ободы Божественной - не
творить зло, а творить добро без всякой предопределенности творить
добро, любить, потому что невозможно ненавидеть, любить, потому что
в сердце нет и не может быть ненависти ни при каких обстоятельствах.
Эволюция Божественного в человеке, развитие образа и подобия
Божьего, развитие свободы до уровня отсутствия выбора между добром
и злом, невозможности выбирать что-либо, кроме добра, и есть смысл
жизни человека. И чем дальше человек отступает от этого своего
предназначения, тем более злокачественной становится его свобода,
реализуются его заблуждения.
Нарушение запрета означало для человека то, что он вступил на
негативный путь познания, что есть его свобода, он вступил в область
свободы выбора между добром и злом. Отныне он, как дитя, сующее в
рот по незнанию все, что попадается под руку, должен на свой вкус и с
большим риском для себя определять, что есть "доброе" и что "злое".
Мистики определяют свободу выбора между добром и злом адской
свободой, свободой ада. В раю нет выбора между добром и злом, так как
в раю нет места злу. Выбирая зло, человек моментально был исторгнут
из рая самим фактом несовместимости рая и зла, здесь важно не путать
с выбором предметов, действий и состояний, это выбор содержаний.
Теперь попробуем разобраться в природе зла, которое выбрал человек.
Что нужно было человеку, чтобы не нарушить запрет? Доверие. Доверие
к Богу, доверие, что этот запрет - благо для человека, доверие прежде
всякого знания. Человек выбрал недоверие, недоверие, которое раскололо
целостность мира, отделило его от всего остального, от Бога, а значит,
и от величия. И тогда он ощутил свою малость и даже
116
ничтожность. "И увидел человек, что он наг", -это и означало
переживание малости, отдельности и ничтожности. Что же делает
человек дальше? Он настолько поглощен переживанием своей малости,
что уже и не помышляет, не ищет воссоединения с величием Божьим. Он
упорствует в своем выборе - он прикрывается фиговым листом,
прячется от лица Божьего и этим узаконивает свой выбор, проводя
своеобразную границу между собой и Богом.
Итак, грехопадение - это недоверие Богу; отделение себя от Бога, части
Бога от целостности Божьего мира;
упорство в данном выборе. В сущности, грех - это ущемление
Божественной сути, всякое усекновение Бога внутри себя и вокруг себя.
Есть еще один важный аспект, который заслуживает особого внимания
при исследовании библейского мифа о грехопадении.
Меня всегда занимал вопрос об ответственности Адама, об
ответственности Евы в этой трагедии богочеловеческой истории.
Думается, что бытовавшее в прошлом представление о женщине как об
"исчадии ада", является следствием переноса всей тяжести
ответственности в этой ситуации на Еву. Мне кажется это
несправедливым и неверным.
Человек как духовная сущность - это Божественный андрогин, то есть
двуполая целостность, - повторяю, не в биологическом, а в духовном
смысле. И если его биологический пол является, как правило,
определенным, то его психологический мир никогда не бывает
однополым. Однополое в психологическом смысле существо не
жизнеспособно. Все женское - это вмещающее, удерживающее,
консервативное. Все мужское - это устремляющееся, инициирующее и
революционное. Жизнь - это гармоничное или негармоничное, то есть
несбалансированное, соединение того и другого.
Я думаю, что библейский миф о грехопадении - это не только
одномоментный акт трагедии, произошедшей когда-то, а драма,
разыгрывающаяся внутри каждого человека:
117
драма незрелой женственности Евы, не умеющей с доверием вместить
еще не изведанную, не познанную и туманную истину, и драма незрелой
мужественности Адама, поменявшего роль ведущего на роль ведомого в
столь критический момент.
Эта драма имеет отношение не только к духовной жизни, но и к
душевной. Мужчина с деформированной женственностью не может
гармонично реализовать свою мужественность, и наоборот.
Например, вера, всякая религиозная вера, - это вмещение, то есть
женственный акт. Воплощение веры, конкретные деяния требуют уже
мужского инициирования. Получается, что поведение религиозного
человека должно быть мужеженским, андрогинным. Вся трудность
заключается в том, что андрогинность должна быть Божественной, то
есть гармоничной и подлинной, совершеннее, чем мужественность
Адама и женственность Евы.
В искусстве это двойное присутствие выражается через реализм как
женское начало и через символизм как мужское начало. Ни реализм, ни
символизм не уничтожимы, просто второе менее устойчиво в силу самой
функции сим- волизма, а именно достижения нового уровня реальности,
когда старые формы ее выражения устаревают и не действуют.
Реализм - женственное, символизм - мужское, то есть то, что
инициирует, то, что выходит за пределы. В русском искусстве ярким
примером символизма является иконопись. Современный символизм на
порядок ниже иконографического, но если сравнивать с "пошлой"
иконографией, то современный символизм будет выше, ибо в нем больше
чувств. Однако в основном нынешний символизм - это бессилие
проникнуть на иной уровень бытия. Желание проникнуть есть, а
возможностей - нет, но это состояние вещей не отменяет необходимости
проникновения.
Мы живем во времена преобладания мужского в культуре. Европейская
цивилизация построена на преобладании
118
мужского и деформации женского. Весь технический прогресс - это
мужская инициатива, иногда чересчур революционная и не
уравновешенная женственным отношением к природе. В XX веке это
привело к серьезному экологическому кризису.
Метареализм - направление, которое я пытаюсь разрабатывать, - это
андрогинность высказывания и андрогинность присутствия в мире, в
котором есть и вечная женственность, и вечная мужественность -то
есть то, что не устаревает.
Раньше была эра Богочеловека, которая в человечестве вылилась в
"богосвинство", а Новейшей историей должна быть история человекобога
как активный ответ на Откровение Богочеловека. Метареалшм - это
направление, способствующее созданию прецедента перехода от
"богосвинства" к человекобожеству.
Человек несчастен потому, что он неполный, ущербный, усеченный, и
только восполнение этого усечения может сделать его ближе к Богу.
Для этого он должен перестать паразитировать на Христе, я имею в
виду, что он и сам должен что-то делать, то есть не умирать в своей
самости, ибо то, что он принимает за самость, есть карикатура на нее,
он должен расчистить свою самость через самопознание и
самореализацию. Крестный путь - это восполнение неполноты.
Итак, подведем итоги, что же нам говорит библейский миф о
грехопадении, какие аспекты душевно-духовного мира он нам
раскрывает?
Самое главное - это сущность греха, или ущемление Божественной
сути. Правда, для современного человека задача существенно
усложнилась. В его жизни нет столь простого правила, как это описано
в библейском мифе. Перед ним стоит задача узнавания Божественной
сути в каждом мгновении своей жизни. Божественная суть многолика.
Ее невозможно "запомнить в лицо", выучив некоторые правила. Ведь
сказано: "Дух дышит, где хочет". И
119
потому узнавание - это всегда волевой акт доверия к Богу. Правила
помогают только в начале пути, и очень недолго. В дальнейшем
излишняя привязанность к правилам может стать актом недоверия к
Богу. И важно помнить, что само недоверие к Богу может случиться и
случается довольно часто с весьма продвинутыми в духовном смысле
людьми из-за неполного знания, по неведению, из-за соблазна или
слабости. Это может быть только движение в сторону греха. Грехом
недоверие к Богу становится после настаивания на акте недоверия,
которое может быть выражено самым парадоксальным образом, то есть
на первый взгляд совершенно непохожим на недоверие образом. Самым
распространенным видом недоверия к Богу является усекновение
Божественной целостности до отдельной части (см. "Иуда", с. 137).
Лекция 2
Эволюция богочеловеческих отношений
После того, как мы с вами обсудили проблему греха, обратим свои взоры
к проблеме его преодоления. Мне бы вновь хотелось обратиться к тексту
Святого Писания, чтобы проиллюстрировать архетипичные модели
человеческих попыток преодоления греха, который всегда начинается с
недоверия к Богу.
Авраам - его называют отцом веры, именно с него начинается история
преодоления греха, так как именно он победил недоверие к Богу. Мы
будем рассматривать Авраама не как конкретное историческое лицо, а
как образ, символ, значение которого бесконечно важно для каждого
человека, подвизающегося на поприще веры.
Нас с вами разделяет с Авраамом несколько тысячелетий. За это время
уже сформировалась весьма полифоничная традиция богочеловеческого
диалога. Традиция, конечно же, не освобождает от необходимого
личного
120
акта веры, но традиция дает почву под ногами, некоторые опоры в
случае потери равновесия. Так вот, у Авраама ни почвы, ни опор не
было, он был первым, кто начал создавать эту почву личным опытом,
своей жизнью. Авраам создал прецедент веры как образец доверия к
Неведомому Богу. Мы с вами находимся, условно говоря, в середине
традиции богочеловеческих отношений. Мы знаем теоретически или
через личный опыт и о троичности Бога, и о величии, и о милосердии.
Авраам всего этого не знал, что-то он мог предчувствовать, но его опыт
"знакомства" с Богом измерялся лишь масштабами его собственной
жизни. И тем не менее он доверился Богу. Бог заключает с ним завет,
вступает в непосредственный диалог. И что же? Сам завет становится
для него испытанием. Сначала испытанием здравого смысла -
рождение сына в весьма преклонном возрасте, а затем испытанием куда
более суровым - испытанием потери всякого земного смысла:
принесение сына в жертву обетованию. Каза- лось, только была создана
почва, хрупкая почва богообщения, богопочитания, и эта почва
разрушается самим Богом; Бог отступает и ждет, пойдет ли к нему
навстречу Авраам, сможет ли человек дать что-то Богу, а не только
брать, дать не что-то, чего он лишается почти без ущерба для себя, -
жертвенное животное, а дать то, что является для человека абсолютной
ценностью, невосполнимой при потере. И Авраам дает. Богу достаточно
того волевого акта, который происходит внутри человека, поэтому в ре-
альности жертвоприношение сына не состоялось. В кустах оказался
жертвенный агнец.
Величие Авраама в том, что он не обиделся на Бога за чудовищность
испытаний, не затаился, не закрылся. Благодаря Аврааму у Бога
появился опыт принятия Себя Самого человеком без всяких условий.
Авраам доказал Богу, что он как человек - достойный собеседник в
богочеловеческом диалоге, он доказал, что между Богом и человеком
может не быть разделяющих преград.
121
Любому религиозному человеку необходимо пройти через опыт Авраама
- акт абсолютного преодоления недоверия к Богу. Причем важно
обратить внимание не столько на форму этого опыта, сколько на его
содержание. Это не обязательно должны быть внешние испытания,
важнее всего совершить внутренний волевой акт, реальный, не
умозрительный. Если же человек этого не осуществит и при этом будет
претендовать на определенную значимость пред лицом Божьим, то он
непременно притянет такие обстоятельства, когда будет вынужден
совершить этот акт публично, и не всегда в пользу Бога.
Следующий символический архетип - это Иаков.
Исследуя личность Иакова, мы обратимся к теме богоборчества.
Богоборчество в данном контексте не означает атеизм, то есть
отрицание Бога. Богоборчество - это спор с Богом, дискуссия, рвение
прежде разумения. И если Авраам - это символ женственной веры, не
жизни вообще, а именно взаимоотношений с Богом, тип вмещающий, то
Иаков - это тип мужской веры, веры инициирующей, веры,
стремящейся к действию, веры, поспешающей к действию прежде
разумения.
Первый шаг Иакова - это стремление к первородству, вопреки
реальному положению вещей. Он был младшим по рождению, а
стремился стать старшим. Он стремился получить благословение
Божие, связанное с первородством. Само по себе это стремление -
стремление к большей близости к Богу. Но достигает он этого не
внутренней отданностью, а внешними действиями, хитростью,
коварным штурмом. Он еще не ведает, что благословение Божие - это
не разрешение на внешний успех жизни, благополучие жизни.
Благословение Божие всегда связано с особыми испытаниями. Человек,
получающий благословение Божие, закаливается, как металл особой
прочности в раскаленной печи, он подвергается особым испытаниям,
которые круто меняют всю его жизнь. Достаточно вспомнить
благословение Авраама, Моисея, Марии, Иова, Павла
122
и многих других. До благословения Божьего нужно дорасти, дозреть.
Иаков стремится к благословению, но не стремится к зрелости. Это
очень детская, инфантильная позиция. Напоминает детей, которые,
чтобы приобщиться к взрослому миру, начинают курить и отравляться.
Иаков покупает у брата своего Исава первородство за чечевичную
похлебку. По сути, он покупает право на особые испытания в жизни.
Вместе с Ревеккой, матерью своей, они обманывают слепого престарелого
отца, и вот Иаков - обладатель благословения. Благословения,
полученного обманом, а не по праву. По тому, как Исав описан в Библии
(дремучий, диковатый охотник), он тоже не заслуживает благословения.
И наверное, Иаков мог бы заслужить рано или поздно благословение
праведной жизнью, но он поспешает. И для него действительно
начинаются испытания. Он вынужден отправиться в изгнание,
опасаясь гнева старшего брата. Иакову является видение, в котором он
все-таки получает благословение Божие. Он видит лестницу. Лестница
символизирует восхождение, медленное восхождение, шаг за шагом,
ступень за ступенью. Он начинает свое восхождение. Он полюбил
Рахиль и работал за нее семь лет у ее отца, а в брачную ночь получил
вместо нее ее старшую подслеповатую сестру. Он работал еще семь лет
за Рахиль, а когда получил ее, то долго не мог иметь от нее детей,
подозревая, что она бесплодна. Восхождение Иакова происходит очень
медленно. Ему приходится изживать свою молодую поспешность, свою
незрелую веру. Каждое его действие встречает препятствие. На пути к
примирению со старшим братом - ночная борьба с ангелом, с Богом.
Иаков не равнодушен к Богу, но он и не доверяет Богу. Внутри его
происходит это борение, он не может отступить от Бога, но и не может
уступить. Он не отпускает Бога, но и Бог не отпускает его. Богу нужно
доверие, отданность, а не насилие. Это борьба Божьей требовательности
с человеческим упорством. Бог не может принять человека, как
бодливого
123
козленка. Ему нужен доверительный собеседник в духовном диалоге. А
Иаков никак не может перерасти это состояние. Он, как бодливый
козлик, трясет судьбу, как грушу. В ночной борьбе он получает
отметину на всю жизнь, становится хромым, что несколько умеряет его
резвость, он не может уже так стремительно передвигаться. И он
получает новое имя Израиль - "боровшийся с Богом". И ему, как и всему
человечеству, предстоит еще долгое эволюционное восхождение от
богоборчества к любви, от тягания с Богом к вниманию Его
откровениям. Следующий архетип - Моисей - символ служения. Он
был призван вывести евреев из египетского плена, и не просто
физически спасти, а вывести людей из состояния тупого рабства,
сытого унижения, из состояния бессмысленного размножения и
бессодержательного существования. Он был призван расширить
богочеловеческое общение, перевести это общение с уровня отдельных
личностей на уровень целого народа, приучить множество людей к
возможности богочеловеческого взаимодействия. Ему была дана
трудная задача. Это было все равно что вырыть колодец в пустыне. "Я
так хочу", - сказал Господь. И Моисей положил свою жизнь на
осуществление этого желания. Моисей - это первый образ в истории,
когда человек подарил Богу всю свою жизнь. Ему было трудно это
сделать. Он все время спорил с Богом о целесообразности того или иного
шага. Он говорил: "Что я скажу евреям, чтобы убедить, пойти за мной?
Что я скажу фараону?" Он сетовал на упорство и глупость евреев, когда
водил их сорок лет по пустыне. Он все время спорил с Богом - а нужно
ли это, а стоит ли, а правильно ли это? Спорил, но делал, преодолевая
себя со скрипом. Он умер на пороге земли обетованной в знак того, что
слишком много сомневался, слишком держался за здравый смысл. Бог
словно просил его: "Протяни руку в неизвестность, сквозь здравый
смысл". Моисей протягивал с робостью, но тут же его одолевали
сомнения, и он убирал руку, и вновь протягивал,
124
и вновь убирал. Потому Бог и не смог вложить свой дар, ответный, в его
руку, потому и умер он на пороге земли обетованной. Но все же Моисей
- это первое ответное слово в богочеловеческом диалоге. Авраам - это
внимание и доверие. Иаков - сомнение и рвение. Моисей - это робкое
первое слово "да"!
Следующий архетип - царь Давид - символ первой любви человека к
Богу. Первый опыт любви, правда любви несколько лихорадочной, то
есть очень неровной, непостоянной, любви, состоящей из взлетов и
падений.
Путь Давида от простого пастуха до помазанника в знак
избранничества и до воцарения после смерти Саула - это пламенная
влюбленность в Бога, когда ему силой вдохновения удается многое из
неправдоподобного - победить Голиафа практически безоружным, не
возненавидеть Саула за все его козни и предательства; его псалмы -
это гимны влюбленного.
Но после его воцарения, как после свадьбы, начинаются недоразумения
- Давид то отступает, следуя за своим человеческим эгоизмом, то
вновь воспламеняется любовью; но с годами его сердце, его душа будто
холодеет, стареет и дряхлеет, он все чаще подвержен приступам
эгоизма. У него не хватает уже сил построить величественный храм. И
все же Давид - это символ влюбленности в Бога, символ
харизматического избранничества, избранничества по любви и в то же
время символ неустойчивой любви, любви еще очень юной. В псалмах
Давида много стенаний, и они не всегда отражают страх перед
внешними врагами, это еще и враги внутренние, то есть его собственные
эгоистические импульсы и желания, которые обступают его, воюют
против его влюбленности в Бога. Давид в нашей судьбе, судьбе наших
личных взаимоотношений с Богом должен означать то, что
влюбленность - это еще не любовь, а только обещание, устремленность
навстречу. Чтобы влюбленность выросла в любовь, ее нужно
утверждать не
125
день и не два, а всю жизнь. Любовь - это не устремленность навстречу,
а встреча, встреча реальная, когда встретившиеся призваны много
давать друг другу и многое принимать друг от друга. А этому нужно
еще научиться.
Следующий архетип - пророк Иов - символ послушания.
Если придерживаться образа диалога для обозначения
богочеловеческих взаимоотношений, то пророк Иов открыл следующую
необходимую составляющую участия человека. Итак, напоминаю,
Авраам - внимание и доверие; Иаков - сомнение и рвение; Моисей -
слово; Давид - чувство, Иов - это ответственность, умение держать
ответ, насколько человек принимает Бога. Ответственность Иова- это
ответ не столько количественный: "да" или "нет", сколько качественный:
если "да", то насколько глубоко, широко, высоко это принятие Бога, есть
ли ему предел, ограничение.
Иов был человеком богобоязненным и богопослушным и вследствие
этого достаточно благополучным. И вот сатана, этот "апостол"
отдельного существования твари от Творца, оспаривает перед лицом
Божьим глубину отданности сердца Иова Богу. Сатана утверждает, что
эта отданность имеет свой предел и, как только будет затронута
глубинная воля человека, как только человек будет поставлен на край
бытия, то есть его существование станет безрадостным и болезненным
и у него не будет сил изменить что-либо, он отвергнет Бога. Ведь одно
дело - принятие Бога как благодарность за благодать жизни, за
жизненный успех, за радость и удовольствие. И совсем другое дело -
принятие Бога в скорби, принятие скорби как возможного предела
любви и неисчерпанности отношений при этом. Если человек способен в
скорби своей не перестать любить Бога, принимать Его всем сердцем
своим, то только тогда достоин он быть принятым Богом на равных.
126
И Бог подвергает Иова именно этому испытанию - сначала Иов
лишается своего состояния, потом любимых детей. Иов не отказывается
при этом от Бога- даже не понимая смысла происходящего с ним, он
его не отвергает. "Господь дал. Господь взял", - говорит он. Но круг
страданий его все больше сужается, он заболевает сам так, что у него
начинает гнить плоть. Жена отказывает ему в психологической
поддержке, она говорит в отчаянии: "Скажи Богу слово и умри" (скажи
все, что ты думаешь о жестокости и бессмысленности Божьей воли, и
уйди в небытие). Люди, искавшие его общества, совета и поддержки,
отворачиваются от него. Рядом с ним остаются лишь три его близких
друга, но они остаются не чтобы ему помогать, а лишь растравляют его
муки. Они пытаются внушить Иову, что взаимоотношения с Богом не
могут быть на равных: Бог - это высокое начальство, а человек - это
ничтожный подчиненный. И смысл богочеловеческих отношений не
может быть иным. И если человек так наказан, как Иов, то начальству
виднее - есть за что. Они считают, что Иов поскорее должен принять
такую позицию - и все встанет на свои места. Но Иов не принимает
образ примитивной вины пред Богом, он переживает свою вину пред
Богом, но совсем не такую, о какой говорят его друзья, - он переживает
то, что слишком малы пока пределы души человеческой, слишком
быстро иссякают силы, терпение и любовь. Свобода, данная человеку,
пока лишь декоративные крылья, которые не держат при полете. Можно
ли на таких крыльях взлететь в бурю? Нет, даже в тихую погоду. И
если только будет попутный ветер, можно пристроиться к его мощному
движению и почувствовать ненадолго красоту полета. Бог дарует всякое
движение, а каков ответ человека? Ответный дар?
Только принятие Бога без всяких ограничений, принятие жизни от Бога
в любом обличье, вне зависимости от существующих представлений.
127
Иов - первый, кто прошел через опыт богооставленности. В
мистической практике христианства это закономерный, обязательный
опыт посвященных.
Если человек переживает реальную встречу с Богом, обретает помимо
традиции, в которой он может быть воспитан, опыт личной веры, он в
определенном смысле влюбляется в Бога. Влюбленности свойственна
некоторая неуравновешенность, своего рода эйфория, повышенная
возбужденность, аффектоподобные реакции. Когда это проходит,
человек, если он действительно открывается Богу, переживает
благодать - благодатный дар от Бога, он может при этом разрешить
свои трудности, гармонизировать свои отношения с людьми,
исцелиться от различных болезней. И если после этого человек не
погружается в достаточно ограниченное эгоистическое состояние, а
продолжает утверждать свои отношения с Богом, ищет Бога, познания,
смысла, то он непременно должен познакомиться с опытом
богооставленности, когда Бог оставляет человека без всякой защиты, и
лишенный к этому времени эгоистической защищенности человек
превращается в существо без кожи. Каждый шаг его жизни отзывается
болью, и этой болью измеряется глубина человеческого принятия Бога.
В книге пророчеств Иова все оканчивается хорошо - Бог вознаграждает
Иова сторицей за долготерпение и преданность. В жизни христианских
подвижников часто бывало по-другому.
И наконец, последний архетипический символ богочеловеческих
взаимоотношений - Мария, родившая миру Христа. Образ Марии - это
образ плодотворности взаимоотношений, и не только потому, что она
женщина и физически способна родить. Она очень женственна, потому
что была способна вместить, принять новый, непознанный и пока не
представимый смысл.
Чудо не в том, каким образом произошло зачатие ребенка, а в том, что
человек, женщина по имени Мария,
128
была способна довериться Богу до такой степени, когда теряется
всякий здравый смысл. Чудо в том, что Мария - это первый шаг
человечества к подлинному, богоподобному творчеству. Бог творил мир
из ничего, извлекая из себя различные смыслы, и только после того,
как они были сотворены, материализовал их. Он ощущал, переживал,
насколько они были хороши, и Мария вместила в себя неизведанный
смысл, и, лишь когда он материализовался, она постепенно училась
воспринимать, насколько хорош он.
Богу, чтобы творить мир, достаточно было извлечь из себя
благодатные смыслы - и возникал удивительный мир -
материализованная реальность. Человек должен научиться
богоподобному творчеству, чтобы стать равным в диалоге с Богом.
Человек не содержит в себе благодатных смыслов, но он может их
вмещать, чтобы потом сотворить их, как Бог, из ничего - из одного
лишь благодатного смысла.
Очень часто люди называют творчеством то, что, по сути, творчеством
не является, - искусство составления букета или коллаж. Человек
лучше или хуже манипулирует тем, что ему доступно, - словом,
красками, смыслами, материалами. Это не творчество, не богоподобное
творчество. Мария была первым человеком, вместившим непознанный,
парадоксальный, но благодатный смысл. Она сумела явить этот смысл
миру, и начался новый этап в богочеловеческой истории - стал
возможен диалог, ибо были рождены все его составляющие:
Авраам - внимание и доверие,
Иаков - сомнение и рвение,
Моисей - слово,
Давид - чувство,
Иов - ответственность,
Мария - творчество,
Христос - откровение.
129
Лекция 3
Четыре пути, или Ключ к самопознанию человека
Человек приходит в этот мир, и первый опыт его познания этого мира -
опыт беспокойства. Нет больше надежного чрева, защищающего его со
всех сторон, нет чувства сытости без усилий, нет комфортной
невесомости. Вместо всего этого - атмосферное давление, земное
тяготение, незащищенность, холод, голод, чувство расторгнутости с
главным (мать. Бог), автономная изолированность. Со всем этим нужно
как-то справиться. Первая реакция - вернуться в состояние прежнего
покоя. У многих людей эта первичная реакция такая сильная, что
сохраняется на всю жизнь как доминирующая, проявляясь на
различных уровнях: при любом беспокойстве, переживаемом в
настоящем, возникает потребность вернуться в "благодатное" прошлое.
Любое прошлое становится в этой ситуации благодатным по одной
простой причине - тогда не было того, что вызывает у меня
беспокойство сейчас. И подчас люди забывают, что тогда не было
именно этого беспокойства, но было другое. То, другое, уже пережито и
забыто, а новое, переживаемое, ощущается как самое главное, самое
опасное беспокойство.
Реакция стремления в прошлое является лишь оттиском той первичной
реакции на фрустрацию, переживаемую при рождении, фрустрацию как
состояние поражения из-за неудовлетворенного желания, желания
вернуть прежний покой. Полностью это желание, конечно,
удовлетворить невозможно - нельзя вернуться вновь в утробу, но
возможно предложить младенцу новую форму покоя - приложив его
сразу к материнской груди, направив тем самым его энергию по
конструктивному руслу - руслу развития. Получивший утешение
ребенок, ребенок, которому продемонстрирована
130
новая форма жизни, получает правильный импульс к развитию. У
ребенка, пережившего фрустрацию, этот импульс в той или иной степени
деформирован. Деформация этого импульса всегда находится в прямой
зависимости от фрустрации, от этой, первой, и от всех последующих.
Это очень важно для будущего человека, поскольку опыт фрустрации -
это всегда опыт обиды, неприятия жизни, пассивное или активное
отвержение, деструктивные реакции. И чем глубже этот опыт, чем
разнообразнее, лучше сказать обширнее, тем меньше энергии тратится
на конструктивные формы активности, на поступательное развитие.
Итак, рождение человека - это существенное усложнение его мира. Его
первый опыт - опыт беспокойства. Научится ли человек проходить
сквозь беспокойство к новым формам жизни? Научится ли не
расплескивать свою энергию на обиду и другие деструктивные реакции?
Насколько сохранным будет его импульс к развитию, насколько
свободным от саморазрушения? Младенец, лежащий в колыбели, еще не
владеет ни своим телом, ни своим пока еще очень простым психическим
миром, но ему подвластно формирование отношения к этому миру, миру
вокруг него, миру, из которого он не может выйти; он сам формирует
отношение принятия и непринятия этого мира (что принимать, а что
отвергать), отношение доверия и не- доверия на основании имеющегося
опыта отношения к самому себе. И этот опыт он потом понесет по
жизни, этот опыт окажет важнейшее значение в формировании его
характера, его судьбы, этот опыт он передаст своим детям. Этот опыт
продемонстрирует его будущим детям, каков этот мир и стоит ли ему
доверять.
Младенец, лежащий в колыбели, фиксирует не только очевидную
внешнюю форму любви или нелюбви к нему, но и скрытое, зачастую
неясное для самих взрослых содержание этой любви, отражающее
уровень беспокойства самих взрослых, их реакций на это беспокойство,
уровень
131
их самоощущения отверженности в этой жизни. И если концентрация
опыта отверженности у ребенка достаточно велика, происходит
качественное изменение импульса развития. Можно выделить четыре
основных направления в жизни ребенка, каждое из которых редко
существует в чистом виде, однако можно наблюдать преобладание той
или иной тенденции:
1. Эволюция.
2. Приспособление к жизни - конформизм.
3. Приспособление к жизни - революционность.
4. Инволюция - саморазрушение и разрушение жизни, самоубийство и
убийство живого.
Рассмотрим устремленность к приспособлению, или конформизм.
В этом случае мир, жизнь отвергается не полностью, но частично.
Отвергается все, что приносит или усиливает беспокойство,
принимается все, что снимает его, ослабляет. Весь мир, лежащий за
гранью личного покоя, в области беспокойства, нужно избежать,
обмануть, спрятаться от многоликого беспокойства, замаскироваться,
чтобы "оно" не заметило, прошло мимо.
Когда я плавала в Черном море, то видела рыбок, которые
"прикидывались корягами", замечая мою тень, проплывающую над
ними. Конечно, у рыбок это инстинкт выживания. Мне кажется, у
людей часто формируются подобные жесткие конструкции - реакция на
угрозу беспокойства, способ избежать беспокойства - застыть,
"замаскироваться" под что-либо. Эти застылости в поведении человека,
своего рода "маски", с которыми человеку трудно, а порой и невозможно
расстаться. Такой нединамичный способ активности есть результат
травмированного импульса развития, переродившегося в устремление к
приспособлению.
Опыт фрустрации способствует формированию недоверия к миру, опыт
усекновения мира до уровня "тихой
132
гавани", где мне покойно, а значит, противопоставлению "моего" и "не
моего". При приближении "не моего" - реакция застылости,
необходимость построения хорошо укрепленного "герметичного" укрытия
на всякий случай возможной опасности. Вся внутренняя жизнь - это
реакция на внешние маневры "противника", при очень смутном
понимании самого "противника". Это превращается в напряженную
навязчивость. Время от времени тот или иной внешний образ
нагружается бременем "врага". Любое реальное или кажущееся
противодействие может быть истолковано как вражеское проявление,
спровоцировав перенесение всей тяжести такого отношения именно на
этот образ.
Таким врагом может быть конкретный человек или группа людей, чья
"вина" "доказана", может быть другая национальность, если ее
представители заняли, как мне кажется, мое жизненное пространство,
или другая раса, или другая вера, или другой климат, другая
география, погода или кухня - любая мыслимая форма другого,
отличного от "моего", то есть привычного, пространства. "Мое" всегда
равно привычному, знакомому, испытанному, изведанному. И если
общество или сообщество живет неблагополучно, а значит, его члены
постоянно ощущают беспокойство, ему необходимы "ведьмы", которых
нужно "сжечь", - конкретные образы, на которые можно взвалить все
бремя своей деструктивной реакции.
Активность человека бывает двух видов: действие и реакция. Действие
- это своего рода жертвоприношение самого себя - своего ума, энергии,
нежности, то есть когда отдается лучшее, что имеется.
Реакция - это всегда ответное отражение, как в зеркале. Если то, что
заглядывает в зеркало, враждебно, я защищаюсь, если дружелюбно-я
милостиво улыбаюсь в ответ.
Действие - это всегда творчество и эволюция.
133
Реакция - это приспособление в любом из имеющихся образов
(конформизм, революционность, инволюция). И если конформизм - это
приспособление к имеющемуся в наличии, к уже существующему в
жизни, то революционность - это приспособление самой жизни к моему
"удобству".
Революционность - это активность без благоговения перед хрупкостью
жизни. Я делаю, как считаю нужным. У меня есть образ -проявленный
или туманный - того, что нужно, дабы мне было хорошо. И я начинаю
его воплощать. Мой девиз - цель оправдывает средства. Такой целью
может быть благо всего человечества (коммунизм), благо родственных
мне людей (национал-социализм, фа- шизм), может быть просто
эгоистический мир моего "я" или моей семьи.
Революционность - это всегда хирургическая активность: отрезать
лишнее и пришить недостающее; это всегда рвение без разумения,
рвение, сообразное собственному неразумению.
Революционность реакции - это такое последствие фрустрации,
поражения из-за неудовлетворенного желания, когда человек решается
не ожидать благоприятного поворота судьбы, который отразится в его
душе, как в зеркале, и заставит его улыбнуться в ответ, - он решает
проявить самостоятельность и создать себе тот благоприятный образ,
который отразится в зеркале его души и заставит его улыбнуться в
ответ. Революционер всегда сосредоточен на сугубом "созидании",
конструировании этого благоприятного образа. Как правило,
получается монстр или нечто негармоничное. Монстр обычно пожирает
своего создателя. Негармоничное создание обычно слегка калечит
создателя и убивает его потомство.
Последняя реакция на беспокойство - это инволюция, саморазрушение
и разрушение жизни, самоубийство и убийство живого.
134
Бывает инволюция скрытая, бывает очевидная, бывает вялотекущая, и
бывает реактивная, стремительная.
Как правило, любая инволюция - это маниакальное состояние,
отданность определенному течению в такой степени, что когда
возникает желание выбраться, то сделать это практически невозможно.
Это похоже на ситуацию, когда человек ныряет в поток, о котором его
предупреждали, что он опасен своим бурным течением, так как несет
свои воды к гигантскому водопаду. Человек и верит, и не верит, его
влечет к тому, что граничит со смертью, так как он почти не принимает
жизни. Жизнь для него - это неизбежность страданий и беспокойства,
его манит смерть как иная форма жизни - прекращение страданий и
беспокойства. Он отдается потоку, который становится все более
бурным по мере приближения к водопаду. И вот водопад близок -
человека бьет о камни с чудовищной силой. Он хочет выбраться, но уже
не может.
Не все склонны к инволюции, не все решаются на самоубийство, то есть
убивают себя своими руками. Большинство не могут переступить через
чувство вины за нарушение табу и потому предпочитают опосредованное
самоубийство, как бы не своими руками. Это может быть война, куда
можно отправиться наемником, это может быть алкоголизм,
наркомания или тип садомазохистского поведения (причинение
мучительных страданий жертвам, в результате чего преступника
общество наказывает смертью).
Почему люди избирают такой тип реакции? Как правило, это связано со
значительным опытом отвержения, который испытал или продолжает
испытывать человек. Это может быть психотравма, когда происходит
своего рода вывих сознания, как вывих сустава. Человеку требуется
специальная терапия, чтобы этот вывих вправить. Задача очень
трудная, так как необходимо этот вывих еще и обнаружить, а не просто
его последствия, то есть ложный сустав, который образовался вокруг
невправленного
135
вывиха. Все это спрятано глубоко от глаз посторонних, но зачастую и
от самого человека. Он надежно охраняет от других и от себя самого то,
что вызвало этот вывих, так как даже приближение причиняет очень
большую боль. Вынести ее не хватает сил. Жить с ней тоже почти
невозможно. Она медленно отравляет, как пары ртути. Для такого
человека жизнь означает боль. Он не знает других форм жизни. И он
начинает жить, то есть болеть и приносить боль везде, где ступает его
нога. Вот почему его так неотвратимо влечет в бурный поток,
несущийся к водопаду. И может быть, когда он будет уже у врат смерти
и у него останется лишь мгновение жизни, он сможет только тогда
вступить в борьбу не с жизнью, а с болью. Жизнь уже почти отлетит от
него, а боль будет все еще с ним. И он сможет "понять", что это не
жизнь его мучила, а боль, порожденная несовершенством. И может
быть, он сможет перенести нелюбовь с самой жизни на несовершенство
ее, в том числе и в себе, отвергнуть несовершенство и устремиться к
инобытию, подобно разбойнику на кресте.
136
* ИУДА *
Иуда... Таинственная личность. В чем заключается тайна его
преступления?
Что привлекало людей ко Христу? Прежде всего - сила. Сила власти
над земными силами - болезнью, голодом, одиночеством. Он явил им
силу через чудеса, и они потянулись к Нему, прислушиваясь к Его
странным речам. Он искал Святая Святых не в Иерусалимском храме за
завесой, куда мог входить лишь первосвященник один раз в год, а в их
душах. Своим взглядом Он распахивал их души, и они наполнялись
светом, узнавая в своей глубине Свет Его глаз. Но стоило им отойти от
Него, как тот же свет из вдохновляющего становился беспощадным,
пугающим, казалось, нужно вынести огромную гору... А кто мог
вынести всю тяжесть этой горы?
Христос звал последовать за Ним. Последовавшие стали Его учениками.
Это те, которых интересовала не столько сама сила Его, сколько ее
тайна. Я думаю. Иуда пленился возможностью овладеть этой силой,
управлять ею, но при этом не вынося бездны ее тайны.
Для того чтобы причаститься этой тайне, нужно провалиться в ее
бездну, потерять твердую почву под ногами, почву определенных
убеждений, определенных исторических задач, определенных
взаимоотношений. Кто решится на такой риск и не передумает? Иуда
передумал, отступил, испугался. Оправдал и узаконил свой испуг:
"Бездна нужна не для того, чтобы в нее заглядывать и погружаться, а
для того, чтобы из нее черпать силу, силу для решения
137
весьма конкретных задач. Нужно только крепко зажмуриться, когда
подходишь к ее краю... А когда нацедишь нужное количество, хорошо
возвратиться домой, в мир привычных вещей, сесть в кресло и выпить
чашку чая".
Преступление Иуды в том, что он не отдал себя до конца тайне, бездне
Бога. Бог не лавочник, у которого можно купить нужный тебе товар за
определенную плату.
Помню, в детстве у меня была одна привилегия - раз в год меня
водили в "Детский мир" (самый крупный магазин детских товаров), где
мне покупали то, что я выберу сама, но только что-нибудь одно. После
нескольких мучительных попыток я отказалась от этой привилегии: я
не могла выбрать из десяти плюшевых медведей только одного - они
все меня звали. И как определить, что важнее: "снегурки" (белоснежные
коньки) или набор красок, - для меня было важно и то и другое. Вот
если бы можно было жить в "Детском мире"!
Иуда поступил наоборот: вместо того, чтобы выбрать все, он выбрал
что-то отдельное... Атеизм Иуды - это не отрицание Бога, тем более
Бога той традиции, в которой он вырос, а своего рода усекновение Бога и
попытка манипулировать "этой усеченной частью". Это не просто
греховное действие, это греховное состояние, цепь действий.
Чтобы провалиться в Бездну Бога, нужно не просто балансировать
между доверием и недоверием к Богу, между надеждой доверия и всем
опытом человека, сотканным из разочарований, обид, горечи потерь,
боли, - опытом, сформировавшим жесткую позицию недоверия всем и
каждому.
Доверие такое хрупкое, оно как желторотый птенец, который вечно
голоден, всегда с открытым ртом, в который нужно постоянно кидать
доказательства, что его не обманывают, не отвергают, что его любят.
Доверие должно вырасти и окрепнуть, превратиться в большую и
сильную птицу, которая может совершать длительные перелеты без
пищи, противостоять стихии. Только такая птица чувствует себя в
небе, как дома, в Боге, как в небе. Молодые птицы лишь пробуют себя,
ненадолго взмывая ввысь и тут же опускаясь на землю. Больные и
раненые
138
и вовсе не могут летать. Христос учил своих учеников подлинному
доверию, пребывая вместе с ними. Он был как колодец с ключевой
водой, который всегда под рукой: захочешь напиться - лишь зачерпни
воды.
Но подлинное доверие дается с трудом, и ученики то и дело тонули в
волнах своего недоверия, как Петр в водах Генисаретского озера.
В какой-то момент недоверие Иуды переросло из очередной неудачной
попытки в позицию. А любую позицию нужно оправдывать в своих
глазах и утверждать перед лицом других.
Самая удобная позиция - гуманистическая - видимое бескорыстие
ради блага других, социальное благо, историческое, этническое и т. д. И
рождается знаменитая позиция всех времен и народов - "Цель
оправдывает средства".
А значит, можно отделить кусочек Бога и использовать его по своему
усмотрению. Например, силу Христа. Спровоцировать Его арест, чтобы
Он явил эту силу, доказал Свою Божественность - Иуде, Риму,
синедриону и всем маловерам.
И если так можно использовать Бога, то уж тем более природу и
человека, массы людей.
Вот почему Иуда - это н