Слова сыпались из миссис Эллиот, как горох из рваного мешка; вскоре сидевший за рулем Райделл перестал что бы то ни было воспринимать, а только кивал, когда разговорчивая старушка делала паузу. Шеветта тоже слушала вполуха - она взяла на себя обязанности штурмана, а кроме того, зорко приглядывала, не вывернет ли откуда полицейская машина. Переложив мужнины мозги в новый холодильник, миссис Эллиот "пришла, как бы это получше выразиться, в сентиментальное настроение, даже плохо спала ночью". Наутро она "забежала в прокатную контору и взяла у них вот эту чудесную машину, чтобы не связываться с аэропортами и самолетами, я их просто ненавижу, а вернуться домой спокойно, безо всякой спешки, чтобы поездка была приятной". К величайшему своему сожалению, она не знала Сан-Франциско, не сумела выехать с Шестой стрит, где располагалась прокатная контора, на шоссе, а затем и вовсе заблудилась, "и проплутала бы до вечера, если бы не ваша, мистер Райделл, великодушная помощь, избавившая меня ото всех забот и мучений". Хайт-стрит показалась ей "несколько, я бы сказала, опасной, но очень интересная улица, очень". Проклятый наручник то и дело норовил вывалиться из рукава Скиннеровой кожанки, однако все внимание миссис Эллиот было поглощено ее собственным бесконечным монологом. Райделл вел машину, Шеветта сидела посередине, а миссис Эллиот - справа, у дверцы. Японская (а какая же еще?) машина имела впереди три роскошных глубоких кресла со встроенными динамиками, с регулировкой подголовника, подлокотников и угла наклона - со всеми, в общем, делами. Там, на Хайт-стрит, миссис Эллиот с ходу сообщила Райделлу, что "совсем заблудилась в этом невозможном городе". - Не могли бы вы, - с надеждой добавила она, - сесть за руль и отвести машину в какое-нибудь такое место, откуда легко выехать на Прибрежное шоссе? Мне нужно в Лос-Анджелес. Райделл пялился на нее с добрую минуту, а затем вышел из ступора и сказал, что да, с удовольствием, правда, я тоже не очень здесь ориентируюсь, зато моя знакомая, ее звать Шеветта, знает город как свои пять пальцев, а меня звать Берри Райделл. - Шеветта, - повторила миссис Эллиот. - Какое прелестное имя! Райделл сел за руль, справился по компьютерной карте и повел машину на выезд из города. Шеветта сильно подозревала, что он хочет набиться к старушке в компаньоны - не один, конечно же, а вместе с ней, с Шеветтой. Это ж надо такое везение - всего минуту назад они только и мечтали забиться поскорее в любую дыру, лишь бы подальше от людей, каждый из которых мог оказаться шпиком, а теперь сидят себе, как миллионеры какие, в этих роскошных креслах, за непрозрачным снаружи (Райделл сразу же включил фильтры) стеклом и катят себе в Лос-Анджелес, подальше от мужика, который убил Сэмми Сэла, и от этого Уорбэйби, и от русских копов - нет, ну ведь точно, бывает же такая пруха. Вот только бубликов купить не успели. В животе ужас какой-то, кишка кишке кишкой по башке, скоро они с голодухи друг друга жрать начнут. Ладно, потерпим, не в первый раз и не в последний. За окном промелькнула вывеска бургерной, Шеветта вспомнила, как Франклин, ее орегонский знакомый, взял как-то ночью духовой пистолет и разбил в точно такой же вывеске пару букв. Смешная получилась надпись, не то чтобы похабная, а... как это называется?.. двусмысленная [Для любопытных на вывеске было написано IN-AND-OUT BURGER Франклин разбил буквы В и второе R, потупилось вроде "импульс сунь-вынь".]. Она поделилась этой историей с Лоуэллом, а тот скривился пренебрежительно и спросил, а в каком месте нужно смеяться? Лоуэлл... Если Лоуэлл узнает, что она понарассказывала про него Райделлу, так ведь зашибет на месте, тем более что Райделл если и не коп, то почти все равно что коп. А сам-то, гад, хорош - крутой, как яйцо, и связи у него везде, и все такое, а вот пришла она к нему, пожаловалась, что влипла по-крупному, что Сэмми Сэла эти уже застрелили, а скоро и до нее доберутся, а они с этим Коудсом сидят себе и переглядываются, видно, что эта история нравится им все меньше и меньше, а потом, когда вломился этот дуболом в дождевике, они прямо обосрались, вот и вся ихняя крутизна. А и поделом ей, раньше думать было надо. Ведь Лоуэлл - он никому, буквально никому из знакомых не нравится, а Скиннер - так тот прямо возненавидел его с первого же взгляда. Сказал, что у Лоуэлла в голове одно дерьмо и что понятно, почему он сигарету из зубов не выпускает, это чтобы люди не перепутали, где у него рожа, а где - жопа. Да разве ж поверишь всем этим разговорам, если парень у тебя считай что первый в жизни, да и к тому же Лоуэлл - он же не сразу был такой, сперва он был хороший. А как вмажет "плясуна", так такое становится говно, что и не узнаешь, а может, он и есть в действительности говно, только обычно сдерживается, а под "плясуном" все наружу лезет. И еще сучонок этот, Коудс, он же сразу ее чего-то невзлюбил и всю дорогу подзуживал Лоуэлла, что ну чего ты, спрашивается, связался с этой дурой деревенской. Да ну их всех на хрен. - Знаете, - не выдержала наконец Шеветта, - я ведь сейчас помру от голода. Тут миссис Эллиот стала суетиться, сказала, чтобы Райделл поворачивал к ближайшей закусочной и "купил что-нибудь поесть, а то у несчастной девочки совсем измученный вид", и как же это она не спросила сразу, успели они сегодня позавтракать или нет. - Это все верно, - протянул Райделл, хмуро вглядываясь в боковое зеркальце, нет ли сзади чего подозрительного, - только мне не хотелось бы терять времени, сейчас ведь ленч, движение на улицах слабое, а чуть попозже тут будет не проехать, сплошные пробки. - Ну, если так... - развела руками миссис Эллиот. И тут же просияла: - Шеветта, вы бы сходили назад, порылись в холодильнике. Я уверена, что прокатчики поставили туда корзину с едой, они всегда так делают. Идея здравая и весьма привлекательная. Шеветта расстегнула страховочные ремни, протиснулась между креслами и открыла невысокую узенькую дверцу; вспыхнувшие лампы осветили неожиданно просторное помещение. - Так здесь же самый настоящий дом! - Милости просим, - улыбнулась миссис Эллиот. Шеветта прикрыла за собой дверь. Она никогда еще не видела такую машину изнутри и была поражена, как же много здесь места - ничуть не меньше, чем в комнате Скиннера, только все в тысячу раз удобнее. Светло-серый ковер, светло-серые стены, мебель обтянута светло-серой - не кожей, наверное, но очень похоже на кожу. Узкий, вроде стойки бара, столик со встроенным холодильником, в холодильнике - корзинка, упакованная в пластик и перевязанная веселой розовой ленточкой. Шеветта развязала ленточку, сняла пластик и торопливо изучила содержимое корзинки. Вино, маленькие брусочки сыра, яблоко, персик, крекеры и несколько шоколадных батончиков. Дверца холодильника забита кока-колой и бутылками артезианской воды. Шеветта отобрала себе бутылку воды, пачку крекеров, один из сырков и шоколадный батончик, изготовленный аж во Франции, перенесла все хозяйство на кровать и включила телевизор (спутниковая антенна, двадцать три канала). Покончив с едой, она засунула пустую бутылку и прочие отходы в мусорную корзину, выключила телевизор, сняла тяжелые ботинки и растянулась на кровати. Странное это было ощущение - лежать в самой вроде бы настоящей комнате, которая летит по шоссе, и неизвестно даже, что там сейчас снаружи, что видят сквозь лобовое стекло Райделл и миссис Эллиот, а еще неизвестно, где эта комната будет завтра. Засыпая, Шеветта вспомнила, что тот, из телефона вынутый, пакетик "плясуна" так и лежит в кармане джинсов. Выкинуть его надо, вот что, это ж десяток, а то и больше, доз, верный билет за решетку. И еще она вспомнила, как чувствуешь себя под кайфом, и подумала, что как же все-таки странно, что есть люди, готовые отдать за это ощущение все, до последнего доллара. Вот Лоуэлл, он ведь тоже такой. А жаль... Райделл лег на самый край кровати, он двигался тихо, осторожно, но Шеветта все равно проснулась. Темно. Стоим, что ли? Да нет, едем. - А кто за рулем? - Миссис Армбрастер, - откликнулся голос Райделла. - Кто? - Миссис Эллиот. Миссис Армбрастер - это у нас была такая училка, она точь-в-точь на нее похожа. - И куда мы едем? - В Лос-Анджелес. Я обещал сменить ее, как только устанет. Сказал, чтобы не будила нас, когда будем проезжать границу штата. Ну с чего бы, спрашивается, копам шмонать такую культурную старушку? Поверят ей на слово, что в машине нет никаких сельскохозяйственных продуктов, и отпустят. - А если нет? Она почувствовала, как Райделл пожал плечами. - Райделл? - А? - Откуда все эти русские копы? - Это в каком смысле? - Ну, вот по телевизору, если какой полицейский боевик, там половина главных копов обязательно русские. И эти, которые на мосту. Почему именно русские? - По телевизору... - Райделл широко, до хруста в челюсти, зевнул. - По телевизору они малость... ну, в общем, преувеличивают. Это все из-за "Треста", зрителям нравится такое видеть, вот им и показывают. А так ты же знаешь, что русские бандиты прибрали к рукам чуть не всю организованную преступность, в такой ситуации без русских копов не обойтись. - Он снова зевнул. - И они что, все такие, как эти двое? - Нет, - мотнул головой Райделл. - Продажные копы были и будут, но это никак не зависит... - А вот приедем мы в Лос-Анджелес, и что же дальше? Райделл не ответил. Через несколько секунд Шеветта услышала тихое, мирное похрапывание. 29 МЕРТВЫЙ МОЛЛ Райделл открыл глаза. Машина не двигалась. Он выпростал из-под живота левую руку, включил подсветку циферблата. Три пятна- дцать ночи. Шеветта Вашингтон спит без задних ног, куртку свою она так и не сняла. Словно и не девушка лежит рядом с тобой, а старый драный чемодан. Райделл перевернулся на другой бок, нащупал и приподнял оконную шторку. И тут темно, и там темно. Ему снился урок миссис Армбрастер. Начальная школа имени Оливера Норта, пятый класс. Их распускают по домам - Л╦рнинг-нет настоятельно рекомендует закрыть все школы Теннесси и обеих Виргинии на недельный карантин по канзасскому гриппу. Перед началом занятий медсестры разложили по партам гигиенические респираторы, теперь лица всех ребят укрыты за белыми бумажными масками, не сразу и поймешь, кто здесь кто. Миссис Армбрастер объясняет значение слова "пандемия". Поппи Маркова (буфера у нее - чистый отпад) поднимает руку и говорит миссис Армбрастер: "А вот папа сказал, что канзасский грипп убивает почти мгновенно, вышел из дома вроде здоровый, а по дороге к автобусу упал и умер". Миссис Армбрастер - у нее маска своя, покупная, из микропоры - начинает объяснять слово "паника", связывая его с "пандемией" по общему корню "пан", но тут Райделл проснулся. Он скинул ноги на пол, осторожно потрогал голову. Болит. И насморк вроде начинается. Канзасский грипп. А то и лихорадка Мокола. - Только без паники, - приказал себе Райделл. А как тут без паники? Он встал, подошел к двери, из-под которой пробивалась узенькая полоска света. Нащупал ручку, нажал и чуть приоткрыл дверь. - Ну как, выспался? Золотой высверк улыбки. И черный зрачок маленького, тупорылого пистолета. Убийца развернул пассажирское сиденье влево и откинул спинку. Взгромоздил сапоги на среднее сиденье. Лампочка под потолком едва горит. - Где миссис Эллиот? - Миссис Эллиот ушла. - На кого она работает? - Райделл распахнул дверь до упора. - На вас? - Нет. - Улыбка стала еще шире. - На "Интенсекьюр ". - Так они что, специально отправили ее тем же рейсом? Чтобы за мной приглядывала? Равнодушное пожатие плечами. Райделл обратил внимание, что пистолет при этом даже не шелохнулся. А еще - что рука, сжимающая пистолет, обтянута тонкой хирургической перчаткой. И что плащ на мужике тот же самый, в котором он вылез из полицейской машины, - длинный такой, вроде австралийского пыльника, только из черной микропоры. - Как она сумела перехватить нас на улице? - Уорбэйби совсем не такой придурок, как можно бы подумать. Тебя вели от самого моста. - Как же это я не заметил? - А тебе и не полагалось. - Слушай, ты скажи мне одну вещь... Это ведь ты замочил в гостинице этого, как его, Бликса, да? Тусклые глаза над черным зрачком пистолета. Такой маленький калибр не обеспечивает хорошей убойной силы. Обычно не обеспечивает - а тут, скорее всего, какие-нибудь хитрые боеприпасы. - А тебе-то какое дело? - удивился убийца. - Я видел снимки, как все это было, - объяснил Райделл. - А смотрю на тебя - нормальный вроде мужик. - Работа у меня такая. Ясненько, подумал Райделл. Одни баранку крутят, другие картошку жарят, а третьи - вот так. Каждому свое. Справа от двери располагаются столик с холодильником и раковина, так что в ту сторону не нырнешь. А если налево, этот тип прошьет очередью переборку, чего доброго и девушку зацепит. - И думать не моги. - О чем? - Об этой срани. О героических поступках. - Золотозубый скинул ноги с кресла. - Делай, как я скажу. Медленно. Очень медленно. Иди к водительскому месту... Садись... Берись за баранку. Руки на девять часов и на два [По положению цифр на часовом циферблате. Таким способом наблюдатель сообщает стрелку, в какое место мишени попала пуля (напр. "девятка на четыре часа").]. Вот так и держи. Если ты их сдвинешь, я всажу тебе пулю чуть позади правого уха. Выстрела ты не услышишь. Монотонный, почти гипнотизирующий голос. Как ветеринар с кобылой. Райделл сделал все по сказанному и застыл. Снаружи - полная, непроглядная тьма. - А где мы? - поинтересовался он. - Ты любишь моллы? Как там у вас в Ноксвилле? Тоже есть моллы? Райделл покосился на него, но смолчал. - Я очень прошу тебя смотреть прямо вперед. - Да, у нас есть моллы. - А вот этому моллу не повезло. Хилая была коммерция. Райделл стиснул мягкую, обтянутую губчатой резиной баранку. - Расслабься. Громкий стук, наверное, сапогом по переборке. - Мисс Вашингтон! Восстаньте ото сна! Почтите нас своим присутствием! Райделл услышал два глухих удара - проснувшись, Шеветта попыталась вскочить на ноги, ударилась головой о потолок и упала с кровати. А затем в ветровом стекле появилось бледное отражение ее лица. Тут бы другая хлопнулась в обморок. Другая. - Ты убил Сэмми Сэла, - сказала Шеветта. - А ты меня чуть током не поджарила, - сказал золотозубый и беззлобно улыбнулся. - Сейчас ты пойдешь вперед, повернешься, сядешь на центральную панель лицом сюда. Никаких резких движений. Так, правиль- но. Теперь наклонись и положи руки на кресло. Шеветта села рядом с Райделлом, свесив ноги по бокам компьютерной стойки. Ну прямо как на карусели. Если что, он прострелит одну голову, сдвинет пистолет на два дюйма и прострелит вторую. - Я хочу, чтобы ты сняла куртку. - Снова эти монотонные интонации. - Для этого тебе потребуется оторвать руки от сиденья. Постарайся отрывать их по очереди, чтобы в каждый момент одна из твоих рук лежала на сиденье. Операция сложная, но ты не торопись, времени у нас уйма. В конце концов Щеветта вытащила руки из рукавов и скинула куртку с плеч, прямо к ногам золотозубого. - Что там в карманах? Шприц? Ножи, бритвенные лезвия, прочие опасные предметы? - Ничего такого, - мотнула головой Шеветта. - А как насчет электрических зарядов? Давняя твоя слабость. - Только очки этого засранца и телефон. - Вы только послушайте ее, Райделл, - простонал убийца. - Засранец! Вот таким и останется он в памяти людской. Ни имени, ни фамилии - просто какой-то там безымянный засранец... Левая его рука ловко обшарила карманы куртки, выложила на приборную панель сперва телефон, а затем и серый плоский футляр. Райделл плюнул на все запреты и повернул голову. Обтянутые резиной пальцы открыли на ощупь футляр, достали очки. Бесцветные, как оловянные пуговицы, глаза скользнули по добыче, проверили, все ли в порядке, и снова уставились на пленников. - Они это, они, - сказал Райделл. - Радуйся. Рука положила очки на черную замшу и закрыла футляр. - Радуюсь. - И что теперь? Улыбка исчезла, а вместе с ней исчезли и губы, осталась только тонкая, словно карандашом проведенная линия. - А ты не могла бы принести мне кока-колу? - Улыбка не только вернулась, но даже стала шире, уголки рта задрались еще выше. - Все окна там задраены, дверь - тоже. - Кока-колу? - поразилась Шеветта. - Да ты же пристрелишь меня. Как только я встану. - Нет, - покачал головой золотозубый, - совсем не обязательно. Ведь я действительно хочу пить. В горле пересохло. Шеветта повернулась к Райделлу, в ее глазах застыл ужас. - Да принеси ты ему эту колу, - сказал Райделл. Она слезла с панели, протиснулась между креслами, вошла в дверь и остановилась перед холодильником. - Я же сказал, чтобы ты не крутил башкой, - напомнил золотозубый. Глядя в ветровое стекло, Райделл увидел, как открылась дверца холодильника, как вспыхнула в нем лампочка, как Шеветта присела на корточки. - Д-диет-тическая или обычная? - Диетическую. Если это не составит тебе большого труда. - Классическую или "декаф"? - Классическую. Негромкий звук, отдаленно - весьма отдаленно - похожий на смех. - С-т-таканов нет. - Тогда банку, пожалуйста. Снова этот тявкающий звук. - Я т-тут пролила н-немного, - сказала Шеветта. - Р-р-руки т-трясутся. Чуть скосившись, Райделл увидел, как рука в резиновой перчатке берет красную банку, обрызганную коричневыми каплями кока-колы. - Благодарю вас. Теперь вы можете снять штаны. - Чего?! - Штаны. Вот эти самые, черные. Стягивайте их медленно, без рывков. А носки мне нравятся. Их мы, пожалуй, оставим. Лицо, отраженное в черной бездонности ветрового стекла, исказилось, а затем застыло, стало каким-то равнодушным, отсутствующим. Шеветта расстегнула пояс, наклонилась и начала стягивать с себя узкие, непослушные лосины. - Теперь вернитесь, пожалуйста, на прежнее место. В ту же позицию. Вот так. Я хочу рассмотреть вас получше. А ты, Райделл, ты тоже хочешь? Райделл повернулся. В свете потолочной лампочки крепкие, мускулистые ноги девушки казались мертвенно-бледными. Убийца жадно приложился к банке, затем поставил ее на приборную панель, рядом с очками, и отер рот тыльной стороной затянутой в полупрозрачный пластик руки. - Ну как, Райделл, недурно? - Он кивнул в сторону Шеветты. - Тут намечаются определенные перспективы. Райделл смолчал. - Или ты возражаешь? Райделл продолжал молчать. Короткий, тявкающий смешок. Еще один глоток из красной банки. - Ты ведь думаешь, что мне нравилось свежевать этого говнюка, верно ведь, Райделл? - Я не знаю. - Не знаешь, но думаешь, что мне нравилось. Ты считаешь, что я получал удовольствие, я знаю, что ты так считаешь. И правильно считаешь. Я действительно получал удовольствие. Ловил кайф. Только тут есть один отличительный момент, знаешь какой? - Момент? - У меня не стоял. Я работал над этим говнюком, а у меня не стоял. Вот такой вот отличительный момент. - Ты его знал? - Что? - Я подумал, может, ты его вот так из каких-то там личных чувств. - А-а. В некотором смысле я знал его. Знал. Знал так, как никто не должен знать никого. Я знал все, что он делает, все, Райделл, все. Я засыпал под его храп. Дело дошло до того, что по храпу, да просто по дыханию я мог точно определить, сколько он принял. - Принял? - Он пил. Он, серб этот. Ты ведь был полицейским, верно? - Да. - А приходилось тебе вести за кем-нибудь наблюдение? - До этого не дорос. - Забавная это штука - следить за людьми. Ездить за ними повсюду - куда объект, туда и ты. Они тебя не знают. Но они знают, что ты где-то здесь. Ну, не знают, конечно, но догадываются. Исходят из того, что ты здесь, рядом. Но они тебя не знают. Иногда они смотрят на кого-нибудь в баре или там в холле гостиницы, и ты понимаешь, что они думают, что это ты - тот, который за ними следит. И всегда ошибаются. А когда понаблюдаешь за таким месяц, два месяца, три месяца, начинаешь его любить. Любить, Райделл, любить. По белому, судорожно напряженному бедру Шеветты прокатилась волна дрожи. - Ну а потом, еще через несколько месяцев, через два десятка перелетов с места на место, через две дюжины гостиниц все меняется. Становится совсем наоборот. - И ты больше их не любишь? - Нет. Не люблю. Проходит какое-то время, и ты уже ждешь, чтобы он оступился. Чтобы он предал, не оправдал доверия. Ведь курьеру оказывается колоссальное доверие. Жуткая это вещь - доверие. - Курьеру? - Вот ты посмотри на нее, Райделл, посмотри. Уж она-то знает. Она всего лишь развозит по Сан-Франциско какие-то там бумажки, и все равно - она курьер. Ей оказывают доверие. Информация обретает материальную форму. И она переносит эту информацию с места на место, так ведь, красавица? Шеветта молчала и не шевелилась. Сфинкс - вот кого она напоминала сейчас, в этой позе. Белые пальцы глубоко зарылись в светло-серую обивку центрального сиденья. - Вот этим я, Райделл, и занимаюсь. Слежу за доставкой. Слежу за курьерами. Охраняю их сон и покой. - Он допил кока-колу и уронил банку на пол. - Людей, пытающихся изъять у них информацию, я убиваю. Это - самая приятная часть моей работы. Ты бывал в Сан-Хосе? - Коста-Рика? [В Калифорнии, неподалеку от Сан-Франциско, есть свой Сан-Хосе.] - Да. - Нет, не приходилось. - Вот где люди понимают, как нужно жить. - Ты работаешь на эти хранилища информации, - догадался Райделл. - Я этого не говорил. Это кто-то другой проболтался. - И он тоже, - добавил Райделл. - Он должен был доставить кому-то очки из Коста-Рики, а она их украла. - Узнав о пропаже, я обрадовался. Несказанно обрадовался. Мой номер был рядом, смежный. Я открыл дверь и вошел. Я представился. Он увидел Лавлесса. В первый и в последний раз. Левая рука убийцы поднялась и начала ожесточенно скрести голову, можно было подумать, что его заели вши. Однако пистолет не дрогнул, не шелохнулся, словно зажатый в тисках пристрелочного станка. - Лавлесс? - Мой nom de хрень [Nom de guerre (фр.) - псевдоним, букв, "боевое имя". Лавлесс - главный отрицательный персонаж американского телесериала "Дикий, дикий Запад" (1965 - 1969). Известен киноримейк конца 90-х (реж. Барри Зоненфельд).]. Последовала длинная трескучая фраза, вроде бы по-испански, из которой Райделл уловил только слова nombre de что-то там [Nombre (исп.) - номер.]. - А вот ты, Райделл, ты как думаешь, у нее там туго? Я люблю, когда туго. - Ты американец? Голова убийцы слегка качнулась, глаза поплыли куда-то в сторону, но тут же снова воткнулись в Райделла, такие же светлые и незамутненные, как хромированный ободок на дульном срезе его пистолета. - А ты хоть знаешь, кто завел эти хранилища? - Да, - кивнул Райделл. - Картели [Имеются в виду колумбийские кокаиновые картели.]. Колумбийцы. - Верно. В восьмидесятых они завезли в Центральную Америку первые экспертные системы, координировать транспортировку. Для установки и отладки этих систем потребовались специалисты. Война наркотиков, Райделл, война. В ней участвовало много американцев, кто - на одной стороне, кто - на другой. - Седая старина, - пожал плечами Райделл. - Теперь мы сами производим все нужные нам наркотики. - А у них за это время появились хранилища. Теперь им даже не нужно мараться с наркотиками. У них есть то, что было когда-то у Швейцарии. Место, единственное место в мире, где люди могут хранить любые свои секреты. - Ты вроде как слишком молод, чтобы участвовать в организации всего этого. - Мой отец. Ты знаешь своего отца? - Конечно. (В некотором, конечно же, смысле.) - А я своего никогда не видел. Травма. Мне потребовалась долгая психотерапия. Вот так-то тебя и вылечили, съязвил про себя Райделл. - Уорбэйби. Он тоже работает на костариканские хранилища? Правая рука убийцы метнулась вверх, смахнула со лба капли пота и вернулась на место, словно притянутая магнитом. И все это время пистолет смотрел прямо на Райделла. - Включи фары. Я разрешаю тебе снять левую руку с руля. - Зачем? - Затем, что иначе ты труп. - Ну а все-таки зачем? - Не спрашивай, а делай, что сказано. О'кей? Пот заливал ему глаза, струями бежал вдоль морщин, капал на грудь и колени. Райделл медленно снял левую руку с баранки, щелкнул тумблером. Щелкнул еще раз, чтобы включить фары на максимальную мощность. Резкий, безжалостный свет словно проявил скрытое прежде изображение. Заброшенные магазины, покосившиеся вывески, грязный, покрытый коростой пыли пластик. На самой крупной из вывесок отчетливо выделялось одно-единственное слово: "ПРОВАЛ". - Господи, - поразился Райделл, - да кому же это взбрело на ум дать магазину такое название? [Имеется в виду всемирная сеть магазинов "The Gap". Основана в 1969 г., торгует одеждой, сумками и т. д.] - Очень ты хитрожопый, да? Мозги мне засрать хочешь? - Нет, - качнул головой Райделл. - Только больно уж дикое название. Теперь-то, конечно, все эти лавчонки - сплошной провал, но тогда... - Уорбэйби просто мальчик на побегушках. Наемный работник. Его привлекают, "Интен- секьюр" его привлекает, когда дела идут наперекосяк. А они всегда наперекосяк. Всегда у них что-нибудь наперекосяк. Райделл оценил обстановку. Судя по всему, Ар-Ви стоит в широком центральном проходе молла. Все, сколько видно, витрины либо заколочены, либо густо закрашены белым. Проход крытый. Или даже подземный. - Так что же, очки пропали в гостинице, гостиницу охраняет "Интенсекьюр", "Интенсекьюр" не справился с делом сам и кликнул на помощь Люциуса Уорбэйби? Он взглянул на Шеветту. Сфинкс. Или что-то вроде хромированной хреновины, какими украшали капоты древних автомобилей. Только ни на камне, ни на металле не бывает таких вот пупырышков, как на ее бедре. Гусиная кожа. А ведь точно мы под землей - вон какая холодина. - А знаешь что, умник? - Что? - Ты не знаешь ни хрена про ни хрена. Сколько бы я тебе ни рассказывал, ты не сумеешь понять ситуацию. Ситуация слишком масштабна для понимания таких, как ты. Ты просто не умеешь мыслить такими понятиями. "Интенсекьюр" принадлежит той же самой компании, что и информация в этих очках. - Сингапур, - кивнул Райделл. - И "Дэйгамерика" тоже принадлежит Сингапуру. - Но ты никогда этого не докажешь. Конгресс и тот не смог. - Крысы! Ты только посмотри. - Опять мозги мне засираешь... Последняя из трех крыс исчезла в магазине с диким названием "Провал". Дырка там какая-то или что? Провал. - Не-а. Я их видел. - А ты знаешь, что тебя и не было бы здесь, на этом месте, не вздумай Люциус дважды в рот долбаный Уорбэйби покататься на роликовых коньках? - Как это? - Колено он расшиб себе, коленную чашечку. Уорбэйби расшибает себе колено, не может сидеть за рулем, а в результате ты оказываешься здесь. Задумайся над этим, вникни. История, весьма характерная для позднего, загнивающего капитализма, или тебе так не кажется? - Характерная для чего? - Они вас что, в Академии этой долбаной вообще ничему не учили? - Учили, - вздохнул Райделл. - Много чему учили. А в частности - как вести себя со свихнутыми придурками, буде ты попадешь к ним в заложники, только вот трудно вспомнить все эти мудрые советы. Не спорь с ними, не возражай, дай им выговориться, как только замолкнут - скажи что-нибудь и снова слушай. Да, что-то в этом роде. - А чего это все так переполошились из-за этих очков? - Они хотят перестроить Сан-Франциско. Полностью, снизу доверху, как Токио. Для начала врежут в существующую инфраструкту- ру решетку из семнадцати комплексов. Восьмидесятиэтажные административно-жилые корпуса, и еще подземный цоколь, тоже жилой. Полная автономность, самообеспечение. Управляемые параболические зеркала, парогенераторы. Улътрамодерные здания. Они будут жрать свое говно. - Кто будет жрать говно? - Здания. Их вырастят, Райделл, вырастят, понимаешь? Как в Токио. Или как этот туннель. - Санфлауэр, - сказала Шеветта и тут же осеклась. - Я вижу, что кто-то совал свой нос... - (Желтые искры.) - Слышь, а вообще-то... - (Как там учили разговаривать с вооруженными психами?) - Да? - А чего тогда весь этот шухер? В чем проблема? Хотят строить - ну и пусть себе строят. - Проблема, - Лавлесс начал расстегивать рубашку, - состоит в том, что у города, подобного Сан-Франциско, примерно столько же понимания, куда он хочет двигаться и куда он должен двигаться, сколько у тебя. То есть - до прискорбия мало. Есть люди - миллионы людей, - которые возмутятся самим уже фактом, что такой план существует. А еще - торговля недвижимостью. - Торговля недвижимостью? - Ты знаешь три главных соображения, учитываемых при покупке недвижимости? Безволосая, покрытая искусственным загаром грудь Лавлесса лоснилась от пота. - Три? - Место, место, - Лавлесс поучительно поднял палец, - и еще раз место. - Чего-то я не врубаюсь. - И не врубишься. Никогда. А вот люди с деньгами, люди, знающие, что нужно покупать, люди, видевшие планы начальной застройки, - они врубятся. Врубятся так, что даже щепки не полетят. Они приберут к рукам все. (Очень, очень интересно!) - Так ты что, смотрел? - невинно поинтересовался Райделл. - В Мехико-Сити, - кивнул Лавлесс. - Он оставил их в номере. Не имел права, ни в коем случае. - Но ведь ты тоже не имел права смотреть? - сорвалось у Райделла. Несмотря на промозглый холод, Лавлесс обливался потом, вся его лимфатическая система - или что уж там этим заведует - пошла вразнос. Он часто смаргивал и стряхивал пот со лба. - Я сделал свою работу. Делал свою работу. Работы, задания. И я, и мой отец. Ты не видел, как они там живут. В компаундах. Здесь, здешние, они и понятия не имеют, что можно получить за деньги. Они не знают, что такое настоящие деньги. Они живут как боги, они, в этих компаундах. И старики - некоторым из них за сто... В уголках безумного оскала прятались крошечные белые крупинки, Райделл словно вернулся в квартиру той стервы, снова заглянул н глаза Кеннета Тервн - и ТУТ словно что-то щелкнуло, головоломка собралась, все встало на свои места. Она вбухала в эту кока-колу весь паке гик "плясуна". Часть порошка просыпалась на банку, и тогда она вроде как расплескала колу, смыла предательский порошок внутрь. Лицо Лавлесса налилось кровью, он расстегнул уже рубашку до самого низа, грубая ткань потемнела от пота, липла к мокрой коже. - Лавлесс... - начал Райделл. Начал, не зная, что сказать, - и тут же осекся, оглушенный высоким, нечеловеческим воплем; вот так же примерно верещит кролик, запутавшийся в проволочном силке. Лавлесс молотил рукояткой пистолета по собственному паху, молотил, словно стараясь прикончить некое жуткое существо, забравшееся ему в джинсы. Каждый удар сопровождался выстрелом, каждая пуля пробивала в полу машины отверстие размером с пятидолларовую монету. Словно подброшенная пружиной, Шеветта взметнулась над консолью, перемахнула через спинку среднего кресла и скрылась за дверью, в спальне. Лавлесс замер, словно каждый атом его тела вдруг остановился, переходя на новую орбиту. Замер, улыбнулся, довольный победой над загадочной тварью, - и начал стрелять сквозь ветровое стекло. Кто-то из преподавателей Академии говорил, что по сравнению со сверхдозой "плясуна" даже сверхдоза фенциклидина все равно что аспирин, разболтанный в кока-коле. В кока-коле. А Шеветта Вашингтон тоже спсиховала не хуже Лавлесса - судя по грохоту, доносившемуся из спальни. Да успокойся ты, дура, стихни, голыми руками стенку не прошибешь. - По сто лет, по сто лет этим мудакам... - начал Лавлесс, а затем громко всхлипнул и поменял пустую обойму на свежую. - Столетний хрен, а у него все еще стоит... - Там! - Райделл ткнул пальцем в изрешеченное ветровое стекло. - Там, у "Провала"... - Кто? - Шитов! - ляпнул наугад Райделл. Пули летели сплошным потоком, как резиновые кубики из чанкера; после третьего выстрела Райделл ткнул пальцем в кнопку, дезактивирующую замок боковой дверцы, и вывалился наружу. Он приземлился посреди россыпи консервных банок и прочего хлама. Перекатился. И продолжал катиться, пока не ударился о какое-то препятствие. Маленькие пули пробивали в слепых, как бельма, витринах заброшенных лавок огромные дыры. Звонким дождем сыпались на бетон осколки зеркального стекла. Шеветта Вашингтон все еще колотилась о заднюю дверь фургона - и не было никакой возможности ее утихомирить. - Эй! Лавлесс! Стрельба затихла. - Шитов ранен! Ты его срезал! Грохот отчаянных бесполезных ударов. Господи! - Ему нужна медицинская помощь! Стоя на четвереньках рядом с чашей давно пересохшего фонтана, откуда несло хлоркой и затхлостью, Райделл увидел, как Лавлесс вылезает из распахнутой дверцы машины, с водительской стороны; багровое лицо и обнаженная грудь блестели от пота. Великолепный профессионал, чьи навыки прорывались даже сквозь густую нелену наркотического безумия, он двигался точно так, как учат на НОКе, - чуть пригнувшись, на полусогнутых ногах, зажатый двумя руками пистолет плавно обходш потенциальные секторы огня. А Шеветта Вашингтон все еще пыталась проломить ячеистый пластик или из чего уж там сделана задняя стенка фургона. Затем Лавлесс обернулся, выпустил две пули, и rpoxoi смолк. 30 ПОГРЕБАЛЬНЫЙ КАРНАВАЛ В четыре часа Ямадзаки отодвинул тяжелый бронзовый засов, распахнул люк и начал спускаться по ржавым скобам. Тем же, по которым гнал его вчера Лавлесс. Фонтейн обещал, что электричество будет через двадцать минут, и ушел, прихватив с собой, несмотря на все протесты Скиннера, огромный тюк грязного белья. Свет вспыхнул минут через пятнадцать. Скиннер провел весь день, раскладывая и перекладывая содержи- мое зеленого инструментального ящика, перевернутого прошлым вечером в поисках бокорезов. Руки старика, прикасавшиеся то к одному инструменту, то к другому, словно вновь обретали силу и ловкость, а может, в них просто пробуждались воспоминания о давних замыслах и работах, исполненных или заброшенных на полпути. - Инструменты продать проще простого, - размышлял вслух Скиннер. - Уж на них-то покупатель найдется. Но затем непременно придет день, когда позарез понадобится та самая железяка, которую ты загнал. По большей части металлические предметы, хранящиеся в зеленом ящике, были для Ямадзаки полной загадкой; хуже того, он не знал, как называются по-английски даже немногие известные ему инструменты, кроме разве что самых простых. - Конусная развертка. - Из кулака Скиннера зловеще выглядывал стальной, чуть тронутый ржавчиной шип. - На редкость удобная штука, а ведь люди в большинстве своем даже не знают, что это такое. - Для чего она, Скиннер-сан? - Расширяет отверстия. И не портит их, оставляет круглыми, надо только правильно все делать. Для листового металла, но может работать и по пластику. По любому тонкому, достаточно жесткому материалу. Кроме стекла. - У вас очень много инструментов, Скиннер-сан. - А пользоваться ими я почти не умею. Так толком и не научи лея. - Но ведь вы сами построили эту комнату? - Ты видел когда-нибудь, как работает настоящий плотник? - Да, однажды. Ямадзаки вспомнил запах кедровых стружек, желтую, масляно-гладкую поверхность брусьев, черные плоские рубанки, так и летавшие в руках рабочих... Демонстрационное возведение чайного домика, который будет снесен через неделю по окончании фестиваля. - У нас в Токио дерево в большой цене. Никто никогда не выбросит даже самую маленькую дощечку. - Здесь его тоже не враз достанешь, - сказал Скиннер, пробуя на палец острие стамески. "Здесь" - это где? В Америке? В Сан-Франциско? Или на мосту? - Когда-то, прежде чем сюда провели электричество, мы жгли тут мусор - грелись, готовили. А городу не нравилось. Воздух мы, Скутер, им загрязняли. Теперь-то этого почти нет. - В результате консенсуса? - Самый обычный здравый смысл. Скиннер вложил стамеску в брезентовый, насквозь промасленный чехольчик и аккуратно спрятал в зеленый ящик. Увидев шествие, направляющееся в сторону Сан-Франциско, Ямадзаки сразу же пожалел об оставленной наверху записной книжке. Первое за все эти недели свидетельство того, что на мосту существуют общественные ритуалы. В узком, стиснутом лавками проходе не развернешься, люди шли не рядами, а по одному, по двое, и все же это было шествие, судя по всему - похоронное. А заодно и мемориальное. Возглавляли его семеро (вроде бы семеро, Ямадзаки не был уверен в своем подсчете) детей; одетые в неописуемую рвань, густо посыпанные пеплом, они двигались гуськом, один за другим. И маски - гипсовые, аляповато раскрашенные маски святого Шейпли. Однако в поведении детей не было ничего похоронного; в восторге от всеобщего внимания они подпрыгивали и размахивали руками. Ямадзаки мгновенно забыл о горячем супе, основной цели своего похода, и остановился между тележкой с книгами и лотком птицелова. Незнакомый с местными обычаями, скованный громоздким, непривычным термосом, он чувствовал себя здесь лишним, даже неуместным. А что если свидетели похоронного шествия обязаны провожать усопшего каким-либо определенным жестом, вести себя каким-либо определенным образом? Он покосился на торговку книгами. Высокая, одетая в засаленную овчинную жилетку женщина поправляла левой рукой две розовые пластиковые палочки, скрепляющие на затылке тяжелый узел седых волос. Нет, это не ритуальный жест. На тележке теснились ряды ветхих, замызганных книг, каждая - в отдельном пластиковом мешочке. Несколько секунд назад жен- щина рекламировала свой товао, выкликала странные названия. - Долина кукол, кровавый меридиан, соло для бензопилы... В этих словосочетаниях звучала какая-то дикая, варварская поэзия; Ямадзаки был уже готов попросить "Соло для бензопилы", но тут женщина замолкла, он удивленно обернулся и увидел детей. И все же в ее поведении не чувствовалось какого-либо особого благоговейного отношения к шествию - ну увидела, замолчала, а могла бы кричать и дальше. Ямадзаки заметил, как шевелятся губы женщины, как руки ее двигаются над затянутыми в пластик книгами - глядя на проходящих мимо детей, она машинально пересчитывала непроданный товар. Торговец птицами, бледный человек с черными как смоль, любовно ухоженными усами, зевнул, сунул руку под рубашку и меланхолично поскреб живот. Следом за детьми появились танцующие скелеты. Ямадзаки обратил внимание, что костюмы этих персонажей "La Noche de Muerte" [La Noche de Muerte (исп.) - "Ночь мертвых", традиционный для Латинской Америки карнавал, проводимый в начале ноября.] не отличаются ни особой полнотой, ни тщательностью изготовления - некоторые из масок прикрывали только нижнюю часть лица, да и не маски это были, а микропориые респираторы, пародирующие мертвую ухмылку. Танцоры, совсем еще молодые парни, оилпсь в конвульсиях под какую-то внутреннюю, не слышную зрителям музыку хаоса и запустения. Тазовые кости на узких ягодицах, бедренные кости, белеющие на черных бедрах, - нет, в этом не было ничего зловещего, только эротика и, пожалуй, агрессия. Один из танцоров окинул Ямадзаки ос