ераскаявшегося святотатца. - И здесь никого нет. Здесь давно уже никого нет. - Я не верю, - сказал барон. - Чему ты не веришь? Своим глазам? Здесь никого нет! - А кто же тогда управляет Городом? - А зачем вообще управлять Городом? Он превосходно сам с собой справляется. Сам себя кормит, сам себя в тюрьму сажает. Барон широко раскрыл глаза. Кьетви усмехнулся, клюнул носом воздух. - Давно уже пора было догадаться, - сказал капитан. - Может быть, они прячутся? - В гробах они прячутся! - со злостью сказал капитан. - Видел гробы? - Видел... - Сборище идиотов... - Кьетви выругался, адресуя проклятие безмозглым соотечественникам. - Здорово же нас надрали! Видимо, когда-то эти люди установили здесь законы и несколько веков их потомки следили за тем, чтобы законы эти строго выполнялись. Потом они вымерли... И никто даже не заметил этого... Барон, затаив дыхание не сводя с капитана наливающихся слезами глаз, медленно сел за стол. Кьетви вынул из кармана кусок хлеба и вареное яйцо, покатал яйцо ладонью по столу, очистил и бросил скорлупу прямо на мозаичный пол. - Лопай, - сказал он барону. Они начали жевать, все еще оглушенные жуткой догадкой Кьетви. - И так было много-много лет? - спросил наконец барон. - Не знаю. Барон с силой обрушил на стол кулаки и отчаянно, в голос зарыдал. Кьетви испугался. - Да что с тобой такое? Он прислушался и с трудом разобрал сквозь всхлипывания: - Как же я теперь найду его? - Кого? - не понял Кьетви. Барон яростно уставился на него блестящими, распухшими от слез глазами. - Хальдора! - крикнул он. - Вот кого. - Ты что, действительно затеял все это ради какого-то портновского подмастерья? - А вы решили, что я хотел устроить тут государственный переворот? Мне сто лет не нужен ваш Светлый Город! Я нарушил все запреты своего мира, притащился сюда... Я пришел за своим братом. Мне от вас больше ничего не нужно. Кьетви, пораженный, смотрел на его раскрасневшееся лицо. - Значит, все, что ты говорил о себе, - правда? Барон, в свою очередь, вытаращился на капитана. - А вы что, все-таки мне не верили? Кьетви качнул головой. - Я просто тебя пожалел. - Не надо было меня жалеть! Надо было меня удавить! Сразу. Голос мальчика сорвался, и последнее слово он уже прохрипел. Он ожидал чего угодно - ловушек, подкопов, сражений, пленения и пыток, даже смерти - только не пустоты. Рухнула последняя надежда, которая давала ему силы жить с грузом предательства на душе. Врага, противника, того, кого следовало любой ценой взять за горло, не существовало на свете. Если бы барону было сорок лет, как Верзиле Кьетви, он, быть может, не относился бы к этому с таким максимализмом. Верзила, претерпевший в жизни не одно крушение, продолжал жевать хлеб, обдумывая план незаметного возвращения в казарму. Самой трудной частью этого плана будет убедить барона в том, что предаваться отчаянию не обязательно в запретных кварталах. Казарма ничуть не хуже с любой точки зрения. А с точки зрения его, капитана Кьетви, душевного спокойствия, даже лучше. Верзила уже открыл рот, чтобы поделиться с бароном своими соображениями, как вдруг увидел нечто, заставившее его отложить беседу. Он вскочил, схватил безутешного барона за руку и резко сдернул со стула. Барон взвыл от боли - Верзила растянул ему кисть. Капитан, не обращая внимания на глухой стон, еще раз глянул на то, что так его испугало, и завлек мальчика себе за спину. Стена перед ним зашаталась. 29 Упал камень, разрывая ветхий гобелен. Потом второй. Вздрогнул пол. Кьетви быстро оглядел дверной проем, ходивший ходуном, бросил взгляд в окно. За окном в светлеющем небе чернели дикие яблони. - Так, - негромко сказал Кьетви, - уходим. Он бросился к двери, крепко держа барона за руку. Они успели выскочить на лестницу. Происходило что-то непонятное. Вся башня дрожала, изредка роняя камни, но землетрясением это не было. Земля вокруг лежала спокойная, преисполненная безразличия к искусственным наслоениям, выросшим на ее терпеливой груди. Шуршал в траве дождь, шумели листья. Барон тесно прижался к Верзиле. Ему вдруг подумалось, что своим дерзким вторжением они разбудили таинственных духов, дремавших в глубине башни, и вот их настигло возмездие. Стены медленно поползли вниз. Они таяли, как лед на солнце, постепенно растворяясь в воздухе. Звенели падающие на землю с высоты второго этажа кувшины и доспехи, хрустнуло кресло, придавленное дубовым столом. Сверху плавно спустился дырявый гобелен. По краям площади запели хрустальные колокольчики. Дома опускались на землю и исчезали, оставляя после себя горы пыльной утвари, среди которой кое-где поблескивало золото. Дождь с мудрым безразличием поливал выгоревшие ковры и резные ореховые шкатулки, расползающийся шелк и связки жемчужных бус. Кьетви с тоской подумал о том, что теперь уже вернуться в казарму незамеченными им вряд ли удастся. - А вдруг дома исчезнут вместе с людьми? - шепнул барон. Кьетви пожал плечами. У него не было близких. - Меньше дураков будет, - буркнул он. Но люди никуда не исчезли. В этом они убедились, перешагнув через бывшую шестую стену, - к тому времени она стала чем-то вроде забора. В запретном квартале царило оживление. Серый рассвет освещал каких-то грязных замученных людей с руками такими жесткими, что они с легкостью смогли бы забивать гвозди раскрытой ладонью. Эти люди с молчаливым, деловитым любопытством глазели по сторонам. Судя по кучкам тряпья, разбросанным перед ними на земле, они стояли возле бывшего барака. Несколько солдат, надрываясь, пытались построить их в колонну и, как явствовало из отдельных выкриков, погнать на работу. Видимо, то были наиболее стойкие, не поддавшиеся всеобщей панике патриоты. Один из них, сержант, особенно усердствовал и, ухватив первого попавшегося, принялся бить его дубинкой по голове. - Прекратить, - негромко произнес Кьетви. Сержант опустил дубинку и отыскал глазами источник командирского голоса. Внезапно его физиономия расцвела. - Капитан Кьетви! - просиял он. - Вы вернулись! Верзила бросил взгляд на барона и нехотя сказал: - Вернулся. - В трудный момент всегда вспоминают о лучших, - изрек сержант. - Докладываю. Казарма и бараки растворились в воздухе прямо у нас на глазах. Я подозреваю, что это диверсия, остается выяснить, чья. Большая часть полка деморализована и пьянствует. А эти скоты взбунтовались... - Сержант, - с чувством сказал Кьетви. - Вы сделали все, что могли. Идите пьянствовать вместе со всеми. - Светлые Правители в опасности, напомнил сержант. - Стена-то растворилась тоже. - Светлые Правители предали свой народ, - сказал Кьетви вполне серьезно. - Их больше нет. На физиономии сержанта северным сиянием полыхнул восторг. - Это переворот, господин капитан? - Все может быть, - многозначительно уронил Верзила. Он повернулся к серой толпе, глазевшей на него без тревоги и без интереса. За годы службы в запретных кварталах Кьетви набрался большого опыта по обращению с этой категорией светлогородцев, но сейчас он не представлял себе, что ему делать. В отличие от большинства обитателей Города, которые тряслись над своими пожитками, этим людям было нечего терять. Пока Верзила медлил, барон, путаясь в длинном плаще, уже подошел к ним и начал расспрашивать. О своем Хальдоре, разумеется. Они кивали сочувственно и мотали головами отрицательно, и рожи у них были хитрые. Кьетви стремительно растолкал толпу, взял барона за локоть и потащил прочь. - Пустите! - злобно сказал барон. - Дурак, - не оборачиваясь, отозвался Кьетви. Поразмыслив, барон пришел к выводу, что капитан, скорее всего, прав. Он покорно дал увести себя в аристократический квартал Желтые Камни и плелся, стиснутый железными клещами рук Верзилы, между исчезающих домов. То и дело горожане падали вместе с кроватями с высоты второго этажа. Обитатели подвалов злорадствовали. Не обошлось без травматизма. Худосочные девицы-аристократки с романтическим ажиотажем в глазах носились, путаясь в разматывающихся бинтах. Наиболее удачливые перевязывали разорванными на полосы тонким полотном чью-нибудь кровоточащую царапину, а остальные топтались вокруг, нетерпеливо вздыхая. Величавая старуха, утонувшая в кресле и накрытая огромным чепцом с бантами, неодобрительно шевелила губами при виде всего этого разгрома. Две женщины в грубых холщовых платьях, которые забрели сюда из запретного квартала, молча смотрели на бесстыдно обнажившуюся роскошь, и в глазах у них была тоска. Дама "возраста созревшей клубники", как она игриво аттестовала сама себя, в разлетающемся полупрозрачном пеньюаре голубого цвета, роняя затканные золотом атласные туфли, коршуном кинулась на Верзилу. Капитан шарахнулся, но она уже повисла на его локте, как чугунное ядро. - Господин офицер, господин офицер! - истерично повторяла она. - Что это? Вы можете объяснить как представитель армии? Кьетви сделал попытку отлепить от себя даму. - Я вас умоляю, я вас умоляю, не уходите, не бросайте Город без защиты славных воинов, - захлебывалась дама. - Я как раз направляюсь в казарму, сударыня, - веско произнес Кьетви. - Скажите, господин офицер... - Она пошарила глазами по сторонам и, поднявшись на цыпочки, прошептала на уху капитану: - Скажите, это действительно конец света? Нас пожрут дикие звери? Кьетви кашлянул. - Как, сударыня? Кто нас пожрет? Дикие звери? - Ну да, по кусочкам, так и пожрут, сперва ноги, потом руки и все остальное... - Она вдруг обиделась. - Вы что, меня совсем за глупую приняли? Дикие звери, понимаете? - Необоснованные слухи, сударыня, - сказал Верзила. - От имени армии я призываю вас не поддаваться панике. Дама заморгала. - Понимаю, - сказала она и снова поднялась на цыпочки. - Но это не апокалипсис? - Апо... чего? - Апокалипсис... - Исключено, сударыня. Магистр Ордена Шлема оповестил бы нас заблаговременно о начале операции. Прошу вас. Дама отлипла. Кьетви потихоньку вытер руки о мокрый плащ и уже медленно пошел в сторону казармы. Барон не отставал от него ни на шаг. В ремесленном квартале Четыре Цвета было гораздо более шумно. Люди бродили по опустевшим улицам и не узнавали их. Женщины, глотая слезы, поспешно увязывали в одеяла миски, теплую одежду, мешки с крупами и хлебом. Метались какие-то растрепанные тени. Трое мужчин сосредоточенно били пойманного на месте преступления мародера. Ополоумевший лейтенант Ордена Шлема учинил в своем взводе строевые учения. Какой-то полуслепой старец в рубище и с длинной белой бородой, звеня цепями, величаво шествовал по Городу и на все вопросы отвечал, сопровождая слова благословляющим жестом: - Не знаю, дитя мое; я узник. Среди всеобщей суматохи, на голой земле, подсунув под скулу костлявый локоть, прямо на площади, где был некогда Дом Корпораций, спал человек. 30 Он спал тяжелым, беспробудным сном, как спят только смертельно усталые люди. К барону была обращена спина с выступающими лопатками. Спящий был облачен в ситцевую рубашку неопределенного цвета и коричневые штаны, собранные у щиколоток на тесемки. Башмаки он подложил себе под голову, для удобства прикрыв их локтем, и от утренней прохлады поджимал во сне пальцы босых ног. Судя по всему, он заснул в подвале Дома Корпораций и исчезновение самого здания не привело к переменам в его положении. Кьетви, наблюдавший за происходящим с мрачным удовлетворением, пошевелил носом, словно что-то почуял, и направился к спящему - разбираться. Две женщины, судя по всему, мать и дочь, уже закончили сборы на призрачных руинах и, подозвав мужчину, который стоял в стороне с беспомощным видом, навьючили на него огромный тюк с вещами. Мужчина - не то брат, не то муж младшей из них - зашатался под тяжестью. Его круглое лицо, опушенное светлой бородкой, побагровело от натуги и в глазах появилось выражение покорности и недоумения. Старшая хлопнула его, как доброго коня, и он пошел вперед неверными шагами, но через несколько секунд споткнулся и выронил свою ношу. Нехитрые пожитки рассыпались по мостовой. Старшая принялась кричать, надрываясь от злости, а младшая опустилась на мостовую и безмолвно заплакала. Спящий зашевелился. Под рубашкой задвигались острые лопатки. Старуха визгливо бранилась, и барон с некоторым удивлением вдруг обнаружил, что она обращается к нему. Он поискал глазами Кьетви, но командир был занят тем, что разглядывал спящего, для чего легонько тыкал его в бок носком сапога. Старуха, подскочив к барону, пригрозила ему кулаком и потребовала, чтобы он не озирался тут по сторонам, когда с ним разговаривают. Мужчина робко вмешался: - Да вы что, мама, цепляетесь к мальцу... - А пусть не глазеет! - крикнула старуха. Мужчина увернулся от пощечины и затих. Младшая из женщин, всхлипывая, ползала у них под ногами, собирая вещи. Барон наклонился, подал ей мятую жестяную кружку и почувствовал себя участником доброго дела. Спящий дернулся и с трудом сел. Светлые волосы, неровными прядями свисавшие ему на плечи, были перевязаны на лбу обрывком веревки. Кьетви громоздился над ним, как башня - загорелый, белобрысый, словно сросшийся со своей кирасой. Он произнес негромко, но очень отчетливо, так что даже старуха вздрогнула, прервав свой монолог: - Встать. Человек поднялся, одной рукой неловко заправляя в штаны выбившуюся рубашку. Похоже было, что он не замечает катастрофы, постигшей Светлый Город, - не замечает ничего, кроме этого долговязого офицера с неподвижным бронзовым лицом. - Господин офицер, я ничего не сделал, - сказал он тихонько. Кьетви, не обращая внимания на эту жалкую реплику, сгреб его за шиворот и поволок к барону. Женщина, сидевшая на корточках возле кучи домашнего скарба, предназначенного к увязыванию в одеяло, шарахнулась в сторону, освобождая капитану дорогу. - Хельги, - громко произнес Верзила через головы присутствующих и встряхнул своего пленника так, словно тот был не слишком ценным предметом. - Посмотри, этот? Барон подошел к своему капитану, заглянул в бледное испуганное лицо человека, втянувшего голову в плечи и предусмотрительно прикрывшего глаза, и вполголоса попросил: - Отпустите его, господин капитан. Кьетви разжал пальцы и ткнул своего пленника в спину. - Забирай, - произнес он брезгливо. - Ведь этот? - Этот, - ответил барон и, окончательно переведя взгляд на тощую, угловатую фигуру, сказал с глубоким вздохом: - Привет, Хальдор. Хальдор осторожно расправил плечи, покосился на Верзилу Кьетви, но капитан демонстрировал свое полное и стопроцентное безразличие. Верзила не сумел бы связно объяснить, какого рода чувство вдруг полыхнуло в нем, но ближе всего оно, пожалуй, было к чувству зависти. Хальдор вдруг улыбнулся, и только тогда барон увидел, как он измучен. - Привет, братишка, - сказал Хальдор. Барон медленно просиял. Он не знал, что еще сказать Хальдору и потому брякнул несколько невпопад: - А я вступил в Орден Каскоголовых. Представляешь? Хальдор смотрел на него смеющимися глазами. Барон добавил: - Капитан Кьетви - мой командир. И замолчал, не зная, куда деваться от смущения. Он не мог понять, почему ему стало не по себе. Хальдор спокойно спросил: - Как там Гисли? - Не знаю. Я его с тех пор не видел. Я сразу вернулся... Пойдем отсюда, Хальдор... Но Хальдор вдруг уставился на кого-то за баронской спиной. Лицо его изменилось. Скулы заострились, бледные губы сжались. Барон обернулся и увидел господина прямоугольных пропорций, с позолоченной печатью на шее. Упитанное лицо господина не выражало решительно никаких эмоций, стеклянные глаза изучали горизонт. Он уверенно и сильно оттолкнул барона в сторону и ударом по лицу сбил Хальдора с ног. Барон на мгновение онемел от неожиданности. Хальдор с подбитым глазом поднялся и хмуро уставился на господина с печатью. - Неблагодарная скотина, - с чувством произнес господин. Хальдор, не смущаясь присутствием дам, грязно выругался в ответ. Страха на его лице не было - только бесконечная злоба. Господин еще раз замахнулся, чтобы ударить, но почему-то опустил руку. Перед ним вырос Верзила Кьетви, который вдруг почувствовал, что ему все это порядком надоело. - Я капитан роты Каскоголовых, - веско произнес он. - И вам придется ответить мне на ряд вопросов. - С какой стати, капитан? Я не подчиняюсь военным! - Ввиду чрезвычайного положения, - сказал Кьетви, и господин вдруг пожух под тяжелым взглядом очень светлых и очень холодных глаз. - Я магистр Ордена Путеводной Нити, милостивый государь, - начал он оскорбленно. - И ничего противозаконного в моих действиях нет. - Вы нарушаете общественный порядок. - Верзила был невозмутим. - Толкаете моего солдата... - Позвольте, господин капитан! Позвольте! Пользуясь неразберихой, этот... этот... - Он неуверенно указал на Хальдора. - Которого я... Я его облагодетельствовал, я его спас, я его, можно сказать, второй раз родил! - Не горячитесь, - посоветовал Верзила. - Сволочь ты, - вставил Хальдор, пользуясь своей недосягаемостью. Магистр налился праведным гневом и, тыча в Хальдора пальцем из-за плеча Верзилы, начал, захлебываясь, рассказывать: - С самого начала я видел, что толку из него не будет. Я его знал еще ребенком, господин капитан. Гисли, это чистейшая и праведнейшая душа, подобрал его на помойке. Учил ремеслу. Кормил. Лелеял как родного. Но этого неблагодарного юношу терзала зависть. Он был нетерпим к критике, требовал - требовал! - чтобы ему дали статус мастера. Он убил своего благодетеля злодейски и зверски, так что и трупа не нашли. Но я решил дать ему еще один шанс в надежде, что он не совсем еще погиб для добра... - Он что, тебя спас? - спросил барон у Хальдора. - Чего он так разоряется? - Спас, как же, - злобно сказал Хальдор. - Сунул солдатам взятку, когда они меня добивали под стеной, притащил в Дом Корпораций. Кое-как вылечил и сел мне на шею. Я же все это время не вылезал из подвала. Вкалывал на него, как проклятый. Хальдор плюнул и больше не слушал воплей магистра. Верзила неожиданно зевнул во весь рот и сказал кратко и твердо: - Вон. Магистр замолчал. Потом деликатно переспросил: - Что? - Пошел вон, дерьмо, - повторил Кьетви. Магистр покраснел и с достоинством отступил. Кьетви хмыкнул. Ему нравилось чинить произвол. Хальдор откровенно захохотал, и барон слегка отодвинулся от него. В Хальдоре было слишком много чужого. Горожане уже заканчивали сборы и теперь толпами брели куда-то в сторону внешней стены. Среди множества людей барон вдруг заметил невысокую фигуру в синем плаще. Сердце стукнуло горячо и сильно. Он вскинул руки над головой и закричал: - Мы здесь! Над толпой в ответ взмыла широкополая шляпа. Одноглазый, целеустремленно расталкивая людей, шел к барону. Кьетви тоже приметил эту личность. Опытным глазом он уловил военную выправку. В худом невысоком мужчине лет сорока, который стремительно приближался к ним, цепляя развивающимся синим плащом прохожих, угадывался воин и человек высокого происхождения. Кьетви повернулся к мальчику, но спрашивать ничего не стал. Лицо барона раскраснелось, глаза сияли, в уголках рта подрагивала улыбка. Откуда у него связи с кем-то из высшего рыцарского сословия? Верзила заложил руки за спину. Великие боги, кого же я пригрел у себя в роте? Барон радостно бросился к одноглазому. Тот на ходу притиснул его к себе. - Все в порядке? - спросил он. - Жив твой Хальдор? - Ох, - сказал барон с сердцем. - Я тут такого натворил... - Это не ты, - успокаивающе сказал одноглазый. Барон подозрительно похлопал ресницами. - Ты хочешь сказать, что Город исчез не потому, что мы залезли в Башню Светлых Правителей? - Ты и до Башни добрался? - поразился одноглазый. - Ну, молодец, братан! Нет, ты тут не при чем. - Так это твоя работа... - протянул барон. Один ухмыльнулся, страшно довольный. - Моя. А что, неплохо получилось? - Но зачем, Один, зачем? Один толкнул его ладонью в лоб и засмеялся. - Вернулись с Белых Гор твои родители, а тебя нет. Альдис тяжело болеет, чуть ли не бредит, ничего толком не рассказывает. Твоя мать набросилась на меня с криками... Как она догадалась - до сих пор не понимаю... Барон, слушая, все больше мрачнел. Один продолжал: - А я что, нанимался тебя тут разыскивать? По трущобам шарить? Заодно ликвидировал это гнездо... Давно пора было... Барон проводил глазами еще одно семейство, которое брело куда-то, глядя прямо перед собой с видом покорными и обреченным. - Так ведь это жестоко, Один, - сказал барон. Один неожиданно покраснел. - Жестоко, жестоко... Отстаньте вы все от меня со своим гуманизмом! Я все-таки бог войны... Разобидевшись, он пошел прочь. Барон попытался было удержать его, но одноглазый вырвал у него руку, и барон отстал. Верзила, который с интересом слушал весь этот странный диалог, окликнул барона: - Кто это был, малыш? - Один это был, - мрачно сказал барон. Верзила побелел. - Ты хочешь сказать, что это... сам великий Один? Барон, расстроенный, кивнул. Хальдор потянул его за рукав. - Слушай, - сказал он, - Хельги... А что это такое случилось с Городом? ЭПИЛОГ А Светлый Город исчез. Не совсем исчез, конечно. Один разобрал его по камешку и рассеял по всему Лесу, что вызвало некоторые изменения в жизни обитателей Северного Берега. Боанниты, например, обнаружив в одно прекрасное утро на своем берегу реки Лиамор груду строительного материала, тут же использовали ее в оборонительных целях, соорудив бастион, после чего стали ждать, когда милости богов снова обратятся на них. Но Одину было некогда следить за чаяниями патриотов. Он снова погряз в своих вечных скандалах с громовержцем Тором, который донимал Одина многозначительными смешками в бороду. По этой причине, кстати, конец августа выдался на Северном Берегу богатый грозами. Светлогородцы, вопреки прогнозам сострадательного барона, не погибли. Не такие это были люди, чтобы дать себя погубить за здорово живешь. Группа энтузиастов во главе с магистром Ордена Путеводной Нити и дезертировавшим писарем из роты Верзилы Кьетви поселилась в землянках на месте бывшего квартала Желтые Камни и провозгласила себя Патриотическим Движением "За возрождение Светлого Города". Они прилагали титанические усилия, пытаясь заново возвести стену, чем вызвали бурю восторга в среде троллей. Любимым занятием последних стало растаскивание ночной порой камней, которые днем укладывали строители. Два негодяя по имени Алунд и Длинная Ветка объявили себя вокально-танцевальным дуэтом и с наслаждением исполняли национальные танцы лесного народа на забросанных дерном накатах землянок, сопровождая действо аккомпанементом собственного пения. Все это, безусловно, затрудняло восстановительные работы, но никто из возрожденцев не терял энергии, так что смысл жизни они, судя по всему, обрели надолго. Трагичнее сложилась судьба рыцарей Ордена Шлема. Они поклялись не изменять своим идеалам и по этой причине отправились в паломничество к землям богини Боанн. По дороге они благополучно сгинули в Гиблой Трясине. Трухлявый пень Шамот был подозреваем в этом преступлении, но старик трясся, роняя пыль и сухой мох, бормотал что-то невнятное и никому не сознавался в содеянном. Выцветшие глазки дряхлого тролля предательски блеснули, когда наседавший на него с вопросами Лоэгайрэ обозвал его "кровавым псом". Однако вопрос о том, действительно ли Шамот выжил из ума, продолжал оставаться открытым. Добавим от себя, что разъяснить древнего тролля не удавалось еще никому за последние двести лет. Из всех паломников чудом уцелела только Раварта, которая потащилась в этот поход за своим мужем. В последний момент ее вытянуло из болота какое-то странное, жутковатое существо, которое доставило полумертвую женщину на сид Ивовый Прут. Будучи натурой пылкой и не до конца испорченной, Раварта с восторгом признала безоговорочное превосходство Фейдельм и осталась на сиде, взвалив на себя всю работу по кухне. Фейдельм с трудом переносила обожание, которое галлонами изливала на нее Раварта, но прогнать не решалась - это было бы слишком жестоко. Верзила Кьетви с остатками своей роты влился в ряды Веселых Стражников, причем бывший капитан возглавил это нелепое воинское соединение. К удивлению своих подчиненных, первым же приказом он отменил ношение касок под страхом личной расправы по морде. Хальдор, немного оттаяв, объявил публично, что отныне он намерен только есть и спать, после чего предался изощренной лени, причем барон-старший активно поддержал в нем это умонастроение. Барон-младший при виде такого коллективного разложения махнул рукой на кровного брата и на своего родителя и ушел в лес, присоединившись к компании троллей-хулиганов, где его встретили с распростертыми объятиями. Среди горожан были, конечно, и те, кто не сумел нигде прижиться. И долго еще после разрушения Светлого Города бродили по Северному Берегу полуодичавшие горожане. Часть их погибла, часть перешла на кочевой образ жизни. Лоэгайрэ, движимый высокими идеями просвещения, пробрался в скудный лагерь светлогородцев, взгромоздился на пень и начал вещать об основных принципах кочевого оленеводства, но был согнан и подвергнут травле, как дикий зверь. После этого, натыкаясь на палатки, сшитые из звериных шкур, лесной народ с недовольным ворчанием отступал, незаметно скрываясь в чаще леса: шутить эти суровые люди не любили. Говорили же об исчезнувшем Городе многое. Например, кое-кто уверял, будто видел в чаще леса невесть откуда взявшийся фонтан. А тролль Длинная Ветка в узком кругу друзей клялся, что посреди Гибельной Трясины стоит роскошный особняк с изображением солнца по всему фасаду. Живет же в том особняке чудовищных размеров женщина с ярко-зелеными глазами и золотыми волосами. И боятся ее якобы все ведьмы и лешаки, а кикиморы так даже трясутся. Да мало ли что еще мог рассказать в узком кругу друзей тролль Длинная Ветка! А нам ясно одно: пора обрывать наше повествование. Невозможно найти конец рассказов о Северном Береге. Ведь у каждого, кто живет здесь, своя история, которая ничуть не хуже остальных. И мы не раз еще, бродя среди валунов и сосен, встретим этих людей: барона и его жену Иннгерд, неутомимого первопроходца Лоэгайрэ и пригретого им мастера Гисли, бестолковых и зловредных троллей, ведьму Махтельт и ее маленькую подружку Альдис, Верзилу Кьетви, мудрую Фейдельм, барона Хельги, который пошел вслед за злом и уничтожил его, и Хальдора из Светлого Города - из города, которого, к счастью, давно уже не существует на свете.