од стеклом, его можно было поставить на столе или повесить на стену. Массажист подарил нам еще порошок гуараны. Пока проходил сеанс, мы обедали остатками вчерашнего фейджоада, блюдо сохранило великолепный вкус. Мы показали Курасон коллекцию растений, и указав на какие-то сухие стебельки, она сказала, что это так называемая "колючая трава", и что если ты дотрагиваешься до нее, то в твою кожу попадает очень маленький колючий отросток, который укореняется, и в результате образуется бородавка, которых может стать несколько и даже много. Никакой опасности для здоровья эти бородавки не представляли, но от них было почти невозможно отделаться. У ее мужа такие "прыщики" были по всему телу. Мы с ужасом смотрели на невинную коллекцию, и решили, что никогда не будем ее раскрывать. После обеда я собирала вещи. Через час сеанс был окончен, и я услышала громкие голоса и смех в гостиной. Нас позвали фотографироваться, радостно рассказывали нам о своих впечатлениях - конечно же положительных. Две женщины заявили, что им удалось получить такие же яркие впечатления, как при первом приеме у мистера Борха. Карлос, по словам Лены, решил отказаться от препарата Борха и перейти на Шурин. В общем, всем понравилось, и ни у кого не было неприятных эмоций. Когда мы остались одни Шура спросил меня, почему, по моему мнению, не было ни одного отрицательного отзыва. Я ответила, что скорее всего из-за того, что у всех членов семьи сложились так называемые "позитивные ожидания". Подсознательно они ни в коем случае не хотели разочароваться в своем "Папе Римском". Шура сказал, что я, возможно, права. На сегодня мы решили, что на этом наша сегодняшняя миссия закончена, и пора снова заняться работой. Мы считали, что наша постоянная работа очень полезна не только для нас, но и для наших хозяев - как только мы уставали от общения, мы могли удалиться, ссылаясь на работу, и мы не надоедали им своей компанией. В пять часов нас позвали в гостиную, и доктор Хектор произнес небольшую речь о том, как Шура (и я) беззаветно и бескорыстно работает на благо человечества. Он призвал всех присутствующих последовать нашему примеру, и заняться работой во благо общества. Ура! Ура! Мы искренне вам верим, мы - не циники. Особенно важно для нас, чтобы вы открыли клинику. Ее будущее совершенно непонятно, хотя Гиоргио и Хектор полны энтузиазма. Будем с нетерпением ждать новостей. Потом выступал Гиоргио и сказал очень много добрых слов о нас, и Шура растрогался и в ответ поблагодарил наших хозяев. Я в это время думала о том, что будет со всеми этими идеалистическими планами после нашего отъезда. Воскресенье. Утром мы выпили кофе и отправились с хозяевами на прогулку по поселку, фотографируя красивые особняки, цветущие сады и друг друга. В 12-30 мы загрузили весь наш багаж в машину Гиоргио и поехали в большой отель на побережье, где сеньор Лео устраивал прощальный обед в нашу честь. На обеде играла испано-язычная группа, и Шура с удивлением заметил, что слышит разницу между испанским и португальским - еще неделю назад он ее не слышал. Музыканты были одеты в яркие рубашки, которые я ожидала увидеть в Рио на каждом шагу, но видела первый раз. Группа была из Парагвая. На берегу разыгрался шторм. К нам подошел сеньор Паро - плотный черноволосый юрист с веселым лицом, который не говорил по-английски, поэтому Гиоргио переводил для него. Он пригласил Шуру в следующем году посетить город Манаос на Амазонке: "Я владею большим количеством информации по поводу использования аяхуаски в религиозных обрядах индейцев, и хотел бы, чтобы вы смогли посетить одну из индейских церемоний". Шура встал со стула, чтобы пожать юристу руку. "Я сердечно благодарю Вас за приглашение, для меня это было бы очень интересным опытом. Я буду ждать письма от Вас". Они раскланялись, и сеньор Паро вернулся за свой столик. Гиоргио сказал, что после обеда Лео отвезет нас в аэропорт. Вот что я писала в своем дневнике: - Ночью мне снилось, что в нашей комнате спит громадный тигр, почему- то без полосок на спине. Его шкура была пыльной, его лапы сжимали маленькую подушечку - счастливый, спящий тигр. Надо бы отряхнуть его, но как это сделать? Даже если он ручной. Я вдруг вспомнила, что не кормила бедное животное уже несколько дней. Чем же бедняжка питается? Ага, поняла: остатками корма для кошек. (Когда мы уезжали, мы всегда оставляли кошкам много сухого кошачьего корма). - Наверное, тигр символизирует Бразилию. Сначала мы боялись ее, не имея ни малейшего представления о ее законах по поводу наркотиков, о возможности создания подобной клиники. А теперь тигр спит и не опасен. Нужно его почистить, но этим можно заняться позднее. Мы последний раз со всеми попрощались и отправились в аэропорт. Там нас уже ждал толстый работник таможни, который помог нам избежать всех формальностей. Он всегда помогал с этим Лео, видимо, за определенную плату. Человек поставил нас в очередь для пассажиров первого класса, хотя мы летели бизнес классом. Он забрал наши документы и пошел оформлять билеты. Вот бы у нас в аэропортах существовала такая практика. Сначала нам дали места, находящиеся друг от друга на расстоянии полсамолета, причем билетов было продано на сорок больше, чем планировалось - самолет был переполнен. Но проведя переговоры в зале для особо важных гостей, нашим друзьям удалось достать для нас места почти рядом друг с другом - а в самолете мы без проблем поменялись с соседом, и сели вместе. Мы то и дело говорили друг другу вещи типа: "Невероятное путешествие!", "Ты представляешь, как удивится Патрик, когда узнает, что я приглашен на индейскую церемонию с приемом аяхуаски?" (Патрик - наш друг, этноботаник, занимающийся изучением использования галлюциногенных растений шаманами разных племен). - Только не говори ему, что туда тебя пригласил человек, не знающий ни слова по-английски. Мы обсудили возможность этой поездки в следующем году, и Шура сказал, что очень хочет увидеть реку Ориноко, на что я заметила, что в ней водятся пираньи. (Приходится добавить, что эта поездка так и не состоялась - Шура так и не дождался вестей от сеньора Паро). - Интересно, откроется ли клиника. - Сомневаюсь, но с другой стороны мне хочется, чтобы я ошибалась. В конце концов Гиоргио и Хектор полны энтузиазма. Но просто... - Просто в странах третьего мира ничего не доводится до конца. - Что-то типа этого. Я пожала плечами, как это любят делать бразильцы. В Майами мы два часа поспали в зарезервированном для нас номере гостиницы, телевизор не включали - 12 дней я не смотрела американское телевидение, но мы были уже почти дома и ностальгии не чувствовалось. Я писала в своем дневнике: - Из Бразилии США кажутся огромным монстром, Большим Братом, который диктует свою политику всем вокруг. Но с другой стороны, любая супердержава покажется агрессивным диктатором из маленькой страны. Не бывает милых и добрых супердержав. Страна тем мягче, чем ближе к обочине она находится, чем больше ей приходится подстраиваться под политику больших стран. - Когда мы приехали в Рио, нас предупредили о небывалом разгуле преступности, особенно краж. Но к моему собственному удивлению, прибывши в аэропорт Сан-Франциско, я первым делом крепко привязала верхние чемоданы к тележке, чтобы их не украли. - Бразильцы отлично знают, что их правительство сильно коррумпировано, что чиновники обогащаются за счет простых людей. Любой кандидат в президенты или на другой ответственный пост первым делом заявляет в своей предвыборной программе, что будет бороться с коррупцией. Но у нас в милой доброй Америке коррупция также распространена, и любой умный человек догадывается об этом. - Теперь мы с Шурой гораздо лучше понимаем, что такое страны третьего мира. Например, слово "инфляция" никогда не будет для нас отвлеченным понятием. Но прежде всего я смогла убедиться, что все страны мира в наше время тесно связаны друг с другом, и стране невозможно существовать в изоляции. То что делает одна страна может повлиять на судьбу других стран, на каждого отдельного человека. Закончим на этом философские размышления. Как хорошо снова быть дома, как хорошо иметь дом, в который ты можешь вернуться. Послесловие. Клиника до сих пор не открыта. Никаких научных публикаций об использовании МДМА в медицинских целях в Бразилии не появлялось. Наши добрые бразильские друзья скорее всего занялись какими-то новыми увлекательными проектами. Некоторые из наших друзей уехали из Бразилии, опасаясь последствий экономического кризиса. Некоторые продолжили исследования действия психоделиков, очень немногие открыли для себя 2С-В. Все эти люди очень заинтересованы в своем духовном развитии, мне хочется только, чтобы при этом они старались бы помогать не только своим близким, но и всем остальным людям. Сколько вы знаете употребляющих психоделики людей, которые участвовали бы в благотворительной деятельности? Сколько нас, получивших во время приема психоделиков откровение свыше, увидевших, что все живое - инкарнация Бога, помогают несчастным, облегчают их страдания в больницах или домах престарелых или в тюрьмах? Занималась ли я подобными вещами? По правде сказать почти нет. Как и многие другие люди, экспериментирующие с психоделиками, я была слишком занята другими делами. Можно найти себе много оправданий, но правда такова, что если мы претендуем на то, что эти вещества помогают открыть непознанные глубины человеческой души, то нам нужно как следует задуматься над тем, как доказать людям ценность этих препаратов на примере своей собственной деятельности. Мы должны помогать не только нашим родственникам и знакомым, мы должны помогать нашему обществу. Какие ценности открывают нам психоделики? Это те же ценности, которые пропагандируют все большие религии: терпимость, прощение, поиск истины, уважение ко всем проявлениям жизни, уважение к Матери Земле, на которой мы живем. С тех пор как мы посетили Бразилию, там произошло одно значительное событие: аяхуаска - смесь из растений, обладающая галлюциногенным эффектом, была официально разрешена к применению представителям двух местных религий. Таким образом правительство признало ценность психоделика для духовного опыта и развития. Нам до сих пор неизвестны подробности о соответствующем бразильском законодательстве, мне кажется, что наши бразильские друзья тоже не разбирались в данном вопросе. Мы знаем, что США стремится распространить безумную войну против наркотиков на все страны мира, поэтому до тех пор пока Бразилия финансово зависит от нашей страны, им придется учитывать американскую политику по данному вопросу, как и по многим другим вопросам. Несмотря на кризис бразильской экономики, наши богатые бразильские друзья до сих пор процветают. Наша дорогая домохозяйка Курасон родила мальчика, и часто меняла место работы. Мы переписывались с ней некоторое время, но потом она перестала писать. Она дала нам очень много полезной информации за те десять дней, и мы надеемся, что у ней и ее ребенка все в порядке. Когда я вспоминаю те сумасшедшие десять дней чаще всего передо мной встают образы красивых девушек из представления, шампуры с всевозможными видами мяса в "Поршо", громадные гроздья бананов, свисающих с деревьев, торжественное великолепие созвездия Южного Креста и прежде всего - сияющее лицо Курасон в тот необычный день, когда ее красивые карие глаза смотрели на нас с такой любовью и радостью, когда она не отпускала мою руку и повторяла: "Все в порядке. Все в полном порядке". ГЛАВА 5. 'SHROOMS (Рассказывает Алиса) Из моих записок: "Около шести часов вечера мы с мужем приняли по 1,5 грамма измельченной сырой мякоти Psylocybe cubensis с небольшой примесью других грибов. Вкус был приятным. Последствия начали ощущаться уже через 10 минут. Вскоре весь мир покрылся узорами. Узоры были на всем. Они как бы заполняли все пространство между мною и всем, что меня окружало. Самым распространенным мотивом узоры были какие-то квадратные амебы с черными ядрышками в центре; их было невероятно много, и они образовывали объемный рисунок, напоминавший мелкую проволочную сетку с маленькими черными точками в центре каждой ячейки. Сетку, развешенную во всех трех измерениях. Где-то в четверть восьмого эффект достиг своего пика. Эта стадия продолжалась у меня еще около трех часов, а у Шуры - около двух (впоследствии он пришел к заключению, что опыт, произведенный два дня назад, притупил его восприимчивость). Я села за компьютер, чтобы сделать записи, но это оказалось необычайно трудно. Да! Я хотела пережить действительно интенсивные психоделические ощущения, чтобы описать их. И вот это случилось. Слава Богу, что мы не приняли больше. Полтора грамма - вполне достаточно". --- Я сидела, пытаясь разглядеть комнату за лесом линий, точек и полос цвета красной и зеленой плесени. Окружающий мир стал странным, каким-то чуждым, и я чувствовала, что в нем присутствует некто недружелюбный. От него веяло нелюбовью, эмоциональным холодом и недоброй насмешливостью. Тут я вспомнила о себе: "Этот некто - всего лишь проекция меня самой. Я должна овладеть им. Ведь все это - я сама. Нравится мне или нет - но это я". Я покосилась на клавиатуру, пытаясь сфокусировать зрение, и наконец-то смогла выйти из X-tree (ура!) и вернуться в WordStar. Я создала новый файл под названием 'shrooms (от английского mushrooms - грибы), напечатала дату в правом верхнем углу чистого листа, но дальше дело не пошло. Клавиатура совсем исчезла в зарослях разноцветных узоров, а та часть меня самой, которая превращала предметы в слова и мысли, уступила свое место другой части, которая хотела только погрузиться в этот мир трехмерных узоров или хотя бы обнаружить, каким образом она связана с ним. И тут я подумала: ладно, потом напишу. Сейчас все равно ничего не получится. Мы с мужем пошли в спальню. Все вокруг шевелилось. Шевелились стены, одеяла, простыни и подушки были покрыты копошащимися амебами и черными точечками вперемежку с красными, желтыми, черными, зелеными и оранжевыми ленточками, очень мутными и тусклыми с виду. Шура разделся и влез под одело. Я уселась на одеяло, поджала под себя ноги и принялась объяснять ему, почему я так сижу. В тот момент я поняла -- и сказала ему - что секс меня совсем не интересует. Чтобы мои мысли направились в эту сторону, все вокруг должно перестать шевелиться. Я объяснила Шуре, что гораздо больше меня интересует и беспокоит совсем другое: мне очень нелегко подобрать слова для описания того, что я вижу. Обычно мне нетрудно выражать свои мысли в словах, но тут дар речи как будто покинул меня, и я не знала, где его искать. В левом полушарии? В правом полушарии? Нигде. И я сказала Шуре, что у меня, похоже, пропала связь между полушариями мозга и между соответствующими аспектами моей личности. -- Тогда закрой глаза, -- посоветовал он, -- и расскажи мне, что ты видишь на внутренней поверхности своих век. Я выпрямила спину и закрыла глаза. То, что я увидело, напоминало поток из мелких корявых обломков разноцветных леденцов, а на вершине каждого обломка виднелся совершенно ровный квадратик. На каждом обломке было ровно три квадратика, и все это было раскрашено в серовато-белый, темно-красный, зеленый и желтый цвета. Все это показалось мне уродливым и скучным, как дешевый безвкусный линолеум 30-х годов. Я хотела описать эту картину Шуре, но не могла говорить. Самое странное (как я поняла впоследствии) заключалось в том, что мне совсем нетрудно было говорить о чем угодно, кроме образов, которые я видела внутри своей головы. -- Оно такое странное, просто нет слов, -- сказала я. Шура, обычно очень понятливый, тут не понял меня и ласково переспросил: -- Это нечто неописуемое? Ты это имела в виду? -- Нет! Неописуемое - не то слово! Оно такое скучное, неинтересное и до боли обыкновенное, но у меня нет слов, чтобы его описать. Как только я пытаюсь это сделать, происходит полный обрыв связи. -- Хорошо, -- сказал он теплым и ободряющим голосом. - Тогда перестань пытаться и погрузись в свои ощущения. Слова придут позже. -- Я знаю. Я знаю. Но это такая ДОСАДА - ведь я могу говорить о чем угодно, и при этом не могу описать то, что вижу! Я расчесала волосы и улеглась рядом с Шурой. Некая часть моей личности тут же захотела поплавать в мире образов. Это было что-то вроде ощущения утраты собственного "я". Эта часть личности не заботилась о контроле над ситуацией: она стремилась только к блужданиям и (как говорит Шура) к чистому опыту. Но другая часть личности стремилась контролировать процесс и буквально бесилась от того, что ей не удается взять его под контроль и, в особенности, описать словами. Но выбора не было, поскольку между двумя половинами личности не существовало никакой связи. Может быть, полушария моего мозга действительно отделились друг от друга? Тут я непроизвольно предприняла нечто вроде эксперимента с контролем. Я спросила себя (вслух, чтобы это услышал Шура): а могла бы я в случае реальной опасности для жизни "собрать себя в кулак", чтобы защититься? Это оказалось очень просто. Без проблем. По крайней мере, на какое-то мгновение. Спустя мгновение я поняла, что мое чувство собственного "я", чувство централизованности, постепенно возрастает. И вместе с ним возрастал интерес к собственной внутренней вселенной. Но я не могла там ничего понять. Ведь узоры были только поверхностным слоем. А за ними простиралась область бытия-знания-видения, которая мне совершенно не нравилась. Почему она мне не нравится? Потому что там нет никаких знакомых эмоций и чувств, к которым я привыкла. Это чужое место. Совершенно чуждое для меня. Я осмотрела пространство над собой. Узоры все еще висели в воздухе, колыхаясь между мною и потолком. Какими средствами я обладаю, чтобы исследовать и изучить это, освоить все аспекты самой себя, которые представлены этим? Может быть это просто мой Наблюдатель? По радио передавали музыку. После приема психоделиков в музыке обычно открываются новые глубины, она становится гораздо интереснее и рождает повышенный эмоциональный отклик. Но в этот раз не произошло ничего подобного. Музыка была просто музыкой, довольно милой, но не имеющей никакого отношения к происходящему. Она просто была рядом. Я посмотрела на своего мужа: его лицо было испещрено оранжевыми, желтыми и коричневыми пятнышками. Довольно неприятный, слегка землистый цвет, как и во время предыдущих опытов с грибами. Мое лицо, наверное, кажется ему таким же. - Бетховен, - сказал Шура. - Тебе не мешает эта музыка? Я кивнула и ответила: - На самом деле мне все равно. Хотя музыка славная. Знакомая. Но, едва сказав это, я поняла, что уже не цепляюсь за такие вещи, как знакомая музыка, потому что осознаю более важные зацепки внутри себя самой. И тут же почувствовала, что проволочные сетки и непрестанные потоки цвета напирают на меня уже не так сильно, хотя где-то внутри меня они становятся гораздо мощнее. Я взглянула на Шуру. Он все еще был моим "вторым я", плотью от моей плоти и кровью от моей крови. При этом я не испытала никакого всплеска эмоций: я просто осознала, кто он для меня, и кто мы друг для друга. Я вернулась к узорам в воздухе над моей головой, пытаясь различить там присутствие какой-либо формы сознания. Но я ощутила лишь некий разум, который принимал этот мир, со всеми его противоречиями и хаосом, как нечто само собой разумеющееся. Он как бы говорил: "Таков этот путь; ты не выиграешь ничего, если будешь сопротивляться или жаловаться. Просто прими его". Это было немилосердно, просто спокойно и холодно, как-то приземляюще. О, да я знаю, кто это. Это просто очередная версия моего Наблюдателя. Я проецирую ее на что-то "внешнее", но это часть моей собственной психики, нравится мне это или не нравится. Я легла на спину, глядя на бездарную возню летающих кусочков и точек. Что общего у меня с ними? Ладно, я уже распознала здесь проекцию своего Наблюдателя; но зачем мне все это? Усвоение всего этого как части самой себя улучшило мое чувство самоконтроля, но я все еще не могла ответить на истерзавший меня вопрос: что представляет собой этот аспект моего сознания? Не является ли он, в то же время, аспектом вселенского сознания? Да, конечно. И тут я снова попала в старую ловушку. Чем бы ни было вселенское сознание, наше собственное сознание - это его отражение. Та часть самих себя, которую мы предпочитаем - удобная, эмоциональная, любящая, заботливая - уравновешена другими частями, включая и ту, которая проявилась во время сегодняшнего опыта и характеризуется холодным знанием, приятием реальности, нехваткой эмоциональной теплоты или отзывчивости. Она не враждебна этим чувствам, но не вовлекается в них. И, конечно же, это описание моего Наблюдателя, ибо его функция состоит в том, чтобы наблюдать и учиться. Мы с Шурой лежали рядом, держась за руки и слушая одно из моих любимых музыкальных произведений Рахманинова. На потолке по-прежнему возились слегка пульсирующие квадратные амебы со своими ядрышками, но я уже не пыталась в них разобраться. И вдруг я вспомнила об одной вещи, которая взволновала меня вчера, и рассказала о ней Шуре: - Я думаю про тот сон, который я нашла в компьютере. Я записала его очень давно, и когда я вчера его прочитала, я даже не смогла вспомнить, видела ли я его на самом деле. Странно, но в моей памяти не осталось и следа. Я прочла это как рассказ о ком-то другом. Это обеспокоило меня. А сейчас мне кажется, что, если я в свое время хорошо поняла этот сон и записала его, у моей памяти просто отпала необходимость сохранять его. - А что тебе снилось? -- спросил Шура. - Ты и наши дети, и мы все время превращались друг в друга; мы все были и собой, и друг другом. Мы все находились в одном месте, и там было ужасно сильное энергетическое поле, то есть: мы сами были энергетическим полем. Хороший сон. Вроде тех, что ты называешь "снами самадхи" - такое блаженство. Мы сделали попытку заняться сексом, но мои усилия были неискренни, и в конце концов я сказала Шуре, что слишком рассредоточена: - Никак не могу сосредоточиться, дорогой. Знаешь, а давай попозже? Он положил мою голову на свое плечо: - Сейчас тебя ведет инстинкт, милая. Просто лежи и говори мне обо всем, что происходит. Тут мне наконец пришло в голову спросить его, что же чувствует он сам. Он задумался, потом ответил: - В общем, наслаждаюсь музыкой и чувствую себя в хорошем месте. Но, - хочешь верь, хочешь нет - у меня нет абсолютно никаких визуальных эффектов. Я подняла голову и взглянула на него сквозь вуаль гнилостной расцветки (большей частью коричневую и темно-красную): - Ну, ты даешь! Неужели СОВСЕМ никаких видений? Он пожал плечами и покачал головой: - Пожалуй, этого следовало бы ожидать, особенно после всех экспериментов, что были на этой неделе. Но ничего, все в порядке. Зато твоих видений, похоже, хватит на нас двоих! Полежав рядом с ним еще немного, я сказала, что хочу снова попробовать что-то записать, если, конечно, он не против. Он сказал: - Конечно. Иди, пиши. А я полежу здесь и послушаю музыку. Уже пройдя в кабинет за столовой, я поняла, какая я эгоистка и как много внимания я уделяю собственным ощущениям. Я задумалась о том, почему я проявляю так мало чуткости к Шуре. Но, что удивительнее всего, моя самопоглощенность совсем не беспокоила меня. Я не знаю, стоит ли притворяться, будто я что-то чувствую. Ведь он же знает, что я его люблю; он знает, что я обычно подстраиваюсь под него с ним. Сейчас это просто мой способ действий. Я должна следовать своему инстинкту и не предпринимать никаких действий. Если бы я попыталась его обмануть - вот это бы обидело его по-настоящему. Я села за компьютер. На этот раз клавиатура была уже ясно видна, и когда я начала описывать то, что казалось неописуемым, мне стало ясно, что досадное разделение моего ума уже прошло, и я вполне способна подыскать слова для описания пережитого. Я снова в строю: я могу пользоваться словами, могу сказать все, что хочу. С другой стороны, узоры, которые заполняли все пространство еще полчаса назад, сильно поблекли. Они фактически совсем исчезли. Теперь ни один из внутренних образов не мешал мне работать. Где-то в половине второго мы вернулись в спальню. Секс получился сам собой, но мы никак не могли достичь оргазма. В этот раз меня вроде бы ничто не отвлекало: видения исчезли. Звучала милая музыка Шумана, которую мы оба знали с детства, и мы вместе подпевали знакомые мелодии. Но я все еще не могла отделаться от чувства, что очень большая часть моей умственной и эмоциональной сосредоточенности находится где-то далеко от моих бедер. --- Из моих заметок, сделанных на следующий день: "Сон был приятным, сновидения -- ясными и с чистой цветовой гаммой, а абсолютно не похожими на сны после приема 2С-B, с их блеклыми цветами и назойливыми повторениями. Проспав довольно долго, я проснулась энергичной, спокойной и удовлетворенной. Было желание писать, заглянуть в кухню, наслаждаться любой деятельностью. Вполне обычной. Удивительный опыт, и я решила в другой раз попробовать другие грибы и посмотреть, что получится. Это было сложно и повергало в отчаяние, но в этом был некий вызов и, как ни странно, я чувствовала себя вознагражденной. Здесь есть чему учиться". --- Некоторое время спустя я побывала на фуршете у одного моего друга. Здесь присутствовало еще около четырех десятков "людей Системы" (так мы называем своих многочисленных друзей, интересующихся изучением человеческой психики). Я сидела в безлюдном уголке на первом этаже, с сигаретой и фруктовым напитком. Сквозь большое окно я наблюдала, как Шура, драматически жестикулируя, увлеченно беседует с каким-то светловолосым молодым человеком. Я люблю наблюдать за ним: за его энтузиазмом, за удовольствием, которое он получает от новых от идей. Все его 69-летнее тело в такие минуты буквально излучает живой свет его восемнадцатилетней души. Тут мое уединение нарушила моя подруга. Это была Сара Винсент, еще одна юная душа в пожилом теле. К тому времени она уже опубликовала книгу о своих экспериментах с телепатией. Сара - выдающаяся женщина. Она прошла через брак, развод, материнство, поражения и победы, но даже сейчас, в свои шестьдесят, почти совсем седая, она постоянно крутит романы, иногда даже с более молодыми мужчинами. Ее доброе живое лицо светится материнской теплотой, а умный и проницательный взор говорит о причастности к запредельной шаманской мудрости. Я всегда узнаю от нее что-нибудь новое. Сара участвует в психоделическом движении с самого начала, и ее увлеченность исследованиями работы сознания, стимулируемая тем, что она увидела и пережила после приема психоделических препаратов, привела ее к исследованию мозговых волн и телепатии. Мы немного поговорили о ее книге и работе; потом разговор зашел о моем эксперименте с грибами. Меня все еще волновало то, что на пике эффекта я не смогла описать свои видения, и я рассказала ей об этом: - Понимаешь, Сара: я могла описать все, что угодно, я могла говорить о чем угодно; но, когда я пыталась подобрать слова для того, что видела вокруг - для всех этих узоров, видений и даже для тех, что были при закрытых глазах, -- я теряла дар речи. И только потом, когда видения поблекли, я смогла снова пользоваться словами и описать все без особых проблем. Но что же мне мешало прежде? - А какие узоры ты видела? -- поинтересовалась Сара. - Что-то вроде переплетения веток и листьев - нет, не то! Это было как мелкая проволочная сетка, но ячейки там были не квадратными, а напоминали амеб, и в центре каждой была черная точка, вроде ядра амебы. Вот, примерно так они и выглядели. - Плоские или объемные? - Объемные. Ими было заполнено все пространство вокруг меня - понимаешь, мне казалось, что воздух буквально кишит ими, куда бы я ни взглянула. - Верно, верно. -- И все это имело очень мрачный оттенок. Зрелище не из приятных, но, - это самое главное, - я не могла его описать. Я могла рассказать Шуре о чем угодно, но не могла сказать ни слова о том, что я вижу, и я подумала, что между двумя полушариями моего мозга, наверное, возникла какая-то преграда. - Да. Так оно и есть, - сказала Сара, отхлебнув из своего стакана. - Неужели? Просто удивительно! - Ладно, - сказала я. - Но меня интересует другое: что это значит, когда ты смотришь на совершенно простую вещь, и не можешь воспользоваться той частью своего разума - своего мозга, - чтобы найти слова. Ты здесь что-нибудь понимаешь? - Здесь очень важно фокусирование внимания, -- ответила Сара. - У меня часто бывает так: когда я хочу вспомнить чье-то имя, я как бы вижу этого человека, слышу его голос, а иногда вспоминаю даже его запах или костюм. Но имени-то при этом я как раз и не могу вспомнить! - Ну, и...? - Ну, и это, большей частью, происходит оттого, что я привыкла использовать визуальную систему в качестве доминирующего когнитивного инструмента, причем часто вне всякой связи с вербальной системой. В результате, чем сильнее визуальный стимул, тем меньше шансов вспомнить его название. - Ага, ага! - Вот так и возникает разделение, - тут Сара прикрыла глаза, как бы приглядываясь к чему-то внутри себя. - И даже в нашей телепатической работе часто бывает, что два человека описывают одну и ту же картинку совершенно по-разному. Наверное, она имеет в виду эксперименты по дальновидению. - А когда кто-нибудь пытается принять картинку, - продолжала она, - то иногда он видит ее правильно, а описывает неправильно, а иногда описывает правильно, но видит неправильно. - Как странно! - сказала я. - Да, странно, - подтвердила Сара. - И с той же странностью мы сталкиваемся и в твоем случае. Вербальная система может быть совершенно независима от визуальной. Понимаешь ли, у некоторых людей вербальная система играет доминирующую роль в процессе мышления; и когда они говорят какие-нибудь каламбуры, я просто теряюсь. Пока они говорят о каком-нибудь предмете, я представляю себе этот предмет, и вдруг - каламбур! Слово меняет значение, и мне приходится перестраивать всю линию своего мышления. "Да, - говорю я себе, - это, наверное, просто шутка". Но для меня-то это не шутка, я как на стену натыкаюсь, потому что мой доминирующий когнитивный процесс не вербальный, а визуальный! И все шутники смеются, что юмор до меня туго доходит, но все это происходит лишь потому, что я использую соответствующую часть своего мозга совсем не так, как они. - И видения, о которых я рассказывала... - начала я. - ...представляют собой что-то вроде проекции изнутри тебя самой. Ты проецируешь их на поверхность того, что происходит в твоих визуальных процессах, и если они у тебя и в самом деле доминантны, то они могут быть совсем не связаны с вербальными. Поэтому иногда ты не можешь рассказать о том, что видишь. - Но почему же при этом я могу говорить обо всем остальном? - Потому что это уже совсем другой процесс. Ты можешь - ты видишь; но ты просто не создаешь вербальной связи... - ...с тем, что происходит в визуальной сфере, - закончила я. Я могла говорить с Шурой, поскольку речь шла не о том, что я видела, а о мыслях и чувствах, которые я не воспринимала визуально. - Для тех, кто не умеет мыслить визуально, - продолжала Сара, - основная трудность при овладении этим стилем мышления заключается... ну, ты понимаешь: например, кто-то что-то нарисовал (тут она поводила в воздухе воображаемой кисточкой со звуком "чш-чш-чш" - очевидно, подражая шуршанию щетины). Так вот: кто-то что-то нарисовал, а другие спрашивают: "Что это такое?", потому что они же должны прилепить к этому какое-нибудь слово: это должно быть, например, "листиком", или ЧЕМ-то там еще должно быть, верно ведь? - Пусть они потренируются на картинах Клиффорда Стила, - предложила я. Сара рассмеялась: она явно знала этого художника. - Если ты мыслишь в красках, - сказала она, - если у тебя функционирует цветовой разум и формальный разум, то слова тебе вовсе не нужны. Допустим, ты ищешь Мэрион Стрит, видишь табличку "Мэрин Стрит" - и тут же поворачиваешь на эту улицу, и уже потом понимаешь, что ошиблась. Потому что ты только взглянула на первые буквы и уже решила, что нашла то, что искала. Таким образом и происходит... (тут она запнулась, то ли подбирая слова, то ли заметив, что я начинаю терять нить разговора смущение) ...происходит смешение в области намерения. - Намерения, - повторила я. - То есть фокусировки. - Пусть так. Я думаю, ты знаешь, что все, кроме запахов, прежде чем попасть в кору головного мозга, сперва проходит через таламус, а таламус-то как раз и является областью намерения. Он играет роль переключателя: вот он, как раз здесь, в центре, на полпути от глаз к затылку, точно между ушей - такой себе переключатель (все это Сара показала пальцем на собственной голове). И иногда возникает синестезия, когда человек чувствует запах звука (она переплела пальцы; я с улыбкой кивнула ей, потому что хорошо знала и любила ощущения такого рода) или слышит цвета, и все такое. Об этом есть целый раздел в Тибетской Книге Мертвых, которую перевел Тим Лири и другие ребята - это и есть Психоделический Опыт. Кстати: а у тебя есть эта книга? - Тибетская Книга Мертвых? Есть. Я не помню точно, где она лежит, но она у нас есть. - Так вот: когда Лири, Метцнер и Альперт переводили ее, они сами находились в одном из Бардо. И когда ты видишь все эти узоры и формы, и полностью вовлекаешься в эти узоры и формы, то они становятся местом, куда ты можешь пойти, и обычно - увы! -- это не слишком продвинутый уровень: он может тебе даже не понравиться, ты его можешь совсем не принять. - Так оно и было, - сказала я; но потом, немного подумав, добавила: - Хотя, знаешь, Сара - все эти плавающие сетки были мне знакомы, я их уже много раз видела перед этим. Там не было ничего нового: просто узоры, как на змеиной коже. В общем, ничего такого, что бывает после настоящих психоделиков, - ну, ты знаешь о чем я говорю. - Да, - кивнула Сара. - Мы все это видели. - То есть, и этих летающих амеб - ты их тоже видела? - Не совсем, но что-то подобное приходилось видеть. Бывают энергетические контуры предметов, и бывают такие вот маленькие прозрачные штучки - и то, что мы видим, частично приходит из предсознания, частично - выдергивается из окружающей среды, а часть того, что ты видела, - это просто проекции твоих собственных палочек и колбочек и узоров, которые они образуют. Палочки и колбочки! Господи мой Боже! Сара села на место, и, улыбнувшись, продолжила: - Года четыре тому назад, когда я преподавала студентам, которым не терпелось поиграть в психические игры, я использовала в качестве мягкого стробоскопа старый 16-миллиметровый проектор. Частоту мерцания можно было изменять таким образом, чтобы она входила в резонанс с мозговыми волнами. Старый кинопроектор дает 18 кадров в секунду, и этого почти достаточно, чтобы видеть серию непрерывных картинок как одну постоянно движущуюся. Но при 13 кадрах в секунду мои студенты уже рисовали четкую картину интерференции волновых форм. Интерференция волновых форм: интересно, а как это выглядит? - При частоте от 6 до 10 кадров в секунду, которая соответствует тета- и альфа-ритмам головного мозга, - продолжала Сара, уже полностью поглощенная своим предметом и сияющая от удовольствия и возбуждения, - большинство студентов рисовало мандалоподобные узоры с раскраской в горошек. Они описывали эти узоры как постоянно изменяющиеся от красного к зеленому, или от красно-оранжевого к синему, где цвета перетекали один в другой, двигаясь в противоположных направлениях. Таким образом, если мы посылаем глазу сигнал в том диапазоне, в котором работает глаз, то человек видит не то, что он видит, а то, чем он видит. Я собрала больше сотни подобных рисунков, и поэтому смогла основательно изучить результаты опыта. - Да, - сказала я с некоторым недоумением, вежливо давая понять, что ее рассказ требует дополнительных объяснений. - Ну вот, - сказала Сара, слегка наклонившись ко мне, - допустим, мы берем обычный проектор, включаем, направляем на экран и закрываем отверстие объектива. И, в результате, что мы видим на экране? Конечно же, нить накала самой проекторной лампы! То же самое происходит, если мы заставляем свет мерцать с той же частотой, на которой работает зрительный центр головного мозга. В этом случае свет служит как бы экраном, на который проецируются палочки и колбочки нашей сетчатки. А иногда среди всего этого можно увидеть даже собственные мыслеформы. Мыслеформы? - В этом случае, - продолжала Сара, - фокусирование визуальной системы становится таким интенсивным, что ее режим начинает доминировать, и вербальная система оказывается как бы не связанной с тем, что ты видишь. Но мерцающий свет - не единственный способ стимуляции этого процесса. Как ты уже знаешь, это можно сделать и с помощью некоторых препаратов. Картина получается почти та же самая: ты смотришь на человека, но то, что ты при этом видишь, частично состоит из его энергетических полей, а частично - из того, что находится внутри твоих собственных органов зрения. Это очень-очень древнее, изначальное состояние зрения. И оно очень плодотворно. Некоторые основные шаблоны видений могут показаться нам бессмысленными, но, в любом случае, это Бардо, и в нем всегда можно застрять. - Ты назвала это состояние "плодотворным" - но почему? Ты считаешь, оно плодотворно потому что оно выводит нас в глубинные слои нашего разума? Или потому что оно открывает подсознание и создает свободный поток понятий? Сара отхлебнула из стакана, поставила его на поднос, улыбнулась и ответила: - Понимаешь ли, мы всего лишь скользим по поверхности этого плодотворного пространства - но даже это поверхностное проникновение позволяет нам осознать глубинный слой своего мышления. Вот почему я так интересуюсь телепатическими образами. Я собрала сотни отчетов о телепатических беседах между парами, которые пытались углубить свое общение друг с другом. Часто они обнаруживают, что некоторые глубинные мысли, которые они никак не могли сообщить не то что бы друг другу, а даже самим себе, вдруг выходят на поверхность. В раскрытии предсознательных понятий разум визуальной системы часто оказывается более откровенным, чем вербальный разум. - Это понятно, - согласилась я. - Но вот другой вопрос: если принимать грибы достаточно часто, то можно ли все-таки научиться описывать то, что видишь при этом? Или все, что можно сделать - это просто сидеть и ждать, пока к тебе вернется дар речи? - Ну... - начала Сара, но я перебила ее: - Что, по-твоему, нужно делать, чтобы научиться... - ...видеть и описывать одновременно? По-моему, ничего. То, что ты видишь, ценно само по себе. - А как же тогда фиксировать результаты эксперимента? - Но ведь ты же можешь описать их потом, как, например, сегодня пересказала мне. - Конечно, причем без особого труда. - Нельзя одновременно заниматься любовью и сочинять стихи о любви. Стихи придут потом. Когда ты полностью сосредоточена на синхронизации своих мозговых волн с волнами своего партнера, ты можешь заниматься только этим. Любое постороннее действие - и синхронизация уже нарушена. Если ты начнешь говорить о синхронизации - ты сдвинешь всю энцефалограмму, и вы уже не сможете продолжить то, что начали. - Но неужели здесь ничего нельзя сделать? - Кое-что можно. Под гипнозом. Я погружаю человека в глубокий сон и внимательно наблюдаю за его лицом, так что я могу понять, когда у него начинаются видения, когда он думает о чем-то эмоциональном,... (Я кивнула. Когда-то я сама работала психотерапевтом, и поэтому знала, как много можно понять по выражению лиц пациентов, погруженных в глубокий транс.) -...и потом, в определенный момент, я прошу его описать, что он видит и ощущает, чтобы стабилизировать процесс запоминания и интегрировать ментальные функции. Но и в таком эксперименте всегда есть длительный период времени, когда пациент не может ничего описать - хотя явно переживает какие-то видения! - Понимаю, - кивнула я. - Да, я поняла, что ты имеешь в виду. Попытки задействовать речевую функцию изолируют меня от реального опыта и не дают ничего полезного - если учесть, что способность описывать увиденное со временем восстанавливается сама по себе. Сара потянулась через стол и прикоснулась к моей руке: - Да. Именно это я и имею в виду. - Спасибо, моя дорогая, - ответила я. - У меня была проблема - вернее, я считала, что у меня есть проблема. А ты дала мне новый подход, который я так искала. - Пожалуйста, заходите еще, - улыбнулась она, и мы стали беседовать о чем-то другом. Так, благодаря Саре, я избавилась от своих вечных попыток контролировать ход эксперимента и научилась просто переживать вс