" в отношении людей, "хороший" в отношении закона. Но он был "хороший" только потому, что не чувствовал уверенности и хотел, чтобы люди и закон его не трогали. "Я всем друг, если мне это по карману", - говорил он себе, и это значило, что он переставал быть "хорошим", когда его чувство неуверенности усугублялось. А Джо в самом деле был "плохой". Как и Лео, он страдал от неуверенности, как и Лео, ему хотелось, чтобы его любили, уважали или, на худой конец, оставили в покое. Но он слишком упорно, слишком долго был отщепенцем, чтобы надеяться на то, что если он будет "хорошим", это спасет его от неуверенности. Поэтому он и не пытался быть "хорошим" и в своих делах всегда шел прямо к цели. В этом и была разница между братьями. Когда Лео "вылетел в трубу" со своей торговлей шерстью, Джо, услыхав об этом, зашел проведать брата. - Вот, получай пятьсот долларов в счет моего долга, - сказал он. - Может быть, выкарабкаешься. Лео никак не ожидал подобного поступка от человека, на котором он поставил крест, как на "плохом". Он с шумом выдохнул воздух и посмотрел на Сильвию. - Видишь? - крикнул он, указывая на брата. - Видишь? Что я тебе говорил о Джо! - Он спохватился, что выдает Сильвию с головой, и опять повернулся к брату. - Я тронут, поверь, - сказал он. Он подошел к Джо, схватил его руку и начал ее трясти. Лицо у него сморщилось, он обеими руками стискивал руку Джо и с силой дергал ее вверх и вниз. - Да это же, в сущности, твои деньги, - сказал Джо. - Поверь мне, поверь, - твердил Лео. - Ты не знаешь, как это хорошо - не деньги, деньги что, - а вот получить помощь, когда ты о ней и не заикался. Успокоившись немного, Лео спросил, как идут дела в сигарной лавке - выдержит ли она выплату такой крупной суммы наличными? Джо ответил, что он продал лавку, потому что она связывала его по рукам и ногам. - Я тут взялся за одно дельце, которое меня давно занимает, - пояснил он. - Пробую, что из этого выйдет. - Когда Лео, сразу заподозрив неладное, начал расспрашивать, Джо сказал: - Я тебе все расскажу, если согласишься войти в дело. Сильвия резко наклонилась вперед. Она всегда боялась, как бы Лео не ввязался в какое-нибудь грязное дело со своим непутевым братцем. - Желаю вам счастья и удачи, что бы вы там ни затеяли, - поспешно сказала она, обращаясь к Джо. Потом, помолчав, откинулась назад и, опустив глаза, прибавила, разглаживая юбку на коленях: - А как разбогатеете, не забудьте, что за вами остался еще должок - восемьсот долларов. - Не суйся не в свое дело! - закричал Лео. Никогда еще не говорил он с ней так грубо, и Сильвия невольно поднесла руки к лицу. - Но ведь он же... - пробормотала она, - Джо... должен нам... - Ты слышала, что я сказал? - Лео так отчеканивал слова, что они сыпались на нее, как удары. - Какое тебе дело? Не суй свой нос. Он повернулся к Джо. - Брось ты это! - крикнул он так же сердито и угрожающе, как говорил с Сильвией. - Джо, говорю тебе, брось! - Что бросить? - Джо старался подавить свой гнев. - Что такое я сделал? - обратился он к Сильвии. - У тебя жена, ребенок, - просил Лео. - Ты не должен заниматься такими делами. Гнев Джо остыл, когда он услышал просительный тон брата, и ему стало не по себе. - Тебе лучше знать, о чем ты толкуешь, - сказал он, смеясь и пожимая плечами, и снова повернулся к Сильвии. - Вот вы - свидетельница, - воскликнул он. - Что такое я вдруг сделал? Сильвия молча отвела от него глаза, взглянула на Лео и тоже отвела глаза. "Я стану перед ним на колени, - думал Лео. - Я прикажу ему. Я буду плакать. Я шею ему сверну! Ну и что? Послушает он меня? Нет. Все равно все сделает по-своему". Джо опустил глаза. - Я пришел сюда, чтобы оказать услугу, а не для того, чтобы на меня орали, - сказал он угрюмо. После этого Лео несколько лет не встречался со своим братом; только как-то раз, когда Лео переходил улицу, Джо проехал мимо на автомобиле. Джо ехал один в роскошной машине - длинном восьмицилиндровом Паккарде шоколадного цвета, с откидным верхом. Верх был откинут и походил на хорошенький зонтик хорошенькой женщины. На голове у Джо была дорогая панама с опущенными на глаза полями. Удобно развалясь на сиденье с сигарой в зубах, он вел машину с деловитым и небрежным видом. По всему было ясно, что это едет богатый человек в богатом автомобиле и что автомобиль его собственный. Он сидел в нем как хозяин, а не как гость. Братья встречались еще дважды, прежде чем Лео оказался во власти Самсона. Первая встреча состоялась летом 1929 года, и опять Джо пришел к Лео, чтобы оказать, как ему думалось, услугу брату. Он узнал, что почти весь верхний этаж в гараже Лео пустует, и предложил поставить туда на хранение грузовики из-под пива, чтобы помещение не пропадало даром. - Я не хочу, чтобы ты шел на это вслепую, - сказал он. - Это грузовики Тэккера. Лео спросил, кто такой Тэккер, и Джо сперва даже не поверил, что Лео ничего о нем не знает. В конце концов он объяснил: - Это один из самых больших людей в пивном деле. Ну, пиво и всякая такая штука. Джо спешил, ему нужно было как можно скорее припрятать грузовики, но он не сказал об этом Лео. Он мог поставить их на хранение в любой гараж по таксе, без надбавки к цене, но он не сказал об этом Тэккеру. Джо решил устроить выгодное дельце для Лео. Он сказал брату: - Я выговорил для тебя надбавку в два, даже два с половиной доллара. - Два с половиной доллара на каждую машину? - Да нет, оптом. То есть на все. Одним словом, двести пятьдесят долларов. А кроме того, только это между нами, ты будешь считать не за хранение, а за постой. Это я выторговал у Тэккера для тебя, - как-никак, а ты мой брат. Лео не спешил заключать сделку. Ему хотелось немножко поболтать. Он спросил Джо о жене и дочке, и Джо сказал, что они уехали во Францию. - Погостить? - Да нет, не погостить. - То есть как это? - воскликнул Лео. - Да так. Мы с Фанетт, в сущности, никогда не ладили, ну вот она и вернулась домой. Давай-ка сначала о деле. Как насчет грузовиков - по рукам, что ли? - Они что - бутлегерские? - Ну да, если тебе это непременно нужно знать. Но это дело чистое, ни пива, ни чего другого не будет. Просто грузовики. - Не люблю я иметь дело с этим народом. - Ты будешь иметь дело только со мной. Лео не ответил, и Джо встал. - Ты будешь иметь дело только со мной - больше ни с кем, - повторил он. Он постоял с минуту, нервно переминаясь с ноги на ногу, потом щелкнул пальцами. - Ну! Что же ты молчишь? - Сядь, - сказал Лео. - Уже лет семь или восемь, как от тебя ни слуху ни духу. Ты забегаешь ко мне в контору - "здравствуй и прощай!" Только тебя и видели. Я бы хотел узнать подробнее, что такое произошло у тебя с Фанни? - Да уж это теперь старая история. Она не могла привыкнуть к здешней жизни. И с девочкой не желала говорить иначе, как по-французски. - Что ж тут плохого? Красивый язык. - Ребенок, который живет в Америке, должен говорить, как американцы. Притом каждую свободную минуту она пиликала на своей проклятой скрипке. - А тут что плохого? Приятно послушать хорошую музыку. - Я женился на женщине, а не на скрипке. Хотел бы я, чтобы тебе кто-нибудь жужжал так в уши день-деньской. Все равно, как если бы в доме кто-то ревел без умолку с утра до ночи. Девчонка вечно хныкала, вечно пищала - просто невозможно было ее ничем унять, вся в мамашу. А стоило только ей заснуть, как Фанни хваталась за свою чертову скрипку. В конце концов Лео согласился поставить грузовики к себе в гараж, чтобы оказать услугу Джо. - Ну нет, это ты брось, - сказал Джо. - Это я оказываю тебе услугу. В любом гараже Нью-Йорка эта сделка обошлась бы мне дешевле, чем здесь. Лео снисходительно рассмеялся. У него чуть не сорвалось с языка: "Что ж, пора бы и тебе помочь мне немножко", - но он сдержался. Пока Лео чувствовал свое превосходство над Джо и даже немного жалел его, он мог проявлять великодушие к брату. - Ладно, - сказал он смеясь. - Пусть будет так. Это ты оказываешь мне услугу. Тэккер хотел поставить свои грузовики в чужой гараж, потому что его начал прижимать пивной синдикат, во главе которого стоял некто по имени "Большой Рэймонд". Когда у Тэккера бывали неприятности, его тактика заключалась в том, чтобы исчезнуть на время со сцены и устраивать свои дела из-за кулис. Но "рэймондовцы" знали об этом и только и ждали, когда Джо спрячет грузовики. Как только грузовики очутились в гараже Лео, рэймондовцы сообщили об этом блюстителям сухого закона, и те, чтобы оказать любезность Большому Рэймонду, с которым у них были дела, произвели обыск в гараже. Обыск был произведен весьма тщательно. Нашли несколько пинт виски под шоферскими сиденьями, гараж опечатали, Лео арестовали, и у него сняли отпечатки пальцев. Имя Лео попало в газеты. О нем писали как о брате известного Джо-Фазана, а одна из газет, проводившая кампанию против сухого закона и гангстеров, опубликовала так называемый "криминальный список" Джо. Об этой стороне своего прошлого Джо ни разу и словом не обмолвился. Джо привлекался к суду несколько раз - все это было еще до войны. В Иллинойсе он отсидел год за грабеж. После войны, в 1925 году, был арестован за вооруженное нападение, но дело прекратили из-за отсутствия улик. "Как это обычно бывает, когда в преступлении замешан член какой-нибудь крупной бандитской шайки, - писала газета, - свидетели обвинения уклонились от дачи показаний. Они не верили, что полиция захочет или сумеет их защитить, если они рискнут выступить на суде". Рэймондовцы ждали, что Джо появится на сцене, чтобы прийти на помощь своему брату. Но Джо знал, что они его стерегут и стоит ему высунуть нос, как это наведет их на след Тэккера. И он не подавал никаких признаков жизни. Лео пытался разыскать Джо. Но адвокат компании, которой принадлежали грузовики, заявил ему, что знать не знает никакого Джо, а в отеле, где жил Джо, Лео ответили, что он выехал, не оставив адреса. Сколько ни ломал себе голову Лео, он мог прийти только к одному-единственному решению: если его любезный братец попадется ему еще когда-нибудь в руки, он из него сделает отбивную, а требуху вывалит в поганое ведро, перемешает с помоями и зароет в яму, да, да, в выгребную яму, где гниет всякая дохлятина. Лео не за что было предавать суду, но в интересах Большого Рэймонда следствие затягивалось до бесконечности. Оно тянулось свыше полугода, после чего дело было прекращено, ибо Тэккер и Большой Рэймонд уже успели поладить между собой. А Лео тем временем лишился своего гаража, и там уже сидел другой съемщик. Через несколько дней после того, как дело было сдано в архив, Джо снова появился у Лео. Он прежде всего спросил о Сильвии и явно обрадовался, узнав, что она поехала в Бруклин навестить своего брата Гарри. Лео едва отвечал на вопросы Джо, а когда тот сказал, что очень сожалеет о случившемся, замолчал вовсе. Он сидел, точно одеревенелый, и в лице его не было ничего, кроме одеревенелости. Они сидели в столовой. Пиджак и жилет Джо расстегнул, но не снял. - Слушай, я вот зачем пришел, - сказал он наконец. - Никто, конечно, не виноват в том, что произошло, но все же мы с Тэккером решили - собственно это я заставил его, - решили как-нибудь возместить тебе убытки. - Нет уж, благодарю, - сказал Лео. Джо надул губы и забарабанил пальцами по столу, Он выдержал не одну рискованную стычку с Тэккером, прежде чем уломал его сделать Лео выгодное предложение. - Брось ты это, лучше будет, - сказал он брату. - Я не нуждаюсь в твоих советах. - Лео проговорил это все тем же ровным тоном, но голос у него дрогнул. - Скажу тебе прямо, - между нами все кончено. Довольно ты высосал из меня крови за мою жизнь, теперь ты и все твои махинации совершенно меня не касаются. Я с этим покончил раз и навсегда. Джо нахмурился. Он рисковал своим положением у Тэккера, стараясь добиться чего-нибудь для Лео. Тэккер не видел оснований заботиться о человеке, который вошел с ним в честную сделку, был честно вознагражден за свои услуги и потерпел убытки по не зависящим от Тэккера обстоятельствам. Джо и сам считал, что у Тэккера нет никаких оснований заботиться о Лео, и все же он долго спорил, горячился, просил, угрожал, пока, наконец, Тэккер не уступил, главным образом потому, что Джо был ему нужен. Тэккер был не такой человек, чтобы делать кому-нибудь добро, если это не сулило ему никакой выгоды. - Я тебя не понимаю, - сказал Джо. Он продолжал нервно барабанить пальцами по столу. Это приносило ему какое-то облегчение, давало выход чувству вины и стыда, превращавшемуся в страх. - Ты же знал, в чем дело. Я ничего от тебя не скрыл. - Ладно! Давай лучше не говорить об этом. - Лео прижал руку к груди. - У меня сердце переворачивается, как только вспомню, - прибавил он. - Мы не виноваты. - Хорошо. Согласен. Я виноват. Если это все, что тебя беспокоит, поговорим о чем-нибудь другом. Есть у тебя письма от жены? Что она пишет? - Я выдержал черт знает какой бой, чтобы урвать для тебя это дельце. Стекольное производство, бутылочный завод в Канаде. Миллион долларов валового доходу, и ты будешь хозяином. Дело вполне законное, абсолютно, по всем статьям. Вот ни на столько чего-нибудь такого. - Джо сложил два пальца и поднял их вверх. - Будешь делать бутылки в Канаде - вот и все! - воскликнул он. - К чему ты все это говоришь? - Ты можешь, по крайней мере, выслушать, о чем идет речь? - Нет, - Лео покачал головой. - Скажу тебе откровенно, я не из того теста выпечен. Я люблю заниматься таким делом, чтобы не нужно было прятаться под кровать. - О, господи Иисусе! Что ты болтаешь? Лео встал. - Где твое пальто? - спросил он. Его голос звучал неестественно ровно. - Ты прости, но ничего не поделаешь. Я не хочу говорить об этом. Мне вредно волноваться, у меня повышенное кровяное давление. Он прошел в переднюю и снял с вешалки пальто и шляпу Джо. Когда он вернулся в столовую, Джо стоял у стола и застегивал жилетку. Лицо у него было красно и хмуро; капли пота выступили между жидкими прядями волос на облысевшей голове. - Я привык так зарабатывать свой хлеб, чтобы не дрожать при этом от страха, - сказал Лео. - Ты уже сделал это однажды, - сказал Джо, указывая на пальто. - У тебя, как видно, вошло в привычку выставлять брата за дверь? - Мне, милый мой, не до шуток. Ты мне недешево обходишься, не забывай этого. Твоя табачная лавка стоила мне тысячу триста долларов, а пока что я получил с тебя только пятьсот. Джо давно уже позабыл об этом долге. - Почему ты не напомнил мне! - воскликнул он. - Я пришлю тебе чек, как только приду в контору. - Благодарю, буду весьма признателен. - Лео чопорно поклонился. Вдруг его прорвало. - Почему не напомнил? Ну еще бы! Конечно! - крикнул он. - Напомнить тебе! Когда это? Когда ты и твой дружок, его превосходительство мистер бандит Тэккер, отняли у меня гараж и сбежали, как крысы? Двадцать тысяч долларов вложил я в это дело! Может быть, ты пришлешь мне чек и на эту сумму, а заодно и на мои скромные личные расходы, которые мне теперь нечем оплачивать? - Да за этим же я сюда и пришел. Ты просишь хлеба, а я принес тебе пирожное. Это хорошее дело, Лео, выгодное. Ты только выслушай меня. Но Лео не хотел его слушать. Он не хотел иметь никаких дел со своим братом - ни законных, ни противозаконных. Если он на это пойдет, он утратит свою власть над Джо и над самим собой. Их отношения станут такими же, какими были в детстве, до смерти матери. - Нет, спасибо, - сказал он. - Вот твоя шляпа и пальто. - Он кинул их на стул перед Джо. Джо не спеша надел шляпу. Он низко надвинул ее на лоб и проверил, опущены ли поля. Пальто он перекинул через руку. - Не знаю, - сказал он, и лицо у него было угрюмое и растерянное. - Всюду и везде братья как-то ладят друг с другом. А где братья заодно, они черт те чего могут добиться. Куда ни погляди, везде так. Что такое фирма Дюпон? Или Гимбелс? Да вообще всякая крупная фирма? Братья, отцы с сыновьями, двоюродные братья даже - в общем, одна семья, и все работают вместе. А у нас что? Ты только одно и знаешь - выставлять своего брата за дверь. - Надеюсь, что в другой раз, когда я вас снова увижу, мосье Дюпон, - лет через двадцать, - я буду более гостеприимен, - сказал Лео. Так события, одно за другим, накапливались в жизни Лео, накладывали на него свое бремя и в конце концов заставили его согнуться под властью Самсона. Это не было случайностью. Филистимляне всегда найдут своего Самсона. Возможность совершить преступление не есть случайность, потому что возможность эта не кажется возможностью тому, кто ее не ищет. Точно так же и необходимость совершить преступление не есть случайность. И возможность и необходимость неизбежно должны появиться, ибо это есть завершение всего предыдущего. 3 Сильвия услышала, как Лео отпирает ключом входную дверь; был уже вечер - в этот день лотерея Лео была пущена в ход. Сильвия быстро прошла из кухни в переднюю и остановилась, поджидая мужа. - Промочил ноги? - спросила она. От дождя пальто Лео серебрилось, а шляпа стала пятнистой. Лео взглянул на свои ботинки. Они промокли насквозь. Он вспомнил, что дождь лил целый день и что он с самого утра ходил под дождем из одного места в другое. - С чего бы это им промокнуть? - сказал он. - Они же целый день пролежали в постели. Сильвия не улыбнулась. Она ничего не знала о лотерее, но уже начала подозревать, что муж втянулся в какую-то азартную игру. - Твои шлепанцы греются под плитой, - сказала сна. - Мои шлепанцы? Может быть, я сегодня именинник, что за мной так ухаживают? - Просто я знала наперед, что ты придешь с мокрыми ногами, в последнее время ты... Лео отвел глаза. Он снял шляпу и пальто и убрал в шкаф. - С каких это пор мокрые ноги стали у нас таким событием? - спросил он, стоя лицом к шкафу. - Разве только, - он отвернулся от шкафа и продолжал нервно усмехаясь, - разве только у кого-то что-то на уме. - Твои мокрые ноги у меня на уме. Схватишь ты простуду, вот что. - Сильвия резко повернулась и ушла на кухню. - Это очень мило с твоей стороны, очень мило, - крикнул он ей вслед, - что ты ухаживаешь за мной, как за именинником. Лео медленно прошел через переднюю в спальню и начал устало стаскивать ботинки и носки. У него были маленькие ноги. От холода они стали совсем белые и скользкие, как ледышки. Он плотно поставил их на теплый шершавый ковер и долго сидел, глядя на свои голые ступни. Он знал теперь, что Сильвия что-то подозревает и что ему придется рассказать ей все. Он и сам не понимал, почему не сказал ей раньше. "Да нечего было говорить-то, - подумал он. - Сегодня только первый день". Утомительный день. И вся неделя была утомительная. И даже все десять дней. Лео все время чувствовал себя утомленным с того самого дня, когда Самсон Кэнди впервые пришел к нему со своим предложением. Все было так непривычно, и он так волновался из-за каждой мелочи и расстраивался, и столько было всякого народу, и со всеми нужно было говорить, спорить, торговаться; нужно было распоряжаться этими людьми, заботиться о них, наблюдать за ними, обманывать их... сотни и сотни людей! И деньги - поток денег, беспрерывно притекающий и утекающий, притекающий кровью и утекающий потом. И номера. Кто бы мог подумать, что три цифры, нацарапанные на клочке бумаги, могут выжать из глаз человека слезы, едкие, как уксус? Да, слезы. Он плакал, пока не узнал, что номер, на который пал выигрыш в первый день лотереи, не так уже плох, как ему показалось, по правде говоря, даже очень удачен, хотя его и уверяли, что это самый обычный оборот, даже чуть ниже среднего. В этот день Лео получил чистого доходу свыше 800 долларов. И это после того, как он отложил 150 долларов на судебные издержки, ибо ему сказали, что за год у него уйдет не меньше 40000 долларов на гонорар адвокатам, на выкуп на поруки, на штрафы за сборщиков, если они попадут в лапы полиции. Цифра эта была взята из практики и являлась определенным стандартом. Лотерейный бизнес, как и всякий другой, был стандартизован от начала до конца. Игроки, сборщики, контролеры, конторские работники и сами держатели лотерей - все отвечало стандарту. Аресты сборщиков были стандартны. Гонорары адвокатам, взносы при взятии на поруки, штрафы, наложенные судом, даже сделки с полицией - все было стандартизовано. Полиция стоила Лео 100 долларов в неделю: 50 долларов начальнику районной сыскной полиции капитану Миллетти и 50 долларов капитану полицейской службы Лекку. Выплата этих сумм означала,