час не в меру увлекаюсь. Боюсь, так случилось и в тот вечер. В: Он сочувствовал вашим взглядам, просил изложить их обстоятельнее? О: Просил, сэр, и даже высказал лестное для меня пожелание, чтобы у них появилось как можно больше столь же стойких приверженцев. Он также посетовал, что не имеет возможности задержаться тут до воскресенья, когда я буду говорить проповедь, в каковой - замечу без лишней скромности - я в прах разбиваю пагубные доводы тех, кто хочет лишить нас права на десятину [церковная десятина - налог с разных видов дохода, уплачиваемый на содержание храма; в Англии в том или ином виде сохранялся до 1936 г.]. Не угодно ли вам самому ознакомиться с проповедью? У меня случайно сохранился один список. В: Почту за честь, сэр. О: Я пришлю со своим человеком, когда вернусь домой. В: Благодарствую. А теперь, мистер Бекфорд, я вынужден посеять в вашей душе семена сомнения. Неужели вам неведомо, что лондонская торговая братия все до единого виги? [в отличие от тори, твердых приверженцев господствующей Англиканской церкви, партия вигов придерживалась более либеральных взглядов в отношении религиозных сект] Что мало кто из них разделяет ваши достойные, если я их верно представляю, религиозные убеждения? Что лишь немногие чтут издревле заведенные установления, а прочие думают лишь о своих мирских притязаниях? Что в их мире принято поклоняться лишь одному богу - Маммоне, сиречь прибыли, на все же, что грозит ее ограничить или преуменьшить, смотрят с презрением? Не нашли ли вы странным, что этот торговец показал столько сочувствия вашим взглядам? О: Признаюсь, сэр, меня действительно провели. Увы, то, о чем вы сейчас поведали, для меня не новость; я наслышан, что эти господа самым преступным образом попустительствуют нашим вероотступникам и сектантам, однако мне вообразилось, что этот джентльмен составляет счастливое исключение из общего правила. В: Не может ли статься, что дядя-торговец и вправду принадлежал к судейскому сословию? Ибо мы подлинно обладаем умением обращать разговор на важные для нас предметы. Подумайте хорошенько, сэр. Не запечатлелось ли у вас в памяти что-либо подтверждающее эту догадку? О: Осмелюсь заметить, сэр, манеры его с вашими никак не сходны. В: Но предположим, что в тогдашних обстоятельствах он по неведомой причине был принужден оставить обычную свою повадку и вы видели перед собой не истинное лицо, но искусную личину? О: Ваше предположение вполне основательно, сэр. Да, вероятно, он и впрямь лишь играл роль. Это все, что я могу сказать. В: Id est [то есть (лат.)] он весьма наторел в притворстве и ему нипочем обмануть даже столь проницательного и ученого джентльмена, как вы? Он говорил обыкновенным голосом или же тихо, как если бы имел что скрывать? О: Так же, как я с вами, сэр. Он говорил с достоинством и, как мне показалось, от чистого сердца. Как человек, привыкший на людях высказываться о многоразличных предметах, до всего общества относящихся. В: Благоволите его описать. О: Роста среднего, с небольшим брюшком. Цвет лица как у всякого человека его лет, разве что чуть бледнее. Взгляд пронизывающий - видно, что знаток людей. Брови густые. В: А теперь, сэр, нет ли у вас соображений касательно его возраста? О: Лет сорок пять. Возможно, лет на пять больше, но уж никак не меньше. В: Были у него иные приметы? О: Мне запомнилась бородавка на носу. Вот тут, сбоку. В: Проставьте так: на правой ноздре. Перстней не имелось ли? О: Обручальное кольцо. В: Золотое? О: Да. Если память мне не изменяет, небогатое. В: Как он был одет? О: Платье из отменной материи, но несколько поношенное, словно бы дорожный костюм. Парик не совсем по моде. В: Белье чистое? О: Вполне, сэр. Как у всякого джентльмена такого разбора. В: Вашей памяти, сэр, можно позавидовать. Не приметили вы других отличий, особых привычек? О: Он нюхал табак, сэр, и по мне так слишком часто. Вовсе его это не красило. В: Мистер Бекфорд, не доходили до вас впоследствии какие-либо известия, имеющие касательство до этих событий, - прибавлю, кроме того, что ведомо всем? О: Разве что досужие толки, повсюду только их и слышишь. У непросвещенной черни в здешней округе это излюбленное занятие. В: Не слышно ли чего от окрестных джентльменов или их близких? О: Увы, в нашем приходе такового названия можно удостоить лишь мистера Генри Деверу. Но он в ту пору был в отъезде. В: Нынче он здесь? О: Две недели тому назад вернулся в Бат. В: Вы говорили с ним об этом происшествии? О: Я, как мог, старался удовольствовать его любопытство, сэр. В: Он, как и следовало ожидать, оказался в неведении? О: Совершенно верно. В: Этот джентльмен также особа духовного звания? О: С великим прискорбием должен признаться, сэр, что я живу как в лесу. Разве человек деликатного воспитания согласится обретаться в этой глуши, не принудь его к тому обстоятельства, как случилось со мной? К моему глубокому огорчению, один из моих собратьев больше подвизается в лисьей травле, нежели на духовном поприще. Он бы с большей охотой ударял в колокола, если бы они созывали прихожан не на божественную литургию, а на лихую кулачную забаву. Другой же, имеющий жительство в Даккумбе, почти все время проводит в заботах о своем саде и своих землях, отложив всякое попечение о делах церкви. В: Священников у вас ставит мистер Деверу? О: Нет, сэр. Это право принадлежит канонику Буллоку из Эксетера. Он наш пребендарий [священник, получающий пребенду - вознаграждение в виде жалованья, а также земель, доходов или другого имущества] и приходской священник. В: И член капитула? О: Точно так. Заглядывает сюда раз в год за десятиной. Он ведь уже в преклонных летах - без малого семьдесят. В: Вашу округу в парламенте обыкновенно представляют лица одной фамилии? Нынче это мистер Фейн и полковник Митчелл? О: Верно, сэр. Однако они не удостаивали нас своим посещением с прошлых выборов. В: Попросту сказать, уже два года? Они были избраны беспрепятственно? О: Именно, сэр. В: О происшедшем они не справлялись? О: Ни у меня, ни у кого из известных мне лиц. В: Хорошо, будет об этом. Не случилось ли вам свести знакомство с тремя слугами? О: Ни с единым из них. В: Приходилось ли вам слышать, чтобы во всю бытность вашу викарием этого прихода или прежде проезжающие в этих местах бывали ограблены или убиты разбойниками? О: Ни в здешнем приходе, ни в его окрестностях подобного не случалось. Поговаривали, будто лет пять назад под Майнхедом объявилась шайка головорезов, однако с тех пор их всех переловили и перевешали. До наших мест они не добрались. В: А на больших дорогах не шалят ли? О: Тут грабителям богатой поживы не будет. Вот в Бидефорде, в порту, мошенников и карманников точно превеликое множество. Впрочем, и заезжие ирландцы не лучше. Ну да с этой публикой у нас разговор короткий: у кого разрешения на проезд не обнаружится, того тотчас в плети и вон из прихода. В: Что же, по вашему разумению, произошло первого мая? О: Я думаю, божественное провидение отметило за мерзостный обман. В: Вы полагаете, все спутники пали жертвой убийц? О: Люди утверждают, будто дело обстояло вот как. Двое слуг, сговорившись между собой, лишили жизни своих господ, но не поладили из-за добычи и девушки. Тот из них, что вышел победителем, будто бы овладел девицей, а затем скрылся окольными путями. В: Что же им, скажите, за корысть забираться в такую даль, когда исполнить задуманное можно было близ самого Лондона? И если у этого победителя достало сноровки так спрятать тела первых двух жертв, что следа не осталось, то отчего же он и с третьим телом не распорядился сходственным образом? О: На это я вам ответить не умею, сэр. Может статься, он спешил, подгоняемый укорами совести. В: Вы чересчур доброго мнения об этом всех разбойных дел мастере, мистер Бекфорд. Я повидал немало людишек из этой братии и доподлинно знаю, что они больше трясутся за свою шкуру, нежели чем пекутся о своей бессмертной душе. Злодей, который все обмыслил заранее... такой сгоряча ничего делать не станет. О: Вам, человеку паче меня искушенному, виднее. Но других догадок я не имею. В: Не беда. Вы, сэр, и без того помогли мне сверх чаяния. Как я вас уже предуведомил, я не вправе открыть имя того, по чьей воле я предпринимаю это расследование. Однако, заручившись вашим молчанием, могу сообщить, что более всего меня заботит судьба человека, назвавшегося мистером Бартоломью. О: Весьма польщен вашим доверием, сэр. Осмелюсь полюбопытствовать, если мой вопрос не покажется вам нескромным: что, молодой джентльмен был отпрыском знатного дворянского рода? В: Сверх того, что было сказано, я ничего добавить не могу. Мне дан строжайший наказ. Все убеждены, что означенное лицо путешествует по Франции и Италии, ибо о таковом своем намерении он объявил перед отъездом из Лондона. О: Не могу не подивиться, сэр, что вам столь мало известно о его сотоварище. В: Это потому, сэр, что за одним исключением, videlicet [а именно (лат.)] убиенного, никого из прочих с ним ехавших он в спутники себе не предназначал. Где он с ними повстречался, нам неведомо. А поскольку он окружил себя тайной и скрыл собственное имя, не лишено вероятия, что он и спутников своих понудил назваться вымышленными именами. По этой-то причине мне и приходится утомлять вас своими расспросами. Сами видите, сколь мудреная задача мне задана. О: Вижу, мистер Аскью. В: Завтра я еду попытать, не будет ли какой поживы в других местах. Вы меня весьма разодолжите, если, случись вам прослышать о новых подробностях этого дела, вы дадите мне знать в Линкольнз-инн [одна из четырех юридических корпораций, где состояли и проходили обучение адвокаты]. Можете не сомневаться, я непременно позабочусь, чтобы ваше усердие не прошло незамеченным. О: Чего не сделаешь для утешения обманутого родителя, тем паче знатного рода! В: Я раскрою подоплеку этой истории, мистер Бекфорд. Я просеиваю хоть и не прытко, да через частое ситко. Что для джентльмена вашего сана ересь, то для человека моей должности плутни и притворство. У себя в приходе я их не потерплю. Не знать мне ни минуты покоя, пока не докопаюсь до истины. О: Аминь, сэр. Да услышит небо наши с вами молитвы. Jurat die tricesimo et uno Jul. anno supradicto coram me [Приносит присягу тридцать первого июля вышеуказанного года в моем присутствии (лат.)] Генри Аскью. * * * Барнстапл, августа 4 дня. Милостивый государь Ваше Сиятельство. Сколь досадно мне доносить В.Сиятельству, что путешествие мое в западные края важного следствия не имело, но, напротив того, принесло ничтожные плоды. Non est inventus [он не найден (лат.)]. Однако, поскольку В.Сиятельство повелеть изволили, чтобы я и наигорчайшие известия от Вас не утаивал, я из Вашей воли не выйду. Свидетельства, каковые я прилагаю для ознакомления В.Сиятельства, вне всякого сомнения, удостоверяют личность того, кто скрылся под именем мистера Бартоломью; притом несомненность сия основывается не только на доверенном мне В.Сиятельством портрете (хотя и таковое основание В.Сиятельство может посчитать достаточным), но и на присутствии слуги, слуха и речи лишенного, в описании наружности и манер которого сходятся все очевидцы. Я не стал докучать В.Сиятельству присылкою иных добытых мною показаний, ибо они во многом повторяют здесь изложенное. Дознаватель доктор Петтигрю донес обо всем, что знал и удержал в памяти; я также расспросил его поверенного, выезжавшего на место сразу по получении известия, понеже сам доктор (уже согбенный старец) о ту пору занемог. Настоятельно прошу В.Сиятельство (а равно и досточтимую супругу Вашу, коей нижайше свидетельствую свое почтение) не принимать известие о печальном конце Терлоу за доказательство того, что оно может означать prime facie [на первый взгляд (лат.)], сиречь за указание на куда более страшную трагедию. Те, кто истолковывает гибель Терлоу в этом смысле, суть малодушные невежды, более склонные видеть повсюду происки нечистого (omne ignotum pro magnifico est [все неизвестное кажется грандиозным (лат.)]), нежели чем напрягать свою рассудительность. Их домыслы заслуживали бы вероятия, если бы сыскалось хоть одно тело, таковые же не обнаружены - ни та высокородная особа, в судьбе коей В.Сиятельство принимает участие, ни трое его неведомых спутников. Если же держаться ближе к делу, то отрядил я на новые поиски две дюжины приметливых молодцев, знающих каждую тропинку in lосо [на месте (лат.)], посулив им щедрую награду, с тем чтобы они осмотрели окрестность, где обнаружился сундук. Они не оставили без внимания ни единой пяди земли, ни единого куста, причем поиски их простирались и далее - idem [также (лат.)] с тем же тщанием в тех местах, где был найден Терлоу, и окрест. Спешу уверить В.Сиятельство, что и следов никаких не сыскано: auspicium melioris aevin [добрый знак (лат.)]. Спешу также уверить В.Сиятельство, что тайность сего предприятия, на которой Вы, В.Сиятельство, особо настаивали, нарочито мною соблюдается. В случае надобности я объявляю себя Меркурием на посылках у Юпитера - доверенным лицом того, чья власть достигает далеких пределов, однако ж не даю и намека на точный титул моего высокого доверителя. Одному лишь доктору Петтигрю открыл я часть правды - а именно ту, что пропажа сия не из ряда обыкновенных; доктор достойный человек строгих правил, и на него можно полагаться. В.Сиятельство как-то раз сделали мне честь, с похвалою отозвавшись о моем чутье и заметив, что доверяете моему носу столь же всецело, что и носу любимой гончей. Если В.Сиятельство еще не разуверились в сем прорицательном органе, осмелюсь доложить: нюх мой подсказывает, что человек, коего я разыскиваю, жив и здоров и непременно будет найден. Притом не могу не признаться, что разгадать цель его появления в сих местах весьма затруднительно, и, не напав на след, я не имею возможности делать какие-либо заключения. Ясно, что внешний повод для путешествия был избран ad captandum vulgum [букв.: "в угоду черни" (лат.)] - дабы отвести глаза посторонним. И все же не постигаю, какая бы причина могла заставить Его Милость, изменив обычным своим привычкам и вкусам, отправиться в безрадостные и варварские западные края. Сии места, где Его Милость видели в последний раз, имеют некоторое сходство с менее приглядными и более лесистыми из долин, которые столь хорошо знакомы В.Сиятельству - с той лишь разницей, что располагаются здешние долины не на такой изрядной высоте и заняты больше лесами, нежели чем пустошами (прибавьте сюда еще и овечьи пастбища). Совсем безлесное место есть лишь одно - великая оскуделая возвышенность мерзостного вида, именуемая Эксмур; находится она в нескольких милях к северу отсюда. На ней берет начало река Экс. Ныне же приятности этим краям еще поубавили затянувшиеся на целый месяц дожди, подобных которым местные жители не упомнят и которые вредят и стогам, и молодым злакам, равно как и постройкам (здесь в ходу невеселая шутка, что, сколько бы мельниц ни претерпело поруху, большой беды не будет, ибо зерно все равно до жерновов не дойдет, будучи прежде загублено хлебною изгариною вкупе с мучнистою росою). Здешняя чернь еще больше дичится приезжих, нежели наша; речь ее очень темна и погрешает против грамматики; о местоимениях и склонении оных тут не имеют никакого понятия: вместо "она" говорят "он" (aitchum non amant) [не любят произносить звук "h" перед гласными (лат.) (особенность ряда английских диалектов, с точки зрения литературной нормы, считается признаком просторечия)], вместо "я" - "мы", звук "ф" произносят как "в" - словом, речь неотесанных беотийцев [жители Беотии, одной из областей Центральной Греции; в античной традиции слово "беотиец" было нарицательным для обозначения грубого, невежественного человека], отчего мой писец взял на себя труд ее приглаживать, дабы В.Сиятельство не возмущался неправильностью слога и не затруднялся чтением. В этой убогой стороне, где Его Милость останавливался в последний раз, самый образованный человек - мистер Бекфорд. Я не сомневаюсь, что, не будь его епископы вигами, он бы оказал себя столь рьяным тори, что и Сачеверелл [Сачеверелл, Генри (1674-1724) - лондонский священник; 5 ноября 1709 г. произнес в соборе св.Павла проповедь, в которой обрушился на всех последователей различных религиозных сект и упрекнул правительство вигов в том, что оно потворствует сектантам; оскорбленные министры - виги обвинили Сачеверелла в государственной измене; суд отклонил обвинение, однако Сачевереллу на три года запретили проповедовать] не шел бы с ним в сравнение. Завтра он может с легкостью перекинуться в магометанскую веру, если сие доставит ему житейские выгоды. Полагаю, В.Сиятельство согласится со мною в том, что на новые находки в сих краях надежды мало. Дальнейшие мои розыски в Бидефорде и городишке, из коего я имею честь писать В.Сиятельству, были не более успешны, нежели чем расследование доктора Петтигрю. Одно лишь знаю за верное: Его Милость действительно побывал в этой глуши, но для какой оказии, мне сие неведомо. Прежде чем пуститься по следу притворного дяди и его племянника, я не наводил никаких справок о знакомствах Его Милости. Однако, как, должно быть, помнит В.Сиятельство, я удостоверился, что Его Милость не замечен в каких-либо тайных или беззаконных связях такого рода, в коем можно было бы усмотреть причину присутствия девицы. Буде же подобная связь имелась и горничная на поверку оказалась бы знатной дамой, сомнительно, чтобы совместное бегство таковых двух особ уже не наделало бы шуму в обществе; но когда бы non obstante [все-таки, несмотря на это (лат.)] дело обстояло именно так, не странно ли, что они бежали в столь негодные (для сих целей) края, а не подались прямиком в Дувр или же иное место ближе к французскому берегу? Я поистине затрудняюсь объяснить В.Сиятельству, для какой нужды Его Милость взял с собой в дорогу еще и сих троих. Как не понять, что в видах сохранения тайности надежнее было бы пуститься в путь с одним слугою. Не могу предположить ничего другого, как то, что, путешествуя в обществе четырех спутников и определившись под начало к мнимому дяде, Его Милость уповал ввести в заблуждение преследователей - если он почему-либо имел причины таковых опасаться. Не лишено вероятия, что Его Милость попросту метал петли на манер зайца, да простит мне В.Сиятельство это выражение. Из Бидефорда и Барнстапла отходит множество судов в Ирландию и Уэльс, а некоторые также во Францию, Португалию и Кадис: после недавнего заключения мира торговля с сими последними приметно расширилась. Справившись в обоих портах, я установил, что в продолжении первых двух недель мая ни один корабль во Францию не отплывал (правда, несколько судов, как водится об эту пору, отплыли на Ньюфаундленд и в Новую Англию). Со всем тем я не слишком верю, что Его Милость избрал для бегства столь мудреный путь. В.Сиятельству лучше меня известно взаимное расположение, связывавшее Его Милость и Терлоу. Я много над этим раздумывал - а именно над тем, что добрый хозяин едва ли мог довести слугу до такового чудовищного поступка или по крайности - если такое подлинно случилось - не взяться за выяснение обстоятельств сей горестной утраты. На это у меня имеется лишь одно объяснение - что некая причина побудила Его Милость отослать Терлоу прочь и продолжать путь в одиночестве, Терлоу же (вполне вероятно) по слабости ума придал повелению Его Милости ложный смысл и, покинутый хозяином, с отчаяния наложил на себя руки. Впрочем, не стану больше утомлять В.Сиятельство этой догадкою. В.Сиятельство, несомненно, обратили внимание на свидетельства служанки. Из них явствует, что Его Милость захватил с собою в путешествие бумаги и инструменты, до его любимых ученых занятий относящиеся, - ношу не вполне сообразную со свиданием любовного свойства или с увозом своей любезной. Посему почел я за нужное разведать, не слышно ли в сих окрестностях о каких-либо curiosi [любителях (лат.)], занятых разысканиями в астрономии и математике. Через посредство доктора Петтигрю я свиделся с одним таким, имеющим жительство в Барнстапле. Этот джентльмен, мистер Сэмюел Дэй, живя на доходы от своего состояния, упражняется в естественных науках, о чем ведет переписку с Королевским обществом [старейшее научное общество Великобритании, основано в 1660 г.; выполняет функции национальной академии наук], сэром Г.Слоуном [Слоун, Ганс (1660-1753) - английский врач и библиофил, в 1727-1741 гг. - президент Королевского общества; собрание книг Слоуна легло в основу Библиотеки Британского музея] и прочими. Однако, расспросивши его, я не нашел в его ответах ничего для себя важного; он также усомнился, чтобы местность сия благоприятствовала каким-либо особым наблюдениям, каковые нельзя было бы произвести в иных местах. Он не припомнил больше ни одного человека сходных занятий отсюда до самого Бристоля, каковой человек мог бы возбудить любопытство у лондонского светила. Боюсь, что и в сем случае Ваш покорный слуга оказался in tenebris [в недоумении, в растерянности (лат.)]. Если подобное намерение было primum mobile [главная причина, цель (лат.)] путешествия, предпринятого Его Милостью, я решительно не постигаю, для чего столь невинная затея потребовала таких предосторожностей. Кроме того, по совету доктора Петтигрю, я не далее как вчера посетил некого мистера Роберта Лака, здешнего школьного учителя, который слывет человеком умудренным в науках и вдобавок изрядным говоруном. Именно мистер Лак обучал грамоте покойного мистера Гея [Гей, Джон (1685-1732) - английский поэт, драматург и баснописец, автор классической пьесы английского театра "Опера нищих"] и до сих пор безмерно горд своим учеником и безмерно же слеп в рассуждении подстрекательских выпадов в его писаниях. Он всучил мне оттиск Геевых эклог, напечатанных лет двадцать назад под названием "Пастушеская неделя" [цикл из шести пасторальных поэм (1714) Дж.Гея, попытка создания своего рода реалистической пасторали]; мистер Л. уверяет, будто картины, нарисованные в этих эклогах, - верный снимок природы северного Девоншира. Мало того, охочий до виршей наставник навязал мне еще и томик собственных стишат, недавно изданный Кейвом [Кейв, Эдвард (1691-1754) - типограф и издатель знаменитого "Джентльменс мэгезин" ("Журнала для джентльменов")], каковой, по словам мистера Лака, поместил отзыв о них в своем журнале; я прилагаю обе книги к этому посланию на тот случай, если В.Сиятельству угодно будет ознакомиться с сими безделками. Что до моих розысков, то мистер Лак не сказал ничего путного - как, собственно, и о прочих предметах. Завтра я полагаю выехать в Тонтон, а там нанять экипаж до Лондона, где намереваюсь проверить одно возникшее у меня подозрение. Смею надеяться, В.Сиятельство не прогневается за то, что я немедля не пускаюсь в пространные изъяснения оного, ибо спешу как можно отправкою этого письма, сожалея, что не могу доверить его доставление в собственные руки В.Сиятельства подлинному крылатому Меркурию: мне ведомо, с каким нетерпением В.Сиятельство ожидает от меня известий; к тому же мне бы не хотелось обнадеживать В.Сиятельство, не имея к тому прочных оснований. Буде основания сии упрочатся, я безотлагательно уведомлю о том В.Сиятельство. Уповаю на то, что В.Сиятельство знает меня достаточно и верит, что quo fata trahunt, sequamur [мы последуем туда, куда влечет нас судьба (лат.)]. Со всем усердием, какое Вы, В.Сиятельство, былыми милостями своими вменили мне в священнейший долг, остаюсь милостивого государя моего всенижайший и всепокорнейший слуга Генри Аскью. Post scriptum. Мистер Лак сообщил мне только что пришедшие из Лондона известия о недавно вынесенном в Эдинбурге позорном обвинительном вердикте по делу капитана Портьюса [в апреле 1736 г. в Эдинбурге во время казни разбойника Уилсона мальчишки-зеваки стали бросать в повешенного камнями и грязью; несколько камней попало в солдат городской стражи, которыми командовал капитан Портьюс; капитан приказал открыть огонь по толпе, вследствие чего 6 человек было убито и 11 ранено; суд возложил ответственность за это на Портьюса], а также о случившейся неделю назад смуте в Шордиче [в июле 1736 г. вооруженные жители Шордича пытались силой изгнать ирландских рабочих, приехавших в эти места на заработки], каковые известия без сомнения встревожили В.Сиятельство. Здесь полагают, что причиною сим непорядкам Закон о торговле джином, вызвавший всеобщее неудовольствие. Г.А. * * * Человек с густыми бровями и бородавкой на носу стоит в дверях одной из палат Линкольнз-инн. На нем лиловато-дымчатый костюм, брюшко обтянуто коротким камзолом с неброским цветочным узором; в руках у мужчины трость. Держится он с внушительностью, но, кажется, не подлинной, а принятой на себя с какой-то целью. Стены палаты обшиты деревом. Одна почти целиком занята полками, на которых в особых футлярах выстроились тома судебных дел, содержащих юридические прецеденты; здесь также немало свитков и пергаментов. Перед полками высокая конторка и табурет, на конторке аккуратно разложены письменные принадлежности и стопа бумаги. Напротив мерцает мрамором камин. На каминной полке - бюст Цицерона, по сторонам от него - серебряные подсвечники. Сейчас свечи не горят, нет огня и в камине. Из окон, смотрящих на юг, в безмятежный уют комнаты врываются снопы утренних лучей, а за окнами... за окнами чуть поодаль зеленеют кроны сомкнувшихся стеной деревьев. Верхняя часть оконной рамы опущена, и снаружи долетает далекий, но напевный клич разносчицы яблок (для них сейчас самый сезон); в комнате же стоит тишина. Щуплый человечек в сером костюме и парике, сидящий за круглым столом в дальнем углу, погружен в чтение. Он не отрывается даже при появлении посетителя. Мужчина в дверях оборачивается, но провожатый, оставив его на пороге, как сквозь землю провалился. Визитер театрально покашливает - не для того, чтобы прочистить горло, а чтобы обратить на себя внимание зачитавшегося человека за столом. Только теперь тот поднимает голову. Он, очевидно, несколькими годами старше посетителя, но заметно уступает ему по комплекции: такой же тщедушный, как Вольтер или Поуп [Поуп, Александр (1688-1744) - английский поэт-классицист, автор сатирических, лирических и философских произведений]. Мужчина в дверях снимает шляпу, изображает что-то вроде церемонного взмаха и слегка кланяется. - Я имею честь говорить с мистером Аскью? Мистер Фрэнсис Лейси к вашим услугам, сэр. Как ни странно, сухонький стряпчий даже не думает отвечать на приветствие, он лишь откладывает бумаги, несколько откидывается назад на высокую спинку кресла, в котором он кажется совсем карликом, и скрещивает руки на груди, а затем чуть склоняет голову набок, точно дрозд, высматривающий мошку. Серые, посверкивающие глаза глядят на гостя холодно и пристально. Мистер Фрэнсис Лейси немного озадачен таким приемом. Решив, что забывчивый законник просто не узнал его по имени, он поясняет: - Драматический актер, сэр. Прибыл для встречи с вашим клиентом, как договорено. Наконец стряпчий произносит первое слово: - Садитесь. - Благодарствую, сэр. Растерявшийся было актер вновь напускает на себя значительность и направляется к стулу возле стола как раз напротив стряпчего. Но не успевает он занять свое место, как дверь за его спиной открывается и тут же захлопывается. Актер поворачивает голову. У дверей безмолвно замер долговязый чиновник в черном костюме - этакая цапля в вороньем оперенье. В руках у него том в кожаном переплете. Он так же, как и его патрон, впивается взглядом в посетителя - правда, в его глазах читается явное ехидство. Лейси оборачивается на коротышку-стряпчего и снова слышит: - Садитесь. Расправив фалды, актер садится на стул. Воцаряется молчание. Стряпчий по-прежнему сверлит посетителя глазами. Обескураженный актер запускает руку в карман камзола и достает серебряную табакерку. Открывает и протягивает стряпчему: - Не употребляете, сэр? Из Девайзеса, самый отменный. Аскью качает головой. - Тогда, с вашего позволения... Лейси отсыпает две щепотки табака в ямку под большим пальцем левой руки и вдыхает, потом защелкивает табакерку и убирает в карман, тут же достает кружевной платочек и утирает нос. - Ваш клиент сочиняет для сцены и желал бы услышать мой совет? - Да. - Хвастать не буду, но лучшего советчика ему не сыскать. Немного найдется актеров, столь же сведущих в нашем искусстве, и даже мои недоброжелатели делают мне честь такими признаниями. Лейси умолкает, надеясь услышать вежливое согласие, однако стряпчий с похвалами не спешит. - Позвольте полюбопытствовать, кого же избрал ваш клиент своей музой: насмешливую Талию или, может, горестную Мельпомену? - Его муза Терпсихора. - Как вас понимать, сэр? - Эта ведь она муза танцев, верно? - Боюсь, сэр, вы обратились не к тому, кто вам нужен. Я не танцмейстер. По части пантомимы вам больше поможет мой приятель мистер Рич [Рич, Джон (1692-1761) - выдающийся английский актер, режиссер и антрепренер, основатель театра Ковент-гарден; работал в жанре театральной пантомимы]. - Нет, вы-то мне и надобны. Лейси слегка приосанился. - Я драматический актер, сэр. Мои таланты ведомы всем лондонским знатокам. Руки стряпчего все так же скрещены на груди, на губах застыла холодная усмешка. - А скоро станут ведомы всем знатокам Тайберна [место публичных казней в Лондоне, просуществовало до 1783 г.]. Мой клиент сочинил для вас, милейший, новую пьесу. Ее название - "Лесенка да петелька, или Прыг-скок, земля из-под ног". И в этой пьесе вам предстоит проплясать джигу на эшафоте в пеньковом галстуке. Лицо Лейси вытягивается, но он быстро овладевает собой и выпрямляется на стуле, отведя в сторону трость. - Что за дерзкая шутка, сэр? Маленький стряпчий встает и, опершись руками на стол, чуть наклоняется к своей жертве. - Это не шутка... мистер _Браун_. Видит Бог, не шутка, бесстыжий негодяй. Актер как завороженный смотрит в горящие глаза стряпчего: не то изумляется внезапно заполыхавшему в них гневу, не то не верит своим ушам. - Мое имя... - Четыре месяца назад в графстве Девоншир вы называли себя Брауном. Осмелитесь отпираться? Актер поспешно отводит взгляд. - Вы забываетесь, сэр. Я ухожу. Он поднимается и поворачивается к двери. Караулящий у выхода чиновник не двигается с места, однако ухмылка с его лица исчезла. Он вытягивает перед собой руки, в руках у него та самая книга, и теперь видно, что на ее кожаном переплете вытиснен крест. Голос стряпчего звучит сурово: - Ваши плутни открыты, сударь мой. Лейси вновь поворачивается к стряпчему и замирает, выпрямившись в полный рост. - Не пытайтесь пронять меня цветистым пустословием. Давно ли вашего брата за эти кривляния прилюдно драли плетьми [речь идет о гонениях на театр в период Английской революции, когда парламентским декретом театры были обречены на снос, а актеры приравнены к бродягам]. Добром прошу, сойдите с котурнов. Вы в храме правосудия, а не на подмостках, где вы привыкли расхаживать в пышной короне из грошовой мишуры и чаровать безмозглых ротозеев своими фанфаронадами. Понятно ли я изъясняюсь? И снова актер, не вынеся тяжелого взгляда, отводит глаза, тоскливо смотрит в окно, на зеленые кроны, словно ему не терпится выбраться туда. После недолгого молчания он вновь поворачивается к стряпчему: - Я желаю знать, по какому праву вы так со мной разговариваете. Стряпчий вытягивает маленькую ручку и, сверля посетителя глазами, начинает по пальцам перечислять основания, дающие такое право: - Первое: по наведении надлежащих справок был я уведомлен, что в означенное время вы в Лондоне отсутствовали. Далее, я посетил те места, в коих вы в ту пору пребывали, - проехался по следу двуличного плута. Далее, я располагаю письменными показаниями, подтвержденными присягой и содержащими наиподробнейшее описание вашей наружности, - вплоть до указания на тот самый нарост, который я вижу у вас на левой ноздре. Далее, стоящий позади вас чиновник имел беседу с неким человеком, каковой, в означенное время наведавшись зачем-то к вам домой, узнал, что вы отбыли по своей надобности в западные графства. Спросите, от кого я узнал? От кого как не от вашей жены! Или у столь великого лгуна и супруга преизрядная лгунья? - Я и не спорю, мне в то время действительно случилось выехать в Эксетер. - Ложь! - Можете сами удостовериться. Спросите в "Корабле", что возле собора, - там я и останавливался. - За каким же делом вы туда отправились? - Мне был обещан ангажемент... Только ничего не вышло. - Оставим эти побочности, Лейси. Я еще не все исчислил. Далее, с вами был слуга, валлиец по имени Фартинг. Пустейший малый - такому фартинг и есть красная цена. С собою вы везли особу, путешествующую под видом горничной, - некую Луизу... Ну вот, сэр, вы уж и глаза опускаете. Стало быть, есть отчего. Погодите, вы и не такое услышите. Путешествовал с вами еще один человек, глухонемой слуга вашего мнимого племянника мистера Бартоломью. И слуга этот не канул, как прочие. Он был найден мертвым, и у нас имеется подозрение, что неизвестный злодей, поднявший на него руку, совершил еще одно подлое убийство. Неизвестный лишь до недавних пор, сэр, - теперь же он стоит передо мной. При слове "мертвый" актер поднимает глаза. Все его притворство мгновенно улетучилось. - Как... найден мертвым? Стряпчий медленно откидывается на спинку кресла. С минуту он молчит, поглядывая на стоящего у дверей чиновника. Затем соединяет кончики пальцев обеих рук и более дружелюбно произносит: - Что ж тут такого, сэр? Вам-то что беспокоиться? Вы ведь в то время были в Эксетере - договаривались об ангажементе. Актер молчит. - Это не вы в марте и апреле - до самой Страстной недели - играли главную роль в предерзостной новой комедии, что представляли в театрике на улице Хеймаркет? [Хеймаркет - один из крупнейших сегодня лондонских театров; основан в 1720 г.] Сатира под названием "Пасквин" [сатирическая комедия классика английской литературы Джона Филдинга; написана и поставлена в 1736 г.; в комедии обличалась продажность современных Филдингу политиков - в частности, содержались выпады по адресу тогдашнего премьер-министра Роберта Уолпола (1676-1745), с именем которого связывали разгул коррупции в парламенте], сочинение отъявленного мерзавца, некого Филдинга. - Кто же про это не знает. Пьесу весь Лондон перевидал. - Вы играли Фустиана, верно? И что, большая роль? - Да. - Мне сказывали, будто пьеса имела шумный успех. Неудивительно: в век, для которого нет ничего святого, кто имеет наглость глумиться над государственными установлениями, того непременно ждет успех. Сколько же раз вы ее представляли? Страстная неделя, помнится, началась семнадцатого апреля, так? - Точно не скажу. Представлений тридцать сыграли. - Ошибаетесь, сэр. Тридцать пять. Ни одна пьеса не держалась так долго со времен столь же возмутительной "Оперы нищих", не правда ли? - Может быть. - Вам ли не знать. Вы же и в этой пьесе игрывали - семь или восемь лет кряду. - Да, маленькую роль, чтобы удружить мистеру Гею. Я сподобился чести сыграть в его комедии, потому что мы с ним приятели. - Честь! Скажите на милость! Много ли чести в том, чтобы вывести достойнейшего человека государства, притом первого министра, в виде мошенника и грабителя? Вы ведь играли роль Робина Хапуги, злостный и непристойный пасквиль на сэра Роберта Уолпола? Хороша и жена ваша - она в этой комедии, кажется, представляла бесстыжую шлюху Долли Дай? Вот уж верно без труда справилась с такой ролью. - Сэр, эти ваши слова - возмутительная клевета! Моя жена... - Подите вы с вашею женою! Я о вас осведомлен много лучше, чем вам воображается. И так же хорошо осведомлен, что приключилось двадцать шестого апреля, когда возобновились представления "Пасквина". Они-то возобновились, а вы возьми да исчезни, и вашу распрекрасную роль играл другой актер, некто Топем. Так или не так? Я наслышан о вашей лживой увертке, сэр: свидетели сказывали, под каким предлогом вы нарушили договор с театром. Но кто поверит, что вы отказались от роли в наилюбезнейшей нынче у публики пьесе - а ведь вам причиталась изрядная доля от сборов - и помчались в Эксетер, взманившись обещанием нового ангажемента? Вас, Лейси, перекупили, а кто перекупил, я знаю. Актер слушает эту речь, клонясь вперед и слегка потупившись. Наконец он поднимает глаза и уже другим тоном - просто, без малейшего наигрыша - произносит: - Я ни в чем не виноват. Ни сном ни духом не ведаю про... про то, о чем вы рассказали. Присягнуть готов. - Признаете ли вы, что в последнюю неделю апреля за плату согласились сопровождать человека, именующего себя мистер Бартоломью, в его путешествии в западные графства? - Сперва я хочу знать, какие последствия возымеет мой ответ. Это мое право. Маленький стряпчий отвечает не сразу. - А вот я вам растолкую ваши права. Станете и дальше запираться - вас прямо из этой палаты свезут в Ньюгейтскую тюрьму, а придет время, закуют в кандалы и отправят в Девоншир, на выездное заседание суда. Сознаетесь и подтвердите свои слова под присягой - ну, там видно будет. Это уж решать тому, кто препоручил мне это дело. - Стряпчий поднимает палец и строго продолжает: - Но предупреждаю: рассказывать все без утайки. А не то мы с моим патроном вас вдребезги расшибем, как фарфоровую миску. Стоит ему только кивнуть, от вас мокрого места не останется. Пожалеете, что на свет родились. Актер вновь тяжело опускается в кресле. Качает головой и озирается на двери. - Что скажете, сэр? - Меня обманули, сэр, жестоко обманули. Я полагал за верное, что эта затея - всего лишь пустячная проделка с невинной и даже благой целью. - Актер смотрит в лицо стряпчего. - Хоть вы и сомневаетесь в моих словах, но все же перед вами честный человек. Что я повинен в легковерии и безрассудстве - этого я, увы, отрицать не могу. Но я не умышлял и не совершил ровно ничего дурного. Поверьте мне, умоляю! - Что мне ваши уверения. Вы мне подавайте доказательства - тогда поверю. - А к досточтимой миссис Лейси вы несправедливы. Она к этой истории нимало не причастий. - Разберемся. - Спросите обо мне кого угодно, сэр. Я в нашем ремесле человек не безвестный. Я коротко знавал мистера Гея и приятельницу его герцогиню Квинсбери и ее вельможного супруга. Мне оказал честь своим знакомством генерал Чарльз Черчилль - с ним я чаще встречался на Гроувенор-стрит при жизни миссис Олдфилд. Я знаком с мистером Ричем из Гудменз-филдз. С поэтом-лауреатом мистером Сиббером, с мистером Квинном, с достопочтенной миссис Брейсгердл. Я свое ремесло не позорю - не Томас Уокер какой-нибудь [герцогиня Квинсбери, Кэтрин Хайд (1700-1777) славилась своей красотой и эксцентричностью, ее окружали наиболее видные литераторы и политики того времени (Гей, Свифт, Уолпол и др.); Олдфилд, Энн (1683-1730) - одна из наиболее прославленных английских актрис XVIII в., играла в пьесах Филдинга, Сиббера, драматургов Реставрации, о ее игре одобрительно отзывался Вольтер; Гудменз-филдз - лондонский театр, существовавший с 1729 по 1802 г.; Сиббер, Колли (1671-1757) - посредственный, но весьма влиятельный в литературных и театральных кругах актер, драматург и поэт; Квин, Джеймс (1693-1766) - известный английский трагик, соперник великого Дэвида Гаррика; Брейсгердл, Энн (1673/4-1748) - актриса, считавшаяся красой английской сцены,