ения немыслимых сил, на мгновение замерших под контролем. Под деревом ничего не видно. Одни свечи. Лоа... я не могу позвать их. Я чувствую нечто... я пришла взглянуть... Ты призвана на мой reposoir. Слушай меня. Твой отец прочертил veves в твоей голове; он прочертил их в плоти, которая не была плотью. Ты была посвящена Эзили Фреде. Ради собственных целей привел тебя в этот мир Легба. Но тебе давали яд, дитя, coup-poudre... Из носа у нее потекла кровь. Яд? Veves твоего отца изменены, частично затерты, прочерчены заново. Хотя ты и перестала себя отравлять, Наездники все же не могут прийти к тебе. Я иной природы. Боль раскалывает голову, в висках стучит кровь... Пожалуйста... прошу... Слушай меня. У тебя есть враги. Они хотят тебе зла. Здесь многое поставлено на карту. Бойся яда, дитя! Энджи опустила глаза на руки. Кровь была настоящей, яркой. Гудение усилилось. Может, пчелы гудят только в ее голове? Пожалуйста! Помоги мне! Объясни... Тебе нельзя оставаться. Здесь смерть. Оглушенная солнцем, Энджи упала на колени в песок. Рядом бился прибой, обдавая ее мелкими брызгами, в двух метрах над головой нервно завис дорнье. В то же мгновение боль исчезла. Энджи отерла окровавленные руки о рукава синей парки и села на песок. С тонким воем вращались много численные сенсоры и камеры вертолета. Все в порядке, выдавила она. Кровь из носа. Просто кровь потекла из носа... Дорнье рванулся было вперед, потом назад. Я иду домой. Со мной все в порядке. Мягко поднявшись, вертолетик скрылся из виду. Энджи обхватила плечи руками, ее трясло. Нет, нельзя, чтобы они догадались. Конечно, они поймут, что что-то стряслось, но не будут знать что. Заставив себя подняться, она повернулась и с трудом потащилась той же дорогой, какой пришла. По пути обшарила карманы в поисках салфетки, носового платка, чего угодно, чем можно было бы стереть кровь с лица. Когда пальцы нащупали плоский пакетик, она тут же поняла, что это. Остановилась, дрожа вовсе не от утреннего ветра. Наркотик. Это невозможно. Да, так оно и есть. Но кто? Обернувшись, она остановила взгляд на дорнье; тот рванулся прочь... Одна упаковка. Хватит на целый месяц. Coup-poudre. Бойся яда, дитя. ГЛАВА 4. СКВОТ Моне снилось, что она снова в кливлендском дансинге, танцует обнаженная в колонне жаркого голубого света и клетка ее подвешена высоко над полом. А кругом запрокинутые к ней лица, и синий свет шляпками от гвоздей в белках глаз. И на лицах то самое выражение, какое всегда бывает у мужчин, когда они смотрят, как ты танцуешь, пожирают тебя глазами и при этом запер ты внутри самих себя. И эти глаза ничего, совсем ничего тебе не говорят, а лица не важно, что залиты потом, будто высечены из чего-то, что только напоминает плоть. Впрочем, плевать ей, как они смотрят, она ведь танцует, и клетка высоко-высоко, и сама она под кайфом, вся в ритме, танцует три вещи кряду, а тут и магик пробирает ее насквозь, и новая сила в ногах заставляет вставать на цыпочки... Кто-то схватил ее за колено. Она попыталась закричать, только ничего у нее не вышло, крик застрял в горле. А когда он все-таки вырвался, внутри у нее будто что-то оборвалось, сердце обожгло болью, и синий свет разлетелся клочьями. Рука была все еще здесь, сжимала колено. Рывком, как чертик из табакерки, она села в постели и выпрямилась сражаясь с темнотой, пытаясь смахнуть волосы с глаз. Что с тобой, детка? Вторую руку положив ей на лоб, он толкнул ее назад в жаркую впадину подушки. Сон... Рука все еще здесь, от этого хотелось кричать. У тебя есть сигаретка, Эдди? Рука исчезла, щелчок и огонек зажигалки он прикуривает ей сигарету; пламя на миг высвечивает его лицо. Затягивается, отдает сигарету ей. Мона быстро села, уперла подбородок в колени армейское одеяло тут же натянулось палаткой, ей не хочется, чтобы сейчас к ней кто-нибудь при касался. Предостерегающе скрипнула сломанная ножка выкопанного на свалке стула; это Эдди, откинувшись на спинку, закурил сам. Да сломайся же, просила Мона у стула, воткни ему щепку в задницу, чтобы он пару раз мне врезал. Хорошо хоть темно, и не надо смотреть на сквот. Ничего нет хуже, чем проснуться утром с дурной головой, когда слишком тошнит, чтобы пошевелиться, а она еще забыла прилепить черный пластик на окно, так ее ломало, когда вернулась вчера. Самое поганое это утро, когда бьют солнечные лучи, высвечивая все мелкие мерзости и нагревая воздух к появлению мух. Никто никогда не хватал ее там, в Кливленде. Любой, кто настолько забалдел, чтобы решиться протянуть руку сквозь прутья, был уже слишком пьян, чтобы двигаться; он и дышать-то, наверное, был не в силах. И в танцзале клиенты ее никогда не лапали, разве что заранее уладив эту проблему с Эдди, и за двойную плату, но и то было скорее для видимости. Впрочем, как бы они ни хотели поиметь ее, это всегда оставалось лишь частью привычного ритуала, а потому, казалось, происходит где-то еще, вне ее жизни. И ей нравилось наблюдать за ними, когда они теряли настрой. Тут начиналось самое интересное, потому что они и вправду теряли его и становились совершенно беспомощными ну, может, лишь на долю секунды, но все равно ей всегда казалось, что их тут даже и нет. Эдди, еще одна ночь здесь, и я просто с ума сойду. Случалось, он бил ее и за меньшее, так что она, спрятав лицо в колени и одеяло, сжалась, ожидая удара. Ну конечно, ответил он, ты же не прочь вернуться на ферму к своим сомам? Или хочешь назад в Кливленд? Я просто не могу больше... Завтра. Что завтра? А для тебя это недостаточно скоро? Завтра вечером, частный траханый самолет, ну как? Прямиком в Нью-Йорк. Хоть тогда ты наконец перестанешь доставать меня этим своим нытьем? Пожалуйста, бэби, она потянулась к нему, мы можем поехать на поезде... Он отшвырнул ее руку. У тебя дерьмо вместо мозгов. Если продолжать жаловаться, сказать что-нибудь о сквоте, любое, он тут же решит, что она имеет в виду, что он не справляется и все его великие сделки кончаются ничем. Он заведется, она знает, он заведется. Как в тот раз, когда она разоралась из-за жуков тараканов здесь называли пальмовыми жуками, но ведь это было только потому, что половина этих проклятых тварей ну самые настоящие мутанты. Кто-то пытался вывести их такой жуткой дрянью, которая просто перетрахала все их ДНК. И теперь у этих гребаных тараканов, что дохли у тебя на глазах, были то лишние головы или лапы, то, наоборот, того и другого было меньше, чем нужно. А однажды она видела тварь, которая выглядела так, будто проглотила распятие или что- то вроде того. Спина, или панцирь, твари как там это у них называется была настолько искривлена, что хотелось сблевать. Бэби, она старалась говорить мягче, я ничего не могу поделать, это место просто меня достало... Зелень-на-Крючке, сказал он, будто вовсе ее не слышал. Я был в этом клубе и встретил вербовщика. И ты знаешь, он выбрал меня! У мужика нюх на таланты. Сквозь темноту Мона чуть ли не видела эту его ухмылочку. Он из Лондона, это в Англии. Вербовщик талантов. Пришел в Зелень и просто ты мой человек!. Клиент? Зелень-на-Крючке, или, точнее, клуб У Хуки Грина место, где, как недавно решил Эдди, проворачивают выгодные дела, находился на тридцать третьем этаже стеклянного небоскреба. Все внутренние перегородки здесь были порушены, чтобы сделать большую, величиной с квартал, танцплощадку. Но Эдди уже успел махнуть на это заведение рукой, поскольку там не нашлось никого, кто захотел бы уделить ему хоть каплю внимания. Мона никогда не видела самого Хуки Грина злого жилистого Крючка Зеленого, ушедшего на покой бейсболиста, которому принадлежало заведение, но танцевалось там просто здорово. Будешь ты, черт побери, слушать? Какой клиент? Дерьмо собачье. Он голова, у него связи. И он собирается протолкнуть меня наверх. И знаешь что? Я намерен взять тебя с собой. Но что ему нужно? Какая-то актриса. Или кто-то вроде актрисы. И ушлый мальчик, чтобы доставить ее в одно место и там придержать. Актриса? Место? Какое место? Она услышала, как он расстегнул куртку. Потом что-то упало на постель у ее ног. Это тебе. Он зевнул. Господи! Выходит, это не шутка? Но если он не прикалывается, то что же это, черт побери, значит? Сколько ты сшибла сегодня, Мона? Девяносто. На самом деле сто двадцать, но последнего клиента Мона посчитала как сверхурочные. Она до смерти боялась утаивать деньги, но иначе на что купить магик? Оставь себе. Купи какие-нибудь шмотки. И не рабочий хлам. Никому в этой поездке не нужно, чтобы твоя задница свешивалась наружу. Когда? Завтра, я же сказал. Можешь поцеловать на прощание это место или послать его. При этих словах Мона затаила дыхание. Опять скрипнул стул. Значит, девяносто? Ну. Расскажи мне. Эдди, я так устала... Нет, сказал он. Впрочем, хотелось ему не правды, правда Эдди была не нужна. Он хотел получить историю. Ту, которую сам же и сочинил и приучил Мону ее рассказывать. Эдди было глубоко наплевать, о чем ей говорили клиенты (а у большинства на душе что-то было, и им не терпелось это что-то ей рас сказать что они обычно и делали), не интересовало его их занудство по поводу справки об анализе крови или то, как каждый второй повторяет ей дежурную шутку насчет того, что, мол, если подцепил сам, передай товарищу. Ему даже было по фигу, чего они требовали от нее в постели. Эдди хотел, чтобы она рассказала ему об ублюдке, который обращался с ней как с пустым местом. Правда, рассказывая об этом жлобе, надо было не перегнуть палку, чтобы не выставить его слишком грубым, потому что считается, что это стоит много дороже, чем ей заплатили на самом деле. Главным в рассказе было то, что этот мнимый клиент обращается с нею как с неким устройством, которое он арендует на полчаса. Нельзя сказать, что это такая уж большая редкость, но подобные лохи обычно тратят свои денежки на живых кукол или же торчат от стима. К Моне обычно шел клиент разговорчивый, ее даже норовили угостить сэндвичами, и если даже человек мог оказаться жутким подонком, то все-таки не настолько жутким, как того хотел Эдди. А второе, что он требовал от рассказа, чтобы Мона жало валась, как ей было противно, но что при этом она чувствовала, что все равно этого хочет, хочет безумно. Протянув руку, Мона нашарила в темноте плотный конверт с деньгами. Снова заскрипел стул. Так что Мона рассказала ему, как она выходила из Распродажи, а он бросился прямо к ней, этот здоровенный жлобина, и просто спросил: Сколь ко?, и это ее смутило, но она все равно назвала цену и сказала: Идем. Они залезли в его машину, машина была большая, старая, и в ней пахло сыростью (а это уже плагиат из ее жизни в Кливленде), и он опрокинул ее на сиденье... Перед Распродажей? На заднем дворе. Эдди никогда не обвинял ее в том, что история эта сплошная выдумка, как-никак, а он сам придумал основные вехи сюжета. По сути своей, смысл рассказа всегда был один и тот же. К тому времени, когда мужик задрал на ней юбку ( черную, сказала она, и на мне были белые ботинки ) и скинул с себя штаны, она расслышала, как звякнул ремень, это Эдди стягивал джинсы. Какой-то частью сознания Мона прикидывала (Эдди скользнул к ней в постель), а возможна ли та позиция, какую она описывает, но продолжала говорить. На Эдди это, во всяком случае, действовало. Она не забыла отметить, как было больно, когда жлобина вставлял, больно, хотя она была совсем мокрой. Помянула, как он держал ее за запястья, и похоже, уже порядком запуталась, где что было, во всяком случае, получалось, что ее задница болталась где-то в воздухе. Эдди начал ее ласкать, гладил грудь и живот, поэтому без всякого перехода она переключилась с откровенной жестокости клиента на то, что ей полагалось при этом ощущать. Как она испытала то, чего в жизни никогда не испытывала. Кто-то ей говорил, что можно проникнуть в такое место, где если и ощущаешь боль, то все равно это приятно. Мона знала, что на самом деле это совсем не так. Тем не менее Эдди хотелось услышать, что боль была просто жуткая и что чувствовала она себя отвратительно, но ей все равно нравилось. Мона не видела в этом ни капли смысла, но научилась рассказывать так, как ему хотелось. Потому что, какой бы бред она ни несла, вранье работало, и Эдди, перекатясь на нее и сбив одеяло в кучу, оказался у нее между ног и вошел. Lnm` догадывалась, что, должно быть, в его голове прокручивается в эти минуты мультик, где Эдди чувствует себя одновременно героем тем самым трахающим жлобом без лица и зрителем, следящим за сюжетом со стороны. Он держал ее за запястья, прижав их к полу за ее головой. Так ему больше нравилось. А когда он кончил и, свернувшись калачиком, задремал, Мона долго лежала без сна в душной темноте комнаты, снова и снова разыгрывая мечту об отъезде, такую яркую, такую чудесную. Ну пожалуйста, пусть это будет правдой. ГЛАВА 5. ПОРТОБЕЛЛО 1 Кумико проснулась в необъятной кровати и тихо лежала, прислушиваясь. До нее долетало чуть слышное, неясное бормотание улицы. В комнате было холодно. Завернувшись, как в мантию, в розовое стеганое одеяло, девочка выбралась из постели. Маленькие оконца были в ярких морозных узорах. Подойдя к ванне, она слегка надавила на одно из позолоченных крыльев лебедя. Птица кашлянула, забулькала и стала наполнять ванну. Не снимая с себя одеяла, она стала открывать чемоданы, чтобы выбрать одежду на день; отобранное она выкладывала на кровать. Когда ванна была готова, она скинула одеяло на пол и, перебравшись через мраморный край, стоически погрузилась в обжигающе горячую воду. Пар от ванны растопил изморозь на стеклах; теперь по ним бежали струйки сконденсировавшейся влаги. Неужели во всех английских спальнях такие ванны? подумала Кумико. Она старательно натерлась овальным бруском французского мыла, встала, кое-как смыла пену и завернулась в огромную черную купальную простыню; потом после нескольких неудачных попыток случайно обнаружила раковину, унитаз и биде. Они прятались в крохотной комнатушке, которая когда-то, должно быть, служила встроенным шкафом. Стены ее покрывал темный от времени шпон. Дважды прозвонил телефон, похожий скорее на предмет из театрального реквизита. Да? Петал на проводе. Как насчет завтрака? Роджер уже здесь. Мечтает с тобой познакомиться. Спасибо, ответила девочка. Я уже одеваюсь. Кумико натянула свои самые лучшие и самые мешковатые кожаные штаны, потом зарылась в ворсистый голубой свитер, такой большой, что вполне был впору и Петалу. Открыв сумочку, чтобы достать косметику, она увидела модуль Маас-Неотек. Пальцы сами собой сомкнулись на обтекаемом корпусе, она вовсе не собиралась вызывать призрака. Но хватило только прикосновения. Едва образовавшись в комнате, Колин тут же смешно запрокинул голову, чтобы разглядеть низкий, с зеркалом, потолок. Я полагаю, мы не в Дорчестере? Вопросы задаю я, сказала она. Что это за место? Спальня, ответил он. В довольно сомнительном вкусе. Отвечай, пожалуйста, на мой вопрос. Хорошо, сказал призрак, осматривая постель и ванну. Судя по обстановке, это вполне мог бы быть и бордель. Я имею доступ к историческим данным на большую часть зданий Лондона, но об этом нет ничего примечательного. Построено в 1848 году. Наглядный образчик популярного в ту эпоху викторианского классицизма. Район дорогой, хотя и немодный, пользуется успехом среди определенного сорта юристов. Призрак пожал плечами. Сквозь начищенные до блеска ботинки для верховой езды девочка видела край кровати. Японка бросила модуль в сумочку, и призрак исчез. С лифтом Кумико справилась без труда и, оказавшись в обшитой белыми панелями прихожей, пошла на звук голосов. Не то холл, не то коридор. За угол. Доброе утро, сказал Петал, снимая с блюда серебряную крышку. От блюда шел ароматный пар. Вот он, неуловимый мистер Суэйн, для тебя Роджер. А вот твой завтрак. Привет, сказал мужчина, делая шаг вперед и протягивая ей руку. Бледные глаза на длинном скульптурном лице. Гладкие, мышиного цвета волосы зачесаны наискось через весь лоб. Кумико затруднилась бы определить его возраст: это было лицо молодого человека, но в западинах сероватых глаз залегли глубокие морщины. Высокий, в руках, плечах и осанке что-то от атлета. Добро пожаловать в Лондон. Он взял ее руку, пожал, отпустил. Спасибо. На Суэйне была рубашка без воротника в очень мелкую красную полоску на бледно-голубом фоне, манжеты скреплены скромными овалами тусклого золота. Расстегнутая у ворота рубашка открывала темный треугольник татуированной кожи. Я говорил сегодня утром с твоим отцом, сказал, что ты прибыла благополучно. Вы человек высокого ранга. Бледные глаза сузились. Прошу прощения? Драконы. Петал рассмеялся. Дай ей поесть, донеслось справа. Женский голос. Кумико повернулась. На фоне высокого французского окна она увидела стройную темную фигуру. За окном обнесенный стеной сад под снегом. Глаза женщины были скрыты за серебристыми стеклами, отражающими комнату и ее обитателей. Еще одна наша гостья, сказал Петал. Салли, представилась женщина, Салли Ширс. Поешь, котенок. Если тебе так же скучно, как и мне, может, захочешь пойти погулять? Под взглядом Кумико ее рука скользнула к стеклам, как будто она собиралась снять очки. Портобелло-роуд всего в двух кварталах отсюда. Мне нужно глотнуть свежего воздуха. У зеркальных линз, похоже, не было ни оправы, ни дужек. Роджер, проговорил Петал, накладывая с серебряной тарелки розовые ломти бекона, как ты думаешь, Кумико будет в безопасности с нашей Салли? В большей, чем со мной, учитывая, в каком она настроении, ответил Суэйн. Боюсь, здесь мало что может развлечь тебя, обратился он к Кумико, подводя ее к столу, но мы попытаемся сделать все возможное, чтобы ты чувствовала себя как дома, и постараемся показать тебе город. Хотя здесь и не Токио. Во всяком случае, пока, добавил Петал, но Суэйн его, казалось, не расслышал. Спасибо, сказала Кумико, когда Суэйн пододвинул ей стул. Сочту за честь, сказал Суэйн. Наше почтение твоему отцу... Послушай, вмешалась женщина, она еще слишком мала для всего этого. Пожалей наши уши. Салли сегодня немного не в настроении, сказал Петал, накладывая на тарелку Кумико яйцо-пашот. Как выяснилось, выражение не в настроении не совсем точно определяло то состояние, в котором пребывала Салли Ширс. Скорее его стоило бы назвать едва сдерживаемым бешенством, яростью, которая проявлялась в походке и гневном пистолетном стуке черных сапог по обледеневшей мостовой. Кумико приходилось отчаянно семенить, чтобы не отставать, когда женщина зашагала прочь от дома Суэйна по подъездной аллее. В рассеянном свете зимнего солнца холодно вспыхивали стекла очков. На Салли были узкие брюки из темно-коричневой замши и объемистая черная куртка с высоко поднятым воротником дорогая одежда. А учитывая короткую стрижку, ее вполне можно было принять за мальчишку. Впервые с того момента, как она покинула Токио, Кумико почувствовала неподдельный страх. Клокочущая в женщине энергия была почти осязаемой этакий сгусток гнева, готовый ежесекундно взорваться, выпустив на свободу фурию. Кумико сунула руку в сумочку и сжала модуль Маас-Неотек. Колин тут же оказался рядом, небрежно подстраиваясь под их шаг: руки в карманах куртки, ботинки не оставляют следов на грязном снегу. Она отпустила модуль призрак исчез, но Кумико почувствовала себя увереннее. Не стоит бояться onrepr| Салли Ширс, угнаться за которой девочке было трудновато, Колин, конечно же, объяснит ей, как вернуться в дом Суэйна. А если я от нее убегу, подумала она, то он мне поможет. Переходя перекресток на крас ный свет, женщина увернулась от двух машин, с рассеянным видом чуть ли не вытащила Кумико из-под колес черной хонды, при этом еще умудрившись пнуть машину в бампер, когда такси проезжало мимо. Ты пьешь? спросила она, сжимая локоть Кумико. Кумико покачала головой. Пожалуйста, мне больно руку. Хватка Салли ослабла. Оказалось, она втолкнула Кумико через украшенную причудливыми морозными узорами стеклянную дверь в шум и тепло паба. Самое настоящее логово, переполненное какими-то людьми в темной шерсти и ношеном оленьем велюре. Вскоре они сидели друг против друга за маленьким мраморным столиком, на котором разместились пепельница с рекламой Басе, кружка темного эля, стакан виски, который Салли опорожнила по дороге от стойки, и стакан с апельсиновым лимонадом. Только тут до Кумико дошло, что серебристые линзы уходят в бледную кожу без малейшего намека на шов. Салли потянулась к пустому стакану, покачала его, не поднимая со стола, и критически оглядела. Я встречала твоего отца, сказала она. Он тогда не ушел еще так далеко наверх. Она оставила стакан и занялась кружкой с элем. Суэйн говорил, ты наполовину гайдзин. Сказал, твоя мать была датчанкой. Она глотнула эля. По тебе не скажешь. Она приказала изменить мне глаза. Тебе идет. Спасибо. А... очки, непроизвольно сказала девочка, они очень красивы. Салли пожала плечами. Твой старик уже позволил тебе побывать в Тибе? Кумико покачала головой. Умно. На его месте я поступила бы так же. Она отпила еще эля. Ее ногти, очевидно акриловые, тоном и блеском напоминали перламутр. Мне рассказали о твоей матери. Чувствуя, что у нее пылает лицо, Кумико опустила глаза. Ты здесь не поэтому. Хотя бы это ты знаешь? Отец вовсе не из-за нее сплавил тебя к Суэйну. Там война. С самого моего рождения в верхах якудза не было никаких склок. А теперь, видно, время пришло. Пустая кружка звякнула о мрамор. Он просто не может позволить, чтобы ты там оставалась, вот и все. До тебя там слишком легко добраться. В том, что касается соперников Янаки, парень вроде Суэйна от основных событий довольно далеко. У тебя ведь даже и паспорт на другое имя, ведь так? Суэйн должен Янаке. Так что с тобой все в порядке, ясно? Кумико почувствовала, что глаза у нее наполняются слезами. О'кей, с тобой не все в порядке. Жемчужные ногти забарабанили по мрамору. Так, значит, она покончила с собой, и с тобой не все в порядке. Чувствуешь себя виноватой, да? Кумико подняла глаза на два зеркала-близнеца. Как и Синдзюку в Токио, Портобелло задыхался от туристов. Салли Ширс, настояв на том, чтобы Кумико выпила свой лимонад, который уже успел согреться и выдохся, вывела ее на запруженную улицу. Крепко держа девочку за руку, Салли начала прокладывать себе дорогу по тротуару мимо раскладных стальных столиков, накрытых рваными скатертями из бархата с тысячами предметов из хрусталя и серебра, меди и фарфора. Кумико смотрела во все глаза, но Салли тянула ее мимо выстроившихся рядами сервизов с королевской эмблемой и носатых чайников времен Черчилля. Это гоми, рискнула заметить Кумико, когда они остановились у перекрестка. Хлам. В Токио изношенные и ненужные вещи превращались в строительный наполнитель. Салли по-волчьи оскалилась. Здесь Англия. Гоми основной природный ресурс. Гоми и талант. Вот это я сейчас и ищу. Талант. Талант носил бутылочно-зеленый вельветовый костюм и безукоризненно чистые замшевые наушники; Салли отыскала его в каком-то очередном пабе. Паб назывался Роза и корона. Салли представила талант девочке, назвав его Тиком. Ростом он был чуть выше Кумико, и в спине или бедре у него было что-то перекошено, поэтому ходил человечек откровенно хромая, что еще боль ше усиливало общее впечатление асимметричности. Его волосы были выбриты сзади и на висках, а над лбом наворочены в масленую шапку темных кудрей. Салли представила Кумико: Мой друг из Японии и держи руки при себе. С неопределенной болезненной улыбкой Тик повел их к столику. Как бизнес, Тик? Прекрасно, мрачно ответил тот. А как заслуженный отдых? Салли села спиной к стене на мягкую банкетку. Ну, отозвалась она, как тебе сказать. Если судить по сегодня, то совсем тихо. Кумико подняла на нее глаза. Вся ярость Салли куда-то испарилась или же была искусно скрыта. Садясь, Кумико опустила руку в сумочку и нашарила модуль. Колин сфокусировался на скамейке возле Салли. Очень мило с твоей стороны вспомнить обо мне, сказал Тик, устраиваясь в кресле. Я сказал бы, прошло два года. Он поднял бровь, переведя взгляд на Кумико. Она в порядке. Ты знаешь Суэйна, Тик? Исключительно по репутации, спасибо. Колин изучал их пикировку с насмешливым интересом, вертя головой из стороны в сторону, как будто на матче по теннису. Кумико пришлось напо мнить себе, что никто, кроме нее, призрака не видит. Я хочу, чтобы ты его для меня покрутил. Причем так, чтобы он про это не знал. Тик во все глаза уставился на нее. Вся левая половина его лица скривилась в одном гигантском подмигивании. Ну да, насмешливо отозвался он, не многого же ты хочешь, а? Хорошие деньги, Тик. Лучше не бывает. Ищешь что-то конкретное или нужно просто покопаться в грязном белье? Сдается мне, будто кто-то не знает, что это он заправляет всем здешним рэкетом. Не могу сказать, что мне бы хотелось, чтобы он застукал меня на базах данных своего дома... Но опять же деньги, Тик. Два очень быстрых подмигивания. Роджер выкручивает мне руки, Тик. А кто-то давит на Роджера. Я не знаю, что у них на него есть, на это мне, в сущности, наплевать. Но того, что у него есть на меня, хватит с лихвой. Подключись к линии входящих- исходящих сообщений, в общем, посмотри рутинный график. Он с кем-то связывается, поскольку условия сделки все время меняются. А как я это узнаю, если увижу? Просто посмотри, Тик. Сделай это для меня. Опять конвульсивное подмигивание. Идет, попробуем его крутануть. Он нервно побарабанил пальцами по краю стола. Поставишь выпивку? Колин поглядел через стол на Кумико и театрально закатил глаза. Я не понимаю, говорила Кумико, торопясь за Салли по Портобелло-роуд обратно. Ты втянула меня в какую-то свою интригу... Салли подняла от ветра воротник. Я ведь могу тебя предать. Ты устраиваешь заговор против партнера моего отца. У тебя нет никаких причин доверять мне. Как и у тебя доверять мне, котенок. А вдруг я одна из тех нехороших личностей, что доставляют столько хлопот твоему отцу? Кумико задумалась над такой возможностью. Это правда? Нет. А вот если ты шпион Суэйна, значит, у него в последнее время завелось гораздо больше причуд, чем я думала. Ну а если ты шпионишь для своего старика, то, может, мне и не нужен Тик. Но если за всем этим стоят якудза, какой смысл использовать Роджера вслепую? Я не шпион. Так начинай становиться своим собственным шпионом. Если в Токио жарко, j`j на сковородке, то здесь ты, пожалуй, угодила в самое пекло. Но к чему замешивать меня? Ты и так замешана. Ты же здесь. Боишься? Нет, ответила Кумико и замолчала, задумавшись, с чего бы этому быть правдой. Позже вечером в одиночестве зеркальной мансарды Кумико присела на край огромной кровати. Стянула промокшие башмаки, потом вынула из сумочки модуль Маас-Неотек. Кто они такие? спросила она у призрака, который взгромоздился на парапет черной мраморной ванны. Твои приятели из паба? Да. Уголовники. Что до меня, то я посоветовал бы тебе водиться с более приличными людьми. Женщина иностранка. Из Северной Америки. Мужчина лондонец. Ист-Энд. Судя по всему, вор. Крадет информацию. К сожалению, я могу войти в архивы полиции, только когда дело касается преступлений, представляющих интерес с исторической точки зрения. Я не знаю, что мне делать... Переверни модуль. Что? Посмотри на задней крышке. Там есть бороздка в форме полумесяца. Вставь в нее ноготь большого пальца и поверни... Открылся крохотный люк. Микропереключатели. Переставь рычаг А/В на В. Воспользуйся чем-нибудь тонким и острым, но только не биро 2. Что? Не ручкой. Чернила и пыль забивают схемы. Зубочистка подошла бы идеально. Это переставит модуль на активируемую голосом запись. А потом? Спрячь модуль внизу. Новости мы прослушаем завтра... ГЛАВА 6. УТРЕННИЙ СВЕТ Слик провел ночь на куске промятого темперлона под верстаком в цеху Фабрики, завернувшись в шуршащий лист упаковки. От пластика пахло свободными мономерами. Слику снились Малыш Африка и его тачка, причем во сне эти двое сливались, и зубы во рту у Малыша почему-то превращались в блестящие хромированные черепа. Он проснулся от резкого ветра, заносящего первый зимний снежок в пустые проемы фабричных окон. Слик лежал и думал о циркульной пиле для Судьи: почему всякий раз, когда требуется разрезать что-то плотнее фанеры, запястье норовит выйти из строя? Первоначально он планировал оснастить руку пятью самостоятельными пальцами на шарнирах. Каждый из пальцев должен был оканчиваться миниатюрной электропилой, но эта концепция впала в немилость по целому ряду причин. Электричество... ну как-то не удовлетворяло, было недостаточно физическим, что ли. Может, стоило сделать ставку на воздух, большие резервуары сжатого воздуха или внутреннее сгорание, если удастся подобрать запчасти. Впрочем, если копаться достаточно долго, на Собачьей Пустоши можно отыскать детали практически ко всему, а нет под рукой с полдюжины городов Джерсийского Ржавого Пояса с целыми акрами мертвых механизмов собирай, сколько хочешь. Он выполз из-под верстака, за ним, как мантия, потянулось прозрачное пузырчатое одеяло. Слик вспомнил о мужике на носилках, который теперь лежал в его комнате, и о спавшей в его кровати Черри. У нее-то, наверное, не затекла шея. Поморщившись, Слик потянулся. Скоро вернется Джентри. Придется как-то с ним объясняться и это притом, что Джентри терпеть не может, когда рядом люди. В закутке, служившем на Фабрике кухней, Пташка варил кофе. Пол здесь был выложен коробящимися полосами пластмассовой плитки, и вдоль стены шел ряд тусклых стальных раковин. Под порывами ветра брезент в окне то надувался, то опадал, пропуская молочный свет, отчего комната казалась еще холоднее. Как у нас с водой? спросил Слик, входя на кухню. В обязанности Пташки входило проверять по утрам резервуары на крыше, вылавливать из них листья и случайные трупы ворон. Потом он шел осматривать сифоны на фильтрах, впускал галлонов десять свежей воды, если вода подходила к концу. На фильтровку и подачу этих десяти галлонов по системе многочисленных труб до резервуаров коллекторов уходила большая часть дня. То, что Пташка покорно занимался всем этим, было главной причиной, по которой Джентри его терпел. Впрочем, делала свое дело и крайняя пугливость парнишки. Пташка неплохо овладел искусством становиться совершенно невидимым, когда это касалось Джентри. Под завязку, ответил Пташка. Можно как-нибудь принять душ? спросила Черри со своего насеста на старой стиролоновой раме. Под глазами у нее залегли темные тени, как будто она не спала всю ночь, но болячку она скрыла под слоем косметики. Нет, сказал Слик, нельзя. Во всяком случае, в это время года. Так я и думала, мрачно ответила Черри, сгорбившись под своей коллекцией кожаных курток. Слик плеснул себе остатки кофе и встал перед девушкой, глотая горячее питье. У тебя проблемы? спросила она. Да. Ты и тот парень наверху. Кстати, а что ты тут делаешь? Ты ведь при деле или как? Из кармана самой верхней куртки девушка извлекла черный бипер приемник телеметрического сигнала. Как только что-то изменится, он запищит. Хорошо спала? Нормально. А вот я нет. Ты давно работаешь на Африку, Черри? С неделю. Ты правда медтех? Она пожала плечами. Где-то под куртками. Достаточно, чтобы присматривать за Графом. Графом? Да. Графом. Малыш его так однажды назвал. Пташка поежился. Он еще не успел обработать хайр своими любимыми парикмахерскими штучками, так что волосы в беспорядке торчали во все стороны. А что, если он вампир? предположил Пташка. Шутишь? Черри изумленно уставилась на него. Широко раскрыв глаза, Пташка серьезно покачал головой. Черри перевела взгляд на Слика: Твой друг что, играет по полной деке? Никаких вампиров. Слик обернулся к Пташке. Их не бывает, понимаешь? Только в стимах. Этот парень не вампир, понял? Пташка медленно кивнул: Слик его, похоже, не убедил. Ветер хлопал пластиковыми занавесями, играя с молочным светом. Слик попробовал было заняться Судьей, но Пташка снова куда-то исчез, и все время мешали мысли о парне на носилках. К тому же становилось слишком холодно. Придется опять делать отводку с крыши, отыскивать обогреватели. Что предвещало очередной спор с Джентри по поводу электричества. Ток принадлежал Джентри, поскольку только он знал, как выцарапать его у Ядерной Комиссии. Шла третья зима пребывания Слика на Фабрике, но когда он нашел это место, Джентри жил здесь уже четыре года. После того как они привели в порядок чердак, Слику досталась та комната, куда он поместил Черри и парня, которого, если верить Черри, Малыш называл Графом. Джентри настаивал на том, что Фабрика принадлежит ему, потому что он пришел сюда первым и подвел электричество так, чтобы об этом не знала Комиссия. Но Слик делал на Фабрике множество дел, которые Джентри не желал делать сам. Например, добывал продукты. Или если случится серьезная авария, если закоротит провода или засорятся фильтры именно у Слика были нужные инструменты и он делал весь ремонт. Джентри не любил людей. Последнее время он дни напролет проводил со своими деками, периферией и голо-проекторами, и наружу его выгонял только голод. Слик не понимал, чего именно добивается Джентри, но завидовал такой ndepfhlnqrh. Никто не докапывался до Джентри. Малыш Африка ни за что не докопался бы до него, потому что Джентри не понесло бы в Атлантик-Сити и он не вляпался бы в дерьмо и в долги к Малышу Африке. Слик вошел в свою комнату без стука. Черри обмывала грудь парня губкой. На руках у нее были белые одноразовые перчатки. Из той комнаты, где готовили еду, она принесла газовую плитку и теперь грела воду в стальном бачке смесителя. Он заставил себя посмотреть на синюшное лицо на носилках; дряблые губы раскрыты ровно настолько, чтобы были видны желтые зубы курильщика. Лицо улицы, лицо толпы, такое можно встретить в любом баре. Черри подняла глаза на Слика. Слик присел на край кровати, а девушка тем временем расстегнула спальный мешок и, развернув его наподобие простыни, подвернула под темперлон. Есть разговор, Черри. Надо с этим что-то решать, понимаешь? Она выжала губку над миской. Как ты связалась с Малышом Африкой? Она опустила губку в зиплок 3 и убрала пакет в черную нейлоновую сумку из ховера Малыша. Глядя на нее, Слик вдруг понял: в том, что она делает, нет ни одного лишнего движения, похоже, ей даже не приходится задумываться, что делать дальше. Ты У Моби Джейн знаешь? Нет. Придорожный дансинг с мотелем на центральной трассе. Мой друг был там управляющим, крутил их дела уже с месяц до того, как я к нему перебралась. Моби Джейн это просто здоровенная туша; торчит в задней комнате клуба в своей цистерне, как поплавок, а в вену ей капает четверной кокс с души воротит. Так вот, я и говорю, приехала я туда со своим дружком Спенсером, тем самым управляющим, потому что у меня были неприятности с моим дипломом в Кливленде и я не могла тогда работать... Какие неприятности? Обычные. Ты хочешь дослушать или нет? Так вот, Спенсер пустил меня, как бы закрыв глаза на состояние владелицы, ясно? Последнее, чего бы мне хотелось, это чтобы кто-нибудь прознал про мой диплом медтеха. Иначе меня тут же заставили бы менять фильтры и накачивать суперчистым кокаином двухсоткилограммовую тушу галлюцинирующей психопатки. Так что меня поста вили обслуживать столы, разносить пиво и все такое. Ладно, это меня устраивало. Музыка у них была неплохая. Вообще-то, местечко жаркое, но все было в порядке, потому что все знали, что я со Спенсером. Но однажды я просыпаюсь, а Спенсера нет. Потом выясняется, он исчез с их деньгами. Не переставая рассказывать, она вытирала грудь спящего толстым комом впитывающего волокна. Сперва они меня немного побили. Ногами. Подняв на Слика глаза, Черри пожала плечами. А потом сказали, что сделают со мной дальше. Скрутят мне руки за спиной и посадят в цистерну к Моби Джейн, потом запустят ее ка пельницу на всю катушку, а ей скажут, что мой дружок ее обокрал... Она бросила сырой ком в таз. И вот они закрыли меня в клозете, чтобы дать поразмыслить над ситуацией перед самим спектаклем. Вдруг дверь открывается, и на пороге Малыш Африка. До тех пор я его никогда раньше не видела. Мисс Честерфилд, говорит он, у меня есть причины считать, что до последнего времени вы были зарегистрированным медицинским техником. То есть он предложил тебе работу? Предложил? Черта с два! Он просто проверил мои бумаги и увез меня оттуда. Вокруг мотеля не было ни души, и это в воскресный вечер. Вывел меня на стоянку, где нас ждали этот вот ховер с черепами по переду и двое больших черных парней. Да я, черт побери, была готова на все, только бы подальше от этой цистерны. А наш друг уже был в кузове? Нет. Она стягивала перчатки. Африка приказал мне отвести ховер обратно в Кливленд, куда-то на окраину. Дома большие и старые, а газоны все вытоптаны. Африка направился к тому, где было полно охраны, думаю, к своему собственному. Вот этот, она подоткнула синий спальный мешок под подбородок неизвестного, лежал в спальне. Мне было сказано начинать немедленно. Африка сказал, что хорошо заплатит. И ты знала, что он привезет тебя сюда, на Пустошь? Нет. По-моему, он сам этого не знал. Что-то стряслось. Он ввалился на следующий день и сказал, что мы уезжаем. Похоже, его что-то напугало до чертиков. Вот тогда он и назвал его Графом. Потому что был зол и, думаю, перепуган. Граф и его треклятый Эл-Эф", так сказал он. Его что? Эл-Эф. НД. Низкочастотник 4. Что это? Наверное, вот это. Она указала на ничем не примечательную серую пластину, установленную в изголовье носилок. ГЛАВА 7. ТАМ НЕТ ТАМ Она представила себе, что Свифт уже ждет ее на веранде, в твиде, которому он отдавал предпочтение лос-анджелесской зимой: пиджак и жилетка так же сочетаются друг с другом по цвету, как селедочная кость с собачьим клыком. Хотя, наверное, ткань их соткана из шерсти одной и той же овцы, годами пасущейся на одном и том же склоне холма. И весь имидж от начала и до конца срежиссирован командой визажистов, скрывающейся в комнатке над одним лондонским магазинчиком на Флорал-стрит, где она никогда не бывала. Они подбирали ему полосатые рубашки, хлопок покупали в Париже у Шарве; они создавали его галстуки, заказывая шелк для них в Осаке и чтобы обязательно с вышитой вязью из крохотных логотипов Сенснета. И все же почему-то он всегда выглядел так, как будто его одевала мамочка. Веранда пуста. Дорнье повисел над ней, потом скользнул к своему гнезду. Ощущение Маман Бригитты все еще не покидало Энджи. Пройдя в белую кухню, Энджи отскребла с лица и рук запекшуюся кровь. Когда она вошла в гостиную, у нее возникло такое чувство, будто она видит это место впервые. Крашеный пол, позолота на рамах, гобеленовая обивка стульев эпохи Людовика XVI, театральным задником кубистский пейзаж Вальмье. Как и гардероб Хилтона, интерьер был создан талантливыми, но чужими людьми. Когда она шла к