Маккрей явно собирался отправить их к праотцам! Эти утесы на краю озера были слишком близко! Маккрей, казалось, говорил сам с собою, а не с Рокерманом: - Нос чуть-чуть вверх. - Он потянул штурвал на себя. - Еще выше... Рокерман с ужасом уставился на скалы, неясно вырисовывающиеся впереди и с каждой секундой увеличивающиеся в размерах. Здесь не было места для посадки! Он протестующе закричал, когда хвостовая часть коснулась воды. Резкий шлепок, и нос самолета пошел вниз со скрипом, от которого встал на дыбы и содрогнулся металл фюзеляжа, выбрасывая Рокермана из его безопасной амуниции. Плотная стена воды покрыла ветровое стекло впереди него, закрывая вид на берег. Что-то скрежетало и дребезжало под носовой частью. Потоки воды стекали с ветрового стекла. Нос приподнялся, и самолет, наконец, остановился. Рокерман увидел тонкую линию лишенных листвы деревьев впереди. На некотором расстоянии от него находилось поле, где паслись овцы. - Йеху-у-у! - Маккрей издал громкий вопль радости. Он что-то сказал, но слова заглушили реактивные двигатели самолетов-карантинщиков, пролетевших прямо над ними... Рокерман был оглушен этим грохотом. Несколько секунд он "отходил", а потом что-то забулькало и скрипнуло позади. - Посмотри-ка туда, слышишь? - крикнул Маккрей. - Нос самолета уже на земле! Пилот хлопнул по аварийному люку и вывернул треугольник ветрового стекла около него. Он снял с себя все снаряжение и стоял на сиденье, высунув голову наружу, чтобы оглядеть окрестности. - Сначала дадим убраться нашим асам, - проговорил он. Маккрей ступил на край кабины и выскользнул из самолета на покрытый галькой берег с торчащими на нем острыми копьями камыша. Только теперь Рокерман смог наклониться и задать ему вопрос. - Что с нашими сумками? - с тревогой поинтересовался он. - Если там бомба... - Маккрей покачал головой. - Лучше выйди из самолета и подожди немного. Рокерман нахмурился. А если бомбы нет и в помине? Что, если все это просто великолепное представление, устроенное этим ничтожным сопляком? Быстро присев, он забрался обратно в самолет и прошел в конец, шлепая ногами по воде. Рокерман нашел свою сумку и чемодан Маккрея, привязанные ремнем к сиденью, вытащил их и вернулся к аварийному выходу, швырнув все это пилоту. - Выходи! - крикнул Маккрей. - Быстро выбирайся оттуда! Шагая нарочито медленно, чтобы подчеркнуть свое презрение, Рокерман последовал за Маккреем на берег. Там он взял свою сумку и пошел за пилотом вверх по галечному покрытию, к деревьям. - Ты легкомысленный идиот! Вовсе не нужно было так рисковать! - возмущался Рокерман. - Здесь не было... Его прервал звук сильного взрыва, раздавшегося из самолета позади него. Оба путешественника застыли в смятении. Левое крыло самолета было оторвано от фюзеляжа. Изуродованный кусок крыла был выброшен примерно на шесть метров в сторону и упал вертикально на камыши. - Только одно могу сказать про Турквуда, - заявил Маккрей. - Он всегда верен себе. Рокерман, с отвисшей челюстью, неотрывно смотрел на эту сцену. О Боже! Что, если бы это произошло высоко в воздухе? Он все еще разглядывал части самолета, когда появился "лендровер", урча на спуске со скалы и набирая скорость по направлению к озеру. - У нас гости, - задумчиво произнес Маккрей. Рокерман вспомнил все это, когда сидел в маленькой комнате напротив лаборатории Хаппа и разглядывал охранника. Он подумал о бедном Маккрее. Англичане явно были не склонны пустить его в Ирландию. - У нас нет средств для увеселительных прогулок, - сказал региональный командир, когда организовал перевозку Рокермана в Хаддерсфилд. Беднягу Маккрея доставили в какой-то "Центр размещения иностранцев". Кто-то тихо постучал в дверь комнаты, и охранник открыл ее. Этот таинственный кто-то произнес: - Приведите его. Рокермана поставили рядом с Хаппом. Стонар рассматривал их так, будто они обросли мхом с подножия влажных скал. Рокерман, встречавшийся со Стонаром только мельком во время последней из регулярно проводимых инспекций, знал, что находится лицом к лицу с представителем властей и мог теперь пожаловаться. - Что все это значит? - требовательно спросил он. - Вы знаете, кто я? - Ты шпион, - сказал Стонар, - а мы, как известно, уничтожаем шпионов. - Он посмотрел на Хаппа. - Эта лягушка рассказала мне интересную историю. А теперь он будет держать язык за зубами, пока я задам тебе несколько вопросов. "Быть беде!" - подумал Рокерман. Что ж, президент предупреждал его, что в Хаддерсфилде он может рассчитывать только на себя самого. Правительство Соединенных Штатов не будет предпринимать официальных действий для его защиты. - Мы считаем, что твой недавний отчет президенту Вэлкорту довольно интересен, - продолжил Стонар. - Бекетт и его команда собираются предпринять какие-то удивительные шаги. Что это за шаги? - Мы очень близки к получению полного описания чумы, - ответил Рокерман и прокашлялся. - Меня тут только что назвали шпионом. Все, что я сделал... - Было нам известно, - закончил его мысль Стонар. - Под словом "удивительный" имеется в виду создание лекарства? - Как можно говорить об этом, если у нас нет полной картины? - в свою очередь спросил Рокерман. Хапп кивнул. - А ты стой спокойно, лягушка, - угрожающе произнес Стонар. Но Рокерман имел теперь в рукаве козырного туза. Хапп не выболтал никаких секретов этому гнусному типу! - Вы не оказываете помощь нашим исследованиям в этом плане, - сказал он. - Есть большая вероятность, что мы сможем изготовить... лекарство, если хотите. - Но ты использовал слово "удивительный". - Президент проявляет озабоченность, - продолжал Рокерман. - И я просто высказал догадку, что нас ждет успех. Как ученый, однако, я не могу сказать прямо сейчас, что нам удастся победить чуму. Я могу только с уверенностью утверждать, что вскоре мы будем иметь ее полное описание. - Как скоро? Рокерман украдкой посмотрел на Хаппа, словно говоря: "Это уже чересчур!" Тот пожал плечами. - Несколько недель, я думаю, - нехотя произнес Рокерман. - Или несколько дней. Мы исследуем чрезвычайно сложный, не имеющий прецедентов организм. Это абсолютно новое явление, созданное руками человека. - Ты рассказывал президенту, что предоставил Хаппу и его сотрудникам "полную картину". Картину чего? - Я привез часть нового программного обеспечения, программу компьютерного поиска, которая значительно ускорит нашу работу. Президент знал, что я это сделал. - Почему ты не информировал нас об этом сразу же? - Я не думал, что вы это поймете, - пояснил Рокерман. - Мне дали понять, что только команда Бекетта значительно продвинулась и имеет опыт эффективного использования этих программ. - Дали понять? Но кто? - Сам Бекетт в числе прочих! - И отчеты твоих шпионов! - жестко сказал Стонар. - Господин Стонар, - заявил Рокерман. - Программа поиска введена в компьютерную систему Хаддерсфилда, куда любой может получить доступ. Если вы хотите это проверить, пожалуйста. Стонар свирепо посмотрел на него. Этот чертов ублюдок Рокерман! "Он знал, что программное обеспечение компьютеров находится вне компетенции инспектора!" Нахмурившись, Стонар шагнул к двери и открыл ее. - Пришлите генерала Шайлза, - сказал он. Наконец бригадный генерал в превосходно сшитой полевой форме широкими шагами вошел в комнату. Он кивнул только Стонару в знак приветствия. У Шайлза была высокая тощая фигура, монокль в правом глазу, офицерская тросточка под мышкой. Кожа генерала обветрилась на солнце: ястребиный нос торчал над плотно сжатым ртом и квадратным подбородком. Бледно-голубые глаза, один из которых был прикрыт моноклем, излучали стеклянный блеск. - Вы слышали весь разговор, генерал? - спросил Стонар. - Да, сэр, - голос генерала был отрывистым. Он говорил, глотая слова. - Мне срочно нужно вернуться на базу, - сказал Стонар. - Я оставляю вас, чтобы вы изложили здесь присутствующим наши условия. Можете начинать с лягушки и этого шпиона, его друга. - Очень хорошо, сэр. Стонар злобно посмотрел на Хаппа и Рокермана, но ничего не сказал и, повернувшись, вышел из комнаты. Рука в униформе просунулась снаружи и закрыла дверь. - Я имею полностью укомплектованную бригаду и охрану на всех постах вокруг этого учреждения, - заявил Шайлз, обращаясь как будто к пустому пространству между Хаппом и Рокерманом. - Никому отсюда не будет разрешено выйти. Больше никаких походов в деревенскую пивную по вечерам. Без моего личного разрешения не будет никакой связи с внешним миром. Все понятно? - Сэр, - сделал попытку Хапп, - я думаю, что могу... Рокерман прикрыл ему рот рукой и покачал головой. Шайлз с удивлением рассматривал американца. Взяв записную книжку и карандаш со стола Хаппа, Рокерман записал несколько слов и передал ее генералу. "Настало время предложить пряник, - подумал Рокерман. - Политика кнута в этом случае не сработает". Шайлз бросил мимолетный оценивающий взгляд перед тем, как взял блокнот и прочитал написанное. Монокль выпал из глаза генерала. Он установил его на место, взял карандаш и написал чуть ниже сообщения Рокермана: "Как это может быть?" Рокерман перевернул следующую страницу в книжке и написал: "То, что мы обнаружили, не оставляет других выводов". Шайлз посмотрел на дверь, куда вышел Стонар, потом опять на Рокермана. Тот покачал головой, взял блокнот и написал: "Он будет распространять смерть, а мы будем распространять жизнь". Генерал Шайлз вырвал использованные страницы блокнота и засунул их в боковой карман, опираясь на свою тросточку. Рокерман видел, что этот человек явно созрел для решения. На вырванных страницах была лакомая приманка - долгая, долгая жизнь и прекрасное безупречное здоровье. А Шайлз был из тех, кто привык доверять ученым. Разве не они подарили ему атомные бомбы и ракеты? Генерал должен был знать, что этот приз стоит того, чтобы рискнуть. А теперь он бы хотел проконтролировать сам процесс. - Черт побери! - воскликнул Шайлз. - Кажется, у меня в руках курица, несущая золотые яйца. - Помните, что может случиться, если фермер зарежет эту птицу, - угрюмо буркнул Хапп. - Вы очень умны для лягушки, - отметил генерал Шайлз. - Но не надо забывать: фермер - это я. - Надеюсь, что вы проявите благоразумие, - сказал Рокерман. - Конечно, - ответил Шайлз. - Я оставлю вас обоих наедине с вашими научными разработками и верю, что вы сможете объяснить новые правила вашим сотрудникам. Предоставьте Викомб-Финча мне. Рокерман погрозил пальцем. - Ладно-ладно, - сказал Шайлз. - Чем меньше людей знает об этом, тем лучше. Повернувшись, он широко зашагал к двери, распахнул ее и вышел. Хапп слышал, как удаляется звук каблуков, и представлял себе, как щеголевато генерал отдает честь. Англичане вообще славятся военной выправкой. - Могло быть и хуже, - пробормотал Рокерман. Хапп согласно кивнул. Рокерман был прав, когда заткнул ему рот. И у стен есть уши. Рокерман верно решил, что Шайлза нужно ввести в курс дела. Здесь сам воздух пропитан жаждой власти. Генерал выглядит как человек, обожающий власть - чем больше власти, тем лучше. - Викомб-Финч сорвался с крючка, зато мы подцепились на него, - сказал Рокерман. Пожалуй, наше самое большое преступление - это приверженность жестокому фанатизму. Оно привело нас к истреблению или иному способу заглушения умеренности. Мы сломали людей с либеральными взглядами, вот что мы сделали. И посмотрите, куда нас это привело! Финтан Крейг Доэни Джон почувствовал мгновенную антипатию к Адриану Пирду в лабораториях Киллалу. Этот человек нарядился в причудливый костюм из зеленого твида, в котором вышел ко входу приветствовать вновь прибывших. Он представлял собой карикатуру на важного сеньора, с лицом, загоревшим под интенсивным освещением внутреннего дворика. Саму лабораторию Джон мог смутно видеть, когда бронированная машина спускалась со склона. Она находилась не прямо в Киллалу, как объяснил водитель, а немного севернее. В названии была тщательно продуманная доля путаницы, которую они никогда не раскрывали. Лаборатория располагалась в большом каменном здании, бывшей крепости. Грязно-серый камень лежал в согнутой руке гор, подобно злокачественной опухоли, простирающей свои метастазы к побережью близлежащего озера. - Это чужеродный организм здесь, вот о чем вы думаете, - сказал водитель, словно прочитав его мысли. - Всем так кажется. Но внутри гораздо лучше, и оттуда вид совсем другой. - Добро пожаловать к нам в Киллалу, - представившись, произнес Пирд. Рукопожатие его было сухим и формальным. - Наслышаны о вашей славе, доктор О'Доннел. Мы все очень взволнованы. Джон почувствовал гнев. Доэни осуществил свою угрозу и создал миф о О'Доннеле! Отцу Майклу и мальчику был предоставлен гид, и они отправились в "другое крыло". Священник, когда уходил, старался не смотреть Джону в глаза. Он был все время молчаливым и задумчивым после исповеди. Стоны О'Нейла-Внутри, однако, прекратились, и Джон почувствовал себя несколько спокойнее. То, что он облегчил душу, здорово ему помогло. Душевное смятение, последовавшее после исповеди, лежало в преддверии ада. Все, чего сейчас хотелось Джону, просто еды и отдыха. И немного времени на раздумье. - Мы организовали небольшое собрание руководящего персонала, - протараторил Пирд. - Надеюсь, что вы готовы к этой встрече. Время не ждет. Джон посмотрел на него сквозь полуприкрытые веки, но гнев уже сменился усталостью. Пирд подумал, что этот человек почему-то выглядит усталым и смущенным, но Доэни предупредил, чтобы ему не давали времени на размышления. "Пусть он потеряет душевное равновесие". Неужели... ЭТО, по предположениям, и есть О'Нейл? Воздух во внутреннем дворике был наполнен запахами влаги и плесени, с добавлением выхлопных газов от отъехавших бронированных машин. Джон был рад, что покидает это место. Пирд сопроводил его через несколько больших двойных дверей, некоторые из которых оставались открытыми. Здесь можно было увидеть людей за различными занятиями - у компьютеров, вращающихся центрифуг, стерилизаторов, откуда с шипением вырывался пар. В одной из комнат Джон увидел голубой луч лазера. Создавалось впечатление хорошо организованной, но в большей степени бесполезной индустрии. Вокруг было много суеты, внимательного исследования тарелочек с культурами и тест-пробирок. И даже электронный микроскоп. За одной из закрытых дверей был слышен грохот электродвигателя. В дальнем конце холла была изогнутая винтовая лестница. Она привела Джона и его спутника вверх, на площадку, где Пирд распахнул тяжелую дубовую дверь и пригласил в библиотеку. Стены украшали старые портреты с одной стороны, остальное место занимали книжные шкафы, стеллажи со стопками книг и выдвижная лестница. Небольшой камин итальянской работы, с высеченными из мрамора херувимчиками, располагался в конце открытого пространства, где помещались еще несколько массивных кресел и стол. В комнате пахло старыми книгами и сигаретным дымом. Джона представили по крайней мере десяти мужчинам. После третьего он уже не считал. Перед его глазами мелькали твидовые костюмы, свитера с высоким воротом, кардиганы... Кого-то из них звали Джим, доктор Бэлфор, "о котором вы, конечно, уже слышали". Когда Джон пожал последнюю, предложенную ему руку, со стороны стеллажей вывезли стоявшую там школьную доску и поставили рядом с камином. Пирд подал знак, призывая своих людей к более благопристойному поведению. Они в самом деле были хорошо проинструктированы, и их лица выражали только глубокую заинтересованность. Джон смотрел мимо сидящих людей, которые теперь внимательно и изучающе вглядывались в него, на пустую поверхность доски. Она была очень тщательно вычищена, и не было даже намека на то, что ее когда-либо использовали по прямому назначению. Пустая, черно-зеленая поверхность. Интересно, что ему с ней нужно делать? Внезапно он вспомнил о каре, наложенной на него отцом Майклом. Это должно пробудить О'Нейла-Внутри? - Доэни говорил, что у вас есть новый интересный подход к чуме, - подсказал Пирд Джону. Джон нашел мел внизу на выступе доски. О'Нейл-Внутри не возражал. За рукой было интересно наблюдать со стороны: она как бы двигалась сама по себе. Его тело жило другой жизнью. Повернувшись к Пирду и остальным со спокойной улыбкой, Джон заговорил твердым и уверенным голосом. - Каждый из вас, конечно, согласится с тем, что вирус должен использоваться как специализированная структура, которая вводит нуклеиновую кислоту в клетки этой новой бактерии. Я думаю, что не стоит этого разъяснять данной аудитории. Несколько коротких смешков приветствовали это замечание. Джон на мгновение отвернулся и посмотрел куда-то мимо доски, собираясь с мыслями. Он посмотрел на камин и портрет над ним, где был изображен щеголь эпохи королевы Елизаветы: плотно пригнанное темное пальто и кружева на шее и манжетах, жестокие глаза на лице хищной птицы. - Синтетическая наследственная информация была заключена в привитой к вирусу ДНК, - говорил Джон, перебрасывая мел из руки в руку. - Должна быть и другая характеристика фага, - продолжал Джон. - То, что вирус в своем паразитировании на новой бактерии должен обладать только одинарной ДНК. Это дополнительное сообщение, которое вводится в "хозяина". Я допускаю, что синтетическая ДНК должна прилипнуть к вирусной ДНК таким образом, что это приводит к образованию вирусом все больше и больше нужной ему формы. "Все-таки какая замечательная вещь - голос", - подумал Джон. Он лился свободно, практически самостоятельно, сильный и полный информативной значимости. Головы вокруг Джона согласно кивали в такт его словам. - Но что, если фаги создавались не с одинарной? - спросил Джон. - Некоторые клетки человека, например, имеют рецепторы для тестостерона. У женщин имеются эстрогенные рецепторы. Есть множество подобных положений. Также должен быть образец информации, определяющий пол плода в утробе. Для разных полов есть свой образец. Копия нуклеиновых кислот, управляющая созданием белков, должна обладать формирующей способностью, которая может направлять субстанции в определенные положения. Джон повернулся к доске и стал наблюдать за удивительным движением своей руки, которая нарисовала скетч из серии трехбуквенных комбинаций: УЦУ - УЦЦ - УЦА - УЦГ ГГУ - ГГЦ - ГГА - ГГГ ГЦУ - ГЦЦ - ГЦА - ГЦГ Он наблюдал за работой своей руки, пока она не остановилась, завершив пять рядов триплетных серий. Потом она вернулась назад и добавила опознавательные метки напротив каждой серии - Сер, Гли, Ала, Тир, Про. Курильщик в голубом свитере ручной вязки слева от Джона указал на доску концом своей трубки. - Он неполный, - заявил он. - Неполный ряд. - Я сейчас представлю вам все остальное, - произнес Джон. - Я хочу, чтобы вы подумали о группе из пяти единиц. Порядок очень важен, как вы можете отметить. Но выбор пяти, я полагаю, наиболее существенный. Код передачи разбит на группы по пять, а распределение соответствует имеющимся химическим связям в местах рецепторов. - Тех местах, определяющих пол, что вы постулируете? - опять спросил курильщик. - Да. Я хочу, чтобы вы представили себе флагеллу, с волокнами в одной цепочке и неполную, которая достигает закрепления в живых рецепторах - пента-пробка, можно сказать, предназначенная для конкретного гнезда. Она может вставляться только на свое место, четко определенное. И если уже вставлена, то выпасть не может. Переставляя стулья, люди Пирда придвинулись ближе, внимательно слушая Джона. - Почему именно пять? - спросил кто-то. - Каждая из этих квадратных групп... - Джон указал на ряды, написанные на доске, - имеет открытый конец, пятый сегмент, который можно разместить как угодно. Формировать его можно до соответствующего вида. - Боже мой! - воскликнул курильщик. Он посмотрел на Джона с благоговением. - Процесс жизнедеятельности отключается. Как вы до этого дошли? - Это самая простейшая из требуемых форм, - ответил Джон. - Имея данные о симптомах чумы... - начал Пирд. - Как вы определяете боковые группы? - перебил его кто-то. - Между ДНК и РНК единственное химическое различие - это четвертое основание, тимин для одной и урацил для другой, - пояснил Джон. - Можно определить различные последовательности путем сравнения масс-спектров ФД, с применением стереоизомеров, конечно. Различные виды спиралей ДНК расскажут нам о субмолекулярных формах в их пределах. - Вы утверждаете, что основная теория Крика - это не истина? - вопросительно сказал Пирд. Джон кивнул. Как бы там ни было, а этот малый довольно сообразительный. Без сомнения, он сразу схватывает то, что еще только подразумевается. Вопросы бомбардировали Джона со всех сторон. "...больше, чем одна аминокислотная замена?.. пептидной связи? Да! Карбоксильная группа и аминогруппа... но разве оно не должно быть высшим полимером? Не будет ли фаг дезинтегрироваться?" Пирд встал и помахал рукой, требуя тишины. - Должна быть обратная связь от цитоплазмы, - сказал Джон, - как предполагает доктор Пирд. Он положил мел на место и потер переносицу, не удержавшись от желания закрыть глаза. Начиналась головная боль, и плечи Джона подрагивали от усталости. Пирд тронул Джона за руку. - Была тяжелая дорога, не правда ли? Я бы сказал, что то что вам сейчас нужно, - это хороший обед и спокойный сон. Джон кивнул. - Подходит, будь я проклят! - сказал кто-то. - Годится во всех отношениях. - Мы завтра снова встретимся. Пусть доктор О'Доннел отдохнет, - произнес Пирд. Джон безропотно позволил себя увести. Он все еще слышал доносящиеся из библиотеки взволнованные голоса, споры, какие-то обрывки разговоров... Значит, Доэни был прав? В самом деле необходимо только вдохновение? Но он дал им точные инструкции, как того требовала кара. Пирд привел Джона в ярко освещенную кухню, куда пожилой человек в белом переднике принес сандвичи и молоко. Потом Джона проводили в маленькую спальню с ванной. Единственное окно выходило на залив, где купалась луна. Джон слышал, как закрылась дверь и щелкнула задвижка. Он подергал дверь и убедился, что она заперта. Тогда Джон погасил свет в комнате и вернулся к окну. Около озера находился огражденный камнями выгон для скота, а за оградой была болотистая земля с высокими камышами. "Я пленник. Это работа Доэни?" Джон не сопротивлялся усталости, нараставшей в нем, когда он наблюдал за лунным светом, разливающимся по заливу и трясине. Какое все это имеет значение, если ты в плену? "Луна, освещающая вечерний пейзаж, - это навязчивая идея", - подумалось Джону. Свет из прошлого влюбленных пар, льющийся прочь, туда, где уже не может быть любви. Эпизоды и мелочные подробности долгой поездки продолжали терзать сознание Джона. Они неслись бесконечной чередой в долгих сумерках, в бесконечной монотонной вечности. Когда прекратились рыдания О'Нейла, Джон почувствовал, что ноша уже не столь тяжела. Прорезь в стали бронированной машины обрамляла вид на вершину холма, погруженную в оранжевый закат, отрезки черных теней вверху, где стоял древний форт. Джон подумал, что раньше здесь, наверное, кипела жизнь. Теперь это была лишь молчаливая реликвия, пережиток прошлого. Он чувствовал, что сидящие в бронированной машине люди могли бы тоже легко исчезнуть - превратиться в бренные останки, кости и ржавый металл. Поездка сюда очень отличалась от простого путешествия по сельским окрестностям. Поединок с Херити велся почти инстинктивно в течение долгих месяцев их медленного пути. Стирая свои вещи в холодной воде, добывая пищу из зарытых тайников, охотясь на одичавших свиней и коров... Что это была за земля! Джон помнил небольшой ручеек у своих ног, воду бежавшую через камыши, торчавшие в вязкой жиже. Течение безразличными движениями наклоняло тростинки - вверх-вниз, вверх-вниз... Это было похоже на шагающие ноги четырех путников, и в этом была свобода. Да, свобода: все их пожитки были за плечами. Странное чувство: Джон был свободным здесь, вместе с Херити, священником и мальчиком, чувствуя отвлеченность от всех явлений окружающего мира, присущую, пожалуй, только мигрирующим толпам кочевников - тем людям, что проводили все время на ногах или на лошадях. Только дом мог уменьшить такое ощущение свободы. Это была мысль, которую Джону очень хотелось обсудить с Гэнноном. "Мы берем только то, что пригодилось бы в жизни кочевникам..." Когда Джон стоял в темноте своей комнаты, глядя на лунное отражение в воде, ему почудилось внизу какое-то движение. Черная фигура вышла из тени с другой стороны бывшего крепостного вала. Джон узнал отца Майкла по походке - священник бесцельно бродил по краю мощеных плит, а потом перешел на лужайку выше озера. Его появление напомнило Джону о каре: надо помочь им найти лекарство. Он отвернулся от окна, включил свет в комнате и расстелил кровать. Помочь им найти лекарство... Да, ему придется сделать это. Священник стоял лицом к зданию, когда свет в окне Джона опять зажегся. Ему был виден профиль Джона, смутные движения. Потом свет погас. Исповедь Джона вызвала противоречивые чувства у отца Майкла: ужасную тяжесть на сердце и вместе с тем ощущение пустоты. Священник вдруг вспомнил о другом периоде своей жизни, - о тех годах, когда он занимал угловой дом в нижней части Дублина и служил духовным советником в католической школе. Этот дом отец Майкл снова увидел этим утром, из окошка бронированной машины, когда водитель объезжал город, в ряду строений, погруженных в печаль, не примечательных ничем, кроме сорняков и пустых окон. Церковная школа превратилась в гранитные руины, а ее внутреннее убранство было опустошено огнем. Отец Майкл решил, что больше всего он скучает по тому моменту, когда мальчики и девочки толпой выбегают из школы. Они начинают шумную возню, радуясь краткому мигу свободы между школой и домом. Стоило священнику закрыть глаза и подумать об этом, как он вновь представлял себе их радостные крики, громкие возгласы насмешек и ребячьего хвастовства, множество лиц, обмен детскими планами и секретами, жалобы на придирки домашних. Отец Майкл снова взглянул на темные окна комнаты Джона, вспоминая, какое странное влияние оказал молчаливый мальчик на это бедное создание там, наверху. Доэни придумал этот метод воздействия с изощренной злобой. Мальчик оказался правильным выбором. Он представлял собой квинтэссенцию того, что можно было увидеть лишь у некоторых, мельком встречающихся в этом ирландском мире. От прежней энергии почти ничего не осталось. Могут ли эти мальчишки вызывать такую же суматоху во дворе в отсутствие девочек? Был особенный вид счастья во всем этом шуме и беспорядке, которого лишен теперь мир, и отец Майкл опасался, что его больше не будет никогда. Это были не просто мальчики, погруженные во что-то, напоминавшее им те дома с каменными фасадами в долине, - каждый из них в конечном итоге прикрывает лишь пустоту, стараясь не выдавать даже намека на печали, спрятанные внутри. "Исповедь Джона ничего не изменила, - подумал отец Майкл, - разве что привела человека к пониманию того, что сделанное им ужасное зло необходимо исправить. А что, если лекарства вообще нет?" Отец Майкл почувствовал, что его собственные мысли выдают его. Это был беспринципный вопрос, недостойный священника. Бог не может этого допустить! Вот еще один пример того, что старые принципы ушли, стерлись, из-за действий одного человека. Недавно восстановленная вера отца Майкла вновь покачнулась. "Принципы!" Это было одно из тех слов, которые можно сравнить со словом "ответственность". Такие слова раскрывали внутренние человеческие страсти, но оставляли некий покров тайны, подобно торчащему из сложенной пачки товара уголку материи: он ничего не мог рассказать об остальных тканях. Эти слова были синонимами для очень разных вещей. Вера часто маскируется под словом "принцип". ВЕРА! Как это слово измельчало! Оно похоже на красно-белый плакат, купленный в дешевом магазине, с надписью: "По газонам не ходить". Или: "Границу не пересекать". Или: "Закрыто, вход только по пропускам". Отец Майкл закрыл лицо руками. "Боже, что мы наделали!" "На все времена было разрушено понятие невинности", - подумал священник. Вот что они сотворили. Он внезапно понял, что это качество было присуще Джону Рою О'Нейлу, пока на него не обрушилась трагедия. Нельзя это назвать совершенной невинностью, потому что даже тогда О'Нейл играл с огнем. Этакий ученик чародея, пытающийся колдовать в отсутствие учителя. Разве Бог не приходил к нему тогда? Разве потеря невинности произошла по желанию Бога? От такой потери некуда скрыться, ее нельзя исправить. Это самая ужасная вещь из всех. Девственность и чистота ушли без возврата. Отец Майкл упал на колени на влажную траву под окном Джона и начал молиться: - Боже, возроди нас... Боже, возроди нас. Пирд, возвращаясь после разговора с Доэни, услышал голос со стороны озера и задержался в тени зданий, заинтересованный склоненной фигурой. Лунный свет был настолько ярок, что он смог рассмотреть отца Майкла. Священник еще не знал о небольшом дельце с бракосочетанием, которое его ожидало. Пирд колебался: пойти и сразу обо всем ему рассказать или дать возможность закончить свои молитвы. Воспитание дало Пирду представление о молитве как о явлении очень личном, чем не делятся с другими. Наблюдение за молящимся смущало его. Во время посещения церкви Пирд всегда молился одними губами, сознавая, что все вокруг могут услышать его слова. "С этим делом можно повременить до утра", - подумал он. Пирд поспешил в свои апартаменты, занятый размышлениями о том, что произошло между ним и Доэни. Разговор был довольно занятным. Доэни был уже в своем офисе, примчавшись в Киллалу по короткой дороге, сопровождаемый мотоциклистами. Он как раз говорил по телефону с Викомб-Финчем. Разговор казался странным, как будто односторонним - явно с англичанином, не привыкшим много разговаривать. Доэни что-то написал в маленьком блокноте, и Пирд прочел следующее: "Что-то там случилось. Кто-то нас подслушивает, и Ви этим очень расстроен". - Я тебе говорю, Ви, личность человека меняется у нас на глазах. - Доэни жестом поманил Пирда и указал на телемонитор в углу стола, с камерной, сфокусированной на библиотеке в том месте, где Джон стоял у доски. Доэни сказал одними губами: - Я наблюдаю за ним. Пирд кивнул. Викомб-Финч сказал что-то, по всей видимости, уклончиво или выразил несогласие с Доэни. Тот нахмурился. - Водитель наблюдал в зеркало, - продолжал Доэни. - Священник услышал исповедь, да. Не знаю, что это было, но отец Майкл был сражен наповал. Доэни дал знак Пирду занять место наискосок от него за столом. Пирд повиновался, спрашивая себя, почему тот дает информацию англичанам, ведь это очень опасно. Любой мог подслушать. - Да, пять, - сказал Доэни. - Он говорит, базовый ряд продолжается, чтобы делиться на четыре. Еще минуту Доэни слушал собеседника, потом перебил его: - Что в этом неестественного? Мы узнали это из сплетен. Викомб-Финч сказал что-то, показавшееся Доэни забавным. - Зачем ему обманывать нас? В любом случае, это до смешного просто: пять одинаковых протяжек к двойной спирали - и весь комплект блокируется в местах рецепторов. Довольно элегантно. Я вам говорю, Ви, что человек, стоящий здесь, объясняет нам все со знанием дела, черт побери. "Доэни, когда говорит с Викомб-Финчем, становится настоящим британцем, - подумал Пирд. - Он, черт побери, слишком откровенен для такого сотрудничества. Все это попахивает предательством". Доэни продолжал слушать, округлив глаза, потом заявил: - Да, то, что он подразумевает, поражает ум. Поговорим об этом позже, Ви. - Он положил трубку на рычаг и взглянул на Пирда. - Адриан, ты действительно считаешь, что мы держим тигра за хвост? - Что ты имеешь в виду? - Неужели ты не представляешь, во что может ввернуть мир знание этого? - Мы можем вновь привести мир в порядок, - сказал Пирд. Доэни направил острый взгляд прищуренных глаз на тени позади Пирда. - Привести в порядок? О нет, Адриан, Шалтай-Болтай ремонту не подлежит. То, что мы приведем в порядок, не будет похоже на наш старый мир. Он уже ушел навсегда, забудь о нем. - Два поколения, максимум три, - пытался развить тему Пирд. - Не говори глупостей, Адриан. - В голосе Доэни послышалось раздражение. - Знание всегда было могуществом, властью, но не до такой же степени. Если мы не будем соблюдать осторожности, то создадим мир, по сравнению с которым времена чумы покажутся детской забавой. Пирд заморгал. Что Доэни имеет в виду? Конечно, в мире в течение определенного времени будет мало женщин. Но если они найдут средство от чумы, многие болезни можно будет стереть с лица земли вообще. Черная полоса исчезнет из будущего человечества. - Я, пожалуй, пойду посплю, - сказал Доэни. - Наш гость надежно спрятан на ночь? - Дверь закрыта, и поставлен охранник. - Если он спросит, почему на двери замок, скажешь, что так приказал я, - произнес Доэни. - Охранник не слишком заметен? - Все в порядке. Он в штатском и находится там будто бы случайно. - Будут и определенные ограничения в его перемещениях в течение дня, - продолжал Доэни, - ему нельзя никуда ходить и особенно близко подбираться к барокамере, где находятся Кети и Стивен. С ним все время должен быть сопровождающий. Тщательное наблюдение и внимательность - не отходить ни на шаг. Вне наших границ становится небезопасно. Он это поймет. - Какие будут инструкции в отношении мальчика и священника? - Никаких ограничений. Я хочу, чтобы он встречался с ними почаще. Старый Мун все еще здесь? Пирд посмотрел на свои часы. - Он, наверное, сейчас у себя. - Попроси его завтра поработать в комнате О'Нейла. - Ты уверен, что это и в самом деле О'Нейл? - Уверен, как в золотом запасе Форт Нокса. - Если он обнаружит в своей комнате подслушивающее устройство, не станет ли он от этого излишне подозрительным? - Мун свое дело знает. Скажи ему, чтобы поставил магнитофон на запись и ежедневно предоставлял мне кассеты для прослушивания. - Ты остаешься здесь? - Конечно, остаюсь. Ты же не можешь меня отсюда так просто прогнать. Пирд поджал губы. Ему не нравилось такое развитие событий. Пирд любил свою собственную маленькую империю, свое собственное могущество. Присутствие Доэни нарушало его власть. - Мне не нужны ошибки, - сказал Финтан. - Не нужно повторять глупостей Кевина О'Доннела. Если все провалится, вина ляжет на мои плечи. Вот такие дела, поэтому мои приказы должны выполняться в точности, а я буду наблюдать за этим. Пирд кивнул, ожидая такого поворота событий. Если план не удастся, Доэни нужно будет винить только самого себя. - Жить я буду в той же самой комнате? - поинтересовался Доэни. - Да. - А теперь пойдем, - сказал Финтан. - Настало время нам отдохнуть. Завтра предстоит тяжелый день. - Перечни поставок все пуще у меня для изучения, - заметил Пирд. Доэни улыбнулся, но ученый заметил, что улыбка коснулась только его губ. - Что ж, очень хорошо, - сказал Финтан и вышел из комнаты. Пирд подождал несколько минут, а затем снял телефонную трубку и набрал номер в Дублине. Когда на звонок ответили, он назвался и тихо сказал: - Я думаю, мы сумели одурачить Доэни. Пока не было чумы, мы мало уделяли внимания тому, как технология, научное исследование и развитие в целом могут ускорять и успехи, и бедствия. Сэмюэл Б.Вэлкорт Халс Андерс Берген, вовсе не чувствуя себя влиятельным Генеральным секретарем ООН, закрыл дверь своего офиса, прошел через кабинет и остановился, а затем оперся кулаками о стол. "Это не может больше продолжаться", - подумал он. Снаружи уже почти стемнело. Был вечер туманного весеннего дня в Нью-Йорке. Этот пейзаж до странности схож с тем, что возникал здесь более пятидесяти лет назад: те же люди, спешащие покинуть улицы до момента, пока спустятся сумерки. Многоголосые улицы в этот час были отличительной чертой города, сколько Берген себя помнил. Даже находясь на такой высоте, он мог слышать гул городского транспорта и снова подумал о том, что Нью-Йорк всегда был шумным перед приходом ночи. Работа все еще бурлила и за стенами офиса Бергена - в холлах и кабинетах. Доклады и просто слухи вызывали брожение в ООН. Китайцы не отрицали, что стоят на пороге очень важного медицинского заявления. Блестящая новая команда исследователей из Израиля только этим утром сделала осторожное сообщение о технологии криогенных суспензий, сохраняющих на неопределенное время жизнь инфицированных женщин. Швейцария доложила о "смешанном успехе" с использованием химиотерапевтического подхода к чуме. Берген подумал, доверять ли Израилю и Швейцарии в производстве блестящих неортодоксальных технологий. Они были очень похожи, замыкая ряды и глядя внутрь на свою суперсилу. А что же случилось в Хаддерсфилде? Берген выпрямился и напряг мускулы рук. "Что за дурацкая привычка, - подумал он, - сжимать кулаки, когда чем-то расстроен". Вдобавок к тому, что случилось этим утром в Филадельфии, британская акция перекрыла все существенные каналы связи с внешним миром, что наполнило Бергена беспокойством. Он обошел вокруг стола и уселся в свое прекрасное датское кресло. В этом положении не было слышно городского гуда. Ему доложили, что свои разногласия с карантинщиками Нью-Йорк уладил - через каждые несколько этажей - проверочные пункты, идентификационные сканеры, надзиратели в апартаментах, знающие каждого постояльца в лицо. Как быстро неистовство становится рутиной! "Что-то совсем мало сейчас торжественных приемов", - подумал Берген. А жаль - расслабляющий в старом стиле вечерок был бы как раз кстати, именно то, что было ему теперь нужно. Чтобы мозги не были заняты никакими проблемами, особенно этой новой задачей, требующей от него решения. Слишком много неизвестных пряталось в уголках сознания Бергена. Почему Рокермана послали в Англию? Берген ни на минуту не поверил в то, что советник президента мог случайно заразиться. Вэлкорт что-то затевал. Этот парень себе на уме. Посмотрите-ка, как быстро он запрыгнул на папский фургон с оркестром, выступая против "разнузданной науки". Разумеется, эту позицию нужно пересмотреть в свете того, что только что произошло в Филадельфии. Взрыв газопровода с последующим пожаром, не поддающимся контролю, - Папа и девять кардиналов были мертвы. Несчастный случай? Берген так не считал. Все это попахивало тщательно спланированным убийством. Слишком много людей на улице все как один говорили, что это бог осудил Папу за его нападки на науку. Все это было спланировано и осуществлено мастерской рукой профессионального убийцы с почти неограниченными возможностями. Неужели Вэлкорт? Что ж, улицы были небезопасным местом для таких игр, как уже убедились Советы. Дайте людям возможность создать толпу, и это животное с большим количеством щупалец набросится на вас. Позвольте людям распространять слухи, и эта система откроет беспорядочный артиллерийский огонь. Лживые доклады и шарлатанские лекарства были неукротимым явлением во всем мире, и Бергену было об этом прекрасно известно. Нужны были специальные бригады, чтобы изгнать их прочь или искоренить навсегда... Боже, помоги нам! Дай нам покой и удовлетворение. "Холодный душ вместо райских утех!" Не было сомнений в том, что чума мутировала и распространялась в популяции животных как диких, так и прирученных. Вэлкорт в частной беседе упомянул, что уже пред