ей, и самым внимательным отношением Федора к пище. Пищи тоже было много. Когда телефон зазвонил в очередной раз, Сигизмунд не выдержал - изменился в лице. Федор закрыл собой брешь. Снял трубку. - Алло? Тараканы? Кошачьи гальюны? А, таблетки... Нет, в газете ложная информация. А вот так. Обман потребителя. Противозаконное деяние. Кисуля, вас что, в первый раз обманывают? Ну вот видите... И мы страдаем. Все страдают. В голове у Сигизмунда совершенно некстати зазвучал голос Мурра. Молодого Мурра, веселого и пьяного: Страдают люди, Страдают звери, Страдают птицы И деревья. Страдают рыбы, Страдают слизни, Мы все страдаем При этой жизни. Зачем страдают? Кто это знает? - Я это знаю, Я сам страдаю - Е-е. Сансара, сансара, сан-са-сара, сансара! В каком же году это было? В 94-м? В принципе, не так уж и давно. Впрочем, в этой стране издревле год за два. За три. За десять. Страдальцы, блин. - ...Ну вот, - бодро журчал Федор. - Конечно, будут отпираться. А вы не слушайте. Обращайтесь в общество защиты прав потребителей. А как же? Нарушен же закон! Звоните несколько раз. Сейчас эти мудаки в газете явно затихарятся. Кто ругается матом? Я? А что я сказал? Ну, так они же и есть мудаки... Компенсация - просите миллион. А как же? Пауза. - Почему МЫ-то должны выплачивать вам компенсацию? Ну и что, что у нас нет таблеток? Это газета написала. Мы не давали. Туда звоните. Федор относительно мирно продиктовал номер телефона редакции. Положил трубку. - Пивка бы попить, Сигизмунд Борисович, - сказал он. - И как вы это терпите? - Не отключать же телефон. Могут ведь и нам позвонить. Через неделю все уляжется, забудут... - А где Светка? - спросил Федор. - В налоговую потащилась. Федор сходил за пивом. Отбили еще несколько атак. Неожиданно среди атак пришел заказ. Большой заказ. От какого-то навороченного. Расселял коммуналку, тараканья там было видимо-невидимо. После этого Федор был командирован в "секонд-хенд" к Сашку - отрабатывать должок. Сигизмунд посидел еще в конторе. За окнами наливались синевой сумерки. Фиолетово задрожали фонари. Когда снова зазвонил телефон, Сигизмунд не стал брать трубку - просто плюнул, выключил свет, запер дверь и отправился домой. x x x Лантхильда мыла пол. Сигизмунд стоял в конце коридора и смотрел, как она спиной приближается к нему. Ждал, пока можно будет неожиданно ухватить ее за зад. Она смешно взвизгнет, потом станет браниться по-своему... Идиллия. Феокрит. Он уже заранее растопырил пальцы, готовясь... и тут в дверь позвонили. Лантхильда выпрямилась. Убрала таз с тряпкой. Откуда-то выбрался хундс и громко залаял. - Кого там еще несет? - проворчал Сигизмунд, подходя к двери. - Кто там? Из-за двери прокричал аськин голос: - Морж! Открывай! Сова пришла! У Сигизмунда отлегло. Могло быть хуже. Могла прийти мать, могла ворваться разъяренная вчерашним разговором Наталья. Аська стояла на пороге, приплясывая. Одета она была совершенно не по погоде - в ботинках, в "резиновых", облегающих голубеньких джинсах, в курточке на рыбьем меху с эмблемой какого-то занюханного футбольного клуба из Иллинойса. На голове - ушанка. Губы посинели. А может, помада такая. - Ты что пляшешь? - спросил Сигизмунд, впуская ее в квартиру. - Писать хочешь? - Холодно, - лязгая зубами, ответила Аська. - Я и не думала, что так холодно... Она резко повернулась и задела головой молоток. - Ой, что это у тебя тут, Морж? - Новые европейские прихватки. Нью-эйдж. - Не врешь? - Она недоверчиво посмотрела на молоток. - А классно. Я себе тоже такой повешу. А на фига он?.. - Счастье в дом приманивает. - Точно повешу. У меня счастья в доме уже сто лет не было. - С тех пор, как этот лысый ушел? - Какой лысый? - Аська, похоже, успела прочно забыть хмыря, чье фото красовалось у нее на стенке. Затараторила: - Мы тут неделю из дома не выходили, все репетировали и водку пьянствовали, ох... А потом эти мудаки меня подвезли, представляешь, на машине, "мерс" или еще как-то, такая длинная тачка, вроде той, на какой президента штатовского возят. А тут поворотов нигде нет, и вообще ничего нет, они меня выгрузили за Сенной, чтоб пешком дальше шла... Вот ублюдки. Ой, а это кто? Это твоя новая? А почему ты не говорил, что у тебя новая? Ой, косища какая... Морж, да ты, никак, женился? Сигизмунд подошел к Лантхильде, взял ее за плечи и сказал Аське: - Это квино Лантхильда. Она не говорит по-русски. Лантхильда слегка нагнула голову. Кивнула важно и высокомерно, совсем не так, как матери. - Квино Лантхильда? - переспросила неунывающая Аська. - А я Анастасия. А вот это, в таком случае, вам. Она вытащила из-за спины большую сумку - Сигизмунд не сразу углядел. С визгом расстегнула молнию. Извлекла... Да. Хуже не придумаешь. Аська приволокла птичью клетку с крысой. - А вот это, - сказала Аська, роняя пустую сумку на пол и высоко подняв клетку с крысой, - Касильда. Ты Лантхильда, а она - Касильда. Усекаешь? Ха-ха-ха... А он - он Морж! У моржей знаешь что не такое, как у всех? - Она знает, - сказал Сигизмунд. - Слушай, Морж, а ты правда кость К НЕМУ привязываешь? - Нет, ОН у меня такой от природы. Лантхильда, не проявляя никакого интереса ни к Аське, ни к крысе, чинно отплыла в "светелку". Аська изумленно проводила ее глазами. - Настоящая славянская красавица, - прошептала она завороженно. "Красавицей" на памяти Сигизмунда Лантхильду назвали впервые. Впрочем, у Аськи были странные представления о красоте. По аськиному мнению, единственным условием красоты было соответствие человеку той или иной роли. Роли эти раздавала сама Аська. - Ты меня чаем-то горячим напоишь? - спросила Аська. - Куртку-то сними, - предложил Сигизмунд. Из-за двери "светелки" доносилось ощутимое тяжкое безмолвие. Лантхильда сидела там и злилась. - Не буду я куртку снимать, - сказала Аьска. - Я замерзла. Я лучше ботинки сниму. У тебя носки шерстяные есть? Сигизмунд пошел за носками, подаренными матерью. Вот и пригодились. Когда он принес носки, Аська неожиданно жестом фокусника извлекла из-за пазухи бутылку портвейна. - Айда греться. А эта твоя пить будет? Давай ее позовем. - И не дожидаясь ответа, подошла к двери. - Квино Лантхильда! Иди портяшку жрать. Лантхильда не отзывалась. - Слушай, Морж, а где ты ее откопал? Только не ври. Такие девчонки на дороге не валяются. Именно валяются, подумал Сигизмунд. В гаражах. На кухне, под портвейн с горячим чаем, Сигизмунд принялся потчевать Аську повестью о бравых норвежских рыбарях. Аська завороженно слушала. Перед ее мысленным взором проходили косяки серебряных селедок, седое море билось о суровые северные скалы, в небе пролетали, пронзительно крича, ослепительно-белые чайки, и каждая вторая была Джонатан... - Ой, возьми меня на сейнер, я тоже хочу! - заклянчила Аська. - А там можно снимать? Мы бы сняли все это, и небо, и селедку, нам для "Джонатана" вот так надо, вот так, зарежься как надо... понимаешь? Слушай, а можно я завтра режа сюда притащу? Он от этой твоей обалдеет. Нет, точно, давай, мы ее возьмем, папаньку ее с сейнером, реж деньги добудет. Те ублюдки, которые меня на навороченной тачке подвозили, - они крутые, они дадут денег, всего дадут. Они за вечер в "Августине" знаешь сколько просаживают? Тут на целый птичий базар "Джонатанов" хватит... - Хрен тебе, боженька, а не свечка, - сказал Сигизмунд. - Это мой бизнес. Не пущу, и не проси. Аська надулась. - Ну, хоть крысу-то возьмешь? - спросила она неожиданно. - Кстати, зачем ты крысу-то сюда приволокла? Клетка с Касильдой стояла на холодильнике. Кобель, изнывая, сидел внизу и принюхивался. - Да сестрица ко мне приехала, она крыс ненавидит, прямо в обморок падает, говорит, от крыс у нее месячные на неделю раньше срока начинаются и по две недели длятся... - Какие месячные? - не про то спросил Сигизмунд. - Тьфу, какая сестрица? Аська искренне удивилась. - Я же тебе говорила. Ко мне сестрица приехала. Ну, моя сестра. Вика. Помнишь, я еще кровать у тебя просила? - А крыса тут при чем? - Я же тебе говорю!.. - рассердилась Аська. - Почему мне-то? - А кому еще? Ты мой друг... Собака есть, крысу как-нибудь прокормишь... - Чем ее кормить-то, крысу? - спросил Сигизмунд, сдаваясь. С крысой он уже внутренне смирился. Все равно скотина в клетке. - Чем угодно. Только пить давай обязательно. У нее метаболизм скорый. Раз-два, все переварилось. Газетки ей меняй, свежие клади... - Под небом голубым, - сказал Сигизмунд. - Есть город золотой... - Она сама себе гнездышко совьет, - утешила Аська. - Да ты не печалься, Морж. Это ненадолго. Пока Вика не свалит. - А когда она свалит? - А хрен ее знает. Скоро. Или не очень... Она в отпуске. Погреться сюда приехала, представляешь? - С Северного полюса? - Из Рейкьявика. У нее там стажировка. Да ты все перезабыл. Я рассказывала. Они там хутор ковыряют. - Какой хутор? Как ковыряют? - Ой, ну я не знаю, древности там какие-то, викинги... Ну, эти, которые на кораблях. Грабили тут. Кино еще было... Она как крысу увидела, сразу скисла, завела, что уйдет в другое место жить, в Москву вообще уедет, представляешь? Я говорю: да что ж такое! Нешто я для сестрицы крыску на пару дней не отдам. Есть, говорю, хороший человек, Морж, говорю, он животных любит, он их разводит, а тараканов наоборот травит. Он и крыску приютит, и душу отогреет. Виктория говорит, что отблагодарить бы надо... Я ей говорю: "Не боись, я его на сто лет вперед уже отблагодарила..." Вот, портвейн принесла... - Ты его сама и выкушала. Сигизмунду не нравилось, что Аська его выставляет таким бескорыстным другом животных. - Ну, выкушала... - Кстати, крыс я тоже травлю. - Слушай, Морж, у меня там дома репетиция большая идет, всю квартиру прокурили, даже я дышать уже не могу... Можно, я у тебя ночевать останусь? - У меня потолок упал. Всю комнату сгубили, - сказал Морж, отводя глаза. Ему не хотелось оставлять Аську. Она будет тарахтеть всю ночь, заснет под утро, проснется после трех часов дня, а уйдет хорошо если под вечер. - У тебя же не одна комната, - резонно заметила Аська. - Ну, понимаешь... - Все, Морж, поняла. Поняла, Морж, поняла. У нас медовый месяц. Угадала? - Угадала, - хмуро сказал Сигизмунд. - Угу. Поняла. - У Аськи на глазах стало портиться настроение. - И сеструха наезжает. Говорит, накурено. Спать ей мешаем. Она по утрам встает, книжки какие-то читает. Она такая умная, что мне аж страшно с ней в одной комнате спать... Да ну тебя, как жлоб. "Медовый месяц, медовый месяц..." - Ладно, Аська, не сердись. Я тебе сейчас одну вещь покажу... Сразу творчески вырастешь. - Видела я твою вещь. - Не эту. Сиди, гляди. Сейчас театр тебе делать буду. Аська с недовольным видом закурила. Сидела, сорила вокруг пеплом. Слегка подвыпивший Сигизмунд добросовестно воспроизвел лантхильдину пантомиму с козой. Прошелся по кругу ее преувеличенной походкой. "Подоил" козу. - Слушай, Морж, - сказала Аська, давя сигарету о стол, - что ты жлобом добропорядочным прикидываешься? Нормальный ведь человек. Играешь убедительно. Чувство пространства у тебя есть. Четвертую стену убираешь шикарно. Давай, я у тебя останусь? Ну что ты, в самом деле... Я не буду вам трахаться мешать. А то хочешь - на троих. Я не обидчивая. Колотитесь себе... - Не могу, - сказал Сигизмунд. - Понимаешь, нам для игр все пространство нужно. Вся квартира. И уединение. - Ну и хрен с тобой, - окончательно обиделась Аська. - Живи уродом. Пошла я. Сигизмунд обрадовался. Так обрадовался, что шарфом ее мохеровым закутал. Своим. Заботливо. - Еще носовой платочек под подбородочек подложи, - проворчала Аська. - Жопа ты все-таки, Морж. Я тебе когда-нибудь отказывала? Хошь, с сестрицей познакомлю? Она ничего. - Нет, - твердо сказал Сигизмунд. Когда за Аськой закрылась дверь, Сигизмунд сунулся в "светелку". Лантхильда была в бешенстве. Она была бледная. Кончик носа у нее покраснел, глаза сделались совсем бесцветные. При виде Сигизмунда Лантхильда яростно отвернулась. Он потряс ее за плечо. - Ты чего? - Паттамуто, - прошипела она злобно. - Унлеза тиви этта... этто ист неет бизнес хороцо! И понесла на своем языке, сердясь и обижаясь одновременно. Лантхильда и всегда-то говорила со взвизгом где-то посреди фразы, плюс к каждому слову свой дополнительный привизг. Сейчас ее возмущенная речь напоминала россиниевскую арию из "Севильского цирюльника" для колоратурного сопрано, с бесконечными переливами одной и той же ноты. Благо что эту самую арию сегодня, незадолго перед приходом Аськи исполняла по ого какая-то великая, очень толстая певица. И еще мужик с крашеными губами перед арией растолковал, в чем тут весь смак - нарочно для нынешнего, тупого и необразованного зрителя. - Шестнадцать тактов, - сказал свежепросвещенный Сигизмунд. Лантхильда осеклась. Замолчала, закрыла лицо руками и то ли всхлипнула, то ли фыркнула. И ведь он даже не понял, что она ему сейчас втолковывала! А она о чем-то важном для себя говорила. Больно ей, наверное, было, обидно. А он тут над ней потешается. Он потянулся, обнял ее за плечи. Она вырвалась. Добавила что-то, совсем тихо. - Ладно, - сказал Сигизмунд. - Пойду чайник поставлю. Передумаешь - приходи на кухню. Чай заварен. На кухне кобель сидел, как приклеенный, перед холодильником и завороженно смотрел вверх, на крысу. Крыса непринужденно прошлась по клетке. Залезла на коробку, где у нее было гнездо. Свесила длинный розовый хвост. Сигизмунд взял клетку и переставил на подоконник. Крыса юркнула в коробку, но тут же высунула нос. Пошевелила усами. Вылезла. Сигизмунд сунул между прутьев корку. Крыска тут же ухватила корку двумя лапками и деловито утащила в дом. Прямо как Лантхильда в "светелку". Кобель, издавая стонущие звуки, встал на задние лапы и приник носом к клетке. Крыска вскоре показалась снова. Прижалась мордочкой с другой стороны решетки. Кобель метнулся туда, раскрыв пасть и как-то похотливо склабясь... Что произошло дальше, Сигизмунд не успел разглядеть. Кобель громко визгнул и замотал головой, разбрызгивая по полу кровь. Крыса невозмутимо сидела на месте, поблескивая красными глазками-бусинками. Сигизмунд бросился утешать кобеля, но пес был безутешен. Как все балованные существа, он плохо переносил покушения на свою персону. Плакал, тер лапами морду, наконец, забился под кресло и там, всхлипывая, затих. Крыска ухватилась розовыми пальчиками за прутья клетки, как бы стремясь их раздвинуть, и со скрежещущим звуком принялась грызть вертикальный прут. - До чего же яростная крыска, - сказал Сигизмунд. - Что ж ты, падла, кобеля моего обижаешь? Погрызя прут, крыса прошлась по потолку клетки, держась лапками за решетку. Спрыгнула на крышу своего "дома". Замерла там. В профиль белая крыса до смешного напоминала сейчас надувшуюся Лантхильду. - Лантхильд! - крикнул Сигизмунд. - Иди крысу смотреть! Касильду! Из "светелки" не донеслось ни звука. Сигизмунд решил, что девка, по своему обыкновению, будет дуться долго. Занялся водообеспечением крысы. Нашел крышку от банки, налил туда воды. Поднял дверцу клетки, сунул руку с крышкой. Был атакован мгновенно. Выронив крышку и разлив воду по газеткам, Сигизмунд с матом выдернул руку из клетки. Тряхнул кистью. Новые капли крови оросили пол. - Как, сучка, блин, кусается... Ой, бля... Кобель под креслом вяло ударил хвостом по полу. Сочувствует. - Лантхильд! - заорал Сигизмунд. - Двала белобрысая! Я тут помираю! От чумы, гепатита и потери крови! Лантхильда показалась на кухне с сонным, недовольным видом. При виде пола, залитого кровью, сонное выражение исчезло с ее лица. А, испугалась... Сигизмунд протянул к ней свою окровавленную руку. - Во, гляди... Лантхильда взглянула на руку, потом на Сигизмунда. Еще раз на укус. Когда она снова подняла глаза, в ее взгляде Сигизмунд прочитал легкое презрение. Он потряс рукой и подсунул ей под самый нос свой укушенный палец. - Умираю же. - Блотс, - сказала Лантхильда. - Нуу... - А, ну тебя, - обиделся Сигизмунд. Пошел в ванную. Следом туда же двинулся кобель. Нос у него еще кровил, борода и усы были в крови. Он постоянно облизывался. Лантхильда без интереса смотрела, как Сигизмунд держит палец под холодной водой. Потом вышла на кухню. Через минуту оттуда донеслись грохот и вопль. Сигизмунд высунулся из ванной, забыв о пальце. Клетка валялась на полу. По клетке носилась крыска. Укушенная Лантхильда, бранясь, заливала кровью все вокруг. - О господи, - пробормотал Сигизмунд. Схватил Лантхильду за локоть, поволок в ванную. - Где она тебя? Покажи! Лантхильда дергалась, пыталась вырваться. От обиды губы у нее распухли. Сизизмунд силком сунул окровавленную руку под кран. Обнаружился прокус - маленький, но очень глубокий. Серьезное животное. Строгое. - Держи, - велел Сигизмунд. - Вот так держи. Я сейчас. Лантхильда, глотая слезы, покорно держала руку под струей холодной воды. Сигизмунд вернулся на кухню. Водрузил клетку на место. Как же эту скотину поить, если она так кусается? Отвлечь ее едой, что ли... Вернулся к любимой женщине. Стояли бок о бок, как два боевых коня в стойлах, студили пальцы. Под ногами, хлюпая, зализывался кобель. Удружила Аська, ничего не скажешь. Тут зазвонил телефон. Сигизмунд не стал подходить, хотя звонили долго. Достал йод, пластырь. Бактерицидный. Лантхильда забеспокоилась. Сигизмунд прижег ранку себе, заклеил пластырем. Потом проделал все это над Лантхильдой. Она сморщилась - не ожидала, видимо, что йод будет щипать. Поглядела на пластырь, понюхала его. Такой пластырь раньше стоил семь копеек. А сейчас точно такой же, но за семьсот рублей. Зачем Сигизмунду помнить старые цены? А ведь помнятся как-то... Когда начиналась перестройка, казалось: новые деньги и новые цены - все это временно. А потом все вернется назад, и снова будут французские булки по семь копеек, бублики по шесть, а если с маком - то по семь, хлеб за четырнадцать... А ведь не вернется. Теперь уж точно не вернется. И продавщицы уже старых цен не помнят - сидят за кассой молодые девахи и не помнят, что это за хлеб такой - "бывший по четырнадцать копеек". Эпоха ушла. Сигизмунд в очередной раз со странным чувством превосходства ощутил себя старым. Взял Лантхильду за руку, погладил. - Тебе больше не больно? Ты не обижаешься? У нее неожиданно сделалось хитрое лицо. Она искоса глянула на Сигизмунда, потом потупилась. Вдруг очень заинтересовалась йодом. Повертела в руках. Задумчиво на потолок посмотрела. Вымолвила ни к селу ни к городу: - Наадо. - Что надо? - Наадо, - убежденно повторила она. И посмотрела на Сигизмунда строго: - Наадо, Сигисмундс. Нуу... Решительно взяла его за руку и потащила в гостиную. Подвела к распахнутой аптечке. Сама отошла, чинно села. Стала ждать. Сигизмунд обернулся к ней в недоумении. Она покивала. - Наадо, наадо. Ага. Коньячок. Намеки, значит, строим. На инвалидность свою, значит, упираем. Достал "Реми Мартен". Оставалось его там уже на донышке. Ай да Лантхильда! Видимо, не тратила времени даром в его отсутствие. А он-то гадал, чем же она, бедненькая, в одиночестве занимается!.. Он обернулся. Лантхильда сидела на спальнике, слегка склонив голову набок - эдакая Аленушка. Задумчивая финка над ручьем. Думает, конечно, о печальном. - Лантхильд! - рявкнул Сигизмунд, встряхивая бутылкой. Она подняла ангельские светлые глаза. Он понял, что у нее уже заготовлена длинная лживая история, где главным виновным лицом будет, несомненно, кобель. Сигизмунд деланно изумился. Выслушал историю. Все было не так, как ожидал Сигизмунд. Хитрее. Оказывается, когда Сигизмунд почтил генкину фотографию подношением, Лантхильда решила углубить и усугубить сигизмундово деяние. Оказать даме на фото еще больше почтения. И потом налила ей в чашку коньяка до краев. Тут-то все и началось. Злокозненный и невоспитанный кобель выжрал сперва все подношение, а потом в хмельном угаре вознесся по стене, снял фотографию и сотворил ей поругание. Вот так все случилось. Сигизмунд строго погрозил кобелю пальцем. Кобель радостно завилял хвостом. Лантхильда, обрадовавшись тому, что залепуха, вроде как, прошла, начала пенять Сигизмунду за излишнюю снисходительность к кобелю. Вот аттила, будь он на сигизмундовом месте, кобеля бы в землю вбил! По самые уши! Кобель и Лантхильде хвостом повилял. Коньяк допивали на кухне. Крыска яростно грызла прутья. Слегка подвыпив, Лантхильда принялась говорить о том, что Сигизмунд неправильно живет. Зачем он эту Ассику приваживает? Хороший человек крысу в дом не принесет. Один только вред - что от крысы, что от Ассики. - Да брось ты. Аська хорошая баба. Как это по-твоему-то будет? Годо квино... - Квино - Лантхильд, - сказала Лантхильда гордо. - Ассика ист тиви. - Тиви так тиви, - легко согласился Сигизмунд. - А коньяк хороший. Был. - Снова показал на крыску. - Касильда. Девка подумала немного. Вдруг прыснула - вспомнила что-то. Согласилась: "Йаа, Касхильд". Может, Касильда у нее знакомая была? - Касхильд хвас? - спросил Сигизмунд. Из объяснений Лантхильды выходило, что подружка у нее такая была. Глупая-преглупая. Все у Касхильд плохо получалось. Ничего не умела. А Лантхильд - все умеет. Только Сигисмундс этого не ценит. - Ценю, - сказал Сигизмунд. - Гляди, гляди, смешно ведь... Как ярится... Крыска действительно препотешно ярилась. Точнее, она просто точила зубы, но со стороны выглядело это как настоящая берсеркова ярость. Допили "Реми Мартен". Пустую бутылку Лантхильда со значительным видом уволокла в "светелку". Снова зазвонил телефон. - Морж? Я звоню, звоню... Ты что трубку не берешь? Трахаетесь там, да? Закончили? Я ненадолго... Морж, ты на премьеру-то приходи. Послезавтра. - На какую премьеру? - Ты что, с дуба рухнувший? На "Чайку". Мы тут репетируем, вкалываем, задроченные все уже вконец, а он и не знает ничего... И девочку свою приводи. Ей понравится. Такие шаманские танцы, она должна оценить. Она у тебя первобытная. Славянка. Я уже всем тут рассказала. Наш реж хочет ее посмотреть. У нас тут роль одна может быть... - А пошел бы ваш реж... Слушай, что ты мне за тварь принесла? Она нас тут всех перекусала. - А ты что, палец ей в клетку совал? - Я ей пить ставил. - Ее надо отвлекать. У нее инстинкты. А когда сытая, ее на руки можно брать. Ее, кстати, нужно каждый день на руки брать, чтобы не одичала. На руках она не кусается. Только к уху не пускай. Тогда кусить может. И к горлу. Нашего режа она в губу укусила. - А ты с ним целуешься, - сказал Сигизмунд с укором. - Фу... - Ну, он же с тех пор умывался... - Все равно. Я с тобой целоваться теперь не буду. - Ну и говно же ты, Морж. Давай я тебя с сестрицей познакомлю... Я про молоток рассказала, что у тебя висит. Наши тут все в восторге. Сестрица моя ученая тут же сходу теорию какую-то навернула. Мы у меня молотка не нашли, паяльник повесили. Тот, охрененный... Ну ладно, про премьеру не забудь. Послезавтра. Где в прошлый раз. И не прощаясь Аська бухнула трубку. Глава двенадцатая Сигизмунд уже смирился с мыслью о том, что в ближайшем будущем предстоит совершить очередной тягучий наезд на РЭУ. Касательно побелки. С тоскливым омерзением откладывал эту сцену со дня на день. Не хотелось портить настроение, которое впервые за много времени было устойчиво хорошим. И вдруг РЭУ поразило его в самое сердце. Сигизмунду даже показалось, что он вдруг вернулся в эпоху развитого социализма с почти человеческим лицом. С утра ему позвонили и неприятным голосом осведомились, будет ли он завтра весь день дома. Ибо маляры возымели неукротимое желание явиться завтра и во что бы то ни стало произвести ремонтные работы у Сигизмунда в квартире. Сигизмунд замялся. Все это было очень неожиданно. Кроме того, он инстинктивно предпочитал жить на руинах, нежели в эпицентре грандиозного ремонта. - Ну так что? Будете? - Женщина в телефоне не оставляла ему пути для отступления. - Ну... - промямлил Сигизмунд. - Буду. - С семи тридцати. Ждите. Да, мебель закройте, не забудьте. А то закапают. Сигизмунд положил трубку и зашел в свою комнату. Он там не был уже несколько дней. В комнате застоялся затхлый известковый запах. Окна были заклеены - Сигизмунд лично залепил на 7-е ноября. Это была семейная традиция: окна закрывали 7 ноября, а открывали 1 мая. Сигизмунд открыл форточку, но свежее в комнате не стало. Просто выстудилось и все. Обвел глазами мебель. За эти дни она вдруг стала ему почти чужой. Увидел, какая она старая, обшарпанная. Стеллаж этот дурацкий. Все пыльное. Как будто и не живет здесь никто. Превозмогая себя, добыл несколько старых номеров "Рекламы-шанса" и стал густо устилать мебель и пол. Решил покончить с этим до работы, чтобы вечером спокойно отдохнуть. Лантхильда еще спала. Процедура укрывания мебели газетами оказалась куда более простой и легкой, чем опасался Сигизмунд. Ведь делал когда-то ремонт. Сам делал - вскоре после женитьбы. Не было тогда этой тяжести в руках. Контекст и мотивация - великая вещь. Впрочем, о чем это я?.. Старый делаюсь. Кудряво рассуждать начал. Вымыл после пыли и газет руки, отправился на кухню - кофе варить. Одну чашку сам выпил, другую принес в гостиную и поставил под носом у Лантхильды. Спящая девка начала принюхиваться. Потом зашевелилась, открыла глаза, двинула носом - едва чашку не опрокинула. Сигизмунд в последнюю секунду успел подхватить. - Вставай, хорош подушку давить, - сказал Сигизмунд. - Пошел я. - Таак, - сказала сонная Лантхильда. - Кофе пей. Пока. - Покаа... x x x Об этом протяжном "покаа" Сигизмунд и думал, пока рассеянно слушал светкин отчет о походе в налоговую. Внешне он выглядел как всегда, был сосредоточен и собран. На деле же вдруг ощутил, до какой степени ему все безразлично. После Нового Года никак было не войти в рабочий ритм. И в отпуск не уйти. Хорошо было раньше. Одиннадцать месяцев оттрубил - и в Крым. Или в Сочи. И ни за что не отвечаешь. И катись оно все подальше. Государство само у себя покупало, само себе заказ делало. А республик было пятнадцать, и в двенадцати из них рос виноград. Светка что-то говорила, возмущалась, показывала цифры, хвасталась крохотными победами. Все было как всегда. Новая власть методично душила мелкий бизнес. - Ну что, будем пока жить, - невпопад сказал Сигизмунд. Светочка толкнула его ногой под столом. - Вы о чем думаете, Сигизмунд Борисович? А-а?.. - Надо что-то новенькое искать. Незаезженное. - Все так говорят, - рассудила Светочка. В дверь позвонили. Светочка, сверкнув колготками, выбралась из-за стола, отправилась открывать. На пороге нарисовался востроглазый молодой человек с портфельчиком в руках. - Вам кого? - спросила Светка. Молодой человек щелкнул замками, извлек красивую папку и заговорил быстрыми, заученными фразами. - Я хотел бы предложить вам продукцию ведущих западных фирм. В этой папке находятся образцы. Мы поставляем на рынок птичьи клетки, оригинально оформленные миски для кормления животных, кэт-хаусы, дог-хаусы, а также фильтры, помпы и другую технику для любителей аквариумного содержания. Все это он выпалил за тридцать секунд. Глядя на востроглазого, Сигизмунд почти воочию провидел инструктора, который наставлял его, принимая на эту работу: "У тебя будет ровно тридцать секунд на то, чтобы вбухать этим лохам всю информацию. Ровно тридцать секунд. Именно столько времени уходит на замах. Через тридцать секунд тебе дадут в морду". - Голубчик, что с вами? - участливо осведомился Сигизмунд. Молодой человек как будто споткнулся. - Что?.. - Вы больны? Света, сделайте молодому человеку горячего чаю. Молодой человек разом обмяк. - Образцы нашей продукции, - проговорил он неуверенно, как будто у него заканчивался завод, - представлены в этой красочной полиграфической... - Покажите, - разрешил Сигизмунд. Молодой человек вновь обрел упругость. Светочка отправилась за водой, по дороге обернувшись и поглядев на Сигизмунда как на сумасшедшего. Красочная полиграфическая, услужливо раскрытая перед Сигизмундом, являла феерические по своей пошлости сцены. Например, на одной картинке накрашенная потаскуха тянула губки трубочкой к попугайчику. Попугайчик квартировал в большой позолоченной клетке. Ниже перечислялись параметры клетки: кубатура, высота, различное оборудование - лесенки, качели, поилки. На другой изображалась большая комната. Там имелись: камин, двое наряженных ребятишек лет по шести и счастливо лыбящиеся холеные предки. На самом видном месте комнаты высился дог-хаус, сиречь Конура Обыкновенная Комнатного Типа. Из пещерообразного зева конуры языком вываливался коврик. На коврике дрых, разметав губы и слюни, сенбернарище. - У нас три модели: 50 на 60 на 60 инчей, 60 на 70 на 70 инчей и экстра-сайз - 80 на 100 на 100, - пояснил востроглазый. Весь проспект был на английском языке. Кроме мисок и поилок. Те были на венгерском. Сигизмунд рассеянно просмотрел корзины со спящими в них котятами, на кэт-хаусы. Тут вошла Светочка с чайником. Налила молодому человеку, подозрительно поглядывая на него. Но тут Светкин взор упал на картинку с котятами. Взвизгнув "какие лапушки!", Светка завладела каталогом. Молодой человек принялся пить чай и вообще слегка оттаял. Сигизмунд спросил о ценах. В голове у директора "Морены" бродили какие-то смутные, еще не оформившиеся мысли. Молодой человек всякий раз прежде чем назвать цену, объяснял, что это дешевле, чем у других, а если учесть качество - то почти даром. За каждой его репликой назойливо ощущалась натасканность на ответы. Закончив распросы, Сигизмунд сказал, что мог бы, конечно, взять у него оптовую партию того-то и того-то за - и назвал свою цену. Молодой человек деланно засмеялся и сказал: - Это смешно. - Сперва вы нас веселили, - сказал Сигизмунд, - теперь и мы вас. Молодой человек поблагодарил за чай, забрал папку и удалился. Сигизмунд еще долго в задумчивости смотрел на дверь. Новая мутация. И как они его так обработали? Он ведь уверен, что находится на пути к успеху, хотя и живет в тех же самых реалиях. Ходит по тому же самому городу, наверняка не процветает... Живет будущим. А в будущем у него все: большая квартира с дог-хаусом и сенбернаром, отдых на Канарах, стажировка в Соединенных Штатах за счет фирмы и охрененные промоушены... Сигизмунд потянулся в кресле, откинулся и протяжно прокричал: - Гербалайфа хочуу!.. - Гербалайф нынче дорог, - лукаво сказала Светочка. - Хотите я вам лучше крапивы заварю? Нашей русской православной крапивки? - А Гербалайф что, не православный? - Вы что, Сигизмунд Борисыч. Гербалайф - это секта бесовская. Мне тут Федор все подробно разъяснил. Знаете, как у них на всю Россию презентация прошла? - Как? Сигизмунд при всем своем богатом воображении не смог себе представить, какое бесовство мог усмотреть Федор (точнее - отец Никодим) в столь светском мероприятии, как презентация. - Ужрались, что ли, в хлам? - Мелко плаваете, Сигизмунд Борисович. Помните, в советские времена на Пасху всегда кино крутили? И танцы устраивали на всю ночь, чтобы молодежь отвлекать? - При чем тут... - Когда у них было открытие представительства в России, они устроили всероссийскую презентацию в пасхальную ночь. - В каком году? - В 95-м. Я тоже помню. Мы тогда с подругой во Владимирский собор пошли, крестный ход смотреть, а напротив собора, в спортивном комплексе, как раз эта презентация гремела... Листовки свои раздавали: "Мы в прямом эфире!" - Что, серьезно, что ли? - изумился Сигизмунд. - А то! - Может, они не знали? - усомнился Сигизмунд. - У них же Пасха в другое время... - Могли бы и узнать, когда у нас Пасха. Нет, это умысел. Я вам точно говорю. Там люди меняются до неузнаваемости. У них все другое делается. Интересы другие, старые друзья им больше не нужны... Они как зомбированные... Как эти, "белые братья"... Светочка говорила с полной убежденностью в своей правоте. Поскольку истовой религиозности за Светочкой не наблюдалось, то Сигизмунд был склонен ей верить. x x x Маляры действительно явились ни свет ни заря. В квартире возникли две тетки, будто вышедшие бодрым шагом прямо из фильма "Девчата": в рабочих штанах, заляпанных побелкой, в косынках, с белозубыми улыбками. Впрочем, белозубая была у одной, помоложе. У второй была нержавеющая. Они поздоровались, затопали по коридору, оставляя грязные следы. Сигизмунд показал им было, куда идти, но они и без того помнили. Захрустели газетами, загремели ведром. Потом железнозубая высунулась и пошутила: - Хозяин! Стремянку-то дай, а то до потолка далеко тянуться! Сигизмунд принес стремянку. Тетки споро принялись за дело. На ходу заплетая косу, из "светелки" выбралась Лантхильда. Заглянула к малярам. Сказала им что-то. К удивлению Сигизмунда, получила ответ. Тетки переговаривались между собой - певуче, с матерком. Обсуждали последнюю, жалостливую, серию какого-то сериала. Простодушно сострадали героине. Сигизмунд засел на кухне - пережидать нашествие. Лантхильда деловито сновала по квартире. То ли указания теток выполняла, то ли надзирала над ними. Тряпки им какие-то приносила. Кобель поначалу пришел в восторг. Напрыгивал на теток, приветственно гавкал, норовил лизнуть в лицо. По счастью, железнозубая оказалась собачницей. Знала, как обходиться с восторженными балбесами. Но затем счастью кобеля был положен предел. Он, как всегда, смертельно испугался стремянки. Залег на почтительном расстоянии и время от времени тихонько бухал: "Уф!.. Уф!.." Сигизмунд прошелся по кухне. Нашел огрызок яблока - Лантхильда оставила. Сунул огрызок в клетку. Крыска оценила подношение. Вцепилась, начала обкусывать. Сигизмунд осторожно ухватил ее поперек спины. Крыса, не переставая грызть, повисла. Хвост свесила. Заслышав, что Лантхильда направляется на кухню, Сигизмунд развернул крыску вместе с ее драгоценным огрызком мордой к мешочкам. Лантхильда поглядела на него как на полного кретина. Головой покачала предостерегающе. Сигизмунд сунул крысу обратно в клетку, где та невозмутимо продолжила свое занятие. Лантхильда повернулась и вышла. Сигизмунд слышал, как она, войдя в комнату, где шел ремонт, обиженно затараторила. Видимо, рассказывала бабам-маляршам о нанесенной обиде. Ее, похоже, поняли, потому что одна из малярш, обращаясь то к товарке, то к Лантхильде, принялась рассказывать про своего мужа. Такой же дебил. Бабы слушали, ахали, дружно всхохатывали. Сигизмунд с неудовольствием слушал, как Лантхильда заливается вместе с ними. Потом молодая малярша - у той был пронзительный голос - поведала, как водила своего-то кисту удалять. Сам-то боялся идти, пришлось, как дитё, за ручку вести. (Бабы раскатились смехом). Потом донеслось лантхильдино протяжное: - Нуу... - Баранки гну, - бойко завершила молодая малярша. - Ну вот, привожу своего-то, там докторша - во! Гренадер! - Ты кистью-то не маши, - недовольно проговорила та, что постарше. - Ты ж мне в морду брызгаешь. - Отмоешься. У НЕГО ванна есть. Еще не хватало. Чтобы они тут в его ванне плескались. - Ну вот, он мне и говорит, мой-то, чтоб я не уходила - страшно ему. Я за дверкой села, жду. Слышу - вопит. Ну, точно - мой. Выходит потом. Докторша вся в кровище. Говорит: киста у него была аж до самого мозга, непонятно, где и мозг-то помещался, чем он думал-то... В общем, говорит, гной выпустила, а коли с гноем и мозги вытекли - тут стоматология бессильна... - Йаа... - одобрительно протянула Лантхильда. - А ты че, из немок, что ли? - осведомилась молодка. И продолжала: - Ну, забираю я своего, а он глядит на меня одуревши... Я уж испугалась: думаю, точно, мозги вытекли... Это и раньше по его поведению заметно было, но прежде, может, киста подпирала, а теперь... - Мужики на зубную боль слабые, - твердо сказала старшая малярша. - Я своего вела зуб тащить - он по дороге дважды под машину попасть норовил, чтоб лучше его в травматологию забрали... А твой-то как - зубами не мается? Это она к Лантхильде обращается, сообразил Сигизмунд. - Таак... - неопределенно ответила девка. Вот ведь стерва. - Бывает, значит, - вздохнула старшая. - Мужики - они как дети. Некоторое время они молчали. Потом завели противную песню "Огней так много золотых" и пели ее визгливо и долго, с подвыванием. Лантхильда подпевала. Она слов, естественно, не знала, просто выла: "а-а". У Сигизмунда появилось острое желание бежать прочь, бросив дом на поругание. Закончили бабы побелку на удивление быстро. Сигизмунд настроился на то, что кошмар продлится до вечера. Помнил, как сам белил. Но примерно через час старшая тетка крикнула через стену: - Хозяин! Иди работу принимай! Сигизмунд заглянул в комнату. Потолок был новый. Аккуратный. В принципе, это было единственное чистое место в комнате. Все остальное было заляпано, забрызгано, завалено опоганенными газетами. Хотелось смотреть только на потолок, больше никуда. Лантхильда топталась тут же. Дивилась. Молодая тетка, виляя задом, слезла со стремянки. Старшая собрала кисти, ведро. - Жалоб нет? - спросила она. - Вроде, нормально... - ответил Сигизмунд. - Ну, если что - нам скажете. Мы подправим. Оставляя белые следы, тетки бодро протопали к выходу. Кобель смиренно пошел их проводить. Сигизмунд забрался на стремянку, сбросил на пол газеты, открыв пыльные шкафы и стеллаж. Дал Лантхильде мешок, показал, чтобы собрала мусор. Лантхильда принялась за дело. Забегала с тазами и тряпками, принялась вытирать пыль оттуда, где та неприкосновенно копилась годами. Сигизмунд уже собрался идти на работу, как в дверь опять позвонили. Зашел сантехник дядя Коля. От него вкусно пахло пивом. - Эта... - сказал дядя Коля. - Ну че, были? - Были, - сказал Сигизмунд. Дядя Коля качнул висевший у входа молоток. - Это что, мода теперь такая? - Мода. - Кому что нравится, - философски заметил дядя Коля. - У однех велосипед висит, у другех колесо от родного жигуленка, у третьех - подкова... Дядя Коля заглянул в комнату, где бурно хозяйничала Лантхильда. Лантхильда вежливо молвила "драастис" и продолжила труды. - Справная девка, - оценил дядя Коля, не смущаясь присутствием Лантхильды. - А та ваша, прежняя, больно нос драла. Белоручка, небось. Я к вам кран заходил чинить, помните? Не, не помните, вас тогда не было - на работе были. Так ваша-то - ну вся на говно изошла. А эта ничего, культурная. Так. Оказывается, сантехник в курсе его семейной жизни. И дворник, видимо