прядут, между нами говоря, скручивают нити кое-как, свивают через пень-колоду. Так и тянут -- в узлах, в комках... Все криво, косо, смотреть тошно. Их и замуж-то потому никто из нормальных богов не берет, а ненормальные боги -- кому они нужны? Они даже Норнам не нужны. Надоест им с такой загубленной нитью возиться -- возьмут да и оборвут. Совершенно не думают о том, что это всякий раз чья-то жизнь обрывается. Безответственные, ленивые, глупые девки. Ну, я пришел туда со своей раной. Они, конечно, обрадовались моему появлению. Еще бы, можно покамест не работать, языки почесать. Думали, наверное, что я свататься пришел. Морды умильные скроили, неряхи. Я и говорю: так и так, девицы прекрасные, ранка на руке у меня уже столетий пять как гноится, нельзя ли залечить. Говорят, если прополоскать в источнике Судьбы, то само затянется. Они сразу взъелись: и работать-то я им помешал, и источник Урд не для того, чтобы его всякий беглый каторжник грязнил своими ранами... Словом, выгнали меня. Так вот и хвораю до сих пор, ищу чудотворца... Святой Сульпиций почесал подбородок: -- Насчет чуда не могу сказать, а кое-какими травками пользую... Покажи, дружок, что там у тебя загноилось, а я пока подумаю. Морган Мэган размотал повязку и продемонстрировал язву. Святой Сульпиций осмотрел ее, осторожно коснулся пальцем покрасневшей кожи, окружавшей нагноение, поскреб лысинку. -- Погоди заматывать, я схожу погляжу, чем тут можно помочь. И ушел в погреб, где хранил свои мази и настойки. Морган Мэган сел, откинувшись к стене, и прикрыл глаза. Дианора заметила вдруг, что бродячий колдун выглядит очень уставшим. Интересно, сколько ему все-таки лет? Ему можно было дать от тридцати до сорока. Вздохнув, девушка поднялась и стала собирать со стола. Морган Мэган даже не пошевелился. Отшельник вернулся с двумя коробками в руках. -- Сейчас посмотрим, -- пробормотал он. -- Положи-ка локоть на стол, я тебе смажу одним составом, сам разработал... Он аккуратно наложил мазь ровным слоем. Морган Мэган взвыл от боли и широко раскрыл глаза. -- Ты что, чудотворец, с ума сошел? -- закричал он, дергая рукой, в попытке вырвать ее из цепкой хватки святого. -- Что я тебе сделал плохого? Я ничего здесь не осквернил, как опасалась благородная девица! Я был учтив и благонравен! Да если бы меня сейчас видели мои сограждане, не говоря уж о моем начальстве с рудника, они бы умылись светлыми слезами, такой я хороший! Ай, как больно... Он хлюпнул носом и замолчал. Отец Сульпиций стянул повязку на ране и усмехнулся. -- Я давно уже заметил, что хуже всех переносят боль такие лихие парни, как ты, Морган Мэган, -- сказал он. -- А вот всякие хворые да сирые -- у тех терпения на двоих, если не на троих. -- Я не хворый, -- сквозь зубы проворчал Морган Мэган. -- Я Морган Мэган, сын богини. Она родила меня и бросила на берегу реки, а колдунья Фад воспитала и дала образование. Ох, как жжет... -- Терпи, -- сказал святой Сульпиций. -- Рассказывай дальше. Где ты вырос? -- Ай... я вырос в городе и жил там, покуда не нашалил больше, чем следует, и не попал на каторгу. Оттуда я бежал... Нельзя ли сделать так, чтобы не жгло? Ты меня как будто в очаг рукой сунул, святой Сульпиций. -- Нельзя, -- твердо сказал отшельник. -- Терпи. -- Клянусь моей матерью, богиней Боанн... Я бежал с каторги и открыл Путь. Я открыл Путь между мирами. Ты понимаешь меня, отшельник? Я Морган Мэган, Открыватель Пути. А ты меня пытаешь... -- Ты трусишка и хлюпик, -- сказал отшельник. -- Другие и не такую боль выдерживали. Говори, говори, не думай о своей руке. Скоро боль уляжется. -- Скорей бы уж. Твоя благонравная девица Дианора повстречала меня на болоте, но чего-то испугалась и убежала. Славная девица. Я не знаю обычаев, святой Сульпиций. Ты поправляй меня, если я невежлив. Это не по грубости, клянусь. -- Расскажи о Пути, -- попросил отшельник. -- В одной еретической книге я читал о множественности миров, но никогда не думал, что можно попасть из одного мира в другой. -- Я рад, что тебе известно хотя бы малое, -- сказал Морган Мэган, криво улыбаясь. -- Другие не понимают вообще ничего и просто пугаются. Да, миров множество, и это становится понятно, хоть и не сразу, особенно когда сталкиваешься с богами. Впрочем, я уже слышал, что здесь лишь один Бог и с ним очень сложно встретиться. -- Да, похоже на истину, -- согласился отшельник. -- Я нашел множество способов открывать врата между мирами, -- сказал колдун, -- а главное, усвоил одну истину. Есть множество ключей для каждых ворот, но существует Ключ Ключей. Назовем его отмычкой. -- Говори, говори. -- Так вот, чтобы завладеть им, нужно научиться отказывать себе в самом желанном. Предположим, у тебя есть заветная цель. Так? -- Так, -- подтвердил отшельник. -- Хорошо. Ты стремишься к ней, идешь сквозь все преграды, ломаешь любое сопротивление, в том числе и себя самого. И когда ты достигнешь ее, когда останется лишь протянуть руку и взять... Откажись. Не воспользуйся. И тогда тебе откроются врата. Есть и другие пути, но этот -- главный. Нельзя зачерпнуть воду сжатыми руками. Раскрой ладони, и тогда в них войдет вода... вода великой реки Адунн. Он устало прикрыл глаза. -- Я хочу спать, -- пробормотал он. -- Позволь мне переночевать в твоем доме, святой Сульпиций. Я могу спать на полу, на пороге -- где у вас принято? После свинцового рудника любой камень покажется мне мягким. -- Идем. -- Отшельник помог ему подняться и проводил в комнату, где обычно останавливались на ночлег знатные рыцари и лесные разбойники -- все те, кого выхаживал по доброте своей маленький святой с болота Дальшинская Чисть. -- ...Адунн -- так я назвал поток, на берегу которого очнулся после того, как десятый меч вошел в тело жертвы. Кровь поврежденного умом каторжника с выжженным глазом и язвами, разъевшимн руки до костей, текла и текла и светлела с каждым мгновением, и вскоре не стало уже ни трупа, ни мечей -- один лишь бесконечный равнинный поток под новыми звездами в новом мире, -- рассказывал Морган Мэган, сидя на крыльце возле святого Сульпиция. Отшельник слушал не перебивая, ибо это была не первая в его жизни странная исповедь, полная жутких, подчас чудовищных признаний. Белые облака собирались над лесом, болото парило. Отшельник поглядывал на зеленые кочки и думал о том, что нынче осенью уродится много клюквы, а если Бог даст, то и брусники. -- И я пошел по берегу великой реки, -- продолжал Морган Мэган. -- И мне понадобилось много лет и много скитаний, чтобы понять: Адунн -- это всякая река, и если идти по берегу -- с умом, конечно, идти, а не шляться нога за ногу, -- то в один прекрасный миг озарения перед тобой откроются врата, и ты окажешься в новом мире... Потому я и говорю, что моя Адунн -- великая река. Она во всех водах, и все воды -- в ней". А отшельник все думал и думал о своем. Гай Гисборн сейчас слишком занят: народные волнения, турниры, женитьба сэра Гарсерана на леди Джен, которая неожиданно получила большое наследство. Вряд ли брат Дианоры появится на болоте в ближайшее время. Но рано или поздно он придет. О том, чтобы отдать этому человеку Дианору, отшельник и думать не хотел. Гай пугал его приступами необузданной злобы. Да и сама Дианора была создана для лучшей участи. Чудаковатый незнакомец с его рассказами о дороге между мирами и о великой реке Адунн нравился святому. Рана на руке у него заживала хорошо, хотя никаких чудес явлено не было. Морган Мэган норовил объявить святого Сульпиция магом и колдуном, однако отшельник решительно отрекся. -- Я просто святой, -- заявил он, -- а творить чудеса -- моя работа. Морган Мэган смирился и сейчас послушно тешил своего спасителя поучительной беседой. Отшельник размышлял. Наконец он прервал словоизлияния Мэга-на вопросом: -- Скажи, Морган Мэган, мог бы ты опять открыть врата и отправить в безопасное место мою Дианору? -- Открыть врата -- дело нехитрое, -- ответил Морган Мэган. -- И для этого не обязательно всякий раз проливать кровь. Но какое место ты считаешь безопасным для такой девушки, как Дианора? -- Не знаю... -- Отшельник покачал головой. -- Зло царит везде, и я не вижу способа избавиться от его власти, -- Расскажи, -- жадно попросил Морган Мэган. -- Я много думал о Зле, но так ничего и не понял. Мне говорили: "Ты злой", и я соглашался. Мне говорили: "Ты не злой", и я не находил возражений. Сам-то я не хотел ни добра, ни зла и даже не думал об этом. Я просто шел своим Путем, а люди потом подбирали названия для моих поступков. -- Зло... -- Отшельник немного подумал. -- Мне всегда казалось, что Зло существует независимо от нас. В нашем мире существует огромный его сгусток. Оно висит над головами, как грозовая туча. Мы ненавидим друг друга и не понимаем почему. У нас нет сил сопротивляться его давлению. Темные, беспомощные, жалкие, мы бредем во мраке неведения. В этой темноте мы натыкаемся друг на друга, нечаянно раним, нечаянно убиваем, совершаем бессмысленные жестокости. Как освободиться от власти этого Зла? Только верой Христовой, да у кого она есть... -- Ты говоришь страшные вещи, отшельник. -- Не страшнее, чем то, что ты совершил, Морган Мэган. Мне думается, все миры одинаково жестоки. И вряд ли можно найти убежище для Дианоры. -- Так-то это так, но в одних мирах твоя Дианора будет просто беззащитной девушкой, а вот в других... Тебе не приходило в голову, отшельник, что она не похожа на человека? Святой Сульпиций поперхнулся: -- О чем ты говоришь, Мэган? Что значит "не похожа на человека"? А на кого она, по-твоему, похожа? -- В свое время и в других мирах я встречал эльфов, обитателей холмов, и они были точь-в-точь как она. Пойми правильно, -- Морган Мэган провел пятерней по своему худому лицу, -- схожи не цветом волос и не разрезом глаз, -- выражением лица, складкой губ, молчанием, взглядом... В ней что-то есть от Древнего Народа, поверь. Может быть, в жилах ее матери текла кровь жителей холмов. Святой Сульпиций покачал головой и подумал о том, что ведет святотатственные разговоры. -- Да нет, Морган Мэган, ты ошибаешься. Ее мать была... -- Да, Дианора говорила. Но какое это имеет значение? Я говорю о древности крови. -- Откуда же взяться древней крови? -- Кто знает... Скажи, здесь жили другие боги, прежде чем появился этот ваш единый Бог, в которого вы все дружно верите? Святой кивнул. -- Мне не положено в них верить, -- добавил он нехотя, -- но я знаю, что они асивы и до сих пор. Некоторые люди умеют их видеть. -- Так я и знал. Боги ведь тоже бродяжничают по мирам. Я мог бы отправить ее в такой мир, где она была бы богиней, -- задумчиво сказал Морган Мэган. -- Позови ее, пусть скажет, что думает об этом. -- Сиди, -- остановил колдуна отшельник. -- Не говори ей ничего. Я возьму грех на свою душу и приму решение за нее. -- Почему? -- Приспущенное веко Моргана Мэгана поднялось, и два глаза, с трудом съехавшись к переносице, уставились в лицо святого. -- Потому что она откажется от любой помощи. Она не захочет оставлять в этих мирах одного человека, который, боюсь, уже погиб. -- Любовь? -- Боюсь, что да. Морган Мэган хищно подобрался: -- Кто такой? -- Лесной разбойник, иноверец, очень добродетельный и благовоспитанный молодой человек, -- сказал святой Сульпиций убежденно. -- Достойный юноша. К несчастью, его схватили и отправили на соляные копи... К великому удивлению святого, Морган Мэган откинул голову назад и оглушительно захохотал. -- Теперь я понимаю, почему ее так интересовал мой побег со свинцового рудника! -- пояснил он, немного успокоившись. -- Я так и знал, что это неспроста. Нормальная девушка пришла бы в ужас, узнав, что разговаривает с беглым каторжником, а эта, стоило мне обмолвиться о руднике, уставилась мне в рот, будто я пророк какой-нибудь... -- Мой вопрос о вратах остается в силе, -- напомнил отшельник. -- Если не секрет, какая опасность угрожает ей здесь? -- В моем доме -- никакой, но у Дианоры есть хозяин. Он может прийти сюда и забрать се. Если она не пойдет по доброй воле, он уведет ее силой, и никто не сможет вступиться. -- Ужасно, -- скривился Морган Мэган и потянулся, подставляя лицо солнышку. -- Ладно, я подумаю, что можно сделать... Гай Гисборн и Греттир Датчанин целенаправленно напивались в трактире "Казни египетские". Не так уж часто выдавался у Гая свободный вечер, который он мог бы провести в компании младшего друга. Теперь оба они, расположившись возле самого очага под картиной, изображающей Бернарда Клервосского, по-тягивали вино и наслаждались тишиной и покоем. В трактире в этот час было безлюдно. Редкие посетители, обнаружив здесь грозного Гая, считали за лучшее немедленно скрыться из виду. Непонятливых брал на себя хозяин трактира, который хоть и терпел на этом значительные убытки, но зато был уверен, что не произойдет убийства, драки или поджога. Был уже поздний вечер. Оба приятеля слышали, как закрывают городские ворота. Донеслись протяжные голоса стражников -- караул сменился. Скоро через улицы протянутся заслоны и город погрузится в безмолвие ночи. От размышлений Греттира отвлек голос Гая. -- Не пей больше, -- сказал он. -- Тебе сегодня заступать в караул. Греттир омрачился. -- Помню, -- отозвался он. -- Не пей, -- повторил Гай. В этот момент тишину трактира прорезал визгливый голос Гури Длинноволосого, который квартировал здесь на втором этаже, заняв лучшие апартаменты. Он призывал хозяина и отчаянно ругался по-валлийски. Собутыльники переглянулись в глубокой тоске, но бежать было поздно. Последние полчаса перед ночным караулом будут отравлены присутствием этого надоедливого типа, а когда друзьям придется расстаться, неизвестно, к кому из двоих прилипнет валлийский герой. Во всяком случае, кто-то из них обречен на его невыносимое общество. Кошмарный Гури был не один. Вцепившись мертвой хваткой в плечо своего спутника, Гури безжалостно тащил его за собой по лестнице. Тот тихонько упирался и, опустив лохматую голову, смотрел себе под ноги. -- Ах! Вот это радость! Друзья мои! -- визгливо закричал Гури, увидев две мрачные физиономии за столом под святым Бернардом. В ответ физиономии приняли откровенно погребальное выражение. Гури расцвел своей кривой улыбкой и, хромая, подбежал к ним, волоча за собой чахлого белобрысого подростка. -- Добрый вечер, дорогие сэры! -- рявкнул Гури. -- Вы что, не слышите меня? -- Отнюдь, -- сказал Гай с ненавистью. -- Мы вас очень хорошо слышим. Может быть, даже лучше, чем следовало бы. Ничуть не смущаясь холодностью приема, Гури плюхнулся на скамью напротив Гая и, перекрутившись всем телом, заорал в пустое пространство трактира: -- Хозяин, черт тебя дери! Принеси пожрать, в натуре! Хозяин появился почти мгновенно с огромным блюдом на вытянутых руках. Гури облизнулся и причмокнул. -- Пахнет неплохо, -- сообщил он, засовывая голову под крыло печеной утки, которую ему подали. Греттир отвернулся, чтоб только не видеть этого. Но, отвернувшись, он встретился глазами с перепуганным белобрысым парнишкой, одетым в черт знает какие лохмотья. К тому же на шее у того болтался ошейник, а через лицо тянулась красная полоса от плетки. Мальчик в ужасе таращился на изуродованного в сражениях валлийца. Казалось, от страха ребенок не может двинуться с места. Гури с хрустом оторвал от утки жирную ножку и поманил мальчика пальцем. -- Эй, как тебя, -- сказал он голосом менее противным, чем обычно. -- Иди сюда. Иди, не бойся. Мальчик осторожно подошел. Гури сунул ему в руку кусок утки. -- И ступай куда-нибудь в угол, -- велел он, -- подальше с глаз моих. Господи, какой ублюдок! Длинноволосый откинул со лба челку рукой, перепачканной утиным жиром, и одарил своих собеседников радостным взором. -- Представьте себе, господа, -- начал он, хихикнув, -- иду я сегодня по улицам, ищу новых впечатлений. Вы же знаете, как это важно для меня. И такая, право, скука! Я совсем уж было задумал зарубить несколько простолюдинов или вызвать кого-нибудь из благородных господ на честный бой, как вдруг встречаю сэра Гарсерана. -- Какая приятная неожиданность! -- сказал Гай. -- Этот доблестный воин сразу понял, что я томлюсь и терзаюсь и вот-вот совершу нечто самоубийственное, -- ничуть не смущаясь, продолжал Гури, жуя и брызгая слюной. -- Он предложил мне нечто новое и повел в Дровяной переулок. Масса впечатлений! -- Вы посетили эти трущобы? -- удивился Гай, которого уже тошнило от постоянных скандалов, происходивших в Дровяном переулке и Соляном тупике. Там останавливались на ночь те, кого отправляли на соляные копи, там вечно гостевали наемники, а также околачивались безземельные крестьяне, еще не выбравшие себе стезю: то ли разбойничать, то ли податься в солдаты; там не было проходу от изгнанных за нерадивость подмастерьев, бродячих школяров и прочего сброда. Чуть ли не каждый вечер добропорядочные граждане вопили к городским властям и умоляли их установить там порядок. --Ну да, я был там! -- вскричал Длинноволосый. -- Столько интересного! Столько поучительного! Я ужасный транжира и мот, -- добавил Гури с обезоруживающей откровенностью. -- Эту рыцарскую доблесть, к сожалению, я освоил еще в юности... Но я -- жалкий дилетант по сравнению с одним моим предком. Да будет вам известно, милорды, что, когда моего предка обвинили в скупердяйстве, он, дабы опровергнуть сей гнусный навет, собственноручно засеял целое поле золотыми монетами... Смерды, наблюдавшие за этим доблестным поступком, немедленно набросились на поле тучей саранчи. Ну, передрались, разумеется, зарезали человек пятнадцать, зато остальные набили кошельки. Несправедливое обвинение было с моего предка снято. После этого пять поколений не могли купить себе приличной лошади... -- Весьма поучительно, -- сказал Греттир и, подумав о Гарсеране, хмыкнул: наваррец наклонился бы даже за медным грошом -- не мог не поднять своего, не говоря уж о чужом. -- Стало быть, о чем я? А, о расточительности. Купил мальчишку, потратил кучу денег... Как справедливо заметил сэр Гарсеран, благородному господину необходима хотя бы какая-то прислуга. -- Бог мой, но не такая же, -- сказал Гай. -- Да? -- Гури искренне удивился. -- А чем плох? И достался дешево. Эй, ты! -- позвал он. Из темного угла выступила тощая фигурка. -- Ближе! -- приказал Гури. Белобрысый подошел к самому столу и медленно зажмурился, изнемогая от страха. Гури с шумным вздохом откинулся к стене. -- Сирые мы и убогие, горести гложут нас многие, -- констатировал он. -- Ничего, я его пемножко откормлю, немножко поколочу -- вот и будет то, что надо. Как тебя зовут, несчастный? -- Тэм Гили, -- был ответ. -- В другой раз получишь по шее, если не будешь добавлять "сэр", -- обещал Гури. -- Ты разговариваешь с благородным лордом, щенок, а не с каким-нибудь болваном из конвоя, которому и без "сэра" сойдет. -- Да, сэр, -- прошептал мальчик. Судя по его лицу можно было подумать, что он сейчас потеряет сознание. -- Вот и ладно, -- смилостивился Гури. -- Гили, говоришь, твое имя? Ты не валлиец? -- Я... нет, сэр. -- "Гили" -- значит "слуга вождя", -- сказал Гай. Гури немедленно вонзился в него взором. -- Вот видите, а вы говорили, что из него не получится сносной прислуги, -- торжествующе закричал валлиец. -- А вы говорили! Да у него небось все предки были в услужении у благородных господ! Кровь, господа, кровь и происхождение -- это все! Кровь! -- выкрикнул он еще раз, и Тэм Гили содрогнулся, услышав, с каким удовольствием его господин произносит это слово. А Гури неожиданно успокоился и снова перевел свой тяжелый взгляд на мальчика. -- Откуда ты родом, Тэм Гили? -- С Кочковой Ляги... сэр. Гури запрокинул голову и расхохотался. Греттир с ненавистью смотрел на его горло. -- Как? Как ты сказал, Тэм? С какой Ляги? Тэм Гили почувствовал, что у него немеют руки, и прошептал: -- Кочковая... Гури вытер слезы, выступившие на его глазах от смеха, и строго посмотрел на мальчика. Тэм был близок к обмороку. -- Ладно, ступай вон. Тэм с видимым облегчением удрал в свой темный угол. -- Ну и народ, -- проворчал Гури, вновь наваливаясь на печеную утку. -- Ляга какая-то", кошмар. Дикари-с. -- Он плеснул себе вина. -- И вы спросите меня, господа, -- продолжал он, хотя господа были далеки от подобных поползновений, -- почему это хилое дитя оказалось в Дровяном переулке? Вообразите! -- Гури фыркнул, брызнув утиным жиром. -- Это существо -- опасный мятежник! Его гнали на соляные копи. -- Эта деревня уничтожена после того, как там подавили опасный бунт, -- спокойно сказал Гай, отодвигаясь подальше от Гури. -- Для меня это не новость, сэр. Гури с откровенным любопытством посмотрел на Гая: -- И много деревень здесь вот так уничтожается? Гай кивнул. -- Вероятно, вы слышали о мятеже во Владыкиной Горе, -- добавил он. -- Впрочем, вам это, должно быть, неинтересно... -- Напротив! -- решительно возразил Гури, поставив локти на стол и зарываясь ими в тарелку. -- Но разве это не необоснованные слухи? -- Слухи? -- не выдержал Греттир. -- Хороши слухи! Я был там, когда." -- Он прикусил язык, но было поздно: Гури вцепился в него мертвой хваткой. -- Вы были там во время мятежа? Клянусь кишками святого Бернарда! Святые угодники! Я ведь никогда еще не участвовал в настоящем мятеже, а это, -- Гури доверительно склонился к уху Гретти-ра, -- это становится модным, мой юный друг. Решительно модным! И если я не поучаствую хотя бы в самом захудаленьком восстаньице, это ляжет пятном позора на мою репутацию... -- Внезапно, отшатнувшись, валлиец посмотрел на Греттира с недоверием. -- Но позвольте! Позвольте, сэр! Для участия в подобном деле необходимо мужество! Безоглядное мужество! Вперед! Ура! -- Он ударил по столу кулаком, и полуобглоданная утка подскочила на своем блюде. -- Я, как человек, несомненно, им обладающий, позволю себе усомниться, что вы... Греттир в волнении вытянулся: -- Что? Что вы сказали, сэр? Длинноволосый успокаивающе похлопал его по плечу. -- О, ничего особенного, дорогой сэр. Возможно, я неудачно выразил свои мысли по-английски.. -- Я был там, -- мрачно повторил Греттир. -- Я стоял и смотрел. И сэр Гай был там. Мы все, все... Они ложились лицом в грязь, а солдаты убивали их. Отвратительное зрелище, сэр... Он уронил лицо на стол и заплакал. Гури поерзал на скамье, устраиваясь поудобнее. Из угла на него с нескрываемым страхом смотрел Тэм Гили. -- Ну и зря, сэр Гай, -- сказал наконец Гури и почесал жирным пальцем ухо. -- Напрасно вы, в натуре, столько народу положили. Они еще послужили бы вашей веселой Англии. Ох, до чего она веселая, ваша Англия, обхохочешься! Гай поднялся. Часы на ратуше пробили полночь. -- Господа, -- произнес Гисборн сдержанно, -- я вынужден расстаться с вами, несмотря на приятность компании и легкость выпивки. Мне пора в караул. Он пожал Длинноволосому руку и чересчур твердой походкой направился к выходу. Гури с непонятной нежностью посмотрел на страдальческое лицо Греттира, лежащего щекой на столе. Во сне губы юноши вздрагивали. Гури отвернулся и негромко позвал: -- Тэм Гили! Мальчик выбрался из своего угла. -- Сбегай к хозяину и скажи, чтобы помог этому господину. Его необходимо освежить и отправить домой. Тэм убежал. Гури облокотился на стол и о чем-то тяжко задумался. За его спиной возник хозяин, Гури поднялся, демонстративно бросил на стол золотой. -- Позаботься об этом высокородном лорде, -- распорядился он и, оскалившись, добавил омерзительным голосом: --А то я сам о тебе, в натуре, позабочусь. Гури двинулся по лестнице на второй этаж к своим апартаментам, прихватив по дороге за шиворот окончательно запуганного Тэма с Кочковой Ляги. Ночью Ноттингам, как и все обычные европейские города, ощетинивался перегородками, воротами, заборами и наводнялся большим количеством стражников, призванных охранять покой честного обывателя. Честный же обыватель, чувствуя постоянную заботу о своем благе, не вылезал по вечерам из дома и сидел в тепле и уюте. И то верно: зачем по глупости шастать по улицам? Один только Гури Длинноволосый, обитавший на втором этаже трактира "Казни египетские", казался чем-то недовольным. Сидя в кресле, он мрачно грыз ногти. Тэм Гили, забившись в угол, старался не привлекать к себе внимания, но в конце концов у мальчика затекли ноги, и он пошевелился. Этого легкого звука оказалось достаточно, чтобы тяжелый взор валлийца остановился на мальчике. Тэм снова замер, но было уже поздно. -- Поди-ка сюда, -- сказал ему Гури. Тэм подошел и втянул голову в плечи, явно ожидая оплеухи. Гури подцепил своим железным пальцем ошейник Тэма, на котором было написано название обители святого Себастьяна. Ошейник болтался на тощей шее и успел уже натереть ее в двух местах. Левой рукой Гури пошарил у себя на поясе и из какого-то потайного кармана вытащил предмет, с точки зрения Тэма, устрашающий. Во всяком случае, мальчик содрогнулся, увидев его так близко от своей шеи. Гури Длинноволосый, не обратив на это ни малейшего внимания, зашаркал по ошейнику, довольно быстро перепилил его и, разогнув, снял. Тэм ощутил у себя на плечах его тяжелые руки. Голос валлийца прозвучал куда более мягко, чем раньше. -- Ну что, -- сказал он, -- ты все еще меня боишься? С полуоткрытым ртом Тэм посмотрел в изуродованное шрамами лицо и едва заметно кивнул. Гури уловил этот жест. -- Ладно. -- Гури вздохнул и вновь откинулся в кресле. -- Скажи мне, Тэм с Кочковой Ляги, есть ли у тебя родные? Мальчик прикусил губы и не ответил. Гури легонько толкнул его в бок ногой: -- Отвечай, малыш, когда тебя спрашивают. Нехорошо отмалчиваться. Я все-таки твой господин. Может, мне лучше отправить тебя к твоим близким? -- Мои близкие утонули в болоте, сэр, -- тихо сказал Тэм. -- Если вам угодно утопить меня, то ... -- он замялся и поспешно добавил: -- Сэр. -- А твоя мать? Она тоже погибла в болоте? -- настойчиво спросил Гури. Тэм в ужасе перекрестился. -- Лучше не вспоминать, какой была ее смерть, сэр, -- сказал он еле слышно. -- Братья, сестры? -- не отставал мучитель. -- Отвечай! -- Он снова подтолкнул Тэма ногой. -- У меня был брат, -- с трудом сказал Тэм и взмолился: -- Пожалуйста, сэр! -- Я жду, -- безжалостно напомнил Гури, накручивая на палец длинную белую прядь. -- Я задал вопрос и жду на него ответа. Что стало с твоим братом, Тэм Гили? Слезы сами собой потекли по грязному лицу Тэма. Он прижал ладони ко рту и впился в палец зубами, чтобы не разреветься. Гури смотрел на него с непонятным выражением: не то сочувственно, не то брезгливо. -- Мой брат был младше меня на два года или около того, -- выговорил наконец Тэм. -- Нашу деревню сожгли, а нас загнали в болото. Мать утонула... Мы с братом потерялись и долго плутали по лесу, а потом выбрались на большую дорогу. Он умер от голода, сэр. Мне повезло, меня схватили стражники. Они дали мне хлеба, а потом заковали в цепи, сэр. -- Ты знаешь, куда тебя вели? -- спросил Гури после долгой паузы. -- Да... они говорили про соляные копи. -- Тебе было страшно? Тэм замялся. Гури вдруг хихикнул и улыбнулся своей неприятной улыбкой. -- Ты думаешь, что соляные копи -- это лучше, чем такой господин, как я? Тэм сжался и стиснул пальцы в кулаки. Гури тихонько вздохнул, словно от усталости, встал и, сильно хромая, прошел через комнату, как будто совершенно позабыв о Тэме. Он раскрыл свой дорожный сундук и принялся рыться в нем. Вскоре в Тэма полетела необъятная рубашка из тонкого полотна. Не оборачиваясь, Гури сказал: -- Наденешь вот это, а твои лохмотья -- в печку! Завтра подберу тебе что-нибудь поприличнее. Он расстелил на плоской крышке сундука несколько теплых плащей и обернулся. Тэм все еще стоял посреди комнаты в недоумении, прижимая к себе рубаху. -- В чем дело? -- осведомился Гури. -- Неужели я так плохо говорю по-английски? Полумертвый от страха перед Гури и не видя рядом никого, кто бы помог, кроме того же Гури, Тэм внезапно бросился к нему, вцепился в одежду валлийца и отчаянно зарыдал. Гури провел рукой по растрепанным соломенным волосам, а потом отстранил от себя всхлипывающего Тэма и, не обращая на него больше никакого внимания, бросился на свою кровать. Через минуту Гури уже спал, натянув на голову одеяло, сшитое из желтых козьих шкур. Полуденное солнце припекало лысинку святого Сульпиция, когда отшельник поднялся на холм, опираясь на руку долговязого Моргана Мэгана. Странная это была парочка: низкорослый отшельник, облаченный по всем правилам в рубище, и чудаковатый колдун из чужих миров в заплатанном плаще. Оба стояли неподвижно и всматривались в заливные луга, принадлежавшие обители святого Себастьяна. Трава уродилась хорошая: Мэгану по пояс, а отшельнику едва ли не до плеча. Еще не косили. Одуряюще пахли цветы, воздух гудел от насекомых. -- Где она? -- Морган Мэган шептал, хотя рядом на несколько миль никого не было. -- Вон. -- Отшельник указал на маленькую фигурку, терявшуюся среди трав и цветов. -- В низине. Морган Мэган вытянул шею и прищурил здоровый глаз. -- А, вижу... Красивая девушка твоя Дианора. -- Ты уверен, что не причинишь ей вреда? -- спросил отшельник. -- Разумеется. -- Морган Мэган взглянул на святого с искренним удивлением. -- Я видел только добро и от нее, и от тебя. Как же я могу даже помыслить о том, чтобы навредить вам? Отшельник пожал плечами. -- По неведению, по неумению... -- нехотя пояснил он. -- Ерунда. Совсем маленькое колдовство, неоднократно испытанное на себе и других. Обыкновенные врата. Я называю их "Радуга". Мне не раз случалось открывать их. Не следует опасаться того, что доказало свою безопасность. Он хмыкнул, потешаясь от души над высокопарностью своих слов. За поясом у колдуна были чаши. Десять глиняных чаш, вылепленных им за долгие часы бесед с отшельником. Как только стало ясно, что рука у Мэгана заживает, он воспрял духом и предложил святому Сульпицию открыть врата, если это необходимо для спасения Дианоры. Несмотря на просьбы поторопиться, Мэган не спешил, работал тщательно. Он долго подбирал нужную глину, для чего обошел все окрестности. Затем принялся изготавливать сосуды, делая это неумело, но с великим старанием. Несколько дней десять корявых чаш сохли. По утрам колдун выставлял их на солнышко, а вечером заботливо убирал, оберегая от ночной прохлады. Потом раскрашивал в семь цветов. Святой Сульпиций, уверенный в том, что ему и без того не замолить своих грехов во веки вечные, решил положиться на добрую волю колдуна и не препятствовал ему творить чары. Морган Мэган даже не подозревал о том, какую страшную борьбу выдержал христианский подвижник с самим собой и своей совестью, когда позволил колдуну делать все, что тот сочтет нужным. И вот сейчас Морган Мэган вынимал чаши из-за пояса одну за другой и медленным, точным движением руки отправлял их вверх. Они не падали -- одна за другой повисали над горизонтом, постепенно складываясь в радугу. Святой Сульпиций, раскрыв рот, следил за магом. А тот больше никого и ничего не замечал. Сосредоточенный, спокойный, он видел только десять чаш, слившихся одна с другой. Разноцветные полосы окрасили синее небо, в котором не было ни облачка. Дуга уперлась в цветущий луг и преградила путь Дианоре. Девушка остановилась, подняла голову. На мгновение святому Сульпицию страстно захотелось, чтобы она заподозрила неладное и повернула назад, прочь от этих прекрасных ворот в другие миры. Но спустя несколько секунд он увидел, что Дианора подхватила длинное платье обеими руками и медленно пошла навстречу радуге. Высокие травы сплетались вокруг нее, мешали идти -- они словно хотели задержать ее. Какое-то время, глядя девушке вслед, отшельник думал, что колдовство не удалось. Но вот Дианора сделала еще шаг -- и пропала. Ее больше не было. "Может быть, она упала? Может быть, ее скрыли травы?" -- в смятении подумал отшельник. Но Морган Мэган, прочитавший его мысли, слегка улыбнулся и покачал головой. -- Она ушла, твоя дочь, -- сказал он. -- Ушла в тот край, где высокие деревья. Там ей будет хорошо. -- Его тонкое бледное лицо затуманилось грустью. -- Край, где высокие деревья... -- повторил он. -- Давно я там не был. Там другое время. Там до сих пор жив Древний Народ... ах, как там чудесно... -- Он прищурился и протянул руки к небу. Радуга распалась. В небе вновь стали видны десять чаш, но сейчас они поражали великолепной правильностью формы, как будто их изготовила рука мастера. Тонкостенные сосуды из редчайшего, драгоценнейшего фарфора светились, озаренные солнечным светом. Но они излучали и свой собственный свет. Каждая полоска из семи цветов радуги горела и переливалась, Мэган тихо вздохнул от восторга, а потом развел руки в стороны, и две чаши, самые крайние, влетели в его раскрытые ладони. Святой Сульпиций увидел, что они опять превратились в грубо вылепленные глиняные поделки. Колдун сунул их за пояс и вновь простер руки. Он разбирал радугу так, как древние язычники снимали после священной ночи украшения с дуба, посвященного божеству. И вскоре все десять были за поясом Моргана Мэгана. И все стало на заливном лугу по-прежнему, и только Дианоры не было больше в этом цветущем летнем мире. Отшельник провел рукой по лицу и вдруг с удивлением понял, что оно залито слезами. ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ В конце июня Греттир Датчанин бросил пить. Город Ноттингам остался равнодушен к очередному повороту в судьбе этого молодого человека. Результатом же такого решения стало усугубившееся одиночество юноши. Гай Гисборн напивался без него. Трезвый же Гай околачивался в казармах или отсыпался. Сэр Гарсеран был поглощен предстоящей женитьбой на леди Джен. Леди Марион оставила грешный мир и отправилась в монастырь, к великому огорчению леди Ровэны, которая разом лишилась всех своих подруг. Греттир слонялся без дела по Ноттингаму и предавался самой изощренной чернухе. Мир казался ему обиталищем враждебных сил, прошлое -- насмешкой, будущее -- черной дырой, полной ядовитых шипов, настоящее -- издевательством. И не было рядом никого, кто объяснил бы ему, что все эти ужасы пройдут вместе с тем мрачным периодом жизни, имя которому -- "Пятнадцать лет". Наконец Греттир сдался, и ноги сами понесли его в сторону "Казней египетских". Однако не успел он переступить порог этого заведения, как его охватило жгучее раскаяние. Словно в отместку за нарушение обета, судьба немедленно столкнула его нос к носу с Гури Длинноволосым. Валлиец сидел под изображением святого Бернарда, благословляющего крестовое воинство. Он положил ноги на стол и изучающе смотрел на какой-то документ, оттопырив нижнюю губу. Не успел Греттир непроизвольно метнуться к выходу, как зоркие глаза знаменитости уже зацепили его, а кривой рот валлийца расползся в улыбке. -- Мой юный друг! -- вскричал Гури, делая ему знак садиться рядом. Греттир тихо застонал, но бежать было поздно. Гури убрал ноги со стола и заботливо дунул на крышку там, где они только что лежали. Ругая себя за податливость, юноша принял приглашение. -- Я бросил пить, сэр, -- предупредил он. Странный взгляд валлийца насторожил его, однако Гури тотчас поспешил заверить: -- Я по утрам тоже не пью, сэр. Он задрал голову, и пустой по случаю раннего утра трактир огласился его пронзительным воплем, обращенным к слуге: -- Тэм!!! Не успело отзвенеть последнее эхо, как по лестнице, грохоча деревянными башмаками, сбежало то самое полупрозрачное замученное существо, которое Греттир однажды имел случай наблюдать. Впрочем, существо стало намного менее прозрачным и запуганным. Не оборачиваясь к слуге, Гури отрывисто спросил: -- Завтракал? -- Да, сэр. -- Лошадь для меня, -- распорядился Гури. -- Вы куда-то отправляетесь, сэр? -- с затаенной надеждой спросил Греттир. -- Угадали. -- Гури мерзко хихикнул. -- И куда же, если не секрет? -- Не секрет. Я еду с инспекцией на соляные копи. Греттир вздрогнул: -- Куда? -- Ага, ага, испугались! -- закричал Гури, фамильярно тыча в Греттира пальцем. -- Конечно, вы же у нас бунтарь известный! Участник мятежа, ха-ха! Соляные копи, принадлежавшие городу Ноттингаму и отданные под отеческий присмотр городских властей во главе с шерифом, находились в пяти часах езды на хорошей лошади от ворот святого Лаврентия. -- А вы знаете, сэр, -- очень сдержанно сказал Греттир, -- что эти леса кишат разбойниками? Гури ответил не сразу. Он молчал так долго, что Греттир решил было уж приписать это невежливое молчание очередному чудачеству ненормального валлийца, однако ответ все же прозвучал -- и как раз в тот момент, когда Греттир уже перестал ждать. -- Знаю, -- уронил Гури. -- Но надо же расширять свой кругозор. Новые впечатления, сэр, новые ощущения, новые чувства -- я хочу в старости вспоминать как можно больше. -- Но почему шериф отрядил именно вас, сэр? -- И не только отрядил, но и снабдил полномочиями! -- Гури помахал в воздухе пергаментом. -- Сэр Гай, как вам известно, занят с солдатами. Сэр Гарсе-ран... гм└ъ Ну, сами знаете. Вас он просить не решился, из уважения к вашей знатности... А может быть, снисходя к вашей молодости, мой друг. Тэм Гили мялся за спиной своего господина. Наконец он отважился: -- Сэр... Гури резко обернулся к мальчику: -- Ну, что еще? -- А я, сэр? Я поеду с вами? -- Гм... Ну что ж... и ты тоже... Стало быть, две лошади. К немалому удивлению Греттира, Тэм Гили в ответ на взор своего господина расцвел обожающей улыбкой и умчался на конюшню. Перекошенное лицо Гури было на удивление задумчивым. Он свернул свой документ в трубку, сунул его за пазуху и поднялся. -- Счастливо оставаться, сэр, -- сказал он Греттиру и вышел. Соляные копи открылись всадникам с высокого холма. От пронзительной белизны белых уступов заломило глаза. Фигуры людей облепили их, как мухи сахарную голову. По гребням отвалов наверху маячили фигуры вооруженных стражников. На самом дне горной выработки были грязные мелкие лужи. Сюда и отправляли тех, кого необходимо было по тем или иным соображениям загнать в могилу кратчайшим путем. Соль -- богатство города. Тэм Гили, который не попал сюда только потому, что один расточительный валлиец перекупил его у конвоя, подъехал к Длинноволосому поближе. Тот негромко спросил: -- Что, Тэм, страшно? Тэм кивнул безмолвно. У него уже постукивали зубы. Словно угадав это, Гури больно сжал ему пальцы, а затем тяжело вздохнул и тронул коня, начав медленно спускаться по уступам. Его спутник следовал за ним. Навстречу высокородному лорду, гремя шпорами о крутые и ветхие деревянные ступени, поднялся молодцеватый начальник стражи. Гури спешился, махнув рукой Тэму, чтобы тот сделал то же самое, и вынул из-за пазухи свиток. Начальник торжественно развернул документ, но даже не стал делать вид, будто читает, а бросил взгляд на печать и, признав ее подлинной, столь же торжественно вернул свиток Длинноволосом