аком случае постараюсь не слишком обременять вас, фру Нильсен.
-- Рея,-- сказала она.-- Все зовут меня Рея.
-- Если не ошибаюсь, этот дом принадлежит вам?
-- Мне. Получила в наследство несколько лет назад. Но для полиции здесь
нет ничего интересного. Ни торговцев наркотиками, ни игорных притонов, даже
воров и проституток нет
Перевела дух и продолжала:
-- Разве что немного подрывной деятельности ведется. Крамольные мысли.
Но ведь вы не из политической полиции.
-- Вы в этом уверены?
Она вдруг рассмеялась -- от души, заразительно.
-- Я не совсем дура.
"Да уж, это верно",-- сказал себе Мартин Бек.
-- Вы правы,-- продолжал он вслух.-- Я занимаюсь по большей части
насильственными преступлениями. Преднамеренные и непреднамеренные убийства.
-- Чего нет, того нет. За последние три года даже ни одной драки не
было. Правда, зимой кто-то взломал дверь на чердак и утащил разный хлам.
Пришлось обратиться в полицию, страховые компании этого требуют. Из полиции
никто не пришел -- им некогда было,-- но страховку я получила. Главное --
формальность соблюсти.
Она почесала затылок:
-- Ну, так что тебе надо?
-- Потолковать об одном из жильцов.
-- Из моих жильцов?
Она нахмурилась. В интонации, с которой было произнесено слово "моих",
сквозило удивление и беспокойство.
-- Из бывших жильцов,-- пояснил он.
-- В этом году только один переехал.
-- Свярд.
-- Правильно, жил у меня один по фамилии Свярд. Переехал весной А что с
ним?
-- Умер.
-- Его убили?
-- Застрелили.
-- Кто?
-- Возможно, самоубийство. Но мы в этом не уверены.
-- Послушай, а нельзя нам разговаривать как-нибудь попроще?
-- Пожалуйста. Что вы подразумеваете? Чтобы я тоже перешел на "ты"?
Она пожала плечами:
-- Терпеть не могу официальный тон, тоска смертная. Нет, конечно, я
могу быть весьма корректной, если необходимо. А могу и пококетничать --
принарядиться, накрасить губы, подвести глаза.
Мартин Бек слегка растерялся.
-- Чаю хочешь? -- вдруг предложила она.-- Отличная штука -- чай
Он был не прочь, однако ответил:
-- Зачем же столько хлопот, не надо.
-- Пустяки,-- возразила она.-- Вздор. Погоди малость, я и поесть
что-нибудь придумаю. Горячий бутерброд будет очень кстати.
От ее слов у него сразу разыгрался аппетит. Она продолжала говорить,
предваряя его отказ.
-- От силы десять минут. Я постоянно что-нибудь стряпаю. Это так
просто. И даже полезно. Почему не доставить себе удовольствие. Когда на душе
совсем погано, приготовь что-нибудь вкусненькое. Вскипячу чайник, хлеба
поджарю, а там можно и потолковать.
Мартин Бек понял, что отказываться бесполезно. Видно, эта маленькая
женщина не лишена упрямства и силы воли, умеет на своем настоять.
-- Спасибо,-- покорно произнес он.
Она уже действовала. С шумом, с грохотом, но толково и быстро.
Мартин Бек никогда еще не видел такой сноровки, во всяком случае в
Швеции.
Семь минут ушло у нее на то, чтобы приготовить чай и шесть ломтей
поджаренного хлеба с тертым сыром и кружками помидора. Пока она молча
трудилась, Мартин Бек пытался сообразить, сколько же ей все-таки лет.
Садясь напротив него, она сказала:
-- Тридцать семь. Хотя большинство находят меня моложе.
Мартин Бек оторопел.
-- Как ты угадала?..
-- А что, ведь верно угадала? -- перебила она.-- Ешь.
Бутерброды были очень вкусные.
-- Я вечно голодная,-- объяснила Рея.-- Ем десять, а то и двенадцать
раз в день.
-- Обычно у людей, которые едят десять, а то и двенадцать раз в день,
возникают проблемы с весом...
-- И ни капельки не толстею,-- сказала она.-- А хоть бы и потолстела.
Плюс-минус несколько килограммов ничего не меняют. Во всяком случае, я не
меняюсь. Правда, если не поем, огрызаться начинаю.
Она живо управилась с тремя бутербродами. Мартин Бек съел один, подумал
и взял второй.
-- Похоже, у тебя есть что сказать о Свярде,-- сказал он.
-- Пожалуй...
Они понимали друг друга с полуслова. И почему-то это их не удивляло.
-- У него был какой-нибудь заскок?
-- Вот именно,-- подтвердила Рея,-- с причудами мужчина, большой
оригинал. Я никак его не могла раскусить и была только рада, когда он
переехал. Что же с ним все-таки приключилось?
-- Его нашли в его квартире восемнадцатого июня. Минимум полтора месяца
пролежал мертвый, а то и больше. Вероятно, два.
Она поежилась.
-- Кошмар. Пожалуйста, не надо подробностей. Я слишком впечатлительна,
чтобы всякие ужасы слушать. Потом еще приснится...
Он хотел сказать, что она может быть спокойна на этот счет, но понял,
что в этом нет надобности.
Тем более что она уже продолжала:
-- Одно могу сказать тебе точно.
-- Что именно?
-- В моем доме ничего подобного не случилось бы.
-- Это почему же?
-- Потому что я бы этого не допустила.
Она подперла ладонью подбородок, так что нос оказался между средним и
указательным пальцами. У нее был довольно крупный нос, руки крепкие, ногти
острижены. Глаза строго смотрели на Мартина Бека.
Вдруг она поднялась и подошла к полке. Покопалась, отыскала спички,
сигареты и закурила, глубоко затягиваясь.
Потом потушила сигарету, съела еще один бутерброд и понурила голову,
положив локти на колени. Наконец подняла взгляд на Мартина Бека.
-- Может быть, я не упасла бы его от смерти, но во всяком случае, он не
пролежал бы так два месяца. И двух дней не пролежал бы.
"Да уж наверно",-- сказал себе Мартин Бек.
-- Квартиросдатчики в этой стране,-- продолжала Рея,-- последняя
сволочь. Что поделаешь, строй поощряет эксплуатацию.
Мартин Бек прикусил нижнюю губу. Он ни с кем не делился своими
политическими взглядами и вообще избегал разговоров с политической окраской.
-- Что, не надо о политике? -- спросила она.-- Ладно, не будем ее
трогать. Но так уж вышло, что я сама оказалась в числе квартиросдатчиков.
Чистая случайность -- наследство... Кстати, дом совсем неплохой, но, когда я
сюда переехала, жуть что было, крысиная нора. Мой дорогой родитель за
последние десять лет, наверно, ни одной перегоревшей лампочки не сменил, ни
одного стекла не вставил. Сам-то он жил в другом конце города и только об
одном заботился: собирать квартирную плату да вышибать жильцов, которые не
могли заплатить вовремя. Потом превратил квартиры в общежития для
иностранных рабочих и вообще тех, кому некуда деться. И драл с них
втридорога, благо у них не было выбора. Таких сквалыг в городе хватает.
Кто-то отворил наружную дверь и вошел, но Рея никак не реагировала.
В дверях кухни появилась девушка в рабочем халате, с узелком в руке.
-- Привет,-- поздоровалась она.-- Можно, я попользуюсь стиральной
машиной?
-- Конечно.
Девушка не обращала внимания на Мартина Бека, но Рея сказала:
-- Вы ведь не знакомы? Напомни, как тебя зовут.
Мартин Бек встал и подал девушке руку.
-- Мартин,-- сказал он.
-- Ингела,-- ответила она.
-- Ингела только что въехала,-- объяснила Рея.-- В ту самую квартиру,
где Свярд жил.
Она повернулась к девушке с узелком:
-- Как тебе квартира, нравится?
-- Здорово. Только уборная опять барахлит.
-- Чтоб ее! Завтра утром позвоню водопроводчику.
-- А так все в полном порядке. Да, знаешь...
-- Что?
-- У меня стирального порошка нет.
-- Возьми за ванной.
-- И денег ни гроша.
-- Ничего. Возьми на полкроны, потом отработаешь -- скажем, запрешь
подъезд на ночь.
-- Спасибо.
Девушка вышла; Рея закурила новую сигарету.
-- Да, вот тебе один ребус... Квартира хорошая, я ее ремонтировала два
года назад. Свярд платил всего восемьдесят крон в месяц. И все-таки
переехал.
-- Почему?
-- Не знаю.
-- Поругались?
-- Что ты. Я с жильцами не ругаюсь. А зачем ругаться? Конечно, у
каждого своя блажь. Но это только занятно.
Мартин Бек промолчал. Он отдыхал душой. К тому же чувствовал, что
наводящие вопросы просто не нужны.
-- А самое странное с этим Свярдом -- четыре замка поставил. И это в
таком доме, где люди запираются только в тех случаях, когда не хотят, чтобы
их беспокоили. А как собрался переезжать, отвинтил все замки, цепочки,
задвижки и взял с собой. Надежно был защищен -- не хуже нынешних девочек.
-- Это ты в переносном смысле?
-- Ясное дело. Столпы нашего общества негодуют по поводу того, что
подростки, особенно девчонки, начинают половую жизнь с тринадцати лет.
Дурачье. От возраста никуда не уйдешь, а со всеми нынешними пилюлями и
спиралями девчонкам ничто не грозит. Стало быть, им нечего опасаться. А как
я в свое время дрожала -- вдруг попадусь! Постой, о чем мы говорили?
Мартин Бек рассмеялся.
И сам удивился, но факт оставался фактом: он смеялся.
-- Мы говорили о дверях Свярда.
-- Ну да. А ты, оказывается, умеешь смеяться. Вот уж не ожидала. Я
думала, ты давно разучился.
-- Может, я сегодня просто не в духе.
Неудачная реплика, он понял это по ее лицу.
Она ведь не ошиблась. И знает это, и глупо темнить.
Он поспешил загладить свой промах:
-- Извини.
-- Правда, я только в шестнадцать лет влюбилась по-настоящему. Но в
наше время все было иначе. Тогда ведь как говорили: дескать, ни к чему нищих
плодить. Или это еще раньше говорили? Теперь людей другое пугает --
неуверенность в завтрашнем дне... Где-то серьезная промашка допущена.
Она смяла сигарету и деловито заметила:
-- Я слишком много говорю, кошмар. Вечная история. И это только один из
моих недостатков. Хотя пороком это не назовешь... А как, по-твоему, это
серьезный порок, если человек любит поговорить?
Он отрицательно покачал головой.
Рея поскребла затылок и продолжала:
-- А что, Свярд так и не расстался со своими замками?
-- Нет.
Она тряхнула головой и сбросила сабо. Уперлась пятками в пол и свела
вместе большие пальцы.
-- Чего не понимаю, того не понимаю. Или это у него мания такая была?
Иногда я даже беспокоиться начинала. У меня ведь ко всем дверям запасные
ключи. В доме много стариков. Вдруг кто-то из них заболеет, надо помочь. Как
без ключа в квартиру попадешь? Но ведь никакой ключ не поможет, когда
человек вот так забаррикадируется. А Свярд был уже в летах...
В ванной что-то загудело, и Рея крикнула:
-- Тебе помочь, Ингела?
-- Да... если можно.
Она вышла, через минуту вернулась и сообщила:
-- Теперь все в порядке. Кстати, о возрасте: ведь мы с тобой почти
ровесники?
Мартин Бек улыбнулся. Он привык к тому, что никто не давал ему
пятидесяти лет, от силы -- сорок пять.
-- Правда, стариком я Свярда не назвала бы,-- продолжала Рея,-- но со
здоровьем у него не ладилось. Что-то серьезное было, он считал, что ему
недолго жить осталось. Как раз перед тем, как переехать, ложился на
исследование. Что ему там сказали, не знаю. В онкологической клинике лежал,
а это, насколько я понимаю, ничего доброго не сулит.
Мартин Бек навострил уши: важная новость! Но тут опять хлопнула
наружная дверь, и кто-то громко позвал:
-- Рея!
-- Здесь я. На кухне.
Вошел мужчина. Увидев Мартина Бека, он остановился, но она живо
пододвинула ему ногой стул:
-- Садись.
Мужчина был молодой, лет двадцати пяти, рост средний, телосложение
обычное. Овальное лицо, русые волосы, серые глаза, ровные зубы. Одет в
клетчатую рубашку, вельветовые брюки и сандалии. В руке он держал бутылку
красного вина.
-- Вот, захватил по дороге.
-- А я-то думала сегодня одним чаем обойтись,-- сказала Рея.-- Ладно.
Доставай бокалы. Ставь четыре -- Ингела стирает в ванной.
Она нагнулась, поскребла ногтями щиколотку, потом сказала:
-- Бутылка на четверых -- маловато будет. Ничего, у меня кое-что
припасено. Возьми одну в шкафчике, с левой стороны. Штопор лежит в верхнем
ящике, слева от раковины.
Мужчина выполнил ее указания. Он явно привык подчиняться. Когда он
снова сел. Рея представила:
-- Надо думать, вы раньше не встречались? Мартин... Кент.
-- Привет,-- сказал Кент.
-- Привет,-- отозвался Мартин Бек.
Они обменялись рукопожатием.
Рея наполнила бокалы и крикнула:
-- Ингела, как управишься, тебя тут вино ждет! -- Потом озабоченно
посмотрела на парня в клетчатой рубашке: -- Какой-то ты кислый сегодня. В
чем дело? Опять неудача?
Кент глотнул вина и спрятал лицо в ладонях.
-- Рея, куда мне податься?
-- Все еще без работы?
-- И никакого просвета. Для чего я диплом получал, если мест свободных
нет? Нет и, похоже, не будет.
Он потянулся к ней, хотел взять ее за руку, но она недовольно
отодвинулась.
-- Сегодня мне пришла в голову отчаянная мысль,-- продолжал он.-- Хочу
знать твое мнение.
-- Давай, выкладывай свою мысль.
-- Поступать в полицейское училище. Они всех берут, им не хватает
людей. С моим образованием я вполне могу рассчитывать на продвижение, как
только научусь бить по морде лиходеев.
-- Тебе что, не терпится людей избивать?
-- Будто ты не знаешь. Но ведь я могу сделать что-то полезное... Важно
освоиться, а там можно попытаться изменить порядки.
-- Между прочим, полиция меньше всего с лиходеями воюет,-- заметила
Рея.-- А как ты думаешь кормить Стину и детей, пока будешь учиться?
-- Можно взять ссуду. Я вчера узнавал, когда брал бланки для
поступления. Вот, посмотри и скажи свое мнение. Ты во всем разбираешься.
Он вынул из заднего кармана несколько сложенных бланков и проспект и
положил на стол.
-- Или ты считаешь, что это безрассудная затея?
-- Да уж... К тому же вряд ли полиции нужны думающие люди, которые
собираются перестраивать ее изнутри. А как у тебя анкета? С точки зрения
политики?
-- Я состоял одно время в "Кларте"[7], больше ничего не
было. А в училище теперь всех принимают, кроме явных коммунистов.
Она задумалась, потом глотнула вина и пожала плечами.
-- Что ж, попробуй... Вроде бы несуразная идея, а на деле может
оказаться интересно.
-- Меня ведь что беспокоит...
Он чокнулся с Мартином Беком, который пока предпочитал соблюдать
умеренность.
-- Ну, что тебя беспокоит? -- Голос Реи выдавал ее недовольство.
-- Выдержу ли я, вот в чем вопрос. Служба-то какая...
Рея лукаво посмотрела на Мартина Бека; хмурое выражение на ее лице
сменилось улыбкой.
-- А ты спроси Мартина. Он у нас спец.
Парень недоверчиво поглядел на Мартина Бека.
-- Ты правда смыслишь в этом деле?
-- Немного. И могу подтвердить, что полиции позарез нужны хорошие люди.
И в проспекте правильно сказано, что служба многогранная, можно
специализироваться в разных областях. Если человек, например, увлекается
вертолетами, или механизмами, или организационными проблемами, или
лошадьми...
Рея хлопнула ладонью по столу так, что бокалы подпрыгнули.
-- Хватит чушь городить,-- сердито сказала она.-- Отвечай честно, черт
дери.
К своему собственному удивлению, Мартин Бек ответил:
-- Если вы согласны повседневно общаться с болванами и чтобы вами
помыкали спесивцы, карьеристы или просто идиоты, можно выдержать несколько
лет. Главное, не иметь собственного мнения ни по каким вопросам. А потом...
потом, глядишь, и сам таким станешь.
-- Да я вижу, ты не любишь полицию,-- разочарованно сказал Кент.-- Не
верится мне, что дело обстоит так плохо. О полиции многие предвзято судят. А
ты что скажешь, Рея?
Она рассмеялась -- громко, от души.
-- Попробуй,-- сказала она наконец.-- Сдается мне, будет из тебя
хороший полицейский. Тем более что кандидатов на это звание, судя по всему,
немного. Так что тебе успех обеспечен.
-- Ты поможешь мне бланки заполнить?
-- Давай ручку.
Мартин Бек достал ручку из внутреннего кармана пиджака.
Рея подперла рукой голову и принялась писать с сосредоточенным лицом.
-- Это будет черновик,-- объяснила она.-- Потом перепишешь на машинке.
Можешь моей воспользоваться.
Девушка по имени Ингела управилась со стиркой и присоединилась к ним.
Говорила она преимущественно о ценах на продукты, о том, как на упаковке
вчерашнего молока ставят завтрашнее число. Мартин Бек заключил, что она
работает в магазине самообслуживания.
Звякнул колокольчик, скрипнула наружная дверь, и кто-то зашаркал по
коридору. На кухню вошла пожилая женщина.
-- У меня что-то телевизор плохо показывает,-- пожаловалась она.
-- Если антенна виновата, я попрошу Эрикссона завтра проверить ее. Или
же придется сдать в починку. Что поделаешь, вон уже сколько служит. А мы
пока одолжим другой у моих друзей, у них есть лишний. Тоже не новый, правда.
Завтра договорюсь.
-- Я сегодня хлеб пекла, вот и вам булку принесла.
-- Спасибо, огромное спасибо. Вы не волнуйтесь, все будет в порядке с
телевизором.
Рея кончила писать (быстро управилась!), вернула Кенту бланки и снова
обратила пристальный взгляд на Мартина Бека.
-- Сам видишь, домовладелец обо всем должен заботиться. Именно должен,
да мало кому это по душе. Большинство ловчат, только и думают, на чем
выгадать. По-моему, это свинство, я стараюсь все сделать, чтобы жильцам было
уютно и чтобы они ладили между собой. Квартиры привела в порядок, а вот для
наружного ремонта денег нет. Повышать квартирную плату тоже не хочется. Но
ведь осень на носу, так что никуда не денешься. Хочешь, чтобы дом был в
порядке, не жалей труда. Ответственность надо чувствовать перед съемщиками.
У Мартина Бека было удивительно хорошо на душе. Ему не хотелось уходить
из этой кухни. К тому же его немного разморило от вина. Как-никак больше
года не брал в рот спиртного.
-- Постой,-- спохватилась она.-- Разговор-то у нас о Свярде!
-- У него были дома какие-нибудь ценности?
-- Какие там ценности... Два стула, стол, кровать, грязный коврик да
самая необходимая утварь -- вот и все его имущество. Одежда -- только что на
нем. Нет, замки эти явно от помешательства. Всех людей сторонился. Со мной,
правда, разговаривал, но только когда очень подпирало.
-- Такое впечатление, что он был совсем нищий.
Рея глубоко задумалась. Наполнила бокал вином, сделала глоток и наконец
ответила:
-- А вот в этом я не уверена. Болезненно скупой -- это да. Конечно,
квартплату он вносил вовремя, но каждый раз ворчал. Из-за восьмидесяти крон
в месяц! И насколько мне известно, в магазине брал только собачий корм. Нет,
вру -- кошачий. Не пил. Расходов у него не было никаких, так что вполне мог
бы иногда взять немного колбасы, пенсия позволяла. Конечно, многие старики
собачьим кормом обходятся, но у них, как правило, много уходит на квартиру,
да и запросов побольше, разрешают себе иногда побаловаться бутылочкой
десертного вина. Свярд себе даже приемника не завел. Я читала в курсе
психологии про людей, которые ели картофельную шелуху и носили старое
тряпье, а в матраце у них были зашиты сотни тысяч крон. Известный случай.
Изъян в психике, не помню только, как называется.
-- Но в матраце Свярда денег не было.
-- И он сменил квартиру. Не в его духе поступок. Ведь на новом месте,
наверно, приходилось больше платить. Да и на переезд деньги пошли. Нет, тут
что-то не так.
Мартин Бек допил вино. Как ни хочется посидеть еще с этими людьми, надо
уходить.
И есть над чем поразмыслить...
-- Ну ладно, я пошел. Спасибо. Всего доброго.
-- А я собиралась приготовить макароны с мясным соусом. Отличная штука,
когда сам делаешь соус. Оставайся?
-- Да нет, мне надо идти.
Рея проводила его до дверей, не надевая сабо. Проходя мимо детской, он
заглянул туда.
-- Ага,-- сказала она,-- детей нет дома, они за городом. Я разведена.
Помолчала и спросила:
-- Ты ведь тоже?..
-- Тоже.
Прощаясь, она сказала:
-- Ну пока, приходи еще. Днем я занята на летних курсах, а вечером,
после шести, всегда дома.
Выждала немного и добавила с лукавинкой во взгляде:
-- Потолкуем о Свярде.
Сверху по лестнице спускался толстяк в шлепанцах и неглаженых серых
брюках, с красно-желто-синим значком FNL[8] на рубашке.
-- Рея, лампочка на чердаке перегорела,-- сообщил он.
-- Возьми новую в чулане,-- ответила она.-- Семьдесят пять свечей
достаточно.
И снова обратилась к Мартину Беку:
-- Тебе ведь не хочется уходить, оставайся.
-- Нет, пойду. Спасибо за чай, за бутерброды, за вино.
По ее лицу было видно, что она не прочь настоять на своем. Удержать его
хотя бы при помощи макарон.
Однако она передумала.
-- Ну ладно, привет.
-- Привет.
Никто из них не сказал "до свиданья".
Пока он шагал к своему дому, стемнело.
Он думал о Свярде.
Он думал о Рее.
И хотя он этого по-настоящему еще не осознал, на душе у него было
хорошо. Так хорошо, как давно уже не было.
XXII
За письменным столом Гюнвальда Ларссона друг против друга сидели двое
-- хозяин стола и Колльберг. У обоих был задумчивый вид.
На календаре по-прежнему четверг, шестое июля, они только что покинули
кабинет Бульдозера Ульссона, предоставив начальнику спецгруппы в одиночестве
мечтать о счастливом дне, когда он наконец посадит за решетку Вернера Руса.
-- Не пойму я этого Бульдозера,-- сказал Гюнвальд Ларссон.-- Неужели он
и впрямь думает отпустить Мауритсона?
Колльберг пожал плечами:
-- Похоже на то.
-- Хоть бы слежку организовал, честное слово,-- продолжал Гюнвальд
Ларссон.-- Прямой смысл... Или, по-твоему, у Бульдозера припасена
какая-нибудь другая гениальная идея?
Колльберг в раздумье покачал головой:
-- Нет, по-моему, тут вот что: Бульдозер решил пожертвовать тем, что
ему может дать слежка за Мауритсоном, в расчете на что-то более важное.
- Например? -- Гюнвальд Ларссон нахмурил брови.-- Разве Бульдозеру не
важнее всего накрыть эту шайку?
-- Это верно. Но ты задумывался над тем, что никто из нас не
располагает такими надежными источниками информации, как Бульдозер? Он знает
кучу воров и бандитов, и они ему всецело доверяют, потому что он их никогда
не подводит, всегда держит слово. Они ему верят, знают, что понапрасну он не
станет ничего обещать. Осведомители -- главная опора Бульдозера.
-- По-твоему, ему не будет ни доверия, ни надежной информации, как
только они проведают, что он устроил слежку за стукачом?
-- Вот именно,-- ответил Колльберг.
-- Все равно, я считаю, что упускать такой шанс -- глупее глупого,--
сказал Гюнвальд Ларссон.-- Если незаметно проследить, куда направится
Мауритсон, и выяснить, что у него на уме, Бульдозеру это не повредит.
Он вопросительно посмотрел на Колльберга.
-- Ладно,-- отозвался тот.-- Я и сам не прочь разузнать, что собирается
предпринять господин Трезор Мауритсон. Кстати, Трезор -- это имя, или у него
двойная фамилия?
-- Собачья кличка,-- объяснил Гюнвальд Ларссон.-- Может, он иногда под
видом собаки орудует? Но нам надо поторапливаться, его могут отпустить с
минуты на минуту. Кто начинает?
Колльберг посмотрел на свои новые часы, такие же, как те, которые
побывали в стиральной машине. Он уже часа два не ел и успел проголодаться. В
какой-то книжке он прочел, что одно из правил диеты для тучных -- есть
понемногу, но часто, и усердно выполнял вторую половину этого правила.
-- Начни ты,-- предложил он.--А я буду у телефона, как только тебе
понадобится помощь или смена -- звони. Да, возьми лучше мою машину, она не
такая приметная, как твоя.
Он отдал Гюнвальду Ларссону ключи.
- Идет.-- Гюнвальд Ларссон встал и застегнул пиджак.
В дверях он обернулся:
-- Если Бульдозер будет меня искать, придумай что-нибудь. Привет, жди
звонка.
Колльберг выдержал еще две минуты, потом спустился в столовую, чтобы
расправиться с очередным "диетическим" блюдом.
Гюнвальду Ларссону не пришлось долго ждать. Через несколько минут на
крыльце появился Мауритсон. Подумав немного, он взял курс на Агнегатан.
Свернул направо, дошел до Хантверкаргатан и повернул налево. У автобусной
остановки на площади Кунгсхольмсторг остановился. Гюнвальд Ларссон притаился
в подъезде неподалеку.
Он отлично понимал, что перед ним -- нелегкая задача. При его росте и
массе даже в толпе трудно оставаться незамеченным, а ведь Мауритсон узнает
его с первого взгляда. Так что ехать с ним в одном автобусе нельзя, сразу
увидит. На стоянке такси через улицу была одна свободная машина. ТОЛЬКО бы
ее увели у него из-под носа! Гюнвальд Ларссон решил обойтись без машины
Колльберга.
Подошел шестьдесят второй автобус, и Мауритсон сел в него.
Гюнвальд Ларссон дал автобусу отойти подальше, чтобы Мауритсон не
увидел его из окна, и поспешил к такси.
За рулем сидела молодая женщина с копной светлых волос и живыми карими
глазами. Гюнвальд Ларссон показал свое удостоверение и попросил ее следовать
за автобусом.
-- Как интересно! -- загорелась она -- Наверно, за каким-нибудь опасным
гангстером гонитесь?
Гюнвальд Ларссон промолчал.
-- Понимаю, секрет. Не беспокойтесь, я умею держать язык за зубами.
Но этого она как раз и не умела.
-- Поедем потише, чтобы не обгонять автобус на остановках,-- предложила
она тут же.
-- Вот именно,-- процедил Гюнвальд Ларссон.-- Только не сокращайте
интервал.
-- Ясно, чтобы он вас не заметил. Да вы опустите щиток от солнца, и
сверху вас никто не разглядит.
Гюнвальд Ларссон послушался. Она поглядела на него с видом заговорщика,
увидела перевязанную руку и воскликнула:
-- Ой, что это у вас? Наверно, с бандитами схватились?
Гюнвальд Ларссон только крякнул в ответ.
-- Да, полицейская служба опасная,-- не унималась она.-- Но зато и
жутко увлекательная! Я сама до того, как за руль сесть, собиралась в
полицейские пойти. Лучше всего -- в детективы, но муж был против.
Гюнвальд Ларссон молчал.
-- Да и на такси тоже бывает интересно. Вот как сейчас, например.
Гюнвальд Ларссон криво усмехнулся в ответ на ее сияющую улыбку.
Она старательно выдерживала нужную дистанцию до автобуса и вообще на
редкость хорошо вела машину, за это можно было простить ей болтливость.
Как ни отмалчивался Гюнвальд Ларссон, она успела наговориться всласть,
прежде чем Мауритсон наконец сошел с автобуса на Эрик-Дальбергегатан. Кроме
него, никто не вышел, и, пока Гюнвальд Ларссон искал деньги, кареглазая
блондинка с любопытством рассматривала Мауритсона.
-- Нисколько не похож на бандита,-- разочарованно произнесла она.
Получила деньги и быстро выписала квитанцию.-- Все равно, желаю удачи!
Машина медленно отъехала от тротуара, тем временем Мауритсон пересек
улицу и свернул на Армфельтсгатан. Как только он исчез за углом, Гюнвальд
Ларссон поспешил вдогонку и увидел, как Мауритсон входит в подъезд
неподалеку.
Подождав немного, Гюнвальд Ларссон вошел следом. Где-то щелкнул замок.
Он остановился перед доской с перечнем жильцов.
Фамилия "Мауритсон" сразу бросилась ему в глаза, и он удивленно поднял
брови. Так, значит, Филип Трезор Мауритсон живет здесь под своей настоящей
фамилией. А на допросах указывал адрес на Викергатан, где он известен как
Леннарт Хольм. Удобно устроился... В эту минуту заработал лифт, и Гюнвальд
Ларссон поспешил выйти из подъезда.
Переходить через улицу было рискованно -- еще увидит из окна,-- и
Гюнвальд Ларссон, прижимаясь к стене, вернулся на угол Эрик-Дальбергсгатан,
чтобы оттуда продолжать наблюдение.
Вскоре начал саднить порез под коленом. Но звонить Колльбергу было
рано, к тому же он не решался покинуть свой пост, чтобы не прозевать
Мауритсона.
Он протомился на углу не меньше сорока пяти минут, когда из подъезда
вдруг вышел Мауритсон и направился в его сторону. В последнюю секунду
Гюнвальд Ларссон отпрянул за угол и добежал, прихрамывая, до ближайшего
подъезда. Кажется, не заметил?..
Мауритсон прошел мимо него быстрыми шагами, глядя прямо перед собой. Он
был в другом костюме и нес в руке черный чемоданчик.
Гюнвальд Ларссон подождал и, когда он пересек Валхаллавеген, осторожно
двинулся следом, стараясь не отпускать его слишком далеко.
Мауритсон шел к площади Карлаплан. Дважды он нервно озирался; в первый
раз Гюнвальд Ларссон успел спрятаться за стоящим у тротуара фургоном, во
второй -- нырнул в подворотню.
Нетрудно было сообразить, что Мауритсон направляется к метро. На
перроне было мало людей, не так-то просто укрыться, но вроде бы все обошлось
благополучно. Мауритсон сел на поезд, идущий к центру, и Гюнвальд Ларссон
вскочил в следующий вагон.
У Хеторгет они вышли, и Мауритсон исчез в толпе.
Гюнвальд Ларссон весь перрон обрыскал -- Мауритсон как сквозь землю
провалился! И на лестницах не видно. Он поднялся на эскалаторе, обошел все
пять выходов -- пустой номер. В конце концов остановился перед витриной
подземного магазина, кляня себя за невнимательность. Неужели Мауритсон
все-таки заметил его? В таком случае ничто не мешало ему перебежать через
перрон и сесть на поезд, идущий в противоположную сторону.
Гюнвальд Ларссон мрачно посмотрел на итальянские замшевые туфли,
которые охотно приобрел бы, будь в магазине его размер; он уже справлялся
здесь несколько дней назад.
Только он повернулся, чтобы выйти из метро и сесть на автобус, идущий
на Кунгсхольмен, как в другом конце подземного зала показался Мауритсон. Он
направился к выходу на Свеавеген; к черному чемоданчику прибавился сверток с
нарядной розеткой. Гюнвальд Ларссон дал ему подняться по лестнице и двинулся
следом.
Дойдя по Свеавеген до авиационного агентства, Мауритсон вошел в
кассовый зал. Гюнвальд Ларссон продолжал наблюдение, укрывшись за товарным
фургоном на Лестмакаргатан.
Через большие окна было видно, как Мауритсон подошел к стойке и
обратился к высокой блондинке в синей форме.
Интересно, куда это он собрался? На юг, надо думать, к Средиземному
морю. А то и подальше, теперь многие в Африке отдыхают. Стокгольм его,
понятно, сейчас не устраивает -- как только Мальмстрем и Мурен смекнут, что
он их продал, ему несдобровать.
Мауритсон открыл чемоданчик, положил в него свой сверток -- конфеты,
что ли? -- получил билет и сунул его в карман пиджака.
Выйдя на улицу, он не спеша направился в сторону площади Сергеля.
Гюнвальд Ларссон проводил его взглядом и вошел в кассовый зал.
Девушка, которая обслуживала Мауритсона, искала что-то в картотеке.
-- Слушаю вас,-- обратилась она к Гюнвальду Ларссону, продолжая
перебирать карточки.
-- К вам сейчас подходил господин, мне нужно узнать, купил он билет? И
если купил -- куда?
-- Простите, но я не обязана отвечать на такие вопросы,-- сказала
блондинка.-- А зачем это вам?
Гюнвальд Ларссон положил на стойку свой документ. Девушка поглядела на
удостоверение, потом на Гюнвальда Ларссона и сказала:
-- Насколько я понимаю, вас интересует граф фон Бранденбург? Он взял
билет до Йенчепинга на самолет, который вылетает в 15.40. На аэродром,
вероятно, поедет на автобусе, он спрашивал расписание. Автобус отходит от
площади Сергеля без пяти три. А что, граф...
-- Спасибо, больше вопросов нет,-- сказал Гюнвальд Ларссон.-- Всего
доброго.
Идя к выходу, он соображал, с чего это Мауритсона вдруг потянуло в
Иенчепинг. Потом вспомнил его анкетные данные: ну конечно, ведь он там
родился, и там по-прежнему живет его мать.
Ясно, Мауритсон решил спрятаться у мамочки...
Гюнвальд Ларссон вышел на Свеавеген.
Он поглядел в сторону площади Сергеля -- вдали, наслаждаясь солнышком,
не спеша шагал Трезор Мауритсон Хольм фон Бранденбург.
Гюнвальд Ларссон взял курс в противоположную сторону. Ему нужен был
телефон-автомат, чтобы созвониться с Колльбергом.
Леннарт Колльберг явился на свидание с Гюнвальдом Ларссоном,
вооруженный всевозможными отмычками, чтобы открыть дверь квартиры на
Армфельтсгатан. Правда, не мешало бы, кроме того, запастись ордером на обыск
за подписью прокурора Ульссона. Однако их ничуть не тревожил тот факт, что
они нарушают порядок. Расчет был прост: если в квартире Мауритсона найдется
что-нибудь для Бульдозера, тот на радостях не станет придираться. А не
найдут ничего -- ему необязательно знать о нарушении.
И вообще, о каком порядке можно говорить на такой службе...
К этому времени Мауритсон уже должен был вылететь из Стокгольма на юг
-- правда, не в Африку, но все же достаточно далеко, чтобы они могли
работать без помех.
Все двери в этом доме были снабжены стандартными замками. Квартира
Мауритсона не представляла исключения, и Колльберг в несколько минут
справился с замком. Правда, дверь еще запиралась двумя цепочками и
задвижкой, но только изнутри. Очевидно, хозяин опасался гостей поназойливее,
чем простые побирушки и разносчики, от которых его ограждала строгая надпись
на эмалированной табличке, привинченной к дверному косяку.
Квартира состояла из трех комнат, кухни, прихожей, ванной и производила
шикарное впечатление Обстановка довольно дорогая, правда с налетом
безвкусицы.
Они вошли в гостиную. Прямо перед ними стояла стенка, отделанная под
благородное дерево: книжные полки, шкаф, встроенный секретер. Одну полку
занимали дешевые книжонки, на других стояли всякие безделушки -- сувениры,
фарфоровые фигурки, вазочки, блюдечки. На стенах висели олеографии и
репродукции, какие можно приобрести в третьеразрядных магазинчиках.
Мебель, гардины, ковры -- все это, несомненно, стоило немалых денег,
однако подбор был случайный, материал, цвет, узоры плохо сочетались.
В одном углу стоял небольшой бар. На него достаточно было взглянуть, не
надо даже принюхиваться к бутылкам за зеркальными дверцами, чтобы уже стало
дурно. Лицевая сторона обтянута материей с каким-то странным узором: на
черном фоне желтые, зеленые, розовые фигуры, не то инфузории, не то
сперматозоиды, увиденные в микроскоп. Тот же узор, только масштабом
поменьше, повторялся на пластике столика.
Подойдя к бару, Колльберг отворил дверцы. Початая бутылка "Парфе
д'Амур", остатки шведского десертного, нетронутая поллитровка пунша и
порожняя бутылка из-под джина "Бифитер". Он поежился, закрыл дверцы и прошел
в следующую комнату.
Судя по тому, что ее соединяла с гостиной открытая арка на двух
колоннах, она, вероятно, была задумана как маленькая столовая. Окно-фонарь
выходило на улицу. У стены стояло пианино, в углу -- приемник и
проигрыватель.
-- Прошу, музыкальный кабинет,-- взмахнул он рукой.
-- Что-то мне трудно представить себе, чтобы эта тварь сидела тут и
играла "Лунную сонату",-- сказал Гюнвальд Ларссон.
Он подошел к инструменту, поднял крышку и заглянул внутрь.
-- Во всяком случае, трупов здесь нет.
Когда общий осмотр закончился, Колльберг снял пиджак, и они взялись за
работу всерьез. Начали со спальни. Пока Гюнвальд Ларссон хозяйничал в
стенном шкафу, Колльберг изучал ящики письменного стола. Долго они трудились
молча, наконец Колльберг нарушил тишину:
-- Слышь, Гюнвальд.
Из шкафа донесся какой-то невнятный звук.
-- Слежка за Русом ничего не дала,-- продолжал Колльберг.-- Два часа
назад он вылетел с Арланды. Как раз перед моим уходом Бульдозеру позвонили и
доложили. Он жутко расстроился.
Гюнвальд Ларссон, кряхтя, высунул голову и сказал:
- Он бы поменьше загадывал да предвкушал победу, не приходилось бы так
часто расстраиваться. Впрочем, Бульдозер подолгу не унывает, сам знаешь. Ну
и как Рус провел дни своего отгула?
Он опять скрылся в гардеробе.
Колльберг задвинул нижний ящик стола и выпрямился.
-- Не оправдал он надежд Бульдозера, не навел его на Мальмстрема и
Мурена,-- ответил он.-- В первый вечер, это, значит, позавчера, ходил с
девой в кабак, потом они купались ночью нагишом.
-- Это я уже слышал. А дальше что было?
-- А дальше он пробыл у этой девы почти до вечера, потом поехал в город
и слонялся по улицам один, по видимости без определенной цели. Попозже
отправился в другой кабак, с другой девой, но в озере больше не купался, а
повез ее к себе в Мерсту. Сегодня утром подбросил ее на такси до Уденплан,
там они расстались. Потом опять шлялся один, зашел в несколько магазинов,
вернулся в Мерсту, переоделся и поехал на аэродром. Словом, ничего
захватывающего и, уж во всяком случае, ничего криминального.
-- А купание нагишом? А то, что Эк видел из кустов? Ему бы взять да
составить протокол о нарушении приличий.
Гюнвальд Ларссон выбрался из гардероба и затворил дверь.
-- Ничего,-- сообщил он.-- Если не считать кучи отвратительнейшего
тряпья. С этими словами он направился в ванную, а Колльберг тем временем
занялся зеленой тумбочкой, которая служила ночным столиком.
В двух верхних ящиках лежало всевозможное барахло: бумажные носовые
платки, запонки, пустые спичечные коробки, половина шоколадки, несколько
булавок, градусник, мятные таблетки, ресторанные счета и магазинные чеки,
мужская санитария, шариковые ручки, открытка из Щецина с текстом: "Водка,
женщины, постель -- что еще надо. Стиссе", сломанная зажигалка и тупая финка
без чехла.
Сверху на тумбочке валялась книжонка; на обложке ковбой -- ноги широко
расставлены, в каждой руке по дымящемуся револьверу. "Перестрелка в Черном
ущелье"...
Колльберг полистал книжку; из нее на пол выпала цветная фотография,
любительский снимок -- на лодочной пристани сидит молодая женщина в шортах и
белой тенниске. Темные волосы, заурядное лицо. На обороте вверху было
написано карандашом: "Мейя, 1969". Пониже -- синими чернилами и другим
почерком -- "Монита".
Он сунул фотографию обратно в книгу. Потом выдвинул нижний ящик -- он
был глубже двух других -- и позвал Гюнвальда Ларссона.
-- Нашел тоже место, где держать точило,-- сказал он.-- Или это вовсе
не точило, а какое-нибудь новейшее приспособление для массажа?
- Интересно, зачем оно ему понадобилось,-- произнес Гюнвальд Ларссон.--
Вот уж кто не похож на любителя деревянных поделок. А может, просто стащил
где-нибудь? Или получил в уплату за наркотики?
Он вернулся в ванную.
Через час с небольшим осмотр квартиры и мебели был завершен. Ничего
особенного они не нашли -- ни ловко спрятанных денег, ни уличительных писем,
ни оружия; самые сильнодействующие медикаменты -- таблетки от головной боли
да сельтерская вода.
Напоследок они осмотрели кухню, обшарили все ящики и шкафы. Холодильник
был включен и полон продуктов -- видимо, Мауритсон уехал ненадолго.
Измученного диетой, вечно голодного Колльберга больше всего смущал копченый
угорь, даже в животе забурчало. Но он совладал с собой и решительно
повернулся спиной к холодильнику с его соблазнами.
За кухонной дверью на крючке висело кольцо с двумя ключами.
-- От чердака,-- сказал Колльберг, показывая на них.
Гюнвальд Ларссон подошел, снял кольцо с крючка, осмотрел ключи и
добавил:
-- Или от подвала. Давай проверим.
К чердаку ключи не подошли. Тогда они спустились на лифте до первого
этажа и протопали по лестнице в подвал.
Большой ключ подошел к патентованному замку огнеупорной двери, за
которой начинался короткий проход с двумя дверьми по сторонам. Открыв
правую, они увидели выход шахты мусоропровода и подвешенный на каркасной
тележке большой мешок из желтого пластика. Около стены -- еще три тележки;
два мешка -- пустые, третий до краев наполнен мусором. В одном углу стоял
совок и веник.
Дверь напротив была заперта; за ней, судя по надписи, помещалась
домовая прачечная.
Проход упирался в длинный поперечный коридор, разделявший два ряда
нумерованных дверей с висячими замками всех родов.
Колльберг и Гюнвальд Ларссон довольно скоро нашли замок, к которому
подходил меньший ключ.
В чулане Мауритсона хранилось только два предмета -- старый пылесос без
шланга и большой чемодан. Гюнвальд Ларссон заглянул внутрь пылесоса.
-- Пусто,-- сообщил он.
-- Зато здесь не пусто, смотри,-- ответил Колльберг, который в это
время расковырял замочек чемодана.
Он под