, левой рукой обвила его вокруг талии. Два раза глубоко вздохнула, прокашлялась и начала петь песню, которую ее мать так часто пела их отцу: Вот я возвращаю дары, которые ты даешь, Я лью сладкую воду на тебя. В этом безветренном месте должна преобладать жизнь. Моя любовь, ты должен жить во дворце, Твои враги проваляться в пустоту. Мы идем вместе по дороге, Которую моя любовь проложила для тебя. Я укажу дорогу, Потому что моя любовь - это твой дворец... Ее голос растворился в молчании пустыни, и Лито чувствовал, как он постепенно погружается, куда-то падает, становясь отцом, чьи воспоминания распространились, как покров в генах его немедленного прошлого. - На это короткое время я должен стать Полом, - сказал он сам себе. - Рядом со мной не Гани, а моя возлюбленная Чани, чей мудрый совет спасал нас обоих много раз. В свою очередь, Ганима на некоторое время поддалась воспоминаниям своей матери. Как совершенно легко это можно было сделать женщине, и в тоже время для нее это представляло большую опасность. Голосом, который сразу стал сильным, Ганима сказала: - Посмотри туда, милый! Поднялась Первая Луна, и на фоне ее холодного света они увидели дугу оранжевого огня, поднимающуюся в пространство. Транспорт, который доставил леди Джессику, возвращался к основному кораблю на орбите. Воспоминания нахлынули на Лито, внутри него как будто ударили в колокола. Теперь он был другим Лито - Герцогом Джессики. Необходимость подвинула эти воспоминания в строну, но перед этим он почувствовал пронизывающую любовь и боль. - Я должен быть Полом, - напомнил он себе. Трансформация в нем произошла мгновенно, как будто Лито был экраном, на котором отражался его отец. Он чувствовал одновременно свою собственную плоть и плоть своего отца, и эти различия угрожали истощить его силы. - Помоги мне, отец, - прошептал он. Короткое волнение прошло, и теперь в его сознании появился другой отпечаток, заставивший его собственное "я" стать посторонним наблюдателем. - Мое последнее видение еще не пришло, чтобы уйти, - сказал он, и это был голос Пола. Он повернулся к Ганиме. - Ты знаешь, что я видел. Она дотронулась до его щеки правой рукой. - Ты шел в пустыню, чтобы умереть, любимый? Это то, что ты сделал? - Так могло бы быть, но это видение... Неужели оно не может стать весомой причиной, чтобы остаться в живых? - Но слепым? - спросила она. - Даже так. - Куда же ты мог пойти? Он тяжело, нервозно вздохнул. - Джакуруту. - Любимый! - Слезы хлынули из ее глаз. - Муад Диб, герой, должен быть полностью уничтожен, - сказал он. - Иначе этот ребенок не сможет вытащить нас из этого хаоса. - Золотая Тропа, - сказала она. - Это дурное видение. - Это единственное возможное видение. - Алия потерпела провал, тогда... - Совершенно верно. Ты видишь повторение этого. - Хвоя мать вернулась слишком поздно. - Она кивнула, и на детском лице Ганимы появилось мудрое выражение Чани. - Может ли быть, что другого видения не будет? Возможно, если... - Нет, любимая. Нет. Все-таки этот ребенок не может смотреть в будущее и возвращаться невредимым. Снова его тело вздрогнуло от прерывистого дыхания, и Лито - наблюдатель почувствовал глубокое желание своего отца прожить еще раз во плоти, принимать жизненные решения, и какой отчаянной была необходимость исправить ошибки прошлого! - Отец! - крикнул Лито, и это было так, как будто эхо отдалось в его собственном черепе. Это было глубочайшее желание, которое Лито потом почувствовал: медленное удаление внутреннего присутствия его отца, высвобождение его собственного сознания и разума. - Любимый, - шептал рядом с ним голос Чани, и удаление было замедлено. - Что случилось? - Не уходи, пока, - сказал Лито, и это был его собственный голос, неуверенный, но все-таки его. Затем: - Чани, ты должна сказать нам, как мы избежим... что случилось с Алией? Это был Пол внутри, который отвечал ему, хотя слова его он слышал внутренним слухом. Голос говорил медленно, с длинными паузами: - Нет никакой уверенности. Ты... видела. Что почти всегда... случалось... со мной. - Но Алия... - Проклятый Барон владеет ею! - Лито почувствовал жгучую сухость в горле. Есть ли он... имею ли я... - Он - в тебе... но... я... мы не можем... иногда мы чувствуем... друг друга, но ты... - Ты не можешь читать мои мысли? - спросил Лито. - Знала бы ты, если бы... он... - Иногда я могу чувствовать твои мысли... но я... мы... живем только через... через... отражение... в... в твоем сознании. Твоя память создает нас. Опасность... это определенная память. И... те из нас... те из нас, которые любят власть... и собираются ее... любой ценой... те могут быть более точными. - Более сильными? - прошептал Лито. - Более сильными. - Я знаю твое видение, - сказал Лито. - Прежде чем позволить ему овладеть мной, я стану тобой. - Только не это! Лито кивнул, чувствуя огромное желания своего отца уйти, признавая последовательность неудач. Одержимость в любой степени сводила одержимого к Мерзости. Признание же давало ему обновленное чувство силы и наполняла его собственное тело огромным, острым и глубоким осознанием прошлых ошибок, как собственных, так и своих предшественников. И только лишь неуверенность ослабляла - это он сейчас чувствовал. Например, искушение бороться со страхом внутри него. Плоть обладала способностью трансформировать меланж в видение будущего. С помощью спайса он мог вдыхать будущее, разрушать завесы времени. Он чувствовал, что перед соблазном трудно устоять, он в отчаянии сжимал руки и погружался в знание прана-бинду. Его плоть отрицала соблазн. Его плоть впитала в себя глубокие знания, приобретенные кровью Пола. Те, кто искал будущее, надеялись получить крупный выигрыш в завтрашних состязаниях. Вместо этого они попадали в ловушку отведенного для жизни времени, где был известен каждый стук сердца и каждый вопль физической и душевной боли. Последнее время Пола показало опасный выход из ловушки, и Лито знал теперь, что у него не было другого выбора, как последовать этим путем. - Радость жизни, ее красота - все тесно связано фактически с тем, что жизнь может удивить тебя, - сказал он. Нежный голос прошептал ему на ухо: "Я всегда знала эту красоту". Лито повернул голову, посмотрел в глаза Ганимы, которые сияли в ярком лунном свете. Он увидел, что Чани смотрит на него. - Мама, - сказал он, - ты должна уйти. - Ах, искушение! - сказала она и поцеловала его. Лито оттолкнул ее. - Ты бы взяла жизнь своей дочери? - вопрошающе потребовал он. - Это так легко... так до глупости легко, - сказала она. Лито, чувствуя, что паника начинает охватывать его, вспомнил, какие усилия воли потребовались духу его отца, чтобы победить его плоть. Неужели Ганима потерялась в этом мире наблюдателя, где он наблюдал и слушал, изучая то, что требовалось знать от его отца? - Я буду презирать тебя, мать, - сказал он. - Другие не будут презирать меня, - сказала она. - Будь моим возлюбленным. - Если я это сделаю... ты знаешь, чем вы оба станете, - сказал он. - Мой отец будет презирать тебя. - Никогда! - Я буду! Звук вырвался из его горла против его желания, и он содержал все прежние повышенные тона Голоса, которым Пол научился у своей матери-колдуньи. - Не говори так, - простонала она. - Я буду презирать тебя! - Пожалуйста... пожалуйста, не говори этого. Лито потер горло, чувствуя, что мышцы стали снова его собственными. - Он будет презирать тебя. Он отвернется от тебя. Он снова уйдет в пустыню. - Нет... нет... Она покачала головой из стороны в сторону. - Ты должна уйти, мама, - сказал он. - Нет... нет... - Но голос утратил свою первоначальную силу. Лито наблюдал за лицом сестры. Дергались ее мышцы! Ее лицо менялось от эмоций, которые отражали беспорядок и суету внутри ее самой. - Уйди, - прошептал он. - Уйди. - Не-е-е-ет... Он схватил ее за руку, ощутил дрожь, которая пульсировала сквозь ее мышцы. Она извивалась, старалась высвободится, но он крепко держал ее руку и шептал: - Уходи... уходи... И все это время Лито ругал себя за то, что втянул Гани в эту игру в родителей, в которой когда-то они очень часто играли, но раньше она успешнее сопротивлялась вселяющимся. Это правда, что женщина была намного слабее, чтобы противостоять этому внутреннему натиску, осознал он. В основе этого лежал страх Бене Джессерит. Шли часы, а тело Ганимы все еще дрожало и извивалось от внутренней борьбы, но теперь голос его сестры присоединился к его убеждениям. Он слышал, как она разговаривала с этим образом внутри ее, дополняла его. - Мама... пожалуйста. А вдруг... - Ты видела Алию! Ты хочешь стать такой же Алией? Наконец Ганима вытянулась, прижавшись к нему, и прошептала: - Она повиновалась. Она ушла. Он погладил ее по голосе: - Гани, я виноват. Я виноват. Я никогда больше не попрошу тебя об этом. Я был эгоистом. Прости меня. - Нечего прощать, - сказала она, и ее голос был трепетным, она говорила с трудом, как после огромной физической нагрузки. - Мы узнали очень много о том, что нам нужно было знать. - Она говорила тебе о многом, - сказал он. - Мы позже с этим разберемся, когда... - Нет! Мы сделаем это сейчас же. Ты был прав. - Моя Золотая Тропа? - Твоя проклятая Золотая Тропа! - Логика бессмысленна, если она не сопровождается существенными данными, - сказал он. - Но Я... - Бабушка прибыла сюда, чтобы контролировать наше обучение и увидеть, не попали ли мы под влияние... - Это то, что говорил Данкан. В этом нет ничего нового... Главный расчет, - согласилась она, ее голос становился увереннее. Она отодвинулась от него, посмотрела в сторону пустыни, которая лежала в предрассветной тишине. Эта борьба... эти знания, стоили им целой ночи. Королевский Суд должен был много объяснить. Лито убедил, что ничего не потревожит их. - Люди часто постигают тонкости мира по мере взросления, - сказал Лито. - Что если с нами тоже это происходит? - Вселенная, как мы ее видим, никогда не бывает такой же физической величиной, - сказала она. - Мы не можем воспринимать эту бабушку как бабушку. - Это было бы опасно, - согласился он. - Но я хочу задать вопрос. - Это нечто сверх точного мира, - сказала она. - Мы должны иметь место в нашем сознании, чтобы воспринимать то, что мы не можем представить себе. Вот почему... моя мать часто говорила мне о Джессике. Наконец, когда мы оба намучились с внутренним изменением, она рассказала очень много. - Ганима вздохнула. - Мы знали, что она наша бабушка, - сказал он. - Вчера ты провела с ней несколько часов. Так почему же... - Если мы позволили себе это, наше "знание" будет определять, как мы реагируем на нее, - сказала Ганима. - Вот о чем все время предупреждала меня моя мама. Один раз она процитировала нашу бабушку; - Ганима дотронулась до его руки. - Я слышала эхо этого внутри себя, произнесенное голосом бабушки. - Постоянно предупреждала тебя, - сказал Лито. Он нашел эту мысль причиняющей беспокойство. Было ли что нибудь в этому мире надежным? - Много ужасных ошибок происходит от устарелых предположений, - сказала Ганима. - Вот то, что моя мать процитировала. - Это чистейший вывод Бене Джессерит. - Если... если Джессика вернулась полностью к Сестрам - Это было бы очень опасно для нас, - сказал он, завершая мысль. - Мы несем кровь из Квизац Хадераха - их мужчины из Бене Джессерит. - Они не откажутся от поисков, - сказала она. - Но они могут отказаться от нас. Наша бабушка могла бы быть инструментом для этого. - Есть другой способ, - сказал он. - Да - двое из нас... связаны. Но они знают, что постороннее может усложнить это спаривание. - Это рискованное дело они должны были бы обсудить. - И с нашей бабушкой в придачу. - Мне не нравится этот способ. - Мне тоже. - Все-таки, не впервые королевская линия пыталась... - Это вызывает у меня отвращение, - сказал он, передергиваясь. Она услышала шорох, замолчала. - Сила, - сказал он. И в этой странной алхимии их совпадений она знала, где были его мысли. - Сила Квизац Хадераха должна ослабнуть, - согласилась она. - Использоваться по их усмотрению, - сказал он. В это время на пустыню опустился день. Они почувствовали, что начинается жара. Тотчас растения, начиная от утеса, обрели окраску. Мягкий, утонченный свет серебряного солнца Дюны разлился по девственному оазису планеты, наполненному золотыми и пурпурными оттенками в колодце из возвышающихся кругом скал. Лито стоял, вытянувшись во весь рост. - Итак, Золотая Тропа, - сказал Ганима, и она заговорила больше сама с собой, нежели с ними, зная, как последнее видение их отца объявилось и растворилось в снах Лито. Сзади них послышались голоса. Лито перешел на древний язык, который они использовали между собой, чтобы все держать в тайне: - Л им ани хоур самис см иви оур самит сут. Это было то, где находилось решение в их сознании. Дословно: Мы будем сопровождать друг друга вплоть до смерти, хотя только один из нас может вернуться, чтобы доложить обо всем. Ганима затем встала, и они вместе вернулись в съетч, где тотчас же поднялась охрана и отступила назад, когда близнецы направились в свои покои. Толпа людей расступилась перед ними как-то особенно в то утро, обмениваясь взглядами с охранниками. Провести в одиночестве ночь над пустыней было старой традицией Свободных для святых Мудрецов. Все Уммы практиковали эту форму бодрствования. Пол Муад Диб делал это... и Алия. Теперь продолжили королевские близнецы. Лито заметив ту особенность, сказал об этом Ганиме. - Они не знают, что мы решили для них, - ответила она. - Они действительно не знают. Все еще объясняясь на своем языке, он сказал: - Это требует самого сильного начала. Ганима некоторое время размышляла, чтобы оформить свои мысли. Потом произнесла: - Сейчас это должно быть абсолютно реально - даже если копать могилу. Сердце должно следовать сну, иначе не будет пробуждения. Она имела в виду, что они, согласно плану Лито, рисковали жизнью. Окончательный результат изменения был бы похож на смерть, буквально: "похоронное убийство". И это было дополнительное значение к тому, что указывало на того, кто выживет, чтобы обо всем рассказать, то есть "действуя как тот, кто останется в живых". Любой неправильный шаг полностью отрицал этот план, и тогда Золотая Тропа Лито приведет к смерти. - Чересчур утонченно, - согласился Лито. Он раздвинул занавеси, когда они входили в свое помещение. Оживленность среди прислуги исчезла только на миг, когда близнецы вошли в сводчатый коридор, ведущий в покои Леди Джессики. - Ты - Острие, - напомнила ему Ганима. - Я и не пытаюсь им быть. Ганима взяла его за руку, чтобы он остановился. - Алия, дарсатай хаунус м'смоу, - предупредила она. Лито посмотрел ей в глаза. Действительно, действия Алии подтверждали то, что должна была заметить их бабушка. Он улыбнулся Ганиме, оценивая ее проницательность. Она смешала древний язык с суевериями Свободных, чтобы назвать наиболее сильную примету племени М'Смоу, хакон летних ночей, был предвестником смерти в руках демонов. Исис была богиней демонов, смерти для людей, на чьем языке они сейчас говорили. - Мы, Атридесы, имеем репутацию смелых, - сказал он. - Поэтому мы получили то, что хотели, - ответила она. - Так мы станем истцами Регентства, - сказал он. - Алия не завершила фразу. "Наш план, - думал он. - Она полностью теперь разделила его со мной". Потом сказал: - Я думаю о нашем плане, это тяжелый труд шадуфа. Ганима оглянулась, чувствуя теплый запах этого утра, осознавая вечное начало, тяжелый труд шадуфа. Это был зарок. Она назвал их план сельскохозяйственной работой: удобрение, ирригация, прополка, пересаживание, подрезание - при этом вкладывая смысл Свободных в то, что этот труд одновременно происходил в Другом Мире, где он символизировал культивацию богатства души. Ганима изучала своего брата, пока они размышляли в этом скалистом коридоре. Здесь она увидела намного очевиднее, что он оставил два уровня: во-первых, Золотая Тропа и их обет, и, во-вторых, это то, что она сама разрешила ему свободную власть, чтобы воплотить в жизнь чрезвычайно опасный миф, который порождал план. Это пугало ее. Неужели в своем видении он увидел что-то еще, чем он не поделился с ней? Мог ли он видеть себя, как потенциально обожествленную фигуру, способную вести человечество к возрождению - как отец, как сын? Культ Муад Диба изменил неумелое управление Алии и лишил прав на власть воинствующее духовенство, которое правило Свободными. Лито хотел духовного возрождения. "Он что-то скрывает от меня," - сказала она. Она снова воспроизвела в памяти то, что она рассказывал ей о своем видении. Оно было настолько радужным и реалистическим, что он мог после этого в задумчивости бродить часами. Это видение, по его словам, оставалось неизменным. - Я вижу себя на песке в ярко-желтом свете дня, хотя солнца нет, затем я осознаю, что солнце - это я. От меня исходит свет, как от Золотой Тропы. Когда я начинаю понимать это, я выхожу из своего тела. Я поворачиваюсь, ожидая увидеть себя в качестве солнца. Но я - не солнце, я - неподвижная фигура, напоминающая рисунок ребенка, выполненный зигзагами, неподвижные ноги, и руки, как палки. В моей левой руке - скипетр, и это настоящий скипетр - более близкий к реальности, чем застывшая фигура, которая держит его. Скипетр увеличивается, и это ужасает меня. По мере того, как он увеличивается, я постепенно пробуждаюсь, хотя я знаю, что я еще сплю. Я понимаю, что мое тело во что-то облачено, кожа закована в латы, которые тоже увеличиваются в размерах по мере того, как растет мое тело. Я не могу видеть латы, но я чувствую их. Тогда ужас покидает меня, потому что эти латы дают мне силу десяти тысяч мужчин. Так как Ганима пристально смотрела на него, Лито старался отойти подальше, чтобы продолжить свой путь по направлению к покоям Джессики. Ганима стояла на своем. - Эта Золотая Тропа может быть любой другой тропой, - сказала Ганима. Лито посмотрел на скальный пол, чувствуя, что Ганиму снова одолевают сомнения. "Я должен это сделать", - сказал он себе. - Алия - одержима, - сказала она. - Это могло бы и с нами случиться. Может быть, это уже случилось, а мы, возможно, этого не знаем. - Нет. - Он покачал головой, встретил ее взгляд. - Алия сопротивлялась. Это придало ей силу. Поэтому благодаря своим собственным силам она победила. Мы осмелились копаться в тайниках своей памяти, найти древние языки и древние знания. Мы - это смесь нас самих и тех жизней, которые внутри нас. Мы не сопротивляемся, мы безрассудно идем у них на поводу. Вот что я узнал от своего отца прошлой ночью. Это то, что я должен знать. - Но он ничего не сказал о том же, что во мне. - Ты слушала нашу мать. Вот что мы... - Но я почти запуталась. - Она все еще сильно проявляется в тебе? Страх сковал лицо. - Да... но теперь я чувствую, что она оберегает меня своей любовью. Ты правильно поступил, когда убеждал ее. - И Ганима подумала об отраженном в ней образе матери и сказала: - Наша мать существует теперь для меня, не проявляя себя в алам ал-матил больше других, но она испробовала вкус ада. Теперь я могу слушать ее без страха. Что касается других... - Да, - сказал он. - И я слушал моего отца, но я думаю, что последую совету моего дедушки, в честь которого меня назвали. Возможно с этим именем будет значительно проще. - Ты советовался о том, чтобы поговорить с нашей бабушкой о Золотой Тропе? Лито подождал, пока мимо них не прошел слуга с подносом, на котором был завтрак для Леди Джессики. Резкий запах приправы остался в воздухе, когда он ушел. - Она живет в нас и в своей собственной плоти, - сказал Лито. - Ее совет может быть обсужден вторично. - Не мной, - протестовала Ганима. - Больше я не рискну. - Тогда мной. - Я думала мы согласились, чтобы она вернулась к Сестрам. - Действительно, Бене Джессерит в ее начале, ее собственное создание в середине, и Бене Джессерит в конечном итоге. Но помни, что она тоже несет в себе кровь Харконнена и находится гораздо ближе к ней, чем мы, что она испытала форму этого внутреннего разделения, которое имели мы. - Очень поверхностная форма, - сказала Ганима. - Но ты не ответил на вопрос. - Мне кажется, я ничего не упоминал о Золотой Тропе. - Но мне кажется... - Гани! - Нам не нужны больше Атридесские боги! Нам нужно пространство для небольшой части человечества! - Разве я отрицал это? - Нет. - Она глубоко вздохнула и посмотрела в сторону. Прислуга глядела на них из передней, слыша их речь, но не понимая древних слов. - Мы должны сделать это, - сказал он. - Если бы мы действовали достаточно, то могли бы сами упасть на свои же ножи. - Он использовал идиому Свободных, которая несла смысл наподобие "сливая нашу воду в цистерну племени". Ганима еще раз посмотрела на него. Она вынуждена была согласиться. Но она чувствовала, что попала в ловушку, в конструкцию, состоящую из множества стен. Они оба знали день расплаты, которая лежала тенью поперек их пути, независимо от того, что они делали. Ганима знала это с уверенностью, которую ей придавали знания, полученные от других жизней, существующих в памяти, но теперь она опасалась силы, которую дала тем другим психическим образам, используя данные их опыта. Они прятались внутри ее как хищники, демон-тени, поджидающие в засаде. За исключением ее матери, которая имела власть над плотью и отреклась от нее, Ганима все еще чувствовала потрясение от внутренней борьбы, она знала, что обязательно потеряла бы свое собственное "я", если бы не настойчивость Лито. Лито сказал, что его Золотая Тропа уводила с этого пути. Кроме изводящего сознания того, что он скрывал что-то из своего видения, она могла лишь принимать его искренность. Ему нужна была ее изобилующая созидательность, чтобы обогатить его план. - Нам необходимо пройти Испытание, - сказал он, зная в чем она сомневается. - Не со спайсом. - Возможно, даже так. Наверняка, в пустыне и в Испытании Одержимостью. - Ты никогда не упоминал Испытания Одержимостью! - обвинила она. - Это часть твоего видения? Он пытался проглотить слюну, чтобы смочить пересохшее горло. - Да. - Значит, мы будем... одержимы? - Нет. Она подумала об Испытании - этом древнем экзамене Свободных, который в конечном итоге мог привести к ужасной смерти. Кроме того, этот план имел другие сложности. Он привел бы их на острие лезвия, падение с которого на одну из сторон могло бы быть не поддержанным морально человеческим разумом и этот разум мог бы остаться здравым. Зная, где блуждали его мысли, Лито сказал: - Власть привлекает медиумов. Всегда. Вот чего нам надо избежать внутри себя. - Ты уверен, что мы не поддадимся одержимости? - Нет, если мы создали Золотую Тропу. Все еще сомневаясь, она сказала: - Я не буду носить твоих детей, Лито. Он покачал головой, подавляя в себе внутреннюю измену, и перешел снова на древний язык, известный только им: - Сестра моя, я люблю тебя больше, чем себя, но это вовсе не проявление нежности моих желаний. - Очень хорошо, тогда давай вернемся к другому аргументу до того, как встретимся с нашей бабушкой. Нож, вонзенный в Алию, мог бы решить большинство наших проблем. - Если ты веришь этому, то поверишь, что мы сможем идти по грязи, не оставляя после себя никаких следов, - сказал он. - Кроме того, когда было такое, чтобы Алия давала кому-нибудь возможность? - Речь идет о Джавиде. - Неужели у Джавида пробиваются рога? Ганима пожала плечами. - Один яд, два яда. Это был общий язык, относящийся к королевской привычке каталогизировать компаньонов по их угрозе вашей персоне; знак правителей повсюду. - Мы должны делать все по-моему, - сказал он. - Если бы мы поступили иначе, было бы чище. По ее ответу он знал, что она подавила в себе свои сомнения и, наконец, согласилась с его планом. Достигнув этого, он не почувствовал себя счастливым. Он вдруг обнаружил, что смотрит на свои собственные руки, размышляя, прилипнет ли к ним грязь. 14 То было достижение Муад Диба. Он видел подсознательный резервуар каждого индивидуума как неосознанный банк памятей, ведущих к начальной клетке нашего общего генезиса. Каждый из нас, говорил он, может отмерять свой путь от этого общего происхождения. Видя это и говоря об этом, он совершил дерзкий прыжок в сторону принятия решения. Муад Диб поставил себе задачу об интегрировании генетической памяти в оценке поведения. Таким образом, он прорвался сквозь завесы Времени, сделав будущее Муад Диба, воплощенное в его сыне и его дочери. Харк ал-Ада. Завет Арракиса. Фарадин шел большими шагами через сад, который являлся частью королевского дворца его деда, наблюдая, как его тень становится все короче по мере того, как Солнце Салузы Второй катилось к полудню. Он должен был увеличить шаг, чтобы не отставать от высокого Башара, который сопровождал его. - У меня есть сомнения, Тайканик, - сказал он. - О, я вовсе не отказываюсь от трона, но... - Он глубоко вздохнул. - У меня есть много других интересов. Тайканик, после ожесточенной дискуссии с матерью Фарадина, посмотрел косо на Принца, отметив, как окрепла его плоть, когда он достиг своего восемнадцатилетия. В нем все меньше и меньше с каждым прошедшим днем оставалось от Вэнсики, и проявлялось все больше и больше от Шаддама, который предпочел свои личные занятия королевским обязанностям. В конце концов, разумеется, это стоило ему трона. Он не был жесток. - Ты должен сделать выбор, - сказал Тайканик. - О, несомненно, будет время для удовлетворения каких-то твоих интересов, но... Фарадин покусывал нижнюю губу. Обязанность удерживала его здесь, но он чувствовал себя разбитым. Лучше бы он отправился на площадку среди скал, где уже проходили испытания с песчаной форелью. Теперь имелся проект с огромным потенциалом: отвоевать у Атридесов монополию по производству спайса и что-то должно было произойти. - Ты уверен, что эти близнецы будут... устранены? - Нет ничего абсолютно точного, Мой Принц, но шансы хорошие. Фарадин пожал плечами. Убийство оставалось фактом королевской жизни. Язык был полон едва заметных перестановок в способах, чтобы устранить важные персоны. С помощью одного слова можно было отличить отравленное питье от отравленной пищи. Он полагал, что Атридесские близнецы будут ликвидированы с помощью яда. Это была не совсем приятная мысль. По общим отзывам близнецы были довольно интересной парой. - Нам обязательно надо отправиться на Арракис? - спросил Фарадин. - Это лучший выбор, это значительно ускорит осуществление наших планов. У Фарадина оставался еще один вопрос, и Тайканик поинтересовался, для чего эти расспросы. - Я встревожен, Тайканик, - сказал Фарадин, когда они поворачивали за угол ограды и направлялись к фонтану, окруженному огромными черными розами. Из-за ограды было слышно, как садовники щелкали ножницами. - Да? - подгонял его Тайканик. - Ну, это, религия, которую мы изучаем... - В этом нет ничего страшного, Мой Принц, - сказал Тайканик; он надеялся, что его голос был твердым и уверенным. - Эта религия обращается к воину, который предстает в моем лице. Это очень подходящая религия для Сардукара. - По крайней мере, это была правда. - Да-а-а... Но моей маме, видимо, это очень нравится. "Пропади она пропадом, эта Вэнсика! - подумал Башар. - Она вызывает у своего сына подозрения". - Меня не волнует, о чем думает твоя мама, - сказал Тайканик. - Религия - это личное дело каждого человека. Возможно, она видит в этом нечто, что, может быть, поможет возвести тебя на трон. - Именно об этом я и думал, - сказал Фарадин. "Какой наблюдательный парень!" - подумал Тайканик. Потом сказал: - Присмотрись к этой религии сам: ты сразу же поймешь, почему я выбрал ее. - И, тем не менее... проповеди Муад Диба? В конце концов, он был Атридесом. - Я могу лишь сказать, что пути Господни неисповедимы, - сказал Тайканик. - Да. Скажи мне, Тайк, почему ты именно теперь попросил меня прогуляться с тобой? Сейчас почти полдень, и обычно в это время моя мать отправляет тебя куда-нибудь с разными поручениями. Тайканик остановился у каменной скамьи, которая стояла напротив фонтана; позади нее росли гигантские розы. Плещущая вода действовала на него успокаивающе, и, не отрывая от нее глаз, он заговорил: - Мой Принц, я делал кое-что, что не понравилось твоей маме. - И подумал: "Если он поверит этому, то ее дьявольская схема заработает". Тайканик почти наделятся, что схема Вэнсики потерпит крах. "Привезти сюда этого проклятого Проповедника. Она была ненормальной. И какой ценой!" Когда Тайканик в ожидании замолчал, Фарадин спросил: - Ладно, Тайк, что же ты натворил? - Я доставил сюда практикующего толкователя снов, - сказал Тайканик. Фарадин метнул проницательный взгляд в сторону своего компаньона. Некоторые из более старших сардукаров играли в игру с толкованием снов, они так в этом преуспели после их поражения в "игре" с "главным толкователем снов" Муад Дибом. Где-то в их снах, как они полагали, может быть указано, как достичь власти и славы. Но Тайканик всегда воздерживался от этой игры. - Это не похоже на тебя, Тайк, - сказал Фарадин. - Тогда я могу только говорить о том, что подразумевает эта новая религия, - сказал он, обращаясь к фонтану. Упоминать о религии, подразумевалось, конечно, говорить о том, зачем они рискнули доставить сюда Проповедника. - Тогда говори то, что подразумевает эта религия, - сказал Фарадин. - Как велит Мой Принц, - Он повернулся, посмотрел на этого юного обладателя всех снов, которые теперь извлекались для того, чтобы направить Дом Коррино по правильному пути. - Церковь и Государство, Мой Принц, даже научное обоснование и вера; и даже больше: прогресс и традиция - все это согласовано в учении Муад Диба. Он учил, что не существует непримиримых противоположностей, за исключением вероисповеданий и снов. Будущее открывают в прошлом, и оба эти понятия являются частью одного целого. Несмотря на сомнения, которые он не мог рассеять, Фарадин был потрясен этими словами. Он услышал ноту вынужденной откровенности в голосе Тайканика, как будто человек говорил против своей воли. - И поэтому ты приведешь ко мне этого... этого толкователя снов? - Да, Мой Принц. Потому что твой сон пронизывает Время. Ты сможешь понять свою внутреннюю сущность, когда осознаешь, что вселенная - это единое целое. Твои сны... ну как это сказать... - Но я не придавал значения своим снам, - запротестовал Фарадин. - Они как диковинка, не больше. Я никогда не подозревал, что ты. - Мой принц, имеет значение все, что бы ты ни сделал. - Ты сильно преувеличиваешь, Тайк. Ты в самом деле веришь, что этот Проповедник может разгадывать самые великие тайны? - Да, Мой Принц. - Тогда придется огорчить мою мать. - Ты хочешь увидеть его? - Конечно, если ты доставил его сюда, чтобы вызвать неудовольствие у моей матери. "Он насмехается надо мной?" - подумал Тайканик. И сказал: - Я должен предупредить вас, что старик носит маску. Это изобретение с планеты Икс, которое позволяет слепому видеть своей собственной кожей. - Он слепой? - Да, Мой Принц. - Он знает, кто я? - Я сказал ему, Мой Принц. - Очень хорошо. Пойдем к нему. - Если Мой Принц соизволит подождать один момент здесь, я приведу старика к нему. Фарадин оглядел окружавший фонтан, улыбнулся. Это место, как и любое другое, как нельзя лучше подходит для этой глупой затеи. - Ты говорил ему, что мне снилось? - Только в общих чертах, Мой Принц. Он спросит вас о ваших личных суждениях по этому поводу. - Очень хорошо. Я буду ждать здесь. Веди его. Фарадин повернулся к нему спиной, он слышал, как Тайканик поспешно ушел. Можно было видеть, как садовник работал за оградой, была видна макушка его головы в коричневой кепке, сверкающие ножницы, которыми он срезал зеленые верхушки кустов. Зрелище было завораживающим. "Толкование снов - это чушь - думал Фарадин. - Со стороны Тайка было неправильно делать это, не посоветовавшись со мной. Странно, что Тайк в его возрасте ударился в религию. А теперь еще эти сны". Немного погодя он услышал позади себя шаги. Хорошо знакомые шаги Тайканика и более медленная походка. Фарадин повернулся, он посмотрел на приближающуюся фигуру толкователя снов. Иксианская маска была черного цвета, просвечивающая, тонкая, закрывающая лицо ото лба до подбородка. Разрезов для глаз на маске не было. Если верить иксианским россказням, то вся маска, целиком, представляла собой глаз. Тайканик остановился в двух шагах от Фарадина, но человек в маске приблизился к нему на расстояние меньше одного шага. - Толкователь снов, - сказал Тайканик. Фарадин кивнул. Старик в маске кашлянул так, как будто хотел вытолкнуть что-то наверх из своего желудка. Фарадин почувствовал резкий запах спайса, исходивший от старика. Он исходил от длинной серой одежды, которая закрывала его тело. - Эта маска действительно часть вашей плоти? - спросил Фарадин, желая оттянуть разговор о сне. - Пока я ношу, - произнес старик, и его голос имел гнусавый оттенок и характерный акцент Свободных. - Твой сон, - сказал он. - Расскажи мне его. Фарадин пожал плечами. - Почему бы и нет? "Вот зачем Тайк привел сюда старика. А так ли это?" Сомнения охватили Фарадина и он спросил: - Вы действительно толкователь снов? - Я пришел, чтобы истолковать твой сон, Могущественный Господин. Снова Фарадин пожал плечами. Эта фигура в маске заставляла его нервничать, и он посмотрел на Тайканика, который оставался на том месте, где и остановился, сложив руки на груди и ставившись на фонтан. - Итак, ваш сон, - настаивал старик. Фарадин глубоко вздохнул и начал излагать свой сон. Когда он совершенно увлекся рассказом, стало легче. Он рассказал про воду, которая текла вверх по стенам колодца, о мирах, которые в виде атомов кружились в его голове, о змее, которая превращалась в песчаного червя и взрывалась облаком пыли. Рассказывая о змее, он очень удивился, что здесь потребовалось приложить больше усилий. Ужасное нежелание, сидевшее в нем, мешало ему, и это сердило его, когда он рассказывал. Старик оставался безучастным, когда Фарадин, наконец, умолк Черная тонкая маска едва заметно двигалась в такт дыханию. Фарадин ждал. Молчание продолжалось. Вскоре Фарадин спросил: - Вы не собираетесь истолковать мой сон? - Я уже истолковал его. - Казалось, что его голос слышался издалека. - Ну и? - Свой собственный голос Фарадину показался каким-то писклявым, это говорило о том, какое напряжение возымел на него рассказ про сон. Но старик по-прежнему оставался безразлично молчаливым. - Скажите мне, наконец! - В его голосе очень ясно слышалось раздражение. - Я сказал, что уже истолковал, - повторил старик. - У меня нет желания рассказывать о моем истолковании тебе. Даже Тайканика это задело, и он сжал руки в кулаки. - Я сказал, что представил свое истолкование, - сказал старик. - Ты хочешь, чтобы тебе больше заплатили? - спросил Фарадин. - Я вообще не просил никакой платы, когда меня сюда привели. Что-то наподобие холодной гордости в этом ответе смягчило гнев Фарадина. Это был очень храбрый старик. Он должен был знать, что непослушание каралось смертью. - Позвольте мне, Мой Принц, - сказал Тайканик, когда Фарадин начал говорить. Тогда он спросил: - Почему ты не хочешь раскрыть твое истолкование? - Ладно, мой господин. Сон говорит мне о том, что нет смысла объяснять эти вещи. Фарадин не мог сдержать себя. - Ты хочешь сказать, что я уже знаю смысл своего сна? - Может быть, да, Мой Господин, но это не главное. Тайканик придвинулся ближе к Фарадину. Оба пристально смотрели на старика. - Объясни, что ты хочешь сказать! - сказал Тайканик. - В самом деле, - сказал Фарадин. - Если бы мне пришлось говорить про этот сон, чтобы исследовать вопросы воды и пыли, змей и червей, чтобы проанализировать атомы, которые роятся в твоей голове, также как и в моей, - ах, Могущественный Господин, - то мои слова озадачили бы тебя и ты бы ничего не понял. - Ты боишься, что твои слова могли бы разгневать меня, - требовал Фарадин. - Мой Господин! Ты уже разгневан. - Это потому, что ты не доверяешь нам? - спросил Тайканик. - Очень близко к цели, мой Господин. Я также не доверяю тебе, и по простой причине - потому что ты сам себе не доверяешь. - Ты очень рискуешь, - сказал Тайканик. - Здесь людей казнят за менее безобидное и оскорбительное поведение, чем твое. Фарадин кивал в знак согласия и сказал: - Не испытывай наше терпение. - Фатальные последствия гнева Коррино хорошо известны, Мой Господин Салузы Второй, - сказал старик. Тайканик положил свою руку на руку Фарадина, чтобы сдержать его гнев, и спросил: - Ты пытаешься довести нас до того, чтобы мы убили тебя? Фарадин не думал об этом, он чувствовал теперь холод внутри себя, как только представил, что могло означать такое поведение. Представлял ли этот старик, которого называли Проповедником... представлял ли он нечто большее, чем казался? Что могло бы повлечь за собой его смерть? Мученики могли бы оказаться очень опасными существами. - Я сомневаюсь, что ты убил бы меня, независимо от того, что бы я сказал, - проговорил Проповедник. - Я думаю, ты знаешь мне цену, Башар, и твой Принц об этом догадывается. - Ты совсем отказываешься объяснять его сон? - спросил Тайканик. - Я уже объяснил его. - Но ты не сказал, что нашел в нем? - Ты порицаешь меня, Мой Господин? - Какую ценность ты можешь представлять для меня? - спросил Фарадин. Проповедник протянул вперед правую руку. - Если я поманю этой рукой, то придет Данкан Айдахо и будет исполнять мои приказания. - Что это за пустое хвастовство? - спросил Фарадин. Но Тайканик покачал головой, припоминая свой спор с Вэнсикой. Он сказал: - Мой Принц, это может быть правдой. У этого проповедника много последователей на Дюне. - Почему ты не сказал мне, что он оттуда? - спросил Фарадин. До того, как Тайканик смог ответить, Проповедник обратился к Фарадину: - Мой Господин, ты не должен чувствовать своей вины за Арракис. Ты всего лишь продукт своего времени. Это особого рода мольба любого человека, который погряз в своей виновности. - Виновности! - гневно выпалил Фарадин. Проповедник только пожал плечами. Странно, но неистовство Фарадина сменилось изумлением. Он засмеялся, откидывая назад голову, отводя от Тайканика настороженный взгляд. Потом сказал: - Ты нравишься мне, Проповедник. - Это как вознаграждение для меня, Принц, - ответил старик. Подавляя смех, Фарадин сказал: -