рг. -- В полицейскую машину, -- ответил Ларсон. -- Упражняется. Кольберг взглянул на пустую машину и увидел, что обе мигалки и прожектор на крыше пробиты пулями. Они вышли из дома и, лепясь к стене, завернули за угол на Обсерваториенгатан. Людей поблизости не было. Они сбросили свои белые халаты прямо на тротуар. Над ними застрекотал вертолет. Но видеть его они не могли. Поднялся ветер, пронзительно холодный, несмотря на обманчивое сияние солнца. -- Ты узнал имена верхних жильцов? -- спросил Гунвальд Ларсон. Кольберг кивнул. -- Наверху есть две квартиры типа студий, но в одной сейчас никто не живет. -- А в другой? -- Какой-то Эриксон. Мужчина с дочерью, кажется. -- Так, так. Выводы: некто, умеющий хорошо стрелять, владеет автоматом, знает Кольберга и Гунвальда Ларсона, не любит полицейских, разбирается в лифтах и, возможно, носит фамилию Эриксон. События разворачивались быстро. Сирены завывали вблизи и вдали. -- Надо брать его с улицы, -- сказал Кольберг. Ларсон не был в этом убежден. -- Может, и так, -- сказал он. Если на Далагатан и поблизости почти не было людей, то тем больше скопилось их на Оденплан. Треугольная площадь буквально кишела черно-белыми машинами и полицейскими в форме, а эта демонстрация силы, как и следовало ожидать, собрала большую толпу зевак. Наскоро возведенные заграждения привели уличное движение в хаотический беспорядок, пробки возникали всюду, по всему старому городу, но здесь они выглядели особенно эффектно. Вся Оденгатан была забита стоящими машинами до самой Валхаллавеген, длинная вереница автобусов начала беспорядочно расползаться по площади, а пустые такси, стоявшие здесь с самого начала, никак не улучшали положения. Извозчики покинули свои экипажи и смешались с толпой полицейских и зевак. Никто ничего не понимал. А народ все прибывал, прибывал со всех сторон, но больше всего из метро. Множество полицейских на мотоциклах, две пожарные машины и вертолет автоинспекции довершали картину. Там и сям группы полицейских в форме пытались отвоевать для себя в этой толчее хоть минимальное жизненное пространство. Если бы покойный Нюман сам руководил операцией, ему и то не удалось бы создать более полную неразбериху, поймал про себя Кольберг, когда они вместе с Гунвальдом Ларсоном пробивались к станции подземки, куда явно перемещался центр полицейской активности. Они даже встретили по дороге личность, с которой, вероятно, стоило поговорить, а именно Ханссона из пятого. Или, если полностью, Нормана Ханссона, первого помощника комиссара, ветерана в округе Адольфа Фредрика, досконально знавшего участок. -- Это не ты здесь хозяйничаешь? -- спросил Кольберг. -- Нет, боже меня избави. И Ханссон с ужасом глянул по сторонам. -- А кто тут командует парадом? -- Наверное, не один, а многие, но только что прибыл главный инспектор Мальм. Он там позади, в фургоне. Они протиснулись к машине. Мальм был подтянутый, элегантный мужчина лет эдак сорока пяти, с приятной улыбкой и волнистыми волосами. Своей хорошей формой он был, по слухам, обязан верховым прогулкам в Дьюргордене. Его политическая благонадежность была выше подозрений, анкетные данные могли вызвать только восторг, но как работник он оставлял желать лучшего. Находились люди, которые вообще считали его полной бездарью. -- Боже мой, Ларсон, у тебя немыслимый вид. -- Где Бек? -- спросил Кольберг. -- Мне не удалось установить с ним контакт. Да и вообще это случай для узких специалистов. -- Каких специалистов? -- Разумеется, для специалистов по охране общественного порядка, -- с досадой пояснил Мальм. -- Полицеймейстер, как на грех, уехал, а шеф отдела в отпуску. Мне удалось связаться с начальником полиции. Он сейчас в Стоксунде и... -- Отлично, -- сказал Гунвальд Ларсон. - В каком смысле? -- насторожился Мальм. -- В том, что там его не достанет пуля, -- объяснил Гунвальд Ларсон с невинным видом. -- Как, как? Ну что бы там ни было, а командовать поручили мне. Я вижу, вы прибыли с места преступления. Как вы расцениваете обстановку? -- На крыше сидит псих, вооруженный автоматом, и подстреливает полицейских, -- объяснил Гунвальд Ларсон. Мальм зачарованно смотрел ему в рот, но продолжения не последовало. Гунвальд Ларсон зябко похлопал себя по бокам. -- Он забаррикадировался. -- сказал Кольберг. -- Соседние крыши все ниже. Кроме того, он время от времени спускается в квартиры верхнего этажа. Мы до сих пор даже мельком его не видели. Словом, подобраться к нему не так просто. -- Ну, есть много способов, -- важно проронил Мальм. -- Мы располагаем значительными ресурсами. Кольберг обернулся к Ханссону: -- А что было с автобусом, который обстреляли на Оденгатан? -- Черт бы его побрал! -- выругался Ханссон. -- Двое раненых, один в руку, другой в ногу. Можно внести предложение? -- Какое еще предложение? -- спросил Гунвальд Ларсон. -- Смотаться отсюда. В какое-нибудь другое место, которое находится в границах оцепления, например на территории газового завода, что возле Торсгатан. -- Где раньше были старые газовые часы? -- сказал Кольберг. -- Именно туда. Часы-то уничтожены. На их месте теперь электронный регулировщик. Кольберг вздохнул. Старые, сложенные из кирпича часы были уникальным сооружением, и многие видные лица участвовали в кампании по их спасению. Разумеется, безрезультатно. Разве какие-то часы могут быть важнее, чем регулировщик? Кольберг покачал головой. Отчего ему вечно приходят на ум посторонние мысли? Ей-богу, что-то с ним не так. -- А вертолет может там сесть? -- спросил Мальм. -- Может. Мальм бросил быстрый взгляд на Гунвальда Ларсона и спросил: -- А... пуля туда не может долететь? -- Не может, не может. Если, конечно, у этого черта на крыше нет гранатомета. Мальм долго молчал. Потом долго разглядывал своих коллег и сказал резким отчетливым голосом: -- Господа! У меня есть идея. Мы поодиночке пробираемся к газовому заводу на Торсгатан. Встреча через... -- Он взглянул на часы. -- Через десять минут. XXVII Когда Мартин Бек попал на Торсгатан, была половина второго, и там уже царил относительный порядок. Мальм расположился в бывшей сторожке больницы у Западных ворот, а вокруг себя сосредоточил не только значительные материальные ресурсы, но и большую часть тех полисменов. которые играли в драме первостепенные роли. Даже Хульт и тот был здесь, и Мартин сразу ему сказал: -- А я тебя искал. -- Ты меня? Зачем? -- Теперь это уже не имеет значения. Просто Оке Эриксон вчера вечером звонил Нюманам и назвался твоим именем. -- Оке Эриксон? -- Да. -- Оке Рейнольд Эриксон? -- Да. -- Он и убил Стига Нюмана? -- Похоже на то. -- А теперь он сидит на крыше? -- Очень может быть. Хульт ничего не ответил, не изменил даже выражения лица, но стиснул свои узловатые красные руки с такой силой, что костяшки пальцев побелели. Насколько можно судить, человек на крыше не предпринимал никаких новых действий с тех пор, как час тому назад обстрелял патрульную машину. Хотя дом был тщательно изучен в бинокль, никто не знал даже, жив этот человек или нет. А полиция со своей стороны не сделала еще ни единого выстрела. -- Но сеть раскинута, -- сказал Мартин с удовлетворением. Штампованная фраза ни у кого не вызвала улыбки, тем более что она вполне точно отражала создавшееся положение. Квартал, в котором находился дом, был нашпигован полицией. Большинство полицейских были вооружены портативными радиоустановками и могли поддерживать связь как друг с другом, так и с командным пунктом -- патрульной машиной, стоявшей перед сторожкой. На чердаках в соседних зданиях залегли специалисты по слезоточивому газу, а снайперы притаились во всех точках, имеющих стратегическое значение. -- Таких точек всего две. -- сказал Гунвальд Ларсон. -- Крыша издательства "Боньерс" и фонарь над куполом церкви Густава Васы. Вы думаете, церковные власти позволят вам открывать пальбу с колокольни? Но его никто не слушал. План предстоящей операции был продуман до мелочей. Сперва человеку на крыше надо предоставить возможность сдаться добровольно. Если нет -- его придется взять силой или в крайнем случае застрелить. При этом никоим образом нельзя рисковать жизнью полицейских. Решающий удар желательно по возможности нанести извне, не вступая с преступником в непосредственный контакт. Пожарные машины с лестницами поджидали на Обсерваториенгатан и Оденгатан, готовые прийти на помощь, если ситуация того потребует. На них сидели пожарники вперемешку с полицейскими в пожарной форме. Мартин Век и Рэнн могли помочь делу важными сведениями, то есть сообщить, что Эриксон, если только на крыше сидит именно Эриксон -- такая оговорка необходима, -- вооружен американским автоматом системы "джонсон" и обыкновенной самозарядной винтовкой армейского образца, и тот и другая скорей всего с оптическим прицелом. Да еще прицельный пистолет "хаммерли". -- "Джонсон автоматик", -- сказал Гунвальд Ларсон. -- Черт подери! Хотя он весит меньше семи килограммов и необычайно прост в обращении, это все-таки почти пулемет. Имеет небольшую отдачу и делает сто выстрелов в минуту. Слушал ею только Рэнн. Он и сказал задумчиво: -- Ну, ну. Потом он зевнул. Природа брала свое. -- А своим маузером он способен прищелкнуть вошь на визитной карточке с расстояния шестьсот метров. Дайте ему хорошую видимость плюс немножко удачи, и он может контролировать местность на тысячу метров в окружности. Кольберг стоял, прислонясь к плану города. Он утвердительно кивнул. -- Представляю, чего он может натворить, если вздумает, -- сказал Гунявльд Ларсон. Сам Ларсон вздумал прикинуть некоторые расстояния. С крыши, где окопался Эриксон, до перекрестка Оденгатан и Хеслингегатан -- сто пятьдесят метров, до главного корпуса Саббатсберга -- двести пятьдесят, до церкви Густава Васы триста, до издательства "Боньерс" -- пятьсот, до первого высотного дома на Хеторгет -- тысяча и до Ратуши -- тысяча сто. Мальм прервал его расчеты досадливо и высокомерно. -- Да, да. -- сказал он. -- Нечего об этом думать. Однако единственным, кто почти не думал ни о бомбах со слезоточивым газом, ни о вертолете, ни о водяных пушках, ни о портативных радиопередатчиках, был Мартин Бек. Он стоял в углу молча, поодаль от всех не только из-за клаустрофобии и нелюбви к многолюдным сборищам. Он был погружен в раздумья об Оке Эриксоне и о тех жизненных обстоятельствах. которые поставили Эриксона в это нелепое и безвыходное положение. Может быть, рассудок Эриксона окончательно помутился, может быть, он утратил способность общаться с людьми. А может быть, и нет. И кто-то должен нести ответственность. Не Нюман, поскольку Нюман либо не понимал, что значит для человека ответственность, либо вообще не знал, что существует такое чувство. И, уж конечно, не Мальм, для которого Эриксон просто-напросто опасный маньяк на крыше, маньяк, не имеющий никакого отношения к полиции, если не считать того, что именно полиции надлежит тем или иным способом обезвредить его. Сам же Мартин все больше и больше понимал Эриксона. И все больше проникался чувством вины, которую он должен искупить тем или иным способом. Через десять минут человек с крыши подстрелил полицейского, стоявшего на углу Оденгатан и Торсгатан, в пятистах метрах от того окна, из которого был произведен выстрел. Удивительно было даже не то, что этому человеку удалось подстрелить полицейского с такого расстояния, а то, что голые ветви парка не помешали ему попасть в цель. Так или иначе, выстрел был произведен, пуля угодила полицейскому в плечо, но, поскольку на нем был пуленепробиваемый жилет, рана оказалась несерьезной и, уж во всяком случае, не угрожала жизни. Эриксон произвел только этот единственный выстрел, может, как своего рода демонстрацию силы, а может, чисто рефлекторно, доказывая всему миру, что он стреляет в полицейских, где бы и когда бы их ни обнаружил. -- А девочку он с собой не взял? -- неожиданно спросил Кольберг. -- Как заложницу? Рэнн отрицательно качнул головой. -- О девочке позаботились. Она в безопасности. -- В безопасности от родного отца? А разве ей когда-нибудь угрожала опасность в его обществе? Немного спустя все было подготовлено для решающей атаки. Мальм придирчиво осмотрел полицейских, которые должны были осуществить захват преступника. Или ликвидацию оного, если таковая окажется необходимой, а судя по обстановке, скорей всего так и будет. Никто не надеялся, что человек на крыше сдастся без сопротивления. Хотя исключать такую возможность полностью тоже не следовало. Случалось, что отчаявшийся вдруг уставал сопротивляться и сдавался превосходящим силам противника. Это были два молодых полицейских, прекрасно натренированных в ведении ближнего боя и молниеносных атаках. Мартин Бек тоже вышел поговорить с ними. Один был рыжий, звали его Ленн Аксельсон. Он улыбался с напускной самоуверенностью, что, в общем, производило приятное впечатление. Второй был посерьезнее, посветлее мастью и точно так же вызывал симпатию. Оба были добровольцами, но по роду службы им приходилось выполнять даже самые тяжелые задачи быстро, четко, а главное, добровольно, Оба были сдержанные, симпатичные, а их уверенность в успехе почти заражала окружающих. Хорошие, надежные ребята и первоклассной выучки. Таких, как они, в полиции можно по пальцам пересчитать Старательные, храбрые и по уму много выше среднего уровня. Благодаря теоретической и практической выучке они прекрасно понимают, чего от них ждут. Невольно создавалось впечатление, что задача им предстоит очень легкая и все пройдет без сучка без задоринки. Эти парни знали свое дело и были уверены в победе. Аксельсон мило шутил, припомнил к случаю эпизод, когда он молодым стажером неудачно пытался подружиться с Мартином Беком, и сам тому посмеялся. Мартин Бек со своей стороны решительно ничего не мог припомнить, но на всякий случай тоже посмеялся. Оба полицейских были отлично вооружены, на обоих была под мундиром защитная одежда. Стальные шлемы с плексигласовым забралом, противогазы и как основное оружие -- легкие, надежные автоматы. Были у них также гранаты со слезоточивым газом -- на всякий случай, а их физическая подготовка гарантировала, что в рукопашном бою им ничего не стоит справиться с таким человеком, как Оке Эриксон. План нападения казался предельно простым и разумным. Сперва человека на крыше надо забросать дождем патронов и гранат со слезоточивым газом, затем вертолеты, низко пролетая над крышей, высадят полицейских по обе стороны от преступника. Его будут брать с двух сторон, и, если учесть, что он и без того уже будет выведен из строя газом, у него почти нет шансов на спасение. Один лишь Гунвальд Ларсон отрицательно отнесся к предложенному плану, однако не мог или не пожелал предложить взамен что-либо приемлемое, если не считать того, что ему казалось предпочтительным подобраться к Эриксону из дома. -- Будет, как я сказал, -- изрек Мальм. -- Хватит с нас многообразия вариантов и личного героизма. Эти ребята специально натренированы для подобных случаев. У них по меньшей мере девяносто шансов против десяти. А перспектива остаться целым и невредимым составляет почти все сто. И чтоб я больше не слышал никаких обывательских возражений и предложений. Ясно? -- Ясно, -- ответил Гунвальд Ларсон. -- Хайль Гитлер! Мальм дернулся, словно его прошило электрическим током. -- Это я тебе припомню, -- сказал он. -- Можешь не сомневаться. Даже остальные поглядели на Ларсона с укоризной, а Рэнн, стоявший ближе всех, вполголоса сказал: -- Ну и глупость ты сморозил, Гунвальд! -- Ты так думаешь? -- сухо спросил Ларсон. И вот спокойно и методично приступили к решающей операции. Машина с мегафоном проехала через территорию больницы почти в пределах видимости для человека на крыше. Не совсем, а именно почти. Повернулся рупор, и громовой голос Мальма обрушился на осажденный дом. Он сказал слово в слово то, чего и следовало от него ожидать: -- Алло, алло! Говорит главный инспектор Мальм. Я вас не знаю, господин Эриксон, а вы не знаете меня. Но даю вам слово профессионала, что для вас игра закончена. Вы окружены со всех сторон, а наши ресурсы неисчерпаемы. Однако мы не хотим применять насилие в большей мере, чем того требуют обстоятельства, особенно при мысли о невинных женщинах, детях и других гражданских лицах, которые находятся в опасной зоне. Вы натворили уже достаточно бед, господин Эриксон, даже более чем достаточно. Даю вам десять минут для добровольной сдачи. Как человек чести. Я призываю вас: ради себя самого проявите понимание и примите наши условия. Звучало здорово. Но ответа не последовало. Ни слов, ни выстрела. -- Не исключено, что он опередил события, -- сказал Мальм Мартину Беку. Да, очевидно, речь была недостаточно убедительной. Ровно через десять минут в воздух взмыли вертолеты. Они описывали огромные круги сперва на большой высоте. потом устремились к крыше с двумя квартирами-студиями и балконами. Одновременно со всех сторон начали забрасывать крышу и верхние квартиры гранатами со слезоточивым газом. Часть из них, пробив окна, залетела в квартиры, но большинство упало на крышу и балкончики. Гунвальд Ларсон занимал, пожалуй, самую выгодную позицию для того, чтобы наблюдать за всеми перипетиями. Он поднялся на крышу издательства "Боньерс" и спрятался за парапетом. Когда начали разрываться слезоточивые бомбы и ядовитые облака дыма расползлись по крыше, он выпрямился и поднес к глазам полевой бинокль. Вертолеты безукоризненно осуществляли операцию "Клещи". Один шел несколько впереди второго, как и было задумано. Машина зависла над южной частью крыши, откинулся плексигласовый козырек, и оттуда начали спускать десантника. Это был рыжеволосый Аксельсон, и выглядел он в своих доспехах и с автоматом в руках просто устрашающе. Газовые гранаты торчали у него за поясом. За полметра до крыши он поднял с лица забрало и принялся натягивать противогаз. Он спускался все ниже и ниже и держал автомат наизготовку, уперев приклад в локтевой сгиб правой руки. Сейчас, по всем расчетам, Эриксон, если только это он, должен был, шатаясь, выйти из газового облака и бросить оружие. Когда между ногами рыжего симпатичного Аксельсона и крышей оставалось двадцать сантиметров, прозвучал одинокий выстрел. Несмотря на значительное расстояние, Гунвальд Ларсон мог разглядеть все в подробностях. Он видел, как тело дернулось и обмякло, видел даже пулевое отверстие между глазами. Вертолет взмыл кверху, несколько секунд висел неподвижно, потом улетел -- он летел над крышей, над больницей с мертвым полицейским, раскачивающимся на стропах. Автомат так и висел на ремнях, а ноги и руки мертвого бессильно болтались на ветру. Противогаз он так и не натянул до конца. Гунвальду Ларсону первый раз за все время удалось мельком увидеть человека на крыше. Длинная фигура в плаще быстро переменила место подле трубы. Оружия Ларсон увидеть не мог, но зато увидел, что на человеке противогаз. Второй вертолет, осуществляющий часть операции "Клещи" с севера, некоторое время повисел над крышей, подняв плексигласовый козырек. Десантник номер два изготовился к прыжку. И тут протарахтела пулеметная очередь. Человек на крыше явно взялся за свой "джонсон" и сделал меньше чем за минуту добрую сотню выстрелов. Его самого не было видно, но расстояние было таким ничтожным, что каждый выстрел неминуемо должен был поразить цель. Вертолет полетел прочь в сторону Васапарка, качаясь и теряя высоту. Над крышей истменовского института он прошел буквально в нескольких сантиметрах, снова пытался выровняться, уже неуправляемый, еще какое-то время двигался горизонтально, потом с грохотом рухнул посреди парка и остался лежать на боку, как подстреленная ворона. Первый вертолет вернулся к исходной точке с телом мертвого полицейского на стропах. Он приземлился на территории газового завода. Тело Аксельсона ударилось о землю, и вертолет протащил его еще несколько метров по земле. Мотор смолк. Тут в игру вмешалась бессмысленная жажда мести. Сотни всевозможных видов оружия открыли огонь по крепости на Далагатан. Никто из стрелков не знал, куда стреляет, и ни одна из пуль не попала в цель. Только с церкви Густава Васы и с крыши издательства "Боньерс" не стрелял никто. Через несколько минут огонь начал ослабевать и наконец смолк. Трудно было рассчитывать, что хоть одна пуля попадет в Эриксона (если считать, что это был он). XXVIII Ставка главнокомандующего была на редкость уютным деревянным домиком желтого цвета с черной плоской крышей, открытой лоджией и высоким дымоуловителем над трубой. Даже спустя двадцать минут после неудавшейся высадки десанта большинство собравшихся еще не оправилось от шока. -- Он сбил вертолет, -- задумчиво изрек Мальм, вероятно, уже в десятый раз. -- А, значит, до тебя тоже дошло, -- сказал Гунвальд Ларсон, только что вернувшийся со своего наблюдательного пункта. -- Я потребую прислать войска, -- сказал Мальм. -- Да? -- удивился Кольберг. -- Да, -- ответил Мальм. -- Это единственная возможность. "Ну ясно, единственная возможность, не потеряв окончательно лицо, переложить ответственность на других, -- подумал Кольберг. -- Чем тут помогут войска?" -- Чем тут помогут войска? -- спросил Мартин Бек. -- Пусть разбомбят дом, -- сказал Гунвальд Ларсон. -- Подвергнут весь квадрат артиллерийскому обстрелу. Или... Мартин Бек поднял на него глаза: -- Что или? -- Сбросят парашютный десант. Не обязательно даже людей. Можно спустить на парашютах дюжину полицейских собак. -- Совершенно неуместные шутки, -- сказал Мартин. Гунвальд Ларсон промолчал. Зато неожиданно подал голос Рэнн, который бог весть из каких соображений именно сейчас углубился в свои записи. -- А Эриксону как раз сегодня исполнилось тридцать шесть лет. -- Более чем странный способ отмечать день рождения, -- отозвался Ларсон. -- Постойте-ка, а если выстроить на улице полицейский оркестр, и пусть они сыграют "С днем рожденья поздравляем". Ему, пожалуй, будет приятно. А потом спустим на крышу отравленный торт с тридцатью шестью свечками. -- Заткнись, Гунвальд, -- сказал Мартин. -- Мы ведь еще не пускали в ход пожарников, -- пробормотал Мальм. -- Верно, -- подтвердил Кольберг. -- Но жену Эриксона убили не пожарники. А у него дьявольски острый глаз, и в ту минуту, когда он среди пожарников увидит переодетых полицейских... Кольберг смолк. А Мальм спросил: -- При чем тут жена Эриксона? -- А при том. -- А, ты про эту старую историю. -- сказал Мальм. -- Но ты подал мне мысль. Возможно, кто-нибудь из родственников мог бы уговорить его. Невеста, к примеру. -- Нет у него невесты, -- сказал Рэнн. -- Все равно. Тогда, может быть, дочь? Или родители? Кольберг передернулся. С каждой минутой в нем крепла уверенность, что все свои профессиональные познания Мальм почерпнул из кинофильмов. Мальм встал и пошел к машинам. Кольберг долго, испытующе глядел на Мартина. Но Мартин Бек не встретился с ним взглядом, и вид у него, когда он стоял, прислонясь к стене, был неприступный и озабоченный. Впрочем, обстановка и не располагала к чрезмерному оптимизму. Уже есть трое убитых -- Нюман, Квант, Аксельсон, а после падения вертолета число их возросло до семи. Мрачный баланс. Кольберг не успел по-настоящему испугаться, когда ему грозила смертельная опасность перед зданием стоматологического института, но теперь ему было страшно. Отчасти потому, что очередная неосторожность могла стоить жизни еще нескольким полицейским, но прежде всего потому, что Эриксон мог внезапно отказаться от первоначального замысла стрелять только в полицейских. В этом втором случае нельзя даже представить себе размеры катастрофы. Слишком много людей находится в пределах досягаемости -- на территории больницы и в жилых домах на Оденгатан. Но что же делать? Раз время не терпит, остается только одна возможность -- штурмовать крышу тем или иным путем. А чего это будет стоить? Кольберга занимал вопрос, о чем может думать Мартин. Он не привык томиться неизвестностью по этому поводу, его это раздражало. Но недолго, ибо в дверях появился Мальм, и в ту же секунду Мартин Бек поднял голову и сказал: -- Это задача для одного человека. -- Для кого же? -- Для меня. -- Не могу допустить, -- решительно отрубил Мальм. -- Ты уж извини, но такие вопросы я решаю сам. -- Минуточку! -- вмешался Кольберг. -- На чем основано твое решение? Технические соображения? Или чисто моральные? Мартин Бек взглянул на него и ничего не ответил. Но для Кольберга и одного взгляда было достаточно. Значит, и то и другое. А уж раз Мартин Бек принял такое решение, не Кольбергу с ним спорить. Для этого они слишком хорошо и слишком долго знают друг друга. -- Как ты намерен действовать? -- спросил Гунвальд Ларсон. -- Зайду в одну из квартир этажом ниже, потом вылезу через окно, что выходит во двор. Ну то, что как раз под северным балконом. И взберусь на этот балкон по складной лестнице. -- Может получиться, -- сказал Гунвальд Ларсон. -- А где ты думаешь найти Эриксона? -- спросил Кольберг. -- На верхней крыше со стороны улицы над северной студией. Кольберг собрал лоб в глубокие морщины и замер, прижав большим пальцем левой руки верхнюю губу. -- Едва ли он там окажется, -- сказал Гунвальд Ларсон. -- Есть только один шанс достать его. Шанс для хорошего стрелка. -- Постой-ка, -- перебил Кольберг. -- Если я правильно себе представляю, обе квартиры-студии лежат как два ящика на собственно крыше. Обе -- на несколько метров отступя от улицы. Крыша у них плоская, но от нее к краю идет скошенная стеклянная стена, отчего тут получается как бы впадина. Мартин Бек взглянул на него. -- Да, да, -- продолжал Кольберг, -- и мне кажется, что именно оттуда Эриксон стрелял по машине на Оденгатан. -- И при этом сам ничем не рисковал, -- вмешался Гунвальд Ларсон. -- А ведь хороший снайпер на крыше "Боньерса" или на колокольне... Хотя нет, с "Боньерса" ничего не получится. -- А вот про колокольню он не подумал. -- сказал Кольберг. -- Да там и нет никого. -- Никого, -- повторил Ларсон. -- И очень глупо. -- О'кэй, но, чтобы заманить его на крышу студии, надо каким-то образом привлечь его внимание. Кольберг снова погрузился в раздумье. Остальные молчали. -- Этот дом немного отступает от красной линии, -- сказал он. -- Примерно метра на два. Я считаю, что, если затеять что-нибудь в углу, образованном стенами домов, или где-нибудь рядышком, ему, может, придется влезть на крышу студии, чтобы последить, чего это тут делают. Перевешиваться через парапет он едва ли станет. Но если взять пожарную машину... -- Я не хотел бы вмешивать в это дело пожарников, -- сказал Мартин Бек. -- Мы можем привлечь тех полицейских, которые уже оделись пожарниками. Если они будут жаться к стене, ему в них все равно не попасть. -- Если у него нет при себе ручных гранат, -- брюзгливо добавил Гунвальд Ларсон. -- А что они будут делать там, в углу? -- спросил Мартин Бек. -- Просто ковыряться. -- сказал Кольберг. -- Больше ничего. и не нужно. Это я могу взять на себя. Но чтоб с твоей стороны ни звука. Мартин Бек кивнул. -- Вот так, -- сказал Кольберг. -- Значит, договорились? Мальм все время с удивлением глядел на Мартина и наконец спросил: -- Это следует рассматривать как добровольный почин? -- Да. -- Должен признаться, что я тобой восхищаюсь, -- продолжал Мальм. -- Но понимать тебя, по совести говоря, не понимаю. Мартин ничего не ответил. Через пятнадцать минут он отправился к крепости на Далагатан. Он старался держаться поближе к стенам домов. Рукой он прижимал к боку складную алюминиевую лесенку, Одновременно пожарная машина с включенными сиренами выехала из-за угла Обсерваториенгатан. Под пиджаком у Мартина был спрятан коротковолновик, а 7,65-миллиметровый "вальтер" упирался дулом под мышку. Он отмахнулся от полицейских в штатском, которые вылезли навстречу ему из котельной, и начал медленно подниматься. Наверху он открыл дверь студии универсальной отмычкой, которую добыл для него Кольберг, и оставил в холле верхнее платье и куртку. По профессиональной привычке огляделся -- уютная, со вкусом обставленная квартира -- и подумал, что интересно бы узнать, кто здесь живет. Вой пожарных сирен не умолкал ни на минуту. Мартин Бек чувствовал себя вполне спокойно и уверенно. Он открыл окно, выходящее во двор, и сориентировался. Он находился как раз под северным балконом. Он собрал лестницу, выставил ее наружу и зацепил за перила балкона, примерно в трех с половиной метрах над окном. Затем он слез с подоконника, вернулся в квартиру и настроил приемник. Рэнн отозвался тотчас же. Со своего поста, позади больничной территории, на крыше двадцатиэтажного дома "Боньерса" Эйнар Рэнн вел наблюдение за расположенным на пятьсот метров юго-западнее домом 34 по Далагатан. Глаза у него слезились от резкого ветра, но объект наблюдения был виден вполне отчетливо -- крыша над северной студией. -- Ничего, -- сказал он в приемник. -- Пока ничего. Он услышал вой пожарной машины, и вслед за тем какая-то тень скользнула по узкой, освещенной солнцем полоске крыши. Он поднес микрофон к губам и сказал обычным голосом: -- Да. Вот он. Вижу. На этой стороне. Лежит на крыше. Через двадцать пять секунд сирены умолкли, Рэнн, удаленный от Далагатан на полкилометра, не отметил сколько-нибудь серьезных изменений. Но уже мгновенье спустя он увидел вдали тень на крыше, увидел встающую фигуру и сказал: -- Мартин! Давай! Вот теперь голос у него был хриплый от волнения. Ответа не последовало. Будь Рэнн метким стрелком -- а он таковым не был -- да будь у него вдобавок винтовка с оптическим прицелом -- а таковой у него тоже не было, -- он, пожалуй, мог бы попасть в фигуру на крыше. Да, и еще если бы он рискнул выстрелить, что тоже очень сомнительно. Ибо фигура на крыше вполне могла оказаться Мартином Беком. Для Эйнара Рэнна не имело большого значения, что у пожарной машины перегорел предохранитель и смолкла сирена. Для Мартина Бека это значило все. Едва получив сигнал от Рэнна, он оставил радио, метнулся к окну и стремительно взобрался на балкон. Прямо перед собой он увидел глухую заднюю стену студии с узкой ржавой лестницей. Когда смолк защитный звук сирены, он уже карабкался наверх, сжимая пистолет в правой руке, После страшного, рвущего уши воя тишина вокруг казалась полной. Дуло пистолета чуть слышно звякнуло о правый стояк лестницы. Мартин Бек достиг крыши. Его голова и плечи уже поднялись над ее краем. На крыше в двух метрах от него стоял Оке Эриксон, широко расставив ноги и нацелив дуло пистолета ему в грудь. Мартин же все еще держал свой "вальтер"под углом кверху и слегка в сторону, не успев придать ему нужное направление. Что он успел подумать? Что уже слишком поздно. Что Эриксон ему запомнился куда лучше, чем можно было ожидать: белокурые усы, зачесанные назад волосы с косым пробором. Противогаз на затылке. Вот что он успел увидеть. И еще странной формы пистолет "хаммерли" с массивным прикладом и синий блеск стали в вороненом дуле четырехгранного ствола. Из дула таращился на него черный глаз смерти. Это он где-то вычитал. А главное, было уже слишком поздно. Эриксон выстрелил. Тысячную долю секунды Мартин видел его голубые глаза. И вспышку выстрела. Пуля ударила в середину груди. Как тяжелый молот. XXIX Балкон был размером примерно два на три. Узкая и ржавая железная лестница крепилась болтами к желтой задней стене и вела на черную крышу студии. А в каждой из боковых стен балкона было по запертой двери. Высокая ограда со стороны двора состояла из толстых пластин матового стекла, а поверх ограды шла толстая балка. На полу балкона, выложенном глазурованной плиткой, стояла складная подставка для выколачивания ковров из оцинкованных железных палок. Мартин Бек лежал на спине на этой подставке. Голова у него откинулась назад, на толстую трубу, составляющую основу конструкции. Он медленно пришел в себя, поднял веки и глянул в ясное голубое небо. Все поплыло перед его глазами, и он снова их закрыл. Он вспомнил или, точнее сказать, вновь ощутил грозный толчок в грудь, вспомнил свое падение, но совсем не мог припомнить, каким образом очутился на земле. Неужели он упал во двор? С крыши девятиэтажного дома? Разве после такого падения человек может уцелеть? Мартин пытался поднять голову, чтобы оглядеться по сторонам, но от физического напряжения его пронзила такая боль, что он снова на несколько секунд потерял сознание. Больше он не повторял попытки, а огляделся как мог, не двигая головой, из-под полуопущенных век. Он увидел лестницу, черный край плоской крыши и понял, что упал от силы метра на два вниз. Он прикрыл глаза. Потом попытался по очереди приподнять каждую руку и ногу. Но от малейшего усилия его пронизывала все та же острая боль. Он понял, что хоть одна пуля наверняка угодила ему в грудь, и удивился, что до сих пор не умер. С другой стороны, не возникало у него и то ощущение счастья, которое в аналогичных ситуациях испытывают герои книг. Впрочем. страха он тоже не испытывал. Он думал, сколько времени прошло с тех пор, как в него попала первая пуля. и попадали ли в него другие пули с тех пор. как он потерял сознание. На крыше ли Эриксон? Выстрелов вроде бы не слышно. Мартин Бек успел увидеть его лицо -- лицо старца и в то же время детское. Возможно ли такое сочетание? А глаза -- безумные от страха, ненависти, отчаяния или, может быть, просто лишенные всякого выражения. Бог весть с чего Мартин Бек вообразил, что он понимает этого человека и что и на нем лежит часть вины, а потому он должен прийти на помощь, но человек на крыше уже находился вне пределов человеческой помощи. В какое-то мгновение за последние сутки он совершил решающий шаг через границу, шаг в безумие, в мир, где нет ничего, кроме ненависти, насилия и мести. "Вот я лежу здесь и, может быть, умираю, -- подумал Мартин Бек, -- но какую вину я искуплю своей смертью? Никакой". Он испугался собственных мыслей, и вдруг ему показалось, будто он уже целую вечность лежит здесь без движения. А что, если человек на крыше убит или арестован, если все кончено, а его забыли, оставили умирать в одиночестве на этом балконе? Мартин Бек пытался закричать, но из груди его вырвались лишь булькающие звуки, и он ощутил во рту привкус крови. Теперь он лежал тихо и гадал, откуда взялся могучий рокот, звучащий в его ушах. Рокот походил на шум ветра в вершинах деревьев, на рев морского прибоя, а может быть, его издавал работающий поблизости кондиционер? Мартин Бек почувствовал, что погружается в мягкую, безмолвную тьму, где рокот смолкнет, и не стал противиться. Снова возник рокот и фосфорическое мерцание на кроваво-красном фоне под закрытыми веками, и, прежде чем снова погрузиться во тьму, он понял, что этот рокот звучит в нем самом. Сознание уходило и возвращалось, уходило и возвращалось, словно его качали ленивые мягкие волны, в мозгу проплывали видения и обрывки мыслей, которых Мартин уже не мог удержать. Он слышал бормотание, отдаленные звуки и голоса в наплывающем рокоте, но все это не имело больше к нему никакого отношения. Он рухнул в громыхающий колодец мрака. XXX Кольберг нервно барабанил костяшками пальцев по своему коротковолновику. -- Что случилось? В аппарате послышался треск, но больше ни звука. -- Что случилось? -- опять закричал он. Широко шагая, к нему подошел Гунвальд Ларсон. -- С пожарной машиной? Короткое замыкание. -- Да при чем тут пожарная? Что с Беком? Алло! Алло! Слушаю! Небольшой треск, пожалуй, чуть сильней, чем первый раз, после чего голос Рэнна тягуче и неуверенно спросил: -- В чем дело? -- Да не знаю я! -- закричал Кольберг. -- Что ты видишь? -- Теперь ничего. -- А раньше? -- Трудно сказать. По-моему, я видел Эриксона. Он подошел к краю, и тогда я подал Мартину сигнал. А потом... -- Ну, -- нетерпеливо подгонял его Кольберг. -- Говори же. -- Потом сирена смолкла, а Эриксон после этого поднялся на ноги. Во всяком случае, мне так кажется. Он стоял во весь рост спиной ко мне. -- А Мартина ты видел? -- Нет, ни разу. -- А теперь? -- Теперь вообще ничего не вижу. Теперь там никого нет. -- Черт возьми, -- выругался Кольберг и уронил руку с радиопередатчиком. Гунвальд Ларсон сердито хмыкнул. Они стояли на Обсерваториенгатан, возле поворота на Далагатан и менее чем в ста метрах от дома. Мальм тоже был здесь, и еще довольно много народу. Подошел пожарник и спросил: -- Машине с лестницей оставаться на прежнем месте? Мальм поглядел на Кольберга, потом на Гунвальда Ларсона. Теперь он уже не рвался командовать, как вначале. -- Не надо, -- ответил Кольберг. -- Пусть едет назад. Не стоит ребятам без надобности маячить у него на глазах. -- Ну, -- сказал Ларсон, -- сдается мне, что Мартин загремел. -- Да. -- глухо откликнулся Кольберг. -- Похоже, что так. -- Минуточку. -- вмешался кто-то. -- Послушайте-ка. Это был Норман Хансон. Он что-то сказал в свой микрофон, потом обратился к Кольбергу. -- Я только что поймал наблюдателя на колокольне. Ему кажется, что он видит Бека. -- Видит? Где? -- Лежит на северном балконе со стороны двора. Хансон серьезно поглядел на Кольберга и добавил: -- Похоже, что он ранен. -- Ранен? А он шевелится? -- Сейчас нет. Но наблюдатель считает, что несколько минут назад он шевелился. Сообщение могло оказаться справедливым. Ведь с крыши "Боньерса" Рэнну не видна дворовая сторона. А церковь расположена севернее дома, да вдобавок ближе на двести метров, -- Надо вынести его оттуда, -- пробормотал Кольберг. -- Да и вообще пора кончать эту волынку, -- мрачно сказал Гунвальд Ларсон. Через несколько секунд он добавил: -- В конце концов, только дурак мог полезть туда в одиночку. Только дурак. -- Молчим в глаза и говорим пакости за глаза, -- подытожил Кольберг. -- Знаешь, Ларсон, как это называется? Гунвальд Ларсон долго глядел на него. Потом сказал с непривычной резкостью: -- Что ты хочешь -- это безумный город в потерявшей рассудок стране. А на крыше перед нами сидит несчастный маньяк, и нам предстоит теперь снять его оттуда. -- В общих чертах верно, -- сказал Кольберг. -- Сам знаю. -- Господи боже мой, нашли о чем разговаривать, -- нервничал Мальм. Ни тот, ни другой даже не взглянули на него. -- О'кэй,-- сказал Гунвальд Ларсон,-- ты пойдешь выручать своего дружка Бека, а я займусь остальным. Кольберг кивнул. Он пошел было к пожарникам, но на полдороге остановился и сказал: -- Знаешь, как я расцениваю твои шансы вернуться с крыши живым и невредимым? При твоем методе? -- Могу догадаться, -- ответил Ларсон. Потом он посмотрел на окружающих его людей и громко объявил: -- Я собираюсь взорвать дверь и штурмовать крышу изнутри. Мне нужен еще один человек. Максимум д