когда принимал эти
бесполезные транквилизаторы, и почти решил больше не приходить. Но, когда я
вышел на улицу, я понял, что чувствую себя необычайно свободным и
раскованным, хотя я опоздал на деловое свидание, поэтому и вернулся, чтобы
попрощаться. (Читатель, вероятно, заметил, что хронология события не точна.)
Потом я забыл выпить, чтобы доехать на машине до места встречи: может быть,
потому, что был раздражен вашим упоминанием о бутылке виски".
"Затем на следующий день, прежде чем я понял это, я оказался в своем
офисе вовремя, чувствовал себя прекрасно, хорошо выполнил свою дневную
работу, поехал на второй завтрак, а вечером поехал домой. То же самое и на
следующий день. Потом в это утро я вспомнил, что у меня назначено свидание с
вами в этот день. Я по-прежнему злился на это ваше упоминание о
„полной бутылке", но все же я приобрел ее, чтобы положить в карман. Я
немного выпил из другой бутылки, но забыл положить в карман полную бутылку.
Я предполагаю, что вы поймете это как сопротивление или отрицание вашего
авторитета. Я же говорю, что хотел, но забыл. Я был вовремя в своем офисе,
занимался своей работой, но в обед ко мне заглянул мой старый приятель, и
мы, обедая с ним, выпили бутылку пива. Потом я вернулся к работе и едва
вспомнил о нашем свидании. Так что, кажется, вы действительно можете помочь
мне, если начнете работать со мной, а не записывать каждое мое слово. Это
отнимает много времени. Мне не требовалась выпивка сегодня утром, но не мог
же я прийти к вам под каким-то фальшивым предлогом; поэтому я выпил одну
порцию виски. Коктейль в обед -- это нормально, но пить утром -- ужасно. В
какой-то степени я не считаю, что это так уж плохо, что вы отнимаете и свое
и мое время, записывая все, что я говорю".
Затем пациент и автор немного обсудили текущие события, и автор
предложил пациенту такой неожиданный комментарий: "Ну, давайте посмотрим. Вы
однажды были одним из редакторов крупной столичной газеты, а редакционные
статьи должны формировать мнение масс. Скажите мне, мнение формируется в
сознании человека или в его подсознании, и как вы сами определяете сознание
и подсознание?". Он ответил: "Вы не посещали 2,5 года психоаналитика,
чистосердечно сотрудничая с ним, а потом еще не промывали свой мозг этими
проклятыми транквилизаторами плюс психоанализом, ничему не научившись и
многое потеряв. Все, что я могу сказать вам, будет обычным схематическим
определением, а именно: ваш сознательный разум -- передняя часть ума, а
подсознательный -- задняя часть. Но вы, вероятно, знаете об этом больше, чем
я и доктор X.". Я спросил его: "А вероятно ли, что когда-нибудь эти две
половинки встретятся?". Он ответил: "Странный вопрос, но я, кажется,
понимаю, что вы имеете в виду. Я думаю, что подсознательный разум может
рассказать сознательному разуму что-то, но не думаю, что сознательный разум
может сказать что-нибудь подсознательному или он может знать, что есть в
подсознательном. Я потратил уйму времени, пытаясь раскопать что-то в
подсознательном вместе с доктором X., и ничего не добился; мне становилось
все хуже". Ему был задан другой вопрос: "Не обсудить ли нам как-нибудь
вопрос о подсознательном разуме в сознательном разуме?". Он ответил так:
"Ну, если вы собираетесь записывать все, что я говорю, и все, что
говорите вы, а я удачно решу свои затруднения тем, что вы проводите все
время, просто записывая мои жалобы так, как вы делали в прошлый раз... Между
прочим, я вчера прекрасно провел вечер, играл в гольф с одним клиентом нашей
фирмы, первая хорошая игра за много лет, и совсем не выпивал... Ну, давайте
обсудим сознательный разум, политику, гипноз, все, что вам захочется".
Автор спросил пациента, почему он так ответил. Он сказал: "Ну, это
просто удивительно. Мне 52 года, а я ною и скулю, как маленький щенок, и у
меня такое чувство, что я могу верить, ждать, как мальчишка, который твердо
уверен, что самые смелые мечты пойти в цирк исполнятся. Звучит глупо, не так
ли? Но у меня действительно такое ощущение, как у полного надежд счастливого
малыша".
Автор ответил на это вопросом: "Вы помните, в каком положении вы сидели
в том кресле?" Он сразу же поставил ноги рядом, опустил руки на колени,
закрыл глаза, медленно опустил голову, упорно кивая головой, и через
несколько мгновений оказался в глубоком состоянии транса.
Оставшееся от часа время было потрачено на "объяснение того, как важно
реорганизовать модели поведения на завтра, на следующий день, на следующую
неделю, на следующий год; короче говоря, на будущее, чтобы удовлетворить
потребности и назначение в жизни". Все это объяснение велось в общих,
довольно смутных выражениях, а фактически, это были осторожные
постгипнотические внушения, предназначенные для удовлетворения его
потребностей.
Он был выведен из состояния транса простым замечанием: "Да, именно так
вы и сидели в прошлый раз", -- тем самым осуществлялась переориентация на
время, которое предшествовало этому второму трансу. Когда он проснулся и
открыл глаза, автор многозначительно взглянул на часы. Пациент снова был
изумлен, когда понял, сколько прошло времени, попросил о другой встрече
через три дня, но согласился подождать пять дней. По пути из кабинета он
остановился, чтобы взглянуть на резные деревянные работы, и заметил, что он
собирается, не откладывая, наняться резьбой по дереву, что очень любит это
занятие, но давно откладывал.
Пять дней спустя пациент вошел, улыбаясь, удобно уселся в свое кресло,
и по его виду было понятно, что ему хочется поговорить. Его спросили, что с
ним произошло в последний уикэнд и в следующие три дня. Его ответ, сделанный
медленно и терпеливо, как будто для того, чтобы автор имел возможность
записать его, был весьма информативным.
"Я встречался с вами дважды. Вы не сделали со мной ничего
примечательного, и все же это срабатывает. За это время я трижды сталкивался
со своей проблемой. Я собирался поехать в город со своими друзьями, женой,
которая сидела рядом со мной, а я вел машину. Я почувствовал, как старая
паника охватывает меня, но я не подал вида жене об этом. Я не ездил по этой
дороге уже много лет, и в последний раз, когда я там был, меня охватила
паника на том же месте, как и в последний раз. В этот раз я остановился,
притворился, что проверяю проводку, а потом попросил жену вести машину. На
этот раз ничто не могло заставить меня прекратить езду, а паника ушла, но
когда, не помню. Мы хорошо провели время, и я ехал назад, не помня о
последнем приступе паники. Потом в полдень я пошел в отель, в ресторане
которого я не обедал уже много лет из-за своих приступов паники, и, когда я
уходил, ко мне подошел старый приятель, поздоровался со мной и начал
рассказывать длинную скучную историю, и я рассердился на него, -- мне
хотелось вернуться поскорее на работу. Я был просто разозлен, но у меня не
было паники. Потом, когда я вышел из своего офиса, чтобы приехать сюда, в
двери меня остановил клиент, чтобы рассказать анекдот, и я опять был зол,
потому что он задерживал мою поездку к вам. Когда я наконец отправился в
путь, я понял, что у меня был опять приступ паники, но очень небольшой, что
я могу справиться с ним сам. Теперь вам придется сказать мне, что здесь
происходит. Ах, да, мы с женой один раз вечером выпили по две порции виски
перед обедом. Она сказала, что виски, смешанное с вином, вкуснее, и
правда?".
"Но все-таки, что происходит? Вы сидите и записываете, что вы и я
говорим. Вы не гипнотизируете меня, вы не проводите никакого психоанализа.
Вы говорите со мной, но ничего определенного. Я предполагаю, что вы все еще
готовитесь гипнотизировать меня, но для чего, я не знаю. Я пришел сюда по
своей проблеме после того, как без всяких результатов я
„психоанализировался" в течение 2,5 лет, промывал себе мозги
транквилизаторами и психоанализом еще полгода, а теперь через два часа вы,
ничего не делая, внедрили в меня уверенность, что я справлюсь с этим". Я дал
ему ничего не говорящий ответ, что лечение происходит внутри пациента, что
время -- прежде всего катализатор. На это он заметил: "Ну, катализатор,
готовьтесь! Если я смог потратить три года жизни на психоанализ и
транквилизаторы, становясь все хуже, а теперь за два часа я становлюсь лучше
(отметьте употребление местоимения первого лица), наблюдая, как вы пишете, в
вашем распоряжении все мое время. Это удивительно, прийти в офис и домой,
обедать, встречаться со старыми друзьями, и ведь тот анекдот моего клиента
был не так уж плох. Когда будет наша следующая встреча?".
Автор просил его прийти через неделю и дать волю своему
подсознательному разуму поработать над своей проблемой, сколько ему
потребуется.
Неделю спустя пациент вошел в кабинет и спросил с некоторым
замешательством: "Все идет хорошо. У меня были приступы паники всю неделю,
не очень сильные, но довольно странные. Они все происходили не в тех местах,
как раньше. Я регулярно выполняю свою работу так, как я хочу. Я повысил свою
нагрузку. Я вхожу в свой офис и ухожу из него, и все бывает хорошо. Но
происходит нечто глупое. Я надеваю один ботинок вполне свободно, но только
беру второй, тяжелый приступ паники охватывает меня, потом исчезает, и я
спокойно надеваю второй. Я въезжаю в гараж, выключаю зажигание, запираю
дверь гаража, и паника набрасывается на меня. Но в тот момент, когда я кладу
ключи от машины в карман, паника уходит. Больше того, каждый приступ паники
меня все больше забавляет, это глупо и нелепо. Я даже не против них. Просто
смешно, как человек может так паниковать и страдать, как это было со мной
раньше".
"Интересно, не является ли причиной этих приступов паники раздражение
моей жены по отношению ко мне. Она всегда хотела, чтобы я на все смотрел
так, как она хочет и меня это всегда доводило до сумасшествия. Поэтому я
думаю, не впадаю ли я в панику, потому что она так раздражает мою жену. Вы
знаете, я думаю, что это -- первопричина всего. Я подозреваю, что каким-то
образом вы заставляете меня разорвать старую проблему на мелкие кусочки и
разбросать ее во все стороны наподобие конфетти. Интересно, почему за три
года я никогда не рассказывал моему аналитику об антагонизме моей жены. По
четыре-пять часов в течение трех лет он выуживал из меня всякие мысли.
Почему я вам все это говорю? Вы никогда меня об этом не спрашивали! Ах, да,
я два дня играл в гольф так, как мне это всегда нравилось -- без выпивок,
без паники. Затем по пути сюда у меня опять возникла паника, когда я вышел
из здания офиса, и поэтому я пошел в соседний бар, заказал три двойных
виски, заплатил за них, посмотрел на все три стакана, стоящих передо мной, и
понял, что ни разу в жизни не видел более глупой вещи, чем эта. Поэтому,
хотя бармен и стоял, уставившись на меня и на нетронутые стаканы, я вышел. У
меня уже не было никакой паники".
"Сейчас вы уже полчаса записываете то, что я вам рассказываю, и часы
говорят, что сейчас уже половина первого, а я хочу заключить пари, что в
следующий раз, когда я взгляну на них, они покажут, что уже час". (Намек
этого замечания очевиден.)
Автор медленно и серьезно ответил ему: "Вы совершенно правы". Его глаза
сразу же закрылись, и у него возникло глубокое состояние транса. Автор
попросил его вкратце дать обзор тех успехов, которые он сделал, и ему
медленно зачитали отчет о предыдущей беседе. Пока он слушал, он медленно
кивал головой в знак согласия.
Точно в час автор сказал пациенту: "Как вы и сказали, сейчас ровно
час". Он проснулся, потянулся, зевнул и сказал: "На следующей неделе в это
же время, не так ли?".
Такая встреча была назначена.
Когда он уходил из кабинета, он заметил: "Я читаю эту удивительную
книгу. (Вынимает из кармана.) Не хотите прочесть ее, когда я кончу?" Его
уверили, что это будет огромным удовольствием для автора.
Следующая встреча была самой обнадеживающей. Когда он вышел, он сказал:
"Мне нравится беседовать с вами. Я теперь понимаю. В течение многих лет у
меня подсознательно накапливалось неприязнь к жене только в одном отношении.
Ее отец умер, когда она была еще ребенком, и ее мать поклялась, что заменит
отца своей маленькой дочери. Она и была им. Да и сейчас тоже, а моя жена
очень похожа на свою мать. Она дома ходит все время в брюках. И моих, и
моего сына тоже. Во всех отношениях она ведет себя дома как мужчина. Но мы
так подходили друг к другу во всех других отношениях, и мы так нежно любили
друг друга, и она всегда решает все вопросы верно. Дело в том, что мне
хотелось бы получить от нее разрешение решать так же, как решает она. Нет,
неверно. Мне не нужно разрешение. Я хочу решать и заставить ее соглашаться
со мной, потому что мое решение верно, вместо того, чтобы соглашаться с ее
решениями, потому что они бывают такими, какие я тоже мог бы принять.
Странно, но за три года я не говорил об этом ни разу со своим
психоаналитиком. Мне интересно, почему я вам рассказал все это, хотя я так
плохо думал о гипнозе. А в прошлое воскресенье я рассмеялся про себя. Моя
жена заявила, что она повезет меня и детей на аттракцион, который я хотел
посмотреть, и она знает об этом. Но я решил, что останусь дома и сказал ей
об этом. Мне это очень понравилось. Стоило ради этого даже пропустить это
развлечение. Я чувствовал себя счастливым маленьким мальчиком, который с
успехом утвердил себя".
"Теперь, с вашего разрешения, я хочу... Нет, мне не нужно ваше
разрешение, поскольку я решил сделать так и делал почти целую неделю. Вот
что я делал. Первый день, когда я сел в машину, я намеренно вызвал у себя
короткий приступ паники примерно через один-два квартала после дома, а потом
спокойно ехал на работу. На следующий день я проехал немного дальше и вновь
вызвал более короткий приступ паники, а потом ехал дальше. То же самое я
делал, когда возвращался домой. У меня только должно оставаться достаточно
времени для 4--5 приступов паники. Потом я покончу с этим. Но я не перестану
ходить к вам. Мне нужно беседовать с вами хотя бы раз в неделю, если вы не
возражаете. Я буду платить за это".
Терапия и дальше проходила таким же образом: сначала рассказ пациента о
собственном поведении без каких-либо комментариев со стороны автора и общий
разговор на различные, связанные с рассказом пациента темы. Таким образом,
пациент брал ответственность за лечение на себя, делая это по-своему, со
своей скоростью.
Он все еще продолжал посещать автора раз в неделю, иногда чисто на
уровне общения, иногда для обсуждения поведения своих детей-подростков, но
не как проблемы, а как отличия от своего поведения в том же возрасте. Его
собственные затруднения исчезли, если говорить о каких-то затруднениях
личности. То, что он хочет платить психиатру за свои неофициальные визиты,
дает основание предположить, что где-то подсознательно этот пациент хочет
получать гарантии для дружеских отношений с автором на долгий срок, который
помог ему добиться удовлетворения чувства мужского превосходства, не
заставлял его пройти через длительные, унизительные поиски лечения, а просто
перенес всю ответственность за лечение на самого пациента и его
подсознательный разум. Однако, по мере того, как проходит время, становится
очевидным тот факт, что эти визиты станут как можно реже. Часто стали
упоминаться планы на лето, а они сделают эти визиты неприемлемыми. Таким
образом, его подсознательный разум сообщает автору о планируемом им
завершении лечения. Но пока остается неизменным то, что он впадает в
спонтанный транс на 5--10 минут, когда его часовой визит приближается к
концу. В этом трансе он хранит молчание, и автор тоже.
Такие же терапевтические процедуры были использованы и в прошлом,
конечно, не точно так же, но очень похожим образом. Один из пациентов,
договариваясь о следующей встрече, всегда говорил, обосновывая свою просьбу
о визите к врачу, такую фразу: "... так, чтобы я мог перезарядить свои
батареи", имея в виду состояние транса, иногда приносящие пользу внушения,
иногда просто транс. Другие пациенты вступают, казалось бы в ничего не
значащий разговор, иногда прерывая его для транса. Таких терапевтических
процедур было достаточно, чтобы добиться удовлетворительных результатов на
долгий срок.
Второй рабочий эксперимент
Неожиданно возникла еще одна возможность проверить вышеописанный метод.
24-летняя девушка, которая страдала от визуальных и звуковых галлюцинаций,
носящих характер преследования, проявляла такой антагонизм и агрессию по
отношению к своим двум сестрам и родителям, что в 1961 году ее пришлось
госпитализировать в психиатрическую клинику, где ей был поставлен диагноз:
параноидная форма шизофрении. Прогноз был весьма неутешительным.
Была предпринята психотерапия, "психодинамически ориентированная"; это
лечение проводилось различными психиатрами-психоаналитиками. Девушка,
студентка колледжа, обладающая высоким интеллектом, издевалась над ними,
высмеивала психоаналитические понятия и принципы, ставила психоаналитиков в
такое положение, что им приходилось защищать самих себя, злила их; и они
пришли к заключению, что она не поддается никакому лечению. Было
рекомендовано лечение электрошоком, но от этого отказались и родственники и
сама пациентка. (Отец, стоматолог, советовался по этому вопросу еще с двумя
квалифицированными психотерапевтами, которые не рекомендовали электрошок,
так как, по их мнению, этот метод не давал никаких гарантий на успех. В
конце концов, и отец пациентки, и сама пациентка наотрез отказались от
электрошока. Пациентка просто заявила: "Я не хочу, чтобы из мозгов делали
яичницу-болтунью, нажимая на кнопку за 30 долларов".)
При встрече с пациенткой автор спросил, чего она хочет от него. Она
заявила следующее: "У меня есть родственники, которые считают, что вы можете
загипнотизировать меня до здравого смысла, как они это называют. Боже мой,
как я их ненавижу. Поэтому они буквально унесли меня из государственной
больницы и с такой охотой привезли сюда. Ну, а теперь, каким образом вы
будете строить из себя клоуна?"
"Надеюсь, что этого вообще не произойдет, независимо от того, что у
меня есть для этого потенциальные возможности. Я не собираюсь подвергать вас
психоанализу, я не собираюсь выслушивать вашу историю. Мне нет дела до
вашего эдипова комплекса и анальной фазы. Я не хочу пробовать на вас методы
Роршаха или Т. А. Т. Я хочу показать вам письмо от вашего отца (в основном
там говорится: "Моя дочь, студентка колледжа, 22 лет, психически больна. Не
возьметесь ли вы за ее лечение?") и мой ответ ему, который сводится к
следующему: „Я буду рад видеть вашу дочь на консультации". У меня есть
к вам только один вопрос: „В чем, в какой области вы
специализировались в колледже?""
Она ответила: "Я собиралась специализироваться в психологии, но дела
пошли плохо, так что я перешла на английский язык еще на первом курсе. Но я
много читала об этой ерунде, которую называют психологией. И я по уши сыта
психоанализом".
"Хорошо, тогда мне не придется тратить ни ваше, ни свое время.
Понимаете, все, что я хочу, так это определить, сможем ли мы понять друг
друга. Так будьте терпеливы со мной и позвольте мне поговорить. Вы пришли
сюда на двухчасовой сеанс, и, поскольку вы собираетесь здесь скучать, пусть
эта скука будет настоящей!"
На это она быстро сказала: "Ну, вы, по крайней мере, честный человек. А
то ведь большинство психиатров думает, что они очень интересные люди".
Тогда очень быстро автор объяснил, что он собирается прочесть ей
статью, которую только что написал (она заметила: "Что-нибудь такое, чтобы
привлечь публику, не так ли?") и сразу же, как и в предыдущем случае,
попросил поставить на пол обе ноги, положить руки на колени, пристально
следить за часами, быть уверенной в том, что она должна только "перенести"
скучное чтение, а "не засыпать". (Она знала, что автор применяет гипноз, но
такое внушение исключало у нее всякую мысль о том, что он будет
использован.)
Как и в предыдущем случае, ей почти дословно было прочитано описание
метода. Единственная разница состояла в том, что автор читал более медленно
и сначала очень часто повторял некоторые отрывки, слегка изменяя слова, но
не сущность и значение этих частей.
Сначала на ее лице сохранялось выражение презрительной насмешки, но
вдруг она с удивлением воскликнула: "У меня поднимается правая рука. Я не
верю этому, но это так". Когда автор спросил ее, не думает ли ее
подсознательный разум, что он может общаться с ним, автором, она изумленно
заявила: "Моя голова кивает „да", и я ничего не могу с ней поделать, и
указательный палец на правой руке тоже поднимается. Может быть, мой
подсознательный ум может общаться с вами, но только заставьте их
остановиться".
"Если ваш подсознательный разум захочет остановить их, то может сделать
это сам", -- было ей ответом.
Почти тут же она сказала: "Ох, они остановились. Так, теперь, может
быть, вы зададите мне вопрос, и я смогу понять то, что, как я думаю, меня
подавляет. Пожалуйста, действуйте!"
Ее глаза закрылись, развился спонтанный транс, был твердо установлен
раппорт с автором прежде, чем кончились два часа сеанса, а девушка стала
теперь очень страстным, контактным и послушным пациентом, делая
замечательные успехи.
Это еще один незапланированный рабочий эксперимент, подсказанный
открытой враждебностью в начале сеанса. Автор проработал с ней не менее 10
часов, когда ее родители выразили уверенность, что она стала гораздо лучше,
чем когда-либо вообще в жизни. Однако она со смехом утверждала:
"Вы не жили с такой смесью идей и мыслей, как жила я довольно давно, не
понимая, что существует ужасная взаимосвязь во всех наших мыслях. Я хочу еще
полечиться у вас, чтобы научиться понимать себя".
После первых 10 часов работы пациентка вновь продолжила занятия в
колледже, она прекрасно учится и посещает автора раз в неделю. Она
объективно смотрит на прошлые свои симптомы, как на эмоциональные бурные
проявления, принадлежащие к прошлому, и терапевтический сеанс у нее обычно
заканчивается спонтанным трансом длительностью 15--20 минут.
Третий рабочий эксперимент
Прежде чем эта статья приняла окончательную форму и была отпечатана, в
кабинете появился третий пациент с совершенно другим типом сопротивления.
Автор сразу понял ее состояние. Пациентка вошла, твердо, неподвижно держа
свое тело и осторожно ступая. Правая сторона ее лица была ассиметрична.
Она говорила ясно и четко, стараясь выговаривать слова левой стороной
рта, зрачок ее правого глаза был явно сужен, движения правой руки были
ограниченными и сдержанными, и когда она подносила руку к правой стороне
лица, эти движения были гораздо медленнее и осторожнее по сравнению с
движениями левой руки, которые были свободными, легкими и очень
выразительными. Чтобы избавить пациентку от необходимости много говорить,
автор сразу же спросил ее:
"Давно у вас невралгия тройничного нерва? Отвечайте как можно короче и
медленно, так как мне не нужно знать всю историю вашей болезни, чтобы начать
ваше лечение".
Ее ответом было: "С мая 1959 года, мне советовали хирургию, спиртовые
инъекции; и в конце концов сказали, что нет для меня лечения, я должна
примириться и терпеть это всю жизнь, (по щекам текли слезы), мой
друг-психиатр сказал, что, может быть, вы поможете".
"Вы работаете?"
"Нет, ушла из-за болезни, психиатр уговорил меня посетить вас и сказал,
что я получу помощь".
"Хотите получить помощь?"
"Да".
"Не быстрее, чем я смогу это сделать?" (То есть, примет ли она помощь с
той скоростью, которую я сочту нужной. Я не хотел, чтобы она ждала какого-то
чуда лечения).
"Да".
"Могу ли я начать работу прямо сейчас?"
"Да, пожалуйста, врачи во всех клиниках беспомощны. Все наслаждаются
жизнью, а я не могу. Я не могу жить со своим мужем, нет ничего, только боль,
нет надежды, врачи смеются надо мной, я пришла к вам за гипнозом".
"Кто-нибудь говорил о психогенном характере боли?"
"Нет, ни психиатры, ни невропатологи. С мая все говорят -- мое
заболевание органическое, а не психогенное".
"И что они вам советуют?"
"Терпеть; хирургия, спирт -- последнее средство".
"Вы думаете, что гипноз поможет вам?"
"Нет, мое заболевание органическое, а гипноз -- психологический метод".
"Что вы едите?"
"Жидкость".
"Сколько времени вы тратите на стакан молока?"
"Час и больше".
"Наиболее чувствительные места?"
Колеблясь, она показала на щеку, нос и лоб.
"Так вы действительно думаете, что гипноз вам не поможет? Так зачем же
вы пришли ко мне?"
"Ничто не помогает, просто еще одна попытка, пусть еще одни денежные
затраты. Все говорят, нет лечения. Я читала медицинские книги".
Это была далеко не удовлетворительная история, но простота и честность
ее ответов, все ее манеры и поведение убедительно свидетельствовали о
характере ее болезни, острый и ослабляющий ее характер, реальность ее
агонизирующих болей и ее чувства отчаяния. Она Не могла контролировать свою
боль; это не способствовало успеху гипноза; она хорошо приспосабливалась в
течение 30--40 месяцев из 60 месяцев болезни, а потом стала испытывать
неуправляемые боли с короткими периодами облегчения, и все уважаемые
медицинские авторитеты заявили, что она неизлечима, и советовали ей
"научиться жить с этой болезнью" и только в качестве последнего средства
попробовать хирургию или спиртовые инъекции. Ей сообщили, что даже
хирургическое вмешательство не всегда бывает успешным, а остаточные явления
после операции могут быть тяжелыми. Только один человек, психиатр, который
знал автора, посоветовал ей попробовать гипноз в качестве "возможной
помощи".
Учитывая такой фон и такие условия, основанные на длительном опыте,
автор решил, что прямой гипноз может оказаться бесполезным. Соответственно,
был использован метод для сопротивляющихся пациентов. Ее попросили посидеть
спокойно и понаблюдать за автором, что она сделала с вниманием отчаяния.
Сначала без всякого внушения в голосе автор сказал: "Прежде чем я начну
что-либо делать, я хочу вам кое-что объяснить. А потом мы начнем". Очень
осторожно она кивнула головой в знак согласия.
Тогда автор сразу же перешел к толкованию вышеописанного метода,
открыто обращаясь к рукописи и повторяя ее как можно буквальнее.
Она реагировала на это очень легко, демонстрируя идеомоторные движения
головой и каталепсию рук.
К этому методу автор прибавил несколько дополнительных положений о том,
что он рассказывает не об адекватной истории, что ее подсознательный разум
произведет поиск среди всех ее воспоминаний, что она будет свободно (сделать
что-то свободно означает сделать удобно) сообщаться с любым из этих
воспоминаний и со всей нужной информацией, что произойдет тщательный поиск
ее подсознательным разумом всех возможных путей и средств для контроля,
изменения, переосмысления, уменьшения болей, а также любых действий, чтобы
удовлетворить ее нужды, потребности. Потом ей было сделано постгипнотическое
внушение о том, что она снова будет сидеть в этом же кресле, и только от ее
подсознательного разума и ее желания будет зависеть, поймет ли она автора.
Медленно, настойчиво она утвердительно кивнула головой в знак согласия.
Она была выведена из состояния транса словами: "Как я только что
сказал: „Прежде чем я начну что-либо делать, я хочу вам кое-что
объяснить. Потом мы начнем"". Затем автор добавил с многозначительной
модуляцией в голосе: "С вами все в порядке?" Она медленно, минуты через две,
открыла глаза, слегка сменила положение тела, покачала пальцами, стиснула
руки и ответила очень легко и спокойно, что заметно отличалось от ее
тщательно, с трудом выговариваемых слов:
"Все очень хорошо". Тут же она удивленно воскликнула: "Боже мой, что
случилось! Мой голос в порядке, мне не больно говорить". С этими словами она
осторожно закрыла рот и медленно сжала жевательные мышцы. Затем быстро
открыла рот и сказала: "Нет, невралгия все еще такая же сильная, как и
раньше, но говорить мне не больно. Это странно. Я ничего не понимаю. С тех
пор как началась моя болезнь, я почти не могла говорить и не чувствовала
даже воздуха на особо чувствительных точках". Она помахала рукой около носа,
правой щеки и лба, а потом слегка дотронулась до носа, в результате чего
возник спазм острой боли.
Когда боль утихла, пациентка сказала: "Я не собираюсь пробовать другие
болезненные точки, хотя в моем лице сейчас другие ощущения, и я нормально
разговариваю".
Автор спросил ее: "Сколько времени вы находитесь в этой комнате?"
Удивленно она заметила: "5 минут, самое большее около 10, но не больше".
Автор повернул к ней циферблатом настольные часы (он осторожно изменил их
положение, конца она была в состоянии транса). С чувством явного
замешательства она воскликнула: "Но это невозможно. Часы говорят, что прошло
более одного часа!" Сделав паузу, она посмотрела на свои наручные часы и
снова сказала (так как и эти часы показывали это же время): "Но это
невероятно!", на что автор заметил намеренно подчеркнуто: "Да, это
совершенно непонятно и невероятно, но не в этом кабинете". (Читатель, но не
пациент, легко поймет, что это -- постгипнотическое косвенное внушение.)
Ей была назначена встреча на следующий день, и она быстро вышла из
кабинета.
Когда в следующий раз она вошла в кабинет, прежде чем она заняла свое
место, автор ее спросил: "Как вы спали эту ночь? Видели какой-нибудь сон?"
"Нет, никаких снов. Но я то и дело в течение ночи просыпалась, и у меня
в голове все время была странная мысль, что я просыпаюсь для того, чтобы
отдохнуть ото сна или что-то в этом роде".
Автор ей объяснил: "Ваш подсознательный ум понимает все очень хорошо и
может много и упорно работать, но сначала я хочу услышать от вас вашу
историю, прежде чем мы начнем работать, поэтому садитесь и просто отвечайте
на мои вопросы".
Расспросы показали, что у пациентки был хорошо налаженный родительский
дом, счастливое детство и счастливые годы учебы в колледже, счастливый брак,
хорошее имущественное положение, достаточно успешное положение в обществе,
хорошая работа. Кроме того, оказалось, что первый приступ болезни у нее
появился в 1959 году, продолжался почти 18 месяцев, в течение которых она
обращалась за помощью к врачам-терапевтам и хирургам в известных клиниках,
прошла психиатрические проверки по выявлению возможных психогенных факторов
и консультировалась у разных выдающихся неврологов. Она работала в области
социальной психиатрии, имела привычку весело, но тихо насвистывать веселые
мелодии почти постоянно, находясь на работе и идя по улице. Ее очень любили
коллеги. Она также объяснила, что обратилась к автору по совету его старого
приятеля, но все остальные окружающие ее люди крайне неодобрительно говорили
о гипнозе. К этому она еще добавила: "Только встреча с медиком, который
пользуется гипнозом, уже помогла мне. Я могу легко разговаривать и сегодня
утром выпила стакан молока менее, чем за 5 минут, а обычно это занимает у
меня час и даже больше, поэтому не было ошибкой прийти сюда".
Автор ответил ей: "Я рад этому". У нее сверкнули глаза, и она спонтанно
впала в состояние транса.
Автор не будет приводить детально косвенные внушения, направленные на
то, чтобы заставить ее подсознательно делать то, что она сама захочет. Те
частичные замечания, замечания с намеками, двойные связи, наложение одного
на другое, не связанное, казалось бы, с предыдущим, кажутся ничего не
значащими, когда о них читаешь. Ведь когда говоришь, то придаешь своим
словам соответствующую интонацию, делаешь ударение там, где считаешь нужным
в данный момент, делаешь паузы, осуществляешь там, где нужно, двойные связи
и наложения -- все для того, чтобы создать и ввести в действие целый ряд
различных аспектов деятельности пациента, для чего можно придумать и целый
ряд замаскированных команд. Например, было заявление о том, что разгрызание
грецкого ореха зубами на правой стороне рта будет, конечно, болезненным, но,
слава богу, у нее достаточно здравого смысла не пытаться грызть грецкие и
кедровые орехи зубами, особенно на правой стороне рта, потому что это будет
очень болезненно, не так, как вообще при приеме пищи. Здесь очень
выразительно прозвучал намек на то, что прием пищи не так уж и болезнен. Еще
один пример: "Так жаль, что первый кусочек этого прекрасного филе из
скумбрии будет очень болезненным, но зато остальное просто восхитительно".
Снова намек, который полностью не осознается пациенткой, так как автор тут
же переходит на внушения какого-то другого типа.
На втором сеансе она была выведена из состояния транса простым
замечанием: "Ну, на сегодня хватит". Она медленно пришла в себя и
выжидательно взглянула на автора. Он многозначительно посмотрел на часы. Она
начала объяснять: "Но я только что вошла в кабинет и рассказала вам о
молоке, а (глядя на часы) прошел уже целый час! Куда уходит время!"
Непринужденно, легкомысленно, так, чтобы она не могла заподозрить, что это
ответ, автор сказал: "О, потерянное время ушло, чтобы присоединиться к
потерянной боли!" Затем ей вручили карточку с указанием времени встречи на
следующий день и выпроводили из кабинета.
На следующий день она пришла в кабинет и тут же сказала: "Вчера вечером
я ела филе скумбрии, первый кусочек вызвал страшный приступ боли. Но потом
все было хорошо. Вы не представляете, как это было хорошо и смешно, что,
когда я причесывала волосы сегодня утром, я, как глупая девчонка, стала
дергать себя за локоны. Это вызвало у меня очень глупое ощущение, но я
сделала это и наблюдала за своим странным поведением, и я заметила, что моя
рука несколько раз опускалась на лоб. Он перестал быть болезненным местом.
Смотрите (показывает), я могу дотрагиваться до него в любом месте".
В конце четырех сеансов, длившихся по одному часу, ее боль прошла, а на
пятом она задала следующий вопрос: "Может быть, мне нужно вернуться домой?"
Улыбаясь, в шутливой манере, автор ответил: "Но вы еще не научились, как
преодолевать рецидивы!". У нее сразу же затуманились глаза, потом закрылись,
возник глубокий транс, и автор заметил: "Всегда приятно себя чувствуешь,
когда перестаешь бить молотком по большому пальцу".
Возникла пауза, потом ее тело сжалось от неожиданного приступа боли, а
потом очень быстро расслабилось, и она улыбнулась счастливой улыбкой. Автор
небрежно сказал: "О, фу, вам нужно побольше практики; выработайте у себя
умение потеть раз шесть, тогда это заставит вас действительно понять, что у
вас имеется отличная практика". (Небрежность не может относиться к опасной
или угрожающей ситуации, выход из которой, конечно, приятен). Она послушно
сделала то, о чем ее просили, и капли пота показались на ее лбу. Когда она в
конце концов расслабилась, было сделано замечание: "Честный труд всегда
вызывает капли пота на лбу; вот коробки с салфетками, вытрите свое лицо!"
Сняв очки и находясь еще в состоянии транса, она взяла салфетку и протерла
лицо. Она вытерла правую щеку и нос так же быстро и легко, как и болезненную
часть лица. Прямо автор об этом уже не говорил, но сделал кажущееся
неуместным замечание: "Вы знаете, приятно выполнять что-то очень хорошо и не
осознавать этого". Она выглядела просто изумленной, но по ее лицу пробежала
усмешка удовлетворенности. (Ее подсознательное мышление еще "не разделяло"
потерю болезненных точек на щеке и носе с сознательным мышлением.)
Она была приведена в себя заявлением: "Ну, а теперь, до завтра", -- ей
дали карточку о времени следующей встречи и быстро отпустили домой.
Когда она вошла в кабинет на следующий день, она заметила: "Я просто в
растерянности сегодня. Мне не нужно сюда приходить, но я здесь, и не знаю,
почему. Все, что я понимаю, так это то, что у бифштекса очень хороший вкус,
что я смогу спать на правой стороне, и все в порядке, но я здесь".
Автор ответил ей так: "Разумеется, вы здесь, садитесь, и я расскажу
вам, почему. Сегодня у вас так называемый день сомнений, так как любой, кто
утратил так быстро невралгию тройничного нерва, будет подвержен целому ряду
сомнений. Итак, хлопните сильно по своей левой щеке". Она быстро
подчинилась, нанесла себе сильный удар и засмеялась, сказав:
"Я очень послушная, и удар довольно сильный".
Зевнув и потянувшись, автор сказал: "А теперь таким же образом хлопните
себя по правой щеке". Сначала она немного поколебалась, но потом хлопнула
себя, заметно ослабив удар по сравнению с первым. Автор насмешливо заметил:
"Слабый удар, слабый; были у вас сомнения, не так ли? Но как чувствует себя
ваше лицо?" С выражением удивления она сказала:
"Все в порядке. Болезненные точки исчезли, и боли нет". -- "Правильно.
Теперь делайте то, что я сказал вам, и больше не ослабляйте удар". (Никто не
говорит, зевая, потягиваясь, с насмешкой с пациентом, у которого может
возникнуть агонизирующая боль, но она не была в состоянии проанализировать
это.)
Быстро и сильно она хлопнула по правой щеке и по носу, нахмурив брови,
и заметила: "У меня были сомнения в первый раз, а сейчас у меня их нет
совсем. Даже относительно своего носа, потому что я тоже его задела, но не
обратила внимания".
Она сделала паузу, а потом сильно ударила кулаком по своему лбу. После
этого пациентка заметила: "Ну, конец всем сомнениям!" Тон ее голоса был
веселым и очень довольным. На это автор в том же духе сказал: "Удивительно,
как некоторые люди буквально вколачивают в свою голову самое незначительное
понимание". Она немедленно ответила: "Очевидно, в ней есть пространство для
этого". Мы оба рассмеялись и потом, неожиданно сменив тон на серьезный и
напряженный, автор заявил ей, медленно, выразительно выговаривая слова:
"Есть еще одна вещь, которую я хочу сказать вам". Ее глаза
затуманились, возникло глубокое состояние транса. С тщательной выразительной
дикцией ей было сделано следующее постгипнотическое внушение: "Вам нравится
насвистывать, вы любите музыку, вам нравятся хорошие умные песни. Теперь я
хочу, чтобы вы сочинили песню и мелодию, используя слова „Я могу
получить тебя в любое время, как захочу, но, беби, не придет тот момент,
когда я захочу тебя". И с этих пор и навсегда, пока вы будете насвистывать
эту мелодию, вы будете понимать и знать, а что, мне не нужно объяснять, так
как вы сами знаете". Она медленно кивнула головой в знак согласия. (Груз
ответственности лежал на ней, средства были ее собственными средствами.)
Ее разбудили простым заявлением: "Время проходит действительно очень
быстро, не так ли?" Она быстро проснулась, посмотрела на часы и сказала: "Я
никогда не пойму этого". Прежде чем она смогла преодолеть свою мысль, автор
прервал ее словами: "Ну, дело сделано, и этого нельзя изменить; поэтому
пусть мертвые сами хоронят своих мертвецов. Придите только завтра, чтобы
сказать мне „Доброе утро" и поезжайте домой завтра, и пусть следующее
утро будет добрым, и следующее, и следующее, все другие добрые утра были
всегда с вами. В это же время". (Имеет в виду свидание на следующий день в
тот же час.) Она без промедления вышла из кабинета.
Последняя беседа была просто глубоким трансом, систематическим,
подробным обсуждением ею самой внутри собственного разума всех действий,
достижений и настойчивая просьба верить в силу потенциальных способностей
своего тела при удовлетворении своих потребностей и быть "очень веселой",
когда скептики будут внушать вам, что у вас были и раньше периоды ослабления
вашей болезни, за которыми следовали новые приступы. (Автор хорошо знал
мертвящую силу скептических замечаний и