ак его физическое тело; и человек не должен ее угнетать.
Нация - это больше чем просто племенная гордость, это самосознание,
умение трезво видеть свое отображение в зеркале истории.

Наша Россия - как сильный сосед, превосходящий других как в
физическом смысле, так и в духовном. В России есть центр тяжести,
притягивающий разные народы. К примеру, Украина не может
изменить свойство России быть центром Евразии, ибо это составляет
миссию именно России. У Украины другая роль. Но она долго может
страдать комплексом младшего брата, которому приходилось
донашивать одежды старшего. Чтобы развиваться, ей нужно найти
свою уникальную роль. Если она не примет своей уникальности, то
будет обречена "гнаться" за Россией, мерить свои успехи успехами и
неуспехами России.

Каждый народ имеет свой "эпитет". Эпитет Украины - богатая, но не
великая. Белоруссия смотрит на Украину и иногда заражается ее
настроениями, но врагом она никогда не станет. Просто в зависимости
от ситуации будет подчеркиваться либо что они БЕЛОрусы, либо что
они белоРУСЫ. Прибалты - это те соседи, с которыми можно и нужно
торговать, но они более похожи на непороднившихся соседей, у которых
можно занять соли, но с обязательной отдачей; а в гости их звать, по
всей видимости, не стоит. Напротив, с Грузией Россия должна дружить.
Брак Грибоедова с Ниной Чавчавадзе - знаменательный союз. Русские
поэты всегда "дружили" с Кавказом, там "выросли" многие наши поэты.

Армяне, грузины - культурные народы, поэтому соприкосновение с
ними может быть не только на уровне рынка, но и на уровне
менталитета. К прибалтам может быть

162

симпатия скорее на уровне культуры быта. На уровне менталитета есть,
впрочем, линия связи с Литвой - Ю. Балтрушайтис олицетворяет собой
эту связь, также Чюрленис, Карсавин. Подобные размышления можно
распространить на всех наших соседей, но главное, что хотелось бы
выразить, это то, что форма, в которую человеку свойственно облекать
свою жизнь, не должна жестко властвовать. Форма, границы должны
быть, но они должны по мере возможности становиться прозрачными
для общения и диалога.

Универсализм - это чувство Единого, целостного, чувство, способное
различать за многообразием общее, чувство, которое не отрицает
различие единичного, но знает закон согласования единичного в Целом.
Это чувство, которое может родиться от знания, но не от
информированности. Оно может существовать на интуитивном уровне,
но сильным становится, когда оно знает. Знание дает силу чувству. Не
достаточно быть проинформированным о буддизме, конфуцианстве,
христианстве, чтобы сделать вывод о единстве.

Стремление к глубине -это оптимальная форма экуменизма, а не поиск
удачных формулировок. На духовной глубине люди разных религий
ближе друг к другу, чем на поверхности члены одной конфессии. И если
проповедовать примирение, то нужно идти не по пути языковых идиом,
потому что другой человек всегда скажет на чужую метафору:

"А почему, собственно?" В ответ на христианский экуменизм,
призывающий к единению в любви, буддист скажет:

"Мы тоже почитаем путь любви, но знание для нас важнее, давайте
примиримся в чистом знании". Даос: "Давайте примиримся в вечно
текущем..." Собственно, метафоры под образами и сравнениями
содержат в себе подтекстом мировоззренческие, стилевые,
общекультурные и другие установки (то есть вполне определенный
культурный комплекс), который явно не фигурирует в образах самой
метафоры. Поэтому человеку другой культуры для восприятия этих
метафор требуются знания и представления, соответствующие

163

этому культурному комплексу. Если таковых знаний нет, то степень
восприятия метафор и образов, а также философских аспектов данной
культуры значительно снижается. Одна культура может задавать
другой вопросы, которая эта, другая, культура вообще перед собой
никогда не ставила. На уровне слов, метафор между людьми происходит
столкновение смыслов, что создает серьезные психологические барьеры,
сопровождаемые для большинства людей значительными
эмоциональными перегрузками вплоть до полного нежелания понимать
другого, порой доходящего до кровопролития.

Преимущество должно отстаиваться не догматически, а степенью
укорененности, степенью глубины, когда ценностные установки,
выраженные в мифах и метафорах, преображены в переживание, в
невыразимый комплекс психического состояния, которое можно
определить как смысл без слов. В Едином действительно можно
объединиться, если человек дошел до главного, но люди в большинстве
своем за главное почитают второстепенное. И тот, кто призывает к
объединению, часто не понимает, что он со своей достаточно
поверхностной религиозностью сам является помехой к этому
объединению. И именно потому должен быть диалог, а не объединение.

Бог - это знак абсолютной целостности.

Целостность - понятие не количественное, а качественное, это не набор,
где винегрет соседствует с пылесосом и наушничеством и т. д.
Целостность - это некое волевое ядро; динамика или жизнь такого
ядра всегда органична и осмысленна, никогда не механична.

Абсолютная целостность заключает в себе все смыслы. Смыслы - это
наиболее тонкая материя. Смыслы порождают содержания, содержания
уплотняются в формы. Абсолютная целостность может быть описана
единосущным и равночестным триединством:
любовь-познание-свобода. И каждая из ипостасей этой тринитарной
целостности - неслиянна и нераздельна.

164

Бог выдыхает смыслы, которые тринитарны по своей природе. Смыслы
образуют поле вокруг ядра, волны этого поля - содержания, которые,
двигаясь к периферии поля, образуют формы. Форма- это своего рода
граница двух миров, когда дух материализуется в привычном для нас
смысле слова - осязаемо, видимо, слышимо и т. д.

Человеку трудно быть в диалоге, потому что участники диалога -
люди не только разной судьбы, но и с разным эволюционным рисунком
и разным эволюционным уровнем, и все это вместе обусловливает
импульс, с которым они идут по жизни. Импульс - вещь более
сложная, чем состояние сознания, это своего рода сжатый контекст
жизни, сжатый контекст логики эволюционного рисунка. Контекст
одного человека отличается от контекста другого человека. То, что
логично для него в контексте его жизни, то совсем не логично для
другого, а порой и нонсенс. А как найти точки соприкосновения с
другим человеком, не нарушая при этом логики своего контекста и
логики чужого, - это задача человека.

Диалог возможен только с теми, кто в пути от периферии к центру, где
сходятся все линии, - с остановившимся человеком диалог невозможен.
Люди, меряющие мир только своим опытом, не могут чувствовать
других, это та замкнутость, из которой им не хочется вылезать.
Погружать другого человека в свою замкнутость - это неуважение
чувств другого. Развитие определяется с точки зрения взаимодействия
с другими людьми. Взаимодействие двух людей на примитивном
физическом уровне - это прирост населения, а взаимодействие двух
личностей на более высоком уровне - это "прирост" духовный.
Интересно экзистенциальное прозрение другого человека. Чужой опыт,
если он превосходит мой, расширяет мою жизнь, а превосходить может
любой опыт, если он связан с экзистенциальным прозрением; но более
всего интересен опыт, который превосходит ввысь, а не вширь.

165

Другой человек - это повод для исследования собственного масштаба.
Любой человек бессознательно ставит такую цель - исследование
собственных возможностей. У Бога бесконечно пластичное сознание, у
человека состояние сознания привязано к пространству и времени. Для
Бога не существует границ пространства и времени. Бог может быть во
всех точках бытия сразу. А человеческое сознание - тяжелое сознание,
ползающее, как сороконожка. Подвижное сознание решает каждый раз
заново, а косное сознание пользуется наработками, которые созданы в
детстве, юности, принимает решения, которые когда-то срабатывали.
Если человек неподвижен в своем сознании, то он "схоластичен" в любой
сфере. Еще до того, как Фома Аквинский или Карл Маркс начинают
философствовать, они уже знают ответ, знают "истину", поэтому
дальнейшие рассуждения носят форму предвзятой аргументации. Вот
почему в философии важнее вопросы, чем ответы, так как вопрос
расширяет границы познания. А чтобы эти вопросы возникали,
человеку необходимо научиться "спрашивать себя о себе самом", как
говорил Сократ. Человеку нужно знать мотив и "инструмент" своего
познания, то есть предварительные установки, аксиомы, принципы и
задачи. Иными словами - осмысление своей воли. Как сейчас говорят
психологи, "кто не разговаривает сам с собой, тот шизофреник".

Когда я была маленькой, меня учили ходить на помочах; так вот,
условно говоря, философ должен увидеть свои "помочи", с помощью
которых он научился передвигаться в сфере познания, с помощью
которых сформировалось его мировоззрение. И если он не отбросил свои
"помочи", если они "проступают" в его воззрениях, то он никогда не
испытает радости и восторга перед новой свободой. Истина вечна в
своем развитии, а этап, возведенный в канон, - это предательство
истины. Готовность увидеть новое должна быть и у старца. Открытость
- это когда человек не воспринимает другого как резервуар для своих
мыслей. Взаимодействие - это когда тебе дали то, что тебе важно, а
другому

166

человеку - то, что ему нужно. Необходимо выходить на такой уровень
взаимодействия, когда я даю потребное для твоего развития, а ты
даешь потребное для моего развития.

Прежде всего, если хочешь общаться с человеком, надо показать ему
свое расположение - это как рукопожатие. При общении нужно
стремиться к максимальному уважению и не удовлетворять патологию
своей воли. Есть логия, есть и патология, то есть смысл и нарушение
смысла, причем важно помнить, что патология быстрее
материализуется и более воплощается. Из-за патологии общения диалог
у людей даже не "хромает", он просто не "ночует". Поэтому человечество
в мифах выразило гораздо больше, чем смогло осознать, так как
осознание напрямую связано с самопознанием и со способностью
вступать в диалог. Эта способность - результат длительной эволюции.
Вне ее, вне духовного становления мир не имел бы смысла. "Плодитесь,
размножайтесь", пока не дорастете до чего-то большего, иными
словами, "не грызите" друг друга, а любите, хотя бы таким не самым
сложным видом любви. Но если человек способен только воспроизводить
потомство, то стоило ли ради этого затевать мир? За рождением -
смерть, за рождением - смерть... Бог не мазохист, чтобы все время
чувствовать горечь потери. Ветхий Завет нужно воспринимать как
длящийся процесс адаптации человеческого сознания к Божественному,
это первый шаг от биологии к психологии. Достижение Ветхого Завета
- Бог не объект, а всеобъемлющий Дух, Идея.

Если принять эволюцию как первый закон основания бытия, то вторым
законом следует считать - диалог. Основным мотивом эволюции
является коммуникативная сущность человека. Он создан как существо
коммуникативное, как "телефон" своего рода. Но коммуникативные
возможности человека сильно затруднены, ибо материя груба, свобода
ограниченна. Но это не отменяет того, что человек призван из небытия
к коммуникации с природой, с другими людьми и с Богом.

167

Нарастание диалогичности ведет к тринитарной динамике, и
результатом эволюционного развития человека является тринитарное
сознание. Тринитарная динамика - это третий закон основания бытия.
Тринитарное сознание включает в себя взаимодействие частного и
общего, фрагмента и целого, постепенно осуществляя переход от
психологии к спиритологии. Когда закончится развитие, будет только
динамика.

На интеллектуальном уровне могут быть разработаны представления о
человеке, об истории на основе тринитарного сознания, но само
тринитарное сознание интеллектуально разработать нельзя, потому что
это духовная Целостность. Очень важно не терять ее при исследованиях.
Целостность не запрещает воспринимать частности, но требует
постоянное созерцание себя (целостности) сквозь частности. Созерцание
Троицы дает очень простое и емкое представление об этой Целостности.
Ипостасное мышление проходит через века в виде образов, созданных в
великих произведениях искусства и в философских текстах, если они
представляют собой внутренне диалогичную структуру. Например, для
Сократа познание - это "диалог души с самой собой". В живописи для
меня наиболее полным отображением диало- гического единства
является "Троица" Рублева, в ней пока- зана та реальность, в которой
человек пока не может суще- ствовать, но к которой он должен
стремиться. Проявление внутренней духовной динамики я ощущаю и в
произведени- ях западноевропейской живописи.

В картинах Эль Греко есть некая деформация, но это не деформация
авангардистов, которые словно "корежат" на- туру, подобно тому как
грубые крестьянские руки замеши- вают хлеб в примитивной квашне, у
Эль Греко - другое, он очень музыкален, в его работах присутствует не
только пластика движения, но и сам процесс движения; кажется, что
его герои слышат музыку флейты. "Благовещение" Эль Греко - как
танец, настолько в нем много музыки и дви-

168

жения. Мне кажется, что у Эль Греко была благородная душа,
беседующая с Богом.

При созерцании работы Фра Беато Анжелико "Иоанн Креститель" у меня
возникло чувство подвижного покоя. В этой небольшой по размеру
работе нет обычной церковной сусальности. Если бы художник увидел
только трагедию человека, которого он изобразил, то это было бы
"точеч- ное" видение, но он видит объемность, космическую зна- чимость
случившегося, через это он вступает в диалог с Богом.

Дюрер - художник-интеллектуал, через свои портреты он сам смотрит
в мир, взгляд его внимателен и объемен. Когда я была в Дрезденской
галерее, у меня возникло некое волнение, еще до того как я вошла в зал с
его работами. Я не знала, что именно в этом зале Дюрер. Я оглянулась
на одну из его работ и испытала мистическое чувство встречи взглядов.
Книжные репродукции не передают диалогичность его произведений.

Микеланджело для меня в некотором роде "культурист" в живописи, где
мускулы заслоняют содержание, но он гениален в скульптуре, там это
уместно и не только не ме- шает диалогу, а, наоборот, делает его более
объемным. В его живописи я ощущаю больше предвосхищения
тринитарной динамики через интересные позы, неожиданные повороты,
когда человек словно разворачивается к диалогу.

Рембрандт пишет темноту, из которой высвечиваются образы. В этой
темноте много красок, она подобна творческому духу, присутствующему
в утробе, в которой Бог творит жизнь, и эта жизнь "подвластна"
Рембрандту. Но есть что-то "натужное" в его творчестве, чувствуется
натянутость какой-то "жилы". Это похоже на усталость, которая
бывает у роженицы, когда она вытолкнула плод и переживает
освобождение, но еще не испытывает радости от рождения.

В мадоннах Леонардо - "созданный" покой, он рисует женщин, какой бы
он хотел видеть свою мать, это ее идеальный образ. Мона Лиза очень
андрогинна, через нее он

169

пытается нарисовать тот покой, которого хотел бы достичь,
воссоединившись с той женственностью, которая его покинула. Само в
себе это стремление духовное, но языческое по воплощению, по природе.
У самого Леонардо не чувствуется личной религиозной почвы, он
по-язычески ищет духовности, религиозную традицию он использует
как суперобложку, он не понимает материнства Мадонны, вернее, он его
понимает по-язычески. Мне кажется, что Леонардо мог бы быть
хорошим другом, внимательным собеседником, но в нем есть некое
бремя, которое не разрешено, не просветлено.

Если, условно говоря, Леонардо да Винчи "не дописывает"
религиозность, то Рафаэль ее "переписывает", то есть присутствует
некая перенасыщенность, что тоже делает его произведения не слишком
духовными, он "пересахаривает" женские образы. Но "Сикстинская
мадонна" очень хороша, при взгляде на нее с середины зала возникает
совершенно удивительное присутствие невесомости, она будто парит к
вам навстречу, заставляя отбросить и забыть все логические доводы.

Сальвадор Дали - трагичен в своем одиночестве, он напоминает
замурованного в башне мальчика, который рисует на бумаге, а затем
делает из этого самолетики и пускает по миру. У него великий
художественный дар и как рисовальщика, и как колориста, некоторые
искусствоведы сравнивают его "Тайную вечерю" с "Троицей" Рублева по
колориту. Колористическая цельность - это единственное, что
объединяет этих художников. В отличие от Рублева у Дали нет
целостного восприятия. Он рисует свое разорванное восприятие, то, что
он видит сквозь решетку башни, у него скорее защита от подлинного
общения. Временами он рисует душераздирающие вещи: становится
жалко не столько мир, сколько его самого.

Модильяни очень созвучен русскому духу, я бы сказала, что он
культурный Венечка Ерофеев. У него "пьяное" видение мира, из-за чего
он не может видеть реальность, его

170

душа страдает, и она не справляется с этим страданием и потому
находится в состоянии опьянения. Он рисует "голубые глаза Родины", в
которые каждый может плюнуть, изображается некая пьяная масса
тела, в которой высвечиваются два озера - глаза. Модильяни я люблю
за страдания.

"Лестница Иакова" из библейского цикла Шагала - "ветхое" сооружение,
на которое страшно вставать, по ней можно подниматься только с
риском для жизни, это не мраморная лестница. Она отображает
характер самого Иакова, который все время рискует. Очень
выразительно и сложно по форме красивое "месиво" Песни Песней. Вся
красота персика ради косточки, вся пышность формы ради скрытого,
нечитаемого смысла.

Можно много говорить о художниках, но я перечислила тех, кто в
большей степени для меня передает образы диалогических устремлений.

Ипостасное миросозерцание - это плод мистического опыта.
Неоднократный мистический опыт дает право предположить наличие
мистической школы. Некое взаимодействие между опытом и Сергия
Радонежского, и Андрея Рублева, и Серафима Саровского
свидетельствует о духовной связи и потому о наличии мистической
школы на Руси. Каждый раз мистический опыт дает некое откровение,
которое позволяет расширить историческое пространство. Когда
мистический опыт входит в исторический пласт, то он на него
воздействует, и именно потому можно говорить о наличии определенной
школы. Русскую мистическую школу сформировал Сергий Радонежский
созерцанием Троицы, именно он внес основной вклад. Ипостасное
миросозерцание - заслуга Сергия и его учеников. Мистический опыт
можно охарактеризовать по тому действию, которое бывает вокруг.
Тринитарное миросозерцание - сокровищница русской души. Сергием
было создано поле или почва, которая дает основание для
динамического единства, в нем заложено нечто, о чем можно сказать,
что, во-первых, это простор и, во-вторых, это простор для

171

диалогического единения, которое в основе своей должно быть
многоэлементно. Это не результат симбиоза, возникшего в силу
необходимости, а устремление объять необъятное; и мы чувствуем его в
созерцании Троицы.

От Сергия до Нила Сорского шло развитие мистической школы, затем
появились иосифляне (последователи Иосифа Волоцкого), которые
отбросили русскую духовность на уровень досергианского времени.
Победа Иосифа Волоцкого - камень, которым был завален гроб Иисуса.
Было объявлено торжество богатой церкви, отказывающейся от
созерцания и идущей на союз с властью, то есть на приспособление
христианских заповедей к политической целесообразности.

Тысячедневное стояние на камне Серафима Саровского было
возвращением не только личной благодати, но и возвращением
исторической благодати русской духовности. Он ввел молитвенное
правило, которое было по силам человеку любого сословия. И как
следствие этого - школа старчества. Можно сказать, что благодаря
Серафиму была снова пробита брешь в небо.

С XIV по XVI век Россия жила Троицей; потом ее отодвинула идея
Третьего Рима; но сейчас орлы без корон - для меня это символизирует
идею объединения Востока и Запада на основе общего взаимопознания.
Нужно создать центр интеллектуального напряжения, который мог бы
дать новую традицию, новый импульс для создания богословия после
Утопии, для создания философии старта и пути, которую я условно
называю метареализмом.                             *    *    * Для меня познание
- это увлекательное путешествие. Языком своего познания я считаю
дискурсивную логику, что означает движение в виде развития
причинно-следственной связи, а также метафору, которая является
своего рода туннелем через гору, но метафору нельзя реализовы- вать,
необходимо войти в контекст метафоры. Способ

172

своего познания я определяю как стремление к объемному видению,
которое включает в себя антиномичное мышление в устремлении к
гармоничному взаимодействию любви, познания и свободы.

Осмысление для западного человека я определила бы как составление
плана. Западный мир чаще прибегает к линейному познанию, когда
избирается определенная плоскость. Для восточного типа познания
характерно наполнение смыслом каждого действия. Это очень
чувственная позиция, но полнота чувств тоже вещь высокая и выводит
в ту область, где нет смерти. Но вхождение в эту область не должно
быть ни одноразовой практикой, ни одноразовым достижением; это не
так, как спортсмен выигрывает Уимблдонский турнир и уезжает до
следующего года. Это качественное переключение, из которого
невозможно вернуться назад. Вопрос в том, как научиться в этом жить
абсолютно без помощи стен "ашрама", то есть поклоняться Богу не "на
горе и не в храме, а в духе и истине". Весь мир в ашрам не превратишь.
Ашрам у Ошо (известного также под именем Багван Шри Раджниш)
напоминает пятизвездочный отель. Конечно, это тоже путь, но все же
это частичное достижение, потому что ашрам является своеобразной
защитой в виде идеально построенной жизни - тишина, никто не
ругается за окном, приятная музыка играет, можно полюбоваться на
водопад. Любая форма защиты - это замкнутость, и научиться
защищаться, не приобретая при этом замкнутого сознания, очень
трудно. Потому Христос и не создавал "ашрамов". Ему негде было
"голову приклонить".

Спасение не в создании нового типа замкнутости, а в том, чтобы
разомкнуть всякую замкнутость беспредельно;

там нет страха, где нет перегородок. Страх возникает из-за перегородок,
потому что за ними - враг. Потому абсурдно, когда сама спасительная
идея используется как ограда.

Мы живем во времена взаимопереплетенности культур и народов. То,
что раньше разделяло людей, -

173

расстояния - теперь легко преодолимо. Не существует более
изолированности культур, в том смысле, что каждый из нас может
познакомиться с любой культурой мира через книги. Разрушена также
стена, охраняющая сакральное знание. То, что раньше читали лишь
посвященные, стало доступно многим.

В этой ситуации легко впасть в соблазн какой-нибудь утопической идеи
или теории какого-нибудь искусственного объединения культур, но
столь же опасно сужение позиции ради достижения неустойчивого
равновесия.

В мире познания существует множество направлений, множество путей.
Необходимость познания заключена уже в самом факте человеческого
существования, пребывания человека в этом мире. Но почему же тогда
при исходной равной потребности к познанию, так различны пути
человеческого познания, так разнятся его результаты? Ответить на
этот вопрос можно, только если перестать исключать из процесса
познания саму ситуацию человека как существа познающего, то есть то
пространство, которое мне бы хотелось обозначить как "Я-бытие".

"Я-бытие" - это пространство не физическое, а пространство
душевно-духовное, пространство жизни конкретного "Я". Можно
сказать, это область самоутверждения "Я", той его самости, которая
дарована человеку в начале жизни, и воплощение ее в соответствии с
той долей разумения, которую это конкретное "Я" вместило.

Личностный центр человека, его воля - это "вещь в себе". Как ей
обнаружить себя, как доказать свое присутствие в этом мире? Ради
этого воля вступает на путь самоутверждения самой себя. Это очень
непростое дело. Всю эволюцию на земле можно рассматривать как
метафору самоутверждения и самообнаружения творческой воли Бога.
Через судьбу "конкретного" познает себя "Целое". Самоутверждение
"конкретного" не праздное занятие, это его призвание. У всех творений
на земле разные возможности самоутверждения, разные призвания.

174

"Я-бытие" человека - это область самоутверждения человека, область,
отвоеванная конкретно им у небытия посредством обнаружения и
развития таинственной воли быть, дарованной ему Создателем.

Самоутверждение человека - в данном контексте понятие не этическое,
а онтологическое. Самоутверждение человека - это соучастие человека
в универсальном, или Божественном, акте самоутверждения, который
является первопричиной всякого частного самоутверждения.

"Я-бытие" - это фрагмент целостного Бытия. "Я-бытие" может быть
просто некой частью, а значит, частным явлением, проявлением, как
прообразом, который в очень сильной степени отличается от реальности
задуманного творческой волей Бога. Как если бы Сущее выплеснулось
словно волна, разбитая на сотни тысяч брызг, во множество
существований, имеющих лицо конкретного существа. И если это
существо замкнется на форме своего существования, пренебрегая своей
родственностью с Целым, из лона которого оно было призвано к своему
отдельному существованию, то оно останется сугубо частным явлением,
потерянной частью Целого.

"Я-бытие" может стать явлением уникальным. Уникальное я-бытие -
это такое совершенное состояние самости, которое может стать
ответным откровением Богу, это я-бытие в диалоге со Сверх-бытием.
Если сравнивать частное я-бытие и универсальное я-бытие, то первое
соотносится со вторым, как личинка и вылетевшая из нее бабочка.
Частное я-бытие - это бытие, озабоченное самоутверждением,
сосредоточенное на самоутверждении "вопреки", вопреки всему тому, что
неизменно пытается ему в этом помешать. Поэтому частное я-бытие не
освобождено от найденных в процессе самоутверждения способов
достижения этого самоутверждения. Частное я-бытие не разделяет и не
различает собственно самоутверждение и способы его достижения,
частное я-бытие устанавливает ложную иерархию, когда

175

форма довлеет над содержанием, форма определяет содержание, когда
качество зависит от количества.

Уникальное я-бытие проходит, не ломая, сквозь ту первичную форму
самоутверждения, как сквозь прозрачную завесу, устанавливая иную
иерархию, когда содержание определяет любую форму, качество
порождает количество. Свобода такого я-бытия универсальна, как
свобода духа, "который дышит, где хочет". Уникальное я-бытие -это
полнота самопознания конкретного "я", предельная самореализация.
Частное я-бытие обречено лишь на самопознание своей ситуации в
отрыве от Целого. Уникальное я-бытие познает себя в соединении с
Целым, через диалог с Ним.

Почти четыре столетия тому назад была предпринята первая серьезная
попытка создать в познании принцип субъективной достоверности, то
есть включение в процесс познания представления я-ситуации
познающего, ситуации человека. Это придало новую динамику познанию
(идеализму), открыло новые возможности, как если бы после
наскальных рисунков мы увидели настенные храмовые росписи. Декарт
нашел свой метод "cogito". Но Декарт так рационализировал человека,
что ситуация его существования превратилась почти в математическую
формулу, состоящую из мыслящей субстанции cogito,- неделимого духа
- и делимой субстанции тела. Чувст- венный мир был словно разрезан
надвое, часть его стала, в интерпретации Декарта, модусами неделимого
духа, а часть была приписана к так называемой шишковидной железе,
или некоему вместилищу передаваемых человеческими органами чувств.

Декарт создал определенный контекст для самопознания. Философия во
многом до сих пор живет по инерции декартовского принципа
субъективной достоверности, в русле его контекста самопознания. А как
иначе можно интерпретировать примат интеллигибельности, примат
разумного, сверхчувственного в теории познания Габриэля Марселя,
нашего современника, философа-экзистенциалиста,

176

яркого приверженца идеалистического воззрения на мир? В своей работе
"Экзистенция и объективность", где он выступает скорее как апологет
принципа экзистенции в познании, он тем не менее пишет, что "..
.экзистенция как таковая нехарактеризуема... это значит лишь, что
разум не может, не впадая в противоречие, занять в отношении нее
позицию, которая требуется для того, чтобы охарактеризовать нечто"
("Экзистенция и объективность", Москва, Изд-во гуманитарной
литературы, 1995, с. 61).

Для меня не понятно, как можно познать то, что не имеет вкуса? Мы
познаем самим своим существованием. Качество человеческого
существования, его вкус и есть наше познание. Человек "пробует"
реальность на вкус почти так же, как он пробует различную пищу.
Можно сказать иначе - человек погружается в реальность, и степенью
этого погружения измеряется его познание. Если мы согласимся с
"нехарактеризуемостью" нашего погружения, нашей экзистенции, мы
обречем себя на познание с зажмуренными глазами. После всех
открытий, сделанных человечеством в области философии, психологии и
психологической практики, это делать по меньшей мере странно.

Экзистенция человека и есть его ситуация, ситуация его
существования, а это не только описуемая реальность, но и
поддающаяся анализу реальность. Я предлагаю ее рассматривать как
Я-бытие. Почему именно Я-бытие? Мне кажется, что область "Я" очень
трудно сделать понятием сугубо идеалистическим, неподвижным. "Я"
всегда конкретно, всегда в динамике, всегда адресно, даже анонимное
"Я" возможно расшифровать. Я-бытие - это вся сумма личностных
устремлений самоутверждения конкретного "Я", это я-познание,
я-свобода, я-любовь, это его ситуация. И если это частное Я-бытие еще
не развито до уровня уникального Я-бытия, то. это всегда фрагмент
познания, фрагмент свободы, фрагмент любви. И достоверность такого
познания - это достоверность фрагмента,

177

подлинность такой свободы - подлинность фрагмента свободы,
глубина такой любви - глубина относительная, до определенной
отметки, где проходит граница данного конкретного Я-бытия.

Я-бытие - это состояние самости человека, переплетение
трансцендентно-имманентного, имманентного объема бытия и
трансцендентного объема небытия, того потенциала, еще не ставшего
бытием, которое призвано по замыслу к становлению.

Имманентный объем бытия - это довольно значительный объем
условий жизни данной конкретной сущности, это своего рода
определенное содержание в определенной форме. Условно говоря,
человеку, любому рожденному человеку, отводится некое пространство в
общем, проявленном объеме бытия - это пространство географии и
исторического времени его рождения, пространство
национально-этнического, социального и культурно-языкового поля, на
котором ему выделяется свой надел для реализации индивидуальных
возможностей.

Трансцендентный объем неставшего - это некое пространство для
эволюционного творчества человека, это его потенциальная свобода -
разделить судьбу Творца, это его возможность дорасти, а затем
вступить в богочеловеческий диалог, это и право, и обязанность
одновременно. Как только человек начинает претендовать на право
участия в богочеловеческом диалоге, он тем самым возлагает на себя и
труднейшую обязанность Вседержителя - ответственность за всякое
проявление жизни и за всякое ее искажение. Конечно, ответственность
человека по сравнению с ответственностью Творца имеет совсем иной
объем, иное количество, она по-своему выражается, родство здесь
определяется лишь по духу. Ответственность человека - это
ответственность за неискажение импульса жизни в себе и по мере сил
вокруг себя, причем второе всегда зависит от первого.

Как только человек пытается избавиться от тяжелейшего из бремен,
пытается освободиться от этой ответственности,

178

он постепенно выпадает из фарватера общего потока эволюционного
творчества, его, словно щепку, прибивает все ближе и ближе к твердому
берегу, а затем он застревает где-то между камней, иногда - навсегда.

В объеме имманентного каждого конкретного человека всегда есть некое
тайное хранилище трансцендентного. А это означает, что любая
данность существования человека не приговор, а трамплин.

Трансцендентный объем неставшего - это духовная свобода человека,
высшая свобода - возможность уподобиться Творцу, творить свой мир
из ничего, из небытия. Небытие - это еще не ставшее бытие, но
призванное к становлению, это некий материал, из которого можно
творить бытие, это Божественное Ничто, которое оплодотворяется
творческой волей и вызывается к жизни. Далеко не каждый человек в
рамках своего имманентного объема бытия способен взрастить эту
высшую творческую волю, которая могла бы оплодотворить дремлющий
в нем трансцендентный объем небытия или хотя бы некоторую толику
его, и тем самым вызвать небытие к бытию.

Высшая творческая воля проявляется в человеке лишь тогда, когда он
достигает состояния, которое мы назовем я-идентичность, то есть когда
он достигает тождественности творческого покоя Создателя.

Основной знак проявления человеческой жизни - это беспокойство.
Человек встречает жизнь как опасность. Жизнь для него - это вызов.
Он вдруг оказывается на просторе без охраняющих его рубежей.
Представим себе такую ситуацию: живет себе человек в большом городе,
он привык к регламентированной не им самим жизни, архи- тектор
спланировал улицы, строители возвели дома, провели коммуникации,
администрация города установила порядок, а наш герой живет себе в
маленькой квартирке большого города, ходит каждый день на службу,
подчиняется большинству правил поведения жителя большого города,
получает зарплату и на свои деньги покупает себе маленькую

179

свободу тратить их по своему усмотрению. Каждый вечер наш герой
засыпает в своей постели, чтобы утром встать с нее и продолжить
привычную жизнь. Но в одно утро он вдруг обнаруживает себя не в
своей постели, а... в голой степи! Справа и слева, спереди и сзади -
неизведанные просторы до горизонта. Что же ему делать? Если идти, то
в какую сторону, если оставаться на месте, то что тогда делать? Нет
привычных рубежей. Теперь его жизнь целиком и полностью зависит от
него самого! Но как ею распорядиться? Как структурировать это
бесконечное пространство и время? Рано или поздно человек начнет
возводить себе укрытие, воспроизводить привычные рубежи и искать
их. Открытое пространство, даже если в нем и нет очевидной опасности,
вызывает беспокойство. Рубежи нужны для того, чтобы расчленить
бесконечность, фрагмент легче исследовать и обжить, в нем меньше
беспокойства. Человек многое в жизни использует как охранные
рубежи, как укрытие от вездесущего беспокойства - это и любимый
или любимая, это и семья, род, клан, сообщество, партия, церковь,
государство. Многое достается ему по наследству, то есть некие рубежи,
которые он не выбирает. Очень часто они бывают настолько
обветшалыми, что уже не исполняют прежней роли, не укрывают от
беспокойства, и человек начинает бороться за свободу от этих
ненужных ему обветшавших покровов. Это не означает, что он созрел до
высшей творческой воли. Он еще только на пути к ней. Дойдет ли он до
этой цели, неизвестно. Он может остановиться на полпути, либо
выбившись из сил, либо удовлетворившись достигнутым. Борьба за
свободу политическую, социальную и даже религиозную лишь
указывает направление, где лежит цель человека, но отнюдь не
приводит к этой цели. Получается, что человек сначала борется с
беспокойством, создавая рубежи и укрытия, потом он борется за
свободу от устаревших рубежей и укрытий, создавая новые рубежи и
укрытия. Его потомки или он сам через

180

некоторое время вновь почувствуют, что укрытие пришло в негодность.
И так до бесконечности. Борьба иным людям дает забвение от
беспокойства. Другие находят забвение пусть в несовершенном, но
все-таки реальном укрытии. Главное для них - ни в коем случае не
расширить это привычное пространство, не впустить ничего нового, а
если и придется все-таки впустить, то это новое необходимо пометить,
словно сделать ему прививку старого и привычного.

Бытие, явленное в нашем мире, неразделимо с небытием. Небытие
присутствует в бытии как возможность дальнейшей актуализации
творческой воли, и в этом процессе невозможно поставить точку. Через
трансцендирование небытия в бытии происходит самоутверждение
творческой воли, это вечно длящийся творческий акт, эволюция
творения. Сущее через творчество изливается в конкретные существа и
существования. И это только начало творческого процесса. Акт
творения - это только старт, творчество продолжается через эволюцию
творения. Можно сказать, что Сущее выплескивает часть творческой
воли в существа и существования. Самостоятельное развитие некоторой
части творческой воли Творца и есть рождение отдельного творения.
Его же жизнь - это актуализация дарованной ему части творческой
воли.

Все творения участвуют в эволюции, но их участие различно и по форме,
и по содержанию. По сути, эволюция - это перерастание имманентных
возможностей конкретного творения. Творческая воля актуализируется
в конкретном творении, и вот миру явлена определенная форма
имманентного бытия, то есть бытия в определенных границах, в недрах
которого дремлет еще и определенная часть небытия или определенный
творческий потенциал данного конкретного имманентного бытия.
Получается, что любое творение - это имманентно-трансцендентное
бытие. Настолько, насколько трансцендирование присутствует в жизни
творения, оно эволюционирует.

181

У каждого творения есть свой эволюционный ритм, можно сказать
иначе - у разных творений разные возможности эволюционировать.
Творения различаются между собой тем, что вмещают совершенно
различный потенциал творческой воли Творца и по количеству, и по
качеству. Творения равны перед Творцом в своей сотворенности, в том,
что факт их отдельности начинается с отделения части творческой воли
Творца, но поскольку все отдельные части этой творческой воли
уникальны, но не единственны, творения не равны между собой, они
могут по-разному и в различной степени трансцендировать скрытое в
их бытии зерно небытия.

Самые большие возможности у человека. Он может замедлить,
остановить, интенсифицировать процесс эволюции в самом себе, процесс
трансцендирования небытия в своем бытии. Потому-то в истории
мифологии и существует образ человека как венца творения. Человеку
доверен или дарован самый большой и самый сложный потенциал
творческой воли Творца. Если обратиться к образу биологической
эволюции жизни на земле, то можно сказать, что развитие шло в
сторону усложнения имманентности бытия, усложнения формы бытия.
Считается, что мотивом развития является приспособление к
изменяющимся условиям жизни, но разве само изменение этих условий,
причем постоянное, не являлось тем усложнением, на которое бытие
отдельных сущностей не могло не реагировать? Эти изменения
вынуждали раскрывать отсутствующие, на первый взгляд,
потенциальные возможности этих отдельных сущностей, они
трансцендировали небытие в рамках своего собственного бытия,
трансцендирование было условием сохранения имманентного бытия.
Можно сказать, эволюция - это постоянная трансценденция ради
имманентности. Сущее, отделяя часть своей творческой воли,
инициировало некое существование. Существование - это некая
саморегулирующаяся система, своего рода ветвь эволюционного древа, в
рамках которой существует множество существ родственных, но не

182

одинаковых. Саморегуляция существования заключается в способности
ее существ к воспроизводству себе подобных имманентных сущностей.
Первоначально, в доисторические времена, в древних имманентных
сущностях был перевес бытия над небытием. И если так, то
продолжительность их жизни зависит от неизменности внешних
условий мира других имманентных сущностей.

Неизменность была бы возможна только в том случае, если во всех
сущностях было бы заключено только бытие без скрытого внутри зерна
небытия, а это было бы невоз- можно, так как творчество творений есть
акт трансцендирования небытия в бытие.

Жизнь - это и есть длящийся акт трансцендирования небытия в
бытие. Живой организм - это значит этап или фрагмент такого
длящегося процесса. Условием любого проявления жизни является
неизменный механизм трансцендирования небытия в бытие. Если бы
Бог создал мир, в котором были бы сущности, заключающие в себе лишь
бытие, то это был бы не живой мир, а нечто наподобие театра
марионеток, и даже если внутри каждой марионетки был бы
компьютер, прогнозирующий имитацию движения, то это была бы
скучная жизнь, жизнь без новизны.

Новизна, захватывающая непредсказуемость жизни, определяется
именно наличием зерна небытия, которое нужно трансцендировать в
бытие. Мне кажется - хотя это и мнение абсолютного профана в
компьютерном деле, - если усложнять компьютеры, то рано или поздно
они научатся вмещать небытие, хотя бы копируя часть небытия своего
автора, и их "поведение" выйдет из-под контроля человека. Это, конечно,
лишь образ для пущей убедительности того, о чем я пытаюсь
рассуждать.

Мы будем исходить из представления о том, что бытие есть по сути
благо, основываясь на классическом христианском учении о творении -
"бытие в своем качестве бытия есть благо" ("esse qua bonum est").

183

Бог творит мир из ничего. Бытие выходит из лона небытия. Если это
так, то небытие не противостоит бытию. Но как же тогда одно
соотносится с другим? Для того чтобы проникнуться этим