каменистой кромки Холма склоны, сбегающие в Долину и вновь вздымающиеся на той стороне к Вратам Бездны. Холод пробрал Дженни до костей, словно огромный крылатый силуэт на миг заслонил солнце, и она направила Лунную Лошадку к Джону. Он сказал, не оборачиваясь: -- А знаешь, я тут кое-что придумал. Храм Сармендеса -- это четверть мили в глубь Большого Туннеля, если Дромар говорил правду. Если погнать Оспри во весь опор, мы с ним можем перехватить дракона в Рыночном Зале, сразу за Вратами. Даже если он почует нас еще на Холме, выбраться наружу и взлететь он просто не успеет. А места для драки в Рыночном Зале достаточно... Это мой единственный шанс. -- Нет,-- тихо сказала Дженни, и он посмотрел на нее, приподняв брови.-- У тебя есть другой шанс. Мы сейчас поворачиваем и возвращаемся в Бел. Зиерн должна помочь тебе подкрасться к дракону с тыла, из пещер. Кроме того, ее заклинания защитят тебя, а мои -- нет. -- Джен...-- Его настороженное лицо внезапно расплылось в улыбке. Он протянул руку, чтобы помочь Дженни слезть с седла, и отрицательно помотал головой. Она не шевельнулась. -- По крайней мере, в ее интересах сохранить тебе жизнь, если она и вправду хочет, чтобы дракон был убит. А остальное -- не твое дело. Улыбка Джона стала еще шире. -- Все верно, милая,-- согласился он.-- Но вот бобы она готовить, бьюсь об заклад, не умеет. И он помог Дженни спешиться. *** Дурное предчувствие, тяготившее Дженни, не исчезло -- напротив, продолжало нарастать. Зря она твердила себе, очерчивая магический круг и разводя в его середине огонь, что гадания на воде всегда лживы, что в чаше можно увидеть лишь один вариант будущего, которому, может быть, даже и не суждено сбыться. Но ощущение надвигающегося несчастья сдавливало сердце, и, пока день вечерел, в огне под котелком, в котором побулькивало ядовитое варево, не раз возникали все те же картины: кольчуга Джона, прорванная страшными когтями, и мерцание темной крови на ее погнутых звеньях. Дженни развела костер в дальнем конце Холма, чтобы ветер не относил напоенный ядом дым ни к лагерю, ни в Долину, и весь полдень упорно трудилась, заклиная зелье и гарпуны. Мэб подсказала ей рецепт более действенной драконьей отравы, а те составные, которых не нашлось в оскудевших запасах гномов, Дженни раздобыла на улице Аптекарей в портовых кварталах Бела. Пока она работала, мужчины, стараясь не мешать, обустраивали лагерь и носили воду лошадям из маленького отдаленного источника, поскольку от акведука, питавшего Холм, остались одни только горы щебня. Джон по-прежнему хранил молчание, а Гарет уже весь дрожал от ужаса и восторга. Дженни была, честно говоря, слегка удивлена, когда Джон предложил Гарету ехать с ними, хотя сама хотела попросить его о том же. Прихватить с собой мальчишку было необходимо, но, конечно, не для того, чтобы дать ему возможность посмотреть вблизи на поединок с драконом. Просто Дженни (как, впрочем, и Джон) прекрасно сознавала, что с их исчезновением Гарет останется в Беле без защиты. "Возможно, Мэб была и права,-- думала Дженни, отворачиваясь от удушливых испарений и отирая лицо тыльной стороной перчатки.-- Дракон -- не самое страшное зло в этих землях. В крайнем случае, он может тебя убить, но не более того..." Ее слуха коснулись голоса мужчин, занявшихся стряпней на той стороне лагеря. Дженни обратила внимание, что на краю Холма никто из них не осмеливается заговорить громко. -- Когда-нибудь я все-таки научусь их печь,-- сказал Джон. Шлепнул тесто на сковородку и посмотрел на Гарета.-- Что из себя представляет этот Рыночный Зал? Черт ногу сломит? -- Не думаю,-- поразмыслив, отозвался Гарет.-- Дракон ведь вползал туда, а потом выползал наружу. Дромар говорит, это огромная пещера: сотня футов в высоту, а в ширину даже больше. Сверху торчат каменные клыки, кроме того, висят сотни цепей для ламп. Пол гномы выровняли для всяких лотков и навесов -- это был самый большой рынок королевства. Теперь там, наверное, все сгорело... Аверсин шлепнул на сковороду последнюю лепешку и выпрямился, вытирая пальцы краем пледа. Голубые сумерки опускались на Холм Кожевников. Костер обвел силуэты мужчин золотистой каймой. Они избегали подходить к Дженни: отчасти -- из-за ядовитого смрада, отчасти -- чтобы не заступить круг заклятий. Ключ к магии -- сама магия; Дженни казалось, что она смотрит на них из другого мира -- одна, опаляемая жаром и клубами ядовитых испарений, с тяжестью смертельных заклинаний в сердце. Джон подошел к краю Холма -- наверное, десятый раз за этот вечер. Поверх руин на него в упор смотрела черная глазница Врат. Стальные плиты и обугленные деревянные обломки лежали в беспорядке на широких гранитных ступенях, едва различимые в водянистом свете ущербной луны. Сам городок заливала беспросветная тьма. -- Не так уж и далеко,-- с надеждой проговорил Гарет.-- Даже если он услышит тебя сразу же, как ты спустишься в Долину, у тебя еще будет время доскакать до Рыночного Зала. Джон вздохнул. -- Я в этом далеко не так уверен, мой герой. Драконы двигаются быстро не только в воздухе. И земля внизу мне что-то не нравится. Боюсь, что Оспри обычной своей резвости здесь не покажет. И не разведаешь ничего заранее... Остается только надеяться, что нам не подвернется какой-нибудь открытый подвал или выгребная яма, пока мы будем скакать к Вратам. Гарет засмеялся смущенно. -- Забавно, но я никогда об этом не думал. В балладах конь героя никогда не оступается перед битвой с драконом, а ведь даже на турнирах это случается сплошь и рядом, хотя земля на ристалище ровная. Совсем прямая. Честно говоря, я полагал, что, приехав в Бел, ты сразу поскачешь к Бездне, на дракона... -- Не дав коню отдыха и не изучив местности?-- Глаза Джона смеялись за линзами очков.-- Теперь понятно, почему все королевские рыцари были убиты.-- Он вздохнул.-- Меня одно беспокоит: опоздай я хоть на немного, и сам угожу ему в пасть, когда он выберется из Врат... Джон вдруг закашлялся, разгоняя ладонью воздух, и, вскричав: "Ах, чума тебя порази!"-- кинулся снимать обуглившиеся лепешки со сковороды. Тряся обожженными пальцами, он сказал обиженно: -- Ну что за проклятая штука, даже Адрик умеет их готовить лучше меня... Дженни отвернулась от них и от нежной ночной темноты по ту сторону ее костерка. Острия гарпунов одно за другим погружались в бурлящее густеющее варево. Потные волосы приклеились к щекам, липли к коже между засученными рукавами сорочки и раструбами длинных перчаток; жар лежал, словно красноватая слизь, на пальцах ног -- по обыкновению Дженни творила магию босиком. Подобно Джону, она чувствовала некую отрешенность, странно отделенная от того, что делает. Заклинания смерти висели вокруг нее в воздухе, как смрад; голова уже начинала болеть от напряжения и жары. Даже употребленная во благо, магия утомляет, изматывает, и нет против этой усталости средства. Золотой Дракон вновь возник в ее памяти: сердце остановилось, когда он упал с небес подобно янтарной молнии, и первая мысль была: "Как прекрасен..." Немедленно вспомнились обрубки дымящейся плоти в узком овраге, едкие лужи ядовитой крови и слабое серебряное пение, замирающее в дрожащем воздухе. Может быть, виной были ядовитые пары, которые она вдыхала, но Дженни внезапно почувствовала себя совершенно больной. Она убивала мьюинков, она калечила их, обрекая на съедение собственной братии; ее пальцы помнили ощущение сальных липких волос на висках умирающего бандита. Но никто из них не был драконом. Они были тем, чем они были. "А кто я такая?" "Кто ты, Дженни Уэйнест?" И она не могла найти подходящего ответа. Со стороны другого костра донесся голос Гарета: -- Я все хотел тебя спросить еще об одной вещи, которой нет в балладах. Я знаю, это прозвучит глупо, но... Как это ты делаешь, что очки у тебя в битве не разбиваются? -- Снимаю, вот и все,-- незамедлительно отозвался Джон.-- Если ты видишь, что очки могут разбиться, то, значит, уже поздно. Кроме того, я попросил Джен наложить на них заклятие, чтобы они не слетали и не бились в то время, когда я их ношу. Она поглядела на них из сгущающегося облака смертельных заклятий, клубящегося вокруг котелка с ядом. Отблески костра лежали на металлических заплатах камзола, словно золотые клейма, впечатанные в бархат. -- Я так полагаю, что раз уж я позволил разбить свое сердце ведьме, то должен иметь от этого какую-то выгоду... Над отрогом Злого Хребта висела луна на ущербе -- полуприкрытый белый глаз. И, словно пораженная в сердце металлическим прутом, Дженни вспомнила, что это означает. В молчании она вернулась из внешнего мира дружбы, любви и глупостей в свой уединенный мирок смерти, разрушительных заклятий и бесплодного напряжения сил. Она сама выбрала свой путь и ненавидела себя за это. Но, как и у Джона, иного пути у нее не было. *** -- Ты думаешь, тебе удастся убить его?-- допытывался Гарет. Руины лежали перед ними в лиловых и грифельных тенях раннего утра. Дженни держала под уздцы боевого коня Оспри, и его дыхание грело ей руки. -- А что мне еще остается!-- Джон подтянул подпругу и единым махом взлетел в седло. Холодное отражение рассветного неба скользнуло по его лицу, густо покрытому мазью от ожогов, на изготовление которой Дженни потратила весь остаток ночи. Смерзшиеся сорняки захрустели под копытами загарцевавшего Оспри. Последнее, что наскоро успела сделать Дженни перед самым рассветом, -- разогнать туман, поползший было в Долину из лесов, и воздух теперь был алмазно чист, тусклые зимние краски прояснялись, теплели. Дженни ощущала холод и пустоту внутри, все силы были вложены в отраву. Голова болела. Самоосквернение и привкус желчи... Казалось, два разных человека жили сейчас в Дженни. То же самое чувство испытывала она, когда Аверсин шел на своего первого дракона. Безнадежность лежала на сердце пятном гнили, и она уже хотела только одного: чтобы день этот кончился - - так или иначе. Звенья кольчужных перчаток Джона звякнули, когда он наклонился принять из рук Дженни гарпуны. Их было шесть -- в заспинном колчане; зазубренная сталь сияла на утреннем солнце, и лишь самые жала гарпунов злобно чернели, покрытые вязкой слизью отравы. Кожа рукояток была туга и тверда на ощупь. Поверх заплатанного металлом камзола Джон надел мелкокольчатую броню. Без очков, без каштановой гривы, убранной под тесный кольчужный капюшон, лицо его с выступившими вдруг скулами казалось исхудалым и постаревшим, как бы являя его портрет в старости. В старости, которой он, может быть, и не достигнет. Наверное, нужно было что-то сказать ему, но что сказать, Дженни так и не придумала. Джон разобрал поводья. -- Если дракон выберется из Врат раньше, чем я до них доеду, мне бы хотелось, чтобы вы двое успели скрыться,-- предупредил он ровным голосом.-- Прячьтесь так глубоко, как только сможете, и чем дальше от кромки Холма -- тем лучше. Если сумеете, отпустите лошадей -- дракон наверняка кинется за ними. Естественно, он и не подумал прибавить, что сам к этому времени будет мертв. Последовало короткое молчание. Затем Джон наклонился с седла и коснулся губами губ Дженни. Как всегда, они были у него удивительно нежные. Ей так и не довелось поговорить с ним в эту последнюю ночь, да и зачем? Оба все понимали без слов. Джон развернул коня, всматриваясь в черную глазницу Врат, в глубинах которой таилась черная тварь. Оспри снова загарцевал, почувствовав настроение хозяина. Открытая местность Долины показалась вдруг огромным, усеянным препятствиями полем. Каждая опрокинутая стена виделась Дженни высокой, как дом, которым когда-то была; каждый проваленный подвал -- зияющей бездной. "Не успеет..."-- подумала она. Джон наклонился и ободряюще потрепал Оспри по серой в яблоках шее. -- Оспри, дружище,-- негромко проговорил он.-- Ты уж на меня не серчай. Он дал шпоры, и резкий хруст железных подков прозвучал, как отзвук летнего грома. Подойдя к кромке Холма, Дженни видела, как серый конь и свинцово-смутный силуэт всадника нырнули в лабиринт проваленных фундаментов, сломанных стропил, луж бог знает какой глубины с плавающими обломками горелого дерева, -- туда, к отверстой черной пасти Врат. Сердце болезненно ударяло в ребра. Дженни направила чувства в сторону входа в Бездну, прислушалась напряженно. Воздух в Долине, казалось, был напоен разумом дракона. Где-то во мраке скрипнула, потащилась по камням металлическая чешуя... Нечего было и думать о том, чтобы увидеть дракона в магическом кристалле, и все же Дженни села куда придется -- на осыпающуюся закопченную гальку склона -- и достала из кармана куртки осколок грязновато-белого кристалла на цепочке. Она слышала, как Гарет окликнул ее по имени с вершины Холма, но не ответила ни словом, ни взглядом. На той стороне Долины Оспри уже одолевал широкую гранитную лестницу, ведущую к разоренным Вратам; холодная голубоватая тень коня и всадника прополоскалась по ступеням, как плащ, а затем Бездна поглотила обоих. Cолнечный свет лег на грань кристалла, заиграли блики. Дженни уловила смутный образ стены из тесаного камня, из которой можно было бы сложить целый дворец Бела, потолок пещеры с торчащими каменными клыками, старые ламповые цепи, висящие в огромном кобальтовых оттенков пространстве... черные провалы зияющих дверей и самый огромный проем -- напротив... Дженни сложила ладони чашечкой вокруг кристалла, пытаясь всмотреться в его глубины сквозь завесы наводимых драконом иллюзий. Ей показалось, что она видит вспышку рассеянного солнечного света на кольчуге и Оспри, споткнувшегося среди обугленных груд костей, монет и полусгоревших шестов, усеивающих пол. Она видела, как Джон выровнял шаг коня, как блеснул в руке гарпун... Затем что-то метнулось из внутренних дверей, словно бешеный весенний поток, взмело черный прах на полу и вдруг взмыло в палящей завесе огня. Темнота наполнила кристалл, и в этой темноте засветились две холодные серебряные лампы. Она уже ничего не замечала вокруг: ни зябкого утреннего ветра, ни солнца, пригревающего ноги сквозь башмаки из толстой оленьей кожи, ни идущего из Долины зимнего запаха воды и камня, ни беспокойного движения лошадей наверху. Заключенный в ладони кристал внезапно взорвался белым светом, но сердцевина его была темна. Из этой темноты пролеплялись лишь разрозненные смутные фрагменты: ощущение чего-то быстро движущегося и огромного, отшатнувшийся перед броском Джон с далеко отнесенным гарпуном и клубящиеся извивы слепящего дыма. Каким-то образом она знала, что убит Оспри -- убит страшным ударом хвоста. Потом -- быстрый промельк: упавший на колени Джон с красными от ядовитых испарений глазами отводит гарпун для нового броска. Нечто подобное взмаху черного крыла стерло картину... Снова пламя -- и странный отрывочный образ: три гарпуна, рассыпанные, как соломинки, в луже черной дымящейся слизи. Сердце Дженни оледенело: одна темнота, одна клубящаяся темнота, а потом -- снова Джон, кровь льется сквозь прорванную страшными когтями кольчугу, но он еще на ногах, и в руке у него - - меч. Кристалл погас. Дженни видела, как трясутся ее руки, тело чуть не корчилось от рвущейся в груди боли, в горле -- казалось - - клубок проволоки. "Джон..."-- бессмысленно подумала она и вдруг вспомнила, как с веселой бесцеремонностью входил он в обеденный зал Зиерн; его нарочитое варварство, оказавшееся не по зубам молодой чародейке; вспомнила отсвет осеннего солнца в его очках, когда он стоял по лодыжку в грязи у свиного загона в Холде и протягивал руки, чтобы помочь ей слезть с седла. Она не могла представить, как жить дальше без этой мальчишеской улыбки. И вдруг на грани сознания еле слышно прозвучал отзыв: "Дженни..." *** Она нашла его лежащим по ту сторону бледного полотнища света, падающего сквозь огромный проем Врат. Лунная Лошадка всхрапывала, артачилась, чуя едкий запах дракона, витавший в Долине повсюду, и Дженни, отпустив коня, пошла через руины пешком. Сердце колотилось, почти причиняя боль; все время чудилось, что вот сейчас из черного провала Врат возникнет силуэт дракона. Но ничто не шевелилось в темноте. И тишина Бездны была страшнее любого грома и скрежета. После залитой солнцем Долины голубоватый полумрак Рыночного Зала показался почти черным. Везде, куда достигал свет, клубились едкие испарения. Воздух, насыщенный гарью и тяжелым смрадом ядовитого шлака, вызывал дурноту. Даже с ее умением видеть во тьме Дженни пришлось остановиться, всматриваясь. И сразу же нахлынула такая слабость, словно вся эта кровь под ногами была ее собственной. Он лежал, уронив лицо на выброшенную вперед руку; кольчужный капюшон -- сорван, волосы -- если не выжжены, то пропитаны кровью. Кровь тянулась за ним чернильным следом по полу, показывая, как он полз мимо трупа Оспри -- оттуда, из глубины, где чернела огромная туша дракона. Дракон лежал мерцающей грудой обсидиановых ножей. Распластанный ничком, он был чуть выше пояса Дженни -- блистающая черная змея сорока футов в длину, окутанная белой дымкой ядовитого пара и темной магией; гарпуны торчали из него, как стрелы. Передняя лапа еще тянулась в последнем усилии к Джону -- сухая, словно рука скелета. Воздух вокруг был отягощен нежным, ясным пением, проникавшим, казалось, прямо в мозг. Песня на незнакомом Дженни языке, песня о холоде, о звездах, о восторге затяжного броска сквозь вечную тьму. Мелодия была полузнакомой, как будто Дженни уже слышала когда-то давным-давно отдельные ее такты, являвшиеся ей потом во сне. Затем дракон Моркелеб приподнял голову, и глаза их встретились. Две серебряные лампы, кристаллический белый калейдоскоп, холодный и нежный, тлеющий, как сердцевина угля. И Дженни отшатнулась, пораженная чувством, что она смотрит в глаза мага -- такого же, как она сама. Было что-то ужасное и притягательное в этих глазах; пение в ее мозгу зазвучало громче, словно некий голос обращался к ней, и слова становились все понятнее и понятнее. И она ощутила с новой остротой тот вечный душевный голод, которого не утолить. Отчаянным усилием Дженни вырвалась из мерцающей пропасти и отвела взгляд. Теперь она знала, почему все легенды предостерегали, что ни в коем случае нельзя смотреть в глаза дракону. Дело вовсе не в том, что дракон может взглядом лишить тебя воли и ударить врасплох. Просто, даже вырвавшись, ты оставляешь часть души в глубине ледяных кристаллических глаз. Дженни повернулась, готовая бежать сломя голову от этого всепонимающего взгляда, от пения, проникающего в мозг, но споткнулась обо что-то, лежащее на полу. И, лишь уставившись на простертого у ее ног мужчину, она заметила наконец-то, что раны его еще кровоточат. Глава 10 -- Он не может умереть!-- Гарет бросил охапку свеженаломанного хвороста и обратил к Дженни умоляющие глаза. Как будто с той властью, что оставалась в ее усталом израненном разуме, она могла еще что-то сделать! Не отвечая, Дженни склонилась над закутанным в шкуры и пледы Джоном, коснулась ледяного лица. Чувства ее были притуплены отчаянием, как у заблудившегося путника, в который уже раз оказавшегося на той же самой поляне. Ведь знала же, знала еще при первой их встрече, что именно так все и кончится! Вот и кончилось. Никогда уже не поглядеть ей в эти карие, мальчишески озорные глаза... Зачем она не прогнать его тогда, зачем послушалась слабого, идущего из сердца шепота: "Я больше не могу без друга..." Дженни выпрямилась, отряхнула юбку, зябко закуталась в плед, накинутый поверх овечьей куртки. Гарет следил за ней собачьими глазами, больными и жалобными. Стоило ей двинуться к скарбу, как он тут же пошел следом. ...А любовников она бы себе нашла. Переспать с ведьмой -- приключение, да и примета есть, что после этого станешь счастливым... Почему она не прогнала его утром и говорила с ним весь день, словно забыв, что он мужчина -- враг, норовящий лишить свободы! Зачем она позволила ему коснуться своей души, как позволила коснуться тела!.. В оцепенелой тишине ночи висела белая ущербная луна. Ее призрачный свет вылеплял из мрака руины городка в Долине. Полено просело в умирающем костре; алый отблеск лег на погнутые звенья кольчуги Джона, клейко блеснул на вывернутой ладонью вверх обожженной руке, и Дженни показалось, что тело ее -- сплошная открытая рана. "Мы изменяем все, до чего ни дотронемся",-- в отчаянии подумала она. ...Зачем она позволила ему изменить себя! Магия -- единственный ключ к магии, и он знал это с самого начала. Но ведь и Дженни знала, кто он такой. Человек, отдающий жизнь за ближних, и если бы только за ближних! А послушайся он Зиерн... С яростным омерзением она отбросила эту мысль, прекрасно понимая, что Зиерн -- та в самом деле могла бы своим колдовством спасти Джона. Весь день Дженни хотелось заплакать от бессилия что-либо поправить -- и в прошлом, и в настоящем. Жалобный ребяческий голос Гарета вывел ее из слепого круга ненависти к самой себе. -- Неужели ты больше ничего не можешь сделать? -- Я уже сделала все, что могла,-- устало отозвалась она.-- Промыла раны, зашила, наложила заклинания... Кровь дракона ядовита, а своей он потерял очень много... -- Но должно же быть хоть что-нибудь...-- В беглом блике костра она увидела, что Гарет плачет. -- Ты просишь меня об этом уже десятый раз за вечер,-- сказала Дженни.-- Но это не в моих силах... не в моей власти... Теперь она пыталась убедить себя, что, не полюби она Джона, потрать все силы и время на магию -- ничего бы в итоге не изменилось. Посвяти она каждое утро медитации и изматывающим упражнениям вместо того, чтобы болтать с Джоном, лежа в постели, -- смогла бы она уберечь его? Нет, не смогла бы... Просто стала бы чуть сварливее, чуть скучнее... Как Каэрдин... Но даже с ее жалкой школярской магией, прилежно выводящей руну за руной, -- надо было что-то делать. Дженни попыталась сосредоточиться и с новым отчаянием осознала, что исцелить Джона ей не по силам. Что там говорила Мэб о врачевании?.. Дженни сгребла обеими руками тяжелые волосы, приподняла. Плечи сводило судорогой от усталости; она не спала уже вторую ночь. -- Самое большее, что мы можем сейчас сделать -- это нагревать камни в костре и обкладывать ему бока,-- сказала она наконец.-- Иначе его добьет холод. Гарет сглотнул и шмыгнул носом. -- И все? -- Пока все. Если к утру он будет выглядеть чуть покрепче, попробуем увезти его отсюда... Но в глубине души Дженни прекрасно понимала, что до утра Джону не дожить. Снова припомнилось видение в чаше воды. Надеяться было не на что. Поколебавшись, Гарет предложил: -- Врачи есть в Халнате. Там Поликарп, он сам врач... -- И армия у стен города?-- Голос ее звучал глухо и безразлично.-- Если он доживет до утра... Мне бы не хотелось посылать тебя в когти Зиерн, но утром тебе все-таки придется взять Молота Битвы и съездить в Бел. Услышав имя Зиерн, Гарет даже осунулся -- образ колдуньи наверняка возник перед ним вновь. Справившись с собой, юноша хмуро кивнул, и Дженни внезапно всмотрелась в его лицо. Надо же, не убежал... Не бросил... -- Явишься в тот дом и приведешь сюда Мэб,-- продолжала она.-- Где-то здесь, в Бездне, должны быть лекарства гномов...-- Дженни осеклась. Потом повторила медленно: -- Лекарства гномов... Как иголка, вонзившаяся в онемелую руку, прошила болью новая надежда. -- Гарет, где карты Джона? Гарет моргал непонимающе, слишком еще напуганный возможностью новой встречи с Зиерн. Потом вздрогнул, лицо его исказилось радостью, и он издал вопль, слышимый, должно быть, и в Беле. -- Пещеры Целителей!-- Гарет кинулся к Дженни и обхватил длинными руками, чуть не свалив с ног.-- Я же знал!-- захлебывался он, став на секунду прежним восторженным Гаретом.-- Я знал, что ты обязательно что-нибудь придумаешь! Ты можешь... -- О том, что я могу, ты ничего не знаешь.-- Дженни высвободилась, злясь на него за всплеск тех самых чувств, что уже расходились и в ее крови подобно глотку крепкого бренди. Повернулась и быстро пошла к Джону, пока Гарет, сделавшись сразу похожим на радостного большого щенка, раскидывал скарб в поисках карты. "Лучше уж безысходность, чем надежда,-- думала Дженни.-- Безысходность хотя бы не требует от тебя никаких действий..." Она откинула со лба Джона рыжеватую прядь, кажущуюся почти черной на обескровленной коже, и, напрягая память, попыталась восстановить то, о чем когда-то говорила Мэб: эссенции, замедляющие и укрепляющие прерывистое сердцебиение; мази, ускоряющие исцеление тела; фильтры, выводящие яды из вен и вливающие очищенную кровь. И еще там должны быть магические книги, заклинания, привязыващие душу больного к телу, пока плоть не восстановится... "Ты найдешь их,-- говорила она себе.-- Ты должна..." Но первое же воспоминание о том, что поставлено на карту, лишило ее сил. Усталость была чудовищной, и Дженни подумала даже, что умри он сейчас -- и ей не пришлось бы продолжать эту безумную, безнадежную борьбу за его жизнь. Держа его ледяные руки в своих, она соскользнула на минуту в исцеляющий транс, нашептывая Джону его настоящее имя. Но отзыва так и не прозвучало -- душа Джона была уже очень далеко. Зато прозвучало иное, от чего сердце Дженни сжалось: металлический скрежет чешуи по камню и дрожь напоенного музыкой воздуха. Дракон был жив. -- Дженни!-- Гарет возник снова с беспорядочной охапкой грязной бумаги.-- Я нашел их, но... Пещер Целителей там не обозначено.-- Глаза его за расколотыми дурацкими очками были полны тревоги.-- Я бы увидел... Трясущимися руками Дженни взяла у него карты. При свете костра она разбирала названия туннелей, пещер, подземных рек -- все четкими руническими буквами, начертанными твердой рукой Дромара. И -- россыпь белых пятен, непомеченных и неназванных. Дела гномов... Вне себя Дженни отшвырнула бумагу. -- Будь он проклят с его секретами!-- злобно прошептала она.-- Конечно, Пещеры Целителей это и есть Сердце Бездны, которым они все клянутся! -- Но...-- Гарет запнулся на миг.-- Разве ты не можешь... найти ее как-нибудь? Ярость утраченной надежды, страх и ненависть к упрямству гномов захлестнули на минуту Дженни. -- В этом муравейнике?-- крикнула она. Потом вспомнила о драконе, залегшем в Бездне, и чуть не застонала. Еще секунда -- и она бы вызвала молнию -- выжечь весь этот мир дотла. Молнию... Чтобы вызвать молнию, надо быть Зиерн. Дженни взяла один кулак в другой и прижала к губам, ожидая, когда уйдут страх и ярость. И они ушли, оставив ей пустоту и беспомощность. Как будто оборвался вопль -- и оглушила страшная тишина склепа. Глаза Гарета все еще выпрашивали ответа. Дженни сказала тихо: -- Я попробую. Мэб кое-что рассказала мне... Мэб рассказала лишь то, что человека, сделавшего неверный шаг, ждут внизу безумие и голодная смерть. Услышь это Джон, что бы он сказал ей? "Божья Праматерь, Джен, да ты и проголодаться не успеешь, как дракон тебя слопает!" Ах, Джон... И всегда-то он заставлял ее смеяться в самый неподходящий момент... Дженни встала; холод пронизал до костей. Медленно, как столетняя старуха, она снова двинулась к груде вещей. Гарет шел по пятам, кутаясь в свой алый плащ и не переставая возбужденно говорить о чем-то. Она его не слышала. И лишь когда Дженни повесила на плечо большую лекарскую сумку и взяла алебарду, юноша наконец-то ощутил всю тяжесть ее молчания. -- Дженни,-- внезапно встревожась, сказал он и ухватил ее за край пледа.-- Дженни... Но ведь дракон -- мертв? Я имею в виду: яд подействовал, так ведь? Он должен был подействовать! Ты же вынесла оттуда Джона, значит... -- Нет,-- тихо сказала Дженни и удивилась своему злобному равнодушию к самой себе. Даже при встрече с шептунами в лесах Вира она боялась больше, нежели теперь. Шагнула было вниз, к утопленным во тьме руинам городка, но Гарет забежал спереди, схватил за руку. -- Но... Дракон ведь отравлен... Он, наверное, скоро... Она покачала головой. -- Нет. Не скоро.-- Дженни отвела его руку. Она уже на все решилась, хотя и знала, что на успех рассчитывать нечего. Гарет сглотнул с трудом, его худое лицо исказилось в тусклом багровом отсвете костра. -- Давай я пойду,-- вызвался он.-- Ты расскажешь мне, что искать, и я... Несмотря на всю свою угрюмую решимость, она рассмеялась -- нет, не над ним, а над бледной галантностью, подвигнувшей его на такую нелепость. Конечно, законы баллад требовали, чтобы в подземелья пошел сам Гарет. Но он бы, наверное, и не понял даже, какую нежность почувствовала к нему Дженни именно за абсурдность этого предложения. Такую нежность, что не засмейся она сейчас -- она бы заплакала. Дженни приподнялась на цыпочки и, притянув Гарета за плечи, поцеловала его в худую щеку. -- Спасибо, Гарет,-- пробормотала она.-- Но ты не умеешь видеть в темноте и не разбираешься в зельях... -- Нет, серьезно...-- настаивал он, явно не зная, то ли ему облегченно вздохнуть, услышав отказ, то ли прийти в отчаяние, то ли успокоить себя мыслью, что Дженни и впрямь лучше подходит для этого дела, чем он сам, несмотря на все его рыцарство. -- Нет,-- сказала она ласково.-- Смотри только, чтобы Джон не мерз. Если я не вернусь...-- Дженни запнулась, вспомнив о том, что ее ждет впереди: либо дракон, либо голодная смерть в лабиринте. Сделав над собой усилие, она договорила: -- Тогда делай то, что сочтешь нужным. Только постарайся не шевелить его хоть некоторое время. Замечание было бесполезным, и Дженни это знала. Она пыталась вспомнить, что ей говорила Мэб о темном царстве Бездны, но в памяти вставали лишь алмазно мерцающие глаза дракона. Просто нужно было хоть чем-то ободрить Гарета. И удостовериться самой, что, пока Джон жив, Гарет лагеря не покинет. Дженни сжала на прощанье руку юноши и двинулась в путь. Кутаясь в плед, она шла туда, где над смутными руинами громоздился Злой Хребет, еле вырисовываясь на фоне тусклого смоляного неба. Оглянувшись в последний раз, она увидела, как слабый отсвет умирающего костра очертил на мгновение профиль Джона. *** Пение зазвучало задолго до того, как Дженни достигла Внешних Врат Бездны. Оскальзываясь на покрытых инеем и омытых луной камнях, она уже чувствовала всю его печаль и ужасающую красоту, лежащую за пределами ее понимания. Пение вторгалось в старательно припоминаемые ею обрывки рассказов Мэб о Пещерах Целителей и даже в мысли о Джоне. Казалось, оно плывет в воздухе, хотя Дженни сознавала, что это вселяющее дрожь и заставляющее резонировать каждую косточку пение на самом деле звучит лишь в ее мозгу. Когда она остановилась в проеме Врат, глядя на свою смутную тень в потоке лунного света, врывающегося в черноту Рыночного Зала, пение усилилось, ошеломило. Беззвучное, оно уже пульсировало в ее крови. Образы настолько сложные, что она не могла ни полностью осмыслить их, ни даже почувствовать, переплетались в ее сознании -- обрывки воспоминаний о звездной бездне, куда не проникает солнечный свет, об усталости от любви, способ и мотивы которой были ей странны; что-то из математики, устанавливающей причудливые связи между не известными ей вещами. Пение потрясало мощью, совсем не похожее на то, что когда-то звучало над оврагом, где был убит Золотой Дракон Вира. Огромная власть и мудрость, накопленные за бесчисленное количество лет, пели в непроглядной тьме Рыночного Зала. Дженни еще не видела самого дракона, но по скрипу чешуи догадывалась, что он должен лежать где-то на пороге Большого Туннеля, ведущего в Бездну. Затем во мраке мягко вспыхнули отраженным лунным светом его глаза -- две серебряные лампы; пение в мозгу поплыло, сверкающие узоры сплелись, скрутились в смерч с сияющей сердцевиной. И в сердцевине этой складывались слова: "Ищешь лекарств, колдунья? Или надеешься этим оружием, что несешь с собой, достичь того, чего не достигла с помощью яда?" Музыка была зримой. Казалось, понятия рождаются прямо в мозгу Дженни. "Проникни они чуть глубже,-- испуганно подумала она,-- и станет больно". -- Я иду за лекарствами,-- сказала Дженни, и голос ее отозвался, раздробившись эхом, в источенных водой каменных клыках.-- Власть Пещер Целителей известна повсюду. "Да, я знаю. Место, куда приносили раненых. Там пряталась горстка гномов. Дверь была низкая, но я проломился внутрь, как волк, когда он проламывается в кроличью нору. Я питался ими долго, пока они все не кончились. Они тоже хотели отравить меня. Думали, я не замечу, что трупы начинены ядом. Это, должно быть, то место, которое ты ищешь". Зримая музыка драконьей речи сплелась в подробный образ долгого пути в темноте, похожий на обрывок ускользающего сна, и Дженни, на миг обретя надежду, попыталась запомнить эту стремительную череду картин. Колдовским своим зрением она различала его, распростертого в темноте на самом пороге Туннеля. Он уже вырвал гарпуны из горла и брюха, и теперь, почерневшие от ядовитой крови, они валялись в отвратительном месиве слизи и золы на каменном полу. Лезвия чешуи на спине и боках дракона поникли, их бритвенные края лунно мерцали во тьме, но шипы, защищающие позвоночник и суставы, еще топорщились грозно, а огромные крылья были изящно сложены и прижаты к телу. Голова его, больше всего чарующая Дженни, длинная и узкая, слегка напоминающая птичью, была заключена в броню из костяных пластин. Из этих-то пластин и росла густая грива тонких роговых лент, путаясь с пучками длинных волос, как могли бы перепутаться папоротник и вереск. Длинные нежные усы, все в мерцающих гагатовых шишечках, бессильно опали на пол. Он лежал, как пес, уронив голову между передними лапами, и тлеющие глаза его были глазами мага и в то же время глазами зверя. "Я заключу с тобой сделку, колдунья". Похолодев, но нисколько не удивившись, Дженни поняла, о чем он собирается просить, и сердце ее забилось -- не то от страха, не то от некой не ведомой ей надежды. -- Нет,-- сказала она, но что-то в душе ее сжалось при мысли о том, что столь прекрасное и столь могущественное создание должно умереть. "Он -- зло",-- говорила себе Дженни и сама в это верила. И все же было в этих певучих серебряных глазах что-то, не дающее ей уйти. Властно изогнув шею, дракон приподнял голову над полом. Кровь капала с его спутанной гривы. "Полагаешь, что даже ты, колдунья, умеющая видеть в темноте, можешь распознать пути гномов?" И перед глазами Дженни прошла новая череда картин -- бесконечный, черный, сырой лабиринт Бездны. Сердце ее упало: с горсткой разрозненных образов, вырванных из речи дракона, и скудных упоминаний Мэб о Пещерах Целителей Дженни показалась себе ребенком, вообразившим, что несколькими камушками он может поразить льва. Все же она ответила: -- Мне рассказали, как найти дорогу. "И ты поверила? Гномы редко говорят правду, когда дело касается Сердца Бездны". Дженни вспомнила пробелы, оставленные Дромаром на карте. -- Как и драконы,-- угрюмо возразила она. Сквозь истощение и боль, терзающие его разум, она почувствовала вдруг изумление, словно тонкая струйка прохладной воды влилась в кипяток. "А что такое правда, колдунья? Правда, видимая драконом, неприятна для людских глаз, какой бы странной и непонятной она им ни казалась. И ты это знаешь". Дженни видела, что он чувствует ее очарованность. Серебряные глаза манили ее, разум дракона касался разума Дженни, как соблазнитель касается женской руки. А она все никак не могла отдернуть руку, и он это тоже понимал. Дженни старалась вырваться: вспоминала Джона, вспоминала детей, пытаясь памятью о них защититься от этой власти, влекущей, как шепот бесформенной ночи. Отчаянным усилием она отвела глаза и повернулась, чтобы уйти. "Колдунья, ты думаешь, что мужчина, ради которого ты жертвуешь собой, проживет дольше, чем я?" Дженни остановилась, носки ее башмаков коснулись края лунной простыни, брошенной из Внешних Врат на мощенный плитами пол. Затем снова повернулась к нему. Тусклый полусвет явил перед ней высыхающие лужи едкой крови, изможденную плоть дракона, и она осознала, что вопрос, поразивший ее в спину, прозвучал торопливо, почти беспомощно. -- Надеюсь, что проживет,-- глухо проговорила она. Гневное движение головы дракона отозвалось судорогой боли, прокатившейся по всему его телу. "Ты уверена в этом? Даже если гномы сказали тебе правду, уверена ли ты, что найдешь путь в этом их лабиринте, где спираль внутри спирали, темнота внутри темноты? Найдешь и успеешь вовремя? Исцели меня, колдунья, и я проведу тебя мысленно в то место, которое ты ищешь". Какое-то время она всматривалась в эту громаду мерцающей мглы, в спутанную и окровавленную гриву, в глаза, подобные металлу, звенящие вечной ночью. Он был для нее невиданным дивом - - от острых когтей на сгибе крыльев до увенчанного рогами клюва. Золотой дракон, убитый Джоном на обветренных холмах Вира, казалось, был соткан из огня и солнца, но этот... Дымчатый призрак ночи, черный, мощный и древний, как время. Шипы на его голове разрослись в фантастически изогнутые рога, гладко- льдистые, точно сталь; передние лапы имели форму рук, но с двумя большими пальцами взамен одного. Голос его звучал в мозгу Дженни ровно, но она-то видела слабость, обозначавшуюся в каждой линии его чудовищного тела, чувствовала, каких страшных усилий стоят Моркелебу эти последние попытки обмануть ее. Против собственной воли она сказала: -- Я не знаю, как можно исцелить дракона. Серебряные глаза сузились, словно Дженни попросила его о чем-то таком, чего он отдавать не желал. Какое-то время они молча глядели в глаза друг другу, проницая взглядами черноту пещеры. Мысли о Джоне и о бегущем времени отступили, не исчезая, но сознание Дженни было целиком приковано к лежащему перед ней чудовищу, чей темный, пронизанный алмазными иглами света разум боролся с ее собственным. Внезапно мерцающее тело изогнулось в конвульсии. Дженни видела в серебряных глазах, как подобная воплю боль прошла сквозь его мышцы. Крылья распустились беспорядочно, когти растопырились в ужасной спазме -- яд просачивался в вены. Голос в ее мозгу шепнул: "Иди". В тот же самый миг в мысли Дженни ворвался рой воспоминаний о местах, в которых она не была ни разу. В сознании ее возник образ тьмы, огромной, как ночь за порогом Врат. Лес каменных стволов обступал эту тьму, возвращая эхом малейший вздох. Потолок терялся в неимоверной вышине; слышалось бесконечное бормотание воды в каменных глубинах. В душе шевельнулись ужас и странное чувство, что место это откуда-то ей знакомо. Дженни уже понимала, что это не она, это Моркелеб полз когда-то этим путем, пробираясь в Пещеры Целителей, в Сердце Бездны. Шипастое черное тело изогнулось перед ней в новом приступе боли, чудовищный хвост хлестнул, как бич, по каменной стене. Серебро глаз плавилось страданием -- яд выедал кровь дракона. Затем тело его обмякло, чешуя опала сухо и звонко, словно скелет рассыпался на каменном полу, и из неимоверной дали она услышала снова: "Иди". Костяные ножи гладко улеглись на его впалых боках. Дженни, собравшись с духом и не давая себе времени осмыслить, что она делает, положила алебарду и вскарабкалась на эту мерцающую черную груду бритв, перегораживающую вход в Большой Туннель. Шипы вдоль позвоночника напоминали наконечники копий; драконья шкура дернулась под ногой, лишая равновесия. Подоткнув юбку, Дженни оперлась рукой на резной каменный косяк и неуклюже прыгнула, страшась, что чудовищный хвост взовьется сейчас в новой конвульсии и хлестнет ее по бедрам. Но дракон лежал тихо. Зримое эхо его мыслей отдавалось теперь в мозгу, как отблеск бесконечно удаленного света. Перед Дженни простиралась огромная чернота Бездны. *** Видения слабели, стоило на них сосредоточиться. Но вскоре Дженни сообразила, что если идти не раздумывая, то ноги находят дорогу сами. То и дело возникало чувство, что она уже пробиралась этим путем, только вот угол зрения был несколько иным, как будто раньше Дженни смотрела на все это несколько сверху. Первые ярусы Бездны в угоду сынам человеческим гномы оформили в людском вкусе. Тридцатифутовой ширины пол Большого Туннеля был вымощен черным гранитом, истертым и истоптанным ногами многих поколений. Естественная неровность стен была выровнена кладкой из каменных блоков; сломанные статуи, рассыпанные на полу, как кости, говорили о том, сколь роскошно выглядел Большой Туннель в дни своего расцвета. Среди мраморных рук и голов встречались и настоящие кости, а также погнутые остовы и раздробленные стекла огромных бронзовых ламп, когда-то свешивавшихся с потолка. Теперь все это лежало вдоль стен Туннеля, как сметенная на обочины листва, -- здесь проползал дракон. Даже в темноте Дженни могла различить своим колдовским зрением потеки копоти -- там, где ламповое масло было воспламенено драконовым огнем. Чем глубже, тем непривычнее человеку становилась Бездна. Сталагмиты и колонны уже не принимали облик гладких прямых столб