на хвост! Иначе как мог я забыть, что сегодня Диван будет решать: прибавить Моурав-беку янычар, или и так много обещаем? Де Сези опустил чашечку на поднос: - Поразительный напиток! Он подгоняет разговор, как банкомет - игроков. По дружбе я открою вам секрет. Я давно наблюдаю за вами, верховный везир, и удивляюсь: или вы правда ничего не замечаете, или ловко притворяетесь? - Ага Сези, а, ага Сези, кто же без причины выдает свои мысли? - Везир, довольно играть со мною в "я тебя перехитрю". Если колонна рушится на человека - это неудобно. Но, черт побери, надвигается еще большая опасность. Знайте, ваш Моурав-бек в сговоре с богачом Афендули! - Пат-кют! Не давай шайтану путать твои мысли. Какой сговор? Не три, а два грузинских князя и не две женщины, а одна, их сестра, в доме Афендули, - поэтому подружились. Де Сези, прикрыв веки, силился скрыть холодный блеск серых глаз: - Моурав шпагой колол князей в Грузии не для того, чтобы в Стамбуле смаковать с ними рахат-лукум. Грек в ночной час - заметьте, в ночной, - перевез на верблюде таинственный груз в дом Саакадзе. Ханым, его жена, на следующий день посетила патриарха Кирилла и секретно беседовала с ним не меньше времени, чем понадобилось фарфоровым статуэткам на моих часах, чтоб протанцевать менуэт. Вы не находите, Хозрев-паша, что это уже не так мало? Знайте же, помощник Моурава, дворянин, которого все зовут не то Дат, не то Датоль, четыре часа пил кофе у Осман-паши. Поразительный напиток! Он вдохновил их на один разговор, касавшийся многого, но не прелестей вашей одалиски. - Машаллах! Моурав-бек давно дружен с Осман-пашой. - Хозрев старался казаться равнодушным. - А кофе, свидетель трехлапчатый див, приятнее воды! - Бесспорно. Но воды, а не горностаевой мантии, которую Моурав получил от Афендули и преподнес Осман-паше. Не всякая приправа к кофе приятна. - Ай-яй, ага Сези, горностай не порох. И не знаю, клянусь Меккой, почему тебя беспокоит мантия, которую будет носить любимая жена Османа? - И Хозрев с удовольствием засосал чубук кальяна. - Жена?! Мило! - Де Сези вновь расхохотался. - А разве вам не известно, что горностай - это признак величия? Хозрев-паша, отведите свой восхищенный взгляд от прелестей одалиски. Еще хорошо, если Осман-паша успокоится, отняв у вас титул верховного везира, но... мне известно, о чем другом мечтает Осман. Теперь сопоставьте: неслыханное богатство Афендули, неслыханная сила меча Непобедимого и неслыханная жажда власти Осман-паши! - Да придет за их душой Азраил! Они готовят измену! Не позднее конца дня султану все станет известно! - Увы, ангел смерти не придет, а султан в полдень призовет Османа, и тот умно докажет, что дворянин Датоль... или Дат... заклинал пашу помочь ему пасть к стопам "падишаха вселенной" и умолять не скупиться на войско, исходя из истины: чем больше войско, тем больше побед. Султан в середине дня призовет Моурав-бека, и хитрый полководец развернет перед ним план полного разгрома персидских полководцев. Ближе к закату солнца султан призовет Афендули, и хитрый грек скажет, что сын Моурав-бека женится на его племяннице, чему он, Афендули, безгранично рад, и что он послал богатые подарки ханым, жене Моурав-бека и другим женщинам его дома. И во славу такого события он, Афендули, просит султана принять от него... скажем, одно из поместий для летнего отдыха султанш. И вот в конце дня, заподозрив вас во лжи, - де Сези словно не заметил, как вздрогнул Хозрев, - султан рассердится, и все станет известно. Полетят несколько голов, в том числе и самая дорогая для вас. - Ай-яй, франк, пусть аллах просветит меня: во имя чего ты нарушаешь плавность моих мыслей? Де Сези вынул футляр, и перед Хозревом сверкнула изумрудная звезда с бриллиантовой сердцевиной. - Исключительно для того, чтобы спасти вас, ибо Осман опасен, как тигр, Моурав - как барс, Афендули - как гиена! - О-о, ты киоск ума! - отброшенный Хозревом чубук походил на змею с бисерными глазками. - Ты не обеднеешь, если дашь один совет: как уничтожить трех хищников? - Уничтожить надо одного, Моурав-бека. Афендули пока опасно трогать, он некстати дружен с Фомой Кантакузином. Его величество султан верит греку. Патриарх также за Афендули, тот большие вклады жертвует. Не обратиться ли в Ватикан? И... неизвестно, захочет ли султан из-за вас подвергать опасности султанат... Полагаю, надо другое: уменьшить богатства Афендули, этому вас... учить не приходится... Впрочем, я обдумаю, как лучше обрезать крылья золотой птице. - Пророк свидетель, остается самый опасный - Осман-паша! - Без меча и денег он ничто! Думайте о Моурав-беке. - Ай, ага Сези! Султан за него пол-Стамбула перережет. У Османа пальцы гибкие, как черви, одним он укажет на меня! И видит аллах, пока Моурав-бек за Турцию хочет воевать, против него слова - пух. - Ба! Неужели я так недальновиден, что советовал вам глупость? Хозрев, вы можете обнищать, как дервиш, и обогатиться, как Афендули! - О искушающий! Подскажи как? - Верховный везир! Выслушайте доброжелателя. Почему дела Габсбургов не в пределах вашего внимания? Или Диван наивно рассчитывает на благородство этих разбойников, грабящих всю Европу, как гербовую карету на большой дороге? Я вам отдаю справедливость: вы разумный везир, и в силу этого вы должны проявить мудрость. Встревожьте Диван! Заставьте господ советников следить, в какую сторону понесся враждебный ветер, способный разорвать в клочья паруса благополучного плавания великой империи Османов. Или правда вы не замечаете, что дом Габсбургов втайне готовит новый крестовый поход на блистательную Турцию? Ведь об этом потихоньку шепчутся все христианские страны. Я буду меньше дипломатом и больше другом: поспешите! Для вас опасно дать возможность кому-либо, например Осман-паше, предупредить султана о грозящей беде. Зеленоватый отсвет исказил лицо Хозрева. Он силился сохранить спокойствие, но тщетно. - Во имя земли и неба! Что говоришь ты, посол! Откуда узнал о черной туче, надвигающейся на оплот ислама? Не плохой ли сон приснился тебе, о посол из послов? - Увы, везир из везиров, вестником не сна, а яви прибыл ко мне курьер из Франции... - А почему Франция должна трястись в лихорадке, если на Турцию идет самум? - Из чувства солидарности, мой везир, сейчас Франция в большой вражде с Габсбургами. Диван должен убедить Мурада Четвертого заключить союз с Людовиком Тринадцатым. Мы поразим раньше Вену и Мадрид, это будет импонировать богу. Белая лилия короля и золотой полумесяц султана! Магическая сила гармонии! Итак, война с Габсбургами! - Два войска, одна война. А шах Аббас?! - Он все же не Кир. Подождет! - О Мухаммед! О невозможном твоя речь! Султан лишь о шахе Аббасе думает! - Без сомнения! Но это, пока его величество не узнал о Крестовом походе, угрозе Константинополю. - О искушающий, подскажи, что посоветовать султану?! - Извольте, мой везир, пусть повернет меч Моурав-бека раньше в сторону Габсбургов, Моурав самый опасный... - Машаллах! Если не ты, то кто радовался прибытию Моурав-бека в Стамбул?! Если не ты, то кто всеми средствами убеждал меня начать поскорее войну с шахом Аббасом?! Если не ты, то кто льстиво уверял Непобедимого, что только его меч может сломить мощь Ирана?.. И кому еще, кроме аллаха, известно, что изменило твои мысли?.. Крестовый поход? Но ведь он придуман тобой для султана! - Ба! Зачем говорить о призраке? Поговорим об убытке. От войны с Ираном обеднеете сначала вы, потом я... Тогда как война с Габсбургами... О везир! Вы даже не представляете, какое великолепие ждет нас!.. Мой бог! Предположим, вы правы: лишь для султана разговор о крестоносцах. Но в дипломатии все средства хороши, если они полезны тем, кто жаждет славы и золота. Это я про себя и про вас, везир! Хозрев уже спокойно пропустил серо-голубой дым через золоченое наргиле и окутался им, скрывая свое раздумье: - Одна прямая, а не две кривых дороги ведут в рай. Ага Сези, говори открыто... - До рая тысячи лье. Ад можно получить на земле, не прибегая к путешествию. Еще раз настаиваю: убедите султана, что если он откажется от союза с Францией, то, узнав об этом, Габсбурги в Испании немедля создадут легионы новых крестоносцев и на этот раз победят! С ними будет не только бог, но и пушки. Освобождение гроба господня поддержит и Ватикан! Подумайте, какой опасности подвергнет себя Турция!.. О везир! Не улыбайтесь!.. Могу повторить: крестоносцы лишь для султана и... для Дивана. Но вы... - Когда я говорю о верблюде, я не думаю о тигре. При чем тут Моурав-бек? - И вы спрашиваете?! При многом! Если султан согласится, грузин вынужден будет повернуть свой меч в сторону Запада. Без сомнения, это будет выгодно и мне, и вам... - Было ли то или не было...* Моурав-бек не согласится, ибо решил лучше отомстить шаху Аббасу, чем судьбе. Если он завоюет пол-Ирана для Стамбула, он, по уговору, прибегнет к путешествию в "страну гор" и там с помощью султана воцарится. Ай-яй, ага Сези, на что мечтающему о царстве сражаться без пользы для себя с империей Габсбургов?! ______________ * Стереотипное начало турецких сказок, соответствующее русскому "жили-были". - Мой бог, конечно, ни на что! На его отказ я и рассчитываю. Чтоб уничтожить "барса", надо разъярить султана. Прекрасная идея, везир! Покажите Мураду Четвертому алмазы Вены, и он отвернется от персиков Исфахана. А это - гибель Моурав-бека. Осман перестанет быть вам опасен, Афендули, как сообщника Саакадзе, бросят в тюрьму, а богатство его в равных частях перейдет к султану и к умному везиру. Не соблазнительно ли приблизить рай к себе! Там гурии - они будут здесь. Здесь огорчения - они будут там. Хозрев наполнил чаши шербетом. Пальцы его дрожали, тонким языком он облизывал высохшие губы. Пили молча... Каждый обдумывал то, что сказал, и то, что выслушал. Хозрев, с наслаждением выдохнув дым, проговорил: - Видит пророк, будет лучше, если ты сам предложишь султану союз с королем франков. Тебя, как посла, он выслушает, а мне сразу свалит голову, как изменнику. А без головы как я вскрикну: "Аман!"? Де Сези изысканным движением вынул футляр, перед вспыхнувшими глазами Хозрева заблестел драгоценный перстень: - Устройте мне тайную беседу с султаном, а вам, как друг, советую подготовить Диван... Соблаговолите особо убедительно говорить о крестовом походе, грозящем Турции неисчислимыми бедствиями. - Да поможет мне аллах! Да подскажет сильные слова! Ты прибыл вовремя. Я посвящу ночь размышлениям. - Прекрасно! Но размышляйте без одалиски, - уже шутя произнес де Сези, - иначе запах имбиря, придающего грудям особую прелесть, возможно, опьянит вас, и вы проспите свое утро. Хозрев не проспал. Лишь засветилось небо голубым светом, как к Эски-сералю устремились балтаджи, оповещенные дворцовыми алебардщиками и еще не стряхнувшие сон со своих ресниц, удивленные и взбудораженные советники Дивана. Селиман-паша, что-то бормоча себе под приплюснутый, как монета, нос, проехал по главной аллее и остановился перед арочными воротами внутренней ограды дворца. О, эти ворота! Ни паша, ни простой янычар не проходили спокойно под ними, ибо там всегда находился палач, который тут же отсекал голову попавшему в опалу. Точно на том месте, где полагалось второму советнику ожидать знака главного начальника церемоний, разрешающего следовать дальше, паша сполз с коня. Обернувшись, он приветствовал дворец султана низким поклоном и потом лишь важно проронил: "Селям алейкюм!", на что послышалось ответное: "Be алейкюм селям!" Все советники Дивана, кроме капудан-паши Гасана, уже стояли на своих местах, одни с мнимой бесстрастностью, а другие с показной нетерпеливостью поглядывая в сторону главной аллеи. Конюхи отводили назад коней, на чепраках расплескивались солнечные блики. Кто-то палкой разгонял некстати передравшихся собак, те визжали и огрызались. Но вот прискакал и капудан-паша, старший советник Дивана после верховного везира, последовал знак главного начальника церемоний, и советники, строго соблюдая степень старшинства, проехали между двумя башнями с коническими крышами, вошли во двор, засаженный платанами и кипарисами, миновали султанские кухни и вошли в зал, освещенный большими решетчатыми окнами. Не успели капудан-паша Гасан, войсковые судьи - казаскеры румелийский и анатолийский, три дефтердара - главные казначеи султана, напыщенный Селиман-паша - хранитель султанской тугры (вензеля), и трехбунчужные паши - начальники конных, пушечных и пехотных орт - разместиться кругом, как пожаловал Хозрев-паша и занял место посередине. Он зорко оглядел своих единомышленников, которых в тайных встречах уже успел убедить, как не только необходимо, но и выгодно идти войной раньше на Габсбургов, дабы предотвратить угрозу нового крестового похода. Но много здесь сторонников и у Осман-паши и у Моурав-бека. "Надо проявить хитрость", - решил Хозрев, скрестив руки на груди. Над креслом верховного везира таилось окошко с золотою решеткой. Надпись сверху: "Один час правосудия важнее семидесяти лет молитвы" и султанские вензели по бокам напоминали об "убежище мира". Действительно, через это окошко, оставаясь сам невидимым, султан мог слушать все, о чем совещались диванбеки. Слушал ли он сейчас? Хозрев-паша полагал, что нет, ибо повелел начальнику черных евнухов представить именно в этот час "средоточию вселенной" новую "звезду" Египта, натерев ей предварительно груди имбирем, в надежде, что любопытный султан проспит свое утро. Как бы то ни было, верховный везир начал иносказательно: - Высокие диванбеки! Султан наш Мурад, да благословит его аллах, ждет от нас мудрых решений. Ай-яй, когда ветер меняет направление, надо помнить о парусах. Правильный путь - один, блужданий - много. Арабы не правы, иногда один больше двух... Лазутчики уведомили Осман-пашу о многом, поэтому он хоть и прибыл вовремя, но предпочел молча перебирать четки красного янтаря. Селиман-паша сердито засопел: - Ты, везир везиров, положил нам в уста палец удивления; если два меньше одного, вспомни о трех: замысле, решении, действии. Трехбунчужные паши насторожились: паруса крепили по-новому, разговор сворачивал в сторону войны. А разве не о войне беспрестанно говорят? Но теперь - в сторону войны с кем? Арзан Махмет, зоркий дефтердар, способный заметить золото и на лапке паука, важно проговорил: - Ветер не перестает дуть в сторону Ирана. Сухой хвост дохлой собаки, шах Аббас, ограбил царства грузин. Во славу аллаха, незачем менять давно решенное. Отберем награбленное и положим в сундук султана. Режап-паша, поджав под себя ноги, отчего две парчовые туфли стали походить на лодки, острыми носами взлетевшие над волной, обменявшись быстрым взглядом с Хозрев-пашой, веско произнес: - Мир - это колесо судьбы. Хвала тому, кто сумеет его повернуть в ту сторону, где расцветет выгода Турции. Сейчас необходимо, во славу аллаха, повернуть меч в сторону разбойников Габсбургов, за которыми неустанно следят мои глаза. Сейчас выгоден союз с франками. Хозрев-паша улыбнулся и внезапно недовольно покосился на Осман-пашу, бесстрастного, как изваяние сфинкса. "Кер оласы! Похоже, что низложенный везир успел предупредить сторонников, иначе почему хмурятся многие из влиятельных пашей?" Он подал условный знак, коснувшись лба. Напыщенный второй казначей выпятил нижнюю губу и, косясь на золотую решетку, проговорил: - Нет божества, кроме аллаха! Режап-паша прав, сейчас время перемен, Дунай должен стать турецкой рекой. Кто владеет головой, должен владеть пяткой. Необходим союз с королем франков, ему тоже мешают Габсбурги. - Говорят, у одного грека уязвимой была только пятка. Прежде чем ею владеть, надо заполучить броню для ее защиты. В Иране много брони. Зачем бросать одно и хватать другое? Не всегда три сильнее одного. Моурав-бек принесет желанное султану из султанов! Румелийский судья войска, с часа тайной встречи с Хозревом размечтавшийся о лаврах победителя Вены, заволновался: - Неразумно говорить о новой войне с шах-собакой, когда император Габсбург по шею увяз в старой войне. На Западе сейчас огонь. Прикрывшись дымом, можно захватить воду. Дунай - ключ Вены. А ключ можно достать, заключив союз с франками. - Брать надо там, где легче, - вступил в разговор анатолийский судья войска, мечтавший о лаврах победителя Исфахана. - Лазутчики донесли, что шах Аббас убил сына, любимца персов. Там тысячи недовольных, тень находит на разум "льва". Сейчас время оставить его без когтей. - Лев не убежит! - повысил голос румелийский судья войска. А если франки одни возьмут Вену, то мы останемся с обеими руками под камнем*. ______________ * Выражение, соответствующее русскому: "остаться у разбитого корыта". Осман-паша продолжал бесстрастно перебирать четки красного янтаря. Арзан-Махмет вскинул волнистую бороду: - Могущество османов в захвате земель. Когти у гяурских кошек острее, чем у персидских хищников. Ты, румелийский судья, забыл о битве в Коринфском заливе?* Эйвах, память некоторых короче шкуры льва. У персов много земли, надо облегчить им путь в будущее. ______________ * Речь идет о морской битве турок с испанцами и итальянцами при Лепанто в 1571 году. Эскадра Хуана Австрийского разбила турецкий флот, считавшийся до этого сражения непобедимым. Сервантес, участник этого сражения, впоследствии отметил в "Дон-Кихоте", что в тот день "разрушено было ложное убеждение всего мира и всех народов в непобедимости турок на море... осрамлена была оттоманская спесь и гордыня". - Слова Арзан-Махмета - сыновья мудрости, - поддержал друга Селиман-паша. - В наших руках меч Непобедимого. Кто лучше его способен уязвить персидскую пятку? - Пророк свидетель, - зло сверкнул глазами Хозрев-паша, - надо думать не об одной войне, а о судьбе Турции. Паши-полководцы поддерживают величие трона султана, да пребудет над ним благословение аллаха. Пока гяуры дерутся с гяурами, они не думают о крестовом походе на Турцию. И нам надо успеть водрузить зеленое знамя на башне Вены. Режап-паша так вскрикнул, словно уже сам бросался на приступ габсбургской цитадели: - Машаллах! На Вену! Крестоносцы, да растерзают их дружины, нам не нужны! - На Исфахан! О Мухаммед! Гяуры боятся правоверных! - На Вену! Во имя спасения Стамбула! - Король франков предлагает нам союз, кто неразумный отказывается?! - Раньше на Исфахан! Там злейший враг! - На Вену! Полумесяц на Вену! Пока не поздно! Ибрагим, трехбунчужный паша, начальник янычар, одобривший замысел Моурави ударить на серединную Персию и через Луристан прорваться к Исфахану, стал увещевать расходившихся советников: - Во имя Мухаммеда! Есть ли глаза, видящие ветер в пустыне? О чем спорите, паши? Или неведомо вам, с каким нетерпением ждет султан, "средоточие вселенной", пятый трон? - На Исфахан! На Исфахан! - На Вену! - Ай-яй, вместо ста криков нужно одно внимание! - вскрикнул Хозрев-паша, сорвав голос, и прохрипел: - Думать о другом троне, кроме пятого, опасно! Но эту ценность "средоточию вселенной" добудут франки в благодарность за совместные битвы с Габсбургом. Зачем вам, три дефтердара, отсыпать из сундуков султана золото на длительную войну, когда один король франков сам вручит повелителю османов богатство на четырех ножках? - Во имя аллаха! - не унимался анатолийский судья. - А сколько орт янычар и топчу с пушками потребуют против Габсбурга твои франки? - Больше, чем у пятого трона ножек, - съязвил Селиман. - О расчетливый Селиман-паша, не больше, чем их требует ненасытный Моурав-бек. Но не затмит шайтан рассудок Саакадзе, сына храбрости, - Хозрев искоса поглядел на золотую решетку, - и если наш всесильный повелитель, султан султанов, раздаватель венцов царям, соизволит, то по его повелению Моурав-бек обнажит раньше свой меч против Габсбурга Фердинанда, а потом против шаха Аббаса. Осман-паша продолжал бесстрастно перебирать четки красного янтаря. Арзан Махмет приветливо улыбнулся: - Да не омрачит, везир, твою память хитрый де Сези! Наш славный из славных султан, тень аллаха на земле, уже обещал Моурав-беку отпустить его с войском через двадцать четыре луны. Видит аллах, по шесть лун на одну ножку не так много. Янычары восхитят Стамбул, когда вернутся с пятым троном на высоко поднятых щитах. Не надо мешать Моурав-беку. - Одно ухо может ошибиться, но что слышат два? Ай-яй, разве нельзя превратить двадцать четыре в сорок восемь? - О Мухаммед! Высший дал слово. - Три действия не равны четвертому! Золото плавят, алмаз шлифуют, гранит дробят, а слово-приманку уподобляют слюне. - О старший везир, если слово высшего - приманка, то и мы, низшие, рискуем получить в награду не новые поместья, а слюну. - Пат-кют! - развел руками трехбунчужный Халил-паша. - Кто сказал, что слюна выгоднее поместий? Поднялся шум. Диванбеки единодушно согласились с Халил-пашой, ибо всем обещал или должен пообещать что-либо султан. Хозрев-паша, прикусив тонкую бескровную губу, обвел советников тревожным взором: - Клянусь Меккой, я говорил о неверных... которых муллы призывают даже убивать, если они становятся поперек дороги. Если к таким относится один, почему возмущаться многим? Осман-паша продолжал бесстрастно перебирать четки красного янтаря, изредка натирая их кончиком пояса и вдыхая запах. - Ради праведников, открой свои уста, Осман-паша! - взмолился Селиман-паша, сбитый с толку верховным везиром. - Или треск четок может заменить треск слов? Взбудораженные паши поддержали Селимана, настаивая, чтобы Осман сказал, что он думает. - Во имя аллаха, везиры и паши, - Осман надел четки на руку, как браслет, - я думаю так, как желает султан, "прибежище справедливости"... "Аллем эдер каллем эдер!" - мысленно воскликнул Хозрев, придав лицу выражение полнейшего дружелюбия. - Если у меня два уха, почему слышу одно уклончивое? Диванбеки лишены мыслей, как свет дня лучей звезд? Кто же предугадает решение султана, угодное аллаху? Или, ай-яй, Осман-паше выгодно узреть крестоносцев в Стамбупе? Каждый из них равен двум шайтанам. Да не допустит Диван позора вторжения неверных в убежище Ислама! - О Осман-паша! - вскрикнул Режап-паша. - Ты отторгнул нас от сада размышления и погрузил в океан изумления. Румелийский судья войск насторожился и полуприкрыл глаза, чтобы не выдать волнения. - Мухаммед сказал: "Аллаху в совершенстве ведомо все тайное". Верховный везир, приобщи нас к откровениям неба. Что донесли тебе лазутчики? - Если один лазутчик лгун, - это испытание, если многие доносят истину - это бедствие. За императором Габсбургом подымается Рим, так донесли лазутчики, ибо папа римский любит один сон и хочет претворить его в явь на много дней. Ай-яй, он хочет отбить гроб их аллаха, принимая за гроб весь Иерусалим. А стадо нечестивцев, греки, разве смирились с потерей Константинополя? Если вам неизвестно многое, должно быть ясно одно: богач Афендули встречается открыто и тайно с Моурав-беком! Фанариот верит, что слова, сказанные под сенью богов Олимпа, становятся непроницаемыми, как мрамор. Кто знает, о чем шепчутся богач и Непобедимый? Разве они оба не гяуры? Не знают ли они о крестоносцах больше, чем диванбеки? Осман-паша снял с руки четки и стал бесстрастно перебирать красный янтарь. Селиман-паша обвел взглядом диванбеков, явно поддавшихся на доводы верховного везира. Щуря заплывшие глаза, Селиман-паша рассмеялся: - Пророк свидетель, о крестоносцах пока еще никто не знает, а я знаю тайну мраморных слов. Владеющий мечом и владеющий ценностями шепчутся о свадьбе. Сын Моурав-бека и племянница Афендули уже готовят свадебный подарок султану, "средоточию побед". И кого, как не меня, князь Заза уже пригласил на пир! Трехбунчужный Ибрагим-паша, улыбнувшись своим мыслям, заметил: - О, как криклива ханым брата Афендули. Моих жен она тоже пригласила на пир и так расхвалила поместье, которое дарит ага Эракле своей племяннице, что у моей ханым Халиме появилось новое желание. Хозрев-паша болезненно поморщился. Разговор перешел на веселую дорогу, надо было его вернуть на дорогу войны. Поднявшись, он грозно вскинул руку, напомнив статую карающим перстом: - Во имя аллаха! Не надо двух решений там, где есть одно! Помните, о диванбеки, когда Вена и Рим поднесут огонь к враждебному греческому факелу, запылает не только Стамбул, но и облака над ним. Беспечность диванбеков, предупрежденных мною об опасностях, возмутит султана, "раздателя венцов царям". Не надо двух кипарисов, нужен один платан, и пусть на его ветвях сидит ангел жизни Накир. Разве от крыльев его не всесилен султан, "тень аллаха на земле"? Но видит Абубекр, если вы забыли, что ангел смерти Мукир всегда сидит на кипарисе, то крестоносцы повесят вас всех на его ветвях! Тогда что, аман? Капитан моря Гасан-паша, не раздумывая, поддержал верховного везира. Он верил в Накира и Мукира. Нет! Кипарис ему не нужен. Корабли готовы идти к огням Запада. Трехбунчужные паши подтвердили готовность войск, ходящих по земле, следовать с кораблями. Никто не захотел украшать собой дворцовый кипарис. Один Осман-паша бесстрастно перебирал четки красного янтаря. Диван вынес решение предстать перед султаном с предложением заключить военный союз с Францией и начать совместную войну. Раньше Габсбурги, потом шах Аббас. - Полумесяц на Вену! - Вена ближе, потом на Иран! Разгневанный Мурад IV походил скорее на тигра, чем на султана. Он готов был вскочить и растерзать Хозрев-пашу, заискивающе излагавшего соображения Дивана. Но он молчал, он сидел не двигаясь, как сфинкс. Крошечные окна, пробитые высоко над полом, слабо освещали султанскую сокровищницу. И чаши в нишах, наполненные драгоценными каменьями, старыми золотыми и серебряными монетами, как бы недовольно прислушивались к приглушенным коврами словам, нарушившим их покой. - Король франков предлагает союз, - вкрадчиво говорил верховный везир. - Два солнца дадут еще больший блеск полумесяцу. Посол де Сези, умный, как звездочет, откроет "тени аллаха на земле". Млечный Путь в сердце стран гяуров. Во имя аллаха, раньше полумесяц на Вену! Взор султана блуждал между одеждами умерших султанов, между их саблями и тюрбанами. Кровавыми отсветами вспыхивали рубины. Как зеленый паук, свешивался с потолка огромный изумруд на цепи. Здесь говорили вещи. Мурад IV понимал их безмолвные призывы. На востоке империи продолжала плестись паутина. Он, Мурад, не хотел уподобиться мухе. Он жаждал закончить многолетний спор с шахом Аббасом в свою пользу. Хозрев-паша жужжал над ухом, отвлекая внимание от "книги судьбы". Сабли султанов остриями указывали на Иран. Весна беспрестанно дула в боевые трубы, будоража молодую зелень. Цвет знамени пророка был зеленый, как волшебный огонь. И Мурад IV мысленно восклицал: "Во имя аллаха, полумесяц на Исфахан!" Султан властно указал опешившему везиру на трон из массивного золота, украшенный изумрудами и бриллиантами. - Султан Селим отнял ту ценность у персидского шаха Исмаила*. Я отниму пятый трон у шаха Абасса! ______________ * В 1514 году. Хозрев посмотрел на парчовое сиденье, ему померещился на нем не шах, а император Фердинанд. Машаллах! Призрак смеялся беззвучно и торжествующе. Хозрев невольно протянул руку. Кто-то вложил в нее черный камень - символ неудовольствия. Вскинул глаза, то был султан. "Если это слово, то почему оно падает, как камень?" - удивился везир, вслушиваясь не то в обвал камней, не то в поток слов. И вспомнил, как смеется де Сези громко и язвительно. "Что дальше?!" - бесился Хозрев. В мозгу пронеслось: когда мышь приблизилась к лапе кошки, та схватила ее обеими папами, прижала к своей груди, поцеловала и приветствовала, подобно де Сези: "Добро пожаловать, мой друг, ко мне, я тебе предана до смерти". Хозрев приложил руку ко лбу и сердцу, склонился до пола и сказал: - Аллах свидетель, я, "средоточие вселенной", предан тебе до смерти. Упав один и второй раз перед султаном и, прикасаясь губами к его туфле, Хозрев, содрогаясь, слушал угрозы разогнать Диван и напомнить советникам о кипарисе. О, как был расстроен Хозрев! На голову его будто свалился с высоты султанской сокровищницы обоюдоострый меч. Арабские примочки не помогли. Он чувствовал себя в положении осла, который отправился искать себе рога, а у него отрезали уши. Пришлось прибегнуть к помощи Фатимы. Надев лучшие украшения, она немедля отправилась в Сераль. Окна были открыты, и в розовом тумане виднелись Принцевы острова. Фатиму более устраивал мрак грозовой тучи. Слезы ненависти она выдала за слезы отчаяния. Султан не был удивлен, он знал, что Фатима не преминет вступить в бой за "полумесяц на Вену". Но ее доводы на сей раз убеждали. В случае нашествия разнузданных крестоносцев трон Османа подвергся бы страшной опасности. Через труп императора Константина турки ринулись в Константинополь. Разве не могли через труп султана Мурада гяуры ворваться в Стамбул? Султан колебался. Фатима поспешила набросить тень и на Моурав-бека, но, видя неудовольствие "убежища мира", торопливо добавила, что многое из того, о чем говорят, можно причислить к клевете завистников. А если бек-грузин и старается привлечь на свою сторону янычар, то ведь ему-то и вести их орты на войну. И ничего нет необычного в том, что Моурав-бек дарит огненным топчу монеты на кейф, а если делает он это не открыто, то потому, очевидно, чтобы не вызвать зависти у пашей, остающихся в Стамбуле. Все же, если слова сестры падишаха, любящей его больше жизни, значат что-нибудь, то пусть "средоточие вселенной" подумает, не лучше ли отправить Моурав-бека на войну с угрожающими Турции джиннами-крестоносцами? Пусть любимец пророка Мурад выслушает преданных ему пашей. Потом, как бы невзначай, Фатима посоветовала не восстанавливать против себя и короля франков. Ведь от встречи султана с послом короля ничего не может измениться, если султан не пожелает. Но, аллах свидетель, разумнее тайно допустить франка до своих глаз, пламенных, как солнце. Зачем давать повод пашам и их гаремам к лишним разговорам. Чтобы отделаться от слишком назойливой сестры, которую он с детства побаивался, Мурад обещал ей выслушать де Сези, а после еще раз - Диван. Из Сераля Фатима отправилась к Афендули. Ей не особенно много пришлось стараться. Экспансивные гречанки сразу очаровались любезностью и красотой принцессы и с восторгом приняли предложение прибыть к ней на кейф. Кажется, с этого дня завязалась дружба между Фатимой и Арсаной. Какая-то, еще не совсем ясная, мысль завладела Фатимой, и она, льстя и покровительствуя, незаметно все успешнее подчиняла Арсану своей воле. Напротив, Магдана, сколько принцесса ни старалась, отдав долг вежливости, больше не ездила к ней, Фатиме, несмотря на усиленные уговоры Арсаны. Когда Магдана, удивленная настойчивостью Фатимы, спросила Хорешани, что ей предпринять, та ответила: "Если сердце не лежит, не следует принуждать себя". И Магдана холодно оборвала Арсану, пытавшуюся насильно увести ее: "Сердце не лежит, и больше не утруждай себя просьбами". Встреча с де Сези, увертливым, как серна, и настойчивым, как осенний дождик, сделала султана рассеянным на несколько дней, и он решительно отложил прием, обещанный им Георгию Саакадзе, стремившемуся изложить новые доводы в пользу начала похода до наступления полной весны. Султан, осаждаемый сторонниками Хозрева, в большинстве своем подкупленными графом де Сези, при содействии Клода Жермена, хотел вызвать Осман-пашу, к совету которого он бы, конечно, прислушался, но чувство неудобства удерживало его. Если дельный совет может дать лишь Осман, то почему он, султан, низвел его до положения второго везира, а этого бесспорного наглеца Хозрева ради Фатимы возвысил до звания первого везира? Вспомнил султан, как еще совсем юным противился он замужеству Фатимы, но она дружила с сестрой Хозрева и, ослепленная подарками и поклонением родных его, угрожала принять яд, если ее не отдадут богатому и знатному паше, который поклялся тридцать лет не брать вторую жену, а гарем иметь только для вида. О, этот Хозрев уже на третий год хотел взять вторую жену, красивую и знатную, но, выслушав от Фатимы под музыку семи пощечин угрозу отрезать ему нос и присоединить его к куче греческих носов у стены Эски-сераля, а второй жене выколоть глаза, тотчас вспомнил о своем обещании и вновь поклялся оставшиеся двадцать восемь лет считать прелести Фатимы неповторимыми. К тому же по характеру она вполне заменяла по меньшей мере пять жен. Вспомнив о неприятностях везира, султан повеселел и в третий раз выслушал Диван. А узнав, что у Хозрева пал любимый конь, стоивший паше кисет золота, принял еще раз и де Сези. Но султан ни разу не дал аудиенцию Георгию Саакадзе, ибо боялся пойти на все, что пожелает Моурав-бек. О, еще бы, ведь интерес полководца соответствовал интересу султана, "средоточия вселенной", запутавшегося, подобно глупой рыбе, в сетях везира и пашей. Все же султан пытался выбраться из сетей и, к досаде Хозрева, не оглашал свое решение. Не помогла и настойчивость французского посла. Теряясь в догадках и тревожась, де Сези, почему-то кляня Саакадзе, слал кардиналу Ришелье отчаянные реляции и мольбу прислать побольше денег. Проклинал Георгия Саакадзе и везир Хозрев, подозревая, что упорство султана вызвано тем, что ему неловко нарушить данное Моурав-беку слово. Султан молчал, как кипарис в безветренный день. Это пугало. Внезапно он стал красноречив. Это озадачило. Он стал оправдывать свою медлительность. Это огорошило. Аллах не подсказывает ему, настаивал Мурад, своему ставленнику, правильного решения. Против такого довода бессилен не только Диван, но и все короли мира. "О, видит небо, - размышлял наедине султан, - я знаю и без аллаха, что правильно! Но как вырваться из сетей? А вдруг франки не только пятый трон, маячивший где-то у стен владений шаха Аббаса, но и его четыре расшатают? Может, выслушать Моурав-бека? Один шайтан мог подсказать подобное! Непобедимый вскинет на "средоточие вселенной" изумленные глаза и - конечно не вслух - обзовет султана бездарным дервишем. Обозвал бы и... но, слава аллаху, даже в мыслях не посмеет". Султан продолжал сомневаться, он даже начинал привыкать к мысли, что следует раньше зачем-то устроить кровавый праздник Габсбургам, и начал изыскивать способ, как войну на Западе увязать с войной на Востоке. Моурав-бек не рискнет отказаться от битвы с императором, ибо желание султана - закон! "Но я обещал обрушить полумесяц на Исфахан, а не на Вену, - продолжал мысленно сомневаться султан. - О аллах! Кто воспретит мне еще раз обещать обратное?! Полководец гурджи должен знать, что только покорностью мне он приблизит желанную им битву с шахом". И султан, не скрывая насмешки, патетически произнес: - О великий Осман! Основатель могущественной династии! Ты, кажется, улучив минуту, когда одалиска Хатум прижалась ко мне сильнее, чем дозволяет приличие, шепнул: "Мурад Четвертый! Мой величественный потомок! Очнись на один песочный час и выслушай мой совет. Смиренно, с трепетом домогайся согласия Моурав-бека на две войны. И если аллах смягчит его сердце и он благосклонно одобрит твое намерение, поспеши между вторым и третьим намазом заключить военный союз с королем Франции Людовиком Тринадцатым, после чего снова сможешь вернуться к усладе из услад". Хозрев-паша оценил иронию султана. "Но разве только над везиром смеется султан? И для Георгия, сына Саакадзе, воля повелителя вселенной под сенью полумесяца может быть только священной!" И Хозрев поспешил обрадовать де Сези. ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ В поварской священнодействовал старший повар, беспрестанно взмахивая сверкающим ножом. По настилу, заполненному грудами битой птицы, стекала кровь, и уже снимались котлы с готовыми супами из слив, кизила и вина, ставились на огонь глиняные горшки с чанахи, помощник поворачивал вертела с ягнятами, вдыхая пряный запах чахохбили и других яств, готовых к подаче наверх. В огонь очага летели все новые вороха сухих веток, багровые блики скользили по сосредоточенным лицам слуг, без устали разливавших вино по тунгам и втаскивающих на верхнюю площадку лестницы упругие тики - бурдючки. Необычное оживление царило и в верхних помещениях Мозаичного дворца. Слуги взбивали мутаки, потом мчались с кувшинами в погреб и обратно и никак не могли понять, какое же вино угодно господину Папуна - белое, как туман, или красное, как закат, терпкое, как поцелуй красавицы, или нежное, как весенняя синева. Дареджан торжествовала: "Бога вспомнили, и он вспомнил. Колокольный звон принес радость". Ворота распахнул сам Димитрий. "Барсы" встретили Эракле рукоплесканиями и песней: Счастлив будь тот, кто встречен Дружбы дружной дружиной! Блеском солнца отмечен Братства круг нерушимый! С трудом вызволив растроганного Эракле из цепких рук "барсов", Саакадзе повел друга в "комнату еды". И как ни протестовал Эракле, его все же усадили на почетное место. В глазах фанариота отражались застенчивость и признательность, и он смущенно повторял: - Наконец сбылась моя мечта, и я нашел то, к чему стремился всю жизнь: семью! О боги, какую семью! Смотря на сияющие лица, Вардан терялся в догадках: "Что произошло? Слава защитнице, видно, радостное!" И еще: "Я давно мог оставить Константинополь, но Моурави не отпускает меня, намекая на какое-то дело, которое вот-вот я возглавлю. Товар же мой не портящийся, и я, Вардан, в убытке не останусь. Так успокаивает меня Моурави. А я так рассуждаю: тот не купец, кто нетерпелив, - и поэтому покорно жду, как парус - ветра. Но сетовать, слава святому Саркису, нечего, госпожа Русудан часто удостаивает приглашением к скатерти, нередко "барсы" обильно угощают, а Моурави жалует разговором. Но почему удерживает, так ни разу и не открыл". И вот сейчас Вардан не сомневался, что такой радостный пир в будний день устроен недаром. Пытался он выведать что-либо у "барсов", но они лишь отшучивались, доказывая, что настоящий купец сам должен догадаться, почему доброжелательный Моурави задержал его в турецком раю. - Задержал - мало, - сочувствовал Ростом, - но еще уверяет, что это выгодно Мудрому Вардану. - А на деле выходит, выгодно нам одним, - умышленно сокрушался Элизбар. - Вот, Вардан, и отгадай, почему так долго замечательную Нуцу не видишь? - Может, бог решил проявить справедливость и отмерил Моурави тысячу аршин удачи в беседе с султаном? - О-о, дорогой Вардан! Ты почти угадал, - посмеивался Дато. - Удача пришла, но здесь не аршин нужен, а весы. Пировали долго, но Вардан так и не смог понять причину веселья, ибо приобретение оружия держалось в большой тайне. И шепнуть купцу об этом решили к концу пира. Никто из Афендули, по желанию Эракле, не был приглашен на пир: какая же тайна, если в нее проникнут болтливые женщины? Вот почему всех несказанно удивило, когда у ворот остановились крытые носилки и из них выпорхнула Арсана... С некоторых пор Фатима настойчиво советовала Арсане быть в курсе всех дел дома Саакадзе. - Что-то затевается, - шептала Фатима, зловеще позвякивая браслетами, - слух ходит, что твой дядя Эракле влюблен в ханым Хорешани. Может, все богатство ей оставит? О, что за жизнь без власти? А разве власть не дается богатством? - разжи