всегда делаю, легко делаю, и теперь тоже. Так! Еще дважды пробовала Роуз, и оба раза неудачно. -- Оч-чень хорошо, мисс Роуз. Довольно. Сегодня вечером, когда мы кончим заниматься, половину бума поставят так, как сейчас, и у-утром вы придете и попрактикуетесь, пока сноровка не вернется. -- Бедняжка Роуз, -- вздохнула Люси, когда оба бума были повернуты плоской, а не закругленной стороной кверху -- для упражнений на равновесие. -- Да, очень жаль, -- согласилась Генриетта. -- Одна и наших самых блестящих студенток. -- Блестящих? -- удивилась Люси. Она бы не отнесла это определение к Роуз. -- По крайней мере, в том, что касается физической работы. С письменными заданиями ей бывает трудно, но она все время очень много занимается и выполняет их. Примерная студентка, делает честь Лейсу. Такая жалость, что случился этот нервный срыв. Конечно, это паника. Иногда бывает. И обычно на чем-нибудь совсем простом, как ни странно. -- А что она имела в виду, говоря "как с Кэньон"? Это та девушка, место которой заняла Тереза Детерро, да? -- Да. Как приятно, что ты помнишь. Похожий случай. Кэньон вдруг решила, что не может держать равновесие. Она всегда отличалась прекрасным нормальным равновесием, и у нее не было причин терять его. Но она стала качаться из стороны в сторону, спрыгивать на пол на середине упражнения и кончилось все тем, что она села на буме и не могла встать. Сидела и цеплялась за бум, как маленький ребенок. Сидела и плакала. -- Какое-то внутреннее торможение. -- Конечно. Она вовсе не равновесие боялась потерять. Но нам пришлось отослать ее домой. Мы надеемся, что она отдохнет, вернется и закончит курс. Она была счастлива здесь. Была ли? усомнилась Люси. Так счастлива, что произошел нервный срыв! Что превратило девушку, обладавшую прекрасным равновесием, в плачущее дрожащее несчастное существо, цепляющееся за бум? Люси стала смотреть на упражнения на равновесие, ставшие для бедняжки Кэньон ее Ватерлоо, с новым интересом. Студентки, сделав сальто, по двое вспрыгивали на высокий бум, садились боком, а затем медленно вставали в полный рост на его конце. Медленно поднимается нога, играют на свету мышцы, руки выполняют соответствующие движения. Лица спокойные, сосредоточенные. Тело послушное, уверенное. Закончив упражнение, девушки опускались на пятки, спина прямая, ненапряженная -- вытягивали вперед руки, схватывали бум, переворачивались в положение "сидя боком" и из него, сделав сальто вперед, спрыгивали на пол. Никто не сбился, не сорвался. Точность была идеальной. Фрекен никому не нашла нужным сделать ни одного замечания. Когда упражнение закончилось, Люси обнаружила, что все это время не дышала. Она откинулась, расслабилась и глубоко вздохнула. -- Замечательно. В нашей школе равновесие выполняли гораздо ближе к полу, поэтому оно не производило такого волнующего впечатления. Генриетта выглядела довольной. -- Иногда я прихожу посмотреть только равновесие, больше ничего. Многим нравятся более эффектные упражнения, прыжки и тому подобное. А я нахожу спокойное управление собственным чувством равновесия очень впечатляющим. Прыжки, когда дело дошло до них, оказались действительно весьма эффектным зрелищем. Препятствия, по мнению Люси, были устрашающими, и она как на непостижимое чудо смотрела на довольные лица студенток. Им это нравилось. Нравилось бросать свое тело в пустоту, лететь по воздуху, не зная, где приземлишься, вертеться и кувыркаться. Напряжение, которое они испытывали до этого, исчезло; в каждом движении сквозила живость, что-то похожее на смех. Жизнь хороша, и это их способ выразить радость жизни. Удивляясь, наблюдала Люси за Роуз, которая споткнулась и потерпела неудачу на простом упражнении на буме, а здесь, в головокружительных прыжках демонстрировала великолепное искусство, требующее максимум мужества, контроля над собой и "сноровки". (Генриетта была права, физическая работа Роуз была блестяща. Очевидно, она так же блестяще играла и в спортивные игры, ее чувство времени было превосходным. И все же это определение "блестящая" костью застряло в горле Люси. "Блестящая" должно было относиться к кому-то похожему скорее на Бо, прекрасному всем -- телом, мыслями, духом). -- Ми-исс Дэйкерс! Убирайте левую руку с опоры. Вы не на гору взбираетесь, правда? -- Я не хотела задерживать ее так долго, фрекен. Правда, не хотела. -- Понятно. Здесь не "хотение" в-и-ииновато. Повторите, после ми-исс Мэттьюз. Дэйкерс повторила, и на этот раз заставила свою бунтующую руку отпустить опору в нужный момент. -- Ха! -- воскликнула она, довольная собственным успехом. -- Правда, ха, -- согласилась фрекен, улыбнувшись. -- координация. Координация -- это все. -- Они любят фрекен, не так ли? -- обратилась Люси к Генриетте, когда студентки стали убирать снаряды на место. -- Они любят всех преподавателей, -- ответила Генриетта, и в ее тоне прозвучал легкий отголосок тона Генриетты-старосты. -- Нецелесообразно держать учительницу, которая непопулярна, какой бы хорошей она ни была. С другой стороны, необходимо, чтобы они испытывали некоторое благоговение перед своими наставницами. -- Генриетта улыбнулась своей улыбкой "их-преосвященство-изволит-шутить"; Генриетта не была очень щедра на шутки. -- По-разному, но и фрекен, и мисс Люкс, и мадам Лефевр внушают здоровое благоговение. -- Мадам Лефевр? Если бы я была студенткой, наверно, у меня коленки подгибались бы не от благоговения, а просто от ужаса. -- О, Мари очень человечна, когда узнаешь ее поближе. Но ей нравится быть одной из легенд колледжа. Мари и "Нетерпящий", подумала Люси, две легенды колледжа. У той и у другого есть сходные черты -- они и устрашают, и пленяют. Студентки стояли цепочкой друг за другом и глубоко дышали, поднимая и опуская руки. Заканчивались пятьдесят минут их сконцентрированности на движении и вот теперь они стояли -- раскрасневшиеся, ликующие, удовлетворенные. Генриетта поднялась, собираясь уходить, Люси последовала ее примеру и, повернувшись, увидела, что позади них на галерее сидела мать фрекен. Это была маленького роста полная женщина с пучком волос на затылке; она напомнила Люси фигурки миссис Ной, какими их делают мастера, изготавливающие игрушечные Ковчеги. Люси поклонилась и улыбнулась той особо-широкой-предназначенной-для-иностранцев улыбкой, которой пользуются, чтобы навести мост над пропастью молчания; а потом, вспомнив, что эта дама не говорит по-английски, но, может быть, говорит по-немецки, попробовала сказать фразу на этом языке. Лицо пожилой женщины просияло. -- Поговорить с вами, фройляйн, такое удовольствие, что я даже стану говорить по-немецки, -- сказала она. -- Моя дочь рассказала мне, что вы пользуетесь большой известностью. Люси ответила, что ей повезло, она добилась успеха, а это, к несчастью, совсем не то, что пользоваться известностью, а потом выразила восхищение работой, которую только что видела. Генриетта, которая в школе учила не современные языки, а классические, умыла руки во время этого обмена любезностями и стала спускаться по лестнице. Люси и фру Густавсен следовали за ней. Когда они вышли на солнце, из двери на другом конце зала появились студентки; кто-то из них побежал, а кто и поплелся по крытому переходу к дому. Последней шла Роуз, и Люси имела все основания заподозрить, что это был точный расчет времени: она хотела встретиться с Генриеттой. Роуз незачем было отставать от других на ярд или два, как она это сделала; очевидно, уголком глаза она увидела приближающуюся Генриетту. Люси в подобных обстоятельствах убежала бы, но Роуз замедлила шаг. Увы, мисс Роуз нравилась ей все меньше и меньше. Генриетта поравнялась с девушкой и остановилась поговорить с ней. Люси со своей спутницей прошли мимо них, и Люси увидела выражение веснушчатого лица, повернутого к директрисе, внимавшего ее мудрым словам, и вспомнила, что в школе они называли его "елейным". Причем, в данном случае, Роуз мазала елей лопатой, подумала она. -- А мне-то тоже нравились веснушки, -- с сожалением проговорила Люси. -- Bitte[Bitte? -- Простите? (нем.)]? Но как следует обсудить эту тему на немецком было невозможно. Значение веснушек. Люси мысленным взором видела перед собой толстый том, набитый искусственно составлеными словами-контаминациями и предсказаниями. Нет, чтобы объяснить это как следует, нужен французский язык. Очищенный экстракт дружелюбного цинизма. Какая-нибудь хорошенькая краткая фраза, звучащая как взрыв. -- Вы впервые в Англии? -- спросила Люси. Они не стали вслед за всеми входить в дом, а направились через сад к его переднему фасаду. Да, фру Густавсен впервые в Англии, и ее больше всего удивляет, как народ, который создает такие сады, как этот, строит в них уродливые здания. -- Конечно, к вашему это не относится, -- добавила она. -- Этот старый дом очень милый. Он относится к хорошему периоду, да? Но то, что видишь из окна поезда или такси... после Швеции это ужасно. Пожалуйста, не подумайте, что я -- как русская. Просто... -- Русская? -- Ну да, наивная, невежественная и уверенная, что в моей стране все делается лучше, чем во всем остальном мире. Просто я привыкла к современным домам, на которые приятно смотреть. Люси предположила, что фру Густавсен так же отнеслась и к английскому кулинарному искусству. -- Нет-нет, -- ответила, к ее удивлению, старушка, -- это не так. Дочка объяснила мне. Здесь, в колледже, все связано с требованиями режима, -- при этом Люси подумала, что слова "требования режима" были самым деликатным проявлением тактичности, -- и потому нетипично. И в отелях тоже нетипично, говорит моя дочь. Она жила на каникулах в разных домах и говорит, что настоящие английские блюда изумительны. Ей не все нравилось. Не всем нравится и наша свежая селедка, в конце концов. Но кусок мяса, зажаренный в духовке, и яблочный пирог со сливками, и холодная ветчина, такая розовая и нежная, -- все это восхитительно. Просто восхитительно. Вот так Люси вдруг обнаружила, что идя по саду в летний день, обсуждает приготовление селедки, обвалянной в овсяной муке и зажаренной, и пирога из овсяной муки на патоке, и девонширское блюдо из фруктов и мороженого, и тушеное мясо с овощами, и просто жареное мясо, и прочие местные яства. Люси скрыла существование пирога со свининой, потому что лично она считала его варварским блюдом. Завернув за угол дома и направившись ко входной двери, они прошли мимо окон аудитории, где Старшие уже слушали лекцию мисс Люкс. Оконные рамы были подняты насколько можно выше, поэтому все, что происходило в помещении, было видно во всех подробностях. Проходя мимо, Люси бросила мимолетный взгляд на профили сидевших за столами студенток. Она отвела глаза, но тут же сообразила, что это совсем не те лица, которые она видела всего десять минут назад. Пораженная, она снова посмотрела на них. Возбуждение сошло, сошли и румянец, и удовлетворение от успешной работы. Люси даже показалось, что с них на время сошла молодость. Лица казались усталыми и бездушными. Не все, конечно; Хэсселт по-прежнему сохраняла свой спокойно-благополучный вид. И лицо Бо Нэш сияло яркой красотой, которую ничто не могло разрушить. Но большинство девушек выглядели опустошенными, неописуемо утомленными. У Мэри Иннес, сидевшей у самого окна, появилась складка, идущая от крыльев носа к подбородку, складка, которой здесь нечего было делать еще, по крайней мере, тридцать лет. Огорченная, чувствуя себя неловко, как человек, в разгар веселья столкнувшийся с горем, Люси отвернулась от окна и последнее, что она заметила, было лицо мисс Роуз. Выражение на лице мисс Роуз поразило ее. Оно напомнило ей Уолберсвик. Но почему Уолберсвик? Настороженная веснушчатая физиономия мисс Роуз не имела ничего общего с обликом суровой гранд-дамы, какой была тетя Люси. Конечно, нет. Тогда в чем... стоп! Не тетю она напомнила Люси, а тетину кошку. Выражение на лице у этой северянки, сидевшей в аудитории, было совершенно таким же, какое появлялось на мордочке Филадельфии, когда ей в блюдце наливали сливки вместо молока. И для определения этого выражения существовало одно единственное слово. Самодовольство. Люси сочла, и не без причины, что человек, который только что провалился при выполнении обыкновенного упражнения, не имеет оснований быть самодовольным. И самый последний задержавшийся в Люси остаточек жалости по отношению к мисс Роуз умер. VII -- Мисс Пим, -- произнесла Нат Тарт, материализуясь возле локтя Люси, -- давайте убежим. Было утро вторника, и колледж был погружен в глубокую тишину Выпускных Экзаменов. Люси стояла облокотившись на калитку, которая находилась за гимнастическим залом, и смотрела на заросшее лютиками поле. Здесь кончался сад Лейса и начиналась сельская местность, настоящая сельская местность, к которой уже не могли дотянуться щупальца Ларборо, девственная и чистая. Луг по склону спускался к реке, на другом ее берегу находилась крикетная площадка, а дальше за ней расстилались пастбища, живые изгороди, деревья, желтое, белое, зеленое, дремлющее в свете утреннего солнца. Люси с трудом оторвала взгляд от загипнотизировавшего ее сияния золотых лютиков и подумала, интересно, сколько же пестрых шелковых платьев у этой бразилианки. Сейчас на ней опять было новое, своей яркостью способное пристыдить английскую утонченность. -- А куда вы предлагаете убежать? -- спросила Люси. -- Пойдемте в деревню. -- Здесь есть деревня? -- В Англии всюду найдется деревня, такая уж это страна. Эта деревня называется Бидлингтон. Вон над теми деревьями виднеется флюгер на шпиле ее церкви. -- Похоже, это далековато, -- проговорила Люси, которая была неважным ходоком; ей не очень хотелось двигаться с места: давно перед ней не расстилалось поле лютиков, да еще, чтобы было время полюбоваться ими. -- Большая деревня? -- О да. Там есть два паба. -- Детерро сказала это, как будто определила калибр. -- Кроме того, там есть все, что полагается иметь английской деревне. Там ночевала королева Елизавета и скрывался Карл Второй. В церкви есть могилы крестоносцев -- среди них один -- ну точная копия управляющего нашим ранчо в Бразилии -- и на почте продаются открытки с видами всех коттеджей, и эта деревня упоминается в книгах, и... -- Вы хотите сказать, в путеводителях? -- Нет, нет. Понимаете, есть автор, специализирующийся на этой деревне. Я прочла одну его книгу, когда первый раз приехала в Лейс. Она называется "Дождь с неба". Сплошь про груди и кровосмешение. И там есть свои бидлингтонские мученики -- шестеро мужчин, которые в прошлом веке забросали камнями полицейское управление и попали в тюрьму. Представить только, что есть страна, где помнят такое! В моей стране пользуются ножами -- когда не могут достать револьверы -- и мы заваливаем покойников цветами, рыдаем изо всех сил и через неделю забываем обо всем. -- Ну и... -- Мы могли бы выпить кофе в "Чайнике". -- Немного по-ирландски, не так ли [Мисс Пим считает сочетание слов "кофе" и "чайник" нелогичным, называя фразу "ирландской" т.е. с ее точки зрения -- непоследовательной. Этой сугубо английской фразы не понимает Детерро.]? Но это уж было слишком даже для умницы-иностранки. -- Могу вас уверить, настоящий кофе. У него есть и запах, и вкус. О, мисс Пим, пойдемте. Тут идти не больше пятнадцати минут, а сейчас нет еще десяти часов. И здесь нечего делать, пока нас не призовут есть бобы в час дня. -- Вы не сдаете никакие экзамены? -- поинтересовалась Люси, покорно проходя в калитку, которую открыла перед ней Детерро. -- Наверно, я буду сдавать анатомию. Просто, как говорят у вас, ради интереса. Я прослушала лекции, так что любопытно будет выяснить, что я запомнила. Знать анатомию имеет смысл. Конечно, это тяжкий труд, в этом предмете воображение не участвует, но его стоит выучить. -- Конечно, стоит. Не будешь чувствовать себя дурой в случае необходимости. -- Необходимости? -- повторила Детерро, мозг которой не привык работать в таком направлении. -- Ах, да, понимаю. Но я-то имела в виду, что этот предмет никогда не устареет. Вот ваш предмет, простите, пожалуйста, мисс Пим, постоянно стареет, верно? Слушать его чудесно, но учить -- совсем глупо. Умная мысль сегодня завтра становится ерундой, а ключица -- это ключица во все времена. Понимаете? Люси поняла и позавидовала способности так экономно расходовать свои силы. -- Так что завтра, когда Младшие будут сдавать выпускной по анатомии, я тоже попробую. Это вызовет уважение. Бабушка это одобрит. Но сегодня они заняты решением загадок, поэтому я направляюсь в Бидлингтон с очаровательной мисс Пим, и мы будем пить кофе. -- Каких загадок? Нат Тарт выудила из крошечного кармашка в своем платье сложенный листок бумаги, развернула его и прочла: "Если мяч находится над пограничной линией, но не коснулся земли, а игрок, стоящий на поле, бьет по мячу или ловит его и снова вводит в игру, какое решение вы примете?" Наступило молчание, более красноречивое, чем любые слова. Детерро сложила исписанную бумажку и снова убрала ее в карман. -- Откуда у вас это, если они еще только сдают "игры"? -- Мне дала мисс Рагг. Она сказала, что это, наверно, позабавит меня. Так и есть. Тропинка, спускаясь к реке, вилась между желтым полем и белыми изгородями. У маленького мостика они остановились посмотреть на темневшую под тенистыми ивами воду. -- Вон там, -- сказала Детерро, указывая на ровную лужайку на другом берегу реки, -- там площадка для игр. Зимой она утопает в грязи, и они набивают прутья на подошвы своих туфель, чтобы не скользить. -- Люси подумала, что если бы Нат Тарт сказала "они носят кольца в носу, чтобы придать себе привлекательность", тон был бы таким же. -- А теперь мы пойдем вдоль реки до следующего мостика и выйдем там на дорогу. Это не настоящая дорога, просто тропинка. Она молча пошла по утопавшей в тени тропинке, похожая на яркую стрекозу, изящная и чужая. Люси удивилась, что Нат Тарт так долго может хранить молчание. Когда они подошли к дороге, Детерро, наконец, заговорила: -- У вас есть с собой деньги, мисс Пим? -- Нет, -- ответила Люси, останавливаясь в смущении. -- И у меня нет. Но это ничего. Мисс Невилл даст нам кофе в кредит. -- Кто это мисс Невилл? -- Хозяйка чайной. -- Но ведь обыкновенно так не делается? -- Ну, мне можно. Я всегда забываю деньги. Мисс Невилл прелесть. И не чувствуйте из-за этого неловкости, мисс Пим, дорогая. Ко мне в деревне хорошо относятся, вы увидите. Деревня была именно такой, как ее описала Детерро. И мисс Невилл тоже. И "Чайник". Это была чайная, одна из тех, которые так презирают современные кафе, но которые приветствует то поколение любителей чая, которое еще помнит засиженные мухами комнаты за лавкой деревенского булочника, примитивные лепешки со смородиной, похожей на запеченных насекомых, плохо вымытые чашки с трещинами и черный невкусный чай. Здесь было все, что обычно ругают литературно образованные завсегдатаи деревенских гостиниц: фарфор с рисунком из индейских деревьев, темные дубовые столы, полотняные занавески в стиле короля Якова I [Яков I Стюарт -- английский король (1603 -- 1625 гг.)], букеты цветов в коричневых, не покрытых глазурью кувшинах и даже витрина в окне. Однако для Люси, которая еще во времена Алана научилась ценить ощущение "уюта", даваемое пыльной стариной, здесь все было полно очарования. Вкусно пахло пирогами, только что вынутыми из духовки; кроме высокого окна на улицу в комнате было еще одно окно, выходившее в сад, пестревший всевозможными цветами. Здесь царили мир, прохлада и радушие. Мисс Невилл, полная женщина в ситцевом переднике, встретила Детерро как старую добрую знакомую и спросила, не "играет ли она в хоккей, как говорят на вашей стороне Атлантики". Нат Тарт оставила без внимания такое отождествление ее самой с глухими закоулками Бруклина. -- Это мисс Пим, она пишет книги по психологии и она наш гость в Лейсе, -- вежливо представила она Люси. -- Я сказала, что здесь можно выпить настоящего кофе и вообще встретить цивилизованное обхождение. У нас совсем нет денег, ни у той, ни у другой, но мы очень хотим есть, а заплатим мы вам потом. Для мисс Невилл это, похоже, было совершенно нормальное предложение, и она ушла на кухню готовить кофе, не выказав ни удивления, ни протеста. В этот ранний час посетителей не было, и Люси обошла комнату, разглядывая старые гравюры и современные вещицы. Ей понравилось, что мисс Невилл сохранила медный дверной молоток, хоть рядом с ним и лежали циновки из рафии. Потом они с Детерро сели за столик у окна, выходившего на деревенскую улицу. Раньше, чем им принесли кофе, в комнату вошла пара, муж и жена, средних лет, приехавшие в машине. Похоже, они искали именно эту чайную. Машина была такая, какой обычно пользуются провинциальные врачи -- прослужившая уже два или три года и экономно расходующая бензин. Однако женщина, вышедшая из машины и, смеясь, что-то сказавшая мужу, совсем не была похожа на типичную жену врача. Седая, стройная, с длинными ногами и узкими ступнями, обутыми в хорошие туфли. Люси с удовольствием смотрела на нее. Нечасто в наши дни можно увидеть красивую фигуру; щегольство заменило породу. -- В моей стране у такой женщины был бы шофер и лакей в ливрее, -- заявила Детерро, одобрительно посмотрев на женщину и подозрительно на машину. Более того, подумала Люси, глядя на входившую, не так часто встретишь немолодых мужа и жену, которые бы так радовались обществу друг друга. У них был вид отдыхающих. Войдя, они как бы изучающе внимательно осмотрелись. -- Да, это здесь, -- сказала женщина. -- Вон окно в сад, о котором она рассказывает, и вот и гравюра со Старым Лондонским мостом. Они спокойно, нисколько не стесняясь, обошли комнату, разглядывая ее обстановку, и сели за столик у противоположного окна. Люси с облегчением отметила, что мужчина был именно такого типа, какого бы она выбрала в супруги для этой женщины: немного мрачноват, быть может, больше погружен в себя, чем жена, но очень хорош. Он напоминал Люси кого-то, но она не могла вспомнить -- кого; кого-то, кем она восхищалась. Напоминал своими бровями. Темными, прямыми, густыми, низко нависающими над глазами. Костюм на нем был, как заметила Люси, очень старый, хорошо отутюженный и в полном порядке, но имеющий вид много раз бывавшего в чистке, что и выдает возраст одежды. Твидовый костюм женщины тоже выглядел достаточно потертым, а чулки были заштопаны -- очень аккуратно заштопаны -- у щиколотки. Ее руки выдавали привычку к домашней работе, а красивые седые волосы были вымыты дома и незавиты. Что же заставляло эту женщину, которая явно вела постоянную борьбу с недостатком средств, так радоваться? Сознание того, что вот она отдыхает вместе с любимым мужем? От этого ли ее серые сияющие глаза светились почти детской радостью? Мисс Невилл вошла в комнату с кофе и большой тарелкой нарезанного кусками пирога, пахнущего ванилью, замечательно свежего, с хрустящей корочкой по краям. Люси решила не думать о своем весе и получать удовольствие. Такое решение, увы, она принимала слишком часто. Разливая кофе, она услышала, как мужчина говорит: -- Доброе утро. Мы приехали с самого Запада попробовать ваши жаренные на сковороде пирожки. Можете вы приготовить их для нас или вы утром очень заняты? -- Если вы заняты, то не надо, -- сказала женщина с руками, носившими следы домашней работы. -- Мы поедим этого пирога, он пахнет так вкусно. Нет, мисс Невилл сейчас приготовит жареные пирожки. Тесто у нее заранее не замешано, с сожалением пояснила она, поэтому пирожки не будут такими замечательными, как когда они делаются из хорошо подошедшего теста, но не так часто ей заказывают их летом. -- Да, я тоже так думаю. Но наша дочь, она учится в Лейсе, так часто рассказывала о них, и это, быть может, наш единственный шанс их попробовать. Женщина улыбнулась, наполовину, похоже, -- мысли о дочери, наполовину -- собственному ребяческому желанию. Значит, это родители кого-то из студенток. Интересно, кого же, подумала Люси, наблюдая за ними поверх своей чашки с кофе. Может быть, Бо. О нет, Бо из богатой семьи. Тогда кого же? Она бы не прочь приписать их Дэйкерс, но были сомнения. Головка с волосами как кудель вряд ли могла быть унаследована от этого серьезного брюнета, да и такая спокойная умная женщина не могла родить такую невероятную сумасбродку, как Дэйкерс. И тут Люси внезапно поняла, чьи это брови. Мэри Иннес. Это родители Мэри Иннес. И каким-то удивительным образом стала понятна сама Мэри Иннес. Ее серьезность; то, что кажется, будто она принадлежит другому веку; то, что она не считает жизнь очень веселой штукой. Иметь определенные представления о том, как хотелось бы жить и не иметь достаточно денег, чтобы жить по этим стандартам -- не очень радостная комбинация для девушки, будущее которой целиком зависит от того, насколько успешно закончит она курс обучения. В тишине, наступившей после ухода мисс Невилл, Люси услышала собственный голос: -- Простите, ваша фамилия Иннес? Они повернулись, изумленные; потом женщина улыбнулась и проговорила: -- Да. Мы где-нибудь встречались? -- Нет, -- ответила бедная Люси, покраснев слегка, как это обычно бывало, когда из-за собственной импульсивности она оказывалась в неловком положении. -- Просто я узнала брови вашего мужа. -- Мои брови!? -- удивился мистер Иннес, но его жена, соображавшая быстрее, рассмеялась. -- Конечно! -- воскликнула она. -- Мэри! Значит, вы из Лейса? Вы знаете Мэри? -- Когда она произносила эти слова, ее лицо засветилось, а голос зазвенел. "Вы знаете Мэри?" Значит, она так счастлива сегодня потому, что увидит дочь? Люси объяснила, кто она такая, и представила Детерро, которая была необыкновенно довольна, обнаружив, что эта очаровательная пара все о ней знает. -- Мы знаем о Лейсе почти все, -- сказала миссис Иннес, -- хотя никогда в нем не были. -- Никогда не были? Кстати, может быть, вы пересядете к нам, и мы вместе выпьем кофе? -- Лейс слишком далеко, мы не могли приехать и осмотреть его прежде, чем Мэри поступила туда. Поэтому мы решили подождать, пока она закончит курс и приехать на Показательные выступления. Люси сделала вывод, что только непосильные расходы вынудили мать Мэри Иннес ждать несколько лет, иначе она бы приехала в Лейс просто посмотреть, как живет ее дочь. -- А теперь вы едете туда, конечно? -- Нет. Как ни странно, нет. Мы едем в Ларборо, мой муж -- он врач -- должен присутствовать там на съезде. Несомненно, мы могли бы заехать в Лейс, но сейчас неделя выпускных экзаменов, и если родители без всякой причины неожиданно свалятся ей на голову, это только отвлечет Мэри. Трудновато, правда, проехать мимо, когда она -- так близко, но мы так долго ждали, подождем еще дней десять. Вот только мы не смогли удержаться, свернули с главного Западного шоссе и заехали в Бидлингтон. Мы не думали, что встретим здесь кого-нибудь из Лейса рано утром, особенно в экзаменационную неделю, а нам очень хотелось увидеть место, о котором Мэри столько рассказывала. -- Ведь в день Показательных выступлений у нас не будет времени, -- добавил доктор Иннес. -- Так много надо будет посмотреть. Удивительно разностороннее обучение, не правда ли? Люси согласилась и рассказала, какими разнообразными показались ей миры, представшие перед ней в первый вечер в преподавательской гостиной. -- Вот-вот. Мы были немного удивлены, когда Мэри избрала эту специальность -- она никогда не проявляла особого интереса к спорту, я думал, что она пойдет учиться медицине, но она сказала, что хочет получить многогранную профессию и, похоже, она нашла то, что хотела. Люси вспомнила, какая целеустремленность виделась ей в этих прямых бровях. Она была права в своих физиономических наблюдениях. Если у Мэри Иннес есть честолюбивые замыслы, она с ними легко не расстанется. Право, брови -- полезнейшая вещь. Когда психология выйдет из моды, она, Люси, напишет книгу о физиономистике. Под псевдонимом, конечно. К физиономистике не очень хорошо относятся в среде интеллигенции. -- Ваша дочь очень красива, -- неожиданно сказала Детерро. Она проглотила большой кусок пирога и, почувствовав удивление четы Иннес, которые внезапно замолчали, посмотрела на них: -- В Англии не принято поздравлять родителей с красотой их дочерей? -- Нет-нет, -- торопливо сказала миссис Иннес, -- все в порядке, просто мы никогда не считали Мэри красивой. Конечно, на нее приятно смотреть; по крайней мере, мы так думаем; но родители всегда склонны несколько преувеличивать достоинства единственной дочери. Она... -- Когда я впервые приехала в Лейс, -- снова заговорила Детерро, протягивая руку еще за одним куском пирога (как только ей удается сохранять фигуру!), -- шел дождь, на деревьях, как дохлые летучие мыши, висели грязные листья и падали на всех, а все носились кругом и кричали: "О, дорогая, как поживаешь? Ты хорошо провела каникулы? Дорогая, ты не поверишь, я оставила свою новую хоккейную клюшку на платформе в Крью!" И тут я увидела девушку, которая не бегала и не кричала и была похожа на портрет моей пра-пра-прабабушки, который висит в столовой дома внучатого племянника моей бабушки, и я сказала себе: "В конце концов, здесь не сплошное варварство. Если бы это было так, этой девушки здесь бы не было. Остаюсь." Мисс Пим, пожалуйста, можно еще кофе? Ваша дочь не только красива, она единственная красивая девушка в Лейсе. -- А как же Бо Нэш? -- проявила лояльность Люси. -- В Англии на Рождество -- мисс Пим, пожалуйста, чуть-чуть молока -- журналы стараются быть развлекательными и печатают яркие красивые фотографии, которые можно окантовать и повесить над плитой на кухне, чтобы порадовать сердца кухарки и ее друзей. Эти картинки очень блестят... -- Ну, это явная клевета! -- воскликнула миссис Иннес. -- Бо хорошенькая, очень хорошенькая, и вы знаете это. Я забыла, -- обратилась она к Люси, -- что вы всех их знаете. Бо -- единственная, с кем мы знакомы; она гостила у нас однажды на каникулах на Пасху; когда на Западе погода мягче, чем в остальной Англии; а Мэри один раз жила у них несколько недель летом. Мы были в восторге от Бо. -- она повернулась за поддержкой к мужу, который, казалось, слишком погрузился в свои мысли. Доктор Иннес встрепенулся -- у него был крайне утомленный вид перегруженного работой G.P. [G.P. -- General Practioner -- участковый, районный врач (англ.)], наконец-то присевшего отдохнуть, и его мрачноватое лицо приняло мальчишеское, слегка зловредное выражение, сквозь которое просвечивала нежность. -- Было очень непривычно видеть, как наша всезнайка, полагающаяся только на себя, позволяет собой командовать, -- проговорил он. Миссис Иннес явно не ожидала такого высказывания, но решила извлечь из него пользу. -- Быть может, -- сказала она, как будто эта мысль только что пришла ей в голову, -- потому, что мы всегда относились к самостоятельности Мэри как к чему-то само собой разумеющемуся, ей было приятно дать покомандовать собой. -- А затем, обращаясь к мисс Пим: -- Мне кажется, они так дружны, потому что дополняют друг друга. Я рада этому, Бо нам очень нравится и, потом, у Мэри никогда не было близкой подруги. -- Очень напряженная программа обучения, правда? -- произнес доктор Иннес. -- Я иногда заглядываю в тетради дочери и поражаюсь, зачем им дают все то, что даже врачи забывают, как только закончат медицинские школы. -- Сечение villi, -- вспомнила Люси. -- Да, что-то вроде этого. Похоже, вы за четыре дня стали очень эрудированной в медицине. Появились пирожки, и несмотря на то, что тесто "не поднялось", ради того, чтобы их попробовать, стоило приехать с самого Запада. Всем было очень весело. Люси чувствовала, что комната, действительно, была как будто пропитана радостью, что радость окутывала все, как лившийся снаружи солнечный свет. Даже лицо доктора приобрело довольный и размягченный вид. Что же касается миссис Иннес, Люси редко приходилось видеть, чтобы на лице женщины отражалось такое счастье -- одно то, что она находится в комнате, где часто бывала ее дочь, казалось, было чем-то вроде общения с ней, а через несколько дней она увидит ее саму и они вместе порадуются ее успехам. Если бы я вернулась в Лондон, подумала Люси, мне никогда не пришлось пережить подобное. Что бы я сейчас делала? Одиннадцать часов. Пошла бы погулять в парк и решала бы, как избежать приглашения в качестве почетного гостя на какой-нибудь литературный обед. Вместо этого у меня есть вот что. И все это потому, что доктору Найт захотелось поехать на медицинскую конференцию. Нет, потому, что давным-давно Генриетта заступилась за меня в школе. Подумать только, все, что происходит сейчас, в это залитое солнцем английское июньское утро, началось в темной школьной раздевалке, заполненной маленькими девочками, надевающими галоши. Что же такое первопричина вообще? -- Было очень приятно, -- сказала миссис Иннес, когда все опять вышли на деревенскую улицу. -- И как славно, что скоро мы снова встретимся. Ведь вы будете в Лейсе в день Показательных выступлений? -- Надеюсь, буду, -- ответила Люси и подумала, удобно ли так долго пользоваться гостеприимством Генриетты. -- И помните, что вы обе дали честное слово и торжественно обещаете никому не рассказывать о нашей сегодняшней встрече, -- сказал доктор Иннес. -- Обещаем, -- ответили Люси и Детерро, глядя, как их новые друзья усаживаются в машину. -- Как ты думаешь, я смогу развернуться за один раз и не задеть здание почты? -- спросил доктор Иннес в раздумье. -- Мне бы ужасно не хотелось увеличивать число бидлингтонских мучеников, -- проговорила его жена. -- Скучное общество. С другой стороны, что за жизнь без риска? Доктор Иннес запустил мотор и проделал рискованный маневр. Ступица его переднего колеса оставила легкую царапину на девственно-белой стене почты. -- Метка Джервиса Иннеса, -- сказала миссис Иннес и помахала рукой. -- До дня Показательных выступлений -- и молите Бога о хорошей погоде! Au revoir! [Au revoir -- до свидания (франц.)] Посмотрев, как, становясь все меньше и меньше, удаляется по деревенской улице машина, Люси с Детерро повернули к полевой тропинке, к Лейсу. -- Какие милые люди! -- проговорила Детерро. -- Очаровательные. Подумать только, мы бы никогда с ними не познакомились, если бы вам сегодня утром до смерти не захотелось выпить хорошего кофе. -- Скажу вам по секрету, мисс Пим, это тот тип англичан, к которому все другие нации испытывают необыкновенную зависть. Такие спокойные, такие воспитанные, так приятно на них смотреть. Ведь они бедны, вы заметили? Блузка у нее совсем выгорела. Она когда-то была голубой, я заметила, когда она нагнулась и воротник приподнялся. Несправедливо, что такие люди бедны. -- Нелегко ей было проехать мимо, не повидав дочь, когда она была так близко, -- задумчиво сказала Люси. -- Ах, у нее есть характер, у этой женщины. Она правильно сделала, что не поехала. Старшие на этой неделе ни одной своей частичкой не могут интересоваться посторонними делами. Выньте хоть одну единственную частичку, и -- хоп! -- все рухнет. -- Нат Тарт сорвала росшую на берегу у моста крупную маргаритку и фыркнула (это был первый смешок, который Люси услышала от нее): -- Интересно, как мои коллеги справляются с загадками типа "одна-нога-за-линией-поля". А Люси подумала, интересно, как ее саму опишет Мэри Иннес, когда в воскресенье будет писать родителям. Как сказала миссис Иннес, забавно будет вернуться домой и прочесть, что напишет о вас Мэри в воскресном письме. Это похоже на теорию относительности. Как будто вернуться в прошлый вечер. -- Странно, что Мэри Иннес напоминает вам чей-то портрет, -- сказала она Детерро. -- Потому, что мне тоже. -- Ах, да, прабабушку моей бабушки. -- Детерро бросила маргаритку в воду и смотрела, как течение унесло ее под мост дальше, так что скоро она скрылась из виду. -- Я не стала говорить этого милым Иннесам, но моя пра-пра-прабабушка не пользовалась особой любовью у своих современников. -- О? Может быть, она была застенчивой? То, что мы называем комплексом неполноценности? -- Мне об этом ничего не известно. Ее муж умер очень вовремя. Для женщины всегда неприятно, когда ее муж умирает очень вовремя. -- Вы хотите сказать, она его убила!? -- От испуга Люси остановилась, как вкопанная. -- О, нет. Скандала не было, -- произнесла Детерро с укоризной. -- Просто ее муж умер очень вовремя. Он слишком много пил, был заядлым игроком и не очень привлекательным человеком. И была гнилая ступенька на верху лестницы. Очень высокой лестницы. И однажды он наступил на нее, когда был пьян. Вот и все. -- А она потом еще раз вышла замуж? -- спросила Люси, переварив это сообщение. -- О, нет. Она ни в кого не была влюблена. У нее был сын, которого надо было воспитывать, и поместья -- теперь они были в безопасности, когда некому стало проигрывать их в карты. Она прекрасно управляла поместьями. От нее и моя бабушка унаследовала свой талант. До того, как приехать из Англии, чтобы выйти замуж за дедушку, бабушка никуда не выезжала из своего округа, Чарльз-стрит, Первый Западный. А через полгода она управляла поместьем. -- Детерро вздохнула, выражая восхищение. -- Удивительные люди, эти англичане. VIII Мисс Пим сидела в роли наблюдателя на письменном экзамене по патологии, чтобы дать мисс Люкс время для проверки и проставления оценок предыдущих работ. На цыпочках вошла маленькая секретарша мисс Ходж и почтительно положила перед ней на стол пришедшую на ее имя почту. Мисс Пим, хмурясь, просматривала экзаменационные вопросы и думала, как плохо соотносятся слова типа artritis gonorrhoica или suppurative teno-synovitis с чистым воздухом летнего утра. Emphysema звучала не так ужасно; такое название садовник мог бы дать какому-нибудь цветку. Какому-нибудь сорту водосбора, например. И Kyphosis Люси могла представить себе как родственника георгина. Myelitis был бы, наверно, мелким вьющимся растением с яркосиними цветами, которые бы имели тенденцию розоветь, если за ними плохо ухаживали. A tabes dorsalis явно был экзотичным цветком из рода тигровых лилий, дорогим и чуть-чуть неприличным. Chorea. Sclerosis. Pes Varus. Господи Боже, неужели эти юные девицы знают все это? Назначить лечение той или иной болезни в зависимости от того, была ли она а) наследственной, б) вызвана травмой или в) вызвана истерией? Ну-ну. Как она могла так заблуждаться, что даже испытывала некое покровительственное чувство по отношению к этим юным созданиям? С возвышения, на котором стоял ее стол, мисс Пим с нежностью посмотрела на студенток. Все усерднейшим образом писали. Лица были сосредоточенные, но не очень встревоженные. Только Роуз казалась обеспокоенной, и Люси подумала, что ей больше идет выражение беспокойства, чем самодовольства, и от сочувствия удержалась. Дэйкерс, не отрываясь, писала,