ный капитал на рискованные предприятия, а последствием этого бывает чрезмерное требование кредита от других граждан. Тогда одновременно обнаруживается и усиленное требование кредита, и ослабление преград для него, и, следовательно, возникает несоразмерное количество бумажных денежных знаков. Наглядный пример подобных национальных свойств и их последствий представляют нам Северо-Американские Соединенные Штаты. К этим сравнительно постоянным нравственным причинам, от которых зависит обычное в среде общества соотношение между действительными и условными деньгами, должно присовокупить еще некоторые преходящие нравственные и физические причины, которые производят временные изменения в помянутом соотношении. Осторожность народа подвержена большим или меньшим колебаниям. В пору мании железных дорог и при некоторых других лихорадочных увлечениях мы видим, как безрассудные ожидания овладевают целой нацией и побуждают членов ее открывать кредит и пользоваться им почти вовсе без расчета. Но главнейшие причины временных колебаний суть те, которые непосредственно поражают производительно затраченный капитал. Войны, неурожай хлеба, а равно потери всякого рода, порождаемые бедствиями других наций, обедняя общину, неизбежно ведут к увеличению количества платежных облигаций сравнительно с количеством действительных платежей. Что остается делать гражданину, который вследствие этих причин становится неспособным выполнить свои обязательства? Что остается предпринять торговцу, у которого круг покупателей сильно уменьшился вследствие высоких цен на хлеб, или фабриканту, у которого товар лежит в складах непроданным, или негоцианту, иностранные корреспонденты которого оказываются несостоятельными? Так как приход с дела оказывается недостаточным для покрытия обязательств, сроки которых уже наступили, то каждому из них приходится или изыскивать другие способы расчета, или прекратить платежи. Но, прежде чем прекратить платежи, всякий, конечно, постарается принести временные жертвы - предложить возможно выгодные условия лицу, которое согласится доставить необходимые средства расплаты. Если можно представить обеспечение банкиру и сделать заем, хоть и за высокий процент, - хорошо. Если нет, придется, может быть, заложить собственность на долгий срок лицу, пользующемуся кредитом- оно выдаст векселя или прикажет своему банкиру выплатить условленную сумму. Во всяком случае, появляются на рынке новые платежные обещания; если же затруднения улаживаются путем аккомодационных векселей, результат оказывается тот же. И количество появляющихся в обращении платежных обещаний возрастает пропорционально числу граждан, принужденных прибегнуть к тому или другому из указанных способов. Если мы приведем это положение к его общим началам, оно получит характер полной очевидности. Именно: все банковые билеты, чеки, векселя и пр. суть не что иное, как формы денежных требований, какие бы ни были технические различия между этими формами обязательств; различия, на которых приверженцы "денежного" или "кредитного принципа" основывают свои учения {Приверженцы так называемого "денежного" или "кредитного принципа" (currency principle) стараются доказать, что "когда дозволено выпускать банковые билеты, число билетов, находящихся в обращении, должна быть всегда совершенно равно количеству монеты, которая находилась бы в обращении, если бы билеты не существовали". (см. "Основания политической экономии" Г. Г. Маклеода, пер. М. П. Веселовского, стр. 569).} подходят под общее определение. При обыкновенном порядке вещей масса богатства, находящегося в руках или в распоряжении деловых людей, оказывается достаточной для выполнения этих обязательств, когда они представляются к платежу: обязательства эти удовлетворяются или соответствующей ценностью в монете, или выдачей взамен одних денежных требований других таких же требований, обращенных к учреждению несомненно состоятельному. Но может случиться, что масса богатства, находящегося в руках общества, значительно уменьшилась. Предположим, что заметная доля необходимых предметов или монеты, составляющей наиболее ходячую равноценность этих предметов, отправлена вон из страны с целью содержать армию или оказать помощь другому государству, или же, предположим, что урожаи хлеба и картофеля весьма скудны. Предположим, одним словом, что в данное время нация обеднела. Что от этого происходит? Очевидно, что часть денежных требований не может быть удовлетворена. А что может произойти от подобного неудовлетворения требований? Может случиться, что люди, не имеющие средств удовлетворить эти требования, или объявят себя несостоятельными, или покроют свои обязательства выдачей, прямо или косвенно, взамен их, других обязательств на свои товарные запасы, дома или земли. Это означает, что подобные обязательства, при недостатке подвижного (или оборотного) капитала для их удовлетворения, покрываются обязательствами, выданными на капитал неподвижный (или основной). Денежные требования, которые при ликвидации должны были бы исчезнуть из обращения, тут снова появляются в иной форме, и, таким образом, количество бумажных денежных знаков увеличивается. Если война, голод или другая причина обеднения продолжают действовать, тот же самый процесс повторяется снова. Люди, у которых нет неподвижного капитала для дальнейшего закладывания, делаются несостоятельными; те же, у которых неподвижный капитал еще оказывается, продолжают операцию залога и этим путем увеличивают количество платежных обещаний, находящихся в обращении. Очевидно, что, если члены общества, годовые доходы которых едва превышают цифру годовых денежных платежей, внезапно лишатся части этих доходов, они должны в соразмерности задолжать друг другу, и тогда документы, выражающее эти долговые обязательства, должны, в соответствующей мере, умножаться. Это априористическое заключение вполне согласуется с опытом торговой практики. Последнее столетие неоднократно представляло доказательства истины этого вывода. После громадного вывоза золота в 1795-96 гг. в Германию на военные займы и в уплату по векселям, выданным на государственное казначейство британскими заграничными агентами, после огромных ссуд, сделанных английским банком правительству под влиянием нравственных побуждений, в обращении оказалось чрезмерное количество банковых билетов. В 1796-97 гг. обнаружились банкротства провинциальных банков; в Лондоне проявилась паника, и на Английский банк, фонд которого почти истощился, сделан был натиск. Платеж звонкой монетой был прекращен, и таким образом правительство разрешило отказ в покрытии платежных обещаний. В 1800 г. дальнейшие разорения, причиненные дурным урожаем, в соединении с допущенной законом неразменностью банковых билетов, вызвали столь значительное умножение последних, что они упали в цене. В мирное время 1802 г. страна немного устроила свои дела, и Английский банк был бы в состоянии покрыть свои обязательства, если бы правительство дозволило это. При возобновлении войны явление это повторилось, то же происходило и в позднейшее время - всякий раз, когда общество, увлекаясь безрассудными надеждами, обращало несоразмерную часть своего капитала в неподвижную форму. Мы имеем также и более наглядные пояснения, - пояснения внезапного прекращения торговых неудач и банкротств вследствие внезапного увеличения массы кредитных знаков. Когда в 1793 г. наступило общее расстройство дел, вызванное преимущественно неудовлетворительной банковой системой, развившейся в провинциях, вследствие монополии Английского банка, когда натиск, достигнув Лондона, так усилился, что напутал директоров банка и заставил их сократить выпуски, вызывая через то новые сильнейшие банкротства, - правительство (с целью смягчить зло, косвенно созданное самим законодательством) решилось выпустить билеты казначейства для лиц, которые могли представить соответствующие обеспечения. Этой мерой правительство давало возможность стесненным гражданам отдать неподвижные капиталы в залог под равноценные государственные платежные обещания, с помощью которых они могли удовлетворить поступившие на них требования. Мера эта имела волшебное действие Билетов казначейства потребовалось только на сумму 2 202 000 ф. ст. Одно лишь сознание, что сделать заем представляется возможным, делало во многих случаях само заключение займа излишним. Паника быстро рассеялась. Заключенные займы были очень скоро покрыты. В 1825 г., когда Английский банк, усилив панику чрезвычайной сдержанностью своих выпусков, опять внезапно изменил свою политику и в четыре дня выдал под разного рода обеспечения билетов на сумму 5 000 000 ф. ст., паника разом миновала. При этом надо указать на две важные истины. Мы сейчас видели, что подобные расширения бумажного денежного обращения, естественно возникающие в пору обеднения народа или торговых затруднений, оказываются в высшей степени спасительными. Выпуск обязательств будущего платежа, когда не существует наличности для немедленной расплаты, есть одно из средств, смягчающих народные бедствия. Весь этот процесс сводится к отсрочке торговых обязательств, не могущих быть удовлетворенными немедленно Вопросы, возникающее при этом, суть следующие: все ли негоцианты, фабриканты, торговцы и т. д., которые вследствие неблагоразумных затрат, войны, голода и убытков по заграничным операциям лишены, до некоторой степени, средств уплатить предъявленные им требования, должны быть допускаемы к залогу принадлежащего им основного капитала, или же, при недопущении обязательств на этот неподвижный капитал, должны они быть объявлены несостоятельными? С одной стороны, если им будет дозволено воспользоваться кредитом, который охотно оказывается со стороны их сограждан под предлагаемые им ценности, то многие из них успеют преодолеть затруднения: благодаря постепенному накоплению новых капиталов они будут в состоянии мало-помалу уплатить свои долги в полной сумме. С другой стороны, если они будут объявлены несостоятельными, увлекут за собой других, которые, в свою очередь, повлекут за собой новые банкротства, - все кредиторы понесут страшные потери. При этом имущества, продаваемые на огромные суммы и во что бы то ни стало в такую пору, когда оказывается сравнительно мало людей, могущих делать покупки, будут отчуждаться не иначе как с явным убытком, и, следовательно, люди, которые в год или два могли бы получить удовлетворение в полной сумме, должны будут довольствоваться 10 шиллингами за фунт стерлингов. К этому злу присоединяется зло еще более сильное - вред, нанесенный общественному устройству. Множество учреждений, занимающихся привозом, производством и распределением продуктов, совершенно уничтожаются при этом; десятки тысяч людей остаются без занятий, и, прежде чем та или другая фабрика успеет возобновить производство, много времени будет потеряно, много труда будет потрачено и много возникнет новых бедствий. Но между этими двумя решениями какой сделать выбор? Предоставьте естественному процессу врачевания идти своим путем, и зло будет или обойдено в значительной мере, или распределится незаметным образом на значительный период времени. Приостановите этот процесс, и все зло, падая разом на общество, вызовет повсюду разорение и нищету. Вторая важная истина состоит в том, что усиление обращения платежных обещаний, причиняемое абсолютным или относительным обеднением, приводится опять к нормальным пределам, лишь только потребность в расширении минует. Особенности подобных обстоятельств предполагают уже, что всякий, кто заложил свой неподвижный капитал с целью приобретения средств покрыть свои обязательства, совершил эту сделку на весьма невыгодных условиях; поэтому все такие люди чувствуют непреодолимое стремление освободить имущество из-под залога как можно скорее. Всякий, кто в пору коммерческих затруднений делает заем из банка, должен платить весомые проценты. Поэтому, лишь только наступает счастливая пора и барыши его начинают увеличиваться, он с радостью спешит избавиться от этого тяжелого налога, уплачивая взятую ссуду; причем он возвращает банку такое же количество его платежных обещаний, какое получил оттуда прежде, и таким образом обращение билетов уменьшается настолько, насколько оно увеличилось от первоначальной сделки. Рассматриваемый независимо от технических различий банкир исполняет в этом случае обязанность агента, именем которого торговцы выдают обращающиеся денежные обязательства на принадлежащие им имущества. Агент этот известен уже публике как лицо, выдающее обязательства на капитал частью подвижный, частью неподвижный, - обязательства, имеющие постоянный характер и представляющие по своим размерам полные удобства. В описанных выше особых обстоятельствах агент выпускает больше таких обязательств, под обеспечение передаваемых в его распоряжение капиталов, имеющих свойство неподвижности. Его клиенты закладывают свои имущества через его посредство, вместо того чтобы совершать эту сделку прямо от своего имени, - ради больших удобств, которые доступны ему и недоступны его клиентам. Но так как банкир требует за содействие и принимаемый на себя риск известной платы, то клиенты стараются как можно скорее выкупить свои имущества и покончить временные сделки, вследствие чего масса обращающихся кредитных знаков уменьшается. Из этого мы убеждаемся, что баланс смешанной денежной системы заключает в себе, при всякого рода обстоятельствах, элементы для поддержания равновесия. Оставляя в стороне соображения о физических удобствах, мы видим, что среднее отношение бумаг к монетам зависит, во-первых, от степени взаимного доверия, развитого в народе, и, во-вторых, от степени благоразумия, свойственного народу. Когда вследствие необычайного развития благосостояния необычайно увеличивается количество торговых сделок, то в соответствующей мере увеличивается и количество знаков, как металлических, так и бумажных, выпускаемых для удовлетворения возникающих требований. Когда же вследствие войны, голода или чрезмерных затрат масса богатства, находящегося в руках граждан, оказывается недостаточной для уплаты их долговых претензий друг к другу, количество обращающихся долговых документов начинает увеличиваться по отношению к количеству золота; затем, по мере ликвидации возросших таким образом долгов, масса документов начинает опять уменьшаться. Что эти регулирующие сами себя процессы действуют не вполне совершенно - это не подлежит ни малейшему сомнению. В человечестве, преисполненном несовершенств, они не могут действовать иначе, как несовершенно. Люди, которые бесчестны, опрометчивы или глупы, неизбежно несут наказания за свою бесчестность, опрометчивость или глупость. Тому, кто воображает, что помощью какого-либо патентованного законодательного механизма общество порочных граждан может быть приведено к одному уровню действий с обществом хороших граждан, мы не станем доказывать противного. С тем, кто думает, что действия людей, лишенных честности и предусмотрительности, могут с помощью каких-либо хитро придуманных парламентских актов быть направлены таким образом, чтобы дать результаты честности и дальновидности, нам нечего рассуждать. Если найдутся люди (и мы полагаем, что их не мало), которые убеждены, что в пору коммерческих затруднений, возникающих от обеднения или других естественных причин, зло может быть устранено одним росчерком министерского пера, - то мы не станем доказывать им, что это невозможно. Пусть они думают как хотят; но истина, что правительство не может выполнить ни одну из этих задач, несомненна. Правительство, как мы постараемся доказать, может только породить и в некоторых случаях порождает коммерческие бедствия. Мы постараемся также показать, что оно может усилить и в некоторых случаях действительно усиливает промышленные бедствия, вызванные другими причинами. Но если оно может создать затруднения или усилить их, то, с другой стороны, оно не в состоянии предупредить их. Все, что правительство должно делать в подобных случаях, - это отправлять свою обычную обязанность: охранять правосудие. Обеспечение заключаемых обязательств есть одна из функций, входящих в его общую функцию - охранение прав граждан. А в числе обязательств, выполнение которых оно призвано обеспечивать, заключаются и обязательства, выражаемые в кредитных документах, векселях, чеках и банковых билетах. Если кто-либо выдает обещание платежа по востребованию или в определенный срок и не исполняет этого обещания, то правительство, в силу своей покровительственной роли, должно по требованию кредитора понудить исполнение обещания, во что бы это ни обошлось должнику, и если не вполне, то хотя в той мере, в какой средства должника допускают это. Обязанность правительства по отношению к денежным знакам заключается так же, как и в других случаях, в суровом применении законов о банкротстве ко всем, кто заключает обязательства, которых не в состоянии выполнить. Если оно слишком ослабит взыскание, являются злоупотребления; если оно усилит взыскание через меру - тоже. Взглянем на факты. Если бы мы могли привести здесь в подробности историю Английского банка, показать, что привилегии, заключающиеся в первой его хартии, были подкупом, на который решилось несчастное правительство из крайней необходимости заключить значительный заем, и что вскоре затем состоялся закон, запрещавший составление банкирских товариществ более нежели из шести лиц, с целью предупредить выпуск билетов Компании Южного моря и тем охранить банковую монополию; если б мы представили, как правительственные льготы, расточавшиеся банку, сопровождались новыми претензиями со стороны банка к правительству; если б мы изобразили все это в подробности, - мы увидели бы, что банковое законодательство, на первых порах его, было организованным нарушением справедливости. Не восходя к слишком отдаленному периоду, начнем с происшествий, ознаменовавших конец прошлого столетия. Наши правители того времени вовлеклись в войну - с достаточными причинами или нет, мы не будем о том распространяться. Они выдали огромные суммы золота своим союзникам. Они требовали значительных ссуд от Английского банка, который не осмеливался отказать. Таким образом они вынудили банк к чрезмерному выпуску билетов. Другими словами, они столь значительно сократили подвижный капитал общества, что обязательства не могли исполняться, а громадное количество платежных обещаний заняло место действительных платежей. Скоро после того исполнение этих обещаний сделалось столь затруднительным, что было даже запрещено законом, т. е. платеж звонкой монетой был приостановлен. В этих последствиях - в обеднении народном и в обусловленном им ненормальном состоянии денежного обращения - государство является ответственным. Какая доля упреков ложится на правящие классы и какая доля на народ, в обширном смысле мы не беремся определять. Нам необходимо только заметить, что бедствие возникло из действий правительственной власти. Когда в 1802 г., после кратковременного мира, общественный капитал снова возрос до того, что выкуп платежных обещаний сделался возможным, Английский банк с нетерпением желал начать операцию обмена; но законодательная власть произнесла свое veto. Таким образом, вредные последствия системы неразменных денежных знаков продолжали существовать после того времени, когда они могли бы по естественному ходу вещей быть устранены. Еще гибельнее были другие последствия правительственного вмешательства. Когда платеж звонкой монетой был прекращен, правительство, вместо того чтобы охранять обязательную силу договоров, на время само подорвало эту силу, говоря банкирам: "Вы не обязаны расплачиваться монетой по платежным обещаниям, которые вы выпускаете". Таким образом естественные преграды излишнему увеличению платежных обещаний были устранены. Что же из этого вышло? Банки, не будучи обязаны разменивать свои билеты на звонкую монету и без затруднения получая из Английского банка массы его билетов в обмен на неподвижные ценности, стали производить ссуды до каких угодно размеров. Так как банки не были вынуждены возвышать учетный процент соразмерно уменьшению находившегося в их распоряжении капитала и так как они получали прибыль от всякого займа (билетами) под обеспечение неподвижными капиталами, то развились ненормальная легкость в совершении займов и ненормальное желание делать ссуды. Так вызваны были безрассудные спекуляции 1809 г., - спекуляции, которые не только поддерживались описанными обстоятельствами, но в значительной степени были прямо созданы чрезмерными выпусками билетов. Такие выпуски, в свою очередь, неестественно возвышая цены, усиливали кажущуюся выгодность помещения капиталов. Не следует забывать, что все это случилось в такую пору, когда по-настоящему должна была бы господствовать самая строгая бережливость, в пору разорения страны от продолжительных войн, в пору, когда без заблуждений, порожденных законодательством, проявилась бы коммерческая сдержанность и осторожность. В тот именно момент, когда долги общества достигли небывалых размеров, оно было увлечено к еще более сильному увеличению долговых обязательств. После этого становится понятным, что и постепенное увеличение количества платежных обещаний, и падение их в цене, и торговые бедствия, возникшие из такого порядка вещей в!814-1816 гг., когда девяносто провинциальных банков обанкротилось, а еще большее число закрылось, - все это было создано самим же государством, частью вследствие войны, которая - была ли она необходима или нет - велась правительством, а частью вследствие вмешательства в дело обращения денег. Прежде чем перейдем к позднейшим фактам, укажем мимоходом на подобное же искажение денежной системы, возникшее еще до того в Ирландии. При разборе дела парламентской комиссии в 1804 г. м-р Кальвиль, один из директоров Ирландского банка, заявил, что до обнародования запретительного билля этому банку, - билля, которым платеж звонкой монетой был приостановлен, директора в случае возрастания требований на выдачу золота обыкновенно прибегали к сокращению выпуска билетов. Говоря деловым языком, это значит, что они при достаточно сильном требовании возвышали учетный процент, а через то увеличивали получавшуюся ими прибыль и предупреждали опасность банкротства. В течение этого периода, не испытавшего еще регламентации, сумма обращавшихся билетов составляла от 600 000 до 700 000 ф. ст. Но лишь только закон взялся обеспечить банк против опасности банкротства, масса билетов стала быстро возрастать и очень скоро достигла 3 000 000 фунтов. Результаты, заявленные перед комиссией, были следующие: вексельный курс на Англию значительно упал; тотчас же вся доброкачественная монета была вывезена в Англию; вместо нее в Дублине (где нельзя было выпускать мелких билетов) появилась низкопробная монета, уменьшенная в ценности почти на пятьдесят процентов, в других же местах показались векселя, сроком на двадцать один день выпускавшиеся людьми всех сословий и на всякие суммы, даже на шесть пенсов. Это чрезвычайное размножение мелких векселей было вынуждено невозможностью производить иным путем розничную торговлю после того, как серебряная монета исчезла из обращения. Во всех этих бедствиях виновата была опять законодательная власть. Массы "серебряных билетов" возникли вследствие вывоза серебра; вывоз серебра причинен был крайним падением вексельного курса на Англию; это падение произошло от чрезмерного выпуска билетов Ирландским банком, а этот чрезмерный выпуск зависел от признанной законом неразменности билетов. Хотя эти факты давно уже были приведены комиссией палаты общин, защитники так называемого "денежного принципа" еще и теперь ослеплены до того, что указывают на это умножение шестипенсовых платежных обещаний, как на доказательство вреда нерегулированной денежной системы. Возвращаясь к Английскому банку, перейдем прямо к акту 1844 г. Будучи еще протекционистом, веруя еще в благодетельную силу закона, направляющего торговлю, сэр Роберт Пиль задумал предупредить повторение денежных кризисов, какие случились в 1825,1836 и 1839 гг. Упуская из виду ту истину, что если денежный кризис не причинен вмешательством законодателей, то он возникает или от абсолютного обеднения, или же от разорения, производимого рискованными и чрезмерными затратами, и что против человеческого неблагоразумия так же, как и против атмосферической невзгоды, не существует лекарства, - он отважно провозгласил, что "лучше предупредить пароксизм, нежели усиливать его", и предложил банковый акт 1844 г. как меру предупредительную. Как беспощаден был приговор природы над этим наследием протекционизма, мы знаем все. Денежная подвижная скала была такой же ошибкой, как и ее первообраз {Под этим первообразом разумеется echelle mobile, примененная в торговле хлебом. Опыты подобной системы, имеющей целью в обыкновенные годы обеспечить на национальном рынке всю хлебную торговлю, производились в Англии еще в XYII, а во Франции в XVIII в.; но полного развитая она достигла в эпоху Реставрации.}. Акт 1841 г. ограничил выпуски билетов Английского банка определенной суммой публичных ценностей в 14 000 000 ф. ст. с тем, чтобы каждый билет, выпускаемый сверх этой суммы, был обеспечен металлом. (11рим. пер.) Не далее как 3 года спустя возник первый из тех денежных кризисов, которые должны были быть предупреждены указанными мерами. Чрез 10 лет произошел второй такой же кризис. И в обоих случаях предупредительная мера до того усилила зло, что временная отмена акта сделалась безотлагательной необходимостью. Казалось бы, что даже и при отсутствии подобных фактов всякий должен бы понять, что посредством парламентского акта невозможно помешать безрассудным людям совершать безрассудные поступки; а если нужны такие факты, то казалось бы, что история нашей торговли до 1844 г. представляет их достаточно. Но суеверное благоговение перед правительственными актами не хочет знать таких фактов. И мы не сомневаемся, что даже и теперь, когда несостоятельность подобных средств против спекуляции выказалась уже дважды и самым наглядным образом; когда опыт показал, что последние торговые катастрофы не имели ничего общего с выпуском банковых билетов, а напротив, как видно из примера Западного Шотландского банка, случились в пору сокращенных выпусков; когда в Гамбурге, где "денежный принцип" был проведен с буквальной точностью, кризис обнаружился сильнее, чем во всех других местах, - даже и теперь остается еще много людей, верующих в действительность предупредительных мер, придуманных сэром Робертам Пилем. Как мы уже заметили, меры Пиля не только не принесли пользы, но даже усилили панику, для предупреждения которой были предназначены. Иначе и быть не могло. Мы показали уже в начале статьи, что увеличение количества платежных обещаний, являющееся в пору разорения, причиняемого войной, голодом, чрезмерными затратами или убыточными заграничными операциями, есть благодетельный смягчающий процесс - род отсрочки действительных платежей до тех пор, пока они сделаются возможными, - средство, предупреждающее всеобщее банкротство, естественный акт самосохранения. Мы показали, что таков не только априористический вывод; что многие факты из нашей торговой истории объясняют и доказывают естественность, благотворность и необходимость поддерживаемой нами теории. Если б этот вывод нуждался в подкреплении дальнейшим опытом, мы могли бы привести в пример позднейшие события в Гамбурге. В этом городе нет в обращении билетов, кроме таких, равноценность которых, заключающаяся в драгоценных металлах или камнях, хранится в банке; там никто не может получить, как у нас, банковые платежные обещания в обмен на кредитные бумаги. Отсюда произошло, что, когда гамбургские купцы, не получая переводов из-за границы, внезапно лишились средств к покрытию своих обязательств, причем закон не давал им возможности достать банковых платежных обещаний под залог имущества, - банкротство поразило их поголовно. И что же случилось впоследствии? Чтобы предупредить общее разорение, правительство вынуждено было постановить, что все векселя, которым наступили уже сроки платежа, должны воспользоваться еще месячной льготой и что немедленно должен быть учрежден государственный учетный банк для выпуска государственных платежных обещаний, с обеспечением другими процентными бумагами. Из этого видно, что правительство, разорив сначала своим запретительным законом целую массу негоциантов, было принуждено узаконить такую отсрочку платежей, которая - не будь даже этого закона - совершилась бы сама собой, в силу естественных причин. При этом новом подтверждении априористического вывода можно ли еще сомневаться, что наши последние коммерческие затруднения были только усилены актом 1814 г.? Не известно ли всем и каждому в Сити, что прогрессивно возраставшее требование на аккомодационные сделки обусловливалось в значительной степени убеждением, что вследствие банкового акта скоро не будет вовсе никаких аккомодаций? Не известно ли каждому лондонскому негоцианту, что его соседи, имевшие векселя, которым наступали сроки, предвидя, что при наступлении этих сроков банк будет производить учет за более высокие проценты или не будет учитывать вовсе, старались вперед реализовать эти векселя? Не известен ли всем и каждому тот факт, что подобное стремление собирать деньги не только сделало натиск на банк более сильным, нежели было бы при других обстоятельствах, но, извлекая из обращения как золото, так и билеты, сделало банковые выпуски на время бесполезными для публики? Не случилось ли при этом то же, что было в 1793 и 1820 гг., т. е. не оказалось ли, что лишь только запретительная мера была отмечена, как одно сознание, что займы могут быть заключены, предупредило потребность в действительном их применении? И в самом деле, один уже тот факт, что с отменой акта внезапно исчезла и паника, не служит ли достаточным доказательством, что акт был в значительной мере причиной возникновения паники? Посмотрим еще на дальнейший результат законодательного вмешательства. При обыкновенных обстоятельствах акт сэра Роберта Пиля, обязывая Английский банк, а отчасти и провинциальные банки держать в запасе больше золота, нежели они стали бы держать при других условиях, возложил на нацию налог, сообразный процентам с той доли золотой монеты, которая превышала потребность, - налог, который в течение последних тринадцати лет, по всей вероятности, достигал нескольких миллионов. Таким образом, в двух случаях, когда возникали кризисы, которые должны бы были быть предупреждены, акт, усилив натиск на банк, довел до банкротства много почтенных фирм, которые иначе удержались бы, и усугубил бедствия не только торгового, но и рабочего населения. Поэтому он дважды был отменяем именно в такую пору, когда благодетельное влияние его должно бы было выказаться наиболее сильно. Этот акт вел к напрасным расходам, злоупотреблениям и банкротствам. Между тем господствующее заблуждение еще столь сильно, что акт, по всей вероятности, будет удержан! "Но, - спрашивают наши противники, - неужели же можно дозволить банку выпустить все золото за пределы страны, не полагая этому никакой преграды? Неужели можно допустить до такой степени истощить запас золота, чтобы подвергнуть риску разменность банковых билетов? Неужели следует дать средства банку беспрепятственно увеличивать выпуски билетов и создавать таким образом систему обесцененных бумажных денежных знаков?" В пору господства теории свободной торговли как-то странно давать ответы на подобные вопросы, и, если б само законодательство не путало фактов и идей, непростительно было бы делать такие вопросы. Во-первых, господствующее убеждение, что отлив золота из страны составляет (по самой сущности своей и во всех случаях) зло, есть не что иное, как род политического суеверия, возникшего частью из старинного поверья, что богатство заключается исключительно в деньгах, а частью - из условий искусственно созданного законодательством порядка вещей, при котором отлив золота являлся действительно признаком искаженной денежной системы, - мы разумеем период прекращения размена билетов. Когда закон уничтожил миллионы договоров, охрана которых лежала на прямой его обязанности; когда он освободил банкиров от уплаты монетой по их обязательствам и сделал ненужными запасы золота, предназначавшиеся для платежей; когда он устранил, таким образом эту естественную преграду чрезмерным выпускам и обесцениванию билетов; когда он приостановил отчасти внутренний спрос на золото, который всегда соперничает и балансируется иностранным спросом, - естественным последствием этого должен был явиться чрезмерный отлив золота. Мало-помалу оказалось, что отлив золота был результатом чрезмерного выпуска билетов и что сопровождавшая этот выпуск высокая цена золота при платеже за него билетами выражала обесцененье билетов. Тогда-то и выработалась доктрина, которая учит, что неблагоприятное положение иностранных вексельных курсов, доказывая отлив золота, указывает на чрезмерное обращение билетов и на то, что выпуски билетов должны быть обусловливаемы состоянием вексельных курсов. Так как подобное неестественное положение денежной системы держалось целую четверть столетия, то доктрина, обусловливающая эту систему, успела упрочить за собой место в общественном мнении. Заметим при этом одно из многочисленных вредных влияний законодательного вмешательства. Искусственный прием, годный только для положения, созданного искусственно же, пережил момент возвращения к естественному порядку вещей, через что понятия людей о денежной системе усвоили себе хроническую запутанность. Дело в том, что если в период узаконенной неразменности банковых билетов отлив золота может доказывать и часто действительно доказывает чрезмерный выпуск билетов, то при обыкновенных обстоятельствах отлив золота имеет очень мало или даже вовсе не имеет связи с выпуском билетов и обусловливается чисто торговыми причинами. И такой отлив золота, обусловленный торговыми причинами, не только не представляет вреда, но, напротив, бывает хорошим признаком. Оставляя в стороне такие явления, как вывоз золота для вспомоществования иностранным армиям, причинами отлива его следует принять или действительное переполнение рынка товарами всякого рода, включая и золото (что и влечет за собою посылку золота за пределы страны для помещения капитала за границей), или же крайнее изобилие в самом золоте в сравнении с другими главнейшими товарами. И если в последнем случае отлив золота доказывает абсолютное или относительное обеднение нации, то он служит в то же время и средством, смягчающим вредные последствия такого обеднения. Посмотрим на этот вопрос с точки зрения политической экономии, и тогда мы убедимся в очевидности этой истины. Нация для своего домашнего обихода и потребления нуждается в известных количествах товаров, к числу которых принадлежит и золото. Все эти товары и в отдельности, и в совокупности подвержены истощению или от дурных неурожаев, или от опустошений, причиненных войною, или от убытков по заграничным оборотам, или от чрезмерного отвлечения труда или капитала в каком-либо специальном направлении. Когда проявляется таким образом недостаток в каком-либо из главнейших товаров, что может служить врачующим средством? Товар, который оказывается в излишестве (если же излишества нет, то тот, без которого легче обойтись), вывозится в обмен на добавочное количество недостающего товара. И действительно, вся наша заграничная торговля, в ее полном составе, как при обыкновенных, так и при чрезвычайных обстоятельствах состоит в подобном процессе. Когда же случается, что товар, который может быть отпущен, не требуется за границу, или (как было недавно) что главный иностранный потребитель на время лишился возможности покупать, или, наконец, что товар, без которого мы наиболее легко можем обойтись, есть золото, тогда само золото начинает вывозиться в обмен на предметы, в которых мы наиболее нуждаемся. Какую бы форму ни приняла подобная сделка, она, в сущности, не что иное, как приведение предложения различных родов товаров в соответствие со спросом на них. Факт, что золото вывозится, служит лишь доказательством, что потребность в золоте менее ощутима, чем в других предметах. При таких обстоятельствах отлив золота будет продолжаться и должен продолжаться до тех пор, пока других предметов будет столь много, а золота окажется столь мало, что спрос на золото сравняется со спросом на другие предметы. Тот, кто вздумает помешать этому процессу, будет так же благоразумен, как скряга, который, видя, что семья осталась без хлеба, предпочитает уморить ее с голоду, чем открыть свой кошелек. Другой вопрос, делаемый нашими оппонентами, состоит в следующем: "Должно ли дозволять банку истощать его металлический фонд до того, что разменность билетов могла подвергнуться риску?". Этот вопрос столь же малооснователен, как и первый. На него можно отвечать другим вопросом, поставленным несколько шире: "Должно ли допускать негоцианта, фабриканта или торговца затрачивать принадлежащие им капиталы таким образом, чтобы исполнение принятых ими на себя обязательств подверглось риску?". Если на первый вопрос следует отвечать "нет", то такой же ответ должно дать и на второй. Если на второй вопрос ответом должно быть "да", то такой же ответ следует дать и на первый. Всякий, кто предположил бы, что правительство должно наблюдать за операциями каждого торговца с тем, чтобы обеспечить состоятельность расчета по каждой денежной претензии, которой наступит срок, мог бы также требовать, чтобы и банкиры были под подобным контролем. Но если никому не приходит в голову домогаться первого, то чуть ли не все готовы уверять, что последнее необходимо. Есть люди, которые, по-видимому, воображают, что банкир благодаря своим занятиям приобретает какую-то непонятную наклонность разоряться и что в то время, как торгующие другими предметами удерживаются от увлечений страхом банкротства, люди, торгующие капиталом, испытывают такое непреодолимое желание появиться на страницах газетных объявлений о несостоятельных должниках, что один только закон в состоянии удержать их от удовлетворения этого желания! Нет, кажется, надобности доказывать, что нравственная узда, действующая на других людей, должна действовать и на банкиров. Если же нравственные побуждения недостаточны для обеспечения полной безопасности, то можно быть уверенным, что никакие самые искусные законодательные уловки не в состоянии заменить эти побуждения с большим успехом. Господствующее мнение, что если дать банкирам свободу, то они могли бы и действительно стали бы выпускать билеты до безграничного количества, есть одно из нелепых заблуждений, - заблуждение, которое, однако, не возникло бы, если б сам закон не вызвал чрезмерных выпусков бумаг. Дело в том, во-первых, что банкир не может увеличить выпуск билетов по своему произволу. Единогласное свидетельство банкиров, опрошенных различными парламентскими комиссиями, убеждает, что "количество делаемых ими выпусков исключительно обусловливается размерами местных оборотов и ходом торговых дел известного околотка" и что билеты, выпущенные сверх потребности в них, "тотчас же