и. Бекетта предупредили, что эскорт проинструктирован расстрелять "Лир", если тот выйдет за пределы пятимильного коридора. Полетное время было оценено примерно в тринадцать часов, что позволит им прибыть в Манчестер около полседьмого утра по местному времени. Намечалось выпустить по "Лиру" ракеты карантинной службы через шесть минут после того, как Бекетт поставит его в конце взлетной полосы в Манчестере. Перед приземлением он, согласно инструкциям, должен слить излишек горючего, используя аварийный клапан, автоматически передающий подтверждающий сигнал карантинщикам. - В противном случае вас разнесут в клочья, даже если внутри или рядом с самолетом останутся люди, - предупредил полковник-инструктор. Они хотели, чтобы не оставалось ни одного шанса на то, что кто-то захватит самолет и попытается покинуть Англию. Когда Бекетт заканчивал осмотр кабины, вперед пролез Хапп и скользнул в правое сиденье. - Вы не возражаете, Билл? - Только ничего не трогайте. Бекетт осмотрел приборы. Он с радостью увидел на панели экран спутниковой навигационной системы. Там была записка от монтажников, содержащая перечень критических отклонений. На более тонкую настройку прибора не было времени. Пока тягач с водителем, одетым в скафандр и дышащим воздухом из закрепленных на машине баллонов, занимал исходную позицию, Бекетт автоматически выполнял предполетные процедуры, прокручивая в уме стадии полета: четыре часа тридцать три минуты от Колорадо-Спрингс до Бостона, тринадцать часов пятьдесят семь минут полетного времени до Манчестера - двадцать девять минут сверх первоначального графика. Встречный ветер над Атлантикой. Они будут над Бостоном в полшестого вечера. И им следовало иметь двух пилотов в кабине! Бекетт оценивающе взглянул на сидящего рядом Хаппа и отказался от мысли препоручить ему часть взлетных процедур. Тот откровенно нервничал. Бекетт вернулся обратно к своим приборам, заверяя себя, что этот самолет ДОЛЖЕН быть летающей моделью "Лир". Это была машина, сложная в управлении и чувствительная к возникающим по вине пилота боковым колебаниям. Ему придется быть начеку каждую минуту взлета и посадки, чтобы избежать "голландского шага", небольшой неприятности, способной заставить их врезаться в землю. Ну что ж, в конце концов, Бекетту уже приходилось пилотировать такие самолеты. В наушниках раздалось: - Выруливайте на полосу тридцать пять, мистер Бекетт. Ваш взлетный вес двенадцать с половиной тысяч футов. Бекетт взял это на заметку и ответил: - До свидания, аэродром Петерсон Филд. - Счастливого полета, майор. Бекетт узнал прозвучавший сверху из башни голос инструктировавшего его полковника. Странно, что у этого человека так и не было имени. Масса чудных вещей в этом новом мире. - Подключите ваш специальный передатчик, - приказал полковник. Бекетт щелкнул красным переключателем на своей панели. - Что это? - спросил Хапп. - Наш колокольчик прокаженного, - Бекетт взглянул налево, потом направо. - А теперь заткнись, пока я не выведу нас на нужный курс и высоту. Когда "Лир" покатился по полосе, набирая скорость, Бекетт увидел огнеметные танки, уже спешившие на место стоянки. Их машине, оставленной на рулежной дорожке, достанется первой, потом вся зона будет омыта пламенем. Бекетт подумал, что огонь несет ощущение очистительной окончательности. Сожженные вещи не имеют привычки воспроизводиться. Перед тем, как он достиг Пересечения Турмана на окраине Денвера, к нему присоединился эскорт "Миражей-111". Бекетт покачал крыльями, приветствуя летящих по бокам пилотов. Те показали ему большие пальцы, прежде чем отвалить назад. Один занял позицию прямо позади. Бекетт кивнул сам себе. Он увидел ракеты под распростертыми крыльями. Эти ракеты были основной реальностью в полете. Они настоятельно требовали от Билла Бекетта точной навигации. Его мысли прервало радио с метеосводкой. Встречный ветер над Атлантикой утих, но радоваться этому не стоило. Бекетт прослушал сводку и включил микрофон интеркома, сказав: - Держите свои пристежные ремни застегнутыми, если только вы не в туалете. Никаких передвижений без особой необходимости. За побережьем нас ожидает весьма подозрительная погода, и мне всю дорогу придется нянчиться с этой птичкой. Нам понадобится каждая унция горючего. На высоте тридцать пять тысяч футов он выровнял самолет и сбалансировал его. Затем сообщил свое положение и повернулся к Хаппу. - Когда мы туда доберемся, у нас не останется горючего даже для того, чтобы заполнить ночной горшок. - Я верю в вас, Билл. Расскажите мне, что это за колокольчик прокаженного? - Мы непрерывно передаем особый опознавательный сигнал. Если он смолкнет - буммм! - Бекетт взглянул наружу на "Мираж-111", занимавший позицию справа. - Ваши приятели там, снаружи, настроены очень серьезно. - Я вижу ракеты. Они готовы к применению. - Вам лучше поверить в это, Джо. - Ничего, если я посижу тут, рядом с вами? - Я рад компании, если не занят. Просто держите ноги подальше от этих педалей и не трогайте штурвал. - Слушаюсь и повинуюсь, мой капитан. - Очень хорошо, - усмехнулся Бекетт и расслабился впервые с тех пор, как забрался в самолет. - Если вы имеете в виду иностранный Легион, то вспомните, как КАПИТАН наказывает за неповиновение. - Укладывает под жарким солнцем, как подарок для варваров, - улыбнулся Хапп. - А вокруг дожидаются стервятники. Все это я видел в кино. Бекетт переключил свой микрофон для сверки местоположения с наземными станциями. - Вы задумывались, сколько стоит это маленькое путешествие? Думаю, что этот самолет со всеми модификациями и прочим обошелся миллионов в десять. Один рейс - и бам! Это может стать самым дорогостоящим трансатлантическим перелетом в истории. - Но зато первого класса. Если, конечно, не считать того, что сзади. Вам слышно, как переливается горючее в тех резервуарах? - Это вас беспокоит? - Не люблю пожары. - А вы ничего не почувствуете. Кто-то когда-то сказал, что аэроплан - один из самых лучших способов уйти. Он вас убьет, но не причинит боли. Хапп содрогнулся. - Я однажды управлял самолетом друга, возле Лиона. Мне это ужасно не понравилось. - Кому-то нравится, кому-то нет. О чем это вы с Сергеем и Франсуа жужжали там, сзади, прежде чем мы взлетели? Вместо ответа Хапп спросил: - У вас есть дети, Билл? - А? Да. У нас с Марджи две дочери. - Бекетт скрестил пальцы. - И слава Богу, они пока в безопасности. Что это должно сделать с... - У меня два мальчика. Они с моей семьей возле Бержерака в Дордони. - Уходите от темы, Джо? - Не совсем. Мне нравится район Бержерака. - Родной город Сирано, - вспомнил Бекетт, решив следовать этому странному повороту беседы. - Как это вы не обзавелись большим носом? - Когда я был ребенком, меня никогда не заставляли вынюхивать трюфели. Бекетт издал лающий смех, чувствуя, как он снимает его напряжение. Не было ли это желанием Хаппа разрядить обстановку? - Мы хорошая команда, - заявил Хапп. - Одна адская команда! Даже этот старина Сергей там, сзади. - Ах, бедный Сергей! Он убедил себя в том, что они с Ариеной пережили бы величайшую страсть. Смерть оборвала величайшую историю любви нашей эпохи. - Об этом вы и разговаривали? - Лишь между прочим. Странное дело с нашей группой. Мы подходим друг другу самым примечательным образом - словно судьба свела нас, чтобы мы работали вместе над этой задачей. - Мы с ней справимся, Джо. - Согласен. Те две трагические смерти подстегнули нас весьма действенно. А информация от вскрытий - у меня от нее голова кругом. Если печень... - На что похожа Дордонь? - перебил его Бекетт. Хапп взглянул на него, припомнив другого Бекетта, под жарким светом рефлектора, искусные и точные движения его скальпеля. Да, этот человек, здесь, в самолете, был тем же, кто проклинал Франсуа. - Каждую осень в Дордони мы собираем грибы, - вздохнул Хапп. Он прикоснулся кончиками пальцев к губам и послал воздушный поцелуй. - Билл, когда мы одержим победу над чумой, вы должны привезти свою семью. Мы устроим вечеринку - грибы и земляника - маленькие fraises des bois. - По рукам. Бекетт отвлекся, чтобы провести коррекцию курса. Земля под ним была лоскутным одеялом из прямоугольничков ферм, проглядывающих сквозь неплотный облачный покров. "Лир" шел ровно и устойчиво. - Мы в Дордони очень старомодны, - продолжал Хапп. - Во Франции нас все считают деревенщиной. Мой брак с Ивон был сговорен. Мы знали друг друга с самого детства, разумеется. - Никаких шуры-муры до того как? - Вопреки россказням, мы, французы, не спешим обсуждать каждый поцелуй. На моих устах печать. - Сговоренный брак? Я думал, это ушло вместе с жестяными панталонами и турнирными жакетами. Хапп выглядел озадаченным. - Жестяные панталоны и... А, вы имеете в виду латы. - Он пожал плечами. - Сколько лет вашим дочерям, Билл? - Восемь и одиннадцать. А что? Вы думаете и им устроить браки? - Моим сыновьям четырнадцать и двенадцать. Неплохая разница в возрасте. Бекетт уставился на него. - Вы это серьезно? - Билл, вы никогда не задумывались, в какой мир мы вступим, когда побьем чуму? - Немножко, да. - Нехорошо, что нашей команде приходится общаться с другими исследователями через политических лидеров наших стран. - Они все ищут преимущества. - То же самое говорит и Сергей. Но положение дел меняется. Я серьезно говорил насчет наших детей, Билл. Почему бы интеллигенту не выдать своих дочерей за сыновей интеллигента? - Вы же знаете, что это не сработает должным образом, Джо. Потомство не обязательно будет... - Я хорошо изучил законы генетики, Билл. Отклонение к среднему. Наши внуки, скорее всего, не будут обладать столь же острым умом, как их родители... возможно. - Что у вас на уме, Джо? - Наши дети унаследуют весьма отличный от нашего мир. Структура его уже проявляется. Маленькие государства-крепости с надежными границами. Швейцария повсюду. Подозрительность к чужакам. - И вполне обоснованная! - Допустим, но примите во внимание последствия исчезновения крупных держав. - Вы действительно думаете, что они уже на пути в забвение? - Это очевидно. Какой прок от крупного государства, когда разрушить его может один-единственный человек? Странам придется стать достаточно малыми, чтобы вы знали каждого своего соседа. - Господи Боже! - Бекетт сделал глубокий дрожащий вдох. - Мы можем добиться единой всемирной валюты, - продолжал Хапп. - Может быть, электронной. Я думаю, что какая-то торговля должна остаться. Но кто отважиться нападать на соседа, если один выживший сможет уничтожить агрессора? - Да, но если мы сможем исцелить... - Разновидностей чумы нескончаемое множество, Билл. Это же очевидно. - Но армия пока еще есть, - цинично буркнул Бекетт. - Кто же осмелится сохранять военные силы, если такое обладание непременно накличет беду, подвергая все население постоянной опасности? - Что вы хотите этим сказать? - Ваши вооруженные силы не смогут направить оружие против своих соседей. Прежнее оружие устарело. Бекетт оторвался от прокладки курса "Лир" и уставился на Хаппа. - Иисусе Христе! - прошептал он. - Мы открыли ящик Пандоры, - сказал Хапп. - Боюсь, эта чума - лишь начало. Задумайтесь над этим хоть раз, Билл, разновидности этой чумы... - И натворил это один человек, в одиночку, - кивнул Бекетт. Он взглянул наружу на "Мираж-111", потом снова на Хаппа. - Полицейское государство могло бы... - Сергей считает, что нет. Он очень много думал об этой проблеме. Он даже подозревает, что у его хозяев есть план поубивать кое-каких ученых... - А что, если они кого-нибудь пропустят? - Да. Что, если еще одна чума, мутация? И у них не будет ресурсов, чтобы встретить эту угрозу? Или что ваши соседи сделают со СВОИМИ учеными? О нет! У этого тигра длинный хвост. Бекетт включил автопилот и сообщил об этом эскорту. Он откинулся назад и сцепил руки за головой. - Самолет летит сам? - спросил Хапп с ноткой страха в голосе. - Да. - В моем родном языке нет точных слов. По-английски можно выразиться лучше - мы сами сотворили этого Безумца. Мы все это сделали сами. Мы и действующее лицо, и объект воздействия. - Вы, видать, думали об этом немало времени, - сказал Бекетт. - Думаю, что я знаю, какой именно мир унаследуют наши дети. - Я лишь надеюсь, что они унаследуют хоть какой-нибудь мир. - Да, это в первую очередь. Бекетт искоса взглянул на Хаппа. - Вы всерьез говорили насчет брака ваших сыновей и моих дочерей? - Всерьез. Мы еще обнаружим потребность в устройстве браков через новые границы. Идея экзогамии не нова, Билл. - Да, мы должны поддерживать разнообразие генетического фонда. - Или пережить генетическую деградацию. Бекетт опустил руки и осмотрел приборы. Он провел коррекцию курса. Немного погодя Бекетт заявил: - Нам нужно не только средство от чумы. Нам нужна медицинская техника, чтобы справляться с общими проблемами. - Медицинская? - спросил Хапп. - Только ли медицинская? - Я понимаю, что вы имеете в виду, Джо. У медицины всегда были свои политические барьеры, но это... - Мы думаем, по всему миру следует стратегически разместить центры. Компактные линии связи, полный компьютерный взаимообмен, невзирая на политические границы, голосом и видео, никакой цензуры. Ученым следует объединить усилия, не обращая внимания на национальность друг друга. - Мечтаете, Джо. - Наверное. - Наши семьи - залог нашего хорошего поведения, черт побери! - А весь остальной наш мир - залог своего хорошего поведения. - А что, если какое-нибудь исследовательское учреждение в Советском Союзе решит эту задачу раньше, чем мы? - Разница невелика, пока многие из нас знают решение. - Христос! Вы говорите о конспиративном союзе ученых! - Точно. И любой исследователь, продумавший этот вопрос до конца, придет к такому же выводу. - Вы действительно так думаете, почему? - Потому что в этом огромная власть... а все остальное есть хаос. - Сергей с этим согласен? - У Сергея тонкое понимание личной власти. И у него друзья в стратегических пунктах Советского Союза. - Он согласен плести заговор против своих боссов? - Он предположил это называть промеж себя "Заговор Фосс - Годелинской". - Хапп откашлялся. - Ваш друг Рокерман... - Он в Вашингтоне, а я здесь. - Но если представится возможность? - Я подумаю об этом. - Думайте долго и тщательно, Билл. Думайте обо всех тех полезных делах, что мы могли бы совершить с этим знанием. Подумайте о цене этого знания. Бекетт пристально посмотрел на него. - Вы меня удивляете, Джо. - Я сам себя удивляю, но я думаю, что это логический ответ, чтобы дать нашим детям такой мир, который они захотят получить в наследство. - А Франсуа, что он об этом говорит? - Вас интересует его мнение? - В таком деле - да. - Между прочим, вы похожи. Вы и Франсуа. Оба консерваторы. Это то, что убедило Франсуа. Он желал бы сохранить определенные ценности нашего мира. - Ну, политики провалили это дело, уверен на все сто. - Франсуа сказал что-то подобное, но он не в восторге от политиков со времен де Голля. - Еще один генерал, - буркнул Бекетт. - Как Эйзенхауэр? - Туше. - Значит, вы об этом подумаете? - Да. - Хорошо. Где результаты вскрытия? Я видел их у вас, прежде чем мы покинули ДИЦ. - Они в планшете прямо за моей спиной, - Бекетт указал локтем. Проделывая это, он взглянул назад, в самолет. - Сергей и Франсуа спят, - сказал Бекетт. Хапп выпрямился и расправил бумаги у себя на коленях. - Лучшее из того, что они могли сделать, - продолжил Бекетт. Он вытащил карту и определил положение самолета по радиопеленгу. - Где мы? - спросил Хапп. Он смотрел вниз, разглядывая сверкающий в солнечном свете облачный покров. - Мы совсем скоро минуем Мэнсфилд в Огайо. Здесь мы должны направиться на север, чтобы оставить в стороне Питтсбург. Хапп посмотрел на рапорт о результатах вскрытия, который лежал у него на коленях. - Это правда, Билл, - спросил он, - что ты плакал, когда умерла Ариена? - Это сказал Франсуа? - Он сказал, что ты обругал его, и ты плакал, и он сказал, что у тебя это выглядело достойным восхищения. Уход друга не должен проходить незамеченным. - Эта дама обладала железным характером, - пробормотал Бекетт. Если я не постою за себя, то кто? А если я стою за себя один, то кто же я? Гиллель Халс Андерс Берген выключил все лампы в своем кабинете и подошел к окну, легко ориентируясь даже в темноте. Уличные огни Нью-Йорка, где-то далеко внизу, на площади перед зданием ООН, наполняли ночной туман слабым сиянием, светящимся серебристым движением, клубящимся и таинственным. И хотя он знал, что температура в кабинете не изменилась, он неожиданно почувствовал холод. Уже больше часа он раз за разом прокручивал в памяти сегодняшнюю пресс-конференцию. У него не выходило из головы известное изречение Киссинджера: "Ошибочно полагать, что все, что говорится на пресс-конференциях, тщательно обдумано". Но все его сотрудники соглашались с тем, что хоть что-нибудь должно быть сказано репортерам. Халс выбрал для этого общий брифинг, нечто, на что они впоследствии смогут ссылаться как на "высокое должностное лицо в Организации Объединенных Наций". Слишком много неясного, покрытого мраком, было на мировой сцене. Слишком много секретности. Он решил слегка приподнять завесу. У них был предварительный рапорт археологов, вызванных для просеивания пепла сгоревшего дома в Сиэтле. "Это решение было мастерским ходом", - подумал Халс. Археологи! Смелые люди. Они знали, что не смогут вернуться к своим семьям. Туманная завеса за окном слегка поредела, и далеко внизу он заметил караул, движущийся к оконечности острова. Это, наверное, их военная охрана сменяет посты. Сейчас, когда заблокированы туннели и опущены мосты, Манхэттен считается довольно безопасной крепостью. В городе до сих пор были выгоревшие участки, и ночью на улицах двигались только служебные машины, но уже образовался какой-то новый порядок, который некоторые называли "безопасным". "Это кажущаяся безопасность", - думал Берген. Военный кордон образовал вокруг города ломаную линию, врезающуюся в штат Нью-Джерси от окрестности Ред Бенк и далее к западу до Браунд Брук, поворачивающую на север вдоль гор Вотчин Маунтинс к Паттерсону; затем, становясь все более изломанной, она извивалась вдоль границы штатов Нью-Йорк и Нью-Джерси по низменности Байт Плейнс к Лонг-Айленд-Саунду, севернее Порт-Честера. "Огненная стена" - называли ее люди, черпая чувство безопасности из образа широкой обугленной полосы за этой границей, места, где пепел носился над холмами руин и непогребенными телами тех, кто погиб на этой земле. Берген не любил думать о человеческих смертях, которые были связаны с огненной стеной, о тех, кто был убит при ее создании, и тех, кто погиб, пытаясь пересечь ее, чтобы попасть в безопасную зону Нью-Йорка. "Барьеры", - думал он. Все что угодно было барьером в этом новом мире. Идентификационные карточки и барьеры. Вас могут расстрелять на месте, если у вас нет действующей идентификационной карточки. Такой порядок установили Заградительные Силы. В уверенности этого названия было нечто, что резало Бергену уши. Он представлял себе морскую блокаду вокруг Ирландии и Великобритании, комбинированную морскую и сухопутную блокаду вокруг Северной Африки. "Массированная" - только так ее и можно назвать. Светящийся циферблат наручных часов Бергена сообщил ему, что еще только 8:53 вечера, прошло менее трех часов с тех пор, как он проверял реакцию на свою пресс-конференцию по вечерним новостям телевидения. Диктор, как попугай, повторял слова "высокого должностного лица". - В сущности, мы игнорировали критический момент в технологии и научных исследованиях. Мы не смогли заметить, что этот фактор оказывает основное воздействие на все международные дела. Насколько мне известно, ни одно из высокопоставленных лиц ни в одном правительстве не уделяло серьезного внимания тому, что один индивидуум может в одиночку создать такой хаос, какой создал этот человек, О'Нейл. Следующий вопрос был предугадан, а ответ - тщательно подготовлен. - Все улики указывают на то, что это был Джон Рой О'Нейл и что он действовал в одиночку. Они не ожидали, что он честно и открыто заговорит о находках в Сиэтле. - Существуют достаточные косвенные улики, что именно в подвале здания в Болларде он состряпал свою дьявольскую похлебку. - Сэр! Похлебку? В одиночку? Это был лысеющий репортер из газеты "Пост". - Мы не можем быть абсолютно уверены, - сказал Берген. Затем конференция перешла в область, которой не хотел касаться Берген вопреки мнению президента Соединенных Штатов и полдюжины премьер-министров. Северная Африка и, наконец, Саудовская Аравия. - По наущению советской делегации, - сказал он репортерам, - оказывается давление в сторону коренных изменений тактики в Северной Африке и прилегающих регионах. После всех этих лет тщательной цензуры собственных высказываний, Берген почувствовал удовлетворение, когда произносил эти слова, выражаясь правдиво и без дипломатических прикрас. "Пусть попробуют меня забаллотировать", - думал он. Кампания Роммеля ясно продемонстрировала, что патрули в пустыне можно обойти. Англичанам удавалось перемещаться внутрь и наружу роммелевских линий. А теперь саудовская проблема по-новому встала в свете этих знаний. Насколько сильно заражение местности? Израиль угрожал атомной стерилизацией своих "границ", отчетливый талмудистский кулак махал в сторону Саудовской Аравии. Единственное, что их сдерживало, - это угроза Безумца. Будет ли эта атомная стерилизация считаться актом, направленным против мишеней мести О'Нейла? Среди пилигримов Мекки было бессчетное количество ливанцев. И что же с источником заражения - Северной Африкой? Русские требовали установить "огненное кольцо", еще один Огненный Барьер. Так они называли свой план создания внешних постов по периметру суши: огнеметы, радары, дневные и ночные патрули, колючая проволока... "К черту расходы! - кричали они. - Мы говорим о выживании!" Суть же вопроса была в том, как они проведут свой периметр. Аудовская проблема придавала этому вопросу новые очертания. У Израиля были свои подозрения о том, где Советский Союз захочет установить свое "огненное кольцо". "Истерия как заразная болезнь", - думал Берген. Соединенные Штаты хотели создать вокруг зоны "резиновую дорогу" из кобальтовой пыли, радиоактивного покрытия, после пересечения которой ни одна форма жизни не может выжить. Отсюда Берген, между прочим, сделал вывод, что Соединенные Штаты припрятали огромный запас такой пыли. Он возражал, что радиоактивное заражение всего средиземноморского бассейна будет иметь неизгладимые последствия. Израиль был в ярости. - Какой выбор у них остается? - спрашивали Соединенные Штаты. Какие еще решения имеют смысл теперь, когда Турция, Ливан, Сирия и Северная Италия практически списаны за борт? Только Израиль оставался хрупким островком незараженной земли внутри загрязненного региона. И насколько они чисты? Для расследования не допускались никакие внешние наблюдатели. Как сказал французский посол во время их утренней встречи: "Потери неизбежны. Чем раньше мы смиримся с ними, тем лучше". Он ссылался на Бретань, Кипр и Грецию как поддерживающие его точку зрения аргументы. Все это Берген сообщил прессе, выражаясь просто и без обычных иносказаний. Он не упомянул только жаркий спор между французами и Израилем. Ругань не была чем-то новым в стенах ООН, но этот спор превзошел все предыдущие представления об этом. - Вы - антисемитские твари! - кричали представители Израиля. Странно, что французы ответили на это лишь следующее: "Франция также является средиземноморской нацией. Все, что мы делаем в этом регионе, отразится и на нас". Израильские делегаты не могли этого принять: "Не думайте, что обманете нас! У Франции давняя традиция антисемитизма!" "Понятно, что нервы не выдерживают", - думал Берген. Дипломатия должна каким-то образом пережить эту атмосферу. Они не смеют пойти раздельными путями. Можно ли перенести Израиль в центральную часть Бразилии, как предлагалось? А новая диаспора? "До этого может дойти", - думал Берген, хотя Бразилия сказала, что она может принять не более половины населения Израиля, и множество трудностей было связано с этим предложением. Бразилия, конечно, засматривалась на "атомные возможности" Израиля. Берген подумал об израильтянах, сидящих в сердце своего пустынного оазиса, с атомными бомбами, завернутыми в свитки Талмуда. "Легковозбудимые люди", - думал он. Трудно сказать, какова будет их реакция на такое внутреннее решение проблемы. А Бразилия, задумывалась ли она действительно над тем, кого может пустить в свои границы? Мнение Бергена было таково, что Бразилия станет новым Израилем, что не будет возможности как-то сдержать таких изобретательных людей. К тому же столько было неизвестного, тщательно скрываемого. Что в действительности происходит в израильских границах? Им придется пустить к себе внешних наблюдателей, и причем скоро. Он отложил бразильское предложение, хотя оно вызвало возбуждение среди средств массовой информации. Оно, может быть, интересно и привлекает внимание, однако масштаб такого шага вызывал у Бергена дрожь. Как он и ожидал, загорелась красная лампочка телефона и раздался звонок. Берген вернулся в свое кресло и поднял телефонную трубку. Прескотт сразу же удивил его. - Это был чертовски хитрый ход, так вот появиться на публике, Хаб! Фамильярность! Что-то заварилось, как любят говорить американцы. - Я рад, что ты так думаешь, Адам. Должен признаться, я был слегка не уверен в твоей реакции. Президент издал мягкий смешок. - Моя матушка любила говаривать, что когда варево начинает прилипать ко дну горшка, нужно быстро помешать в горшке. Заварилось, в самом деле, подумал Берген. - Нечто подобное я и имел в виду, - сказал он. - Я сразу догадался. Я сказал Чарли, что именно это ты и делаешь. Слушай, Хаб, а что ты думаешь по поводу адмирала Френсиса Делакура? По тону вопроса Берген понял, что Прескотт перешел к главному. Командир Заградительных Сил был очевидным знаком вопроса. Такая сила, и сидит без присмотра в Исландии. Генеральный секретарь не завидовал Делакуру, особенно теперь, когда Прескотт, по-видимому, копает под него. - Мне кажется, он достаточно хорошо справляется с работой, Адам. - Достаточно хорошо? - Тебя что-то беспокоит, Адам? "Все-таки есть свои преимущества в фамильярности отношений, - подумал Берген. Можно задать больной вопрос без всяких дипломатических тонкостей". - Он француз по происхождению, не так ли? - спросил Прескотт. - Да, его семья происходит из Квебека. - Я слышал, что он историк. - Берген вспомнил фразу Делакура, произнесенную при вступлении в должность командира Заградительных Сил. В ней слышалась педантическая нотка: "Это та же проблема, что и у римлян, но с современными орудиями". - По моим сведениям, он достаточно уважаемый историк, Адам, - согласился Берген. - Паттон тоже был историком, - сказал Прескотт. Паттон? Ах да, командир танковых войск во время Второй мировой войны. В то время ходил слух о том, что Паттон восхищался древними римлянами. - У многих военачальников было такое же увлечение, - сказал Берген. - Меня беспокоит, - сказал Прескотт, - не появится ли и у него тоже мания величия? Тоже? Берген удивился. Такого мнения Прескотт был о Паттоне? - Я не заметил никаких следов этого, - сказал Берген. - Я думаю, мы должны присматривать за ним, - сказал Прескотт, а затем перешел к главному: - Русские только что разговаривали с нами о нем. Он их тоже беспокоит. Кстати, Хаб, мне было чертовски тяжело их утихомирить. Они страшно расстроены твоим сегодняшним неформальным брифингом. - Хорошо, что ты на моей стороне, Адам. - Можешь на меня рассчитывать, Хаб. И хватит об этом. Почему бы тебе не взять приказы адмирала и не взглянуть на них еще разок? - Я займусь этим, Адам. Ты хочешь, чтобы я на что-нибудь обратил особое внимание? - Проклятье! Иногда ты выражаешься совсем как американец, - сказал Прескотт. - Ничего особенного я сейчас не имею в виду. Я просто хочу быть уверен, что мы будем видеть его на ход вперед, а не он нас. - Я буду считать своим долгом обращать особое внимание на выполнение им своих обязанностей, - сказал Берген. - Постарайся, Хаб. И, кстати, ты можешь проверить слух, что ребята Делакура потопили несколько плавучих гробов со всеми, кто был на борту. - Да? Я не слышал этого, Адам. Это что-то новое? - Это только что выплыло наружу. Ну что ж, приятно было поговорить с тобой, Хаб. Если все будет чисто, мы еще вернемся к той партии в гольф. Они прервали соединение. Берген достал свою собственную копию приказов Делакура, дважды перечитал их. Они были достаточно прямолинейными. "Если вы войдете в физический контакт с лицом из Запретной зоны, ваши собственные люди убьют вас или высадят на побережье, где местное население сделает эту же работу за нас". Вот этот параграф, например. Смысл его трудно понять неправильно. Берген сидел и думал о Делакуре. Совершенно ясно, что адмирал рассматривает свою проблему, как охоту на оленей среди бухт и фьордов этого скалистого побережья. Игра? Если это так, то смерть - расплата за проигрыш. "...та же проблема, что и у римлян, но с современными орудиями". Орудия? Делакур считает крейсеры и все остальное орудиями? Всю эту огневую мощь? Что ж, может быть, он и прав. Наверное, Цезарь рассуждал так же. А что общего имеют плавучие гробы с обеспокоенностью Прескотта? Бергену не хотелось думать о плавучих гробах, но избежать этого сейчас было нельзя. Имеет ли какое-либо значение в глобальном смысле, если люди Делакура потопили несколько таких судов с их пассажирами? В моральном плане, да, имеет значение, но... сами эти суда были необходимостью. Один Бог знает, что еще придумает Безумец. Ему требуется подчинение. Ирландцы должны все вернуться в Ирландию, ливанцы - в Ливию, а англичане - на свой маленький остров. Это было полным безумием. От поступающих докладов Бергену делалось плохо. Толпы, преследующее бедных изгнанников, - французские толпы, мексиканские толпы, японские толпы... Даже в Китае и Австралии и, наверное, повсюду в других местах. Боль и страх были такими ужасными, что трудно обвинить в этом кого-либо. Телевизионные передачи о принудительных погрузках на корабли вызывали слезы у Бергена. Он знал, что по всему миру были распространены случаи героического неповиновения: младенцев, женщин и детей прятали... но истерия и дикость - самоубийства, убийства, линчевание - были доминирующими. А мы-то считали себя цивилизованными. Плавучие гробы - каждую женщину на борту посылали домой на верную смерть. И потом были истории - изнасилования, пытки... Плавающие тюрьмы пришлось поставить на якорь вдали от берега, куда они направлялись; пассажиров перевозили на берег в маленьких лодках под огнем орудий. Генеральный секретарь содрогнулся. Такое большое число самоубийств понятно. Может быть, потопить эти суда было бы милосердием. Вздохнув, Берген включил низенькую настольную лампу, стоящую на краю стола, и отрегулировал ее свет так, чтобы он падал на рабочий блокнот. Действуя методично, он придвинул блокнот и написал краткие указания своему помощнику. Необходимо тщательно рассмотреть поведение Делакура. Закончив писать указания, он положил ладони на блокнот и заставил себя думать о приоритетах. Саудовская Аравия и Израиль - номер первый. Огненное кольцо или кобальтовая пыль? Он боялся, что в этом случае вытаскивания кроликов из шляп не будет. Что бы они ни сделали, результатом будет монументальная неразбериха. Другое изречение Киссинджера само пришло на ум Бергену: "Трудности на Ближнем Востоке возникли не потому, что стороны не понимали друг друга, а потому, что, в некоторых отношениях, они понимали друг друга слишком хорошо". Кобальтовая радиоактивность наверняка распространится дальше. Американские эксперты допускали это. Если при этом станет невозможным использование саудовской нефти, то заполнят ли Советы образовавшийся вакуум, как они намекнули? У Бергена возникло желание истерически засмеяться и сказать: "Настройтесь на нашу волну завтра в это же время". Ни одна самая пресная американская мыльная опера не могла придумать такой глобальной катастрофы. Его охватила дрожь ярости. Почему Генеральный секретарь должен нести ответственность за такие ужасные решения? Это слишком много! И здесь ему пришлось допустить, положа руку на сердце, что не он один несет ответственность. Система принятия решений работала в нынешние времена иначе. Внезапно он повернулся к красному телефонному аппарату, достал его из открытого ящика и поставил на стол, одновременно включив сложное шифровальное оборудование. При первом же звонке отозвался офицер связи Военно-Морских сил США. Он представился как лейтенант Эвери. - Могу я поговорить с президентом? - спросил Берген. - Один момент, сэр. Он в Кемп-Девиде. Голос президента звучал настороженно и заинтересованно. - Что-нибудь новое, Хаб? Все еще фамильярный тон. Хорошо. - Адам, я забыл спросить, обсуждали ли вы с русскими ваше кобальтовое предложение, когда они звонили. - О, я рад, что ты поднял этот вопрос. - Голос Прескотта вовсе не звучал радостно. - По этому вопросу у них возникли большие разногласия с Китаем. Китайцы поддерживают наше предложение. - Адам, если мы решимся на кобальт, можем ли мы объявить, что весь воздушный транспорт мира готов к организованной перевозке израильского населения в Бразилию? - Это огромный кусок работы, Хаб. - Но мы сможем его выполнить? - Мы можем объявить, но это может оказаться неправдой. - Мы должны сделать все возможное. Евреи слишком пострадали. Мы не можем их бросить. - Так, как мы поступили с греками, киприотами и некоторыми другими народами. - У этих других народов не было атомного оружия. - Это звучит слишком расчетливо, - сказал Прескотт. - Я не это имел в виду. Мы должны заниматься неотложными делами по приоритетной системе, которую мы оба понимаем очень хорошо. Ты выполнишь свою часть этой работы, Адам? - Коллективная ответственность, - сказал Прескотт. - Именно это я и имею в виду, Адам. - Я сделаю все, что смогу, Хаб. Когда президент отложил телефонную трубку в комнате своего домика в Кемп-Девиде, то взглянул на Чарли Турквуда, который стоял у камина, спиной к огню. - Этот сукин сын Берген только что нанес ответный удар, - сказал Прескотт. - И чертовски болезненный. Прошлое мертво. Арабская пословица Металлический кузов грузовика холодил кожу Джона. Он съежился, охватил руками грудь, но движение грузовика бросало его из стороны в сторону, а холодный ветер продувал брезентовое покрытие кузова. Они раздели его догола на пароме в Кинсейле, поделив между собой одежду и содержимое его рюкзака, ругаясь из-за шести плиток французского шоколада. Кевин О'Доннел остался равнодушным ко всему этому, однако он оставил себе деньги и бельгийский пистолет. - Почему вы так поступаете? - спросил Джон. - Потому что мы добрые люди, - сказал Кевин О'Доннел. - Мы убиваем всех, кого схватим в пределах пятисот метров от берега. - Даже если они подошли со стороны моря? - Ну, ты ведь разочаровал меня и ребят, американец. Мы ожидали, что будут люди с другого плавучего гроба, может быть, пара хороших бабенок. Один из тех, кто раздевал Джона, сказал: - Теперь немногие женщины могут пережить путешествие. Они закончили с ним, забрав даже ботинки и носки. Он стоял, обхватив себя руками и дрожа на холодном пароме. - Будь доволен, что мы оставляем тебе жизнь, американец, - сказал Кевин О'Доннел. - Ну, запрыгивай, янки. Давайте его в грузовик, ребята. И на этот раз принеси с собой что-нибудь получше. Трое охранников сели в грузовик сзади вместе с Джоном. Он запомнил имя только одного из них, Мюриса Кона, маленького человечка с лицом, которое казалось сплюснутым сверху и снизу; близко посаженные глаза его находились слишком близко к носу, нос - слишком близко ко рту, а подбородок почти касался нижней губы. Хотя трое охранников заняли скамью только с одной стороны, они заставили Джона улечься на холодное дно кузова. Когда он пожаловался на холод. Кон грубо ткнул его тяжелым ботинком и сказал: - Эй, ты слышал, что сказал Кевин! Ты жив, и это больше, чем ты заслуживаешь. Для Джона само путешествие стало бесконечной холодной пыткой, которую он переносил, обещая себе, что он будет жить и, если в его историю поверят, постарается проникнуть туда, где ирландцы работают над разрешением проблемы чумы. И здесь он будет саботировать их усилия. Сначала грузовик поднялся на пологий холм, при этом Джон скатился к заднему борту. Охранники опять подтащили его вперед, втиснув его у своих ног. - Какой дорогой мы едем? - спросил один из них. - Я слышал, как они говорили, что дорога через Белгули самая безопасная, - сказал Кон. - Значит, они восстановили мост у пятой мили, - сказал спрашивавший. Некоторое время он молчал, затем снова спросил: - Надолго мы остановимся в Корке? - Слушай, Гилли, - сказал Кон, - ты столько раз ездил по этой дороге и все еще задаешь такой вопрос! - У меня такая жажда, что ее не сможет залить даже Ривер-Ли во время весеннего разлива, - сказал спрашивавший. - Тебе придется подождать, пока мы не избавимся от этого дерьма, - сказал Кон и пнул Джона в плечо. - Мы зальемся в дымину на обратном пути. Или будет так, или сам объясняйся с Кевином, а я этого делать не собираюсь. Сам видишь, в каком он бешеном настроении. Джон, чувствуя слабое тепло от ног своих охранников, подвинулся ближе, однако Кон, почувствовав это движение в темноте, насмехаясь, отпихнул его ногой: - Держи свою вонючую... подальше от нас, американец. Мне придется теперь неделю отмываться, только чтобы смыть с ног твой запах. Джон оказался прижатым к металлической подпорке от скамейки на своей стороне кузова. Острый край подпорки впивался ему в спину, но эта боль отличалась от холода. Он сосредоточился на этой новой боли, стараясь найти в ней облегчение. Темнота, холод, боль начали действовать на него. Он думал, что О'Нейл глубоко похоронен внутри него, смазан и спрятан навсегда. Однако нагота, тьма и холодное дно кузова - разве мог он когда-либо представить себе такое. Он чувствовал, что в нем вот-вот начнется внутренняя борьба. И он услышал первый сумасшедший звук этого внутреннего голоса, голоса Джона Роя О'Нейла, требующего своей мести. - Ты получишь ее, - пробормотал он. Звук его голоса был почти заглушен скрежещущим ревом грузовика, поднимающегося на холм. Но Кон его услышал и спросил: - Ты что-то сказал, американец? Так как Джон не ответил, Кон пнул его. - Не слышу твоего ответа, прокляни твою грязную душу! - Холодно, - сказал Джон. - То-то, - сказал Кон. - Мы не хотим, чтобы ты вошел в наш мир со всеми удобствами. Компаньоны Кона засмеялись. - Так мы все появляемся в Ирландии, дружище, - сказал Кон. - Голые, как ощипанные цыплята, и готовые угодить в горшок. Посмотрим, как тебе понравится горшок, в который ты угодил сейчас, американский ублюдок. Они замолчали, и Джон вернулся на арену своей внутренней борьбы. Он чувствовал присутствие О'Нейла. Э