ли ли семейные неурядицы? - Не знаю, но вряд ли. Насколько мне известно, он в хороших отношениях со своими бывшими женами. Ни один из разводов не нес в себе злобы. Ни один из разводов не нес в себе злобы. Доктор Фастальф не тот человек. Я не могу представить себе чтобы он принял любое событие в жизни с чем-то большим, чем покорный вздох. Он будет шутить даже на смертном одре. Это, во всяком случае, правильная оценка, - подумал Бейли и сказал: - А каковы его отношения к вам? Только, пожалуйста, скажите правду. Мы не в том положении, когда скрывают правду, чтобы избежать осложнений. Она спокойно встретила его взгляд. - Тут нечего избегать. Доктор Фастальф мой друг, и очень хороший. - Вы ждете его развода, чтобы стать его следующей женой? - Нет. - Вы любовники? - Нет. - И не были? - Нет. Вас это удивляет? - Мне просто нужна информация. - Тогда задавайте вопросы связно и не закидывайте меня ими, словно надеясь заставить меня в чем-то проболтаться. - Она сказала это без всякого раздражения. Ее это как бы развлекало. Бейли слегка покраснел и хотел сказать, что у него вовсе не было такого намерения, но оно, конечно, было, и отрицать это было бесполезно. - Ладно, - сказал он грубовато, - пойдем дальше. Глэдис снова опустила глаза; лицо ее стало чуть жестче, словно она погрузилась в прошлое, которое хотела бы забыть. - Вы имеете представление о моей жизни на Солярии. Она не была счастливой, но другой я не знала. И только когда я попробовала прикоснуться к счастью, я поняла, до какой степени была несчастна моя жизнь. Первый намек на это пришел от вас, Илия. - От меня? - изумился Бейли. - Да, Илия. Наша последняя встреча на Солярии - я надеюсь, что вы помните - научила меня кое-чему. Я коснулась вас! Я сняла перчатку - такую же, как сейчас на мне - дотронулась до вашей щеки. Контакт был очень коротким. Не знаю, значил ли он что-то для вас - нет, не говорите, это не важно - но для меня он значил очень много! - Она подняла глаза и встретила его взгляд. - Он значил для меня _в_с_е. Он изменил всю мою жизнь. Вспомните, что я до тех пор не касалась мужчины или вообще человеческого существа, исключая мужа. А мужа я касалась очень редко. Конечно, я видела мужчин по трехмерке и хорошо знала физические аспекты мужественности. В этом отношении мне нечему было учиться. Но я не думала, что мужчины отличаются друг от друга на ощупь. Я знала, какая кожа у моего мужа, какие у него руки, но - и только. У меня не было оснований думать, что у другого мужчины это могло быть другим. От контакта с мужем удовольствия не было - да и откуда ему быть? Какое удовольствие от контакта пальцев со столом - разве что провести по нему и оценить его гладкость? Контакт с мужем был частью редко происходящего ритуала, на который муж шел, потому что этого от нас ждали, и, как хороший солярианин, он выполнял его в тот день и час, за такой промежуток времени и в такой манере, как предписывалось хорошим воспитанием. В другом смысле тут не было ничего хорошего, потому что, хотя этот периодический контакт имел точную цель сексуальных отношений, мой муж не просил разрешения иметь ребенка и, я думаю, не интересовался произвести его. А я слишком благоговела перед ним, чтобы самой просить разрешение, хотя имела на это право. Оглядываясь назад, я понимаю, что сексуальный опыт был поверхностным и механическим. У меня никогда не было оргазма. Ни разу. Я только читала о такой вещи, но описания просто сбивали меня с толку, поскольку их можно было найти только в привозных книгах - солярианские книги никогда не упоминали о сексе - и я не могла верить им. Я думала, что это просто экзотические метафоры. И я не могла это проверить, по крайней мере, сама. Кажется, это называется мастурбацией - я слышала это слово на Авроре. На Солярии никогда не говорят о сексе, и слова, относящиеся к нему, не употребляются в порядочном обществе, да и любом другом на Солярии. Из случайно прочитанного я представляла, как это делается, и несколько раз, скрепя сердце, пробовала сделать, как написано, но не смогла. Табу на прикосновение к человеческой плоти делало даже собственную плоть запретной и неприятной. Конечно, я могу дотронуться до своего лица или положить ногу на ногу, но это случайные прикосновения, на них не обращаешь внимания. А сделать прикосновение инструментом сознательного удовольствия - совсем другое дело. Каждой частицей своего существа я знала, что этого нельзя делать, и поэтому, удовольствия не могло быть. И мне не приходилось получать удовольствие от прикосновения при других обстоятельствах. Да и как это могло случиться? И в тот раз я коснулась вас. Зачем я это сделала - не знаю. Я чувствовала бесконечную признательность вам за то, что вы спасли меня. Кроме того, вы были не полностью запретны. Вы не солярианин. Вы были - простите меня - не вполне мужчиной. Вы - земное создание, человек по виду, но вы - недолговечный, бациллоноситель, нечто вроде полу-человека. И вот потому, что вы спасли меня и были ненастоящим мужчиной, я могла коснуться вас. Кроме того, вы смотрели на меня не враждебно и надменно, как мой муж, не с тщательно вышколенным безразличием тех, с кем я виделась по трехмерному изображению. И вы были прямо тут, рядом, и глаза у вас были теплые и заботливые. И вы вздрогнули, когда моя рука потянулась к вашей щеке. Я видела это. Почему так случилось, я не знаю. Прикосновение было таким беглым, что физическое ощущение нельзя было отличить от того, как если бы я дотронулась до своего мужа, другого мужчины или даже женщины. Но здесь было нечто большее, чем физическое ощущение. Вы были здесь, вы были рады и показали мне все признаки того, что я приняла как... чувство. И когда наша кожа - моей руки и вашей щеки - соприкоснулась, я словно коснулась ласкового огня, который тут же прошел по моей руке и всю меня охватил пламенем. Не знаю, долго ли это продолжалось - вряд ли больше одной-двух секунд, но для меня время остановилось. Во мне произошло что-то, чего никогда не случалось раньше, и вот теперь, когда я познала это, я понимаю, что тогда была очень близка к оргазму. Я старалась не показать этого... Бейли, не решаясь взглянуть на нее, кивнул. - Так вот, я не показала этого и только сказала: "Спасибо вам, Илия". Я поблагодарила вас за то, что вы сделали для меня в связи со смертью моего мужа, но много больше - за то, что вы осветили мою жизнь и показали мне, даже не зная этого, что есть в жизни; вы открыли дверь; показали тропу. Физическое действие было само по себе ничто: просто прикосновение, но это стало началом всего. - Она сделала паузу, затем подняла палец. - Нет, не говорите ничего. Я еще не закончила. Я раньше представляла себе смутно и неопределенно: мужчина и я делаем то, что делали мы с мужем, но как-то по-другому - я даже не знала, как именно - и ощущения были другие, но я не могла представить себе их. Я могла бы прожить всю жизнь, пытаясь вообразить невообразимое, и умерла бы через триста-четыреста лет, так и не узнав, как и другие женщины Солярии, да и многие мужчины. Никогда не узнать. Иметь детей, но не узнать. Но я дотронулась до вашей щеки и поняла. Не удивительно ли? Вы научили меня тому, о чем я лишь воображала. Нет, не механике, не унылому, неохотному сближению тел, но чему-то такому, что должно быть при этом и чего я никогда не достигала. Взгляд на лицо, блеск в глазах, ощущение мягкости, доброты... чего-то, что я не могу описать... Понижение ужасного барьера между индивидуумами. Любовь, наверное, подходящее слово, включающее в себя все это и еще большее. Я чувствовала любовь к вам, потому что думала, что и вы могли бы любить меня. Не говорю, что любили, но могли бы. В старинных книгах говорилось о любви, я принимала это слово, но не знала его значения, пока не коснулась вас. И я поехала на Аврору, вспоминая вас, думая о вас, мысленно разговаривая с вами, и думала, что на Авроре встречу миллион Илий. - Она опять помолчала, погрузившись в мысли. - Но я не встретила. Аврора также плоха, как и Солярия, но в обратном смысле. На Солярии секс - н_е_п_р_а_в_и_л_ь_н_о_с_т_ь, грех. Секс отвратителен, и мы все отвернулись от него. Мы не могли любить, потому что ненавидели секс. На Авроре секс с_к_у_ч_е_н. Его принимают спокойно и легко, как дыхание. Если человек ощущает позыв, он тянется к тому, кто кажется подходящим, и если подходящая особа в данный момент не занята чем-то важным, следует секс в той манере, как это принято. Вроде дыхания. Но какой экстаз в дыхании? Если у человека удушье, то, возможно, первый хороший вдох будет для него наслаждением; а если он никогда не задыхался? Секс разрешенный и доступный как вода на Авроре, так же как и секс запретный и постыдный на Солярии не имели ничего общего с любовью. В обоих случаях дети получаются редко и только по официальному разрешению. Когда такое разрешение получено, происходит интерлюдия секса, безрадостная и противная, предназначенная только для деторождения. Если в положенное время зачатия не последовало, прибегают к искусственному оплодотворению. А на Солярии принят эктогенез, так что оплодотворение и развитие зародыша происходит в генотарии, а секс остается как форма социального общения, не имеющая ничего общего с любовью. Я не могла принять привычки аврорцев - не была воспитана в них. Я со страхом тянулась к сексу, и никто не отказывался, но и не придавал этому значения. Глаза мужчин были пусты, когда я предлагала себя, и оставались пустыми, когда мужчины соглашались. Они хотели, но и только. И прикосновение к ним не давало ничего. Так же, как я прикасалась к мужу. Я примирилась с этим, позволила вести себя, но и все остальное ничего не дало. Я не чувствовала даже потребности делать это. То ощущение, что вы дали мне, не возвращалось, и я, в конце концов, покорилась. Доктор Фастальф был моим другом. Он один на Авроре знал все, что произошло на Солярии. Вы знаете, что полные сведения не были опубликованы и уж, конечно, не вошли в эту ужасную гиперволновую программу. Я о ней слышала, но смотреть отказалась. Доктор Фастальф защищал меня от непонимания со стороны аврорцев и от их презрения к солярианцам. Он защищал меня также и от отчаяния, которое охватило меня через некоторое время. Но любовниками мы не были. Я могла бы предложить себя, но в то время уже решила, что ощущение, которое вы мне дали, никогда не вернется, и отказалась от мысли предлагать себя. И он тоже не предлагал себя, не знаю, почему. Может быть, он понимал, что мое отчаяние происходит от неудачи найти что-то в сексе, и не хотел увеличивать его. Вероятно, он просто был добр ко мне и заботился обо мне в этом отношении, так что мы не стали любовниками. Он был моим другом, когда я нуждалась в дружбе. Вот и все, Илия. Вы получили полный ответ на свои вопросы. Вы хотели знать о моих отношениях с доктором Фастальфом и сказали, что вам нужна информация. Вы ее получили. Вы удовлетворены? - Мне очень жаль, Глэдис, что ваша жизнь была так трудна. Я получил информацию, в которой нуждался. Вы дали мне больше информации, чем вы думаете. - В каком смысле? Бейли не дал прямого ответа. - Глэдис, я рад, что воспоминание обо мне так много значило для вас. Когда я был на Солярии, мне и в голову не приходило, что я произвел на вас такое впечатление. Но даже если бы пришло, я не пытался бы... вы понимаете. - Я понимаю, - мягко сказала она, - но и попытка была бы бесполезной: я бы не могла. - Я знаю. И теперь не сделал бы такого, как вы сказали, предложения. Одно прикосновение, момент сексуального понимания - больше ничего не нужно. Вполне вероятно, что этот момент неповторим, и его нельзя пачкать глупыми попытками к возобновлению. По этой причине я не... предлагаю себя. Моя неудача могла бы оказаться еще одной пустышкой для вас. Кроме того... - Да? - Как я уже говорил, вы сказали мне больше, чем вы думаете. Вы сообщили, что история не кончилась на вашем отчаянии. - Откуда вы знаете? - Рассказывая мне об ощущении, которое дало вам прикосновение к моей щеке, вы сказали, что только теперь поняли, как были тогда близки к оргазму. Затем вы сказали, что секс с аврорцами не был успешен, и, следовательно, в этих случаях вы не испытали оргазма. Однако, вы _д_о_л_ж_н_ы были испытать его, Глэдис, чтобы судить о ваших ощущениях. Иначе говоря, у вас _б_ы_л_ любовник, и вы _у_з_н_а_л_и_ любовь. Если это не доктор Фастальф, то значит, был кто-то другой. - Ну и что? Разве это касается вас? - Не знаю, касается или нет. Скажите, кто он, и если будет ясно, что это не мое дело - покончим с этим. Глэдис молчала. - Если вы не хотите сказать, то я сам скажу вам. Я уже говорил, что не намерен щадить ваши чувства. Глэдис продолжала молчать. - Кто-то должен был быть, Глэдис, и ваша скорбь по поводу потери Джандера чрезмерна. Вы выслали из комнаты Дэниела, потому что его лицо напомнило вам Джандера. Если я ошибся, решив, что Джандер Пэнел... - он сделал паузу и затем резко закончил: - что робот Джандер Пэнел был вашим любовником - скажите. - Джандер Пэнел, робот, - прошептала Глэдис - не был моим любовником. 25 Губы Бейли беззвучно зашевелились в безошибочном трехсложном восклицании. - Да, - сказала Глэдис, - "О, дьявол!". Вы ошеломлены? Почему? Вы не одобряете? - Не мое дело - одобрять или не одобрять, - без выражения ответил Бейли. - Это значит - не одобряете. - Это значит, что я ищу только информацию. Какая разница между мужем и любовником на Авроре? - Если двое живут в одном доме какое-то время, они говорят друг об друге "жена" или "муж". - Какой период времени? - В разных регионах по-разному. В городе Эос это три месяца. - И в это время они воздерживаются от сексуальных отношений с другими? - Почему? - Глэдис резко подняла брови. - Я только спрашиваю. - Исключительность на Авроре немыслима. К мужу или любовнику - безразлично. Секс для удовольствия. - И вы тоже искали других, когда были с Джандером? - Нет. Это был мой выбор. - Другие предлагали себя? - Случалось. - И вы отказывали. - Я всегда могу отказаться. Это часть неисключительности. - Но вы отказывали? - Да. - А те, кому вы отказывали, знали причину? - Что вы имеете в виду? - Они знали, что у вас муж - робот? - У меня был _м_у_ж. Я не называю его мужемистероботом. Здесь нет такого выражения. - Но они знали? Она помолчала. - Не знаю. - Вы им говорили? - Зачем бы я стала говорить? - Не отвечайте вопросом на вопрос. Говорили вы им? - Нет. - Как вы могли избежать этого? Разве не естественно объяснить ваш отказ? - Объяснений никогда не требуется. Отказ есть отказ, так его и принимают. Я вас не понимаю. Бейли собрался с мыслями. Непонимание его и Глэдис не пересекалось, а шло параллельно. Он начал снова. - На Солярии было бы естественным иметь робота в качестве мужа? - На Солярии это немыслимая вещь. Мне и в голову не пришло бы подобное. На Солярии все немыслимо. И на Земле тоже. Разве ваша жена взяла бы когда-нибудь в мужья робота? - Это не относится к делу. - Возможно, но ваше впечатление - достаточный ответ. Мы с вами не аврорцы, но мы на Авроре. Я живу здесь два года и больше понимаю. - Вы имеете в виду, что сексуальная связь человек-робот - обычное дело на Авроре? - Не знаю. Знаю только, что это приемлемо, как приемлемо все, что касается секса все добровольное, дающее взаимное удовлетворение и не наносящее никому физического вреда. Кому какое дело, как индивидуум или любая комбинация индивидуумов находит удовлетворение? Кого тревожит, какие книги я читаю, когда ложусь спать или встаю, люблю ли кошек или не терплю розы? Так же относятся на Авроре и к сексу. - Да, на Авроре, но вы родились не на Авроре и воспитывались не на их лад. Вы только что говорили, что не приспособились к этому безразличию в сексе, а сейчас его защищаете. Вы выражали отвращение к многократным бракам и неразборчивости в связях. Вы не говорили тем, кому отказывали, о причине отказа потому, возможно, что в глубине души стыдились иметь мужем Джандера. Может, вы знали, или подозревали, или просто предполагали, что такое необычно даже на Авроре - и вы стыдились. - Нет, Илия, я не стыдилась. Если муж-робот необычен даже на Авроре, то это, возможно, потому, что не обычны такие роботы, как Джандер. Роботы на Солярии, на Земле и на Авроре - если не считать Дэниела и Джандера - могут дать лишь самое примитивное сексуальное удовлетворение. Они просто приспособление для мастурбации, механический вибратор, и больше ничего. Когда будет много человекоподобных роботов, появится и секс человек-робот. - Как вы получили Джандера, Глэдис? Их было всего два, и оба в доме доктора Фастальфа. Доктор Фастальф просто дал вам его в полу-собственность? - Да. - Почему? - По доброте, я думаю. Я была одинока, разочарована, несчастна, чужая в чужой стране. Он дал мне Джандера для компании, и я вечно буду ему благодарна. Это длилось всего полгода, но будет ценно для меня всю мою жизнь. - Доктор Фастальф знал, что Джандер ваш муж? - Он никогда не упоминал об этом, так что я не знаю. - А _в_ы_ упоминали? - Нет. - А почему? - Не считала нужным. Но вовсе не из стыда. - Как это случилось? Глэдис напряглась и сказала враждебно: - Зачем мне объяснять вам это? - Глэдис, время идет. Не воюйте со мной на каждом шагу. Вы расстроены тем, что Джандер... что его нет? - Зачем вы спрашиваете? - Вы хотите знать, что случилось? - Опять-таки - зачем спрашиваете? - Тогда помогите мне. Мне нужна вся информация, какую я могу получить, если я хочу хотя бы начать разработку этой, похоже, неразрешимой проблемы. Как Джандер стал вашим мужем? Глаза Глэдис заволоклись слезами. - Обычно роботы не носят одежды, но они так сконструированы, как будто одеты. Я хорошо знаю роботов, поскольку жила на Солярии, и у меня есть некоторый художественный талант... - Я помню ваши световые формы. Глэдис благодарно кивнула. - Я составляла новые рисунки для новых моделей. Они, по-моему, более интересны, чем те, какими пользуются на Авроре. Некоторые из моих рисунков здесь на стене. Есть и в других местах в доме. Глаза Бейли пробежали по рисункам. Он уже заметил их. Изображенные на них роботы не были натуралистическими - удлиненные, неестественно изогнутые. Теперь он видел, что искажение было задумано очень умно, как акцент; глядя на них с новой перспективы, он увидел, что эти детали напоминают одежду. В них было что-то от костюмов слуг Викторианской Англии - он видел такие в одной книге. Интересно, знала ли Глэдис о них, или это просто случайное совпадение? Когда Бейли впервые увидел эти рисунки, он решил, что Глэдис окружила себя роботами, имитируя жизнь на Солярии. Она говорила, что ненавидела эту жизнь, но это было только продуктом ее мыслящего мозга. Солярия была единственным домом, который она хорошо знала, и его нелегко отбросить - а может, и вообще невозможно. И этот фактор мог присутствовать в ее рисунках, даже если ее новые занятия дали ей более приятные мотивы. - Я имела успех. Некоторые концерны, производящие роботов, хорошо платили мне за мои рисунки, и было очень много случаев, когда уже существующих роботов покрывали заново по моим указаниям. Это давало мне определенное удовлетворение и в какой-то мере компенсировало эмоциональную пустоту моей жизни. Когда доктор Фастальф дал мне Джандера, робот, конечно, был в обычной одежде. Доктор был настолько добр, что дал мне множество сменной одежды для Джандера, но в ней не было ничего особенного, а мне хотелось купить более, на мой взгляд, подходящее. Это означало, что надо было тщательно измерить Джандера, потому что я хотела заказать одежду по моим рисункам. Джандер разделся, и тогда я полностью осознала, насколько он приближался к человеку. Ничего не было упущено, и те части, которые должны были напрягаться, и в самом деле напрягались и находились, как и у человека под контролем сознания. Я спросила, функционирует ли его пенис, Джандер ответил - да, я заинтересовалась, и он продемонстрировал. Вы понимаете, что как ни похож он был на мужчину, я знала, что он робот. У меня есть некоторые колебания насчет прикосновения к мужчинам, и это наверняка играло какую-то роль в моей неспособности получить удовлетворение от секса с аврорцами. Но это был не мужчина, а я всю жизнь была с роботами и свободно могла касаться Джандера. Я быстро осознала, что хочу коснуться его, и он быстро понял, что я хочу этого. Он был тонко настроенным роботом и тщательно следовал Трем Законам. Не дать радость - это вызвать разочарование, которое можно расценить как вред, а он не мог вредить человеку. И он старался дать мне радость. И именно потому, что я знала о его желании дать мне радость - чего я никогда не видела в аврорских мужчинах - я и в самом деле радовалась и постепенно дошла до полной... я думаю, это и есть оргазм. - Значит, вы были полностью счастливы? - С Джандером? Да, конечно. - Вы никогда не ссорились? - Как же это возможно? Единственная его цель, единственный смысл его существования - быть мне приятным. - А вас не смущало, что он делал это только для того, чтобы быть приятным вам? - Не все ли равно, по какой причине кто-то что-то делает? - И, когда вы узнали полноту чувств, у вас не разу не было желания сделать тоже с аврорцем? - Это было бы бесполезно. Я хотела только Джандера. Теперь вы понимаете, каково мне было потерять его? Обычно серьезное выражение лица Бейли стало торжественным. - Я понимаю, Глэдис. Простите, что я недавно причинил вам боль - тогда я еще не вполне понимал. Она заплакала, и он ждал, не зная, как утешить ее. Наконец, она вытерла глаза. - Еще что-нибудь? - Еще несколько вопросов на другую тему, и я больше не буду докучать вам. - И осторожно добавил: - Сегодня. Вы знаете, что многие считают доктора Фастальфа виновным в убийстве Джандера? - Да. - Вы знаете, что сам доктор считает себя единственным, кто мог бы убить Джандера тем способом, каким его убили? - Да. Доктор сам говорил мне это. - Думаете ли _в_ы, что Джандера убил доктор Фастальф? Она неожиданно резко взглянула на Бейли и сердито сказала: - Конечно, нет! Зачем ему это? Джандер был _е_г_о_ роботом и доктор очень заботился о нем. Вы не знаете доктора, Илия. Он добрый человек, он никому не мог бы повредить и уж тем более роботу. Этого просто не могло быть. - У меня больше нет вопросов, есть только одно дело сейчас - взглянуть на Джандера, если вы позволите. Глэдис встала. Ее простое платье не было черным (как полагалось бы на Земле), а какого-то тусклого цвета, без единой яркой искорки, и даже Бейли, отнюдь не знаток одежды, понял, насколько это платье траурное. - Пошли, - тихо прошептала она. 26 Они прошли через несколько комнат, по коридору и поднялись по короткому пролету лестницы в маленькую комнату, одна стена которой светилась. В комнате были койка и стул, больше ничего. - Это была его комната, - сказала Глэдис и, как бы отвечая на мысли Бейли, добавила: - это все, в чем он нуждался. Я оставляла его одного иногда даже на весь день: я не хотела устать от него. Теперь я хотела бы, чтобы он был со мной каждую секунду, я ведь не знала, что у нас так мало времени впереди. Вот он. Джандер лежал на койке, прикрытый до груди мягкой блестящей тканью. Лицо его было спокойно и нечеловечески безмятежно. Глаза широко раскрыты, но непрозрачны и без блеска. Он очень походил на Дэниела, и понятно, почему Глэдис было не по себе в присутствии Дэниела. - Доктор Фастальф осматривал его? - Да. Я в отчаянии пришла к нему, и если бы вы видели, как он бежал сюда, расстроенный, с болью, в панике, вы никогда не сочли бы его виновным. Но он ничего не мог сделать. - Он раздет? - Да. Доктор раздел его, чтобы осмотреть, а снова одевать не имело смысла. - Вы позволите мне открыть его? - Зачем? Что вы можете обнаружить, чего не обнаружил доктор Фастальф? - Ничего, но я должен знать, что ничего не упустил в расследовании. - Хорошо, но потом опять покройте его. - Глэдис повернулась к нему спиной и уткнулась лбом в стену. Бейли знал, что она опять плачет. Тело было, пожалуй, не совсем человеческое. Мускулатура, пожалуй, несколько упрощенная, чуточку схематичная; но все остальное было на месте: соски, пупок и прочее. Даже легкие волосы на груди. Сколько дней прошло с убийства Джандера? Во всяком случае, больше недели, и никаких признаков разложения. Робот. Тело было теплое, крепкое, упругое. Бейли не мог избавится от чувства неловкости, ему казалось, что он нарушает покой человека. Будь это труп человека, негибкость и холод лишили бы его человечности. Тело робота было куда более человеческим, чем труп человека. Он снова прикрыл Джандера. - Я закончил, Глэдис. Она повернулась, посмотрела на Джандера и сказала: - Пойдем? - Да, конечно. Но, Глэдис... вы так и оставите его здесь? - А если оставлю, какое это имеете значение? - В какой-то мере имеет. Вы должны постараться оправиться от потери. Нельзя носить траур в течении трех столетий. - Он сам сознавал, что его слова звучат сентенциозно; как же она должна воспринимать их? - Я понимаю, что вы желаете мне добра, Илия. Но меня просили сохранить Джандера до конца расследования. А потом его кремируют по моей просьбе. У меня будет его голограмма. Вы удовлетворены? - Да. Мне пора вернуться в дом доктора Фастальфа. - Я хочу, чтобы вы нашли того, кто это сделал и зачем. Я должна знать. И я уверена, что вы сможете.  * ЧАСТЬ СЕДЬМАЯ. ФАСТАЛЬФ *  27 Бейли вышел из дома Глэдис на закате. Дэниел шел позади него, Жискар, как и раньше, впереди. - Вы хорошо себя чувствуете, партнер Илия? - спросил Дэниел. - Вполне, - ответил Бейли, довольный собой. - Я начал привыкать к Снаружи, Дэниел, даже могу восхищаться закатом. Он всегда такой? - Да. Но давайте пойдем быстрее: в это время года рано темнеет. - Я готов. Пошли. Сам Бейли думал, что лучше бы дождаться темноты - она дала бы ему иллюзию стен, а он в глубине души не был уверен, что его хорошее самочувствие, вызванное красивым закатом, продлится долго. Закат-то ведь Снаружи! Нет, это трусливая неуверенность, он не должен поддаваться ей. Жискар бесшумно подошел к нему. - Может быть, вы предпочитаете подождать, сэр? Может, темнота для вас лучше? Нам ведь все равно. Бейли увидел других роботов в отдалении. Интересно, кто их послал для его охраны - Глэдис или Фастальф? Это подчеркивало их заботу о нем, и он упрямо не желал показать слабость. - Нет, пойдем сейчас, - сказал он и быстро пошел по направлению к дому Фастальфа, хотя и не видел его за далекими деревьями. Хорошо бы освободиться от страха, заставляющего зубы стучать. А может, они стучат от холодного вечернего ветра, и от него же гусиная кожа на руках? Нет, здесь _н_е_ Снаружи. Нет. - Дэниел, вы хорошо знали Джандера? - Мы некоторое время были вместе. Со времени изготовления друга Джандера до его перехода в дом мисс Глэдис. - Вас не смущало, что Джандер так похож на вас? - Нет. Мы оба знали наши различия, и доктор Фастальф тоже не путал нас. Так что мы были два индивидуума. - Вы тоже различали их, Жискар? - Насколько я помню, не было такого случая, когда это потребовалось бы. - А если бы пришлось? - Я бы различил их. - Дэниел, а в тот период, когда Джандер был в доме мисс Глэдис, вы виделись с ним? - Нет, партнер Илия. Мисс Глэдис держала его в доме. В тех случаях, когда она посещала доктора Фастальфа, она никогда не брала его с собой. А когда я сопровождал доктора Фастальфа к ней, я не видел друга Джандера. Бейли слегка удивился. Он хотел было задать тот же вопрос Жискару, но раздумал. Такой, как выразился Фастальф, перекрестный допрос роботов ничего, в сущности, не дает. Они не могут сознательно сказать то, что может повредить человеку, их не вынудишь к этому ни обманом, ни подкупом. Они не могут открыто солгать, но будут вежливо давать бесполезные ответы. Они подошли к крыльцу дома, и Бейли почувствовал, что его дыхание участилось. Он был уверен, что дрожь рук и нижней губы происходит только от холодного ветра. Солнце уже село, на потемневшем небе стали появляться звезды. Бейли вошел в тепло сияющих стен дома. Он был в безопасности. Фастальф встретил его. - Вы вовремя вернулись, мистер Бейли. Ваша беседа с Глэдис прошла успешно? - Очень успешно. Я, может быть, держу ключ к ответу. 28 Фастальф вежливо улыбнулся, и это не означало ни удивления, ни энтузиазма, ни сомнения. Он ввел Бейли в столовую, которая была меньше и уютнее той, где они завтракали. - Мы с вами, дорогой мистер Бейли, будем обедать без формальностей. Только вдвоем. Даже роботов не будет, если вы желаете. О делах говорить не будем, разве что вы очень захотите этого. Бейли ничего не сказал, но остановился в изумлении, глядя на стены. Они были волнистые, сияюще-зеленые, медленно изменяющееся по светлоте и оттенкам от пола к потолку. Эффект был головокружительный - по крайней мере, для Бейли. Фастальфу не составило большого труда понять впечатления Бейли. - К этому нужно привыкнуть, мистер Бейли. Жискар, уменьши освещение стен. Спасибо. Бейли облегченно вздохнул. - И вам спасибо, доктор Фастальф. Могу я сходить в туалет? - Пожалуйста. - Не могли бы вы... - замялся Бейли. Фастальф хихикнул. - Вы там найдете все совершенно нормальным. Жаловаться вам не придется. - Весьма признателен, - поклонился Бейли. Туалет и в самом деле был просто туалетом, только более роскошным и более удобным, чем те, какие он видел. Он невероятно отличался от земного. Он прямо сиял чистотой. Бейли мрачно подумал, что, поживи он на Авроре подольше, ему трудно было бы снова привыкать к толпам в земных туалетах. А здесь его окружали удобства из слоновой кости и золота - конечно, золото и кость не настоящие. Он вдруг вздрогнул о случайных обменах микробами на Земле. Наверное, то же чувствуют космониты? Можно ли порицать их? Однако, аврорцы так аляповато выпяливаются с украшениями, так настойчиво уверяют, что живут в согласии с природой, а сами приручают и ломают ее. Может, это только в доме Фастальфа? У Глэдис дом куда проще, но, может, потому, что она с Солярии? Обед был просто восхитительным. Как и за ленчем, тут было заметное ощущение близости к природе. Блюд было много, и можно было заметить, что все они были когда-то частью растений и животных. Бейли уже начал смотреть на случайную косточку, жилку или хрящик не с отвращением, как раньше, а как на крошечное приключение. Некоторые блюда ему не очень понравились, но это было не важно, главное, что все они очень отличались по вкусу. Несмотря на предложение Фастальфа, чтобы роботы не присутствовали, обслуживал их все-таки робот. Бейли подумал, что Фастальф настолько привык к роботам, что просто не заметил этого факта, а Бейли не стал заострять внимание. Робот был молчалив и двигался бесшумно. Его нарядная ливрея была как бы взята из исторической пьесы, которую Бейли видел по гиперволновой программе. Только при очень близком разглядывании можно было увидеть, что этот костюм - световая иллюзия, а робот снаружи был из гладкого металла, и только. - Поверхность слуги сделана Глэдис? - спросил Бейли. - Да, - сказал явно довольный Фастальф. - Она воспримет как комплимент, что вы узнали ее работу. Она молодец, верно? Ее работы невероятно популярны, и она занимает полезное место в аврорском обществе. Разговор за столом был приятным, но не значительным. Бейли не настаивал на "деловой беседе" и, в сущности, предпочитал помалкивать и наслаждаться едой, и потому не мог решить, как подойти к делу, которое казалось ему основным пунктом проблемы с Джандером. Фастальф взял дело в свои руки: - Поскольку вы упомянули о Глэдис, не могу ли я спросить, как получилось, что вы остались в ее доме, можно сказать, в отчаянии, а вернулись энергичным и сказали, что, возможно, имеете ключ к разгадке. Не узнали от Глэдис что-то новое и неожиданное? - Да, - рассеяно ответил Бейли; он весь ушел в десерт, который никак не мог опознать, а робот-лакей, видимо, понявший его жаждущий взгляд, поставил перед ним вторую порцию. Никогда в жизни Бейли так не наслаждался процессом еды и впервые посетовал на физиологические ограничения, не позволявшие есть вечно. Он сам стыдился своих ощущений. - И что же вы узнали? - терпеливо спросил Фастальф. - Что-то такое, чего я не знаю? - Возможно. Глэдис сказала, что вы отдали ей Джандера полгода назад. - Э_т_о_ я знаю. Именно так. - Зачем? - резко спросил Бейли. Любезное выражение лица Фастальфа медленно исчезало. - А почему бы и нет? - Я не знаю, почему нет, и это меня не интересует. Я спросил: зачем? Фастальф не ответил. - Доктор Фастальф, - продолжал Бейли, - я здесь для того, чтобы распутать этот несчастный клубок. Вы ничего, _н_и_ч_е_г_о_ не сделали, чтобы упростить дело. Вам как-будто приятно показывать мне, насколько плох этот клубок, и уничтожать все, что я мог бы считать возможным решением. Теперь я даже не надеюсь, что другие будут отвечать на мои вопросы. Я не имею официального статуса на этой планете и не имею права задавать вопросы и требовать ответа. А вы - другое дело. Я здесь по вашему вызову, я пытаюсь спасти вашу карьеру, как и свою, и, по вашей же оценке дел, спасти как Аврору, так и Землю. Следовательно, я надеялся, что вы ответите на мои вопросы честно и искренне. Прошу вас, не ведите тупиковую практику, отвечая "почему бы и нет?", когда я спрашиваю "зачем?". Итак, давайте снова: зачем? Фастальф угрюмо дернул губой. - Простите меня, мистер Бейли, я только потому сразу не ответил, что та причина была не слишком драматичной. Глэдис здесь чужая; она пережила травму у себя на родине, как вам известно, пережила травму и здесь, что, может быть, вам и не известно... - Известно. Пожалуйста, конкретней. - Ну, я пожалел ее. Она была одинока, и Джандер мог скрасить ее одиночество. - Жалели ее? Так. Вы ее любовник? Или были им? - Нет, ничего подобного. Я не предлагал. И она тоже. Разве она сказала вам, что мы были любовниками? - Нет, но в любом случае мне нужны независимые сведения. Если будут противоречия, я скажу, так что вам нечего беспокоиться. Как случилось, что при вашей симпатии к ней вы не предлагали себя? Я слышал, что на Авроре предложить секс, все равно, что поговорить о погоде. Фастальф нахмурился. - Вы ничего об этом не знаете. Не судите о нас по стандартам вашей планеты. Секс не является важным делом для нас, но мы осторожно пользуемся им. И предлагаем его не так легко, как вам кажется. Глэдис, не привычная к нашему образу жизни и сексуально разочаровавшаяся на Солярии, вероятно, предлагала себя легко - лучше сказать - отчаянно, и неудивительно, что не была довольна результатами. - Вы не пытались улучшить дело? - Предложив себя? Я не тот, что ей нужен, и она не то, что нужно мне. Мне было _ж_а_л_ь_ ее. Она мне очень нравится. Я восхищаюсь ее художественным талантом. И я хотел бы видеть ее счастливой. Вы, конечно, согласитесь, что симпатия одного порядочного человека к другому не обязательно основана на сексуальном желании. Разве вы сами никому не симпатизировали, никогда не хотели помочь кому-то просто из добрых чувств к человеку в несчастье? - Доктор Фастальф, я не сомневаюсь, что вы человек порядочный. Однако, вы играете со мной. Когда я первый раз спросил вас, зачем вы отдали Джандера Глэдис, вы не сказали мне того, что говорили сейчас, причем говорили заметно эмоционально. Вашим первым побуждением было увернуться, помедлить, потянуть время, ответить вопросом. В конце концов, вы ответили, но почему этот вопрос в начале смутил вас? Простите мою настойчивость, но я должен знать, и, поверьте, не из личного любопытства. Если то, что вы скажете мне, не пригодится в деле - считайте, что это ушло в черную дыру. Фастальф сказал тихо: - Честно говоря, я и сам не знаю, почему парировал ваш вопрос. Вы неожиданно поставили меня перед чем-то, чего я, возможно, не хотел видеть. Дайте мне подумать. Они некоторое время молчали. Слуга убрал со стола и вышел. Дэниел и Жискар, вероятно, охраняли дом. Мужчины были одни. Наконец Фастальф сказал: - Я не знаю, что должен сказать, но позвольте мне вернуться на несколько десятилетий назад. У меня две дочери. Вы, наверное, это знаете. Они от разных матерей... - А вы хотели бы иметь сыновей? Фастальф был искренне удивлен. - Нет, отнюдь. Мать моей второй дочери хотела сына, как мне кажется, но я не дал согласия на искусственное оплодотворение отобранной спермой - пусть даже моей, а настаивал на естественном броске генетических игральных костей, потому что предпочитаю в жизни игру случая, а, может быть, и потому, что надеялся на появление дочери. Понимаете, я принял бы и сына, но почему-то предпочитаю дочерей. Ну, так вот, моя половина произвела на свет дочь, и это стало одной из причин того, что вскоре после родов мать расторгла брак. Но, с другой стороны, большой процент браков расторгается после родов в любом случае, так что, может, это и не было причиной. - Она взяла ребенка с собой? Фастальф ошеломленно взглянул на Бейли. - Зачем? Ох, я забыл, что вы с Земли. Конечно, нет. Ребенка должны были отдать в ясли, где за ним будет правильный уход. Но моя дочь - он сморщил нос, как бы смутившись, - туда не попала, я решил взять ее себе. Это законно, но необычно. Я был совсем молод, не дошел еще до сотенной отметки, но уже сделал вклад в роботехнику. - И вы справились? - Вы имеете в виду, что успешно воспитывал ее? Да. Я привязался к ней. Я назвал ее Василией. Это имя моей матери. У меня бывают порывы чувствительности, вроде любви к моим роботам. Я, конечно, никогда не видал своей матери, но ее имя было в моей карте. Она еще жива, насколько я знаю, так что я мог бы увидеть ее, но, по-моему, как-то неприятно встретиться с человеком, в чьем животе когда-то был... Так о чем я говорил? - Что вы назвали дочь Василией. - Я взял ее к себе и в самом деле полюбил ее. Очень. Но, конечно, это смущало моих друзей, и я держал ее подальше от них, когда встречался с ними. Однажды, когда у меня был доктор Сартон и мы разговаривали о самых разных проектах программ для человекоподобных роботов, она прибежала в слезах и бросилась ко мне. Ей было всего семь лет. Я обнял ее, поцеловал, забыв о деле, что было совершенно непростительно. Сартон ушел, шокированный и крайне возмущенный. Только через неделю я смог возобновить с ним контакт и закончить обсуждение. Дети не должны бы таким образом действовать на людей, я думаю, но у нас их мало, и их почти не видно. - А ваша дочь Василия любила вас? - Да, по крайней мере, до... она очень любила меня. Я следил за ее учебой и старался, чтобы мозг ее развился полностью. - Вы сказали, что она любила вас до... чего-то. Вы не закончили фразу. Значит, настало время, когда она перестала любить вас. Когда это случилось? - Став достаточно взрослой, она захотела иметь свой дом. Это вполне естественно. - А вы не хотели этого? - Как не хотел? Конечно, хотел. Вы, кажется, считаете меня чудовищем, мистер Бейли. -