е только историческая фигура, а это еще и
символ личного атеизма любого человека, символ победы недоверия к
Богу, к жизни, оправдывающего и формирующего позицию
манипулирования жизнью в себе и в других в различных масштабах.
Внутри любого из нас живет Иуда, до поры до времени он балансирует
между доверием и недоверием Богу, жизни. Но рано или поздно
недоверие может победить, и это совсем не означает полного отрицания
Бога - на такое не способен даже дьявол. Обычно это усекновение Бога,
дробление целостности, обожествление части - идеологизация жизни.
Идея может быть более или менее сложной, четкой или едва
угадываемой, ясно выраженной или завуалированной.
Но это всегда вивисекция (живосечение) Бога, ущемление Божественной
полноты, покушение на жизнь.
139
Иуда ужаснулся, когда увидел последствия своего покушения, своей
воплощенной идеи - крест на Голгофе, мучительную смерть Христа.
Вряд ли в тот момент он был способен связать воедино эти последствия
и их первопричину - свое победившее недоверие. Но зрелище смерти
Бога на кресте было для него еще невыносимее от осознания своей
причастности делу палачей. Ему, наверное, хотелось крикнуть Христу:
"Ты обманул меня. Ты обманул всех нас. Ты безмолвно обещал явить
миру силу, завоевать всех нас, маловеров, силой, а сам отдал себя в
руки ничтожных людей, позволил им сделать с собой все, что им
заблагорассудится... Я ведь только хотел ускорить события, я хотел,
чтобы Твои безмолвные обещания воплотились, ведь у нас так мало сил,
а у Тебя ее избыток, ведь Ты источник, а мы лишь черпали из
источника. Да, Ты говорил нам, что Царство Божие внутри нас, но я не
нашел внутри себя источника силы, подобной Твоей, я пытался
победить свое недоверие, мне так хотелось верить Тебе, а может, и не
Тебе вовсе, а тому, что Ты обещал явить, я хотел, чтобы это, явленное,
победило мое недоверие, чтобы мне ничего больше не оста- валось
делать, как только принять это. А Ты все время заставлял выращивать
доверие изнутри, на пустом месте. Я так устал. Я так хотел пить, а Ты
говорил: загляни в свою душу и напейся; но это все равно что вытащить
себя самого за волосы из болота.
Ты... Ты все это специально подстроил, чтобы доказать мне и всем, что
я не прав. Ты все время доказывал мне, что я не прав, что бы я ни
делал. Я так устал спорить с Тобой, я не хочу слышать больше Твой
голос..."
Жизнь и преступление Иуды - это не только историческая реальность,
но и образ, яркий образ того, как происходит отторжение человеком его
глубинной воли от источника бытия и к каким трагическим
последствиям для самого человека и для всего мира это может
привести.
Если человек способен остановить Иуду внутри себя, победить недоверие
к Богу полностью, значит, он вступил в вечность.
140
* HOMO SOVETICUS *
В последнее время много говорят о "духовности", вернее, о
бездуховности, подразумевая в противовес этому наличие некой
духовности. Складывается впечатление, что у людей, часто
употребляющих этот термин, весьма смутное представление о том, что
же такое духовность. А между тем это весьма неоднозначное понятие.
Духовность бывает разной природы. Духовность - это своего рода
закваска, которая заставляет бродить или жить всю массу теста. Все в
человеческой истории, что возвышается над обыденностью, великое
прекрасное и великое ужасное, имеет в своей основе духовность или
энергетику той или иной природы: духовность демократических
завоеваний Америки, духовность инквизиции, духовность фашизма,
духовность Ренессанса, духовность советского периода истории. В основе
всех этих событий, процессов - духовность, но как различна природа
этой духовности.
Еще в Писании сказано о необходимости различения духов. Я полагаю,
что все воздыхания последнего времени о некой духовности основаны на
представлении о наличии идеальной духовности, которое, скорее всего,
проистекает от выведенного из евангельских истин понятия
святодуховности. Что же такое святодуховность - тема для отдельного
разговора. Стоит добавить, пожалуй, лишь несколько слов для ясности.
Существует в иерархии мироздания и
141
иерархия духовности как совокупность духов, сил или энергий. В этой
иерархии святодуховность, или Дух Снятый, занимает высшее
положение. Отсюда следует, что существует и "низшая духовность".
Поговорим теперь о духовности советской. Советская история началась с
гуманистического импульса в умах и душах революционно настроенных
людей задолго до конкретного воплощения. Для остроты восприятия
темы о духах нашего времени оставим в покое политический,
социальный, культурный и экономический факторы. Сосредоточимся на
духе.
Итак, исходный импульс советской истории - это гуманистические
представления революционеров. Гуманизм как определенная система
ценностей является порождением эпохи Ренессанса. В самом начале
гуманизм был христианским. Его содержанием было освобождение
творческих сил человека от излишней скованности и приниженности.
Идеализм средневековой концепции построения Царства Божьего на
практике оборачивался экстремистскими методами ее воплощения.
Человек в этом процессе был скорее материалом, не самоцелью. Такое
опосредованное участие исключало или ущемляло свободную волю, а
значит, и творческую активность человека. Христианский гуманизм
стремился уравновесить экстремизм Средневековья; в истории,
отметившей новую эру рождением Богочеловека, не должно было быть
принижения человека. Однако очень скоро гуманизм утратил
богочеловеческое равновесие. Значение человека стало конкурировать со
значением Бога, а затем и перевешивать. И, найдя другое для себя
основание в природе мира сего, уже в постренессансную эпоху родился
чисто атеистический гуманизм.
Русские революционеры были разными людьми - встречались среди
них и атеисты, и люди верующие, но в целом гуманизм русских
революционеров был светским, лишенным религиозных корней. Он был
овеян определенной романтикой, и основной его темой являлась
справедливость:
142
компенсация несправедливости, завоевание справедливости,
справедливость почти любой ценой; в дальнейшем это переросло в
принцип - цель оправдывает средства. Тема справедливости не была
случайной. Прежде всего в ней чувствуется национально-культурное
наследие (национальное следует понимать не как зауженно русское, а
как широкое, синтетическое, российское) - это любимая "народная"
идея, идея о "несправедливой приниженности нравственно чистого
народа". Это своего рода неизжитый комплекс вины за крепостное
право, за рабство, отмененное всего лишь сто с лишним лет назад. В то
время как Кьеркегор писал, что "человек качественно отличается от
других животных видов... тем, что личность, единичный, выше рода"
(полагая основной задачей человека как личности "возвыситься над
множеством"), в России существовало буквальное рабство. Такое
положение дел создавало внутреннее противоречие между идеальным и
реальным и производило колоссальное психологическое напряжение.
Этот skeleton in the cupboard (англ. "скелет в шкафу") придал излишнюю,
а может, во многом и ложную патетику самому понятию народа. Было
понятие о том, что народ - это совокупность личностей, ярких,
представительных, личностной аристократии, независимо от сословной
принадлежности, куда входили и дворяне, и крестьяне, где
единственным критерием мог служить только творческий дух. Но такое
восприятие народа не привилось в массовом сознании, а для тех, кто об
этом задумывался, стало популярным представление о народе как о
совокупности людей, которые живут хуже, чем я, или о патриархальном
народе, то есть народ воспринимался как рое- вое начало.
У темы справедливости, конечно, были и социальнобытовые причины, и
причины личные, психологические, которые можно весьма обобщенно
свести к вопросу, почему люди в силу определенных внутренних
оснований предпочитают жить не здесь и сейчас, а в неком
сконструированном ими самими будущем, причем весьма
143
относительном, еще без четко прорисованных стен на фундаменте,
мысленно заложенном в землю.
Борьба за справедливость постепенно стала принимать экстремистские
формы. Политическая речь Ленина - это "ругачая" речь, в которой
превалирует пафос ругани, импульс раздражения.
Хозяевами земли были объявлены плебеи, то есть люди с железными
жилами и ограниченным сознанием. Аристократ в такой ситуации не
мог себя почувствовать хозяином положения, ему следовало бы тогда
деградировать в состояние "железных нервов", а это состояние
плебейское, грубое. Я имею в виду не аристократию выучки и
происхождения, а аристократизм восприятия мира, состояние
универсального интереса, открытости, это не интерес к чему-то
отдельному, а ко всему, что присутствует в мире. Такой интерес
уничтожает агрессию. У большинства же людей есть только фрагменты
интереса, что порождает неконтактность с другими людьми,
носителями других фрагментов интереса, а это и есть начало войны.
Быстро начавшийся процесс репрессий в течение довольно короткого
времени способствовал вымыванию мозгов из большевистской партии и
окружения, на которое она могла опираться.
Теперь непосредственно перейдем к распознаванию духов, порожденных
данной борьбой, так как это наиболее верное средство к постижению
реальности, ибо все остальное либо мифологизация, либо идеологически
подготовленная версия революции, а портреты вождей - как
наскальные изображения, да и то искаженные.
Один из самых сильных советских духов - это дух агрессивности.
Агрессия -это гипертрофированная форма защиты. Необходимость
защищаться возникает под действием двух факторов: первый -
объективный, наличие угрозы в несовершенном мире, второй -
субъективный, чувство собственного несовершенства, хрупкости,
которая нуждается в замкнутом, огороженном пространстве.
Совершенство не нуждается в защите, потому что не боится
144
агрессии со стороны несовершенства. Несовершенного боится только
несовершенство, и чем больше степень несовершенства, тем более без
разбора оно всего боится. Переживание ненадежности жизни - самое
большое человеческое страдание. Поэтому большинству людей нравится
жестокость и жесткость по отношению к другим, это приравнивается к
наведению порядка. На фоне экономического благоденствия - это
агрессия, с которой можно жить, а на фоне разрухи такое наведение
порядка превращается в необходимость для этого большинства.
Одна из причин победы большевистской революции заключалась в том,
что это была победа жесткой, узкой доктрины над первобытным хаосом
зарождающегося плюралистического, а значит, открытого общества
начала XX века. Это был действительно хаос - хаос идей,
представлений, культурных и духовных тенденций, именно хаос, то есть
некоторое беспорядочное смешение и неупорядоченное движение, так как
страна только начала освобождаться от жесткой самодержавной
доктрины. Конечно, изнутри этого хаоса трудно было разглядеть его
позитивный смысл. У большинства людей отсутствует историософское
видение, способность взглянуть на события с высоты птичьего полета,
а есть только ужас от того, что хаос может все смести на своем пути.
Таких людей оказалось немало. Результат - победа жесткой, узкой
доктрины, логически обоснованной, исключающей открытые вопросы.
Именно поэтому более других пострадала интеллигенция, ибо открытые
вопросы являются предметом ее внимания.
По существу, это была победа узкой, логически замкнутой доктрины,
избавляющей от необходимости личной ответственности каждого
человека в решении вопроса, в чем смысл жизни. Все стало яснее ясного.
Смысл жизни в том, чтобы построить "наш новый мир", в котором "кто
был ничем, тот станет всем". И никаких вопросов -зачем, почему,
никаких вопросов, в ответ на которые нельзя отдать конкретное
распоряжение, никаких вопросов, ответ на которые может быть
неоднозначным по своей сути.
145
Доктрина была настолько узкой, что у большевистской партии не
нашлось достаточно вразумительной программы, кроме необходимости
завоевания власти. Не потому ли на протяжении истории у партии не
раз возникала необходимость менять курс в соответствии с
существующей ситуацией, не потому ли в нашем законодательстве не
существовало определения, что такое "антисоветский"? Определение
"советский", означающее того, кто железной рукой держит власть и
устанавливает порядок, как-то не состыковывалось с не умершим еще
гуманистическим романтическим пафосом. Налицо было
несоответствие, как у "старых большевиков": воля - чистая, а дела -
грязные.
Узость доктрины вызвала строгую необходимость отмежеваться от
всего остального мира, не оставляя при этом надежды в дальнейшем,
окрепнув, переделать весь мир на свой лад (лозунг о мировой
пролетарской революции).
Так родился дух советской агрессивности. И когда внешняя угроза
перестала существовать после победы над интервентами и Белой
гвардией, дух агрессивности потребовал себе пищи, и тогда появилась
угроза внутренняя - контрреволюция, а затем и незримая - враги
народа. Врагами народа мог быть кто угодно, а в дальнейшем, наверное,
и что угодно - интеллигенция, военные, евреи, врачи, нацмены
(представители любой национальности) - все и всё, к чему можно было
предъявить обвинение по существовавшей в уголовном кодексе СССР
статье об антисоветской агитации и пропаганде, при отсутствии
определения, что такое "антисоветский". Образ врага - это своего рода
утешение, спасение от черной бездны, в которую все рушится и нет
виновного. Эта ситуация очень напоминает Средние века, когда царила
жестокость по отношению друг к другу и в то же время люди мечтали о
"граде Божьем".
Советская агрессивность была всегда направлена в обе стороны - вовне
и вовнутрь. Было одно исключение, когда недоверчивый Сталин поверил
Гитлеру в 1939 году, признав, вероятно, что-то родственное в
агрессивности
146
узкой, суперзамкнутой доктрины фашизма. А так, на протяжении всей
советской истории у нас были большие и малые враги, среди них
периодически оказывались и бывшие друзья. Эта агрессивность
постоянно поддерживалась гонкой вооружения и идеологическим
воспитанием, которое покоилось на трех китах - неоспоримых
преимуществах нашей жизни вплоть до чистого вымысла, намеренном
сгущении красок, вплоть до искажения событий, касающихся всякой
иной жизни, а также шпиономании. Такое селекционное воспитание не
могло не дать плодов: для многих советских людей агрессивность стала
формой мироощущения - агрессивность в личных отношениях, во
всяких второстепенных человеческих контактах, в творчестве, в способе
думать.
Дух агрессивности породил не менее значительный для нашей жизни
дух репрессивности. Репрессии в нашей стране приняли форму
упреждающего удара - пресекать гораздо суровее, чем требовала сама
существующая причина, пресекать по одному только подозрению о
возможности существования причины. Особенно четко просматривается
это в двух областях нашей жизни - в медицине и в воспитании. В
нашей медицине глубоко укоренились шоковые методы лечения -
особенно это видно на примере психиатрии и онкологии: инсулиновые
шоки, химиотерапия, хирур- гия, облучение - все это более популярно,
чем терапия щадящая, связанная с продолжительным уходом. Или
другой пример: попробуйте заикнуться о том, что аппендицит нужно
лечить, а не вырезать. У большинства наших врачей четко
выработанный стереотип: единственный способ лечения аппендицита -
хирургическое вмешательство. А ведь это вещь не невинная.
В воспитании дух репрессивности имеет еще более уродливые формы.
Одна воспитательница детского сада рассказывала с явной гордостью о
своей "педагогической находке", позволившей ей добиться
безукоризненной дисциплины: она за провинность одного наказывала
всех, и со
147
временем дети стали следить друг за другом сами. Сразу после
института я два года работала в школе. В соседнем классе со мной
трудилась учительница, которая позволяла ученикам, первым
выполнившим задание, следить за дисциплиной остального класса,
составлять для нее список ребят, занимавшихся списыванием. А в
самой школе были созданы дисциплинарные батальоны из учеников,
каравшие, с позволения старших, нарушителей на переменах. У них
отбирали дневники и заносили в "черные" списки, которые
зачитывались на общей линейке.
Во время психологических консультаций родителям, находящимся в
конфликте с детьми-подростками, я обнаружила, что чаще всего
родители называют следующие приемлемые для себя в этой ситуации
средства борьбы с непослушными - милиция, психиатр и...
гинекологическое обследование для установления девственности своей
дочери. И надо заметить, что во всех этих случаях люди действуют по
своей воле.
Весьма могущественным духом советской действительности является
дух обобществления - он воплощается весьма разнообразно, но по сути
это всегда воля к усреднению, выравниванию, разрушению
индивидуальных особенностей (как будто можно сохранить
индивидуальность, разрушив ее индивидуальные особенности), иными
словами - посягательство на личность. Дух обобществления - это
атеистическое представление о справедливости, понимаемое как
усредненное тождество на горизонтальном уровне. Теистические
воззрения связаны с уровнем вертикальным. Согласно теистическим
представлениям, люди не могут и не должны быть равны между собой,
как на горизонтальном уровне, так и на вертикальном. Они могут быть
равны только пред Богом, то есть абсолютно всем дается возможность
для святости, для достижения совершенства. Качество совершенства
всегда одной природы, а формы проявления могут быть весьма
разнообразны. Это означает
148
неравенство людей на горизонтальном уровне. Да и диапазон
возможностей всегда разный, что свидетельствует о неравенстве и на
вертикальном уровне.
Усредненное тождество, называемое в советской действительности
равенством, - это одинаковые люди в одинаковой одежде, с
одинаковыми представлениями, живущие на одинаковой жилплощади,
одинаково работающие за одинаковую зарплату. Правда, практические
соображения заставили отойти от "уравниловки", но дух ее в сознании
сохранился как идеальная норма.
Дух обобществления весьма враждебен к личности, к самому
существованию личного в противовес серой заурядности и ко всякому
проявлению личностного. У нас всегда не любили личную жизнь, у нас
был примат общественного над личным, у нас не любили личных
заслуг, личной собственности, личных усилий - ко всему этому было
отношение, как к грязному белью, которое надо прятать, когда
приходят гости. Жизнь была коммунальной, частной жизни не было,
каждый мог влезть в личную жизнь другого запросто, по-партийному.
Общество стремилось подавить личность, начиная с детского сада.
Детский сад, школа, армия, нормы ГТО, прописка, возможность сделать
карьеру только при условии вступления в КПСС, возможность
поступить в аспирантуру только при условии сдачи экзамена по
марксистско-ленинской философии, даже если вы собираетесь стать
врачом, а не философом, и многое, многое другое, - все это, вместе
взятое, было направлено на усреднение личности, как будто возможно
воспитать личность без права и возможности реального выбора.
Усредненная личность есть личность очень несвободная, ибо исходные
данные свободы - возможность неповторимого пути. А с усредненной
личности всякую неповторимость пытались снять, как стружку. И если
личность смирялась с этим, то от личности оставался только
полуфабрикат. Сейчас в такого рода "смирении" пытаются найти
149
оправдание за свою глухоту к преступлениям. У нас любят восклицать:
"Мы не знали о тех ужасах, что у нас творились". А разве вы очень
хотели знать? "Нас обманывали". А разве вы не сами безоговорочно
верили? "Нас унижали". А разве вы предпринимали что-нибудь, чтобы
защитить свою честь? Конечно, нельзя от людей требовать героизма,
тем более что в те времена каждого человека рассматривали словно в
лупу, словно он под следствием. Даже эротика советского периода носит
причудливый характер. Условно ее можно назвать эротикой санаторных
домов. Одиннадцать месяцев в году человек - "стахановец", а на
двенадцатый - стыдливый шалун в доме отдыха. Его секс подобен
поведению человека, который только что лишился девственности, - у
него много сдержанности, мало "техники", а перевес чувств создает
впечатление целомудренного отношения к партнеру.
Духи насильственного объединения, породившие скученность
коммуналок, сделали и семью, эту ячейку государства, больным
органом. Нормальных семей почти не было, хотя разводов было меньше,
но не потому что люди хотели жить вместе, а потому, что люди
отдавали себя во власть более сильных духов аскетической
коллективизации.
Был великий страх непослушания системе, который поглотил малые
страхи. Достаточно было подчиниться системе, и человек освобождался
от всех малых страхов. Сталин - это аккумулятор страха, при нем
страх стал "праздничным", он так напугал, что даже вызывал любовь у
советских людей, потому что человеку нравятся сильные чувства, а
страх как раз одно из самых сильных чувств, испытываемых
человеком. Через страх воспитывалась вера. Коммунистическая
идеология имеет все атрибуты религии - страх, аскетизм, лицемерие.
По мере ослабления страха уменьшалась и вера. При Брежневе этот
страх стал привычным опасением, как домашний бульдог. Человек
знает, что эта собака страшная, но она уже приручена. Звериный
страшный оскал страха был только при Сталине.
150
Конечно, не все люди одинаковые, и у нас есть герои, которые в
чудовищных условиях сохранили и отстояли личностное достоинство.
Именно благодаря этим людям в стране началось медленное движение
обновления, это они удержали телегу на краю пропасти - А. Сахаров, А.
Солженицын, генерал П. Григоренко, А. Марченко, Л. Богораз, отец А.
Мень и многие, многие другие, в том числе никому не известные
подвижники, в разных областях и каждый по-своему.
Я прочитала самое значительное из произведений А. Солженицына,
"Архипелаг Гулаг", кажется, в 1975 году, когда оно было издано на
Западе и с большими опасностями переправлено в Союз; получила книгу
на короткое время и читала запоем. В то время находились люди,
которые хранили и давали почитать эту книгу, служившую своего рода
эталоном антисоветскости, за одно ее хранение грозили репрессии.
Существовало такое определение -"хранение с целью распространения".
Находились все же люди, которые искали знания, правды, кто
политической, кто исторической, кто научной, кто духовной. Они
создали контрреальность, где была предпринята попытка защитить
часть внутреннего мира человека, которую травили и выжигали. Они
создали некое контризмерение, где могли находиться люди, которых
существующая действительность исторгала и преследовала.
Большинство же людей позволяло с себя снимать личностную стружку,
становясь рабами. Были рабы, которые любили своих тиранов, потому
что тяжело брать ответственность за свою собственную жизнь; были
люди, которые жили и трудились, как рабы, с затаенной, почти
неосознанной ненавистью к хозяину, к государству, к "слугам народа".
А рабский труд - это самый непроизводительный труд, труд, за
который не несешь ответственности, так как ничто никому не
принадлежит. Люди не работают, а функционируют, формально
исполняют свои обязанности и тогда, когда кладут асфальт, и собирая
самолет, и делая операции.
151
Такое селекционное воспитание дало соответствующие плоды.
Большинство наших людей сохранило лишь "личностные атавизмы" в
виде амбиций и в виде зуда иметь большой товарный выбор. Чаще всего
это единственные личностные характеристики в общей массе людей.
Воплощенный дух обобществления обернулся неуважением людей друг к
другу, доходящим до буквального хамства и чудовищного
непрофессионализма: у нас работают врачи с профессиональным
образованием, но не профессионалы, у нас работают учителя с
дипломами, но без реальных умений. У нас ужасающе
непрофессиональны политики и журналисты (за очень редким
исключением), у нас очень непрофессиональное телевидение, когда ему
нужно не исполнять идеологический заказ, а просто работать для
зрителей, - это особенно очевидно, когда пытаются создать на
американский лад шоу-бомонд. Но если в Америке все работает - от
прачечной до визажистов, то у нас много чего еще не срабатывает, и
потому получается опереточный бомонд, слишком видна печать
забитости и нищеты. Наши женщины часто выступают в платьях не
для сцены, скорее это одежда для дорогой проститутки, которая
принимает клиентов, оно по-своему красиво, но не красотой для сцены.
Или актриса с бледно-зеленым лицом трясущимися губами читает
Ахматову, тогда как поэзия Ахматовой - это поэзия гордой женщины.
Живя в советское время, она тоже чистила картошку, но она чистила ее
с той статью, которую получила в несоветское время. Даже воры в
законе сейчас не профессионалы, потому что поменялась структура
криминального мира. Эту картину дополняет обилие экстрасенсов -
диких, полуобразованных людей, за деньги манипулирующих своими
навыками, которые "Исцеляют", как шахтер киркой работает.
Когда нет правил игры, то люди представляют собой жалкое зрелище -
все это "импровизация" нетворческих людей и потому - хаос.
Импровизация - это хорошее знание правил, когда они не подавляют,
словно они в
152
крови, как знание языка, когда говоришь, будто знаешь какие-то
правила.
Эта ситуация отягчается духом рабского отношения к труду и духом
мстительности. Общество состоит из рабов, которых наплодила
тоталитарная система. Освобожденные рабы не могут заниматься
предпринимательством, они либо собираются в шайки и работают на
хозяина, либо впадают в состояние комы или депрессии. Их невозможно
вдохновить, они ждут сильной руки, которая бы "вытерла им сопли",
построила в стройные ряды и повела снова к "кормушкам". Поэтому
ставку надо делать на тех, кто не утратил дух свободы, а для
остальных нужна социальная программа. Это также важно и для тех,
кто еще не научился быть свободным, но уже отвык быть рабом. Мне
кажется, сейчас можно делать ставку и на женщин, в советское и
постсоветское время образовался некий "подвид" умных женщин,
способных к созидательному действию.
Дефицит мужского духа в наше время, духа действия, - это также
эффект советской власти, при которой собственно действие, любое
действие, расценивалось как антисоветское, потому что нужно было
только реагировать, только исполнять предписание; членам политбюро
было предписано одно, а простым людям - другое, но те и другие
"действовали" и говорили только "по протоколу". Культивировалась
система предписанных реакций, потому так сложно сейчас: ведь свобода
строится на вырастании из реакции в действие. Между тем наш бизнес
- это тоже реакция, реакция на агрессивную среду, именно поэтому он
полукриминальный и единственным способом выяснения отношений
становится убийство.
Все это создает постоянную угнетенность, которая психологически
разрешается вымещением на других. В нашей стране это приняло
уникальную форму "дедовщины"; имеется в виду не только армия, это
все сферы нашей жизни, когда любой при первой же возможности
вымещает на любом же, попавшем под руку, за унижение всей своей
153
жизни, но везде со своей спецификой: на почте, в прачечной, в больнице,
на железной дороге, в городском транспорте. У нас страна народных
мстителей, партизан, карающих друг друга. Люди очень страдают,
когда на себе ощущают мстительность других, но это не мешает им
отвечать тем же любому, встретившемуся на пути.
Еще один очень важный дух нашего советского бытия - это дух
однозначности восприятия. Масса усредненных лиц привыкла жить в
четко очерченном пространстве, лишенном сакрального элемента
таинства жизни. Все в этом пространстве конкретно, материально и...
однозначно. У наших людей существует черная и белая психология: если
некто не друг, то он - враг, которого нужно ненавидеть; если сейчас мы
живем хорошо, то, значит, в прошлом году жили плохо, ведь эту жизнь
мы зачем-то завоевывали. А если сейчас мы живем плохо, то, значит,
раньше, когда-то, до революции, жили хорошо. Хотим жить только так,
как раньше! Создается впечатление, что у таких людей сохранилась
всего лишь одна извилина и движение мысли возможно лишь по
прямой, в ту или иную сторону.
Все эти духи не являются порождением советского времени, но именно в
советское время они приняли законченные формы, тела и
сгруппировались именно в таком составе, и тот, кто открывает свою
душу этим духам, становится советским, в самом худшем смысле этого
слова. Идеальное советское, связанное с гуманистическим устремлением
к всеобщей справедливости, умерло, осталось лишь атеистическое
советское. И если мы хотим изменить нашу жизнь, надо избавиться не
от одного из этих духов, а от всех вместе.
Октябрь 1993 г.
154
* ОТ ПЕРИФЕРИИ К ЦЕНТРУ *
Человечество, в лучшем своем проявлении, движимо жаждой истины.
Но в каждом конкретном человеке она реализуется по-разному. И
наверное, глубина и качество этой жажды определяет сферу ее
выражения.
Райнхарт Лаут пишет статью "Что говорит нам сегодня Достоевский" и
называет Федора Михайловича пророком; некоторые авторы,
комментируя эту статью, обращаются к прогнозам Шпенглера о
будущем России. Все это на первый взгляд заслуживает самого
пристального внимания. Но...
Почему, чтобы разобраться в современной нам ситуации, нужно
вспоминать о Достоевском? Я бесконечно чту глубину идей Ф. М.
Достоевского, и для меня бесспорно прорастание этих идей в
современности, но я против упоминания его имени в данном контексте.
Слишком диалогичен Достоевский, слишком много у него можно найти
и за, и против по любому вопросу. Мне кажется, надо подумать, что
каждый из нас может сказать сегодня сам. Причем это высказывание
не должно походить на несбыточные мечтания, на экстраполяцию в
бесконечность понравившихся нам идей. Как правило, это приводит к
паразитированию на чужом мировоззрении, подтачивая возможности
выработать целостность собственного.
155
Мы призваны в этот мир, чтобы не просто составить мнение о нем, но
преобразить его. Это преображение не должно быть внешним.
Природный мир достаточно гармоничен, утилитарное отношение к нему
оборачивается экологическим кризисом. Наша задача - преобразить
мир человеческих взаимоотношений, мир богочеловеческих отношений;
именно катастрофы этих "миров" отзываются страшными диктатурами,
тоталитаризмом, убийствами, предательствами, монологами вместо
диалога, разобщенностью, равнодушием, безумием - духовной
пустыней. Все это Достоевский провидел, а мы увидели. И надо
выработать не теоретически правильную позицию, а экзистенциально
обоснованную, которая бы проходила через центр бытия, через центр
личности.
В наше время важно не просто определить ситуацию как кризисную,
важно понять, в чем выражается этот кризис, какое отношение он
имеет к общечеловеческой истории, каков выход из него. И начать
важно с глубинных пластов человеческой жизни, с его
душевно-духовных основ, ибо наш каждодневный мир лишь проекция,
воплощенная форма духовно-душевной экзистенции человека.
Мне очень нравится прозрачное и в то же время емкое определение
Григория Померанца о том, что такое русская культура. "Русская
культура означает думать о Боге и говорить по-русски". Фраза быстро
стала крылатой, сейчас ее уже очень многие повторяют. Для меня она
стала своего рода системой координат для размышления об одном из
аспектов самопознания - о моей национальной принадлежности.
Правда, национальное сейчас очень часто сужается до этнического,
почти до племенного уровня. Для меня национальное - это скорее
культурное и языковое пространство. Что же это за таинственное
пространство - язык, на котором я говорю и думаю? Русский язык -
это водная гладь, на которой проступают откуда-то из глубины знаки,
выражающие определенный образ мышления - менталитет, как
принято сейчас выражаться.
156
Соответственно любой язык - это зеркало национального или, лучше
сказать, определенного менталитета.
Русская культура входит в великую европейскую коалицию культур. Но
есть существенное отличие русского языка от языков
романо-германской группы, языков, на которых говорят ведущие
культуры Европы. Это языки, в которых основополагающую роль
играют глагольные структуры. Действие - вот ключевое понятие
такого образа мышления. Русский язык - это язык главным образом
номинативный, то есть называющий предметы, явления, качества,
состояния, действия и т. д. Основой такого образа мышления является
созерцание или просто наблюдение. Конечно, это не означает, что все,
кто говорит по-русски, - созерцатели, а те, кто говорит по-немецки или
по-английски, - деятели. Просто доминанта национального образа
мышления является одной из формирующих личность и характер
любого конкретного человека. Каждый человек рождается в
определенное время, в определенной точке пространства. Его сознание
отпечатывает все, что он видит и слышит вокруг. Так начинает
складываться его мировоззрение.
Что же такое русское мировоззрение или миросозерцание? Прежде всего
- это российские просторы. Причем, чтобы ощутить это, не обязательно
быть путешественником или сельским жителем. Песни, стихи, картины,
и не обязательно в подлинниках, а даже плохого качества репродукции
в учебниках, географические карты - все это формирует представление
о бескрайних просторах, о такой удаленности границ - вплоть до
ощущения их отсутствия.
Такая масштабность пространства воспитывает чувство
растождествления с конкретной почвой, к тому же нет определенности
ни географической, ни политической, ни духовной. И все это не столько
имперскость, сколько беспочвенность. Какая-либо другая нация,
которая живет в замкнутом географическом пространстве, четко знает
свои границы. В России же нет постоянства: то Средняя Азия
157
наша, то нет, так же Кавказ, Польша и т. д. Неопределенность
географическая способствует формированию духа беспочвенности. Никто
из народов не говорит о своей стране: "Эта страна", "Надоела мне эта
страна" и т. п. Такие слова являются психологическим рефреном для
многих людей, живущих в России.
Россия - это особое место; я бы сказала, это патологическое место
свободы. Никто из народов мира не дерзнул на такую свободу от Бога,
как Россия. Это странное место, как черная дыра, это возможность, а не
реальность. Русские люди могут проявляться только в духовности, но в
материальной реальности - нет. Психологически такое состояние
сознания можно объяснить тем, что когда-то "на глазах" у молодого
государства, коим была Русь, рухнула Византийская империя, что
можно сравнить с гибелью родителей на глазах подростка, такое
потрясение и обусловило чувство растождествления с конкретной
почвой, породило переживание бездны, в которую все рушится, и
одновременно определило устремление к поиску смысла - именно
поэтому наша страна богата на идеи, а на налаженное производство -
нет.
Русскость - это открытость, и очень символично, что именно здесь, на
Руси, был установлен Сергием Радонежским праздник Святой Троицы,
которая несет в себе дух диалогического единства. Культура Троицы -
самая неукорененная вещь в сознании и на Западе, и на Востоке;
если бы она укоренилась, не было бы такой раздробленности и вражды
в мире. Сознание, принимающее разные ипостаси Бога, не может воевать
с разными представлениями об истине. Если Бог может быть так
парадоксален в Своем Единстве, то так же может быть парадоксальным
проявление истины. Христиане признают этот догмат, но не
переживают. Заслуга Сергия в том, что он укоренен в этом, потому так
силен импульс, данный ученикам, но в России он еще не пережит, слабо
интерпретируется, в лучшем случае как дух Пятидесятницы.
158
Сам догмат о Троице - Византийское порождение. Святые Отцы,
которые хорошо знали греческую культуру, но были христианами,
сделали прорыв к пониманию, что есть вещи неслиянные и
нераздельные. Культура греческого познания и чисто иудейского
духовного устремления к спасению и дала фантастический плод как
учение о Троице. Греческая философия и христианская идея различны
сами в себе, но Отцы Церкви синтезировали их, в результате чего и
возникло понятие неслиянности и нераздельности. Догмат существует,
но тринитарного сознания нет, потому что переживание от просто
принятия сильно отличается. А людям свойственно принимать, но не
отдаваться, и, принимая высокую идею, человек далеко не всегда
становится ее носителем. Потому так важно отдаться духу диалога, для
чего необходимо преодолеть ограниченность родового мышления. Бог не
должен быть родовым идолом. Истиннее представление о Боге как о
бездне.
Национализм - это тип родового мышления, способ
аутоидентификации "я". Ребенок, делая первые шаги в жизни,
обнаруживает некое "злое" сопротивление в жизни. Сопротивление
предметов, о которые он ударяется, сопротивление людей, которым он на
улице доверчиво глядит в глаза, а они не улыбаются в ответ, и многое
другое. Чувства ребенка обобщаются в понятие о наличии "зла" -
некоего мира, который живет отдельной от него жизнью, и с ней, с этой
жизнью, нельзя слиться. Итак, в сознании образовались две некие
области, две своего рода бытийственные категории: одна- там, где я и
все, что мне не противоречит, и вторая - там, где сосредоточено все,
что со "мной" не соединимо (и люди, и предметы, и явления).
Позднее, когда ребенок знакомится с нравственными критериями добра
и зла, ему внушается, что добро предпочтительнее зла и, следовательно,
он должен быть добрым, жить в мире добра. Очень редко
воспитательный процесс развивается без искажений - так, чтобы
ребенок мог усвоить не механическое отношение и отнесенность к
159
добру, а активно волевое. Вот почему, даже когда ребенку в случае
провинности говорят "ты злой", он часто воспринимает это не как
откровение о наличии зла в нем или о своей причастности ко злу, а как
проявление враждебности к самому себе, напоминание о существовании
некоего мира оппозиции.
В сознании маленького человечка происходит своего рода
интерференция, наложение двух понятий - понятия мира, который мне
не принадлежит, то есть мира, со мной не соединенного, и понятия
нравственного зла, так как одно фактически исключено из моей жизни,
а другое должно быть исключено. В результате такой интерференции
рождается психология местной ограниченности, и в сознании может
укрепиться архетип: "Все, что мое, -то хорошо, а не мое - плохо". Если
сознание не развивается, не расширяется, то это обобщение сохраняется
на всю жизнь, является основой, на которую накладываются все краски
жизни.
Национализм (не как констатация национальных особенностей
индивидуального типа культуры, а именно воинственный национализм)
является как раз таким типом сознания, сознания, в котором "я" и мой
род сливаются с понятием добра. Отталкиваясь от некоего основания,
человек выводит понятие зла в другом "я" и другом роде.
Проблема агрессивного национализма существует во всем мире.
Человечество в основной своей массе не преодолело ограниченности
родового типа мышления.
Взять для примера хотя бы такую форму устного народного творчества,
как анекдоты, - как много в них национализма! Французы
подсмеиваются над англичанами, англичане над французами, русские
над чукчами, украинцы над русскими и т. д. А ведь это самая
безобидная форма национализма.
Высмеивают не просто глупость как таковую, а именно неразвитого
чукчу, не просто скупость, а жадного болгарина. Если вычленить зло в
чистом виде, тогда его легко
160
заметить и в самом себе, но этого человек не хочет, и потому
национализм удобен, он нужен человечеству, как нужен чердак для
того, чтобы в нем складывать всякий хлам. Проблема национализма
-это проблема не личной, а чьей-то еще ответственности за
существующее в мире зло. Как хочется человеку быть всегда ребенком и
воскликнуть: "Я только что пришел в этот мир, а вы тут уже без меня
столько натворили". Понятие "вы" меняется в зависимости от
географии. Это и евреи, которые распяли "нашего" Христа, и русские,
которые везде совались со "своим" коммунизмом, и немцы, которые для
многих до сих пор еще фашисты.
Самая сильная страсть человека - страх. Советская тема для
журналистов на Западе была настоящей "кормушкой", потому что эта
тема работала на страх: "Вот придут люди из Советского Союза и все
ваши хорошие дома и отели разрушат". Это был рычаг для воздействия.
Безнадежность чужого эгоизма угнетает и вызывает страх у людей как
при личностном взаимодействии, так и на уровне взаимодействия
народов. Демократия хороша тогда, когда все демократы, но стоит
одному быть недемократом, как автоматически создается почва для
насилия. Поэтому демократия - это всегда только процесс;
"осуществившаяся демократия", как в Советском Союзе, - это
тоталитаризм. Демократия, как более широкое поле действия для
эгоизмов многих, противостоит тоталитаризму, как полю действия для
эгоизма одного или одной партии. Демократия защищает большинство
от безумия меньшинства. Само реализованное стремление к демократии
и есть собственно демократия.
Мы долгое время жили в тоталитарном "коммунальном" обществе,
находясь под прессом партийной элиты. Как бывает в коммунальной
квартире, соседи из-за долгой совместной жизни привыкают друг к
другу и при расставании чувствуют, что их жизнь как-то обеднела, но
есть и
161
такие, которые совсем не породнились и расстаются с озлоблением.
Если это сравнение перенести на взаимоотношения между народами,
населявшими нашу страну, то можно проследить некоторое
психологическое сходство. Национальность у человека - это такая же
данность, к