новилось бы отчуждение или экспорт информационных продуктов, их производители остаются собственниками столь же большого объема знаний, как и прежде. Информационные ресурсы являются первыми в истории человечества воистину неистощимыми и безгранично возобновляемыми ресурсами; они легко тиражируются, а издержки по такому тиражированию стремятся к нулю и возлагаются в большинстве случаев на самого потребителя. Даже одни только эти обстоятельства в своей совокупности свидетельствуют о том, что информация обладает всеми характеристиками общественного блага, если понимать под ним "нечто такое, чем дополнительно может воспользоваться человек, не увеличивая издержек производства" Machlup F. Knowledge: Its Creation, Distribution and Economic Significance. Vol. 3: The Economics of Information and Human Capital. Princeton (NJ), 1984. P. 163.. Из этого следует, что "с технической или концептуальной точки зрения ничто не может измерить стоимость таких благ в рыночных терминах" Белл Д. Грядущее постиндустриальное общество. М., 1999. С. 167.. Распространенность и фактическая неограниченность информации создают непреодолимые трудности стоимостной оценки как ее самой, так, следовательно, и продуктов, в создании которых она играет доминирующую роль. Таким образом, сростом значения информационных благ складывается ситуация, в которой невозможно определить ни общественные, ни даже индивидуальные усилия и издержки, воплощенные в том или ином продукте, выходящем на рынок. Однако, наряду с безграничностью и неисчерпаемостью, информация имеет еще одно важное свойство, на которое гораздо реже обращают внимание. Говоря об информации и знаниях, экономисты и социологи часто оставляют за скобками своего анализа тот факт, что как производство, так и потребление информации представляют собой субъект-субъектные процессы. Это означает, что информация, потенциально доступная огромному числу людей, реально усваивается лишь небольшой их частью. Потребление информации не ограничивает возможности ее использования другими членами общества, однако сам этот процесс обусловлен наличием у каждого конкретного человека специфических способностей, специальных умений и навыков. Данное свойство информации мы называем ее избирательностью. Избирательность становится в последние годы объектом пристального внимания социологов и экономистов; обычно исследователи отмечают, что информация, несмотря на то, что она имеет характер общественного блага, может и должна рассматриваться как благо уникальное, и не существует такого знания, которое не было бы знанием персонализированным. Этот факт исключительно важен с точки зрения эволюции исторических форм общественного производства. Он вскрывает ошибку революционеров XIX и XX веков, провозглашавших возможность успешной пролетарской революции. То, что в течение последнего тысячелетия миром экономики управляли два основных ресурса - земля и капитал - в данном контексте оказывается столь же закономерным, как и то, что этим миром никогда не управлял труд. Ни земля, ни капитал не несли в себе той воспроизводимой природы, какую имел труд. И земля, и капитал были конечны и ограничены, в то время как труд во все времена имелся в избытке и был самым доступным хозяйственным ресурсом. Именно поэтому сегодня субъекты труда остаются в стороне от магистрального направления прогресса. Так же, как в свое время капитал заменил землю в качестве ресурса, привлекавшего наибольший спрос при ограниченном предложении, так и сегодня "знания, будучи редким производственным фактором, заменяют капитал" Geus A., de. The Living Company. Boston (Ma.), 1997. P. 18., причем ограниченность и редкость знаний являются ограниченностью и редкостью совершенно иного порядка, нежели у всех ранее известных ресурсов. Затраты на производство нового знания оказываются несопоставимы с результатами его применения: весьма незначительные инвестиции нередко приводят к рождению огромного объема новых знаний об окружающем мире, в то время как попытки получить их с помощью крупных капиталовложений кончаются порой полным провалом. В условиях, когда знания и информация играют роль главного хозяйственного фактора, радикально изменяется процесс образования издержек производства. Несмотря на то, что материальные носители информации легко тиражируемы, люди, ею владеющие, остаются уникальными и невоспроизводимыми. Издержки по распространению материализованной информации весьма невелики и могут быть квантифицированы; в то же время ценность заключенного в носителях кодифицированного знания не может быть определена даже приблизительно, и это подрывает фундаментальные основы традиционных стоимостных оценок. К такому выводу приводит рассмотрение данной проблемы с позиций как неоклассической теории факторов производства, так и трудовой теории стоимости. В самом деле: производство новой информации осуществляется путем переработки информации, ранее известной; иначе говоря, продукт имеет ту же специфическую природу, что и сам фактор. В этих условиях невозможно зафиксировать рыночную цену знания, заключенного в информации; следовательно неоклассическое определение вклада единицы фактора в издержки производства через его предельный продукт в денежном выражении теряет всякий смысл. С точки зрения трудовой теории стоимости существенными оказываются два факта: с одной стороны, становятся неисчислимыми издержки производства информации и знания, поскольку они рождаются в результате деятельности, которая не является одним из видов труда; с другой стороны. процесс тиражирования информационных продуктов не является воспроизводственным процессом в собственном смысле слова, и. следовательно, в принципе невозможно оценить затраты труда на воспроизводство блага, выступающие объективной стороной стоимостного отношения. Само это понятие становится совершенно иррациональным в условиях информационной экономики. С того момента, как тиражируемый объект перестает быть аналогом первоначального блага и становится его копией, проблема исчисления воспроизводственных издержек оказывается неразрешимой. Итак. информация и знания - основные факторы постиндустриального производства - принципиально не могут быть объективированы вне владеющего ими человека, и тем самым проблема стоимости утрачивает свой экономический характер и становится проблемой социологической. Такой вывод косвенно подтверждается и тем, что попытки инкорпорировать вопросы информационного хозяйства в рамки современной экономической теории оказались, в целом, безуспешными. До сих пор мы рассматривали объективные составляющие деструкции стоимостных отношений со стороны производства. Но наш анализ был бы неполным, если бы мы не коснулись субъективных качеств людей, занятых в современном производстве. В предыдущих лекциях мы отмечали, что в постиндустриальном обществе человек перестает быть субъектом труда как рациональной деятельности, результаты которой пропорциональны затраченным усилиям, и становится субъектом творческих процессов, значимость которых невозможно оценить в экономических категориях. Помимо того, что деятельность, связанная с применением и производством информации и знаний, имеет своим результатом невоспроизводимые блага, издержки производства которых не поддаются исчислению, сама она, будучи мотивирована внеэкономическими факторами, создает продукцию, характеристики которой отнюдь не сводятся к экономическим параметрам. Понятие стоимости, позволяющее соотносить актуальную потребность и средства, необходимые для ее удовлетворения, имеет смысл в ситуации, когда человек решает задачу преодоления внешних материальных обстоятельств. В той мере, в какой творчество - новый тип производственной деятельности - не определяется стремлением к удовлетворению материальных потребностей, оно не создает и не может создавать стоимость. Следовательно, объективные основы стоимостного отношения размываются также и по мере того, как теряет свое значение материально мотивированная деятельность. Разумеется (и это важно подчеркнуть в ходе данной лекции), изложенный здесь материал имеет весьма схематический характер; рассматриваемые процессы доведены нами до их логической крайности. В реальной социально-экономической жизни они далеко не так обнажены и очевидны. Тем не менее ниже мы приведем ряд конкретных примеров, подтверждающих обоснованность таких схем. Пока же перейдем к анализу деструкции стоимостных отношений "со стороны потребления". Деструкция стоимостных отношений "со стороны потребления"Роль полезностных оценок в формировании стоимостного отношения не менее важна и существенна, чем роль издержек производства. Сегодня, по мере усиления роли личностного фактора, полезность не только не утрачивает своего прежнего значения, но занимает особое место в ряду факторов, определяющих закономерности обмена деятельностью и ее продуктами. Глубинная причина подобного положения дел заключена в характере деятельности современного человека. В экономическую эпоху, когда основной задачей людей оставалось обеспечение своего материального существования, производство не только противостояло потреблению как автономная сфера, но и происходило в условиях, когда фактически любое материальное благо имело полезность и могло быть потреблено если не его создателем, то другими членами общества. В этой ситуации полезность оставалась как бы фоном, а количественная величина стоимости определялась прежде всего издержками производства. В постиндустриальном обществе положение меняется: безграничная экспансия производства, предполагающая возможность его увеличения без пропорционального роста затрат труда и ресурсов, делает малозначимой кванти-фикацию издержек, тем самым передавая полезностым факторам определяющую роль в количественном измерении пропорций обмена. Таким образом, когда издержки по созданию того или иного блага перестают быть значимым фактором, способным ограничить масштабы его производства, главная роль в определении величины стоимости продукта закрепляется за его полезностными оценками. Рассматривая деструкцию стоимости со стороны потребления, необходимо прежде всего обратить внимание на модификацию структуры потребностей, усложнение процессов потребления и все меньшую обусловленность таковых материальной стороной жизни человека. Не отказываясь от того, чтобы максимизировать удовлетворенность условиями жизни (это всегда было и останется целью любой осознанной деятельности), люди сегодня все более активно ищут и находят такую удовлетворенность вне сферы материального потребления. Определяя свои основные потребности и желания как всецело субъективные, человек впервые конституирует их именно как свои личные потребности, как свои личные желания, не идентичные потребностям и желаниям других людей не только в количественном, но и в качественном отношении. Это стимулирует быстрое развитие производства индивидуализированных и единичных продуктов, в максимальной мере соответствующих запросам конкретного потребителя. В результате имеет место то, что социологи уже сегодня отмечают как снижение субъективной ценности продуктов массового производства. Тем самым затрудняется определение стоимости как объективной категории: если прежде, в индустриальном обществе, индивидуальные потребности в материальных благах, сталкиваясь с ограниченностью их предложения, создавали и поддерживали состояние рыночного равновесия, то теперь потребности нового типа, формирующиеся на основе стремления личности к самореализации, не могут быть усреднены таким образом, чтобы во взаимодействии с усредненными издержками определять пропорции обмена. Современные социологи отметили данный феномен, указав, что новое содержание полезности заключено не столько в универсальной потребительной стоимости продукта, сколько в его высокоиндивидуализированной символической ценности (sign-value). По их мнению, "постмодернистская культура... [не только] в большей мере способствует потреблению благ как символических ценностей, чем как потребительных стоимостей" Lash S. Sociology of Postmodernism. L., 1990. P. 40., но и изменяет сам характер потребления, которое Ж.Бодрийяр называет consumation в противоположность традиционному французскому consommation См.: BaudrillardJ. For a Critique of the Political Economy of the Sign // Baudrillard J. Selected Writings. Cambridge, 1996. P. 58. Феномен символической ценности, хотя и рассматривается как одна из форм проявления полезности, следующая за потребительной стоимостью, подразумевается как более сущностным, так и более глобальным. Развивая комплексное понимание символической ценности как категории, не только логически, но и исторически замещающей потребительную и меновую стоимость в качестве основного мотива производства, исследователи выделяют три стадии в процессе становления стоимостных отношений по признаку доминирования той или иной субстанции на каждой из них: натуральную, товарную и структурную - и отмечают возможность формирования основ четвертой. "На первой из них, - пишет Ж.Бодрийяр, - господствовали натуральные отношения, и представления о стоимости возникали на основе естественного восприятия мира. Вторая базировалась на всеобщем эквиваленте, и стоимостные оценки складывались в соответствии с логикой товара. Третья стадия управляется кодом, и стоимостные оценки здесь представляют собой набор моделей. На четвертой, фрактальной стадии стоимость не имеет совершенно никакой точки опоры (курсив мой. -В.И.) и распространяется во всех направлениях, занимая все промежутки без какой бы то ни было основы... На фрактальной стадии не существует больше никакой эквивалентности - ни натуральной, ни всеобщей... В самом деле, мы не можем более говорить о стоимости" Baudrillard J. The Transparency of Evil. Essays on Extreme Phenomena. N.Y., 1996. P. 5.. Разделение потребительной стоимости и символической ценности достаточно широко признано социологами, но не получило должной поддержки среди экономистов. И то, и другое вполне объяснимо: современные философы рассматривают мотивы и цели человека как во все большей мере определяющие и потребление, и производство, а экономисты стремятся, как и ранее, объяснять складывающиеся на рынке уровни цен исходя из взаимодействия традиционных факторов и полагают, что любые изменения этих факторов ведут лишь к модификации стоимостных отношений, а не к их полному преодолению. Такой подход, однако, представляется нам устаревшим. Сегодня следует прежде всего обратить внимание на то, что в той степени, в какой не сводимая к абстрактному труду деятельность работника интеллектуальной сферы создает неквантифицируемые издержки производства, индивидуализированное статусное потребление, в котором человек выражает себя как уникальная личность, формирует неквантифицируемую полезность потребляемых благ. Как никто не может воспроизвести созданное человеком новое знание, так никто не может признать объективной полезность, содержащуюся в том или ином благе для конкретного потребителя. Данное свойство предметов статусного потребления углубляет процессы, связанные с экспансией знаний и информации как основного ресурса производства, и усугубляет количественную неисчислимость стоимостных характеристик продукта. Более того, люди, ориентированные на развитие своих способностей и собственной личности, способны считать целесообразными действия, не преследующие материальной выгоды и не согласующиеся с принципами "экономического человека". Современная структура мотивов деятельности такова, что некая определенная полезность имеет неизмеримо большую ценность для одного конкретного человека, чем для большинства других, а некоторые полезности вообще не могут быть объективированы вне конкретной личности. Такие полезности невозможно учесть в теории стоимости; их формирование происходит в условиях, когда человеческая деятельность уже не соизмеряется с активностью других людей ни по формам и результатам, ни по мотивам и предпосылкам. Таким образом, с переходом к постиндустриальному, и далее - к постэкономическому обществу индивидуальные полезности проявляются в своем непосредственном виде, а не через трансформацию в объективные общественные оценки. В постиндустриальной хозяйственной системе роль полезностных оценок в формировании стоимостного отношения не менее важна и существенна, чем роль производственных факторов, и сам перенос акцента с издержек на полезности свидетельствует о значительной его модификации. В индустриальном обществе производство противостояло потреблению как автономная сфера, полезность любого продукта, как мы отметили выше, оставалась как бы фоном, на котором стоимость определялась издержками производства. В постиндустриальном обществе положение меняется: расширение производства становится возможным без пропорционального роста затрат труда и ресурсов, квантификация издержек становится все более затруднительной, а полезностные факторы усиливают свою роль в количественном определении стоимостных пропорций. Специфика соизмерения издержек и полезностей на различных этапах развития стоимостного отношения может быть представлена следующим образом. Первый этап соответствует классическому индустриальному обществу, в котором любая деятельность мотивирована утилитарным образом, любой продукт может быть воспроизведен в неограниченном количестве, издержки на производство каждой дополнительной его единицы не отличаются радикальным образом от издержек по производству прежних единиц того же продукта, субъекты рынка ориентированы на потребление унифицированных благ, не имеют ярко выраженных предпочтений и следуют принципу максимизации полезности продукта при минимизации цены. Именно на этом этапе классическая теория стоимости адекватно описывает реальное положение дел. Любой вид труда сводим к труду абстрактному, а полезность производимого продукта отражает возможность его использования широким кругом лиц. В таком случае общественные издержки, соотносясь с общественной полезностью, конституируют стоимость в классическом смысле данного понятия и делают возможной ее квантификацию. Второй этап соответствует началу преодоления закономерностей индустриального строя. По-прежнему фактически любая производственная деятельность может быть признана утилитарно мотивированной, любой продукт может быть предложен рынку в неограниченном количестве, однако, во-первых, потребности перестают быть столь же унифицированными, как прежде; во-вторых, труд широкого круга работников не сводится к простому труду, не квантифицируется в единицах абстрактного труда; в-третьих, создание дополнительного количества единиц того или иного блага все чаще означает его тиражирование, а не воспроизводство, в результате чего издержки могут радикально отличаться от издержек по созданию оригинального продукта. На этом этапе как издержки, так и полезности утрачивают свой универсальный общественный характер и становятся индивидуальными потребностями и издержками. Последнее означает, что и потребности, и издержки производства не обязательно сводятся к общественным категориям, но еще могут быть представлены как их модификации. Стоимостные характеристики не получают прежней четкой квантификации, но сохраняют свое значение как регуляторы производства. Этот этап соответствует периоду становления постиндустриального общества, характеризующемуся трансформацией потребительских предпочтений. Третий этап отражает специфику современного периода развития постиндустриального общества. В этот период радикально снижается роль материальных мотивов деятельности. Сама она не только становится несводимой к абстрактному труду в количественном отношении, но и в качественном меняет свой характер: основную производительную функцию в новом обществе начинает выполнять не труд, а творчество. Определяющим мотивом деятельности становится самосовершенствование личности, а непосредственным результатом - обретение ею новых качеств, наращивание творческого потенциала. Таким образом, на этом этапе имеет место перенос акцента с индивидуальных издержек и полезности на субъективные издержки и субъективную полезность продукта. Все более востребованным объектом потребления становится некая система знаков и символов, и поэтому, как мы отмечали выше в среде социологов все более широкую поддержку находит вывод согласно которому современный период характеризуется доминированием символической ценности. Этот этап характеризует собой закат экономической эпохи. Новые производственные отношения, в которых отражается стремление не столько к возмездному обмену, сколько к интерперсональному взаимодействию творческих личностей, напоминают явление весьма характерное для ранних этапов становления экономического общества и называемое дарообменом. Специалисты, изучающие экономическую историю, отмечают, что сегодня этот феномен возрождается на качественно новом уровне в ходе становления специфической хозяйственной системы (gift economy), основанной на безвозмездном предоставлении человеком благ в распоряжение других членов общества. Этот процесс развивается в тесной и прямой связи с повышением социальной роли науки и знания. Говоря о подрыве стоимостных отношений по мере становления постиндустриальной хозяйственной системы, было бы целесообразно различать формальный и сущностный уровни его рассмотрения. На формальном уровне мы отмечаем нарастание технологических изменений, формирующиеся новые предпочтения потребителей, превращение знаний и информационных ресурсов в основной фактор современного производства, что обусловливает технологическую либо консумационную невоспроизводимость того или иного блага. Как следствие, становится невозможным определять стоимость через воспроизводственные затраты, причем это относится не только к издержкам воспроизводства аналогичного блага, но и к затратам, требующимся для создания оригинального продукта. Это обусловлено, прежде всего, несводимостью интеллектуальной деятельности к другим видам активности. Таким образом, на формальном уровне анализа мы констатируем усиливающуюся неквантифицируемость затрат, необходимых для производства того или иного блага. Не устраняя стоимость как таковую, этот феномен в значительной степени разрушает количественную определенность стоимостного обмена. Говоря о сущностном уровне подрыва стоимостного отношения, мы имеем в виду гораздо более сложную совокупность явлений, базирующихся на меняющейся мотивации человеческой деятельности. Они знаменуют собой радикальный качественный сдвиг: будучи свободным от материальных мотивов, творчество, в отличие от труда, не конституирует себя как сущность, противостоящую внешним полезностным характеристикам. Следовательно, речь больше не может идти о модификации стоимости, она именно устраняется по мере того, как устраняется одна из сторон самого стоимостного отношения. Таким образом, становление и прогрессивное развитие стоимостных оценок и отношений были в известной мере идентичны становлению и развитию общественного производства, социализации производителей. В той же мере деструкция этих отношений обусловлена индивидуализацией человека и как производителя, и как потребителя. Прогрессирующая десоциализация и деобъективизация индивидуальных интересов личности и мотивов деятельности современного человека приводят к деструкции стоимостных отношений и, следовательно, преодолению закономерностей рыночного хозяйства. Вся история экономической эпохи может быть рассмотрена как становление рыночной системы, достижение ею своего зрелого состояния и неизбежный упадок. На восходящем этапе товарное хозяйство выступало пусть не как наиболее заметный, но как важнейший источник эволюции производства, как отношение, медленно, но верно разрушавшее господствовавшую неэкономическую систему. Товарные отношения постепенно все более жестко связывали экономический интерес максимизации потребления с производством продуктов, признаваемых общественной потребительной стоимостью. На этапе достижения рыночной системой своих зрелых форм количественная экспансия товарных отношений приобрела качественно новые черты. Резко расширился круг вовлеченных в товарные трансакции благ: распространившись сначала на средства и орудия производства, в затем на землю, товарные отношения поглотили впоследствии и саму способность к трудовой деятельности - рабочую силу. С этого момента возникло рыночное хозяйство как высшая форма товарного производства, и первоначальные цели товарного обмена трансформировались в стремление к максимизации стоимости как всеобщего эквивалента, а рыночные принципы быстро распространились на те сферы деятельности, где прежде господствовали товарные отношения. Однако функционирование завершенной экономической системы подготавливало условия для ее кризиса и упадка. Быстрое развитие производительных сил привело, с одной стороны, к удовлетворению базовых материальных потребностей значительной части общества; с другой - возвысило статус знаний, превратив их в производительную силу. Это расширило внутренний потенциал личности, и, в конечном счете, позволило ей выйти за пределы традиционной мотивации. В этих условиях, однако, функционирование стоимостных отношений может быть только иллюзорным; реальный базис для них оказывается изжитым. КОНТРОЛЬНЫЕ ВОПРОСЫ 1 Чем отличаются понятия товарного производства и рыночного хозяйства? 2. Каковы цели хозяйствующих субъектов в условиях товарного производства и в условиях рыночного хозяйства? 3. В чем заключается расширительная трактовка понятия стоимости? 4. Каковы основные исторические этапы формирования комплексных стоимостных оценок? 5. Какие модификации в исчислении стоимости вызваны современной технологической революцией? 6. Можно ли считать тиражирование и копирование информационных продуктов их воспроизводством? 7. Каково значение субъект-субъектных взаимодействий в преодолении господствующей роли стоимостных отношений? 8. Почему труд не может стать ресурсом, определяющим социальную структуру общества? 9. Как модифицируется комплекс человеческих потребностей по мере ослабления довлеющей роли внешней материальной необходимости? 10. Может ли стоимостный обмен быть полностью преодолен в рамках постиндустриального общества? РЕКОМЕНДУЕМАЯ ЛИТЕРАТУРА Обязательные источники Иноземцев В.Л. За пределами экономического общества. М., 1998. С. 300-356; Иноземцев В.Л. Расколотая цивилизация. Наличествующие предпосылки и возможные последствия постэкономической революции. М., 1999. С. 56-66; Антипина О.Н., Иноземцев В.Л. Диалектика стоимости в постиндустриальном обществе. Статья первая. Технологические и социопсихологические факторы преодоления стоимости // Мировая экономика и международные отношения. 1998. No5. С. 48-59; Антипина О.Н.. Иноземцев В.Л. Диалектика стоимости в постиндустриальном обществе. Статья вторая. Абстрактный труд и издержки: деструкция стоимости со стороны производства // Мировая экономика и международные отношения. 1998. No6. С. 48-59; Антипина О.Н., Иноземцев В.Л. Диалектика стоимости в постиндустриальном обществе. Статья третья. Конкретный труд и полезность: деструкция стоимости со стороны потребления // Мировая экономика и международные отношения. 1998. No 7. С. 19-29 Дополнительная литература Маршалл А. Принципы экономической науки. Т. 1.М., 1993; BaudrillardJ. For a Critique of the Political Economy of the Sign // Baudrillard J. Selected Writings. Cambridge, 1996; Edvinsson L., Malone M.S. Intellectual Capital. N.Y., 1997; Foucault M. The Order of Things. An Archaeology of Human Sciences. N.Y, 1994; Greider W. One World, Ready or Not. The Manic Logic of Global Capitalism. N.Y., 1997; Hudson W.J. Intellectual Capital: How to Build It, Enhance It, Use It. N.Y., 1993; Lash S., Urry J. Economies of Sign and Space. L.-Thousand Oaks, 1994; Nicholson W. Microeconomic Theory: Basic Principles and Extensions. Fort Worth, 1995; Reich R.B. The Work of Nations. N.Y, 1992; Sakaiya Т. The Knowledge-Value Revolution, or a History of the Future. N.Y.-Tokyo, 1991; Stewart T.A. Intellectual Capital. The New Wealth of Organizations. N.Y, 1997. Лекция седьмая Замещение частной собственности собственностью личнойЧастная собственность выступает одним из наиболее фундаментальных признаков экономической эпохи. В ней воплощены как обособленность производителей, так и зависимость человека от других людей или общества в целом - важнейшие условия товарного обмена. Переход от индустриального общества к постиндустриальному, открывающий перспективу становления комплекса постэкономических отношений, предполагает, что институт частной собственности неизбежно утрачивает былое значение. Что же приходит ему на смену? Мы полагаем, что этим новым базовым элементом постиндустриальной хозяйственной системы может стать личная собственность, открывающая возможность индивидуального владения всеми необходимыми условиями современного знание-емкого производства. Весьма непривычная для большинства исследователей форма такого противопоставления снова, как и в прошлой лекции, заставляет нас обратиться к некоторым терминологическим вопросам. Понятия частной и личной собственностиПонятие собственности является одним из фундаментальных в современной социологии. Раскрывая характер отношений, возникших еще на этапе становления общества, она, тем не менее, остается достаточно неопределенной и расплывчатой. Термин "собственность" восходит к принятому в римском праве понятию "dominium (владение)"; именно через него собственность определялась в наиболее ранних источниках по современной европейской юриспруденции. Понятие "частный" (в английском языке - "private", во французском - "privee", в немецком - "privat") появилось в середине XVI века без всякой связи с термином "собственность" и применялось для противопоставления самостоятельной хозяйственной деятельности человека и активности политических структур - public office или affaires publiques. Таким образом, понятие "частная собственность" появилось как антипод довлеющему фактору государственной власти, по сути - как обозначение отношения экономического порядка, преобразующего неэкономическую реальность. Собственность при этом не тождественна богатству, и последнее может расти в условиях, когда собственность не обнаруживает подобной тенденции; "многие богатые (wealthy) общества остаются в то же самое время не знающими собственности (propertyless)" Arendl H. The Human Condition. N.Y., 1959. Р. 61., так как ценности, формирующие их богатство, не могут быть присвоены частным образом. Обычно считается, что частная собственность возникла в процессе разложения так называемой общинной собственности и впоследствии может быть замещена собственностью общественной. При этом упускается из виду, что такое рассуждение содержит в себе логическое противоречие, так как именно постулирование факта существования в прошлом общинной собственности становится инструментом доказательства возможности и неизбежности последующего отрицания частной собственности. Между тем идея общинной собственности как атрибута доэкономической эпохи едва ли корректна по целому ряду причин. В древности общины не имели устойчивых хозяйственных отношений с другими сообществами; основные виды доэкономической деятельности - охота, пастушество и земледелие - предполагали ее коллективный характер, но не формировали общинной собственности на орудия труда и землю: средства труда применялись индивидуально, леса, пастбища и водоемы вообще не могли быть кем-то присвоены, а древний человек не воспринимал себя в качестве чего-то, отличного от общины. Поэтому исторически первой была личная собственность, которая и зафиксировала выделение индивидом самого себя из общинной массы. Появление личной собственности знаменовало не только осознание человеком того, что определенный предмет принадлежит именно ему, что "он мой, то есть собственный"; оно означало также, что другой предмет "не мой, то есть чужой". Становление собственности происходило не как выделение "частной" из "общинной", а как появление личной собственности в противовес коллективной См.: North D. Structure and Change in Economic History. N.Y.-L., 1981. P. 86 и след.. Это не означает, что личная собственность выступала отрицанием коллективной; эти формы появились одновременно, ибо они обусловливают друг друга как "нечто" и "его иное". Когда один из субъектов воспринимает часть орудий труда или производимых благ в качестве своих, он противопоставляет им все прочие как принадлежащие не ему, то есть остальным членам коллектива. В этом отношении собственность возникает как личная, а коллективное владение становится средой ее развития. Личная собственность характеризуется соединенностью работника и условий его труда. Работник владеет орудиями производства, а земля используется коллективно и вообще не рассматривается как собственность. Личная собственность выступает важным атрибутом всего периода становления экономической эпохи. Такая собственность могла не только определять относительную независимость человека от общества, его нетождественность социуму, но и, напротив, подчеркивать полное отсутствие личной свободы большинства населения; достаточно вспомнить о собственности восточных деспотов на все богатства и всех живущих в границах их государств, о собственности рабовладельцев на рабов, феодалов на землю; в то же время личной представляется и собственность ветерана-легионера на его земельный надел, ремесленника на мастерскую и так далее. Формы личной собственности весьма многообразны, однако все их виды объединяют два основных признака: во-первых, соединенность работника со средствами производства и, во-вторых, отсутствие экономических отношений в рамках самого производственного процесса. Личная собственность прошла в своем развитии два важных этапа. На первом из них, который наиболее четко прослеживается в развитии средиземноморского региона, она вытесняла коллективную собственность, постепенно превращаясь в доминирующую форму Второй этап характеризуется некоторым раскрепощением производителей и проникновением экономических отношений в сам процесс производства, чем и был положен предел развитию отношений личной собственности. Частная собственность характеризуется отделенностью работника от условий его труда; она делает участие в общественном хозяйстве основным средством удовлетворения материальных интересов субъекта производства. Частная собственность выступает атрибутом этапа зрелости экономического общества; именно она отражает проникновение экономического типа отношений не только в сферу обмена, но и в сферу производства. Частная собственность возникла там и тогда, где и когда индивидуальная производственная деятельность не только стала доказывать свою общественную значимость посредством свободных товарных трансакций, но и начала ориентироваться на присвоение всеобщего стоимостного эквивалента. В силу отмеченных обстоятельств частная собственность выступает спутником не только рыночного хозяйства, но и экономической деятельности как таковой Подробнее см.: Habermas J. The Structural Transformation of the Public Sphere. Cambridge (Ma.), 1991. P. 55, 19.. Своеобразный синтез личной и частной собственности стал происходить еще в условиях феодального общества, когда товарные отношения глубоко проникли во все слои общества. С одной стороны, по мере распространения денежной ренты и оживления ремесленного производства личная собственность земледельцев и ремесленников начала превращаться в частную, применявшуюся для создания продукта, поставлявшегося на рынок и обменивавшегося на всеобщий эквивалент. С другой стороны, личная собственность аристократии (и в первую очередь - на землю и другие невоспроизводимые средства производства) также стала коммерциализироваться и превращаться в частную. В дальнейшем эти два вида собственности тесно переплелись: представители третьего сословия начали приобретать землю, а дворяне - не менее активно вкладывать средства в торговлю и промышленность. Завершение этого процесса совпало с обретением товарными отношениями всеобщей формы и формированием рыночного хозяйства как целостной системы. В результате было утрачено различие между личной и частной собственностью, и термин "частная собственность" стал применяться к любой собственности, вне зависимости от ее назначения и направления использования. На наш взгляд, это нанесло огромный ущерб социальным теориям, не сумевшим отрефлексировать подобную подмену базовых понятий. Между тем даже в условиях зрелого экономического общества элементы различий между личной и частной собственностью могут быть прослежены достаточно четко. Личная собственность представляет собой ту часть богатства людей, которая не определяет их социального положения как хозяйствующих субъектов; можно даже утверждать, что личная собственность обусловливает свободу человека от общества. Напротив, частная собственность отражает зависимость человека от экономической системы, гак как существует только как элемент рыночного хозяйства. Фундаментом институциональной структуры постиндустриального общества служит новая форма личной собственности, дающая человеку возможность быть самостоятельным участником общественного производства, зависящим исключительно от того. в какой степени создаваемая им продукция или услуги обладают индивидуальной полезностью для иных членов социума. Впоследствии роль частной собственности, но логике вещей, снизится, а затем эта форма окончательно утратит былую общественную значимость. С другой стороны, общественное развитие будет задаваться не материальными интересами людей, а надутилитарно мотивированными стремлениями; в связи с этим уместно предположить, что основным направлением прогресса станет не формирование "общественного" типа собственности, а отрицание собственности как таковой. Частная собственность может быть преодолена не путем ее перераспределения, а посредством становления системы, основанной на доминировании личной собственности как фактора, не обусловленного рыночным хозяйством и не обусловливающего его. Модиф