зец художника еще не придали окончательного вида, могут быть законченными и совершенными и, наконец, испорченными и обезображенными временем. Пользуясь этой аналогией, мы разделим гражданскую историю (являющуюся своего рода образом событий и времен) на три вида, соответствующие указанным трем видам картин. Эти виды мы назовем мемориями (memoriae), адекватной историей (historia justa) и древностями (antiquitates). Мемории -- это незавершенная история (historia inchoata), или как бы первоначальные и необработанные наброски истории. Древности же -- это "деформированная история", иначе обломки истории, случайно уцелевшие от кораблекрушения в бурях времен. Мемории, т. е, подготовительные материалы для истории, делятся на два рода, первый из которых мы будем называть комментариями, второй -- перечнями (registra). Комментарии излагают голые факты в их хронологической последовательности, не касаясь причин и поводов событий и действий, не упоминая того, что им предшествовало, и того, что их сопровождало, не приводя речей, не рассказывая о планах и замыслах исторических деятелей и обо всем остальном, сопровождавшем сами события. Такова сущность и природа этого жанра, хотя Цезарь по какой-то своей великодушной скромности и назвал комментариями самое выдающееся историческое сочинение из всех ныне существующих. Перечни бывают двоякого рода: они либо содержат перечень событий и лиц, расположенных в хронологическом порядке, и называются фастами или хронологиями ^, либо представляют собой сборники официальных документов, какими являются указы государей, постановления сенатов, документы судебных процессов, официальные речи, дипломатические послания и т. и., не сопровождаемые при этом последовательным изложением и толкованием. Древности имеют дело со своего рода останками истории, похожими, как мы уже сказали, на обломки корабля, потерпевшего крушение. Когда воспоминания о событиях уже исчезли и сами они почти полностью поглощены пучиной забвения, трудолюбивые и проницательные люди, несмотря на это, с какой-то удивительной настойчивостью и скрупулезной тщательностью пытаются вырвать из волн времени и сохранить хотя бы некоторые сведения, анализируя генеалогии, календари, надписи, памятники, монеты, собственные имена и особенности языка, этимологии слов, пословицы, предания, архивы и всякого рода орудия (как общественные, так и частные), фрагменты исторических сочинений, различные места в книгах, совсем не исторических. Эта работа, конечно, требует огромного труда, однако она и приятна людям, и вызывает к себе известное уважение, и, поскольку мы отвергаем мифы о происхождении народов, безусловно, может заменить такого рода фантастические представления. Однако она не имеет достаточного веса, потому что, будучи объектом исследования незначительного числа людей, неизбежно оказывается в зависимости от произвола этой немногочисленной группы. Я не считаю необходимым отмечать какие-то недостатки во всех этих видах незавершенной истории, так как они являются чем-то вроде несовершенной связи (imperfecte mista) и такого рода недостатки вытекают из самой их природы. Что же касается всевозможных аббревиариев (epitomae) ^, этих настоящих короедов и гусениц истории, то их (по нашему миопию) следует гнать от себя как можно дальше (и в этом с нами согласны очень многие весьма разумные люди), ибо эти черви изъели и источили множество великолепнейших исторических трудов, превратив их в конце концов в бесполезную труху. Глава VII Разделение адекватной истории на хроники, жизнеописания и повествования. Содержание этих трех частей В зависимости от характера своего объекта адекватная история делится на три вида. Ведь история может рассказывать либо о каком-то более или менее продолжительном периоде времени, либо о той или иной выдающейся личности, представляющей интерес для потомков, либо о каком-то исключительном событии или подвиге. В первом случае -- перед нами хроники или летописи, во втором случае -- жизнеописания и, наконец, в третьем -- повествования (relationes). Среди этих трех жанров наибольшей известностью и популярностью пользуются хроники; жизнеописания лучше других способны обогатить людей полезными примерами; повествования же отличаются своей правдивостью и искренностью. Хроники излагают лишь значительные события общественной жизни, дают лишь внешнее представление о личности исторических деятелей, показывая их, так сказать, со стороны, обращенной к публике, и оставляя без внимания и обходя молчанием все менее значительное как в самих событиях, так и в людях. А так как только божеству доступно искусство "великое связывать с малым", то весьма части оказывается, что такого рода история, стремясь к изложению только великих событий и фактов, изображает лишь эффектную и помпезную их сторону, не выявляя истинные их причины и внутреннюю связь между собой. И даже если эта история и рассказывает при этом о самих замыслах и планах событий, она все-таки, увлекаясь все тем же величием изображенного, приписывает человеческим поступкам гораздо больше важности и мудрости, чем они имеют в действительности, так что иная сатира может оказаться более истинной картиной человеческой жизни, чем некоторые из подобного рода исторических сочинений. Наоборот, жизнеописания, если только они написаны добросовестно и умно (мы не говорим здесь о панегириках и тому подобных пустопорожних восхвалениях), дают значительно более правдивую и истинную картину действительности, поскольку они посвящены описанию жизни отдельных людей, и здесь автору неизбежно приходится сопоставлять и перечислять поступки и события важные и несерьезные, великие и незначительные, рассказывать о фактах личной жизни и о государственной деятельности этого человека; и все это, конечно, гораздо легче и с большим успехом может послужить в качестве примера и образца для читателя. Сочинения же, посвященные тем или иным отдельным историческим событиям (как, например, "Пелопоннесская война" Фукидида, "Поход Кира" Ксенофонта, "Заговор Катилины" Саллюстия и т. п.), вполне естественно отличаются во всех отношениях гораздо большей искренностью, безупречностью и правдивостью повествования по сравнению с историей, рассказывающей о целых периодах развития, поскольку авторы такого рода сочинений могут выбрать себе материал достаточно обозримый и удобный, дающий возможность как точного и надежного его изучения, так и исчерпывающего изложения. История же целой эпохи (особенно если она значительно удалена от времени жизни самого исследователя) весьма часто страдает от недостатка материала и неизбежно содержит известные пробелы, которые обычно писатели совершенно произвольно восполняют своей фантазией и догадками. Вместе с тем то, что было сказано нами об искренности отдельных исторических повествований, не следует понимать буквально. Во всяком случае нужно признать (поскольку вообще все человеческое не является во всех отношениях совершенным и почти всегда те или иные преимущества сопровождаются какими-то потерями), что такого рода сочинения, особенно если они написаны в то самое время, о котором они повествуют, с полным основанием считаются наименее надежными источниками, ибо они нередко запечатлевают на себе симпатии и антипатии самого автора. Но с другой стороны, существует средство и против этого порока: дело в том, что подобные повествования почти всегда создаются сторонниками не одной какой-либо партии, но пишутся, выражая при этом партийные пристрастия и стремления авторов, деятелями и той и другой партии и, таким образом, открывают и укрепляют дорогу для истины, находящейся где-то посредине между двумя крайностями. Когда же улягутся страсти и стихнет борьба, эти сочинения могут дать добросовестному и проницательному историку не самый худший материал для создания более совершенной истории. Если говорить о том, что мне представляется желательным в этих трех родах истории и что не вызывает сомнений, -- до сих пор все еще не существует очень многих историй отдельных государств и это неизбежно наносит немалый ущерб королевствам и республикам, вместо того чтобы увеличивать их славу и достоинство (разумеется, мы имеем в виду такого рода сочинения, которые могли бы представлять какую-то действительную ценность, или по крайней мере более или менее сносные). Перечислять их было бы слишком долго. Впрочем, оставляя заботу об истории других народов им самим (чтобы не показаться слишком заинтересованным в чужих делах), я не могу не посетовать перед Вашим Величеством на то, как плохо и несерьезно написана существующая в настоящее время история Англии в целом, и также на то, сколь необъективен и пристрастен новейший блистающий эрудицией автор истории Шотландии ^. Я считаю, что для Вашего Величества будет весьма почетным, а для потомства -- весьма приятным, если, подобно тому как этот остров Великобритании будет существовать отныне как единая монархия, так и вся его история от древних веков будет изложена в едином сочинении, так же как Священное писание излагает историю десяти колен царства Израильского и двух колен царства Иудейского. Если же Вам кажется, что трудности, встающие перед такого рода историей, -- а они действительно весьма велики -- могут помешать точному и достойному изложению событий, то я Вам укажу на пример памятного периода истории Англии, хотя и значительно более краткого, чем вся ее история, а именно периода от союза Алой и Белой Розы до объединения королевства Англии и Шотландии ^. Этот период, по крайней мере по моему мнению, значительно богаче разнообразными событиями (которые обычно редки), чем можно встретить где бы то ни было в другом, равном по времени периоде истории любой из наследственных монархий. Этот период начинается с принятия короны, добытой отчасти с помощью оружия, отчасти же -- законным путем, ибо путь к ней был проложен мечом, брак же упрочил добытую власть ^. А затем последовали времена, соответствующие такому началу, более всего похожие на волны моря после сильного шторма -- они еще огромны и мощны, но страшная буря уже улеглась, и мудрость кормчего, единственного выдающегося по своему уму среди предшествующих королей, помогла одолеть их. Ему наследовал король, деятельность которого оказывала значительное влияние на дела всей Европы, давая перевес тем силам, которые он поддерживал, хотя сам он действовал, руководствуясь скорее своими настроениями, чем мудрыми планами ^. Именно в период его царствования берет свое начало та великая церковная реформа, подобную которой весьма редко случается видеть. Далее царствовал несовершеннолетний король, а затем последовала попытка установления тирании, хотя и весьма непродолжительная, которую можно сравнить с однодневной лихорадкой ^, Затем наступило правление женщины, вышедшей замуж за чужеземного короля, а потом -- снова царствование женщины, на этот раз одинокой и безбрачной ^. И наконец, все это завершает счастливое и славное событие -- объединение нашего отделенного от всего остального мира острова Британия. Тем самым то древнее пророчество, данное Энею, которое указывало на ожидающий его покой: "... ищите древнюю матерь" ^, исполнилось применительно к славным народам Англии и Шотландии, уже объединившимся под именем Британии, своей древней праматери, и это объединение служит залогом и символом того, что положен предел и наступил исход скитаний и странствий. Мне представляется вероятным, что подобно тому, как тяжелые глыбы, приведенные в движение, прежде чем остановиться в неподвижности, некоторое время дрожат и колеблются, божественное провидение пожелало, чтобы эта монархия, прежде чем укрепиться и упрочиться под властью Вашего Величества и Ваших потомков (а я надеюсь, что под властью Вашего потомства она упрочится на вечные времена), испытала все эти многочисленные изменения и превратности судьбы, послужившие ей как бы предвестниками ее будущей прочности. Думая о жизнеописаниях, я невольно испытываю удивление, видя, что наше время совсем не знает того, что составляет его принадлежность: ведь так мало существует жизнеописаний людей, прославившихся в наш век. Хотя королей и других правителей, пользующихся неограниченной властью, очень мало, да и руководителей в свободной республике (ведь столько республик стало теперь монархиями) тоже немного, однако и под властью королей не было недостатка в выдающихся людях, заслуживших нечто большее, чем беглое и смутное упоминание о себе или пустое и бесплодное восхваление. В связи с этим мне вспоминается довольно изящный образ, созданный одним из новейших поэтов, которым он обогатил древнее сказание ^. Он говорит, что к концу нити Парок прикреплена какая-то круглая пластинка (или медальон), на которой написано имя умершего. Время поджидает удара ножа Атропы, и, как только нить обрывается, оно выхватывает пластинку и, унеся ее, некоторое время спустя выбрасывает в Лету, Над рекой носится множество птиц, которые подхватывают эти пластинки и носят их повсюду некоторое время в своих клювах, а потом, забыв о них, роняют в реку. Но среди этих птиц есть несколько лебедей: если они схватывают какую-то пластинку с именем, то сейчас же относят ее в некий храм, посвященный Бессмертию. В наше же время эти лебеди почти совсем исчезли. Хотя большинство людей, дела и заботы которых еще более смертны, чем их тело, пренебрегают памятью о своем имени, видя в ней не более чем дым и ветер: „.и всех тех, чья душа не нуждается в славе великой ", поскольку философия их и их строгость произрастают из следующего принципа: "Мы только тогда презрели похвалы, когда перестали совершать достойное похвалы", однако это не опровергает нашего мнения, ибо, как говорит Соломон, "да восславится память о человеке справедливом, имя же нечестивых сгниет" ^: первая вечно цветет, второе тотчас же приходит в забвение или, разлагаясь, издает отвратительное зловоние. И поэтому в тех же обычных выражениях и формулах речи, которые вполне правильно применяются по отношению к умершим ("счастливой памяти", "блаженной памяти", "доброй памяти"), мы узнаем, как мне кажется, то, что сказал Цицерон (заимствуя это в свою очередь у Демосфена): "Добрая слава -- это единственная собственность умерших" ^. И я не могу не отметить, что это богатство в наше время, как правило, остается заброшенным и никем не используется. Что же касается повествований, то здесь весьма желательно, чтобы им было уделено гораздо больше внимания. Ведь едва ли случается какое-нибудь более или менее значительное событие, которое бы не нашло для себя прекрасного пера, способного заметить и описать его. А поскольку тех, кто мог бы достойно написать адекватную историю, очень мало (это достаточно ясно уже в силу немногочисленности даже посредственных историков), постольку, если удастся запечатлеть отдельные события в достаточно сносных сочинениях еще в тот самый период времени, когда они происходят, можно будет надеяться, что появятся когда-нибудь те, кто сможет с помощью материала этих повествований написать адекватную историю. Ведь эти повествования могли бы послужить как бы питомником, из которого, когда это будет необходимо, можно будет насадить огромный и великолепный сад. Глава VIII Разделение истории времен на всеобщую и частную историю; достоинства и недостатки каждой из них История времен может быть или всеобщей, или частной. Последняя охватывает события какого-нибудь одного государства, республики или народа, первая излагает всемирную историю. Никогда не было недостатка в людях, похвалявшихся тем, что они написали историю всего мира чуть ли не с самого его возникновения, выдавая при этом за историю беспорядочную мешанину из событий и обрывков сокращенных повествований. Другие убеждены, что они могут охватить в форме адекватной истории все замечательные события своего времени, происшедшие во всех странах мира: попытка, бесспорно великая и сулящая немалую пользу. Ведь все события в нашем мире не настолько разделены по странам и государствам, чтобы между ними не существовали многочисленные связи, поэтому во всяком случае интересно рассматривать судьбы какого-то века или поколения как бы собранными и изображенными на одной картине. Кроме того, большое число сочинений, заслуживающих внимания (например, упомянутые выше повествования), которые в противном случае могли бы погибнуть или не издаваться долгое время, используются в такого рода общей истории либо полностью, либо на худой конец в основных своих частях и таким образом фиксируются и сохраняются для потомства. Однако если рассмотреть этот вопрос глубже, то легко заметить, что законы подлинной истории настолько строги, что они лишь с большим трудом применимы к столь обширному материалу, так что в результате великое значение истории скорее уменьшается, чем увеличивается, с разрастанием ее объема. Ведь тот, кто стремится охватить как можно больше самых разнообразных фактов и событий, мало-помалу перестает заботиться о точности получаемых сведений и, растратив все свое внимание на множество приводимых частностей, в конце концов начинает хвататься за всевозможные слухи и легенды и пишет историю, основываясь на такого рода малодостоверных сообщениях и тому подобном гнилом материале. Мало того, чтобы его произведение не разрослось до бесконечности, он неизбежно будет вынужден сознательно опускать очень многое, заслуживающее упоминания, и в конце концов довольно часто скатываться до уровня сочинителя аббревиариев. Существует и другая весьма значительная опасность, диаметрально противоположная тем задачам, которые ставит перед собой всеобщая история: ведь если всеобщая история способствует сохранению некоторых сведений, которые иначе, возможно, погибли бы, то она же, с другой стороны, и весьма часто губит другие, весьма интересные сообщения, которые в противном случае могли бы сохраниться, а здесь вынуждены пасть жертвой столь любезных людям сокращений. Глава IX Другой вид деления истории времен -- на летописи и повседневную хронику Историю времен можно отце с полным основанием разделить на летописи (annales) и дневники (повседневную хронику), и, хотя это деление основывается лишь на разных периодах времени, оно тем не менее имеет отношение и к отбору материала. Ведь Корнелий Тацит, упомянув о великолепии каких-то сооружений, тут же совершенно правильно замечает: "Согласно с достоинством римского народа установлено, что выдающиеся события заносятся в летописи, а подобные тем, о которых я только что упомянул, -- в повседневную хронику" ^, относя к содержанию "летописей" лишь дела государственной важности, а все остальные события и незначительные происшествия считая достоянием лишь повседневной хроники, или дневников (diaria). Во всяком случае мне представляется вполне целесообразным с помощью своего рода геральдики установить среди сочинений такую же иерархию, какая существует и среди людей. Ведь ничто не наносит большего ущерба гражданским делам, чем смешение сословий и степеней, и точно так же ничто больше не подрывает авторитета серьезной истории, как стремление смешать политические проблемы с вещами гораздо менее значительными и серьезными вроде описаний всякого рода торжественных процессий, празднеств, зрелищ и т. и. И конечно же, в высшей степени желательно, чтобы такого рода разделение материала и жанра сочинений стало обычным и само собой разумеющимся делом. В наше время дневники ведутся только во время морских путешествий и военных походов. У древних же считалось знаком почтения к царям заносить в дневники все, что происходило в их дворцах. Мы знаем, что именно так было при персидском царе Агасуере, который, страдая однажды ночью бессонницей, потребовал, чтобы ему принесли дневники, и таким образом обнаружил заговор евнухов. Л в дневниках Александра Великого содержались настолько мелкие факты, что туда внесено даже то, что он, например, заснул как-то за столом. Однако это не значит, что если летописи охватывают только серьезные и важные события, то дневники содержат одни лишь пустяки: в действительности они включают в равной мере все -- и важное, и неважное. Глава Х Следующее разделение гражданской истории -- на чистую и смешанную Наконец, мы можем разделить гражданскую историю на чистую и смешанную. Особенно часто в сочинение исторического характера включается материал, заимствованный как из других гражданских наук, так и в значительной мере из наук естественных. Некоторые писатели создали особый жанр, в котором автор не излагает события в хронологической последовательности, но выбирает их по своему усмотрению, размышляя о них, и, воспользовавшись этим поводом, обращается к рассуждениям на актуальные политические темы ^. Этот род историко-политических трактатов мы, разумеется, всячески приветствуем, но только в том случае, если автор такой работы заранее скажет, что он пишет именно такого рода сочинение. Но если кто-то, сознательно ставя перед собой цель создать адекватную историю, в то же время то и дело отвлекается в сторону, старается рассуждать на политические темы и прерывает таким образом нить повествования, то он тем самым делает сочинение совершенно непригодным и весьма тягостным для читателя. Конечно, любая более или менее серьезная историческая тема, если можно так выразиться, чревата политическими уроками и назиданиями, но все же сам писатель не должен уподобляться повивальной бабке. Точно так же к смешанному виду истории относится и космографическая история, имеющая весьма многочисленные точки соприкосновения с другими дисциплинами: ведь из естественной истории она заимствует описание самих стран, характера их местности, географического положения и природных ресурсов; из гражданской истории -- описание городов, государств, нравов; из математики -- описание климата и движения небесных светил над землей. Этот род истории или, точнее, науки составляет, как мне кажется, особую славу именно нашего века. Ведь именно в нашу эпоху земной шар каким-то удивительным образом сделался открытым и доступным для изучения. Правда, древние знали о поясах земли и антиподах: В час же, как дышат на нас, запыхавшись, кони Востока, Там зажигает, багрян, вечерний свой пламенник Веспер "^. Правда, все это было скорее результатом логических рассуждений, чем путешествий и непосредственных наблюдений. Но чтобы какой-то маленький кораблик соперничал с самим небом и обошел весь земной шар даже по еще более сложному и извилистому пути, чем тот, по которому всегда движутся небесные светила, -- это достижение нашего века, так что наше время с полным правом могло бы взять своим девизом не только знаменитое plus ultra [и дальше], тогда как древние провозглашали non ultra [не дальше]^, но, кроме того, imitabile fulmen [имитируемая молния] там, где древние говорили non imitabile fulmen [неподражаемая молния): Неподражаемый пламень небес и тучи, безумец! Медью и стуком хотел заменить рогоногих он коней -- и, что еще более удивительно, imitabile caelum (имитируемое небо), что стало возможным благодаря морским путешествиям, в результате которых мы все чаще получаем возможность объезжать и обходить весь земной шар, подобно тому как это делают небесные светила. И эти счастливые успехи в морском деле, в изучении и познании земного шара вселяют в нас большую надежду на дальнейшие успехи и развитие знаний, тем более что и то и другое, как видно по божественному предначертанию, происходит в одну и ту же эпоху. Ведь именно так предсказывает пророк Даниил, говоря о новейших временах: "Очень многие будут путешествовать, и увеличится знание" ^, как бы относя тем самым к одному и тому же веку путешествия, исследования Вселенной и всестороннее развитие знаний. Мы знаем, что в значительной степени это пророчество уже исполнилось, ибо наше время по развитию знания вовсе не уступает, а в ряде случаев и значительно превосходит те два знаменитых начальных периода или переворота в развитии наук, • которые выпали на долю греков и римлян. Глава XI Разделение церковной истории на историю церкви, историю пророчеств и историю возмездий Церковная история в целом подразделяется на те же самые виды, что и гражданская история. Существуют церковные хроники, существуют жития отцов церкви, существуют повествования о синодах и других событиях, имеющих отношение к церкви. Однако в собственном смысле слова церковная история делится на историю церкви (сохраняющую свое родовое название), историю пророчеств и историю возмездия или Провидения. Первая из них излагает эпоху воинствующей церкви и изменение положения церкви в различные периоды ее развития: бросают ли ее волны, подобно ковчегу во время потопа, странствует ли она, подобно ковчегу в пустыне, или покоится, подобно ковчегу в храме, т. е. говорит о положении церкви в периоды преследования, распространения и мира. Я не вижу в этой области чего-либо недостающего, скорее здесь можно говорить о значительных излишествах, чем о недостатке сведений. И мне бы хотелось только, чтобы всему этому колоссальному объему содержания соответствовали искусство и искренность повествования. Вторая часть, т. е. история пророчеств, состоит из двух взаимосвязанных частей: описания самих пророчеств и их исполнения. В связи с этим композиция такого рода сочинения должна предусматривать сопоставление отдельных пророчеств Писания с теми событиями, которые подтверждают их истинность, и такое параллельное изложение должно быть проведено по всем векам, что послужит укреплению веры и в то же время поможет создать своего рода науку истолкования тех пророчеств, которые до сих пор еще не исполнились. Однако здесь необходимо иметь в виду ту широту, которая вообще органически присуща божественным предсказаниям, ибо они могут исполняться либо в течение некоторого времени, либо в какой-то один определенный момент, поскольку они отражают природу своего творца, "для которого один день, как тысяча лет, и тысяча лет, как один день" ^: и, хотя полное и окончательное свершение пророчеств падает обыкновенно на какую-то определенную эпоху или даже на какой-то определенный момент, здесь существуют известные градации и постепенное приближение к свершению пророчеств, происходящее в течение ряда эпох истории. Создание такого произведения я считаю необходимым. Но это требует величайшей мудрости, ясности взгляда и уважения к предмету, иначе вообще лучше не браться за эту тему. Третья часть, а именно история возмездия, уже была предметом сочинений некоторых благочестивых людей, проникнутых, однако, определенной партийной пристрастностью. Задача же этой науки сводится к познанию той божественной гармонии, которая время от времени осуществляется между явной и тайной волей Бога. Ведь хотя замыслы и пути господни столь сокровенны, что они совершенно недоступны плотской природе человека, хотя они очень часто скрыты даже от глаз тех, кто всеми силами настойчиво стремится разгадать их, однако иногда божественная мудрость в целях укрепления верующих и посрамления тех, кто живет в этом мире, забыв о Боге, все же дает возможность обнаружить себя и является перед людьми как бы начертанной большими буквами для того, чтобы, по словам пророка, "любой мог даже второпях прочесть это" ^, а это значит, что люди, живущие только чувственными удовольствиями и радостями и в торопливой погоне за ними забывающие божественные заветы, а также никогда не задумывающиеся над ними, несмотря на всю суету своей порочной жизни, оказываются вынужденными признать их истинность. Такое впечатление производят хотя бы и поздно, хотя бы и неожиданно наступившее возмездие, или спасение, пришедшее вдруг в тот момент, когда уже исчезла всякая надежда на него, или божественный промысел, обнаруживший себя наконец в сложных сплетениях и удивительных лабиринтах событий и т. п. Все это имеет большое значение не только для утешения верующих, но также и для того, чтобы пробудить сознание и совесть в дурных людях. Глава XII О приложениях к истории, рассматривающих слова людей подобно тому, как история рассматривает дела их. Разделение их на речи, письма и афоризмы Однако следует сохранять память не только о деяниях человечества, но и о словах его. Конечно, речи, письма и т. п. иногда включаются в исторические сочинения, поскольку они способствуют серьезному и доходчивому изложению событий. Но главным хранилищем человеческих слов служат сборники речей, писем, афоризмов. Речи мудрых людей, произнесенные по поводу важных и трудных дел и обстоятельств, имеют большое значение как для познания самих событий, так и для развития красноречия. Но еще большую помощь в формировании гражданской мудрости оказывают письма великих людей, написанные по поводу различных важных событий. Поистине, среди всех видов словесного творчества нет ничего более значительного и полезного, чем такого рода письма. В них гораздо больше природного смысла, чем в официальных речах, гораздо больше зрелой мудрости, чем в обычных беседах. Если же они систематически пишутся и охватывают, таким образом, определенный период времени (таковы, например, письма послов, губернаторов и других государственных чиновников, адресованные царям, сенату или другим вышестоящим лицам, или, наоборот, письма правителей к своим чиновникам), то они, вне всякого сомнения, оказываются драгоценнейшим материалом для истории. Но и афоризмы служат отнюдь не только для развлечения или украшения речи, они, безусловно, важны и полезны в деловой жизни и в гражданской практике. Ведь они, по словам одного знаменитого человека, своего рода "словесные топоры или кинжалы", которые своим острием разрубают запутанные узлы дел и событий и проникают в их глубину. Ведь все в мире повторяется, и то, что когда-то было полезным, может снова понадобиться и вновь оказаться таким же полезным независимо от того, представят ли люди эти изречения как создание своего века или будут специально подчеркивать их древность. По крайней мере нельзя сомневаться в пользе для развития общественной жизни того, чему сам Цезарь оказал честь своими трудами. Если бы только сохранилась книга его изречений! "╟ Ведь все то, что в настоящее время существует в этом роде, представляется нам весьма случайным и неоднородным по своему значению. Вот и все, что следовало сказать об истории, т. е. той части науки, которая отвечает одной из "клеток", или "келий", интеллекта, а именно памяти. Глава XIII О втором важнейшем разделе знаний -- о поэзии. Разделение поэзии на эпическую, драматическую и параболическую. Три примера параболической поэзии Ну а теперь перейдем к поэзии. Поэзия -- это род учености, в значительной мере ограниченный в отношении средств словесного выражения, но зато весьма свободный и ничем не связанный в отношении своего содержания. Поэтому, как мы уже сказали с самого начала, она относится к воображению, которое обладает способностью воссоздавать и придумывать любые самые невероятные сочетания вещей иди отделять друг от друга предметы в действительности неотделимые. Но, как мы заметили выше, понятие поэзии может восприниматься в двух смыслах: с точки зрения словесного выражения либо с точки зрения ее содержания. В первом случае она представляет собой определенный род речи: ведь стихотворение, стих -- это понятие стилистическое, определенная форма выражения, не имеющая отношения к самому предмету, ибо в равной степени можно в стихотворной форме излагать подлинные события и в прозаической -- события вымышленные ^. Во втором смысле мы с самого начала назвали поэзию одним из основных видов знаний и поставили ее в один ряд с историей, ибо она представляет собой не что иное, как произвольное подражание истории. Таким образом, стремясь в нашем разделении выяснить и показать истинный характер каждой отрасли знания и не следуя (во многих случаях) обычным установившимся принципам разделения, мы исключаем из рассмотрения в настоящий момент сатиры, элегии, эпиграммы, оды и тому подобное и переносим разговор о них в разделы философии и ораторского искусства. Под именем же поэзии мы рассматриваем здесь только историю, произвольно воссозданную фантазией писателя. Если не говорить о тех принципах деления, которые у поэзии оказываются общими с историей (ведь существуют вымышленные хроники, вымышленные жизнеописания, даже вымышленные повествования), наиболее правильным и соответствующим сущности предмета является деление поэзии на эпическую, драматическую и параболическую. Эпическая поэзия во всех отношениях подражает истории, так что ее можно было бы порой принять за последнюю, если бы только она не прибегала весьма часто к слишком уж большим преувеличениям. Драматическая поэзия -- это как бы наглядная история; она изображает события так, как будто они происходят непосредственно перед нашими глазами, история же показывает их как уже совершившиеся. Параболическая же поэзия -- это история, выражающая абстрактные понятия посредством чувственных образов. Эпическая поэзия (назовем ее героической, имея при этом в виду ее содержание, а не стихотворную форму) возникает, по-видимому, из самых благородных оснований и отвечает прежде всего требованиям самой человеческой природы. Ведь так как чувственный мир по своему значению ниже, чем разумная душа (anima rationalis), то поэзия, очевидно, в изобилии дает человеческой природе именно то, чего не может ей дать история, и так или иначе удовлетворяет человеческий ум хотя бы тенями вещей за отсутствием вещей действительных. В самом деле, если внимательнее рассмотреть все это, то мы найдем в поэзии бесспорное доказательство того, что человеческая душа стремится к величию более великолепному, к порядку более совершенному, к разнообразию более прекрасному, чем те, которые можно обнаружить в самой природе за все время существования рода человеческого. Поэтому, так как деяния и события, составляющие предмет реальной истории, не обладают таким величием, которое было бы способно удовлетворить человеческую душу, возникает поэзия, творящая события более героические. Так как истинная история излагает ход событий, совсем не заботясь о том, чтобы он демонстрировал торжество добродетели и наказание порока, то поэзия исправляет его, приводя действия к такому финалу, в котором бы торжествовал закон возмездия, воздавая каждому по заслугам. Наконец, истинная история, рассказывая о многих весьма похожих друг на друга событиях, в конце концов неизбежно становится скучной и неинтересной, поэзия же привлекает к себе внимание рассказом о событиях неожиданных, разнообразных, о внезапных переменах, превратностях судьбы и т. д. Таким образом, поэзия не только доставляет художественное наслаждение, но и способствует возвышению духа и улучшению нравов. Поэтому вполне заслуженно в ней можно увидеть даже нечто божественное, ибо она возвышает дух и увлекает его к небесам, стремится согласовать образы вещей со стремлениями души, а не подчинить душу действительности (то что делают разум и история). Благодаря всем этим привлекательным свойствам и очарованию, покоряющему человеческую душу, усиленному еще и музыкой, придающей особую сладостность ее воздействию, поэзия легко достигла того, что даже в самые грубые эпохи, даже у варваров, там, где другие искусства и науки были совершенно уничтожены, она пользовалась почетом и уважением. Драматическая же поэзия, для которой театр -- это весь мир, может приносить исключительную пользу при условии правильного понимания своих целей. Ибо театр может быть и великой школой истины, и опасной школой пороков. Что касается пороков, то театр насаждает их в изобилии, наука же истины в наше время совершенно забыта ^. Между тем, хотя в современных государствах театральные представления считаются пустым развлечением (если только они не приближаются слишком уж сильно к сатире и не становятся опасными в своих критических выпадах), древние настойчиво стремились к тому, чтобы театр стал школой воспитания гражданской доблести. А великим мудрецам и выдающимся философам театр представлялся своего рода инструментом, заставляющим звучать струны человеческой души. И вот что еще удивительно верно (и в то же время остается тайной природы) : человеческая душа оказывается значительно более открытой и доступной для аффектов и впечатлений в тот момент, когда люди собираются вместе, чем тогда, когда они находятся наедине с собой. Параболическая поэзия занимает выдающееся место среди остальных видов поэзии и представляется людям чем-то священным и величественным, тем более что сама религия широко пользуется ее средствами и с ее помощью осуществляет связь между божественным и человеческим. Однако и она имеет свои недостатки благодаря тому легкомыслию и несерьезности, с которыми люди относятся к аллегориям. Она является, так сказать, "палкой о двух концах" и может быть использована в прямо противоположных целях. Она может затемнять смысл, но может и раскрывать его. В первом случае она -- хитроумное орудие обмана, во втором -- определенное средство обучения. И это средство обучения, которое помогает раскрыть смысл явлений, в древности использовалось особенно широко. Поскольку открытия и выводы человеческого разума (даже те, которые в наше время общеизвестны и очевидны) были в то время новыми и непривычными, то люди с трудом воспринимали тонкость этих рассуждений и приходилось прибегать к образным сравнениям и примерам, более доступным для понимания, чем абстрактные умозаключения. Поэтому мы встречаем у древних на каждом шагу множество всякого рода мифов, притч, загадок и сравнений. Отсюда числа Пифагора, загадки Сфинкса, басни Эзопа и т. п. Да и почти все афоризмы древних мудрецов раскрывают их мысли, пользуясь сравнениями, И у римлян, народа в те времена еще совершенно необразованного, Менений Агриппа " с помощью притчи добился прекращения восстания плебеев. Наконец, подобно тому как иероглифическое письмо древнее буквенного, так и притчи появляются раньше отвлеченных логических доказательств. Даже в наше время притча обладает, как и раньше, исключительной силой воздействия, ибо ни одно логическое доказательство не может быть столь наглядным и очевидным, ни один пример не может быть более удачным. Вторая функция параболической поэзии, по существу противоположная первой, состоит в том, чтобы (как мы уже сказали) скрывать истинный смысл особенно тех вещей, достоинство которых требует, чтобы они были скрыты от взоров непосвященных каким-то покровом; и именно поэтому таинства религии, секреты политики, глубины философии облекаются в одежды басен и аллегорий. Сомневаются, заключают ли в себе древние поэтические мифы некий тайный смысл? Во всяком случае сам я могу заявить, что склонен видеть в очень многих мифах древних поэтов глубокий скрытый смысл. И нас не заставит презрительно относиться к ним то, что эти мифы считаются теперь интересными лишь для маленьких детей да школяров грамматического класса и им не придают серьезного значения. Наоборот, отлично известно, что сочинения, содержащие эти мифы, являются, если не говорить о Священном писании, древнейшими из всех, которые создало человечество, а сами мифы еще намного древнее и этих произведений (ибо известно, что они не были