-- готов ли ты к свершению подвигов? -- Готов, -- ответил бас Малютки Джона. -- Вот и славно, -- одобрил отец Тук. Ворота адски заскрипели. Привратник было вскочил, но удар могучим кулаком по голове погрузил его в глубокую задумчивость, и лесные стрелки с воплями ворвались в монастырь. Когда стражники продрали глаза, Хелот уже ждал их. Их командир, как и предполагал рыцарь из Лангедока, погиб первым. Хелот выдернул из его руки оружие и, прислонившись спиной к стене, закрылся двумя мечами. Осиротевшие солдаты набросились на него с проклятиями. Хелот сосредоточил все свое внимание на клинках, пытавшихся поразить его со всех сторон. Первые несколько секунд он оставался невредим. Затем левая рука стала чересчур тяжелой. Скосив на нее глаза, Хелот увидел кровь на рукаве. Солдаты взревели от радости. Понеслись крики: "Глядите, подбили!", "Сдохни, кабан!". -- Нечестивец! -- надрывался один, самый образованный. -- Всем! Известно! Что тамплиеры! Знаются! С дьяволом! Это были его последние слова. Однако второй меч Хелоту пришлось отбросить -- он стал слишком тяжел для раненой руки. Хелот заложил левую руку за спину. Спасения ему не было. Стиснув зубы, он отбивался и заставлял себя думать не дальше следующего выпада. Второй удар хлестнул по ребрам. Эту рану он почувствовал сразу и зарычал от злости. Ему показалось, что на бок плеснули кипятком. Освещенные луной, перед Хелотом мелькали шесть или семь физиономий, искаженных яростью и возбужденных запахом крови. -- Хелот, ты еще жив? -- заорал откуда-то из темноты отец Тук. -- Жив! -- рявкнул Хелот. -- Держись, сын мой, -- пыхтел бравый монах. По участившемуся стуку мечей Хелот понимал, что он приближается, продираясь сквозь наседающих стражников. Их было чересчур много для одиннадцати человек. Появление отца Тука оказалось как нельзя более кстати, потому что третий удар Хелот получил в грудь и упал на траву. Дальнейшее представлялось ему в виде топающих вокруг ног, обутых в кожаные и деревянные башмаки и босых. Трава в лунном свете казалась серой. Из рук в руки перелетел, прочерчивая в темноте дугу, горящий факел. И почти мгновенно вспыхнули деревянные пристройки возле келий. Огонь вырвался из монастырских окон в почерневшее перед его ядовитой желтизной небо и вдруг переметнулся на трапезную. По двору при свете пожара с криками метались полуодетые люди, словно привидения. Пока стрелки отчаянно наседали на стражников, крестьяне гонялись за святыми отцами и молча, деловито, убивали их. Когда вся обитель пылала так, что происходящее стало видно словно при ясном солнце, Хелот сумел, держась за стену, подняться на ноги. В темноте он разглядел пятно на том месте, где только что лежал. Огонь трещал, оранжевые вымпелы пламени победно развевались в ночном небе, затмевая звезды. Обе женщины из Чертоуголья стояли тут же и смотрели, как горит обитель. Их лица были строгими и вдохновенными, как будто они глядели в глаза великой тайне бытия. Они показались Хелоту молодыми и прекрасными, как безжалостные богини судьбы. Откуда-то из подвала выскочил отец настоятель, растерзанный и жалкий. Он пытался спастись от огня. Копоть размазалась по его лицу, глаза обесцветились от ужаса. Угрюмый парень -- тот, что приходил в Шервудский лес за помощью, -- возник перед ним из-за угла. Настоятель шарахнулся от него и ударился спиной о дерево. Парень подошел к монаху, беззлобно, равнодушно схватил за горло и придавил к корявому стволу яблони своим тяжелым плечом. Затем спокойно вынул из-за пояса нож и с силой воткнул его в живот отца настоятеля. Тот страшно закричал. Парень выдернул нож, наклонился, обтер его о траву и сказал, дружески кивнув Хелоту: -- Орет, сволочь, как роженица. -- Останови мне кровь, -- попросил его Хелот. Парень разорвал на нем рубашку и сжал края раны грязными пальцами. Перед глазами Хелота поплыли красные и желтые кольца, растворяясь в темноте, которая сгущалась с каждой секундой. Сопротивляясь отчаянной слабости, Хелот выругался, но не удержался на ногах и рухнул прямо на руки парню. Уже теряя сознание, он успел понять, что крестьянин тащит его прочь от пожара, в болото, росистую темноту. -- Трудно работать святым Себастьяном, -- сказал Хелот. -- Надо, чтоб не было в нервах изъяну. -- Тебе идет быть умирающим, -- заметил Робин. -- О, пустяковая царапина, -- небрежно ответил рыцарь. -- Я, кажется, немного раскис от потери крови. Когда умру, когда скончаюсь, тогда на кладбище приди и у креста моей могилы на память розу посади. -- Чертополох я посажу, -- отозвался Робин сердито. -- Скажи-ка мне, Хелот, почему это наши друзья чертоугольцы таращатся на тебя, точно на диковину? Что ты еще учудил? -- Откуда мне знать, Робин? Это же ты у нас знаток угнетенной вилланской души. -- Он призадумался. -- Может быть, они считают меня великим героем? -- предположил Хелот. Но Робин покачал головой: -- По-моему, они считают тебя магометанином. -- Меня?!! Милосердное небо, как это могло прийти им в голову? А я-то думал, что англичане начисто лишены фантазии! Локсли прищурил серые глаза: -- Да ведь ты сам болтал... Хелот почесал в затылке: -- Я? Болтал? Сомнительно... При моей-то молчаливой натуре... -- Вдруг он рассмеялся. -- Слушай, я действительно сказал какому-то мальчику, что я сарацин. -- Зачем ты это сделал? Поведай мне, убогий. -- Да так... Хелот отвел глаза. -- Хелот, когда ты умрешь, мне будет недоставать того приятного разнообразия, которое ты вносишь в мою скучную жизнь. -- Мне приятно это слышать, Робин, Ибо я собрался вас покинуть. -- Брось. Тук говорит, что ты вне опасности. Скоро встанешь на ноги. -- Вот именно. Встану на ноги, Я ухожу. -- Хелот поморщился. -- Середина лета. Истекает срок моей службы у тебя, Наступило тяжелое молчание. Робин смотрел на этого странного человека, которого так и не сумел понять, и молчал. Неожиданно он понял, что вместе с Хелотом из Шервуда уйдет что-то очень важное, -- Ну что ж, -- сказал наконец Робин. -- Воля твоя, Хелот. И больше не добавил ни слова.  * ЧАСТЬ II. Невыносимый Гури *  ГЛАВА ПЕРВАЯ В 1207 году на праздник Пятидесятницы шериф Ноттингамский устроил грандиозный турнир. Гай Гисборн сбился с ног и издергался еще за неделю до торжества, поскольку на него возлагалась нелегкая задача обеспечения правопорядка во время праздника. Необходимо было не допустить народных волнений. Когда Греттир, томимый скукой и одиночеством, все-таки разыскал его возле казармы, Гай не нашел в себе сил на разговоры с юным датчанином. Ругаясь через слово, Гай втолковывал солдатам, кто из них на каком углу должен обеспечить упомянутый правопорядок. На вежливый вопрос подъехавшего Греттира, будет ли сэр Гай сражаться на копьях во время предстоящего турнира, Гай несколько мгновений молча смотрел на юного норвежца (или кто он там), а потом, с заметным усилием совладав с собой, сдержанно покачал головой. Греттир счел за благо ретироваться. Таким образом в день Пятидесятницы Греттир оказался в совершеннейшем одиночестве. Он вернулся домой с турнира поздно вечером, когда уже стемнело, отстегнул на ходу шлем, бросил пробитый щит, расшвырял обувь и босиком прошел по каменному полу через галерею в спальню. В спальне царил беспросветный мрак. Натыкаясь на предметы, число которых резко возросло с наступлением сумерек, Греттир добрался до свечки в медном шандале и зажег ее. Огонек наполнил комнату слабым розовым светом. Греттир поставил на стол медное зеркало, налил себе вина и уселся, мутно глядя в свое отражение. -- С праздником, старик, -- сказал он серьезному беловолосому юноше, который с отрешенной грустью смотрел на него из зеркала. Вино было терпким и душистым. "Чудесное вино, черт побери. Надо будет завтра велеть прислуге прикатить еще пару бочонков. -- Греттир усмехнулся и покачал головой. -- До чего я докатился, -- подумал он. -- Пьянствую ночью, в одиночку, с собственным отражением в зеркале. Вот бы покойный папаша порадовался, глядя на своего отпрыска!" Покойный папаша Греттира, заметим мимоходом, обнаружив в малолетнем наследнике противоестественную склонность к размышлениям и столь же ненормальное отвращение к охоте и прочим доблестям, именовал сына не иначе как "выкормыш". Не признавать же в таком дурачке собственную плоть и кровь! Что и говорить, детство Греттира было одиноким. Покойная матушка, пока ее не постигла жестокая участь вследствие роковой встречи с Брюсом Безжалостным (этого сексуального маньяка в течение двадцати лет не мог изловить весь цвет рыцарства, включая сэра Ланселота), воспитанием сына не занималась, поскольку была занята паломничеством по различным святым местам. Она любила Бога куда больше, чем людей. Папенька пытался было привить сынку навыки, достойные продолжателя рода, брал на охоту, но был жестоко разочарован. Подросток кривился от отвращения, когда барон совал ему нож и предлагал перерезать затравленному оленю горло. Греттир отталкивал нож, отворачивался, мотал головой. Барон попробовал было заставить мальчика глотнуть горячей крови, как это иногда делают охотники, опьяненные убийством, -- но куда там! "Эдак ты и человека зарезать не сможешь", -- удрученно подвел итог папаша и после того потерял к сыну всякий интерес. Греттира воспитала прабабушка Бьенпенсанта -- вернее, ее призрак, уже двести лет бродивший по старинному фамильному замку. В свое время она была жестоко убита своим супругом и превратилась в проклятие своего убийцы и всех его потомков. Греттир налил себе второй кубок и стал потягивать вино медленно, наслаждаясь каждым глотком. Бьенпенсанта. Капризное, надоедливое существо. Избалована до мозга костей, когда они у нее были. Порой она бывала невыносима. Греттир улыбнулся, поднял кубок: -- За тебя, дорогая моя прабабушка, милый мой призрак! Он плеснул вином на пол и залпом допил остатки. Наливая себе третий кубок, Греттир вспомнил, что привидение предпочитало не показываться в дни христианских праздников. "Старый предрассудок, -- оправдывалось оно, -- никак не могу от него отделаться. Что ни говори, Греттир, а трудно избавиться от того, что воспитано с детства". Целеустремленно напиваясь до потери сознания, Греттир предавался воспоминаниям. Вот ему восемь лет. Волосы выгорели на солнце, нос облуплен, физиономия, как всегда, бледная. В замке пусто, тихо. Господин барон, как водится, на охоте. Госпожа баронесса отправилась в какой-то монастырь, где открыли чудотворные мощи. Слышно, как внизу, на кухне, переругиваются слуги: повариха швыряется горшками в конюха, конюх пьян до безобразия.,. Добравшись до неисследованного уголка фамильного замка, мальчик обнаружил плотно закрытую дубовую дверь. Запоров на ней не было, но вся она густо заросла паутиной, пыльной и черной от времени. Эти хрупкие нити, казалось, замуровали вход намертво. Греттир протянул руку, схватился за дверное кольцо и, разрывая многовековые творения пауков, изо всех сил дернул на себя. Послышался скрежет. Мальчик уперся ногами в каменные плиты пола, присел и повторил свою попытку. Дверь подалась. Из комнаты потянуло плесенью и пылью, как из погреба. Греттир обтер грязные руки о штаны и решительно шагнул вперед. И увидел очень странные вещи. Комната, в которой он оказался, освещалась двумя узкими прорезями в толстых стенах, сложенных, как и весь замок, из грубо обработанных булыжников. На стенах висели ветхие ковры, изъеденные насекомыми. Несомненно, на них были некогда вытканы сцены из Писания, потому что то тут, то там на обрывках мелькали благословляющие руки, удивленные глаза или длинные золотые локоны раскаявшейся блудницы. На полу горами лежали книги. А среди книг, поджав под себя ноги, восседала юная девушка в темно-синем блио. -- Здравствуйте, сударыня, -- вежливо сказал мальчик. Девица подняла голову. У нее было детское и вместе с тем порочное лицо. -- Привет, -- хрипло ответила она. -- Ты кто такой? -- Я Греттир, -- сказал мальчик, -- сын хозяев замка. Она шевельнула ноздрями. -- Чую вашу кровь, -- сказала она и замолчала, видимо что-то обдумывая. -- Я неосмотрительно нарушил ваше уединение, благородная девица, -- сказал Греттир. -- Но это лишь потому, что не подозревал о вашем присутствии. Быть может, вы нуждаетесь в помощи? Если барон заточил вас... Девица пронзительно захохотала: -- Да я уже давно не нуждаюсь ни в какой помощи. Размышляю вот: выпить мне из тебя кровь... придушить? Греттир отступил на шаг. -- Не бойся, мальчик, -- вздохнула она. -- Я пошутила. Я не вампир. Не уважаю вампиров, гнусные твари... Я просто привидение. -- Вы привидение? -- удивился мальчик. -- Но я никогда не слышал о том, что в нашем замке обитает привидение. Призрак потянулся и зевнул. -- Потому что мне все давным-давно осточертело, -- девица употребила более крепкое словцо п тут же предупредила: -- Не вздумай креститься -- хуже будет. Лет пятьдесят уж минуло с тех пор, как я бросила бродить по вашему замку и исполнять свои обязанности проклятия здешних мест. Сижу вот в библиотеке... Ты хоть книги когда-нибудь видел? Греттир подошел поближе, с любопытством разглядывая фолианты... ...С того дня визиты Греттира в библиотеку (самую уединеннутю комнату замка, ибо никто здесь никогда не бывал -- отцу и матери было не до грамоты, а слугам и подавно). Прабабушка научила его манерам и обхождению, обогатила память различными историями, приучила к словесности. Когда юноша отправился в Ноттингам, привидение ухитрилось переселиться вместе с ним. -- А сегодня ты бросила меня, Бьенпенсанта Злоязычная, называемая также Добронравной.. -- бормотал Греттир. -- И ты, Гай Гисборн, и проклятый пьянчуга Гарсеран из Наварры, который, несомненно, пропадает в постели леди Джен или леди Марион... Но главное -- меня оставил Хелот из Лангедока, мой первый и единственный друг... Четвертый кубок Греттир посвятил своему исчезнувшему другу Хелоту. Прошло уже полгода с тех пор, как они сидели в кабачке "Казни египетские", ели индейку, слушали шум дождя и беседовали о поэтических творениях сэра Александра из Лангедока. Где ты, Хелот? По каким дорогам тебя носит сегодня? Тоскливо было на душе у Греттира, тоскливо и одиноко. -- Спокойно, сэр, -- сказал Греттир сам себе, заглядывая на дно кубка, где еще плескалось вино. -- Спокойно. Хелот уехал в Шервудский лес, ибо из-за вас, сэр, он продался этим разбойникам и с присущей ему честностью помогает им выполнять их злодейские замыслы." Насколько я помню, впрочем, срок его службы недавно истек, а в Ноттингаме Хелот так и не появился. Уж не погиб ли он, храни его дева Мария? -- Так. -- Греттир наполнил вином пятый кубок. -- А теперь поразмыслим над тем, что увидели сегодня. Сегодня, впрочем, мы ничего особенного не увидели. Гай Гисборн был на высоте, и правопорядок во время турнира царил образцовый. Леди Джен к ее великому торжеству над леди Марион была провозглашена королевой турнира. Греттир Датчанин, как того и следовало ожидать, был повержен на землю в первом же бою и с пробитым щитом и вывихнутой ногой устроился в шатре на краю ристалища. Зрелище сражений было великолепно. Рыцари с топотом носились друг за другом на могучих конях, их разноцветные плащи взвивались в ярко-синее небо, слышался треск копий и лязг доспехов. Двое получили серьезные ранения. Дамы напряженно выясняли, кто чьи цвета носит. Словом, праздник удался. Под конец произошло нечто неожиданное. Героем дня был уже почти окончательно признан сэр Гарсеран из Наварры, открыто носивший цвета леди Джен. Он поверг наземь пятерых противников подряд, сменил восемь копий и два щита, и, когда он под всеобщие овации в последний раз проехал по ристалищу, герольд выкрикнул: -- Доблестный Гарсеран из Наварры, сразивший сегодня всех своих противников и ни разу не коснувшийся спиною земли, бросает вызов тому, кто еще осмелится выступить против него! В полной тишине из-за шатров на белом коне выехал совершенно незнакомый рыцарь и крикнул, что принимает вызов. Шериф приподнялся, всматриваясь в его лицо (незнакомец был без шлема), потом повернулся к Гаю: -- А это кто такой, Гисборн? Гай пожал плечами. -- Понятия не имею, -- ответил он. Тем временем неожиданный соперник Гарсерана подскакал к нему и на полном ходу бросил у ног Гарсеранова коня свою перчатку. Гарсеран поддел ее на копье и вознес над головой. Оба бойца разъехались по разным концам ристалища и ринулись друг на друга, выставив копья. Раздался адский треск -- и вот уже Гарсеран выбит из седла. Разъяренный на-варрец забарахтался на земле. Слуги помогли ему подняться на ноги. Его противник, объехав ристалище по кругу под торжествующий рев зрителей, спрыгнул на землю и обнажил меч. Рядом с высоким, атлетически сложенным Гарсераном незнакомец казался совсем хрупким, а доспехи на нем были куда легче, чем на наваррском рыцаре. Однако довольно быстро выявились преимущества незнакомца: он казался более умелым бойцом. К тому же Гарсерана, как всегда, подводило дыхание. Различные излишества, которыми он регулярно предавался, сделали свое дело: через десять минут Гарсеран уже начинал задыхаться. Поэтому он, как правило, наваливался на противника всей своей массой и старался поразить его тяжелым мечом, используя исключительно грубую силу. Легкий как перо соперник Гарсерана, вооруженный "мечом левой руки" вместо двуручного, свободно уклонялся от бешеных атак, не пытаясь их отражать. Наваррский красавец уже начинал дышать ртом. Шериф, наблюдавший за схваткой, подозвал Гая Гисборна поближе. -- Посмотрите, Гисборн, какой трусишка принял вызов нашего Гарсерана! Ни одного удара, ни одного выпада! Сплошная беготня! -- Шериф приподнялся в своем кресле и крикнул насмешливо: -- Заяц! Петляющий заяц! Гай пожал плечами. Он видел, что Гарсерану конец. В этот момент Гарсеран оказался на земле. Незнакомый рыцарь упал коленом ему на грудь и, прижав его правую руку с мечом, отстегнул Гарсерану шлем, явно намереваясь перерезать ему горло. С леди Джен приключилась истерика. -- Черт знает что такое, -- сказал шериф, поднимаясь со своего места. -- Я повелеваю вам остановиться, сэр рыцарь! Рыцарь наклонил голову в поклоне и встал на ноги. Гарсеран завозился на земле, перевернулся на четвереньки и, цепляясь за руку герольда, поднялся. У герольда было усталое пожилое лицо, странно контрастирующее с яркими одеждами глашатая торжества. -- С согласия обоих доблестных бойцов, -- прокричал герольд, -- победа присуждается нашему гостю, благородному Гури Длинноволосому! Это известное в рыцарском мире имя заставило всех зашуметь. Знаменитый Гури, получив из рук шерифа венок победителя, объехал зрителей, разглядывая дам и девиц, и, не желая ссориться с Гарсераном, объявил королевой праздника леди Джен. Греттир, хромая, присоединился к толпе участников турнира, приглашенных к праздничному столу, и отыскал Гая Гисборна. Тот, как водится, держался особняком и помалкивал. -- Гай, -- тихонько окликнул его Греттир. Гай обернулся, и его твердое лицо слегка смягчилось. -- А, это вы, -- отозвался он. -- Ну что, досталось вам сегодня? Греттир кивнул. -- При моей молодости и неопытности другого и быть не могло, -- признался он. -- Я ожидал гораздо худшего. -- Как вам понравился последний бой? -- с деланным равнодушием осведомился Гай. -- Здорово! -- честно признал Греттир. Оба переглянулись и, не скрывая злорадства, обменялись улыбками. -- Как ваша нога? -- спросил Гай после паузы. -- Я заметил, что вы прихрамываете. -- Пустое, -- отмахнулся Датчанин. -- Пойдем лучше посмотрим на этого Гури. Известная личность. Я о нем кое-что слышал... Гури Длинноволосый сидел рядом с шерифом и разглагольствовал. Приятным человеком романскую знаменитость не назовешь. Первое, что бросалось в глаза, -- длинные светлые неопрятные волосы, падавшие на плечи и спину тонкими прядями. За это он и получил свое прозвище Длинноволосый (вернее, "Име-ющий-Волосы-Как-Поводья). Через все лицо Гури тянулся уродливый рубец, так что рот его съехал на сторону. Голос у него был высокий, визгливый. После каждой фразы Гури заливался хохотом, запрокидывая голову и теребя прядь своих похожих на конскую гриву волос. Некоторое время Греттир смотрел на него, широко раскрыв глаза от изумления. Ему не верилось, что столь вульгарная личность могла служить образцом для подражания славным рыцарям. Этот человек словно насмехался над детской мечтой Греттира. Наконец Гури, заполонивший собой все пространство пиршественной залы, стал настолько отвратителен, что Греттир тихонько вышел вон. -- И вот я сижу здесь и пью в полнейшем одиночестве, -- бормотал молодой человек, -- но, клянусь девственностью святой Касильды, это намного лучше, чем пить в обществе Гарсерана... или Гури... имеющего волосы как поводья... Этот тип -- валлиец, так он сказал. Говорят, валлийцы -- предки саксов. Или саксы предки валлийцев? Франки завоевали Галлию. Карл Великий провозгласил себя императором-. Датчане завоевали Англию. Но тогда там уже были валлийцы. Рассвет застал мертвецки пьяного Греттира спящим в кресле. Голова Греттира была запрокинута, рот раскрыт, дыхание с трудом вырывалось из его груди. Ему снились кошмары. Ненастным ноттингамским утром Греттир Датчанин проснулся от лютой головной боли. Он сел в постели, морщась, и сжал ладонями виски. "Если бы здесь был Хелот, я не напился бы вчера как свинья", -- подумал он. Досада на исчезнувшего друга вспыхнула и погасла. Он снова улегся, стараясь поменьше двигать головой. -- У, тронь, -- произнес ненавистный женский голос. Греттир застонал: -- Уйди ты, Христа ради... Послышалось злобное шипение, затем возле постели страждущего материализовался призрак Бьенпенсанты. -- Санта, -- безнадежно взмолился Греттир, -- аминь, рассыпься... -- Ну ты наглец, -- протянула Санта, поудобнее устраиваясь в кресле напротив постели. -- Ведь петухи уже были.. тебе в замке надлежит обитать, призрак! -- Скотина, -- хладнокровно отозвалось привидение. -- Ты же пьешь, животное! Ты каждый день пьешь. В твоем возрасте -- и так надираться. Зачем ты, например, связываешься с этим Гарсераном? Он гнусный тип, спаивает подростка... -- Замолчи, нечистый! Призрак встал, прошелся по комнате, шумя платьем так, словно оно было настоящее. Вместо того чтобы, подобно всем неприкаянным душам, желать вечного успокоения, прабабушка Греттира явно не рвалась в могилу. -- Правильно тебя прадедушка кокнул, -- сказал Греттир, поглядывая на призрак с бессильной злобой. Санта подошла к окну и оперлась на подоконник, подняв острые плечи, с которых складками ниспадало ее старинное одеяние. Отозвалась ехидно: -- Тебе-то этот подвиг повторить не удастся... -- Господи, за что?! -- возопил беспомощный страдалец. -- Не ты первый задаешь этот вопрос, -- задумчиво проговорила Санта, -- не ты последний. "За что?" Действительно -- за что?! Но ты кричишь это, опухший от пьянства, лежа в своей постели. А ведь могло быть и иначе. Подумай, сколько людей пытались узнать: "за что?!" За что их пытали, ничего не спрашивая, а потом казнили, ничего не доказав... Греттир застонал в голос. -- И только я одна не спросила твоего прадедушку, за что он меня задушил. Потому что знала. И в этом мне повезло больше, чем многим. -- Привидение подсело к Греттиру на кровать и обиженно отвернулось. -- Мог бы быть со мной и откровеннее. Мы все-таки не чужие... -- Ах, как мне плохо, Санта... -- сдался Греттир. Бьенпенсанта тотчас оживилась: -- Дай слово, что бросишь пить. -- Честное слово. Прохладные ладошки призрака скользнули по лбу и вискам, снимая боль. -- Дружил бы с Гисборном, он такой положительный.. -- Гай вечно занят в казарме. И потом, Санта, ты же знаешь, у меня есть настоящий друг. Хелот из Лангедока. Но он уехал. И такая без него тоска, право... Поневоле потянешься к первому встречному. -- Твой Хелот -- подозрительный тип, бродяга, -- назидательно сказала Санта. -- С разбойниками водился... ужас. Исцеленный от похмелья Греттир даже подпрыгнул в постели. -- Водится с разбойниками! Это идея! Он вскочил и забегал по комнате, собирая разбросанную одежду. Санта, сидя на кровати, с удивлением следила за воскресшим правнуком. Ее бледное личико выражало крайнее неудовольствие. -- Что ты задумал, убогий? Греттир уже гремел оружием. -- Поеду в лес, -- объяснил он. -- Может быть, там о нем слышали. -- Что-о? Да ты с ума сошел! -- Возможно, Санта. Возможно. Впервые со времени исчезновения Хелота юноша ощущал такой подъем. Он ласково взял привидение за подбородок и поцеловал в бесплотный лоб. -- Хелот -- мой друг, поняла? Санта качнула гладко причесанной головкой. Четким движением Греттир отправил в ножны свой недлинный меч. -- Если меня убьют, я составлю тебе компанию, -- легкомысленно сказал он. -- Буду завывать в камине, а ты примешься рыдать в шкафу у шерифа сэра Ральфа. Надеюсь, он не пересыпает свои тряпки нафталином. Бьенпенсанта тяжело вздохнула: -- Не так уж просто быть призраком, как тебе кажется, Греттир. Но правнук уже скрылся за дверью. Санта поднялась и в развевающихся темно-синих одеждах стремительно прошла из спальни в галерею, оттуда вниз, на кухню, где прихватила светлое токайское, и снова вернулась в спальню. Она разлеглась поудобнее на кровати и принялась потягивать вино, думая о своем. Ее беспокоили странные изменения Силы, которые она впервые ощутила в ту ночь, когда Хелот клятвенно обещал Дианоре найти и освободить возлюбленного девушки. Маленький мирок Санты нарушился. В нем как будто распахнули настежь дверь и окно, и потянуло сквозняком. Внизу загремели дверные засовы. Послышались шаги. Слуга сказал кому-то, тщетно пытаясь остановить вторжение: "Почивать изволят". Шаги неуклонно приближались, и Санта поморщилась. Посреди галереи шаги замерли. Видимо, визитер никак не ожидал, что хозяин дома в такой ранний час может куда-то уйти. Он стоял в недоумении, не вдруг сообразив, где же спальня. "Почивать изволят", как же! -- Сэр Греттир, где вы? -- позвал голос, и Бьенпенсанта, узнав Гарсерана, скривилась. -- Явился... -- проворчала она, вздохнула и устроилась поудобнее на мягких шкурах. Заложив за голову руки, она уставилась на паутину под потолком и деликатно, по-кошачьи, пару раз зевнула. Дверь спальни скрипнула. Вот ведь наглец. -- Вы спите, сэр? "Настырный тип, -- подумала Санта. -- Но показываться ему ни в коем случае нельзя. Донесет, подонок, на Греттира, решит, что мальчик привечает ведьму или водится с нечистой силой. И никто, ха-ха, не поверит, что я привидение и проклятие его рода. Связываться с ними, инквизиция, то-се..." -- Сэр, я пришел пожелать вам доброго утра. Красавец Гарсеран открыл дверь и встал на пороге. -- Мегdе(убийца)! -- выругалась Санта и немедленно дематериализовалась. Робин из Локсли сидел на поваленной березе, поджав под себя одну ноту, и мучительно ставил заплатку на свой зеленый плащ. Заплатка вздувалась, напоминая пузырь на месте ожога. Пальцы разбойника были исколоты иглой, веснушчатая физиономия кривилась. Собственно говоря, можно было бы и не ставить никаких заплаток, а заново кого-нибудь ограбить, но все так просто только в рассуждениях дилетантов. Локсли продолжал трудиться, скрипя зубами. Было начало лета, но жара стояла немилосердная. Комары и прочие летучие гады бурно праздновали начало брачного сезона, летали тучами и сделались совершенно невыносимы. Чтобы отпугнуть от себя кровососущих, Робин разложил маленький костерок. Когда дым летел в его сторону, мошка временно отступала, зато на глазах появлялись слезы. Стоило дымной завесе отклониться, как насекомые тучами облепляли уши и шею. К тому же жарило солнце. -- Нет, это какой-то ад, -- пробормотал Робин, в очередной раз втыкая иглу себе в палец. Он сунул палец в рот и оглянулся по сторонам. Пиршество природы продолжалось. Ей не было никакого дела до страданий отдельно взятого разбойника. Робин горестно вздохнул, подбросил в костерок гнилушку, которая тут же отчаянно задымила, и, кашляя, снова уткнулся в работу. За его спиной затрещал под чьими-то тяжелыми шагами хворост. "Интересно, -- подумал Робин, -- кто там ломится -- лось или отец Тук?" Робин обернулся, и тут костерок внезапно подпрыгнул и лизнул Робина за пятку. Разбойник отдернул ногу, потерял равновесие и упал по другую сторону березового полена, на котором сидел. -- Все, -- сказал он, -- мое терпение лопнуло. -- Привет, Робин! -- крикнул, появляясь на поляне, отец Тук. Его круглая красная физиономия была покрыта капельками пота. Робин поднялся на ноги, расправил свой плащ с уродливым горбиком заплатки, встряхнул его, потом присел и пошарил в траве. Отец Тук подошел поближе, с любопытством вытянув шею. Сидя на корточках, Робин торжествующе улыбнулся. -- Иголка потерялась, -- объявил он. -- Теперь моя совесть чиста, ибо утрачено орудие труда. -- И ты еще говоришь мне о совести, бездельник, -- укоризненно заметил Тук. -- Да пока ты тут занимаешься не своим делом, в харчевню Тилли и Милли нагрянули многочисленные враги. -- Пойдем лучше выпьем, -- предложил Робин. -- Тебе необходимо восполнить запасы утраченной влаги, Тук. -- Я не шучу, -- ответил бывший монах. -- Ко мне прибежала Милли вся в слезах... -- Эк удивил, Милли вечно вся в слезах, -- сказал Робин и нехотя встал. -- Ладно, поглядим, что там у них случилось. Оба затоптали костер и двинулись в чащу леса. Милли, сидевшая на пеньке в самом начале тропинки, поспешно встала. -- Как хорошо, что ты пришел, Робин, -- зачастила она. -- Представляешь, он явился к нам в харчевню,.. Ох, сама не знаю, как и удалось выскользнуть, Робин, ведь он такой глазастый, и все высматривает, высматривает, и все вынюхивает, вынюхивает... -- Успокойся, -- сказал ей Робин, видя, что Мели-санда даже приседает от волнения. -- Все будет хорошо. Кто к вам пришел? Гай Гисборн, говоришь? -- Да нет, какой там Гисборн... Уж этого-то мы знаем, слава Богу,.. Все трое двинулись по тропинке к харчевне: впереди отец Тук, за ним Робин, который внимательно слушал Мелисанду, то и дело с громким хлопком убивая на шее комаров. -- Приехал на коне, -- рассказывала Милли, -- сам бледный как смерть, и глаза СТРАШНЫЕ. Как будто смотрят не наружу, как у всех нормальных людей, а внутрь, в себя. Такой зарежет и не заметит. -- Она понизила голос. -- Заказал, между прочим, оленину, хоть это и запрещено! -- Как одет? -- обернувшись через плечо, спросил Робин. -- Богато и во все черное, -- заторопилась Мил-ли. -- И вооружен. Меч у него и два кинжала. И что такому нужно в нашей таверне, Робин? -- Да ведь он один? -- А кто его знает? Может, с ним засада какая пришла? Урочище Зеленый Куст открылось сразу же за мелким, пересохшим в жаркое время года ручьем, черное русло которого тонуло в душных белых цветах. Дальше начиналась поляна, край которой цепляла ноттингамская дорога. Робин остановил своих спутников, осторожно осмотрел окрестности, держа лук наготове, но ничего подозрительного не обнаружил. Все трое, озираясь, пересекли поляну и подкрались к двери харчевни. -- Ну, чего стоим? -- сказал Робин. -- Вперед! Он толкнул дверь и остановился на пороге. За столом действительно сидел богато одетый человек в черном и спокойно, без особенного, впрочем, аппетита, поглощал стряпню Мелисанды. Он сидел спиной к двери --не то от беспечности и глупости, не то от дурацкой самоуверенности. Посетитель не мог видеть вошедших, однако перед ним на стене четко обрисовались их тени, и человек этот уверенно произнес: -- Здравствуй, Локсли. На лице Робина мелькнуло удивление. Нахальство беловолосого норманна, сидевшего к нему спиной, неожиданно начало нравиться разбойнику. Он окинул эту спину оценивающим взглядом. Могучей, при всем желании, ее не назовешь. Посетитель, словно догадавшись, обернулся: -- Приглядываешь, куда лучше воткнуть нож, Робин? Робин прищурился: -- А, да это же приятель нашего Хелота. Ты сильно возмужал, парень, с той поры, как Алькасар хотел перерезать тебе глотку. -- Я искал тебя, Робин, -- смущенно отозвался Греттир. Он знал, что краснеет, и это ему совсем не нравилось. К тому же он не ожидал, что его сразу узнают. Локсли уселся на скамью, поставил острые локти на стол. Монах и хозяйка, стоя в дверях, наблюдали эту мирную сцену. -- Вот видишь, Милли, все путем, -- пробасил отец Тук и потащил ее по направлению к кухне. -- Так ведь они подерутся? -- нерешительно спрашивала хозяйка, тщетно пытаясь вывернуться из цепких объятий святого отца. -- Подерутся, ох подерутся, -- гудел бравый служитель церкви уже издалека. Донеслось приглушенное расстоянием взвизгивание Милли, которую, видимо, ущипнули. Локсли сказал: -- Ну что, Греттир, побеседуем? Зачем явился? -- Ты, стало быть, помнишь даже мое имя? Робин усмехнулся: -- Еще бы не помнить. Ведь это ради тебя Хелот провел с нами целый год... Не забыл? -- Будь я проклят, если забуду это. Вошел хозяин с двумя кружками доброго эля и плюхнул их на стол. Пена качнулась, но не расплескалась. Робин кивнул: -- Твое здоровье, Тилли. Хозяин улыбнулся и затопал прочь. Проводив его глазами, Робин повернулся к Греттиру: -- Как, будешь пить напиток грубых саксов? -- Почему бы и нет? -- храбро ответил Греттир и потащил к себе кружку. "Я же обещал Бьенпенсанте не пить", -- мелькнуло у него в голове. -- Так зачем ты сюда явился? -- спросил Робин. Сосуд с напитком грубых саксов на мгновение замер на полпути к цели. -- По делу, -- ответил Греттир и спокойно глотнул. -- Послушай, Локсли, мы с тобой, конечно, заклятые враги, но Хелот -- он был моим другом. Он ушел из Ноттингама к вам, в лес. Я бы очень хотел его видеть... Робин поставил свою кружку на стол и прищурился. -- Я тоже хотел бы его повидать, Греттир Датчанин. -- Что ты имеешь в виду? -- Хелот стал лесным стрелком не по своей воле. Мы все тут привязались к нему, полюбили его чудачества, его стихи. Кто из нас помнил, что он связал себя сроком всего на один год? Для нас тут год -- это уже целая жизнь, прожил и радуйся, благодари Бога за явленное чудо. А он помнил. И когда год прошел... -- Хелот с вами распрощался? -- Греттир не верил своим ушам. -- Ушел, -- подтвердил Робин. -- Честно говоря, я-то думал, что он ушел к тебе, в город. Он говорил мне, что считает тебя своим другом. -- Он так говорил? -- переспросил осчастливленный Греттир. Робин заметил за его спиной отца Тука, который воззрился на Греттира, целого и невредимого, с искренним удивлением. Серые глаза Робина вдруг заискрились, словно он предвидел нечто забавное. -- Сын мой, почему этот вражина еще жив? -- загремел отец Тук возмущенно. -- Мы с Милли уже отслужили по нему панихиду... -- Это не вражина, -- ответил Робин, -- а всего лишь друг нашего Хелота. Отец Тук обошел стол кругом и уселся напротив Греттира. -- Ах, этот... норвег... Хелотище носился с ним как дурень с писаной торбой... Ладно, пусть дышит. -- Он разочарованно махнул рукой. -- Странный он был тип, наш Хелот, -- добавил духовный отец после паузы. -- И ненависти не признавал, и меня убедил в том же. -- Ты теперь тоже ее не признаешь? Святой отец помотал головой: -- Не признаю. Только с позиций гуманизма. Только так. -- Хелот писал хорошие стихи, -- задумчиво сказал Робин. -- Нет, все-таки очень жаль, что он ушел. -- Куда же он мог деться? -- спросил Греттир осторожно. Локсли пожал плечами: -- Может, в Лангедок уехал? За дверью трактира послышалась отчаянная возня. Кого-то явно не то тащили, не то не пущали. Робин поднял голову и звучно произнес: -- А ну прекратить! -- Робин! -- взмолился пронзительный детский голос. -- Скажи ей, чтоб открыла дверь! -- Не велено! -- бубнила Милли. -- Люди разговаривают, дело важное, а ты тут лезешь с пустяками... -- Кем не велено? -- надрывался голос. -- Ну скажи, кем? Робин! -- Милли, пусти его. Ты что, с ума сошла? -- крикнул Робин через закрытую дверь. В трактир ворвался рыжий сын вдовы. Он был неправдоподобно красен и дышал тяжело. За ним следом вошла и Милли и неодобрительно уставилась на мальчишку, распустив губы и скрестив на поясе руки, покрытые веснушками. -- Где?! -- спросил мальчишка. -- Что "где"? -- поинтересовался Робин. -- Куда дели? -- уточнил рыжий. -- Скажи мне, Робин, что именно ты ожидал здесь увидеть? -- спросил Локсли. -- Как это что... Хелот же вернулся! Я сам слышал, что вы тут с ним сидите и пьете... И вот я прибежал. А где Хелот? -- Это всего лишь я, -- сказал Греттир. Сын вдовы разочарованно скользнул по нему глазами. -- А говорили, что Хелот... Он уселся рядом с Греттиром и покосился на него мрачно. Греттир улыбнулся ему, но мальчишка был занят совсем другими мыслями. -- Раз уж я зашел сюда, Милли, -- вкрадчиво начал рыжий, -- накормила бы ты меня? -- Тебя кормить -- даром продукты переводить, -- ответила матрона. -- Милли, душечка. Ведь ты могла бы быть моей бабушкой. Доброй бабулечкой. Милли открыла рот, чтобы достойно ответить, но тут вмешался Локсли: -- И в самом деле, накорми его, Милли. Хозяйка нехотя ушла на кухню, откуда донеслось гневное грохотание медной посуды. Робин-второй радостно сопел. -- Здорово ты ее, Робин. -- Мало тебя мать порет, -- отозвался Локсли. -- Меня?! Я ее последняя отрада. С небес упала миска бобов, сопровождаемая презрительным "ходят тут всякие". Рыжий притянул ее к себе обеими руками. Греттир сидел молча, опираясь подбородком на ладонь, и смотрел. Среди этих людей жил Хелот, его друг, рыцарь до мозга костей. Что же общего могло быть у рыцаря с этим народом? Отец Тук фамильярно облапил Греттира: -- Норвег, не скучай. Давай еще выпьем. -- Я датчанин, -- машинально поправил Греттир. Он все еще думал о своем. -- А где это -- Дания? -- спросил Робин-второй с набитым ртом. Но тут в трактир ворвался Малютка Джон и осведомился громогласно: -- Ну, кого вешаем? -- Тебя, -- сострил отец Тук и захохотал. Джон грузно плюхнулся рядом с ним на лавку и допил вино из кружки духовного отца. -- А говорили, что поймали какого-то лазутчика и негодяя, -- заметил он с явным разочарованием. -- Кто говорил? -- спросил Локсли. Джон пожал плечами: -- Люди... -- Ты спять все перепутал, Малютка, -- сказал отец Тук. -- Никаких лазутчиков нет в помине. Вот сидит вполне приличный датчанин, который полагал найти у нас Хелота. -- Ха! Чего захотел. Хелота сам черт теперь не найдет, -- ответил на это Малютка Джон. -- Куда его ветром понесло? Странствует." А еще был у него дружок из неверных -- тот тоже пропал. Сгинул на соляных копях, только и вспоминай. Хорошие они были ребята -- вот что я вам скажу. Отец Тук в тоске грохнул кулаком по столу: