ом колледже Бостонского университета, мы переехали в окрестности Бостона и время от времени ездили на поезде в Нью-Йорк навестить ее или мою семью. И вот однажды во время такой поездки она, наверное от скуки, и задала мне Тот Самый Вопрос. И я ответил: -- Да где угодно. Если захочу, я, может быть, смогу придумать рассказ о нашей поездке. -- Так попробуй, -- естественно, сказала она. Тогда я хорошенько подумал и рассказал ей историю о поездке в поезде, которую после возвращения домой напечатал на машинке и назвал "What If...". Этот рассказ необычен для меня и в другом смысле. В любовных историях я не силен. Почему это так, я предоставляю объяснять какому-нибудь салонному психиатру. Я лишь отмечаю сам факт. Иногда в моих рассказах появляются женщины. В одном редком случае, в рассказе "Hostess", женщина даже стала героиней. Но и в этих случаях любовная линия в рассказах, если и появляется, то остается побоку. Однако "What If..." -- чисто романтическая история. Всякий раз, думая об этом, я поражаюсь. И считаю, что из всех моих многочисленных рассказов это единственный с серьезной (в противоположность непристойным) любовной линией. О, небеса! Здесь нет никого, кроме... Полагаю, каждому из нас приходилось иногда произносить фразу: "Ну, и что он в ней нашел?" или: "Ну, и что она в нем нашла?" Смешной вопрос, потому что то, что он видит в ней или она видит в нем, просто так, глазом, не увидишь. Это, вероятно, сами-прекрасно-знаете-что. Сходным образом я столь же склонен фыркать, как любой из вас, и, когда я вижу фильм, где девушка влюбляется в типа без всяких видимых достоинств, если не считать того, что он высок, худощав, силен, бесстрашен и поразительно красив, меня, естественно, охватывает отвращение. "Да что она в нем нашла?" -- спрашиваю я. Если меня заставляют объяснять причину моего фырканья, я поясняю, что этот высокий, худощавый, сильный, бесстрашный и поразительно красивый тип почти неизменно обладает комариными мозгами. Вместо слов он хмыкает, а на мир смотрит тупыми глазами, за которыми спрятаны мозги слабоумного идиота. Он известен всем, а особенно девушке, что пытается скрыть свою безумную страсть к нему, под прозвищем "большой выпендрила" или, возможно, "большой увалень". Эти выпендрилы, и увальни в особенности, лишены даже зачаточного понимания женской психологии, и чем больше они это доказывают, тем отчаяннее их любят. Я вам заявляю: для меня это невыносимо. Мне чертовски хорошо известно, что если я попытаюсь завоевать расположение девушки, соревнуясь с одним из этих высоких худощавых кретинов, то обязательно проиграю. Поэтому я избрал собственный способ мести. Я решил никогда не вставлять этих выпендрил в свои рассказы. И я от своего решения, насколько мне известно, не отступал. Еще вчера я был готов в этом поклясться и поставить на свою правоту любые деньги. Но когда перечитал "Здесь нет никого, кроме..." -- только что, перед тем как написать предисловие -- у меня дрогнуло сердце и я не поверил своим глазам. Оказывается, и у меня есть рассказ про увальня. Боже мой! Что это за штука -- любовь? У этого рассказа сложная история. Она началась в году 1938-м или 1939-м, когда один журнал, названия которого я приводить не стану, на протяжении полудюжины номеров пытался "раскрутиться", публикуя то, что я могу определить как "пикантные фантастические рассказы". Учитывая сексуальную свободу, допустимую для современных авторов, те древние "пикантные" рассказы ныне читаются примерно как "Двойняшки Боббси в космосе", но тогда немногочисленные читатели того журнала воспринимали их как "клубничку". Основными сюжетами тех рассказов была горячая страсть инопланетных монстров к земным женщинам. Одежду у женщин непременно срывали, а не снимали, а их груди описывали набором эллиптических фраз. (Да, я знаю, что получился каламбур.) Журнал помер заслуженной смертью, и не столько из-за опубликованного в нем секса и садизма, сколько из-за смертельной одинаковости своих материалов и полуграмотных "произведений". Занавес опускается и вновь поднимается в 1960 году. У журнала "Плейбой" появляется желание повеселиться за счет фантастики. В нем публикуется статья под названием "Девушки для склизкого бога", в которой вся фантастика (правда, добродушно) представлена как сплошной секс и садизм. Они могли отыскать очень мало настоящего материала для сатиры, потому что до 1960 года не существовало другой области литературы (пожалуй, за исключением рассказиков для детей в бюллетенях воскресных школ) столь пуританской, как фантастика. После 1960 года сексуальное либертарианство проникло даже в научную фантастику. Поэтому "Плейбою" пришлось иллюстрировать свою статью забавно-сексуальными обложками вымышленных журналов, а все цитаты выдирать из единственного источника -- того самого журнала, что я упоминал выше. Когда Селия Голдсмит, редактор журнала "Amazing Stories", прочитала эту статью, она немедленно позвонила мне и предложила написать рассказ под названием "Плейбой и склизкий бог" -- сатиру на сатиру. У меня возникло сильное искушение написать такой рассказ по нескольким причинам: 1) Мисс Голдсмит нельзя описать -- ее надо видеть. Я не знаю другого редактора НФ журнала, столь похожего на девушку из шоу, а меня эстетически привлекают (или что-то в этом роде) девушки именно такого типа. 2) Я воспринимаю фантастику всерьез, и меня очень задело, что "Плейбой" высмеял ее, воспользовавшись журнальчиком 1938 года. Мне захотелось отплатить им той же монетой. 3) Я быстро придумал, что именно хочу написать. Поэтому я написал рассказ "Плейбой и склизкий бог", вставив в него несколько тех же цитат, что использовал "Плейбой", и попытавшись изобразить, каким в действительности может оказаться контакт между сексуально озабоченным инопланетянином и земной женщиной. (Следует упомянуть, что последние три абзаца написаны мисс Голдсмит. В моем варианте оказалась весьма претенциозная концовка, а у мисс Голдсмит получилась гораздо удачнее. Поэтому я решил оставить ее вариант, и не только в журнале, но и здесь.) Осталась проблема с названием -- оно было попросту отвратительным. Когда покойный (увы!) Грофф Конклин, один из неутомимейших составителей антологий, решил вставить этот рассказ в очередную свою антологию, он меня довольно-таки жалостливо спросил, нет ли у меня другого названия. -- Еще бы! Как насчет "What is This Thing Called Love?" Грофф оказался очень доволен, я тоже. Он использовал это название, и здесь этот рассказ называется так же. Машина-победитель К концу 50-х годов в моей жизни произошли довольно неожиданные изменения. Моя писательская карьера постоянно набирала обороты. Собственные побуждения и сотрудничество с редакторами заставляли меня браться за все более многочисленные и разнообразные задачи, и к 1958 году я понял, что больше не могу совмещать писательство со штатным преподаванием. Поэтому я и руководство медицинского колледжа пришли к взаимовыгодному соглашению. Я сохранял свою должность (профессор биохимии, если вам это интересно знать) и обязался время от времени появляться на работе -- прочитать несколько лекций за год, позаседать в комитете, и так далее. А в остальное время занимался профессиональным писательским трудом, освободив их от необходимости платить мне жалованье. Некоторое время мне казалось, что, практически освободившись от академических обязанностей и получив для писательства любое количество времени, да еще ежедневно, я смогу наконец выполнить все свои писательские обязательства, работая без напряжения. И еще останется время на отдых и развлечения. Как бы не так! Один из законов Паркинсона гласит: "Работа отнимает все имеющееся у вас время". Так оно и оказалось. Я и ахнуть не успел, как обнаружил, что ежедневно отбарабаниваю за машинкой полный рабочий день, хотя прежде тратил на это половину дня, и быстро вывел дополнение Азимова к закону Паркинсона: "Работая по десять часов в день, писатель вдвое больше отстает от графика своих обязательств, чем работая по пять часов в день". Хуже всего оказалось то, что примерно в то время, когда я собрался стать профессиональным писателем, Советский Союз запустил первый спутник, и Соединенные Штаты впали во что-то вроде тихого помешательства. А заодно и я. У меня появилось навязчивое желание писать для Америки научно-популярные произведения, потому что стране грозила большая опасность из-за пренебрежения наукой, а у ряда издательств возникло столь же навязчивое стремление их публиковать. И в результате меня вынесло в безбрежное море научно-популярной литературы, где я до сих пор плаваю. Беда в том, что это не художественная литература. За последние десять лет написал пару романов, несколько сборников и около дюжины рассказов, но это почти ничто. Судя по раздраженным письмам, которые я получаю, читатели решили, что я поступил так специально, назло им всем. Но это не так. Я отчаянно стараюсь совсем не потерять связь с научной фантастикой. Это же моя жизнь в том смысле, что ничто другое ее не заменит. Конечно, я пишу ежемесячную статью в журнале "Fantasy and Science Fiction", но это совсем другое. Вот так и получилось, что каждый коротенький рассказ, который я ухищряюсь написать во времена своего затворничества, для меня дороже любого большого, написанного прежде, когда я их писал по паре дюжин в год, а то и больше. "Машина-победитель" -- один из них, мое периодическое доказательство всему миру любителей НФ того, что я еще жив. Мой сын -- физик Одним из побочных эффектов растущей респектабельности НФ стало то, что она начала появляться на таких рынках, где всего пару лет назад вызывали бы санитаров из Министерства гигиены, чтобы те вынесли из редакторского кабинета непонятно как попавшую туда НФ-рукопись. Никогда не забуду шок, потрясший всех фэнов фантастики, когда вскоре после 1945 года Роберту Хайнлайну удалось преодолеть барьер "глянцевых" журналов и опубликовать неразбавленный фантастический рассказ в "Saturday Evening Post". Ныне же стало рутинным делом обнаруживать фантастику, опубликованную в столь крупнотиражном издании, как "Плейбой". И в самом деле, конкуренция на рынке массовых изданий сейчас такова, что небольшие специализированные НФ журналы с большим трудом привлекают к себе опытных авторов и потому не получают должной выгоды от той респектабельности, какую фантастика недавно приобрела, Это несправедливо! Но самым странным рынком для фантастики стала, по моему мнению, колонка рекламных объявлений в превосходном журнале "Scientic American". Компании "Хоффман электроникс корпорейшн" пришла идея запустить серию реклам, включающих двухстраничный (минус одну колонку) фантастический рассказ -- настоящий НФ рассказ, написанный признанным мастером. А в последней колонке будет с достоинством рекламироваться продукция компании. На прямой связи между содержанием рассказа и рекламируемым продуктом никто не настаивал, писатель получал полную свободу за одним исключением -- в нем в той или иной форме должна была применяться техника связи (потому что "Хоффман" производила оборудование для связи). Вызов показался мне интересным, авторское самоуважение было соблюдено, поэтому, когда меня пригласили участвовать в этой программе, я согласился и написал "Мой сын -- физик" Как вы увидите, он имеет отношение к связи, но никоим образом не рекламирует ее. "Хоффман" приняла рассказ, не изменив в нем ни слова, и его опубликовали не только в разделе объявлений "Scientic American" но и в журнале "Fortune". Да, результат оказался неожиданным, уж будьте уверены -- ведь я и предполагать не мог, что эта небольшая "халтурка" когда-либо появится в другом журнале. Ладно бы что другое, только не фантастика. Однако меня немного смущает, как завершилась та идея. Насколько мне известно, всего было опубликовано шесть таких реклам с рассказами, и на этом все оборвалось. Ну, может быть, у них возникли трудности с подбором подходящих рассказов. Не знаю.