Оцените этот текст:


     ---------------------------------
     Искандер Ф.А. Собрание. В 10 т.
     М.: Время, 2004.
     Том 9, Козы и Шекспир, с. 476-483.
     OCR: sad369 (г. Омск)
     ---------------------------------

     Мать поджарила двенадцать оладий,  выложила их в тарелку и поставила ее
на тумбочку.  Сейчас в доме было три человека -  мать, ее  дочь и сын.  Отец
поздно возвращался с работы. Сестра ходила в школу во вторую смену, и, когда
она вернулась домой, они сели обедать. И тут  обнаружилось, что в тарелке не
двенадцать оладий, а одиннадцать.
     - Ты почему без спроса взял оладью? - спросила мать у сына.
     - Я не брал, - ответил мальчик. Он в самом деле не брал оладью.
     - Кто  же взял? -  удивилась мать. -  Если бы у  нас  была  кошка, я бы
решила, что она съела одну оладью.
     - Я не брал, - повторил мальчик.
     - Кто же мог взять, - сказала  мать, - у нас  же никого не было в доме?
Ты понимаешь, что ты  сделал? Мало того, что ты без  спросу взял  оладью, ты
еще врешь, что ее не брал.
     - Я не брал, я честно говорю, - ответил мальчик.
     - Так что, по-твоему, я сошла с ума? -  возмутилась мать. - Я поджарила
двенадцать оладий. На каждого по три штуки. А сейчас их одиннадцать. Ты съел
одну оладью и потому теперь получишь только две.
     -  Хорошо,  -  согласился мальчик.  Легкость  его  согласия еще  больше
раздражила мать.
     - Но почему же ты не признаешь, что взял одну оладью? Я же не собираюсь
тебя бить за нее. Трусливо отпираться, когда ясно, что ты взял одну оладью.
     - Я не брал, - повторил мальчик.
     Он в самом деле не брал оладью.
     У мамы по лицу пошли красные пятна.
     - Ты меня  убиваешь,  - сказала она.  - Я  поджарила двенадцать оладий.
Когда я их поджаривала и перекладывала в тарелку, я их снова пересчитала. Их
было двенадцать. Куда делась одна оладья?
     - Я не знаю, - сказал мальчик.
     - Кто же знает? -  спросила мать - Нас в доме всего было два человека -
ты и  я.  Выходит,  твоя  мать,  изверг, сама  съела одну  оладью, а  теперь
сваливает на сына. Отвечай: значит, твоя мать - изверг?
     - Нет, - сказал мальчик, - я так не думаю.
     - Тогда куда делась оладья?
     - Не знаю, - сказал мальчик, - я не брал.
     - Кто  же взял, святой  дух, что ли? -  крикнула мать. - Ты меня в гроб
загонишь своим упрямством. Ты же знаешь, что у меня больное сердце.
     Она встала из-за стола, накапала в рюмку валерьянки и выпила.
     Мальчику стало ужасно жалко маму. Он знал, что она не отстанет от него.
     -   Куда  делась  оладья?  -  сев  на   место  и  словно  подкрепившись
валерьянкой, снова спросила мать.
     - Ну, я съел ее, - сказал мальчик, потому что ему было жалко маму.
     Ему казалось, что она без такого признания от него не отстанет.
     - Так бы сразу и сказал, -  умиротворенно заключила мать, - значит, это
правда, что ты взял оладью?
     - Нет, неправда, -  ответил мальчик. Он думал, что, сказав, что он съел
оладью, он на этом успокоит мать и разговор отпадет. Но теперь почувствовал,
что своим признанием придал ей новые силы.
     - Он  меня сведет  с  ума, -  сказала мать и заломила руки, -  он  съел
оладью,  но  не брал  ее. Что  она сама тебе влетела  в рот?  Ты  идиот  или
негодяй! В обоих случаях мне сейчас будет плохо.
     Ему опять стало жалко маму.
     - Ну, съел я, съел оладью! - повторил он.
     - Значит, это правда, что ты взял ее? - торжественно спросила мать.
     -  Нет, неправда, - ответил мальчик. Это в самом деле было неправдой, и
он  с неправдой  никак не  хотел соглашаться. Престо из жалости к  матери он
сказал, что съел оладью. Мать всплеснула руками.
     - Ты настоящий троцкист! - крикнула она. -  Сейчас судят  троцкистов, и
они так  же путаются в ответах.  Их спрашивает прокурор: "Вы встречались  со
шпионами  и  диверсантами?"  Они  отвечают:  "Да,  встречались".  - "Так  вы
признаете   свою  антисоветскую  деятельность?"   Они   отвечают:  "Нет,  не
признаем".  - "Где же честность, где логика?" Ты настоящий троцкист. Значит,
ты съел оладью, но не брал ее?
     - Да, - согласился мальчик, все-таки надеясь, что мать утихомирится.
     - Как же ты  ее мог  съесть,  если ты ее  не брал? - окаменела мать  от
возмущения, а потом, словно озаренная догадкой, добавила: - Может, ты  ее не
руками, а зубами схватил? Подошел и, как собака, зубами схватил оладью?
     - Да, - подтвердил мальчик, не находя выхода, - зубами схватил оладью.
     - И съел? - жестко уточнила мать.
     - И съел, - согласился мальчик.
     -  Так  и  не притронувшись  руками? -  спросила  мать  с  раздраженным
любопытством.
     - Так и не притронувшись, - согласился мальчик.
     - Но ведь невозможно съесть оладью, не придерживая ее  рукой, - сказала
мать, - она  же не  могла  сразу целиком войти в  твой рот,  хотя он  у тебя
большой. Значит, ты ее все-таки придерживал руками? Значит,  брал? Наконец я
тебя поймала!
     Мальчик понял,  что  он сейчас будет разоблачен,  и  мгновенно придумал
ответ.
     - Я ее съел прямо с тарелки, наклонившись над тумбочкой, - сказал он.
     -  Какой коварный, какой коварный,  -  покачала мать головой,  -  чтобы
иметь право сказать, что он  не  брал оладью, он схватил ее  зубами. Это  же
надо додуматься! Но теперь ты видишь, что ты все-таки сказал неправду?
     - Я сказал правду, - ответил мальчик, - я не брал оладью.
     - Брал, зубами схватил! - в истерике закричала мать. - Ты все-таки съел
оладью или нет?!
     У мальчика от жалости к матери сжалось сердце.
     - Съел, съел! - поспешно согласился он, чтобы успокоить ее.
     Сейчас в его понимании  истинного положения  вещей  все раздвоилось.  С
одной  стороны, подумаешь, сказать, что съел оладью, даже если ее не съел. С
другой  стороны,  признать, что, он говорит неправду, он  не мог.  Правда  и
неправда для него оставались гораздо значительнее любой оладьи.
     - Троцкист проклятый! - крикнула мать. - Убирайся из дому, чтобы я тебя
не видела до вечера!
     Он  вышел на улицу, и  ему было очень грустно. Он знал, что мать каждый
день нервничает,  боясь, что отец не  придет с работы, что его арестуют. Она
часто говорила отцу, что ему не хватает ясности и твердости и он из-за этого
может попасть в тюрьму. Мальчик не вполне понимал, что она подразумевает под
ясностью и  твердостью. Но она считала, что ясность  и  твердость  спасет их
семью. Мальчик чувствовал, что в стране происходит что-то мутное и страшное,
но как это понять, он не знал и не любил думать об этом.
     Повсюду шли судебные процессы над вредителями.  Взрослые  сладострастно
припадали  к  приемникам,  по  которым  передавали  эти  процессы.   Мальчик
чувствовал,  что  они  встревожены  и  одновременно  тихо радуются,  что  их
миновала беда. Но он не любил об этом думать.
     Вскоре  соседские пацаны затеяли играть в  футбол  и позвали  его. И он
гонял мяч вместе с ними. В азарте игры он забыл обо  всем: и об оладьях, и о
том мутном  и страшном, о чем он не  любил думать, - но оно само приходило в
голову. Сейчас ему было легко, хорошо.
     Но вдруг на улицу выбежала сестра и крикнула ему:
     - Мама зовет тебя сейчас же домой!
     - Что случилось? - спросил мальчик.
     - За тумбочкой  зашуршала мышка,  - быстро  проговорила сестра,  - мама
заглянула  туда  и  увидела,  что одна оладья свалилась  за тумбочку. Скорей
домой! Мама зовет тебя!
     Мальчик обрадовался, что сам собой уладился вопрос  о пропавшей оладье,
и побежал домой. Он думал, что мама сейчас будет каяться за то, что обвинила
его в пропавшей оладье.
     Но мама сидела на кухне, горестно подперев ладонью лицо.  Вид ее ничего
хорошего не обещал мальчику. Настроение у него снова испортилось.
     -  Почему ты  мне соврал  про оладью? - горько спросила она, не сводя с
него исстрадавшихся глаз.
     - Я же не соврал, - сказал мальчик, - оладья же нашлась за тумбочкой.
     - Но ведь ты  признался, что ты ее съел, -  напомнила мать. - Почему ты
сказал, что ты ее съел?
     Мальчик,  поникнув головой, молчал.  Ему  стыдно было говорить,  что он
пожалел маму и потому так сказал.
     - Я от тебя не отстану, - сказала мать, - пока ты не сознаешься, почему
мучил меня, женщину с больным сердцем. Почему ты соврал, что съел оладью? Да
еще  соврал таким извращенным  способом:  зубами схватил оладью. Ты  иезуит!
Отвечай: почему ты соврал, что съел оладью?
     - Ну, ты ко мне пристала, и я решил успокоить тебя, - сказал мальчик, -
пожалел тебя!
     - Он меня пожалел! - воскликнула мать. - Какой сердобольный! Раз  ты не
взял оладью, ты должен  был держаться правды, и  только правды.  Под  любыми
пытками надо  говорить  только  правду! А ты,  как  гнилой интеллигент, стал
выкручиваться:  съел, но  не брал.  Я чуть с  ума  не сошла.  Человек всегда
должен говорить только правду!
     И надо  же, благодаря мышке я узнала настоящую правду, которую не могла
вытянуть из тебя. Ты не понимаешь, в какое время  мы  живем! Партия  и лично
товарищ  Сталин  требуют от нас  ясности и твердости! А  ты доказал,  что не
способен ни на то ни  на другое.  Поди вымой лицо и ноги. А  потом приведи в
порядок  мышеловку.  Что-то  у  нас  снова   развелись  мыши.  Они,  кстати,
чувствуют, когда в доме нет ясности и твердости.
     Мальчик угрюмо отправился к умывалке. С  мышами у него  тоже  были свои
сложности. Мама выдала ему старую вилку, чтобы он ею убивал мышей,  попавших
в мышеловку. Но ему было противно прокалывать  мышей вилкой. Если попадалась
мышь, он выносил мышеловку на  улицу, открывал ее  над канавой, и живая мышь
шлепалась  туда.  Может ли  она  снова вернуться к ним домой, он не  знал. В
вопросе о мышах ему тоже не хватало ясности и твердости.


Last-modified: Wed, 17 Nov 2004 18:14:25 GMT
Оцените этот текст: