ь... Не все отцы таковы, каким был твой. Я это узнал еще до испытания на зрелость. В голосе Кубванде чувствовалась какая-то мрачная тайна, связанная с его детством. Конан не задумываясь отдал бы бочонок доброго немедийского вина, чтобы только узнать, что тот имел в виду. Несомненно, из воина это можно было вытащить лишь пыткой. Конан повернулся к Скире и перевел ей разговор. Он видел, как она моргнула. Даже в темноте Конан заметил, что лицо ее изменило свой цвет. - Пожалуйста... Если отец узнает... - А разве твой отец не знает, что ты здесь? Конану захотелось прореветь это так громко и грозно, чтобы затрещали сучья и птичьи гнезда посыпались с деревьев. Впрочем, у него хватило ума понять, что это напугает Скиру и отвратит ее от него, не говоря уж о том, что переполошит всех пиктов на расстоянии полудня пути от лагеря. - Вне всякого сомнения, он знает, что в пещере меня нет, - сказала Скира. Конан почувствовал, что она с трудом владеет голосом. - Стало быть, ты пришла сюда не потому, что он тебе приказал это сделать? - Вместе с тем я пришла сюда и не вопреки его воле. - Ты могла бы сказать об этом. - Если бы ты, друг мой, спросил об этом. - Она набралась храбрости, чтобы усмехнуться. Конан еле-еле подавил в себе желание хорошенько встряхнуть ее, но вот желания осклабиться в ответ подавить не смог. - Скира, я думаю, что, если понадеются, У тебя достанет отваги идти против воли твоего отца. Если этим вождям достаточно МОЕГО слова, тебе можно не давать клятв вообще. Он перевел и это своим друзьям. Говинду был готов принять эти условия. Поколебавшись, Кубванде тоже согласился, бормоча себе под нос, что если уж начал бегать за бабьими глупостями, так все, дело конченное, не остановишься. Примерно в то же время <призрак-ухо> Лизениуса подобрался на расстояние слышимости к месту встречи возле утеса. На этот раз <призрак-ухо> принял обличье совы - ведь он находился на территории клана, боготворившего эту птицу. Местным охотникам при виде ее и в голову не придет натянуть тетиву. Лизениус не забыл, как в свое время он послал свое <ухо> в виде сокола во владения клана Змеи, а затем увидел перья этого сокола в головном уборе вождя. Колдун достаточно хорошо контролировал острое ночное зрение совы, чтобы узнать Скиру. Он увидел только то, что подтвердило его мнение о людях отряда, с предводителями которых встретилась Скира. Низкие, как у призраков, голоса свидетельствовали о том, что то были люди Черных Королевств. Переместитель наконец обеспечил его тем, о чем он мечтал более всего, - воинами, у которых нет никакой родни в пиктских землях или поблизости. Воинами, готовыми выполнять приказы, не заботясь о близких. От этих ребят можно не ожидать мести. Напротив, он напоит свою месть их кровью, и дочь его увидит, каков он на самом деле. А может быть, она предупреждает их, имея относительно него смутные подозрения? И если так, то верят ли они ей? <Призрак-ухо> должен предупредить его об этом в первую очередь. Даже убогого умишки совы достаточно, чтобы это понять. Лучше всего для этой цели подошел бы человек, даже пикт, но Лизениус решил не рисковать. Решил еще задолго до того, как отыскал подходящую птицу и вошел в транс. Клану Совы не понравится, если эти черные дьяволы убьют одного из их людей. А он слишком поглощен своей магией и не сможет защитить себя, случись что неприятное. Сова мягко скользнула вниз, будто атакуя белку. Сейчас она могла слышать все, что говорила эта парочка - Скира и тот, кто сидел рядом с ней. Птица должна была передать весь их разговор Лизениусу, ожидающему на подстилке из душистых веток на другом конце ночного леса. Однако птица услышала ничуть не больше, чем воины на утесах. Можно было подумать, будто Скира и тот, кто сидел напротив нее, не имеют <голоса-призрака>, что невозможно. Каждый имеет <голос-призрак>, начиная с богов и заканчивая насекомыми. Даже черви, что копошатся под землей. Иногда Лизениус был вынужден прилагать огромные усилия, чтобы отделить нужные ему голоса от хора прочих. Теперь, однако, Скира и трое мужчин точно выпадали из законов, управляющих всем остальным миром, и потеряли свои <голоса-призраки>. Лизениус корчился на своей подстилке, извиваясь и кусая губы, пытаясь удержать власть над колдовством. Он заставил сову еще раз пролететь над ними и на этот раз тщательно всматривался сквозь глаза птицы. Он увидел Скиру, двух черных воинов, глядящих на нее, черную девушку, спрятавшуюся за деревом. Еще он увидел человека, который был выше остальных на голову. У него была внешность северянина: голубые глаза, растрепанные черные волосы. Могучая мускулатура соответствовала его гигантскому росту. Человек этот, если судить по его движениям, несомненно, был воином. Шрамы на загорелой коже говорили о том, что этому воину уже пришлось немало пережить. И у него нет <голоса-призрака>! Неужели он не только сам не имеет <голоса-призрака>, но и подавляет голоса тех, кто находится возле него? Одна тайна наплывала на другую. Нет, это было не совсем так. Человек этот, возможно, и не имеет <голоса-призрака>, но все в нем говорит за то, что это воин. Его дух - дух воина, годящийся для жертвы куда больше, чем все остальные. Северный воин со Скирой могли разводить свои секретные разговоры хоть до рассвета. Однако же теперь им уготовано место в плане Лизениуса, даже если это место им придется не по душе. Конана не очень убедило заявление Скиры о том, что она хотела лишь удивить отца, приведя ему на службу бамульских воинов. Двое вождей также разделяли его сомнения. Хотя ни один из них не осмелился назвать ее лгуньей. Все-таки она могла предоставить им реальный шанс вернуться домой. Куда более реальный, чем кто-либо мог им предложить до сего момента. Чем больше проходило времени, тем сильнее тряслись два бамула. Нет, трое - включая Вуону, которая застыла за деревом. Мягкий хлопок, а затем шум упавшего тела заставил всех обернуться. Пронзенная копьем, на земле лежала огромная сова. Распростертые крылья были шире плеч Конана. Клюв ее дважды щелкнул, в глазах было что-то человеческое. Будто птица была наделена разумом человека. В следующее мгновение сова вздрогнула в последний раз и застыла. - Хороший бросок, а? - донесся из-за дерева веселый голос. В свет костра вошел Бовену. Он встал на колени и не без труда вытащил из птицы свое копье. Только после этого он заметил, что Скира смотрит на него с отвращением и даже страхом, который не нуждался ни в каком переводе. Молодому охотнику стало не по себе. - Зачем ты убил птицу? - спросила Скира. - Она летала так низко, что я не мог промахнуться. Кроме того, я думаю, ты не принесла с собой ничего съестного. А эта птица вполне может сгодиться нам в пищу. Конечно, ее надо хорошенько выпотрошить и прожарить. У Скиры был такой вид, будто ее вот-вот вытошнит. Жесты Бовену тоже не нуждались в переводе. - Что мертво, то мертво, Бовену, - сказал Конан. - Мы в этой земле новички и не знаем, что здесь безопасно есть, а что нет. Этой знахарке не очень-то понравилось, что ты убил сову. Я ей верю. А если ты не доверяешь ей, то поверь мне: я обеспечу тебе царапины везде, где не поставил синяков Говинду. И держи покрепче свое копье, не бросай его куда попало. Бовену прибег к самому изысканному из четырех бамульских ритуалов для испрашивания прощения. Конан наконец простил его. Киммериец с трудом сохранял серьезный вид, а Вуона за деревом еле удерживалась, чтобы не прыснуть со смеху. Она понимала, что если ее смех разрушит согласие Конана и Бовену, то ей не поздоровится. Сейчас бамула нужны даже такие воины, чьи руки действуют, намного опережая мозги. - Мы находимся сейчас на землях клана Совы, - сказала Скира. - То, что вы сделали, - ужасное оскорбление. В их глазах худшее, что вы можете придумать после убийства совы, - это убить воина в боевой раскраске и подвесить его голову на дереве. - Жаль, что мы были сегодня так заняты во второй половине дня и не развесили на ветках головы, - сухо сказал Конан. - Кстати, если мне не изменяет память, пикты были как раз в подходящей раскраске. - Да. Но это были воины из клана Змеи. Они издревле находятся во вражде с кланом Совы. Я даже не подозревала, что они посмеют зайти на эту территорию. Это сказало Конану даже больше, чем он рассчитывал, о друзьях колдуна и врагах среди пиктов. Похоже, Скира не слишком стремится хранить секреты; по крайней мере, вряд ли ей удастся сохранить их от него, человека, который пережил аграпурские интриги в Туране. - Ладно, Скира. Полагаю, для людей, у которых нет под рукой ни вина, ни пива, мы и так проговорили слишком много. Думаю, ты не собираешься сегодня ночью возвращаться к отцу. - Клан Совы бы не... - Вряд ли клан Совы видит в темноте так же ясно, как их тотем. Они, конечно, может быть, и оплачут тебя, но прежде истыкают стрелами. Сомневаюсь также, что мы сегодня в последний раз виделись с кланом Змеи. Поверь, после сегодняшней стычки они будут более дружественны по отношению к тебе, чем были до этого. Скира кивнула: - В этом есть правда.- Видно было, что она колеблется. - Хорошо. Тогда иди и погрейся у костра. коль скоро не хочешь разделить с нами сову. Насладись теплом, какое сумеешь отыскать. А я уж постараюсь, чтобы ты не проснулась с перерезанным горлом. Скира проводила Конана к лагерю, а затем улеглась на почтительном расстоянии как от костра, так и от спящих бамула, сбившихся в кучу, чтобы согревать друг друга. Конану показалось, что она следит за ним, когда он лег на землю, а на груди у него пристроилась Вуона. Сон забрал Конана прежде, чем он убедился в справедливости своего подозрения. Глава двенадцатая По счастливому стечению обстоятельств, отряд не был обременен ранеными. Бамула были либо мертвы, либо готовы без устали идти по болотам и сражаться. Совершив ритуалы по мертвым, они собрали оружие и покинули лагерь. Скира была их проводником. К пещере Лизениуса отряд Конана вышел прекрасным весенним вечером после двух дней непрерывного пути, довольно утомительного для босоногих бамула. Киммериец с самого начала указывал на то, что необходимо обзавестись обувью в этой каменистой земле. Ему вспомнились слова о том, что <демон скачет по желудку голодного>; но эти слова сказал поэт, а не вождь военного отряда. Хмурые утесы заставили бамула переглянуться. Конан понял, что некоторые из них собирают остатки своего мужества, необходимого им для того, чтобы продолжить путешествие. Что до Конана, то ему, рожденному в горах, подобные утесы были не в диковинку. А пещер, наподобие той, что была сейчас перед ними, Конан обследовал без числа уже годам к десяти. Впрочем, то же можно было сказать о бамула в отношении джунглей. Но увы, здесь была не их родина. - Вперед же, братья! - воззвал Конан. - Большинство из нас забирались в львиные логова и выходили оттуда живыми. Неужто колдун страшнее льва? Конан сам мало верил в то, что говорил. Но по крайней мере, бамула, похоже, подбодрила его краткая речь. Они начали взбираться по утесу ко входу в пещеру, которую показала им Скира, добавив, что теперь здесь будет их жилье. Конан и Скира влезли последними. Они постояли бок о бок, глядя на лес, который, будто изумрудное море, разбивался у подножья утеса, где жил в своей загадочной пещере колдун. Конан прекрасно понимал, что сейчас за ним наблюдает множество пиктских глаз, как, впрочем, и в течение двух дней марша. Похоже, в утверждениях Скиры о том, что, дескать, у нее и отца мир с кланом Совы, имелась толика правды. Будь это не так, в течение двух дней у враждебно настроенного племени было бы немало возможностей уничтожить всех бамула до единого, да и Конана вместе с ними. Но хотя черные глаза глядели из-за деревьев и из-под кустов, ни одна стрела, ни одно копье не полетело в отряд Конана, не раздался ни один военный клич. Не застучал вдали ни один барабан, передающий весть о приближении легкой для пиктов добычи. Будто отвечая на невысказанные мысли Конана, где-то вдали тотчас же застучали барабаны, едва слышные даже для чутких ушей киммерийца, обладавшего острым, как у рыси, слухом. Скира вздрогнула. Без всякой задней мысли Конан обнял ее. Она снова вздрогнула, но не сбросила его руку, а через несколько секунд и вовсе расслабилась. - Трудно, - сказала она, - трудно не слышать эти барабаны и не бояться их. Всю мою юность этот звук означал одно: нужно опрометью бежать к лошадям, если они имеются, грузить на них все пожитки и уносить ноги как можно быстрее. Я не помню такого времени, чтобы поблизости не было пиктов. - А что такого изобрел твой отец, что позволяет ему удерживать пиктов на расстоянии? - спросил Конан. - Или это секрет? - Секрет. Он не делится со мной всем, что знает. Более того, ему вряд ли понравилось бы, если я без его разрешения поделилась бы с тобой даже теми немногими знаниями, которыми обладаю. Киммериец подумал, как все-таки тяжело приходится колдуну. Впрочем, это забота колдуна. Конан, в конце концов, хвала Крому, не его сын! Оброненные Скирой слова снова возбудили в нем заснувшие было подозрения. До недавнего времени, прежде чем отряд Конана вошел во владения ее отца, Скира была достаточно откровенна. Скрывает ли она что-нибудь, чтобы удержать отряд? Однако было ясно, что именно во владениях колдуна начинается для бамула самая короткая дорога домой. А пара десятков сильных и воинственных парней даже у могущественного колдуна могут отбить всякое желание предать их. Им-то терять нечего. Самое худшее, что с ними может случиться, это смерть среди завывающих пиктских орд. - Чем больше я буду знать, тем счастливее буду, - только и сказал Конан. - А чем счастливее буду я, тем счастливее будут и бамула. Они надеются найти здесь дорогу домой. А если не найдут, то очень здорово рассердятся. Твой отец, возможно, и могущественный волшебник. Но все его волшебство вполне может быть уравновешено силой двадцати разъяренных воинов. - Я молюсь Митре, чтобы ничего подобного не случилось, - сказала Скира. Она стала подниматься вверх по лестнице и скоро исчезла из виду. Конан посмотрел ей вслед, а потом бросил взгляд на орла, который кружил на западе, кроваво-красный в лучах заходящего солнца. Киммериец не стал задерживаться внизу. Здешняя земля достаточно негостеприимна и днем, ну а ночью Конану понадобятся все его варварские звериные инстинкты, чтобы определить, не подкрадывается ли к нему Зло. Впрочем, ночью даже пещера колдуна не намного лучше, чем пиктские чащобы. Солнце скрылось за холмами на западе. Только звезды и народившаяся недавно луна проливали на землю слабый свет. Они - да еще костры. Темнота была на руку твари, которая привыкла охотиться во мраке. Хакан был послан шаманом клана Совы, чтобы проследить за отрядом демонолюдей, направляющихся к скалистому жилищу белого шамана. Хакан был подобен человеку, но зарос волосами, как обезьяна, и силу имел, точно горилла. Этой силы было достаточно, чтобы переломить человека пополам с той же легкостью, с какой мальчик переламывает соломинку. Впрочем, сегодня у Хакана не было приказа убивать. По крайней мере, сегодня ночью. Он должен был проследить за отрядом, подняться повыше к пещере и спрятаться, если найдет подходящее укрытие. А все, что он увидит, услышит, унюхает, шаман Ита Йараг вытащит из его мозгов с помощью магии. А когда Ита Йараг сделает это, клан Совы узнает побольше о маге, которого они взялись защищать и который им служит. Может быть, даже удастся узнать, собирается ли и дальше белый шаман служить им, или же приход демонолюдей означает, что он обзавелся новыми друзьями. А если так, то у клана еще есть время захватить пещеру, принести белого шамана в жертву по старому способу, а дочку его пустить по кругу среди вождей клана Совы, после чего передать ее дружественным кланам, таким как клан Рыси и клан Орла. Весна кончилась; наступило долгожданное лето. В лесу начали наливаться ягоды. Ручьи после весеннего разлива вошли в свои берега. Охотиться - одно удовольствие. Пикты были сыты и миролюбивы настолько, насколько вообще возможно требовать миролюбия от этого дикого народа. Конан и бамула были довольны спокойствием пиктов и совершенно не горели желанием раздражать их. Если, конечно, не считать тех дикарей, на которых они ходили походами на восток и на юг. Эти вылазки были достаточно удачными во многом благодаря тому, что склады Лизениуса снабдили его новую <гвардию> всем необходимым. Самого колдуна они видели редко, что лично Конану не очень нравилось. По мнению киммерийца, если бы они встречались со своим нанимателем почаще, они получше бы его узнали, что было отнюдь не лишним, потому что сам Лизениус, видимо с помощью своей магии, выведал о бамула достаточно много. Когда они впервые вошли в пещеру, то узнали, что Лизениус болен. Скира сказала Конану, что кто-то сразил носителя <призрака-уха>, когда тот был в контакте с колдуном, и теперь ее отец находится в целительном трансе. Конан передал это всему племени. Бовену нахохлился. Ясно было, что болезнь Лизениуса - его рук дело. Говинду просто намекнул Бовену, что тому, по всей видимости, снова придется пройти процедуру принесения клятвы ему, Говинду, в том случае, если он не будет держать язык за зубами. - ...А потом я просто без всякой клятвы его отвалтузю, - добавил Конан. - Бовену, ты знаешь, каков должен быть язык у настоящего воина? Твердый, как палка, и тяжелый. Язык настоящего воина не должен болтаться, как слоновьи яйца. Так что помни об этом, парень. С тех пор в течение нескольких дней в лагере царило спокойствие. По крайней мере, Бовену был как шелковый. Возможно, потому, что, как и прочие, он был слишком занят подгонкой новой одежды, оружия, а также поглощением пищи, полученной от колдуна. Все бамула были тогда очень голодны. Ясно, что Лизениус расщедрился и выдал им продовольствие и припасы не только из-за их красивых черных глаз. Столь же ясно было, что Лизениус хотел использовать отряд для чего-то более серьезного, нежели защита от пиктов. В этом отношении его заверения не стоили и ломаного гроша. Что тут можно предположить? Магия, торговля или друзья за границей? Что до первого, то Конан в этом ничуть не сомневался. В противном случае какой же Лизениус колдун? Торговля. Это возможно. Тут была одна комната, столь надежно запечатанная, что буквально вопила о том, что является сокровищницей. Наметанным взглядом старого вора и вместе с тем осторожного командира Конан наметил по меньшей мере три способа забраться внутрь. Но пока решил оставить сокровищницу в покое. Сейчас ему нужен был мир с Лизениусом и Скирой. Ему совершенно не улыбалось испытывать на своей шкуре магические щиты, которые колдун, конечно же, поставил для охраны своих сокровищ. Друзья за границей. Тоже возможно. Для Конана не было секретом, что кое-кто из хайборийцев имеет дело с пиктами, наживая на этом целые состояния. Впрочем, в его родной Киммерии таких было мало, а те, кто имелись, не могли похвастаться долгожительством. Суровая северная земля обеспечивала суровое наказание для тех, кто не хотел следовать традициям, освященным временем. В других же краях, насколько Конан знал, подобная деятельность процветала. И почти всегда она была связана со шпионажем. Киммериец предполагал, что и в их собственном случае не обошлось без какой-нибудь пакости. Впрочем, Конан решил, что местные разборки должны касаться его меньше всего. Он постарается избежать их сам и уберечь от них своих бамула, если на то будет воля богов. Самому киммерийцу с лихвой хватит интриг, разводимых в Черных Королевствах. Особенно если ему вместе с его отрядом суждено когда-нибудь снова возвратиться на Черное Побережье. Впрочем, жаловаться на скупость волшебника не приходилось. Кожаные и меховые одежды, кожаная обувь и шерстяные штаны, пиктские копья и боевые топоры, боссонские луки и гандерская броня - все было выдано с готовностью и в изобилии по первому требованию. То же касалось мяса, орехов и ягод, а также эля. Бамула нашли эль столь же хорошим, как и свое собственное пиво, и, не вмешайся Конан, не успокоились бы, пока не высосали весь запас. - Не забудьте, что пикты все еще здесь. Те, что прикидываются друзьями, и те, что в открытую скалят зубы. Сейчас, конечно, мы куда лучше подготовлены для встречи с ними, но все-таки их сто человек на одного нашего. Кроме того, они, не в пример нам, хорошо знают эту местность. Бамула обучались легко, будучи опытными воинами, которым к тому же не терпелось вернуться домой, хотя для этого и пришлось бы воевать с врагами Лизениуса. Трижды Конан совершал с ними набег и трижды возвращался без потерь. Как правило, в поход они отправлялись отдельно от дружественных Лизениусу пиктов, если не считать нескольких местных проводников. Это было хорошо. Конан знал пиктскую манеру ведения войны и не хотел, чтобы бамула переняли ее. Незачем здешние прихваты переносить на Черное Побережье, поскольку они означают кричащих девочек-подростков, насилуемых перед горящими домами, стариков с проломленными черепами, смотрящих мертвыми глазами в небо. Но вот настал день, когда им приказано было передаться через границу в район Топей вместе с пиктами. Откуда-то с дерева донесся сигнал Говинду. Крик птицы Черного Побережья, отнюдь не здешней. Конан сомневался, что охрана каравана была столь глупа, что не заметила такой странности. Сорок пиктов залегли в ожидании вдоль дороги. Бамула Конана лежали с другой стороны. Это позволяло атаковать одновременно, но держало оба отряда на большом расстоянии друг от друга. Это было хорошо. Пикты не доверяли демонолюдям, равно как бамула не доверяли пиктам. Они то и дело искали ссоры друг с другом. Пока, правда, до большой крови дело не дошло, хотя Конан и пиктский вождь не говорили на одном языке. И киммериец, и предводитель пиктов - оба были опытными воинами, что позволяло им понимать друг друга. О предстоящей битве они договорились с помощью жестов и рисунков на земле. Караван уже приближался. Совершенно очевидно, что охранники плохо знали здешние леса. Кроме того, о пиктских набегах здесь еще не слышали. Предполагалось, что опасность ожидает дальше. Бамула еще не совершали набегов по эту сторону границы; что до пиктов, то они преимущественно пощипывали изолированные фермы, разбросанные вдоль границы. А леса здесь такие, что пятьдесят человек могли укрыться от глаз даже самого зоркого патруля. Теперь главное - чтобы пикты с закрытыми глазами не начали осыпать все стрелами (а иногда они именно так и делали, во всяком случае такое создавалось впечатление). Да и бамула неплохо помнить о том, что убить может даже стрела союзника. Военный клич пиктов послужил сигналом к атаке. Конан выскочил из своего укрытия, потрясая мечом. Он вымазал лицо и другие открытые части тела соком ягод и теперь по цвету кожи был похож на бамула. Конечно, противно сражаться бок о бок с пиктами, но еще противнее было бы, если бы легенды сохранили историю о черных воинах с белым вождем, которые бьются рядом с такими недоносками, как пикты. Такая слава может в один прекрасный момент сослужить Конану дурную службу. Кроме того, киммериец сомневался, чтобы это понравилось Лизениусу. И уж совершенно очевидно, что это ни в коей мере не способствует возвращению бамула домой, в родные джунгли. Киммериец выскочил на дорогу и схватил под уздцы лошадь предводителя охраны каравана. Другой рукой он отразил три рубящих удара всадника, у которого было больше скорости, чем умения, и уж явно не хватало силы пробить защиту Конана. Лошадь попятилась. Конан нырнул под брюхо лошади и неожиданно для всадника выскочил с другой стороны. Он ударил мечом вперед, направив удар так, чтобы меч прошел сквозь шлем, вместо того чтобы раскалывать шлем вместе с черепом. Он схватил всадника за пояс, сорвал с седла, поднял над головой и бросил. Тот тяжело грохнулся оземь, расплескивая грязь. С запоздалым сожалением Конан понял, что бросил его нечаянно в ту сторону, где залегли пикты. Если всаднику повезет, он придет в себя прежде, чем те найдут его. Киммериец схватил поводья и поставил ногу в стремя. Неожиданно из-под брюха лошади на Конана бросился еще один охранник. Конец лезвия только оцарапал варвара, вместо того чтобы глубоко вонзиться в плоть. Конан выбил меч из рук нападавшего, повернулся в седле и обрушил на своего противника удар клинка. Череп развалился вместе с кожаным шлемом. Нападавший рухнул, а копыта лошади закончили работу, начатую мечом киммерийца. Со спины лошади Конан лучше видел поле боя и дорогу. Охранники в арьергарде отряда образовали стену, закрытую щитами. Те, что были в авангарде, медленно отступали в их сторону. Но маневр не удался. Пиктские стрелы и бамульские копья изрядно проредили ряды охранников. Киммериец даже заметил одного бамула, который, мастерски управляясь с луком, нашел себе жертву. У Конана сложилось впечатление, что охранники решили спасти свою жизнь, пожертвовав телегами и вьючными лошадьми. Либо же они замыслили еще какую-то каверзу. Затем варвар обнаружил, что вокруг одной из телег завязалась схватка. Ударив лошадь пятками по бокам, Конан поскакал туда. Стрела оцарапала киммерийцу шею, древко копья, брошенного чьей-то нетвердой рукой, скользнуло по боку лошади. И вот Конан уже возле телеги. Стрелы перестали лететь со стороны дороги. Либо боссонские лучники боялись попасть в своих, либо пикты перебили их всех. Три человека сражались против четырех пиктов и одного бамула. На сражавшихся охранниках были кожаные лорики, кольчужные шлемы; по всей видимости, они недурно умели обращаться с мечами, раз все еще держались. Конан пнул одного из них в висок, другого плашмя стукнул по голове мечом. Оба упали. Третий забрался в телегу, поискал там что-то и выскочил наружу с окованным железом сундучком. Сундучок был небольшой, но явно очень тяжелый. Спрыгивая на землю, человек пошатнулся. И вот пикт вогнал копье ему в бедро. Несмотря на рану, этот человек бросился бежать, причем столь быстро, что мгновенно оторвался от нападавших. Но не от Конана, который скакал верхом на лошади. Прежде чем лучники за стеной щитов успели выпустить свои стрелы, киммериец нагнал убегавшего. Могучая рука описала дугу, будто зачерпывая сачком, и вырвала драгоценную ношу. Бегущий взвизгнул, как лесной кот во время гона, и в свою очередь ударил Конана стилетом причудливой формы. Сталь рассекла кожу, но была остановлена рукоятью двуручного меча. В следующее мгновение тяжелый кулак киммерийца превратил бойкого противника в неподвижную тушку. Конан развернул лошадь и поскакал назад, в голову каравана, увидев, что Говинду стоит на дороге и размахивает руками. Когда бамульских воинов всего двадцать, трудно разделить их на четыре отряда (<Руки>, <Спина>, <Живот> и <Ноги>). Но здесь действовал молодой вождь с острыми глазами и холодной головой. Он сидел на дереве, и его не видели ни друзья-пикты, ни противники-боссониты. - Всадники приближаются! - прокричал Говинду. На самом деле он употребил выражение <шестиногие воины>, поскольку лошади в бамульских землях встречались настолько редко, что далеко не всякий житель тех мест мог похвастаться тем, что видел одну из них. Конан подумал, что либо это в самом деле ловушка, либо же каравану чертовски повезло. Впрочем, сейчас это различие не играло роли. Кровожадность пиктов при атаке охранников, скрывшихся за стеной щитов, заставила их забыть обо всем. А теперь, поскольку шла подмога, любой из защитников каравана, кто еще оставался в живых, мог надеяться увидеть завтрашний рассвет. Конан махнул рукой бамула. Пикты также заметили этот жест. Но их вождь не подал им сигнала. Там, где они находились, стучали барабаны и гремели вопли. Конан выругался. Ему совершенно не улыбалось решать сложную задачу: либо бросить пиктов, либо торчать здесь и ждать, пока те заметят, что к боссонитам спешит подкрепление. Киммерийцу не хотелось терять драгоценное время. Тем более что бамула находились куда как ближе к врагам, нежели пикты, так что первый, самый сильный удар падет именно на чернокожих воинов. Конан крикнул бамула, чтобы они возвращались и укрылись по обеим сторонам дороги. Это открывало новому отряду возможность атаковать пиктов. Но при этом бамула оставались бы живы и могли бы ударить боссонитам в тыл. И, возможно, тем самым спасти своих северных свожу (это было бамульское слово, означающее союзников по набегу). Именно так бамула обычно и называли пиктов. Темнокожие воины едва успели укрыться за деревьями, когда подлетели боссониты. То ли охрана каравана была сильнее, чем Конан себе представлял, и больше людей осталось в живых, то ли в ход пошли какие-то загадочные силы, но удар пришелся прямо по пиктам. Дикари не любили сражаться врукопашную против закованных в латы противников. Они вступали в такой бой лишь в том случае, если превосходили врагов количеством, причем значительно. На этот раз их было мало. Но им была открыта дорога в леса. Лес был рядом. Лес, где ни один всадник не сможет их нагнать. Пикты так и поступили. Мгновение спустя ни одного дикаря поблизости уже не было, все они скрылись в непроходимой чащобе. Поскольку бамула ничего не оставалось, кроме как последовать их примеру, Конан спешился, хлопнул лошадь по крупу и послал ее вперед, к боссонитам. Затем вложил меч в ножны и обеими руками покрепче ухватил сундучок. Даже могучему киммерийцу было нелегко тащить тяжелый сундук одной рукой, да еще бежать с ним среди деревьев. Лишь убедившись в том, что поблизости не видно пиктов и что они не скрываются рядом, Конан решился открыть сундучок. Он сделал это, отыскав трухлявое дерево - последние останки великана, бывшего некогда размерами с добрый храм и более древнего, чем любое сооружение, возведенное руками человека. Пока Кубванде держал кусок зажженного мха, привязанного к палке, Конан атаковал замки и петли сундука кинжалом. Замки поддались только тогда, когда кинжал едва не сломался. Кто бы ни запирал этот сундук, он явно стремился как можно лучше сохранить то, что находилось внутри. Крышка откинулась со слабым, почти человеческим вскриком. Поначалу Конану показалось, что внутри ничего нет. Затем он увидел, что сундучок выстлан изнутри черным бархатом и закрыт черным шелком. Киммериец сорвал шелк, и в свете факела Кубванде заметил слабый отблеск. Засунув руку, он нащупал что-то твердое и гладкое. Он извлек на поверхность содержимое сундучка. Квадратной формы кристалл, столь прозрачный, что его с трудом можно было рассмотреть на черном бархате. Конан подумал, что кристалл стал бы отличным украшением для рукояти меча или шлема. Но было в нем что-то неприятное, заставившее киммерийца насторожиться. - Хм, - хмыкнул Бовену. - Золота, которое здесь спрятано, не хватит даже оплатить услуги носильщика, который допер эту тяжесть сюда. - Как я погляжу, маловато у тебя в голове мозгов, чтобы судить о подобных вещах, - отозвался Кубванде. - Раз он нам не нужен, отдадим его Лизениусу. Тот небось найдет ему какое-нибудь применение. - Это уж наверняка, судя по тому, как дрались за него охранники, - заметил Конан. - Тому, кто его потерял, теперь придется выложить хозяину круглую сумму. У Конана появилось желание выпустить кристалл из рук как можно быстрее. Вместе с тем у него мелькнула мысль о том, что вовсе не обязательно отдавать его Лизениусу. От кристалла прямо-таки смердело колдовством. Киммериец рассудил, что честному человеку он ни к чему, а Лизениусу в самый раз. А как насчет честной женщины? Похоже, Скира имела сомнения относительно некоторых планов своего отца. Но молчала. Конан куда больше доверял бы ей, если бы она не была так скрытна во всем, что так или иначе касалось дел Лизениуса. Но даже и при его вполне закономерном недоверии к ней можно было сказать: ей он доверял куда больше, чем ее отцу, настолько, насколько золотая монета ценнее медного гроша. По доброй воле киммериец не доверился бы никому, кто имел хоть малейшее отношение к магии. Но ради спасения бамула ему приходилось положиться на добрую волю Скиры. По его мнению, она отчасти этого заслуживала. - У меня на родине имеются такие кристаллы, - сказал Конан. - Они обладают колдовской силой. Но это бабская магия. Вуона тоже женщина, но не умеет обращаться с колдовскими силами. А вот Скира - и женщина, и кое-что понимает в волшебстве. Отдадим кристалл ей. - А если это разозлит Лизениуса? - спросил Бовену. - Тогда, - сказал Говинду таким тоном, будто поучал ребенка (хотя Бовену был по крайней мере на пять лет его старше), - тогда мы будем держать язык на запоре и никому не скажем насчет кристалла до тех пор, пока Скира сама не уладит это дело. Глава тринадцатая Лизениус мало походил на обычного волшебника. Впрочем, Конан знавал многих колдунов, хотя и не любил это племя, и понимал, что они должны отличаться друг от друга, как и обычные люди. Отец Скиры был почти одного роста с киммерийцем. Веди более здоровый образ жизни, он наверняка был бы так же силен, как Конан. Однако колдун слишком много времени проводил над свитками, согнувшись в своей пещере. Шелковое одеяние обтягивало его здоровенное брюхо. Одеяние было столь просторно, что могло бы послужить парусом для какой-нибудь барахской посудины. Явно, что Лизениус не отказывал себе ни в чем. Одевался он по последней аквилонской моде. С широких плеч свисал короткий боссонский плаш. Широкий кожаный пояс был явно пиктского происхождения. На поясе висел пиктский бронзовый кинжал. Широкое лицо выглядело слишком молодым, так что трудно было поверить в то, что у колдуна взрослая дочь. Единственным, что указывало на зрелые годы, был широкий лоб с залысинами и роскошная борода, изрядно подернутая сединой. Глаза у него были такими же, как у Скиры, ярко-голубыми, похожими на глаза Конана. Но выражение этих глаз настораживало киммерийца. - Вы хорошо послужили мне, - сказал Лизениус. Конан немало путешествовал по свету, знал немало языков и сразу распознал аквилонский акцент. Лизениус повторил: - Очень хорошо послужили. Колдун произнес последнюю фразу еще раза три, прежде чем Конан начал переводить ее бамула. Киммериец решил передавать своим воинам все, о чем он говорит с колдуном. Но не было причин делиться со своими людьми одолевавшими его относительно Лизениуса сомнениями. Инстинкты вынуждали Конана быть настороже, а киммериец доверял своим инстинктам. Если бы он этого не делал, то давным-давно покоился бы в холодной земле. Сомнения Конана прорастали медленно, как мох. Он смотрел на Лизениуса. Похоже было, что тот родился в Аквилонии. а не в Боссонии, откуда, в свою очередь, бежал в Дебри Пиктов. Видимо, он повсюду практиковал магическое Искусство. Причем это повсюду заканчивалось именно тем, что его изгоняли. В Боссонии же ярость властей предержащих стоила жизни его жене, матери Скиры. Видимо, когда Лизениус появился здесь, в Дебрях Пиктов, его знание магии было достаточно заурядным и ничем не выделяло его из своры прочих колдунов. С другой стороны, все, что связано с магией, трудно назвать <обычным>!.. Конан раньше не верил в магию вовсе. Не верил до тех пор, пока не увидел корабли, плывущие по воздуху. Ясно было, что Лизениус прошел выучку у стигийских жрецов. У стигийцев длинные руки и много золота, с помощью которого они покупают друзей. Используя свою магию, Лизениус отыскал друзей даже среди пиктов. Причем его занятия Искусством подняли престиж местных шаманов. Теперь, думал Лизениус, настало время отомстить тем, кто изгнал его из цивилизованного мира и лишил жены. Он нашел управу на пиктов. В дальней пещере находится статуя древнего воина. Оживленная магией Лизениуса, статуя должна стать непобедимым защитником колдуна. Отныне те, кто нарушит границу его владений, проклянут день, когда родились на свет, слушая вопли своих умерщвляемых родственников прежде, чем и их собственные глотки будут перерезаны... С пиктами у Лизениуса были особые счеты. Конан чувствовал это. Обладая опытом участника стольких военных кампаний, что хватило бы на двух человек его возраста, Конан слушал своего нанимателя с мрачным вниманием. Пусть Лизениус болтает красиво и складно, однако киммерийцу хорошо известны повадки чародеев. Он знал, как устроены их мозги и каким образом текут мысли в головах колдунов. В настоящее время Конан склонялся к убеждению, что Лизениус безумен. Был ли маг безумен и прежде, кто знает? Со стигийской магией киммериец имел дела меньше, чем с другими, и предпочел бы не иметь вовсе. Но было ясно одно: в настоящий момент старый колдун полностью спятил. Возможно, он рехнулся от одиночества, хотя не исключены и другие причины. Но то, что он делал, было бессмысленным. Он хотел натравить пиктский народ на Боссонские Пределы. Конан уже собирался спросить, какую роль он со своим отрядом должен сыграть в этих планах, когда Лизениус, казалось, вытащил все мысли киммерийца из его головы. Это было так неожиданно, что Конан не осмелился даже бросить взгляд на кошель, висевший у него на поясе, чтобы убедиться: не утащил ли Лизениус одной лишь силой мысли кристалл у него из кошеля? - Я не могу предоставить какому-либо племени или клану пиктов честь войти в пещеру Статуи. Иначе Другие почувствуют такую сильную зависть и обиду, что перережут мне глотку. Или, по крайней мере, вырежут то племя, которое было удостоено этой чести. Я уже нахожусь в куда как менее дружественных отношениях с кланом Змеи, чем мне бы хотелось. И мне совершенно не улыбается поссориться еще и с остальными. И снова Лизениус что-то, сотворил. В голове Конана возникло видение клана Змеи, приведенного к покорности после того, как статуя прогулялась по их землям. На мгновение у Конана появилось острое желание, чтобы клан Змеи именно сейчас проявил свою гнусную сущность, ворвался в пещеру и разнес все к демонам. В конце концов, битва с пиктами куда приятнее, чем беседа с колдуном, у которого амбиции превышают здравый смысл (да и весь опыт общения Конана с колдунами говорил за то, что преувеличенные амбиции - самое обычное для магов дело). - Тебе с твоими бамульскими воинами выпала честь отправиться в эту пещеру. У вас нет среди пиктов ни родственников, ни друзей. Вы доказали свое воинское умение. Самое главное - вам приходилось проходить сквозь Переместитель. То, что вы сделали один раз, вы сделаете снова. Киммерийцу потребовалось несколько секунд для того, чтобы понять: Лизениус имеет в виду Ворота Зла. Именно эти слова Конан и употребил, когда переводил слова колдуна бамула. Он услышал, как его воины со свистом втягивают в себя воздух. К счастью, Лизениус, похоже, истолковал это как признак готовности. Киммериец возблагодарил богов за то, что колдун мало что понимает в бамульских обычаях. - Воздадим честь Лизениусу, - сказал Конан. Бамульцы начали распевать: - Охбе Лизениус. Охбе Лизениус. Охбе Лизениус. Конан надеялся, что ему удастся вывести из себя колдуна, позволив бамула распевать это восхваление так долго, что тому надоест. Бамула были исключительно занудны в своих песнопениях. Однако похоже, что в этих пещерах лишь одному человеку позволялось быть занудным. Лизениус сделал жест, безошибочно свидетельствующий о том, что ему все это не нравится. После чего Конан построил своих людей, отдал поклон в хайбори