го подчиненных, что произошло на Солярии. - Разве они этого не знают? - В основном знают. Они перехватывают наши сообщения, как делаем и мы в обратной ситуации. Однако они могут сделать неправильные выводы, и в этом случае я хотел бы их поправить. - Каков же правильный вывод? - Как вы знаете, надзиратели на Солярии обучены считать кого-либо человеком лишь в том случае, если он говорит по-соляриански. Это означает, что не только поселенцы, но и все космониты-несоляриане не считаются людьми. Точнее говоря, аврорцы, высадившиеся на Солярии, не были сочтены людьми. Глэдис широко раскрыла глаза. - Невероятно! Соляриане не стали бы программировать надзирателей относиться к Аврорцам так же, как к вам. - Не стали бы? Они уже уничтожили аврорский корабль. Вы знаете об этом? - Нет, я не знала. - Уверяю вас, что это так. Аврорский корабль приземлился примерно в то же время, что и мы. Мы улетели, а они - нет. Видите ли, у нас были вы, а у них - нет. Отсюда возможен вывод, что Аврора не может автоматически считать союзниками другие Внешние Миры. При необходимости каждый Внешний Мир будет сам по себе. Глэдис затрясла головой. - Нельзя так обобщать. Возможно, солярианам трудно было заставить надзирателей реагировать благоприятно на пятьдесят акцентов и неблагоприятно на все остальные. Легче приучить их к одному акценту. Соляриане считали, что никто из Внешних Миров не высадится на их планете, когда она будет покинута. - Да, я уверен, что аврорское руководство согласится с этим, поскольку людям всегда легче сделать приятный вывод. Но я хочу показать им также возможность и неприятного вывода, и пусть им станет действительно неуютно. Простите мое самомнение, но, по-моему, никто не сделает это лучше меня и, следовательно, именно я должен ехать на Аврору. Глэдис как бы разрывалась. Она не хотела быть космониткой, она хотела быть человеком и забыть о том, что она называла "несущественными различиями". Но когда Диджи с явным удовлетворением говорил о том, как он поставит Аврору в унизительное положение, она почувствовала себя все-таки космониткой. - Думаю, что Поселенческие Миры тоже имеют свои особенности. Разве каждый из них не сам по себе? Диджи покачал головой. - Вам может показаться, что это именно так, и я не удивляюсь, когда какой-нибудь Поселенческий Мир иногда ставит свои интересы выше общего блага, но у нас есть то, чего не хватает космонитам. - А именно? Большее благородство? - Конечно, нет. Мы не более благородны, чем космониты. Но у нас есть Земля. Это наш мир. Каждый поселенец посещает его по возможности часто. Каждый поселенец знает, что есть большой развитый мир с невероятно богатой историей, по культуре и экологической сложности отличающийся от того мира, к которому принадлежит поселенец. Поселенческие Миры могут ссориться друг с другом, но ссора не может кончиться насилием или разрывом отношений, потому что Земное Правительство немедленно призовет их к порядку, а решения Земли достаточны и не обсуждаются. Вот наши три преимущества, мадам Глэдис: отсутствие роботов, позволяющее нам строить новые миры своими руками; быстрая смена поколений, дающая постоянную перемену; и, самое главное, Земля, дающая нам центральный стержень. - Но космониты... - начала было Глэдис и замолчала. Диджи улыбнулся с легкой горечью. - Вы хотели сказать, что космониты тоже потомки землян и Земля тоже их планета? Фактически правильно, но психологически неверно. Космониты сделали все, чтобы отмежеваться от своего наследства. Они не признают себя выходцами с Земли. Будь я мистиком, я бы сказал, что космониты, оторвавшись от своих корней, долго не просуществуют. Но я не мистик, поэтому не выскажусь в такой форме, но все равно они долго не просуществуют, я уверен. - Он помолчал и добавил с некоторым смущением, как бы осознав, что его экзальтация задела Глэдис за живое: - Но, пожалуйста, думайте о себе, как о человеке, а не поселенце. Человечество выживет то ли в виде поселенцев, то ли в виде космонитов, то ли в виде тех и других вместе. Думаю, что в виде поселенцев, но, может, я и ошибаюсь. - Нет, - сказала Глэдис, стараясь не выражать эмоций, - я думаю, что вы правы... если только люди не перестанут отличать космонитов от поселенцев. Это и есть моя цель, - научить их не различать. - Но я задерживаю ваш обед, - сказал Диджи, взглянув на часы. - Могу я поесть с вами? - Конечно. Диджи встал. - Тогда я пойду и принесу. Я бы послал Дэниела или Жискара, но не хочу привыкать приказывать роботам. Кроме того, хотя команда и обожает вас, ее обожание вряд ли распространяется на ваших роботов. Глэдис в сущности не хотелось есть, когда Диджи принес еду. Она еще не могла привыкнуть к недостатку тонкости во вкусе пищи, приготовление которой было, видимо, унаследовано от земного. Но особо неприятной еда не была, и Глэдис флегматично ела. Диджи заметил недостаток энтузиазма в ней и спросил: - Надеюсь, пища не вредна вам? - Нет. Видимо, я привыкаю. Сначала было несколько неприятных эпизодов, но ничего серьезного. - Рад этому. Но вот что, мадам... - Да? - Можете ли вы представить причину, по которой аврорское правительство столь настойчиво желает вернуть вас? Дело не в вашем обращении с надзирательницей и не в вашей речи. Требование было выслано до того, как они могли узнать об этих событиях. - В таком случае, - грустно сказала Глэдис, - я вовсе не нужна им. Я никогда не была нужна. - Но что-то должно быть. Я не говорил вам, что письмо было от имени Председателя Совета Авроры. - В данном случае именно этого Председателя можно рассматривать как подставное лицо. - Да? И кто же стоит за ним? Келдин Амадейро? - Точно. Значит, вы его знаете? - О, да, - мрачно ответил Диджи. - Центр неизменного фанатизма. Человек, который был политически стерт доктором Фастальфом два столетия назад, но выжил и угрожает нам снова. Вот пример долголетия мертвой руки. - Но тут такая странность: Амадейро - человек мстительный. Он знает, что причиной его поражения, о котором вы упоминали, был Илия Бейли, и уверен, что я тоже принимала в этом участие, и его крайняя неприязнь распространяется и на меня. Если Председатель хочет видеть меня, то потому лишь, что этого хочет Амадейро, а зачем я нужна Амадейро? Он должен быть рад, что избавился от меня. Наверное, именно поэтому он и послал меня с вами на Солярию, рассчитывая, что ваш корабль погибнет, и я вместе с ним. Это ничуть не огорчило бы Амадейро. - Не стал бы оплакивать, да? Но вам, надо полагать, никто не сказал: "Поезжайте с этим дураком-поселенцем, и мы порадуемся, что вас там убьют?" - Нет. Мне сказали, что вы страшно нуждаетесь в моей помощи, что в настоящее время не существует политики сотрудничества с Поселенческими Мирами, и для Авроры будет великим благом, если я по возвращении сообщу обо всем, что происходит на Солярии. - Да, конечно, они должны были сказать так. Но когда, вопреки их ожиданиям, наш корабль вернулся, а аврорский погиб, им, конечно, хотелось узнать из первых рук о происшедшем. Следовательно, когда я увез вас на Бейли-мир, вместо Авроры, они взвыли и потребовали вашего возвращения. Так вполне могло быть. Но сейчас-то им известна вся история, так зачем вы им? Хотя они это знают из гипервидения Бейли-мира и, может быть, не принимают на веру. Но все-таки... - Что все-таки, Диджи? - Все-таки инстинкт мне говорит, что в их послании сквозят не только желание выслушать ваш отчет. За настойчивостью требования, мне кажется, скрывается что-то другое. - Но ничего другого не может быть. НИЧЕГО, - сказала Глэдис. - Хотел бы я знать, - сказал Диджи. 47 - Я тоже хотел бы знать, - сказал ночью Дэниел из своей ниши. - О чем, друг Дэниел? - спросил Жискар. - Об истинном значении послания с Авроры, требующего возвращения мадам Глэдис. Мне, как и капитану, желание получить отчет кажется не вполне достаточным мотивом. - У тебя есть альтернативное предположение? - Есть одна мысль. - Могу я узнать ее? - Мне думается, что в требовании Совета Авроры содержится нечто большее, чем говорится, и они, возможно, желают видеть не мадам Глэдис. - Кого же они еще получат, кроме мадам Глэдис? - Друг Жискар, мыслимо ли, чтобы мадам Глэдис вернулась без нас? - А зачем мы с тобой нужны Совету Авроры? - Я им не нужен, а ты уникален, потому что можешь чувствовать мозги. - Так-то так, друг Дэниел, но они этого не знают. - А не может ли быть, что после нашего отъезда они каким-то образом обнаружили этот факт и горько пожалели, что отпустили нас? - Нет, этого не может быть, - без колебания сказал Жискар. - Откуда им это узнать? - Я размышлял в этом отношении, - осторожно сказал Дэниел. - Ты во время своего давнего визита на Землю с доктором Фастальфом ухитрился исправить несколько земных роботов и дал им ограниченные умственные способности, достаточно для того, чтобы продолжать твою работу - влиять на правительство Земли в смысле благоприятного отношения к заселению планет. Ты сам однажды так говорил мне. Таким образом, роботы на Земле способны к исправлению мыслей. Затем, как мы недавно предположили, Институт Роботехники Авроры послал гуманоидных роботов на Землю. Мы не знаем точной цели, с какой это сделано, но, во всяком случае, можно считать, что такие роботы наблюдают за событиями на Земле и сообщают на Аврору. Даже если аврорские роботы не могут чувствовать мозги, они могут посылать рапорты о том, что то или иное официальное лицо вдруг изменило свое отношение к Поселенческим Мирам, и может быть, как раз в то время, когда мы уезжали с Авроры, кого-то из власть имущих на Авроре, например, доктора Амадейро осенило, что все это можно объяснить только присутствием на Земле мысленаправляющих роботов. И, возможно, такое присутствие можно связать либо с доктором Фастальфом, либо с тобой. И тогда аврорскому правительству станет ясно значение некоторых других событий, которые можно связать скорее с тобой, чем с доктором Фастальфом. И в результате они отчаянно хотят заполучить тебя обратно, но не могут открыто требовать тебя потому, что это выдаст факт их нового знания. Вот они и требуют мадам Глэдис - естественное требование - зная, что если она вернется, то вместе с нами. Жискар молчал долгую минуту. - Рассуждение интересное, друг Дэниел, но кое-что в нем не клеится. Те роботы, которых я программировал, выполняли свою работу более столетия назад и с тех пор бездеятельны, по крайней мере в том, что касается мысленаправления. Больше того, Земля удалила роботов из Городов в ненаселенную местность уже очень давно. Это означает, что человекообразные роботы, посланные, как мы думаем, на Землю, не имели случая встретиться с моими мысленаправляющими роботами или даже узнать о них, тем более, что роботы давно не занимаются мысленаправлением. Так что совершенно невозможно, чтобы мои особые способности были обнаружены. - А нет ли другого пути к их обнаружению, друг Жискар? - Нет, - твердо ответил Жискар. - И все-таки... хотел бы я знать, - сказал Дэниел.  * ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. АВРОРА *  XI. СТАРЫЙ ЛИДЕР 48 Келдин Амадейро не имел иммунитета к человеческой язве памяти. Он был даже более чувствителен к ней, чем большинство людей. Кроме того, цепкость памяти сопровождалась необычайной интенсивностью глубины и незатухающей яростью и разочарованием. Два столетия назад все шло так хорошо. Он стал главой Института Роботехники (и до сих пор оставался им), и в течение одного триумфального момента ему казалось, что он наверняка получит полный контроль над Советом, смахнув своего главного врага, Хэна Фастальфа, и оставив его в беспомощной оппозиции. Если бы... если бы только... Он не пытался думать об этом, но его память снова и снова показывала ему все, словно мало ему было скорби и отчаяния. Если бы он победил, Земля так и осталась бы в изоляции и одиночестве, и он увидел бы, как она клонится к упадку, загнивает и в конце концов угасает в разложении. Почему бы и нет? Короткоживущему народу на больной, перенаселенной планете лучше умереть, в сто раз лучше умереть, чем жить той жизнью, какую они заставили себя вести. А Внешние Миры, спокойные, безопасные, должны были распространяться дальше. Фастальф всегда уверял, что космониты живут слишком долго и комфортабельно на своих роботизированных подушках, чтобы стать пионерами, но Амадейро показал бы его неправоту. Но победил Фастальф. В критический момент явного провала он каким-то непостижимым, невероятным образом вышел, так сказать, в свободное пространство, вынырнул из поражения и захватил победу. Это, конечно, был тот землянин, Илия Бейли... Но несовершенная в других отношениях память Амадейро всегда обходила землянина стороной. Амадейро не мог вспомнить ни его лица, ни голоса, ни поступков. Достаточно было одного имени. Два столетия не угасили ненависть Амадейро, ни на йоту не смягчили боль. И в результате политики Фастальфа презренные земляне разлетелись со своей гнилой планеты и стали заселять один мир за другим. Вихрь земного прогресса ошеломил Внешние Миры и парализовал их. Сколько раз Амадейро обращался к Совету, указывая, что Галактика ускользает из космонитских пальцев, что Аврора тупо смотрит, как одна планета за другой захватывается низшей расой, что каждый год апатии крепче сжимает дух космонитов. "Поднимайтесь, - призывал он. - Поднимайтесь! Смотрите, как растет их число! Смотрите, как множатся Поселенческие Миры. Чего вы ждете? Когда они возьмут вас за глотки?" И всегда Фастальф отвечал мягко и успокаивающе за Авророй, как лидером, снова возвращались к своей дремоте. Очевидность как бы не касалась их. Факты, цифры, бесспорное ухудшение дел от десятилетия к десятилетию оставляли их неподвижными. Можно ли постоянно кричать им правду, давать прогнозы... и видеть, как большинство следует за Фастальфом, как бараны. Как могло быть, что сам Фастальф, видя, что все его слова - полнейший вздор, так и не свернул со своей политики? И ведь он не из упрямства не признавал своих ошибок - он просто не видел их. Будь Амадейро любителем фантастики, он, вероятно, подумал бы, что на Внешние Миры наведены чары, какое-то колдовство апатии, что некто, обладающий магической силой, повернул по-другому активность мозгов, скрыл истину от глаз. И как последняя утонченная агония - народ жалел Фастальфа, умершего глубоко разочарованным, как говорили, тем, что космониты так и не захватили для себя новых планет. А ведь как раз политика Фастальфа и удержала их! Какое право имел он чувствовать разочарование после этого? А что было бы с ним, если бы он, как Амадейро, видел и говорил правду, но не мог заставить космонитов слушать себя? Сколько раз Амадейро думал, что Галактике лучше быть пустой, чем под властью недочеловеков. Будь у него магическая сила, чтобы уничтожить Землю - мир Илии Бейли - одним кивком головы, с какой радостью он сделал бы это! Однако искать убежища в подобных фантазиях - признак полного отчаяния. И время от времени его посещало желание уйти, призвать смерть... если бы его роботы позволили ему это. А затем настало время, когда власть разрушить Землю был дана ему, даже навязана силой против его воли. Это время пришло три четверти десятилетия назад, когда он впервые встретился с Ленуаром Мандамусом. 49 Воспоминание! Три четверти десятилетия назад... Амадейро поднял глаза и увидел входившего в кабинет Мелуна Сисиса. Он, без сомнения, дал сигнал, но имел право войти, если сигнал не был замечен. Амадейро вздохнул и отложил в сторону маленький компьютер. Сисис был его правой рукой со времени основания Института. Он состарился на службе у Амадейро. Радикальных перемен не было заметно, просто общий вид легкого разложения. Нос казался несколько больше асимметричным, чем раньше. Амадейро потер собственный нос и подумал, как скверно, что запах легкого разложения окутал и его. Когда-то его рост был 1,95 - хороший рост даже по космонитским стандартам. Конечно, он держится так же прямо, как и раньше, но рост уменьшился на два сантиметра. Значит, он уже начал съеживаться, сжиматься. Он отогнал эти кислые мысли, которые сами по себе уже являлись признаками возраста, и спросил. - В чем дело, Мелун? По пятам Сисиса шел его личный робот, очень модерновый, элегантно глянцевитый. Это тоже было возрастным признаком: когда человек уже не может сохранять молодое тело, он покупает нового робота. Амадейро никогда не решался вызвать улыбки настоящих молодых людей и не впадал в эту иллюзию, в особенности потому, что Фастальф, который был старше Амадейро на восемьдесят лет, никогда этого не делал. - Мандамус опять пришел, шеф, - сказал Сисис. - Какой Мандамус? - Тот, что добивался встречи с вами. Амадейро задумался. - Вы имеете в виду того идиота, потомка солярианки? - Да, сэр. - Ну, а я вовсе не хочу видеть его. Разве вы не разъяснили ему это, Мелун? - Полностью разъяснил. Он просил, чтобы я передал вам записку, и сказал, что тогда вы примите его. - Не думаю, - протянул Амадейро. - Что сказано в записке? - Я не понял ее, шеф. Она не на Галактическом. - Почему же я должен понять ее? - Не знаю, но он просил передать ее вам. Если вы соблаговолите взглянуть на нее и скажете слово, я вернусь обратно и тут же выгоню его. - Ну, ладно, - давайте, - сказал Амадейро и с отвращением глянул на записку. "Ceterum censeo Carthaginem esse delendam". Амадейро прочитал, поглядел на Мелуна, снова на записку и, наконец, сказал: - Вы, стало быть, видели это, раз говорите, что она не на Галактическом. Вы спросили его, что это значит? - Да, спросил, шеф. Он сказал, что это латынь, но мне это ничего не дало. Он сказал, что вы поймете. Он человек очень решительный, и он сказал, что будет сидеть хоть весь день, пока вы не прочтете. - Какой он из себя? - Худой. Серьезный. Вероятно, лишен юмора. Высокий, но не такой, как вы. Внимательные, глубоко посаженные глаза, тонкие губы. - Сколько ему лет? - Судя по его коже, я бы сказал, что ему четыре десятилетия или около того. Очень молод. - В таком случае надо учесть его юность. Пошлите его сюда. Сисис удивился. - Вы примите его? - Я именно это и сказал, верно? Пошлите его сюда. 50 Молодой человек вошел в кабинет почти строевым шагом, вытянулся перед столом и сказал: - Благодарю вас, сэр, что согласились принять меня. Могу ли я получить ваше разрешение на присоединение ко мне моих роботов? Амадейро поднял брови. - Рад буду увидеть их. Вы мне позволите оставить моих здесь? Уже много лет он ни от кого не слышал старинной формулы насчет роботов. Это был один из добрых старых обычаев, которые канули в небытие, когда понятие об официальной вежливости потускнело и стало более приемлемым, что личные роботы человека есть часть его самого. - Да, сэр, - сказал Мандамус и вошли два робота. Амадейро заметил, что они не входили, пока не было получено разрешение. Роботы были новые, явно эффективные и носили признаки хорошей выработки. - По вашему собственному дизайну, доктор Мандамус? В роботах, спроектированных хозяевами, всегда есть что-то ценное. - Правильно, сэр. - Значит, вы роботехник? - Да, сэр. Я получил степень в Университете на Эос. - Работали под руководством?.. - НЕ у доктора Фастальфа, сэр. Под руководством доктора Наскольника. - Ага, но вы не член Института. - Я просил разрешения войти в него, сэр. - Понятно, - Амадейро поправил бумаги на столе и быстро спросил, не поднимая глаз: - Где вы изучали латынь? - Я не настолько знаю латынь, чтобы говорить и читать, но достаточно, чтобы знать эту цитату и где ее применить. - Это само по себе замечательно. Как это случилось? - Я не могу отдать роботехнике каждую минуту своего времени, поэтому у меня есть другие интересы, например, планетология, с особым упором на Землю. Это привело меня к изучению земной истории и культуры. - Непопулярная тема у космонитов. - Да, сэр, и это очень плохо. Всегда нужно знать своих врагов... как знаете вы, сэр. - А я знаю? - Да, сэр. Я уверен, что вы знакомы со многими земными аспектами и знаете гораздо больше меня, поскольку изучали предмет дольше. - Откуда вы это знаете? - Я пытался узнать о вас все, что возможно, сэр. - Потому что я тоже ваш враг? - Нет, сэр, но потому, что я хочу сделать вас своим союзником. - Меня? Как же вы собираетесь использовать меня? Вам не кажется, что вы несколько дерзки? - Нет, сэр, поскольку я уверен, что вы захотите стать моим союзником. Амадейро внимательно посмотрел на него. - А вот мне кажется, что вы не просто дерзки, а нахальны. Вы понимаете цитату, которую подобрали для меня? - Да, сэр. - Переведите ее на Стандартный Галактический. - "Кроме того, я думаю, что Карфаген должен быть разрушен". - И что это означает, ПО ВАШЕМУ МНЕНИЮ? - Это сказал Маркус Порциус Катон, сенатор Римской республики, политической единицы древней Земли. Она свалила своего главного противника - Карфаген, но не уничтожила его. Катон считал, что Рим не может быть в безопасности, пока Карфаген полностью не разрушен, и со временем, сэр, это было сделано. - Но что для вас Карфаген, молодой человек? - Существует такая вещь, как аналогия. - И это означает?.. - Что у Внешних Миров тоже есть главный соперник, который, по-моему мнению, должен быть уничтожен. - Имя врага? - Планета Земля, сэр. Амадейро мягко побарабанил пальцами по столу. - И вы хотите, чтобы я был вашим союзником в подобном проекте. Вы полагаете, что я буду рад и счастлив стать им. Скажите, доктор Мандамус, разве я хоть раз сказал в какой-нибудь из своих многочисленных речей или писал, что Земля должна быть разрушена? Тонкие губы Мандамуса поджались, ноздри раздулись. - Я здесь не для того, чтобы пытаться поймать вас на чем-то, что можно использовать против вас. Меня никто не посылал сюда - ни доктор Фастальф, ни кто-либо из его партии. И я не пытаюсь говорить о ваших мыслях. Я говорю вам только о своих. По моему мнению, Земля должна быть разрушена. - И как же вы предполагаете разрушить ее? Не думаете ли вы, что мы станем бросать на нее атомные бомбы до тех пор, пока взрывы, радиация и пылевые облака не уничтожат планету? Если так, то как вы удержите мстящие поселенческие корабли от тех действий над Авророй и теми Внешними Мирами, до которых они смогут дотянуться? Полтора столетия назад Землю можно было сжечь безнаказанно. Но не сейчас. Мандамус возмутился. - У меня и в мыслях не было ничего подобного, доктор Амадейро. Я вовсе не предполагаю уничтожить людей, хоть это и земляне. Однако есть возможность уничтожить Землю, не убивая ее народ... и без возмездия. - Вы фантазер, - сказал Амадейро, - или, может быть, не вполне в своем уме. - Разрешите мне объяснить. - Нет, молодой человек. Я занят, а из-за вашей цитаты, которую я, кстати, отлично понял, и которая возбудила во мне любопытство, я позволил себе потратить на вас слишком много времени. Мандамус поднялся. - Я понимаю, доктор Амадейро, что отнял у вас больше времени, чем вы могли мне уделить. Но все-таки подумайте о моих словах, и если заинтересуетесь, почему бы вам не вызвать меня, когда у вас будет больше времени? Но не тяните, потому что иначе я вынужден буду идти в других направлениях. И я разрушу Землю. Как видите, я откровенен с вами, - он попытался улыбнуться, растягивая худые щеки, но это не произвело на его лице большого эффекта. - До свидания и еще раз спасибо, - он повернулся и вышел. Амадейро некоторое время смотрел ему вслед, а затем нажал кнопку звонка. - Мелун, - сказал он, когда Сисис вошел, - я хочу, чтобы за этим молодым человеком следили круглосуточно, и хочу знать всех, с кем он будет говорить. Всех. И всех их хочу допросить. Тех, кого я укажу, привести ко мне. Но, Мелун, все должно быть сделано тихо, методом ласкового и дружеского убеждения. Я пока еще не хозяин, как вам известно. Но со временем он будет им, Фастальфу триста шестьдесят лет, и он явно сдал, а Амадейро на восемьдесят лет моложе... 51 Амадейро получал рапорты девять дней. Мандамус разговаривал со своими роботами, иногда с университетскими коллегами, еще реже - с кем-нибудь из соседей. Разговоры были самые тривиальные. И задолго до истечения этих девяти дней, Амадейро решил, что дольше ждать не следует. Долгая жизнь Мандамуса только начинается, а перед Амадейро всего восемь или десять десятилетий в лучшем случае. И Амадейро, обдумав все, что говорил молодой человек, почувствовал с возрастающей тревогой, что не может упустить шанс: если существует способ уничтожить Землю, его нельзя игнорировать. Может ли он допустить, чтобы уничтожение произошло после его смерти, так что он не будет свидетелем? Или, что почти так же скверно, это произойдет при его жизни, но командовать будет кто-то другой, чей-то чужой палец нажмет кнопку? Нет, он должен быть свидетелем, увидеть разрушение и вызвать его, иначе зачем он страдал так долго? Может, Мандамус дурак или чокнутый, но в этом случае Амадейро должен знать точно, что тот дурак или чокнутый. Дойдя до этого пункта в своем размышлении, Амадейро вызвал Мандамуса в свой кабинет. Амадейро понимал, что этим унижает себя, но унижение было платой за уверенность, что нет ни малейшего шанса разрушить Землю без него. Эту цену он готов был заплатить. Он даже внутренне приготовился к тому, что Мандамус войдет с презрительной и торжествующей улыбкой. Придется перетерпеть и это. Зато потом, если предположения молодого человека окажутся глупостью, он, Амадейро, накажет его полной мерой, какую разрешает цивилизованное общество. В противном же случае... Он обрадовался, что Мандамус вошел в его кабинет с видом разумного смирения и поблагодарил, похоже, искренне, за вторую встречу. Амадейро подумал, что он, в свою очередь, должен быть любезен. - Доктор Мандамус, когда я отослал вас, не выслушав вашего плана, я поступил невежливо, каюсь. Теперь расскажите, что у вас на уме, и я буду слушать вас, пока мне не станет ясно - а я предполагаю, что так будет - что ваш план, возможно, более результат энтузиазма, нежели холодного рассудка. В этом случае я снова отпущу вас, но без всякого презрения с моей стороны и, надеюсь, что вы уйдете без злобы. - Я и не могу злиться, если вы соблаговолите терпеливо выслушать меня, доктор Амадейро, но что, если мои слова будут иметь для вас смысл и внушат надежду? - В этом случае, - медленно произнес Амадейро, - возможно, что мы с вами будем работать вместе. - Это было бы замечательно, сэр. Вместе мы сделаем больше, чем порознь. Но будет ли тут нечто более ощутимое, чем привилегия работать вместе? Будет ли вознаграждение? Амадейро это не понравилось. - Конечно, я должен быть благодарным, но я только Советник и Глава Института Роботехники. Есть границы того, что я могу сделать для вас. - Я понимаю, доктор Амадейро. Но могу ли я рассчитывать на что-то в пределах этих границ? Сейчас? - он твердо смотрел на Амадейро. Амадейро нахмурился, растерявшись от взгляда немигающих решительных глаз. Никакого смирения уже не было. Он холодно спросил: - Что вы имеете в виду? - Ничего, что вы не могли бы дать мне, доктор Амадейро. Сделайте меня членом Института. - Если ваша квалификация... - Не беспокойтесь. Я ее имею. - Мы не можем сразу принять такое решение о кандидате. У нас... - Послушайте, доктор Амадейро, это не метод для начала отношений. Поскольку вы установили наблюдение за мной с того момента, когда я ушел от вас в прошлый раз, я не говорю, что вы не изучили как следует все данные обо мне, и вы должны знать, что я квалифицирован. Если бы вы по каким-то причинам решили, что я не квалифицирован, вы бы не надеялись, что я окажусь достаточно изобретателен для выработки плана уничтожения нашего личного Карфагена, и я не пришел бы сюда по вашему зову. На один момент в Амадейро вспыхнул огонь. В этот миг он чувствовал; что даже уничтожение Земли - недостаточная плата за наглую позу мальчишки. Но это было только на миг. Затем вернулось чувство должных пропорций и он даже сказал себе: "Молодой парень, а такой смелый и самоуверенный, как раз такой и нужен". Кроме того, он и в самом деле изучил запись о Мандамусе и знал, что тот вполне квалифицирован для Института. И он спокойно (ценою повышения артериального давления) сказал: - Вы правы. Вы квалифицированны. - Тогда зачислите меня. В вашем компьютере наверняка есть необходимые формы. Вам стоит только ввести мое имя, образование, год получения степени и прочие статистические данные, какие у вас требуются, а затем поставить свою подпись. Не говоря ни слова, Амадейро взялся за компьютер, ввел нужную информацию, получил форму, подписал ее и протянул Мандамусу. - Датировано сегодняшним числом. Вы - сотрудник Института. Мандамус прочитал бумагу и отдал одному из своих роботов, который спрятал ее в маленький портфель подмышкой. - Спасибо, - сказал Мандамус. - Это очень мило с вашей стороны, и я надеюсь, что никогда не подведу вас и не заставлю пожалеть о вашей оценке моих способностей. Однако осталось еще одно дело. - Вот как? Какое же? - Нельзя ли нам договориться о последнем вознаграждении... конечно, только в случае удачи. В случае полного успеха. - Нельзя ли отложить это, как было бы логично, до того времени, когда полный успех будет достигнут или разумно близок к достижению? - С точки зрения рациональности - да. Но у меня кроме рассудка, есть и мечты. И я хотел бы немного помечтать. - Ладно. О чем же вы мечтаете? - Мне кажется, доктор Амадейро, что доктор Фастальф теперь ничего не значит. Он прожил долго и не может отсрочить смерть на много лет. - И что же? - Как только он умрет, ваша партия станет более агрессивной, и более вялые члены партии Фастальфа, вероятно, переменят преданность. Следующие выборы без Фастальфа наверняка будут вашими. - Возможно. Ну и что? - Вы станете de-facto лидером Совета и поведете аврорскую иностранную политику, всех Внешних Миров. И если мои планы принесут плоды, ваше правление будет столь успешным, что Совет выберет вас Председателем при первом удобном случае. - Ваши мечты - мыльные пузыри, молодой человек. Но если все ваши предсказания сбудутся, что тогда? - Вряд ли у вас хватит времени править Авророй и Институтом Роботехники одновременно. Вот я и прошу, чтобы вы, когда наконец решите уйти с вашего поста Главы Института, поддержите меня как своего преемника. Вряд ли вы можете сомневаться, что ваш выбор будет принят. - Есть такая вещь, как квалификация для этого поста. - Она у меня будет. - Подождем - увидим. - Я подожду и увижу, но вы обнаружите, что еще задолго до нашего полного успеха вы пожелаете даровать мне согласие на мою просьбу. Прошу вас, привыкайте к этой мысли. - И все это прежде, чем я услышал хоть слово, - пробормотал Амадейро. - Итак, вы член Института, а я должен привыкать к вашей личной мечте, но давайте кончать с предисловием и расскажите, как вы намерены уничтожить Землю. Почти автоматически Амадейро сделал знак своим роботам, чтобы они забыли этот разговор. Мандамус, чуть заметно улыбнувшись, сделал то же самое для своих. - Давайте начнем, - сказал Мандамус. Но Амадейро тут же бросился в атаку. - Вы уверены, что вы не сторонник Земли? Мандамус оторопел: - Я пришел к вам с предложением РАЗРУШИТЬ Землю. - Но вы потомок солярианки в пятом поколении, как я понимаю. - Да, сэр, это есть в общественной записи. Что же из этого? - Солярианка долгое время была тесно связана как друг и протеже с Фастальфом. Я подумал, не симпатизируете ли вы его про-земным взглядам. - Из-за своей пра-пра-прабабки? - Мандамус был искренне поражен, на миг в его лице вспыхнула досада, даже злость, но быстро исчезла, и он спокойно продолжал: - Точно так же и с вами тесно связана как друг и протеже Василия Фастальф, дочь доктора Фастальфа. Она его потомок в первом поколении. Мне интересно, она не симпатизирует его взглядам? - Когда-то я тоже этим интересовался, - согласился Амадейро, - но она ни в коей мере не симпатизирует, так что в этом случае я перестал об этом задумываться. - Вы можете перестать задумываться об этом и в моем случае, сэр. Я космонит и хочу, чтобы Галактикой правили космониты. - Ну и прекрасно. Давайте описание своего плана. - Я начну сначала, если вы не возражаете. Доктор Амадейро, астрономы считают, что в нашей Галактике миллионы землеподобных планет, на которых люди могут жить после необходимых исправлений окружающей среды, но без каких-либо геологических преобразований. Их атмосфера пригодна для дыхания, есть вода, почва и климат подходящие, существует жизнь. В самом деле, их атмосфера не могла бы содержать свободного кислорода при отсутствии хотя бы океанского планктона. Почва в основном голая, но как только она и океан подвергаются биологическому изменению, их сразу же завоевывают земной жизнью. Жизнь расцветает и планету можно заселять. Сотни таких планет были открыты и изучены, и примерно половина их уже занята поселенцами. Однако из всех открытых нами пригодных для обитания планет, нет ни одной с такими огромными вариациями и избытком жизни, как на Земле. Нигде нет ничего более сложного, чем беспозвоночные червеобразные или насекомоподобные, а из растительного мира - папоротникообразные кустарники. О разуме или о чем-то близком к нему нет и речи. Амадейро слушал эти нудные сентенции и думал: шпарит наизусть. Вслух он сказал: - Доктор Мандамус, я не планетолог, но все, что вы говорите, мне известно. - Как я сказал, доктор Амадейро, я начал сначала. Астрономы все больше и больше убеждаются, что все или почти все планеты Галактики, пригодные для обитания, заметно отличаются от Земли. По каким-то причинам Земля - планета необычная, и эволюция на ней происходила чрезмерно быстро и полностью уродливым манером. - Обычный аргумент, - сказал Амадейро. - Если бы в Галактике существовали другие разумные, так же развитые, как мы, они знали бы о нашем существовании и тем или иным путем дали бы о себе знать. - Да, сэр. В сущности, будь в Галактике другие разумные существа, более передовые, чем мы, у нас с самого начала не было бы шанса на экспансию. Отсюда совершенно ясно, что в Галактике есть только одни существа, способные путешествовать в гиперпространстве. Что мы вообще единственный разум в Галактике, еще не вполне ясно, но за это очень большой шанс. Теперь Амадейро слушал со скучающей полуулыбкой. Молодой человек дидактичен, подавлен тупым ритмом своей мономании. Парень с завихрениями, и слабая надежда Амадейро, что у этого Мандамуса действительно есть что-то, могущее повернуть поток истории, начала увядать. - Вы продолжаете сообщать известные мне вещи, доктор Мандамус. Все знают, что Земля уникальна и что мы, по всей вероятности, единственные разумные существа в Галактике. - Но никто не задавался простым вопросом: ПОЧЕМУ? Земляне и поселенцы не задают его. Они принимают факт. У них мистическое отношение к Земле, они считают ее священным миром и необычные ее свойства принимают как должное. А мы, космониты, тоже не спрашивали. Мы игнорируем этот вопрос. Для нас куда лучше не думать о Земле вовсе, потому что иначе нам придется считать себя потомками землян. - Не вижу добродетели в этом вопросе, - сказал Амадейро. - Нам не нужно искать сложных ответов на это "почему". Случайные процессы играют важную роль в эволюции и в какой-то мере во всех вещах. Если есть миллионы пригодных для жизни планет, эволюция может происходить на них по-разному. На одних быстрее, на других медленнее, где-то исключительно медленно, а где-то исключительно быстро. Земле повезло, что на ней эволюция происходила исключительно быстро, и поэтому вы здесь. Так что, если мы спрашиваем "почему", естественным достаточным ответом будет "случайность". Амадейро ожидал, что Мандамус выдаст свое "завихрение" взрывом ярости на выдающееся логическое утверждение, представленное в смешном виде, которое полностью расшатывало его тезис. Однако Мандамус просто смотрел на Амадейро некоторое время, а затем спокойно сказал: - Нет, - и помолчав, продолжал: - Для многократного ускорения эволюции нужно нечто большее, чем одна-две случайности. На каждой планете, кроме Земли, скорость эволюции близко связана с потоком космической радиации, производящей мутации в замедленном ритме. Эта скорость вовсе не результат случайности. На Земле что-то произвело много больше мутаций, чем на других планетах, и это что-то не имело отношения к космической радиации, потому что она поражает Землю в сколько-нибудь значительном количестве. Теперь вы, наверное, видите чуть более ясно, почему это "почему" важно. - Ну, доктор Мандамус, поскольку я все еще слушаю, и даже с большим терпением, чем сам предполагал, ответьте на вопрос, который вы так настойчиво поднимаете. Или у вас есть только вопрос, но не ответ? - У меня есть ответ, - сказал Мандамус, - и он зависит от факта, что Земля уникальна еще в одном смысле. - Разрешите угадать. Вы имеете в виду большой спутник. Но вы же не считаете, что это ваше открытие? - Отнюдь, - сказал Мандамус, - но учтите, что большие спутники не редкость. Все известные большие спутники, кроме одного, вращаются вокруг газовых гигантов, но только спутник Земли - Луна - вращается вокруг планеты, не намного большей, чем сам спутник. - Осмелюсь ли я еще раз употребить слово "случайность", доктор Мандамус? - В этом случае, возможно, и случайность, но Луна остается уникальной. - Пусть так, но какая связь между сателлитом и изобилием жизни на Земле? - Это не совсем ясно, и связь может быть маловероятной, но куда более невероятно, что два таких необычных примера уникальности у одной планеты не были бы связаны между собой. И я нашел такую связь. - Да? - быстро спросил Амадейро. Теперь должен наступить безошибочный признак чокнутости. Амадейро украдкой взглянул на часы. Прошло не намного больше времени, чем он считал возможным потратить, но его любопытство росло. - Луна, - сказал Мандамус, - медленно обходя вокруг Земли, производит приливно-отливной эффект на Земле. Большие приливы на Земле - следствие существования этого большого спутника. Земное Солнце тоже производит приливы, но едва третью часть от лунных - так же, как и наше солнце производит малые приливы на Авроре. Поскольку Луна отдаляется из-за своих приливно-отливных действий, она была гораздо ближе к Земле в ранней истории этой планетной системы. Чем ближе Луна к Земле, тем выше приливы на Земле. Эти приливы производили два важных эффекта: они сгибали земную кору, пока Земля вращалась, и замедляли вращение Земли. От этого сгибания и от трения приливных океанских вод о впадины морского дна вращательная энергия преобразовывалась в тепло. Следовательно, кора у Земли более тонкая, чем у известных нам пригодных для обитания планет. - Но все это не имеет отношения к изобилию жизни на Земле, - сказал Амадейро. - Я думаю, доктор Мандамус, вам пора либо перейти к делу, либо уйти. - Прошу вас, доктор Амадейро, потерпите еще немного. Важно понять дело, как только мы подойдем к нему. Я сделал тщательную компьютерн