дремлющее око, - совсем другое дело: это либо нечто, возникающее от безумия, либо - сама явь. Теперь же тебя посетило еще одно видение - ты узрела старца, который, - если даже он жив, - находится далеко; и на этом зыбком облаке ты склоняешь меня найти надежное пристанище. Как поверить, что ты не потеряла разум, когда мудрецы моей страны полагают, что большинство из нас утратило его. Ты зришь богов, но существуют ли они? А если да, то чем египетские боги отличны от вавилонских, а те - от богов Тира? Если боги существуют, почему они все разные? - Оттого, что все люди разные, царица, и каждый народ облачает богов в свои одеяния; ведь даже мужчины и женщины одеты по-разному. - Может быть, может быть! Но слова незнакомца и видение - не слишком ли этого мало, когда сама жизнь брошена на чашу весов, да и корона Египта. Не могу я с ребенком ввериться этому человеку, иначе мы обе вскоре ляжем на дно реки или окажемся в одной из темниц гиксосов. Лучше остаться нам здесь, ваши боги защитят нас. Здесь не менее надежно, чем подле пирамид Мемфиса, да еще хорошо, если мы доберемся туда живыми. А если нам велено отправиться в путь, да пошлют боги какой-то знак; у них еще есть время спуститься с Небес. Так говорила царица Рима, терзаемая сомнениями и отчаянием. Кемма, не решаясь возражать, согласно кивала головой. - Пусть будет так, как угодно царице, - наконец сказала она. - Когда боги пожелают, они укажут нам путь к спасению. Если же они безучастны к нашей судьбе, стоит ли нам куда-то стремиться - все равно будет так, как захотят боги. А теперь госпожа, не время ли нам подкрепиться и отдохнуть, однако спать мы не станем, покуда не минует тот час, когда нам указано подняться на корабль Тау. Они отужинали, затем взяв светильник, Кемма обошла весь дворец: странная тишина поселилась здесь. Казалось, все покинули его, один лишь старый немощный раб повстречался Кемме, он объяснил ей, что люди ушли на праздник бога Нила, кататься на лодках. - Да нешто в прежние годы могло случиться такое? - проворчал он. - Кто это слыхивал, чтобы те, кому положено охранять Ее Величество, покинули дворец и знай себе веселятся где-то? Но с той поры, как благой бог Хеперра убит в сражении собаками гиксосами, похоже, все переменилось. Никто не помышляет о службе; все думают только о себе и о том, чтобы урвать побольше. А деньги уплывают, госпожа Кемма, деньги-то уплывают! Большие деньги передают из рук в руки, я тут в своем углу все вижу. Откуда они - я не знаю. Даже и мне предлагали, за что - не ведаю, но я отказался; к чему они старику, которому вот уже пятьдесят лет все довольствие идет из казны, да к тому же я всегда получал и зимнюю и летнюю одежду! Кемма молча смотрела на него, словно о чем-то раздумывая, затем сказала: - Конечно, мой старый друг, тебе деньги ни к чему; я ведь знаю, ты уж приготовил себе гробницу. Скажи, ты, наверно, знаешь все дворцовые двери, да и ворота тоже? - Каждую знаю, госпожа Кемма, все входы и выходы. Когда я был покрепче, мне-то и полагалось закрывать их, и у меня даже сохранились вторые ключи; никто не отобрал их у меня, и до сих пор я помню, какой нрав у каждого замка. - Тогда, друг, наберись-ка снова сил, даже если это будет твое последнее деяние; пойди, закрой все двери и ворота, задвинь засовы, а ключи принеси мне в царские покои. Мы хорошенько проучим тех, кто ушел без разрешения: двери окажутся запертыми, и до восхода солнца им негде будет проспать свой хмель. - И то верно, госпожа Кемма, стоит проучить их хорошенько. А я достану ключи, обойду дворец, как когда-то, и задвину засовы; каждый из них я нарек в честь одного из владык потустороннего мира, чтобы не забыть, какой из них идет за каким. Да, сейчас же засвечу свою лампаду и пойду, будто я снова молод, а жена с малышами ждут, когда я вернусь домой. Спустя полчаса старик появился в царских покоях и доложил, что все входы во дворец заперты. С удивлением он добавил, что все ворота и двери были настежь, и он не увидел ни одного ключа. - Они позабыли, что у меня вторая связка, - усмехнулся старик, - да к тому же я знаю, как закрывать внутренние засовы; они думают, будто я, старый глупец, только и гожусь, чтобы приготовить ванну бальзамировщику. А вот и ключи, госпожа Кемма; отдаю их тебе с радостью, уж очень они тяжелы для меня. Обещай только не проговориться, что это я закрыл двери и оставил этих бездельников ночевать на холоде. Если тайна откроется, они изобьют меня завтра. Вот если бы у вас нашлась чашечка вина для меня! Кемма налила старику вина, смешав с водой, чтобы напиток был не слишком крепким. Затем Кемма попросила его пройти в домик у ворот царских покоев и внимательно следить, не идет ли кто; ему следовало тогда сообщить об этом Ру, который нес стражу перед лестницей, что вела в прихожую царских покоев. Ободренный вином и радуясь, что жизнь его вновь нужна кому-то (хотя толком и не понимая, что происходит), старик пообещал все исполнить. Затем Кемма открыла свои подозрения великану Ру; тот выслушал ее, кивая головой и поправляя на своем могучем теле панцирь из бычьей шкуры. Он проверил, легко ли дротики вынимаются из колчана, остро ли лезвие боевого топора. В нишах стены он затем расставил лампады, чтобы они осветили тех, кто вздумал бы подняться по лестнице, сам же Ру, стоя наверху, оставался в тени. Когда приготовления были завершены, Кемма вернулась к царице, но не сказала ей о них ни слова; Рима, задумавшись, сидела у постели малютки. - Зачем тебе копье? - удивилась царица, увидев Кемму. - На него очень удобно опираться, а при случае сгодится и для другого. Будто вокруг все и тихо, но эта зловещая тишина и тревожит меня. Кто знает, может быть, еще до рассвета в этом безмолвии мы услышим голоса богов, которые укажут нам, пойти ли на барку Тау или остаться здесь. - Странная ты женщина, Кемма, - отвечала царица, вновь погружаясь в раздумья; затем она уснула. Но Кемма не спала; в тревоге она то и дело бросала взгляд на занавес, который отделял ее от лестницы, где нес стражу Ру. Наконец в тревожной тишине ночи, которая изредка прерывалась лишь тоскливым воем собаки, ибо чуть не все население города отправилось на праздник, Кемме послышался шум: кто-то тряс двери или ворота дворца, пытаясь войти. Неслышно поднявшись, она подошла к занавесам, за которыми на верхней ступени лестницы сидел Ру. - Ты заметил что-нибудь? - шепотом спросила она. - Да, госпожа, - ответил нубиец. - Какие-то люди хотят войти в ворота, а они заперты. Старый раб доложил, что они идут, а потом убежал, чтобы где-то спрятаться. Подымись-ка на башенку, что над этой дверью, и скажи, видишь ли ты что-нибудь. Кемма по узкой темной лестнице поднялась на кровлю пилона, находившуюся в тридцати локтях от земли; на то место, где полагалось быть стражнику. Площадку окружала зубчатая стена с бойницами, сквозь которые можно было метать копья или стрелять из лука. Луна ярко сияла, озаряя дворцовые сады и весь город серебристым светом; реки не было видно из-за крыш, хотя отдаленные возгласы веселившихся горожан доносились до Кеммы - она знала, что люди эти вернутся лишь с восходом солнца. В тени у ворот Кемма заметила группу людей, видимо совещавшихся о чем-то. Когда они вышли на свет. Кемме удалось пересчитать их. Их оказалось восемь, и все были вооружены - лунный свет играл на копьях. Они, видимо, приняли какое-то решение и теперь двинулись через пустой двор к дверям царских покоев. Кемма сбежала по лестнице вниз. - Если б я стоял там, - сказал Ру, - я проткнул бы кого-то из этих ночных птиц еще до того, как они подойдут к дверям. - Не надо, - отвечала Кемма, - быть может, они пришли с добрыми вестями; или это воины, которые станут охранять царицу. Пусть они обнаружат чем-то свои намерения. Ру кивнул: - Та старая дверь не из самых крепких. В ней легко пробить брешь, и стычки не избежать, - один против восьмерых, госпожа Кемма. А если со мной что случится? Есть ли еще здесь выход, через который царица с девочкой могли бы спастись? - Нет, двери, что ведут в зал Совета, заперты; я уже пыталась открыть их. Остается только прыгнуть с задней стены дворца, но как спрыгнуть с девочкой на руках? Поэтому, Ру, с тобой ничего не должно случиться: молись, боги придадут тебе сил и ума. - Сил у меня хоть отбавляй, а вот ума, боюсь не хватает. Я сделаю, что могу, и пусть Осирис будет милостив к тем, кого поразит мой топор. - Слушай меня, Ру. После того как ты перебьешь этих змиев или обратишь в бегство, приготовься следовать за нами и не выражай удивления, если вместо царицы и придворной ты увидишь двух крестьянок с ребенком на руках. - Меня нелегко удивить, госпожа, а фиванцев я видеть не могу с тех пор, как пал благой бог, господин мой Хеперра и все эти гордецы вступили в сговор с Апепи. Но куда вы собрались бежать? - У царского причала нас должен ждать корабль; Тау, кормчий его, встретит нас в часовне за два часа до восхода солнца, так что осталось уж немного времени. Ты знаешь это место. - Знаю. Ш-ш-ш! Я слышу шаги... - Говори с ними как можно дольше, Ру; нам надо еще кое-что сделать. - Дел еще много, - согласился Ру, и Кемма скрылась за пологом. Приход Кеммы разбудил царицу. - Твои боги не явились, - сказала она, - и не подали знака. Видно, судьба предназначила нам остаться здесь. - Царица, похоже, боги или демоны уже направляются сюда. Смени свои одежды. Молчи, не надо слов; молю тебя, делай, как я скажу. Рима, глянув в лицо Кеммы, повиновалась. В мгновение ока все было готово; обе женщины облачились в крестьянский наряд и сменили одежду девочки. Затем Кемма побросала в суму старинные драгоценности, регалии древних царей Египта, и немного золота. - Все эти знаки царского достоинства, короны и скипетры, жемчуг и золото, что ты так бережно собрала, будет тяжело нести, Кемма; ведь у нас с тобой есть еще драгоценность, которую необходимо оберегать прежде всего! - И царица бросила взгляд на малютку. - Есть человек, который понесет ее, царица, - тот, кто вынес с поля сражения нашего государя Хеперра. А если и он не сможет, какая разница, у кого окажутся сокровища царей Юга. - Ты полагаешь, что наша жизнь в опасности, Кемма? - Да, так оно и есть. Огонь вспыхнул в глазах Римы и, казалось осветил ее прекрасное, горестное лицо. - Лучше нам умереть, - проговорила она. - А ты, друг мой, думала ли когда-нибудь о том прекрасном мире, что лежит за вратами смерти; блаженство, покой, вечность; если этого и нет - глубокая темень бесконечного сна? Жизнь! Я устала от нее и бросилась бы навстречу опасности. Но ведь есть еще дитя, мною рожденное, наследница престола Египта, и вот ради нее... - Да, - спокойно отвечала Кемма, - ради нее! За дверью, скрытой занавесом, послышались громкие возгласы: - Откройте! - Попробуйте открыть сами. Но смерть ждет тех, кто вздумает оскорбить Ее Величество, царицу Египта, - глубоким гортанным голосом отвечал Ру. - Мы пришли, чтобы проводить царицу с царевной к тем, кто станет надежно охранять их! - выкрикнул кто-то из-за двери. - Не смерть ли станет охранять их? - отозвался нубиец. На мгновение наступила тишина. Затем раздался грохот, послышались гулкие удары топоров, но дверь не подавалась. Тогда в дверь принялись бить чем-то тяжелым, возможно большим бревном, и скоро створки ее, сорванные с петель, рухнули на пол. Рима, подхватив малютку, бросилась в темный угол покоев. Кемма тоже мгновенно скрылась за пологом, держа в руке копье. Вот что представилось ее взору. Великан-нубиец стоял на верхней ступени лестницы в тени, так как свет лампад, помещавшихся в нишах, устремлялся вниз. В правой руке Ру держал копье, левая сжимала рукоять боевого топора и небольшой щит из кожи бегемота. Грозно высился он у входа вы покои царицы. Но вот какой-то высокий человек с мечом в руке прыгнул на поваленную дверь, и лунный свет засверкал на его оружии. Мелькнуло копье, человек этот рухнул бесформенной грудой, и доспехи его проскрежетали по бронзовым петлям двери Его оттащили в сторону. В пролом бросилось несколько человек. Ру перекинул топор в правую руку, наклонился вперед и, прикрыв голову щитом, застыл в ожидании. На щит посыпались удары. Снова обрушился на кого-то топор нубийца, и еще один из нападающих, обмякнув, упал. Ру громко запел боевую песнь своего народа, разя нападавших ударами безжалостного топора. Но пришельцы с безрассудством отчаяния продолжали наступать. Впереди их, возможно, ожидала смерть, но и в случае отступления, они наверное, не избежали бы смерти от рук соучастников заговора. Одному Ру было трудно оборонять широкую лестницу. Кто-то проскользнул под его рукой и спрятался в складках занавеса, наблюдая за происходящим. Кемма увидала его лицо. То был фиванский сановник, который прежде сражался вместе с Хеперра, а теперь, подкупленный, предался гиксосам. Гнев охватил Кемму. Бросившись вперед, она что было сил вонзила копье ему в горло. Тот упал, Кемма наступила на тело ногой и воскликнула: "Умри, пес! Умри, предатель!" На лестнице схватка стихла. Вскоре показался улыбающийся Ру; он был весь в крови. - Все мертвы! - крикнул он. - Только один бежал. Где этот негодяй, что проскользнул мимо меня? - Здесь, - отвечала Кемма, указав на бездыханное тело. - Хорошо, очень хорошо! - воскликнул Ру. - Теперь я стану думать о женщинах лучше, чем прежде. Но поторопимся! Одна собака спаслась, - она созовет всю свору. Это что - вино? Позволь мне глотнуть. И разыщи какой-нибудь плащ. В таком наряде я не смею явиться перед царицей. - Ты ранен? - спросила Кемма, подавая ему чашу с вином. - Нет, ни одной царапины! И все же мне не подобает быть в таком виде, хотя на мне кровь предателей. То месть богов! Пью за преисподнюю, куда они попали! Одеяние это мне не по росту, да ладно, оно еще послужит. Что за мешок ты даешь мне? - Не спрашивай. Понесешь его ты, Ру. Теперь из воина ты обратился в носильщика. Держи его, славный Ру, да не потеряй: в нем короны Египта. Идем, царица, топор Ру освободил нам путь. Рима, державшая ребенка на руках, отшатнулась, увидев залитую кровью лестницу. Дрогнувшим от ужаса голосом она произнесла: - Вот знамение ваших богов, Кемма, - она показала на кровь, залившую пол и стены, - а вот посланцы их. Взгляни на них. Я знаю их в лицо. Они были друзьями и воинами покойного Хеперра, моего господина. Зачем ты, Ру, убил друзей фараона; они ведь пришли, чтоб отправить меня и мое дитя в безопасное место. - Да, царица, - вмешалась Кемма, - под сень смерти или тюрьмы Апепи. - Не верю, женщина, и не желаю идти за тобой, - проговорила разгневанная Рима. - Спасайся, если хочешь, делай, что пожелаешь, запятнанными кровью руками; я же с моим дитя остаюсь здесь. Кемма глянула на царицу и в раздумье опустила глаза. - Прикажи, и я понесу ее на руках, - шепнул ей нубиец. В этот миг взгляд Кеммы упал на тело сановника, которого она поразила собственной рукой; на глаза ей попался свиток папируса, наполовину торчавший из-под панциря. Кемма наклонилась и подняла папирус. Она принялась быстро читать, - этому ее выучили хорошо. Послание предназначалось убитому сановнику и его сотоварищам. Скреплен папирус был печатями верховного жреца и других лиц. Послание гласило: "Во имя всех богов и ради блага Египта приказываем тебе задержать Риму - вавилонянку, супругу благого бога, царя, коего нет более, а равно и дитя ее, наследную царевну Нефрет, и доставить их к нам живыми, если удастся, дабы затем переправить оных царю Апепи, как мы поклялись в том. Прочти и повинуйся". - Знаешь ли ты египетское письмо, царица? - спросила Кемма. - Здесь кое-то имеет отношение к тебе. - Прочти, - отвечала Рима безучастно. Кемма внятно прочла приказ, чтобы смысл слов проник в сознание царицы. Выслушав, охваченная трепетом Рима прижалась к Кемме. - О, зачем явилась я в эту землю предателей? - простонала Рима. - Лучше б мне умереть! - Это и случится, если ты задержишься здесь, хотя бы ненадолго, царица, - с горечью сказала Кемма, - пока что мертвы предатели или некоторые из них; о проделках их расскажи Хаперра, нашему господину. Идем. Поспешим, в Фивах еще есть негодяи. Но Рима без чувств опустилась на пол. Кемма успела подхватить малютку и взглянула на Ру. - Так-то лучше, - сказал великан, - царица теперь слова не скажет, и я просто понесу ее. Но что делать с мешком? Не лучше ли бросить его? Жизнь-то подороже всех корон. - Нет, Ру, клади его мне на голову - так крестьянки таскают свою ношу. Я буду придерживать его левой рукой, а правой понесу ребенка. Нубиец помог Кемме, а затем легко поднял царицу - силы ему было не занимать. Так они спустились по лестнице, переступая через тела, и вышли из дворца. Их окутала ночь. К пальмам надо было идти по открытому пространству. Девочка тихо плакала; Кемма, кутая ее в свой плащ, старалась заглушить слабый голосок. Ноша тяжело давила голову, острые края драгоценностей, украшавших короны и скипетры, впились в лоб, но Кемма шла вперед. Оказавшись в тени пальм, на мгновение она задержала шаг, чтобы перевести дух, и оглянулась. Какие-то люди - их было много - бежали к дверям царских покоев. - Не следовало нам медлить, - прошептал Ру. - Скорее вперед! Они двинулись дальше, но вот перед ними возникла разрушенная часовня. Кемма, шатаясь, подошла к ней и опустилась на колени: силы покинули ее. - Пока не придет помощь, останемся здесь, - сказал Ру. - Двух полуживых женщин я еще смог бы унести, и даже мешок на голове. Но девочка... Ведь это царевна Египта. Даже ценой чьей-то смерти ее надо спасти. - Да, - еле выговорила Кемма. - Брось меня, спасай девочку. Возьми ее и мать и ступай к реке. Быть может, лодка уже там. - А может, и нет, - проворчал Ру, оглядываясь. Послышались шаги, из-за пальмы появилась фигура Тау. - Вы пришли чуть раньше, госпожа Кемма, - сказал он. - Но, к счастью, я тоже, и даже попутный ветер с верховьев не задержался. По крайней мере вы трое тут. Но кто это с вами? - Тау пристально посмотрел на великана-нубийца. - Тот, на кого можно положиться, - отвечал Ру, а если сомневаешься, проберись ко дворцу и взгляни на лестницу царских покоев. Если понадобится, человек этот сломает кости и тебе, как раб ломает прутья. - Этому я верю вполне, - согласился Тау, - но ломать кости или нет, решим после. Теперь же следуй за мною, и поскорей! Тау перебросил мешок через плечо и, поддерживая Кемму, направился к реке. У ступеней причала качалась лодка, а в некотором отдалении виднелась барка с приспущенным парусом, стоявшая на якоре. Тау взялся за весла и стал грести в сторону барки. Оттуда ему бросили веревку; поймав ее, Тау закрепил конец и начал подтягивать лодку к борту. Несколько рук протянулись навстречу, и вскоре все были уже на палубе. - Поднять якорь, - приказал Тау. - Поставить паруса! - Слушаюсь, господин, - отозвался чей-то голос. Еще немного, и судно заскользило вниз по реке, подгоняемое сильным южным ветром. С корабля, тихо удалявшегося под покровом ночи, беглецы увидали людей с факелами, обыскивавших пальмовую рощу, которую они только что покинули. Обеих женщин и девочку поместили в каюте. Тогда лишь Тау обратился к нубийцу: - Ну, Костолом, скажи что-нибудь; быть может, чаша вина и немного пищи развяжут тебе язык. Так царица Рима, наследница престола египетского Нефрет, воспитательница ее Кемма и эфиоп Ру совершили побег из Фив, ускользнув из рук предателей. Глава IV ХРАМ СФИНКСА День за днем барка плыла вниз по Нилу. По ночам или если ветер не был попутным, ее подводили к берегу, обычно в каком-нибудь пустынном месте, подальше от городов. Дважды останавливались вблизи больших храмов, разрушенных гиксосами при завоевании этих земель и не отстроенных еще заново. С наступлением темноты из руин или из гробниц вокруг них появлялись люди, которые приносили что-то на продажу; Кемма, посвященная во многое, что касалось отправления культа, по некоторым жестам угадывала в них жрецов, хотя она не знала, каким богам они служат. Пришедшие, выказывая глубокое почтение Тау, беседовали с ним наедине, и потом под разными предлогами Тау приводил их в каюту, где находилась маленькая царевна; те с благоговением глядели на нее, а порой простирались ниц, словно перед божеством; затем они покидали барку, призывая к ней благословение богов, которым поклонялись. Похоже было даже, что люди эти никогда не брали вознагражденье за принесенную ими пищу. Кемма примечала все это, да и Ру также, хоть и казался простаком; лишь царица Рима почти что не обращала внимания на происходящее. С той поры, как в сражении был убит ее господин, царь Хеперра, силы оставили царицу; измена ее советников и военачальников, казалось, целиком сломила ее волю; теперь ее не тревожило ничто, кроме судьбы малютки. Очнувшись, Рима обнаружила, что она на корабле; царица задала несколько вопросов, а увидав Ру, которого очень любила, она отшатнулась - ей казалось, что от него пахнет кровью. С Тау она почти что не говорила; после всего, что она пережила, мужчины внушали ей опасения. Откровенна она была лишь с Кеммой, и главное в этих беседах было: как спастись из ненавистного Египта, вернуться к отцу, царю Вавилона? - Пока что боги Египта обошлись с тобой не слишком жестоко, царица, - убеждала ее Кемма. - Они вызволили тебя с дочерью из предательских сетей; и совершили боги все это уж после того, как ты объявила, что не веришь в них. - Может быть, Кемма. Но твои боги распорядились так, что царственный супруг мой убит, а те, кому он и я верили, оказались подлыми предателями; они искали случай, чтоб отдать супругу царя и его малютку-дочь в руки врагов. Лишь твой ум да сила и храбрость эфиопа спасли нас. И не обо мне, чужеземке, пекутся боги, а о роде фараонов Египта, продолженном мною. Пусть тебя не удивляет, что это не мои боги, хотя я, жена фараона, не раз возлагала приношения на алтари их. Помяни слова мои: я еще вернусь в Вавилон и перед смертью преклоню колена в храмах моих предков. Доставь меня назад в Вавилон, Кемма, где люди не изменяют тому, чей хлеб насыщает их, где их не обуревает жажда продать в рабство или предать смерти наследницу тех, кто погиб, сражаясь за них. - Я исполню это, если смогу, - проговорила Кемма, - но увы, Вавилон далек, а земли между ним и нами в огне войны. Мужайся, царица, и наберись терпенья. - Не осталось во мне мужества, - отозвалась Рима, - одно желание у меня: найти своего господина, восседает ли он за столом вашего Осириса, плывет ли в облаках вместе с Белом или спит в глубокой тьме. Где б он ни был, я хочу быть рядом и нигде больше, а менее всего - в этом ненавистном Египте. Дай мне малютку, я покормлю ее, подержу на руках, пока еще могу. Мы сильнее любим тех, кого вскоре должны оставить, Кемма. Жрица передала девочку и отвернулась, чтобы скрыть слезы, ибо горе, как полагала Кемма, сокращало жизнь обездоленной вдовы, дочери царя Вавилона. Проплывая Мемфис, который Тау хотел миновать на ранней заре, прежде чем люди выйдут из жилищ, беглецы подверглись большой опасности. К барке приблизилась лодка с воинами, которые потребовали, чтобы барка остановилась. Тау счел за благо подчиниться. - Помните, что надо говорить, - шепнул он Кемме. - Ты моя сестра, царица - больная жена. Ступай, вели ей позабыть на время свое горе и коварством уподобиться змее. Ты же, Ру, прячь подальше свой боевой топор, да так, чтоб его можно было легко достать при надобности. Ты мой раб, за которого я дорого заплатил в Фивах; я собираюсь зарабатывать деньги, показывая твою силу на рынках; и ты очень плохо или даже совсем не говоришь по-египетски. Лодка причалила к борту. У двух воинов, сидевших в ней, вид был сонный, похоже, глаз не сомкнули всю ночь; на веслах сидел какой-то простолюдин. Стражники поднялись на палубу и спросили кормчего. Появился Тау, на ходу поправляя одежду, и недовольно спросил, что им надо. - Наше дело узнать, что тебе надо здесь? - сказал один из них. - Ответ прост, господин. Я вожу зерно вверх по реке, а спускаясь вниз, везу скот. Есть у меня несколько породистых бычков, вы их, часом, не купите? Если так, можно бы глянуть на них. У одного даже есть метка Аписа или что-то в этом роде. - Похожи мы на торговцев, скупающих скот? - спросил высокомерно один. - Показывай разрешенье. - Вот, пожалуйста, господин. - И Тау протянул папирус, скрепленный печатями торговцев Мемфиса и других городов. - Жена, ребенок и сестра - небось старшую жену за сестру выдаешь? - и большая команда. Мы ищем двух женщин с ребенком, надо нам взглянуть на них. - Зачем? - усомнился второй воин. - Барка не похожа на царский военный корабль, что нам велено задержать; к тому же зловоние от этих быков ужасное, я не выдержу - вчера ведь был праздник. - Военный корабль, господин? Вы его дожидаетесь? За нами шел какой-то. Мы его видели, но вода стоит низко, и корабль тот сел на мель; уж не знаю, когда достигнет он Мемфиса. Очень ладный корабль, много воинов на борту. Они собирались пристать в Сиуте, что был пограничным городом Юга, пока мы не разбили этих заносчивых южан. Но взгляните на женщин, если угодно. Сообщение в военном корабле заинтересовало стражников настолько, что они двинулись вслед, мало думая о спутницах Тау. Один взял лампаду и сунул ее за полог, прикрывавший вход в каюту, пробормотав: - Чтоб злые духи ее забрали! Совсем не светит. - Ее погасят злые запахи, - отозвался другой, зажимая нос и глядя внутрь. Тусклый язычок пламени едва светил, и воины увидели не слишком опрятно одетую Кемму, сидевшую на мешке (знали б они, что в нем хранятся сокровища царей Верхнего Египта!). Она мешала молоко с водой в тыквенном сосуде, другая женщина с неубранными волосами лежала, прижав к груди какой-то сверток. В этот миг лампада совсем потухла, и Тау принялся вспоминать, где найти масло, чтоб вновь засветить ее. - Ни к чему, друг, - сказал старший, - мы уже поглядели. Плыви с миром и продай своих бычков как можно удачнее. Воин вернулся на палубу, где - словно по веленью злого рока - взгляд его упал на Ру, который присел, стараясь скрыть свой рост. - Какой рослый негр! - удивился стражник. - Не о нем ли донес наш соглядатай: будто какой-то негр поубивал там много наших сторонников. Встань-ка, малый! Тау сделал вид, что перевел его слова; Ру поднялся, растерянно улыбаясь и тараща свои глазищи так, что засверкали белки. - О, - воскликнул воин, - вот так громадина! Клянусь богом! Какая грудь, что за руки! Послушай, кормчий, что это за великан? Зачем он понадобился на торговом судне? - Господа, - отвечал Тау, - я решился купить его, вложив в это дело большую часть того, что имел. Он очень силен, прямо-таки чудеса выделывает, потому я надеюсь заработать на нем в Танисе. - Вот как? - недоверчиво произнес один из воинов. - Ну-ка, - обратился он к Ру, - покажи свою силу. Ру нерешительно покачал головой. - Не понимает он вас, господа, он ведь эфиоп. Постойте, я ему скажу. И Тау обратился к Ру на непонятном языке. Ру словно пробудился и кивнул, ухмыляясь. В следующее мгновение он подскочил к стражникам, ухватил каждого за одежду и, словно детей, поднял над палубой. Затем с громким хохотом нубиец подошел к борту и, будто желая кинуть обоих в реку, вытянул руки над водой. Стражники кричали, Тау с бранью пытался оттащить Ру от борта. Ру обернулся, продолжая держать воинов в воздухе и задумчиво рассматривая люк, словно собирался швырнуть туда своих пленников. Наконец слова Тау дошли до него, и он плашмя кинул обоих на палубу. - Это его любимая шутка, - пояснил Тау, помогая воинам подняться на ноги, - он так силен, что мог бы еще и третьего удержать в зубах. - Ладно, с нас довольно трюков твоего дикаря, - сказал воин. - Смотри, как бы не угодить тебе из-за него в тюрьму. Придержи-ка его, пока мы сядем в лодку. Стража отплыла, и барка, незаметная в тумане, что с восходом солнца таял над рекой, продолжила свой путь мимо набережных Мемфиса. Тогда нубиец, подойдя к рулевому веслу, что держал Тау, тихо проговорил: - Сдается мне, Тау, что ты - большой господин или даже князь, хоть и желаешь сойти за владельца торгового суденышка. А было б хорошо, если б ты приказал мне бросить тех молодцов в реку. Она-то уж молчит о том, кого хоронит. Скоро узнают, что нет никакого военного корабля, о котором ты так хорошо рассказывал, и тогда... - И тогда, Костолом, тем стражам, что щебетали, как зяблики в траве, несдобровать; ведь настоящая добыча тем временем ускользнула из их рук. Жаль, по-своему, они не такие уж скверные люди. А бросить их в реку, быть может, и неплохо бы, хотя и жестоко, да оставался свидетель. Что сказал бы лодочник, что привез их, обнаружив, что воины его не вернулись? - Ты мудр, - сказал Ру восхищенно, - мне это в голову не пришло. - Да, Ру. Если б к твоей неразумной силе и природной доброте добавить мой разум, ты смог бы править этим жестоким миром, но мой разум остается при мне, и оттого смирись с тем, что на тебе ярмо, как на буйволе, и ярмо это удерживает не только тебя, но и более сильных, чем ты... - Если дело в разуме, отчего же ты не властитель, господин? Ведь ты вроде всем взял, хоть и не такого роста, как я? Почему везешь ты беглецов на грязном торговом суденышке, а не восседаешь на царском троне? Объясни это мне, простому чернокожему, кого учили только сражаться да быть честным. Тау искусно вел корабль среди множества барок, подымавшихся по Нилу с грузом. Затем кормчий подозвал матроса, чтоб тот сменил его, - теперь на реке не видно было ни одного судна, - а сам присел на огражденье борта и заговорил: - Потому, друг мой Ру, что я избрал путь служения. Если человек не привык предаваться размышлениям и задумывается также мало, как большинство простосердечных людей, - особенно если он молод и простого звания, - ему известны лишь любовь, коей жив род человеческий, да война, что уносит множество людей; и ты, наверно, не поверишь, если я скажу, что истинная радость жизни - в служении. Разное бывает служение. Многие служат фараонам, отчего те слепы и самодовольны: ветер, отравленный дыханьем толпы, влечет их, преисполненных тщеславия, словно пузыри по воде, хоть сами они не ведают того; они - рабы рабов - несут зла более, нежели добра. Кто служит истинно - живет иначе: отринув своекорыстие и тщеславие, он смиренно трудится во имя добра и находит в том себе награду. Ру потер лоб и спросил: - Но кому же подобный человек служит, господин? - Он служит богу, Ру. - Богу? О каких только богах не слышал я в Эфиопии, Египте и других землях. Какому богу он служит, где находит его? - В сердце своем, Ру; но имя его я не смогу назвать тебе. Одни нарекли его Справедливостью, другие - Свободой, некоторые - Надеждой, а кое-кто - Духом. - А как те, кто служат только себе, своему желанью, кому безразлично все прекрасное, - как они называют его, господин? - Не знаю, Ру. Хотя все ж, пожалуй, знаю - Смерть. - Но живут те люди так же долго, как и другие, и нередко пожинают богатый урожай. - Да, Ру, но все же дни их сочтены, и если они не раскаялись, души их умирают. - Ты веришь, как тому учат жрецы, что души продолжают жить? - Верю, что они живут дольше самого Ра, бога солнца, дольше звезд, и из века в век пожинают плоды честного служения. Но не спрашивай меня; лучше тебе об этом расскажет тот, кого вскоре ты увидишь; я лишь ученик его. - Не стану я спрашивать, господин, мысли мои и так уж путаются, - но вот только объясни мне, если пожелаешь, что тебе даст в конце концов служение, которое велит тебе с большой опасностью плыть вверх по реке, дабы спасти двух женщин и ребенка? - Быть может, награда за истинное служение заключается в самом служении. И не мне доискиваться до цели его, я ведь дал клятву повиноваться, не задавая вопросов и не выражая сомнений. - Так у тебя есть наставник, господин мой, кто он? - Это ты вскоре узнаешь. Не жди, что пред тобою окажется царь на троне или жрец, окруженный почестями и великолепием. Я расскажу тебе кое-что, Ру, ты ведь многого не знаешь. Ты уверен, будто фараон, войско, богатство составляют силу, что правит Египтом, да и всем миром. Не так это. Есть сила, тебе не явленная, она-то и правит миром; имя ей - Дух. Священнослужители учат, будто у всякого человека есть свое Ка, свой двойник, - нечто невидимое глазу, но более сильное, чистое, мудрое и долговечное, чем сам человек. Нечто такое, что время от времени, возможно, зрит лик божества и нашептывает человеку о воле его. Пусть это притча, но в ней есть доля истины, ибо каждому живущему сопутствует приданный ему дух. Или даже два: один - дух добра, другой - зла; один ведет вверх, другой же тянет вниз. - Еще раз скажу, господин: ум мой мутится от таких слов. Но куда и к чему ведет тебя твой собственный дух? - К вратам мира, мира для меня самого и для всего Египта, Ру; в край, где для тебя мало дел, ибо там нет войны. Посмотри, там, вдали, Великие пирамиды; то - дома мертвых, а возможно - и обители душ, что не умирают. А теперь помоги мне убрать парус - мы должны проплыть мимо них медленно. Ночью мы вернемся и высадим здесь кой-кого из наших спутников. Там, быть может, тебе станет яснее смысл того, о чем я говорил. Спустилась ночь. Тау привел свое судно назад, к пристани. Во время половодья причал оказывался недалеко от Великих пирамид и Сфинкса, что лежал рядом с ними, вперив свой вечный взор в пустоту. Тут под покровом темноты беглецы сошли к корабля и сразу же укрылись в зарослях тростника. Едва они спрятались на берегу, как над рекой забрезжил свет: показались барки, полные вооруженных людей, с большими факелами, укрепленными и на носу, и на корме. Они шли вниз по течению. Тау проводил их взглядом и обернулся к спутникам. - Похоже, кто-то донес мемфисским стражникам, что никакой военный корабль из Фив за нами не шел, - сказал он, - теперь они ищут торговое судно, на борту которого две женщины с младенцем. Ладно, пусть ищут; птицы упорхнули, а туда, где они вьют гнезда, гиксосам не подступиться. Отдав распоряжения матросу, - лицо которого было столь же непроницаемым, как и у других матросов на судне, - Тау подал руку царице Риме и двинулся в темноту, за ним следовала Кемма с девочкой на руках, а замыкал шествие Ру, который нес сокровища царей Верхнего Египта. Долго брели они вперед, сначала через пальмовую рощу, затем по пустынным пескам, пока в тусклом свете взошедшей луны им не открылось вдруг удивительное зрелище. Перед ними появилась огромная, высеченная из целой скалы фигура льва с человеческим лицом, в головном уборе царя или бога; внушающий ужас недвижный взор изваяния обращен был к востоку. - Что это? - дрогнувшим голосом спросила Рима. - Мы в подземном мире и перед нами бог его? Это лицо со страшной улыбкой, конечно, принадлежит богу. - Нет, госпожа, - отвечал Тау, - то лишь образ бога, Сфинкс, который возлежит здесь с незапамятных времен. Смотри! На фоне неба видны очертания пирамид позади него; в их подземельях - защита и покой для тебя и твоего ребенка. - Спасенье для ребенка - может быть, - согласилась Рима, - для меня же, думаю, самый долгий из всех покой. Ибо знай, о Тау, - из суровых улыбающихся глаз Сфинкса на меня глядит сама смерть. Тау промолчал; даже его мужественная душа, казалось, содрогнулась от столь зловещего предсказания. Кемма, как и он охваченная страхом, прошептала: - Мы поселимся среди гробниц, и это к лучшему, ибо, может быть, нам вскоре придется искать укрытия. Ру тоже почувствовал ужас, хотя скорее при виде величественной фигуры Сфинкса чем от слов царицы, которые он не очень-то уразумел. - Здесь так страшно, что сердце мое дрожит, да и ноги подкашиваются, - чистосердечно признался он. - Я не из пугливых, а сейчас вот испугался - с тем, что я тут вижу, не сразишься, я тут бессилен. Сама судьба предстала перед нами, а что человек может перед лицом судьбы? - Внять ее велению, как должны внимать все смертные, - внушительно произнес Тау. - А теперь вперед; храм этого бога открыт, другие оставим судьбе. Отойдя примерно на пятьдесят шагов от вытянутых лап могучего изваяния, путники приблизились к лестнице, уводившей куда-то вниз, спустились по ее ступеням, и оказались перед стеной, в которой выделялся большой гранитный блок. Подняв с земли камень, Тау условным стуком постучал по стене. Трижды повторял он свой стук, звучавший каждый раз несколько иначе. Вскоре огромный камень слегка сдвинулся с места, приоткрыв узкий проход. Тау подал знак следовать за ним. Путники очутились в непроглядной тьме; послышались слова пароля. Потом из темноты выплыл свет лампад; их держали люди в белых одеждах жрецов, но носившие, подобно воинам, мечи и кинжалы. Их было семеро, один, видимо, старший, - шел впереди. К нему и обратился Тау: - Я доставил сюда тех, за кем отправился на поиски. - И он указал на царственного младенца, покоившегося на руках Кеммы, царицу и великана Ру, которого жрецы разглядывали с недоумением. Тау принялся было объяснять, кто такой Ру, но старший перебил его: - Не продолжай. Благочестивый пророк говорил о нем. Пусть этот человек знает: того, кто раскроет тайны сего места, ждет страшная смерть. - Только еще ждет? - отозвался Ру. - А мне казалось, будто я уже мертв и погребен. Жрецы один за другим почтительно поклонились младенцу и, завершив церемонию, знаком велели всем следовать за ними. Они двинулись по длинному проходу, выложенному алебастровыми плитами, и скоро очутились в просторном зале, потолок которого поддерживали массивные гранитные колонны, а вдоль стен возвышались величественные изваяния богов и царей. Миновав зал, процессия прошла в галерею, куда выходили двери жилых помещений, имевших окна. Покои эти предназначались, видимо, для вновь прибывших: там виднелись ложа и прочая мебель, не были забыты и женские одеяния. В одной из комнат стоял стол, уставленный всевозможными яствами. - Подкрепитесь и отдыхайте, - обратился к беглецам Тау. - Я доложу обо всем пророку. Завтра же сам он будет говорить с вами. Глава V ПРИНЕСЕНИЕ КЛЯТВЫ На следующее утро солнечный луч, пробившись через окно, рано разбудил Кемму. Значит, мы не в гробнице, - с облегчением подумала она, - мертвым окна не нужны. Она повернула голову и увидела, что царица сидит на своем ложе и глаза ее восторженно сияют. - Ты проснулась, Кемма, - проговорила Рима. - Солнце светит тебе прямо в глаза; благодарение за это богам - значит, мы живы. А мне приснилось, что господин мой добрый Хеперра - кого, увы, нет в живых - явился ко мне и сказал: "Супруга моя, ты завершила все труды: наша дочь в безопасности, ты принесла ее в священное место, где обитают души тех, кем прежде славен был Египет, - они защитят ее. Возлюбленная моя, готовься теперь вернуться к супругу твоему". "Этого