ал: - Ты тут не озоруй. Мать слушайся! - Когда я озоровал-то? - Уж и обиделся! Ну, прощайте! ...Дожила Парасковья до проводов в море сына. Долго стояла она на берегу. Все уже разошлись, а она все смотрела вдаль, где на волнах по- качивалось судно. Шептала: "Счастливо тебе, сынок! Доброй тебе повете- ри!" 4 Пoветерь! Это старинное поморское слово будило в рыбацкой душе надежду на благополучное плавание и удачу в промысле. Поветерь - по ветру, попутный ветер. "Поветерь" - название шхуны Ряхина. Прежний судовладелец, когда шхуна сошла со стапелей, окрестил ее "Святая Анна". Вавила перекрасил корпус, приказал малярам написать славянской вязью новое имя. Ничто больше не напоминало ему о прежнем хозяине, о печальной участи разо- рившегося купца. Строилась шхуна по заказу на Соломбальской верфи в Архангельске. Корабелы сработали ее на диво - легкую, прочную, изящную. Вавила так полюбил судно, что первое время, приобретя его, жил в каюте, редко съ- езжая на берег... Разные дуют ветры в Белом море, но господствуют норд-ост и норд-вест. Самый опасный ветер северо-восточный. Он часто приносит ту- маны, стоящие по нескольку суток плотной стеной от Зимних гор до Терс- кого берега. В эту пору дул юго-западный ветер. Направление его почти совпада- ло с курсом шхуны, и была ей при выходе из дому полная поветерь. Но ненадолго. От Воронова мыса шхуна должна будет круто повернуть на юго-запад, и тогда ветер станет встречным, если не переменится. "Поветерь", гафельная шхуна, имела довольно несложную оснастку: на фок- и грот-мачтах, поставленных с наклоном к корме, крепилось по два паруса - косому гроту и фоку внизу и топселю наверху. На бушприте - стаксели1. Команда в восемь человек, включая шкипера, который имено- вался у Ряхина капитаном, свободно управлялась с парусами в любую по- году. 1 Фок- нижний парус на фок-мачте. Грот- нижний парус на грот-мач- те. Фок-мачта - первая мачта от носа, грот - вторая. Стаксель - косой треугольный парус, расположенный впереди фок-мачты, крепится к бушпри- ту. Бушприт - горизонтальное или наклонное рангоутное дерево, выступа- ющее с носа судна. Камбуз находился в корме, рядом с ним - кладовая для провианта. На камбузе - плита, большие луженые кастрюли, сковороды, обеденные миски, чайники и другая утварь. Все уложено на полках с высокими зак- раинами и специальными гнездами, чтобы посуда не падала во время штор- ма. Вечером, когда команда съехала на берег попрощаться с родными, Родька остался на шхуне за кока и вахтенного. Он осмотрел свое хозяйс- тво, разложил на столе продукты, выданные Анисимом, и принялся за де- ло. Замочил в ведре соленую треску, достал из мешка комочек дрожжей, которыми снабдила его мать, и стал припоминать, как дома растворяли квашню. Он задумал испечь пшеничные оладьи. Притащил дров, нагрел чай- ник. В теплой воде распустил дрожжи, замесил в большой кастрюле муку. Не спеша перемыл в горячей воде ложки, вилки, миски, обтер везде пыль и спустился в кубрик. В иллюминаторы пробивался слабый свет белой ночи. Над столом на проволоке подвешен фонарь. Койка зуйка была внизу, у самой двери. Родька взбил тощую подушку, лег, заложив руки за голо- ву. Хорошо, спокойно... Он даже улыбнулся, потянувшись всем телом, и закрыл глаза. Но спать не полагалось. Зуек встал, заметил, что стол в кубрике грязен. Принес воды, вымыл, выскоблил столешницу, надраил па- лубу и поднялся по трапу наверх. Шхуна чуть-чуть покачивалась на неширокой волне. Якорная цепь ре- зала воду, и она, тихонько струясь, побулькивала. Родька заглянул в рубку, рассмотрел штурвал, компас, столик с какими-то бумагами, види- мо, картами. Попробовал прочность канатов, которыми принайтовили бочки на палубе. Крепко. Вышел на бак, поглядел вперед. Открылось широкое устье Унды. На ней лениво плескались ночные волны. Слева виднелся мыс Наволок, справа - узкая полоска материкового обрыва с белой лентой снегов, которые удерживались там, на северной стороне, все лето. Даль- ше - простор Мезенской губы. Там все сливалось: и серое полуночное не- бо, и свинцовая водная рябь. Казалось, впереди все заволокло туманом. Глянул Родька на запад - увидел вытянутые, плоские фиолетово-се- рые облака. Глянул на восток - небо прозрачно розовело. Скоро там взойдет солнце, ненадолго спрятавшееся за горизонтом. На южной стороне - темные силуэты изб, колокольня в деревне. На фок-мачте, на железном кронштейне, висел небольшой бронзовый колокол - рында. Родька легонько качнул язык. Колокол отозвался нег- ромким мелодичным звоном. Бронза долго гудела. Родька закрепил конец веревки рынды за гвоздь, вбитый в мачту. Став у фальшборта, он упер руки в бока и глянул на мачты, на свернутые паруса. Вот бы сейчас распустить их, вытащить якорь, кинуть- ся в рубку и взять в руки штурвал! Справился бы он один со шхуной? Нет, вряд ли... Однако пора на камбуз. Скоро прибудет на шхуну команда. Родька спохватился и снова развел в плите огонь. На палубе вычистил рыбу и принялся жарить ее. Дрова в плиту подкладывал понемногу. Управившись с рыбой, принялся печь оладьи. Он так увлекся рабо- той, что не заметил, как к шхуне подошла шлюпка. В камбуз заглянул Дорофей. - Эй, горит! Родька чуть не уронил сковороду. - Напугал, дядя Дорофей! - Ничего. Привыкай. - Дорофей блеснул белозубой улыбкой из-под усов. - Завтрак у тебя, я вижу, готов! Молодец! По-нашему, по-поморс- кому как он называется? Ну-ка? - Первая выть, - ответил зуек. - Верно. - А обед, - вторая выть... - То-то! Ну, старайся. Мужики так прощались дома, что приехали голодные. Скоро есть запросят. - У меня уж все готово. Из-за спины Дорофея выставилась полупьяная физиономия Вавилы. Тряхнул бородой, похвалил: - Хорош у нас зуек! Анисим Родионов пришел пробовать пищу. - Для первого разу добро, - сказал он. Мужики, слегка подгулявшие дома, почти не заметили, что рыба со- лоновата - плохо вымокла. Они уписывали завтрак за обе щеки. В кубрике было весело, шумно, все похваливали зуйка за аккуратность и старание. Вавиле Ряхину Родька подавал завтрак отдельно в каюту. Хозяин грузно сидел в кресле, привинченном к палубе, тыкал вилкой мимо рыбы, морщился, кряхтел. - Из-под жениной юбки удрал, - хохотал он раскатисто. - Свобода! Ты, того... помалкивай, понял? - Понял. Что еще принести? - Ничего. Ступай. Спать буду. Глаза у Родьки слипались от усталости. Прежде чем прикорнуть на койке, надо было все прибрать, помыть посуду и подумать, что пригото- вить на обед. Над шхуной взметнулись и расправились паруса на ветру, посвежев- шем с рассветом. "Поветерь" отправилась в первый в эту навигацию рейс. ГЛАВА ТРЕТЬЯ 1 К концу дня на вторые сутки шхуна, миновав остров Мудьюг, вошла в устье Северной Двины. Еще за Мудьюгом Ряхин распорядился прикрыть бре- зентом бочонки, находившиеся на палубе. Сам хозяин, внезапно посуро- вевший, озабоченный, стал за штурвал, отослав Дорофея на отдых. Заметив, как внешне изменился Вавила, команда пыталась объяснить это по-своему: - Боится на мель сесть. Сам у руля! Будто Дорофей тут не пла- вал... - А зачем бочки закрыл? Раньше не закрывали. - Будто ворованное везем! Дорофей подумал и осторожно заметил: - Судя по всему, товар будет сбывать тайно. Видно, боится влас- тей. Родька, лежа на койке, прислушивался к разговорам. Вавила, привычно поворачивая штурвальное колесо, поглядывал на фарватер, на бакены, береговые очертания и невесело размышлял. Архангельский перекупщик зверобойного товара Кологривов еще в марте писал ему, что кожевенный завод, принадлежащий купцу, Советская власть национализировала. Однако через верных людей можно сбыть товар подороже, минуя строгий контроль. Поэтому Кологривов советовал Ряхину, придя в Архангельск, не от- давать якорь в центре, у Красной пристани, а пройти вверх по Двине, миновать город и стать в версте от двинского села Уймы. Туда в назна- ченный час прибудут люди Кологривова на карбасах и заберут товар. Пе- рекупщик определил место и время встречи с Ряхиным в городе для расче- та за привезенные шкуры. "Все пошло прахом! - думал Вавила. - Свое собственное, горбом на- житое приходится сбывать украдкой. О рейсе в Норвегию и думать теперь нечего. Слышно, что даже государственные торговые суда за границу вы- ходят только с разрешения властей. А мне путь туда заказан... Того и гляди шхуну отберут. Тяжелые времена. Как жить дальше - не ведаю..." Голову сверлило недоброе предчувствие: "Не накрыли бы таможенники при входе в порт. Как бы проскочить незаметно?" Но не проскочишь портовый надзор: ночи белые, паруса за версту видно. И таможня проверяла каждое суденышко, появившееся у города. У Чижовки к борту шхуны подвалил таможенный катерок. Ряхин пере- дал штурвал Дорофею, приказал спустить паруса, стать на якорь. Зазве- нела цепь, якорь нырнул в воду. С катера подали конец, и по штормтрапу на борт шхуны поднялись двое: пожилой с усами щеточкой востроглазый досмотрщик и другой, помо- ложе, с трубкой в зубах. Оба в морской форме. У молодого мичманка на- дета лихо, набекрень. Ряхин снял картуз, кивнул властям. - Чье судно? - спросил старший. - Из Унды. Рыбацкая шхуна... - ответил Вавила. - Хозяин кто? - Я... Ряхин. - А-а-а! - протянул таможенник. - Слыхал Ряхина. Груз? Вавила показал на бочки под брезентом: - Весь товар. Тюльжир. - А в трюме? - И в трюме маленько. - Тоже жир? - Шкуры... - Кому привез? - Кожевенному заводу. - Разрешение от сельского Совета имеется на продажу? - Нету. Не знал, что надобно. В прежние времена ходил без всякого разрешения... - Так то в прежние! - сурово оборвал таможенник. - Нынче требует- ся документ. - Так я ведь без утайки, господин-товарищ, - мягко и заискивающе заговорил Вавила. - Сдам товар государству - и домой. Не пропадать же ему! Таможенники приказали скинуть брезент, пересчитали бочонки, ос- мотрели трюм, записали, сколько чего имеется на судне, и дали Вавиле расписаться. - На завод, говоришь? - строго спросил на прощание пожилой тамо- женник. - Ладно. Проверим. Заводу сырье очень нужно. Как раз на прос- тое находится. А ты все плаваешь? Ну-ну, плавай пока... Катер отчалил. Ряхин спустился в каюту, сел у стола, обхватил го- лову руками и погрузился в раздумье. Из головы не выходили последние слова таможенника, сказанные с холодной многозначительностью: "Ну-ну, плавай пока..." К чему он так сказал - "пока"?.. К сердцу прокрался холодок. Но долго думать не приходилось. Позвал к себе Дорофея и Анисима. Когда они явились, сказал: - Вот что, братцы. Дело со сбытом товара у меня срывается. Тамо- женники пересчитали все и грозились проверить, в целости ли сдам сырье заводу. А платит он мало, цены на шкуры и жир низкие. Из выручки даже рейса не оправдаю... А ведь команде расчет надлежит выдать, да такой, чтобы мужиков не обидеть. Вавила умолк, пытливо посмотрел на помощников. Те молчали, не зная, куда клонит хозяин. - Верный человек обещал мне заплатить за товар втрое дороже про- тив государственной цены, - понизил голос Вавила. - И он ждет шхуну. - Так ведь таможне количество тюков и бочек теперь известно! - сказал Дорофей. - Не сдашь - неприятностей не оберешься. - Известно, по числу тюков. А если каждый тюк разделить надвое да упаковать снова? Ведь вес-то им неведом! - Впутаемся в историю, - возразил Дорофей. - И согласятся ли му- жики на такое дело? Всю ночь придется работать. - Им не обязательно знать - зачем. Скажу, что так принимает завод - малыми тюками. Иначе, мол, не примут... И к тому же, - вкрадчиво до- бавил Вавила, - я ведь пока еще хозяин и волен поступать, как мне на- до. - К чему все-таки этот обман? - не сдавался Дорофей. - За все отвечаю я, - голос Вавилы стал резким. Он не хотел боль- ше терпеть возражений. - Команде на этот раз обещаю двойную плату. Дорофей угрюмо молчал. Анисим Родионов оказался податливей. - Чего ломаешься, Дорофей? Вавила Дмитрич говорит дело. Ему жела- тельно за товар получить подороже. И товар-то, ежели разобраться, ведь и наш. Не мы ли на стуже, на льду тюленей били да еще и Елисея потеря- ли!.. Ни к чему нам с тобой возражать хозяину. Двойная плата команде - разве плохо? Голос у Родионова спокойный, ровный, но Дорофей уловил в нем льстивые нотки. Он укрепился в уверенности: не пойдешь на сговор с Ва- вилой - обидит команду при расчете. И так у него лишнюю копейку не выжмешь, а тут и вовсе закроет свой кошелек. И тогда команда будет считать виновником убытка его, Дорофея. Он махнул рукой и скрепя серд- це сказал: - А, делай как знаешь. - Ну вот, давно бы так, - Вавила поднялся. - Снимемся с якоря и пройдем мимо пристани за город. Там около ночи все и уладим. Время позднее, у Красной пристани нас все одно никто не будет разгружать до утра. Ну, с богом, за дело! 2 Вечером на шхуне подняли паруса, и при боковом ветре она тихо скользнула вверх по реке. Родька вышел на палубу. Слева по борту, залитый теплым светом предзакатных лучей, проплывал город: в неяркой зелени только что рас- пустившихся тополей аккуратные двухэтажные особняки, кирка - лютеранс- кая церковь, Гостиный двор, белокаменная громада собора. У Воскресенс- кого ковша возле Красной пристани стояли большие и малые парусники. У причала швартовались паровые суденышки. В вечернем небе таяли грязно- ватые дымы. Неказистые с виду "макарки"1 с тентами-навесами ходко бе- жали вверх и вниз по реке, перевозя пассажиров пригородного сообщения. 1 "М а к а р к и" - небольшие колесные пароходы на Двине называ- лись так по имени архангельского купца и судовладельца Макарова. Но вот уже остались позади пакгаузы грузового порта Бакарицы. Бе- рега стали пустынными, лишь кое-где на угорах рассыпались домишки при- городных деревень. Серовато-молочными размывами заволакивала реку июньская белая ночь. Вавила, неподвижно стоявший на баке, вдруг поспешно сунулся в рубку. "Поветерь" круто повернула вправо к малозаметному песчаному острову с ивняком. Дорофей отдал команду: - Спустить паруса! По палубе загрохотали каблуки. Паруса обвисли, свернулись, забря- кала якорная цепь. Шхуна замерла на месте, чуть развернувшись по тече- нию. О борта ластились мелкие волны. Вавила вышел из рубки, бросил отрывисто: - Зуек! Команде ужинать! Быстро! Родька потащил в кубрик огромную кастрюлю с жареной рыбой, потом еще несколько раз пробегал по палубе то с чайником, то с нарезанным хлебом. Во время ужина хозяин пришел в кубрик. - Хлеб да соль, мужики! Потом постоял, озабоченно комкая бороду, и попросил команду пора- ботать в трюме - распаковать и разделить тюки. Как - покажет сам. Ве- лел взять фонари. - Что еще за аврал? - пожимали плечами мужики, когда хозяин ушел. - Нам такая работа вроде бы ни к чему. Чего ему вздумалось тюки де- лить? - Связаны добро! Для чего ворошить? Анисим отодвинул от себя пустую оловянную тарелку, вытер губы холщовым полотенцем. - Надо, чтобы тюки были небольшие - так сподручней для погрузки и перевозки, - он словно бы чего-то недоговорил, глаза уклончиво смотре- ли в сторону. Однако команда есть команда. Мужики, перекурив, спустились в трюм, прихватив керосиновые фонари. Распаковывать тяжелые тюки с сыры- ми сплюснутыми шкурами, свернутыми наподобие больших кулебяк, оказа- лось делом нелегким. Долго возились в тесном, слабо освещенном трюме. Хозяин делил тюки не поровну: в одном больше шкурок, в другом - мень- ше. Наконец все было сделано. Но этим не обошлось. Упаковки поувесис- тей Вавила распорядился поднять на палубу. Он часто поглядывал на ча- сы. Едва успели поднять груз, как на реке показался карбас в две пары весел. Он ходко приближался к шхуне. На карбасе трижды стукнули дере- вяшкой о борт. Вавила ответил негромким ударом рынды. Матросы молча стояли у фальшборта, наблюдая за приближающейся по- судиной. Она тихонько подвалила к борту. Анисим, изогнувшись, поймал швартов и захлестнул петлю за кнехт. Спустили веревочный трап, и по нему поднялся невысокий человек в ватнике, картузе и грязноватых, в иле, сапогах. Он и Вавила, обменявшись рукопожатием, сразу ушли в каю- ту. Родька видел, как подошел карбас. Поведение хозяина показалось ему подозрительным. Но команда молчала, и Родька решил: "Кто их знает, купцов. У них, видать, все делается втихомолку". Хозяин и гость вскоре вернулись на палубу, и Вавила распорядился сгружать тюки в карбас. Их принимали два человека, лиц которых в тени шхуны разглядеть Родьке не удалось. Нагруженный карбас ушел. На смену причалил другой. Нагрузили и его. Проводив карбасы, Вавила сразу заторопился, отдавая команды нег- ромко и все время оглядываясь по сторонам. Через полчаса шхуна верну- лась в город, отдала якорь неподалеку от пристани, чтобы утром стать под разгрузку. Утром явился представитель Архсоюза принимать груз. Ряхин встре- тил его, показал товар и заранее составленную опись... Представитель долго пересчитывал тюки и бочки, сверяя результаты подсчета с данными таможни, сообщенными кооперации, и наконец сошел на пристань, сказав, что пришлет лошадей для перевозки груза. Вавила все опасался, как бы не пришли вчерашние таможенники и не заметили, что тюки изрядно "похудели". Но они не явились, и купец ус- покоился. К полудню шхуна разгрузилась. Вавила ушел в город по своим делам. Команда тоже разбрелась по Архангельску - кто навестить знакомых, кто сделать покупки, а кто и "проверить" питейные заведения, благо хозяин всем выдал аванс, кроме Родьки. Ему с судна уйти не разрешили, и он с грустью следил за суетой на пристани с палубы. Ряхин вернулся на другой день, чуть-чуть хмельной и сердитый. За- метив раскиданные по палубе брезент и концы, стал браниться: - Не могли прибрать? Совсем обленились. Родька, обойдя хозяина стороной, нехотя стал сворачивать брезент, сматывать веревки. Запершись в каюте, хозяин достал окованный железом ларец и выгру- зил из карманов деньги. Пересчитал пачки, недовольно покачал головой, вздохнул. Выручка была небогатая. Если бы не Кологривов, пришлось бы ему уходить из Архангельска ни с чем. Местные власти запретили продажу кожевенного товара частным ли- цам. Ряхин должен был сдать его только на завод. Но он нарушил закон, сбыл свой товар тайно, словно контрабанду. На этот раз обошлось - в другой засыплешься. Вавила, будучи в городе, видел, как все меняется. Везде наступают на частника кооперативы - рыболовецкие, торговые, про- мысловые. Мелкие лавчонки купцов пробиваются незначительным оборотом. У архангельских торговцев и рыбопромышленников отобрали все боль- шие суда, оставили лишь карбасы да малые парусники - боты, расшивы, шняки. Вавила чувствовал, что и ему на своей шхуне плавать остается недолго. Продать бы ее... А кто купит? Старые адреса и связи поруши- лись. Кое-кто из купцов уехал из города неведомо куда. Оставшиеся поп- рятали деньги в потаенных местах и притихли, ведя обывательскую жизнь. Вавила сунулся было в кооператив, предложил свои услуги на перевозку рыбы с мурманских промыслов, но ему отказали. Придется возвращаться в Унду ни с чем. Хорошо, если еще удастся сходить летом на рыбный промысел. Но опять возникает осложнение, куда сбыть рыбу. Выйдя на палубу, он увидел скучающего зуйка. Родька стоял, прис- лонившись к фок-мачте под рындой, и глазел, как у пристани разгружа- лись суда. С огромного парусника-трехмачтовика грузчики скатывали бо- чонки с сельдью. Оттуда донесся возглас: "Соловецка селедочка-то! Ух и хороша!" Поодаль лебедкой поднимали тюки с товарами на палубу парохо- да, идущего на Печору. - Чего горюешь, Родион? - спросил хозяин. - Чего, чего... На берег-от не пустили! Вот и стою... - Это мы вмиг поправим, - Вавила взял Родьку за плечо, повернул к себе лицом, встретился с колючим взглядом парня. - Команда скоро долж- на вернуться. Уйдем отсюда вечером. У тебя есть еще время. Поди погу- ляй. Он достал кошелек, дал зуйку денег. Родька повеселел, пошел к сходням. Выйдя на набережную, он повернул направо и вскоре добрался до По- морской - самой оживленной улицы города. Она выходила к Двине. На бе- регу - базар с ларьками, лотками, прилавками, на которых разложены мя- со и рыба, соленые огурцы и сушеные грибы, картофель и разные овощи. Продукты Родьку не интересовали. Он нашел лавку с недорогими сит- цами, обувью, одеждой, купил матери цветастый платок и отрез ситца на кофту, а Тишке - кожаный брючный поясок с набором. Денег еще немного оставалось, и он решил купить изюму. Сын Ряхина Венька иногда хвастался перед ребятами "изюмными" пирогами и даже да- вал им отведать такое необыкновенное яство. Возвращаясь на шхуну, зуек на ходу кидал в рот изюминку за изю- минкой и все заглядывал в кулек: "Не съесть бы много. Надо и домой привезти". Матросы с берега пришли трезвыми, что случалось на таких стоянках довольно редко. Сидели в кубрике и разговаривали. - Погулял? - спросил Дорофей Родиона, когда тот спустился вниз. - Был на базаре. Обновки купил и вот... изюму. Попробуй, дядя До- рофей. - Не надо. Вези Тишке, - отказался кормщик и снова включился в общую беседу. - Встретил я в городе знакомого, так он сказал, что в Мезени, Долгощелье и других деревнях нынче будут промысловые коопера- тивные товарищества. Если так, то Вавиле придется туго. - Ну, товарищества еще где-то, - отозвался пожилой матрос Тимо- нин. - А нам кормиться надобно. С этого рейса получим шиш! Всего неде- лю ходили... А рассчитывали на все лето, на целую навигацию! - Без Ряхина придется трудно, - согласился с ним Анисим. - Где возьмешь суда? А снасти? А деньги? - Наверное, помогут, - не совсем уверенно ответил Дорофей. - Раз государство велит идти в товарищества, значит, и кредит даст. - Придем домой - чем займемся? - опять обронил Тимонин. - Покосами. - А после придется садиться на тони, на семгу. Невода-то у Вавилы есть. - Есть-то есть, да он уж, верно, подрядил сидеть на тонях тех, кто дома остался. И все сосредоточенно замолчали. А Вавила ходил по палубе, кидая угрюмые взгляды на город. За ост- ровами на Двине закатывалось солнце, и Архангельск был облит теплым розоватым светом. Из кубрика вышел Дорофей. - Снимайся с якоря. Пойдем домой, - сухо распорядился хозяин. - Без груза? - Да. ГЛАВА, ЧЕТВЕРТАЯ 1 - Вавила! Ты опять у буфета? - послышался за спиной резкий и раздраженный голос супруги. - Господи, совсем свихнулся! Как из Архан- гельска пришел, так и не просыхал. Что с тобой? Новые большевистские порядки обмываешь? Не пора ли одуматься? Вавила сунул на полку стопку, захлопнул дверцу буфета так, что внутри него что-то зазвенело, и, махнув рукой, сказал в великой доса- де: - А пропади все пропадом! - И пропадет! Для тебя пропадет! - визгливо запричитала Меланья. - Соберу вещи и уеду к папаше. Оставайся тут один. Сожалею, что связа- ла свою судьбу с тобой, неудачником, и приехала сюда, в эту мерзкую глушь! Уеду! - Попутный ветер, - пробормотал Вавила и вышел из столовой. В соседней комнате на обитом плюшем диване сынишка Венька листал книжку с цветными рисунками. - Батя, ты куда? - спросил он настороженно. - Куды-куды! На кудыкину гору. На лешевом озере пинагора1 ловить! - ответил Вавила и прошел мимо сына, бросив на него косой взгляд: "Растет сын - ни уму ни сердцу. Весь в матушку. Только бы ему книжки да картинки. Не то что Родька-зуек. Тот смолоду к морю тянется!" 1 Пинагор - промысловая рыба Мезенской губы и Двинского залива (сем. пинагоровые). Но тут же пожалел: все-таки сын... единственный. Вышел на крыльцо. Запахнул полы пиджака, глубоко натянул на лоб картуз - от реки несло холодом. Побрел на берег, постоял там, посмот- рел на "Поветерь". Во время отлива шхуна обсохла, села на дно, накре- нившись корпусом к берегу. На верхушках мачт сидели вороны и каркали, разевая черные клювы. - Кабы вас разорвало! Беду кличете! - ругнулся Вавила и обернул- ся: не слышал ли кто. Но на берегу никого. Только поодаль бабы полощут белье с плота. На головах намотаны толстые платки, на плечах теплые ватники, а икры голые, блестят, будто молодая березовая кора на солнце. Вавила посмот- рел на баб, сел на бревно и закурил. "Уйти бы в Норвегию!.. Снарядить команду человек пять, поднять паруса - и прощай! Но кто пойдет со мной? Ни один мужик не двинется. У всех сердце прикипело к дому. И у меня прикипело: родился тут. Без мо- ря Белого жизни не мыслю. И с норвежцами мне не тягаться. У них на па- русниках уж моторы поставлены. В наших водах под носом у русских бьют зверя. Пропаду там, обнищаю... сопьюсь... Все чужое: место, обычаи их- ние, вся жизнь... Да к тому же так легко в Норвегию не уйдешь: погра- ничные морские катера сразу сцапают. Что и делать?.. Важно не упустить рыбаков от себя. Без них совсем пропал". Вавила встал и, затоптав оку- рок, повернул в проулок, где стоял дом Обросима-Бросима, унденского купца, пособника Ряхина во всех делах. Обросим Чухин - купец калибром мельче Вавилы. Лавок у него нет, есть только несколько карбасов для прибрежного лова, засольный пункт да три ставных невода на семгу. В путину к нему шли наниматься в пок- рут те рыбаки, которых не брал Вавила и которым деваться было некуда. О скопидомстве Чухина по всему побережью ходили легенды. Вспоми- нали случай с котом. ...Как-то выдался неудачный год: зверобойный промысел был скуден, рыба ловилась плохо. Подтянули животы рыбацкие семьи. Обросим считал убытки от простоя засольного пункта, щелкая крепкими пальцами на сче- тах. Нечаянно взгляд его упал на кота, мирно дремавшего на лежанке. "Ишь, отъелся на моих-то харчах, словно соловецкий монах! - с досадой подумал хозяин. - Разжирел. А какой прок от тебя? Мышей не ловишь, только в сенях по углам пачкаешь!" Подвел итог кошачьей жизни. Вышло: за год кот съедал пищи на три червонца. Мыслимое ли дело? Взял Обросим кота за загривок и выкинул на улицу, пригрозив: - Чтобы и духу твоего не было! Неведомо как узнала об этом вся деревня - было смеху. Прозвище Обросим Чухин получил при погрузке рыбы, потому что кри- чал: - Ну, братцы, еще остатние бочонки бросим! Только тихонько... Эй, не бросай! Спускай помалу! - Ты ведь сам велишь бросать, - заметили ему. - Это я так, к слову. Понимать надобно наоборот. С того и пошло - Обросим-Бросим. Со своей "старухой", как он называл жену, Обросим пил чай. - Проходи, Вавила Дмитрич! Садись к столу! Самовар еще только до половины выпили. Опрокинь чашечку-другу. Вавила опустился на стул, который жалобно заскрипел под ним. "Не сломал бы!" - встревожился Обросим. - Ну и весу в тебе, Вавила Дмитрич! Того и гляди, стул развалит- ся... А где новый купишь? По нонешним-то достаткам... - Не скули. Бери у меня любой стул. Какие новости? Я целый день дома сидел. - Новости есть. Приехал из Мезени уполномоченный Архсоюза. - Приехал-таки? - поморщился Вавила. - Собранье сегодня затевает насчет кооператива. - Так я и знал. - Выходит, так, - невпопад согласился хозяин. - Придется, видно, вступать в кооператив. Куды денешься-то. Посольный пункт дает одни убытки. Промысел у меня небогатый. Да и на тонях сидеть будет некому: мужики-то кооперативными станут, рыбу будут сдавать Архсоюзу. Сам-то я как с неводами справлюсь? Круглое безусое лицо Обросима лоснилось то ли от пота, то ли от переживаний. Маленькие серые глазки пытливо вцепились в глаза Ряхина. - Ты-то запишешься? Вавила откинулся на спинку шаткого стула. - Ха-ха-ха! Запишешься, говоришь... Ха-ха-ха! Да ты разве не зна- ешь, что у меня суда? - Отдашь их на общее дело, - расплылся в ехидной улыбке Обросим. - Тебе больше процент от добычи пойдет, чем другим. Чего грохочешь? Все одно отберут. Думать надо. Вавила помрачнел, насупился. - Может, и лавки посоветуешь сдать в кооператив? Разориться? - Помилуй бог! - Обросим-Бросим махнул рукой. - У самого разо- ренье за пазухой. День и ночь ноне ношу. Скоро без сахару чай со ста- рухой придется пить. Вавила стукнул по столу крепко сжатым кулаком. - Не-е-ет, кооператив мне не подойдет. Это хорошей кобыле драный хомут на шею. - А как жить? - Убытки буду терпеть, скрипеть зубами, но не пойду. Понял? - Ва- вила в упор смотрел на Обросима. - И тебе не советую. А мужики, я ду- маю, нас не оставят... Не все, конечно, но не оставят. Кооператив еще неизвестно что такое, а Вавила - вот он, рядом! С ним не один десяток лет живут. Ряхин зло сощурился. Обросим подвинулся к нему, заговорил шепо- том. Хозяйка вышла в другую комнату и больше не показывала носа. - Слышал я, власти интересуются тем, как ты принимал да провожал Разумовского... - шептал Обросим. - Ну? - Вавила впился в лицо Обросима напряженным взглядом. - Вот те и ну. Предупреждаю по-свойски. Вавила опустил голову, задумался. ...В девятнадцатом году, в смутное и тревожное время, когда Ар- хангельск захватили интервенты, в Унду неведомо откуда прибыл отряд белых под командой поручика Разумовского. Квартировал поручик в хоро- мах Ряхина. Немало было съедено семги, выпито вина. Немало было произ- несено и хвастливых речей. Грозился поручик "передавить" всех больше- виков и комбедовцев, но таковых в Унде не оказалось. Хотел поручик назначить Вавилу председателем волостного Совета. Но тот, чувствуя, что еще неведомо, чей будет верх - большевиков или белых - от такого поста отказался наотрез, сославшись на малограмотность и нездоровье. Но предложил поручику помощь продовольствием, зная, что, если не пред- ложить, сами возьмут. Отряд Разумовского уходил из Унды с запасами муки, селедки, кру- пы, безвозмездно отпущенной щедрой хозяйской рукой. Обросим, напомнив об этом, поселил в душе Вавилы мрачные предчувствия. 2 Мать не ожидала, что Родька придет из плаванья так скоро: не ус- пел и чистое белье заносить, что дала ему в дорогу. Однако возвращению сына Парасковья обрадовалась: вернулся жив-здоров, все-таки еще одни руки на покосе, мужик в доме. Родион выложил из мешка покупки и деньги, выданные Вавилой за рейс. Их оказалось совсем немного. Прикинули: на пуд муки да килограм- ма на два сахару. Тишку деньги не интересовали. Он сразу набил рот изюмом и ухва- тился за ремень с блестящими бляшками, со свисающим до колен концом наподобие кавказского. - Хорош ремешок! По праздникам носить буду. Мать, чтобы порадовать сына, тоже надела на голову привезенный платок и погляделась в зеркало: - Очень мне к лицу. Спасибо, сынок. И за ситец на кофту спасибо. А сама уже решила сшить Родьке рубаху из этого отреза ситца - красного в белый горошек. Родион помылся в бане, попил чаю и принялся чистить сеновал от остатков прошлогодней сенной крошки и мусора, А мать с Тишкой на улице стали сажать картофель. Сажала Парасковья и думала: "Вырастет ли?" В Унде картошка вызре- вала не каждый год: часто в середине лета ее били заморозки, ботва чернела. Родька возвращался из лавки: мать посылала за селедками. Увидел на улице возле избы Феклы, кухарки Вавилы, Веньку. Тот грелся на ску- пом солнышке и что-то привычно жевал. Он часто на улице ел такое, чем можно было похвастаться. - Родька! - позвал Венька, - Иди сюда. Родька замедлил шаг. - Чего тебе? - Да подойди. Светлые волосы у Веньки аккуратно причесаны, смазаны бриллианти- ном. Рукава чистой белой рубахи подвернуты до локтей. Родька неохотно подошел к нему. - Хошь пирога? - спросил Венька и сунул руку в карман, выжида- тельно глядя на Родьку. Тот усмехнулся: - А с чем пироги-то? - С изюмом. - Ешь сам. Я ноне изюму тоже привез. Тишку до отвала накормил. - Ну, как хошь... Ты ведь теперь моряк, - с иронией произнес Венька, - К чему вам пироги? - Верно, нам пироги ни к чему. Был бы хлеб. - Слышал, в Совете собранье будет? - Слышал. - Батя сказывал - насчет кооператива. Ты в него запишешься? - Венька презрительно скривил рот. - Туда самые наибеднющие будут запи- сываться, те, у кого ничегошеньки нет - ни снастей, ни судов. Одни штаны, да и те для ловли рыбы не годятся - дырявые, Родька насупился. - Ты что же, и меня голяком считаешь? - А как же, ты - сирота. Что у вас есть? Одна изба. Да и та поко- силась. Мой батя в кооператив не пойдет. У него, брат, все имеется: и шхуна, и бот, и лавки, и завод... На что ему кооператив? Он, если за- хочет, свой кооператив открыть может. - Венька бросил объедок пирога и вытер руки о штаны. - Вот так... Ну, пойдешь в кооператив-то? - Тебе-то какое дело? Ты чего задаешься? - Родька приблизился к Веньке вплотную. - Скоро твоего батю Советская власть прищучит. - Руки коротки. Готовь штаны вместо невода... Р-р-ры... - Венька не договорил: Родька, разозлившись, выхватил из кулька селедку и про- шелся ею по щекам обидчика. Тот оторопел от неожиданности, потом опом- нился и сцепился с Родькой. Оба покатились по траве, тузя друг друга. - Эй! Эй! Атаманы! - услышал Родька знакомый голос. Он выпустил изрядно помятого Веньку и встал, одергивая рубаху. Венька плакал, рас- тирая по лицу слезы с грязью. - Гражданская война кончилась. - Перед ними стоял Дорофей. - Хва- тит воевать. - У нас она только начинается, - сказал Родька, подбирая с земли селедку. - Из-за чего бой? Чего не поделили? Родька пошел к берегу мыть запачканную во время свалки селедку. Венька кричал вдогонку: - Я те еще припомню! Зуйком больше на батиной шхуне не пойдешь! Дорофей только покачал головой. Вечером Родька пошел к Киндяковым. Они только что отужинали. Еф- росинья мыла у стола чайные чашки. Дорофей, сев поближе к лампе, в ко- торый уже раз перечитывал газету, привезенную из Архангельска. - А-а! Атаман? Садись, - сказал он парню. - Есть хочешь? - спросила Ефросинья. - Спасибо, я ужинал, - ответил Родька. - Что скажешь? - поинтересовался Дорофей. Родька смущенно поерзал на лавке: было неловко перед Дорофеем за ссору с Венькой. Но, преодолев смущение, он спросил: - Дядя Дорофей, скажи, что такое кооператив? - Господи! - изумилась Ефросинья. - И тот с кооперативом явился. Не рано ли знать? - Не рано, - возразил кормщик. - Лучше раньше знать, чем после. Я тоже не шибко подкован, однако в газетах пишут, Родион, что это - объ- единение рыбаков на коллективных началах. Вроде как артель. - Так ведь и раньше артели были. Вон на зверобойке тоже. - Тогда были малые артели, и добычу они отдавали Вавиле. А он снабжал провиантом, оружием, снаряжением. А теперь добычу рыбаки будут по договору сдавать государству по твердым ценам, и оно отпустит кре- дит на обзаведение снастями, пропитаньем и прочим... Вот такая разни- ца, Родион. Понял? - Маленько понял, - ответил паренек. В избу вбежала Густя. Скинула пальтецо, ткнула Родьку в спину: - Отплавался, зуек? - Отплавался. - Много ли заробил? Пряников мне привез из Архангельска? - Заробил не шибко. Пряников нет, а изюму дам! - Родька достал из кармана горсть изюму, захваченную специально для Густи. Она сложила ладонь лодочкой, приняла подарок. - Спасибо, вкусный. Только маловато... Родька немного растерялся от такой прямоты девочки. - Я бы... боле принес, да Тишка все съел. - Хватит попрошайничать, - сказал отец. - Где пропадала? Ужином тебя кормить не стоит. Не вовремя явилась. - У Соньки Хват была. Картинки переводили... - Хорошее дело! Играла бы еще в куклы. - Что вы, батя. Куклы - это для маленьких. - Оно и видно, что ты большая. Густя опять прицепилась к Родьке. - А на клотике1 ты вертелся у Наволока? 1 Клотик - точеный деревянный кружок с несколькими шкивами для снастей, надеваемый на верхушку мачты. Раньше подростки-зуйки при возвращении на парусниках домой взбирались на клотик и вертелись там на животе Поморы награждали зуйков за ловкость и храбрость, одаряя их калачами, карамелью. - Не пришлось. - Все стряпал? - Стряпал... - Эх ты, стряпуха! Где тебе на клотике! - Приходи завтра по прибылой воде к шхуне. Покажу, как вертятся! - Но-но! - предостерег Дорофей. - Не выдумывай. Еще нарвешься на Вавилу, он те даст клотик! - Ничего, он не увидит. Дома Родьку поджидал сам Вавила. Он сидел на лавке и о чем-то го- ворил с матерью. Тишки не было видно - он уже спал. - А, Родион! - в голосе Вавилы укоризна. - Что же ты, братец, своих лупишь? Венькину рубаху всю ухайдакали! Мать потчевала его рем- нем. Не годится так-то... Нехорошо! Вроде на меня обижаться нет причи- ны. Я для вас, сирот, все делаю. Нам с тобою, Родион, надобно жить в мире да дружбе. Вот скоро я пойду в Кандалакшу за сельдью. Мог бы тебя опять взять зуйком. А теперь, выходит, надо еще посмотреть... - Смотрите, - негромко отозвался Родька. - Только я зуйком с вами и сам больше не пойду. - Что так? Родион промолчал, избегая встречаться взглядом с Вавилой. Мать чувствовала себя неловко. Она хотела было одернуть сына, но только посмотрела на него с упреком. 3 Дорофей, поднявшись рано, чтобы не разбудить домочадцев, ходил по избе в одних носках домашней вязки, курил махорку и озабоченно взды- хал. Встала Ефросинья и собрала завтракать. Ел Дорофей вяло, сидел за столом рассеянный. - Ты чего сегодня такой малохольный? - спросила Ефросинья. - Ешь худо, бродишь по избе тенью. Нездоровится? Дорофей отодвинул тарелку, выпил стакан чаю и только тогда отве- тил: - Жизнь меняется, Ефросинья. Вот что... Сегодня собрание. Вот и думаю - вступать или нет в кооператив? - Чем худо тебе с Вавилой плавать? Он не обижает, без хлеба не живем. - Так-то оно так, - Дорофей запустил руку в кисет, но он был пуст. Взял осьмушку махорки, высыпал в мешочек. - Живем пока без осо- бой нужды. Но дело в другом... Политика! - А чего тебе в политику лезть? Почитай, уж скоро полвека без по- литики прожил. Твое дело - плавать. - Скоро Вавиле будет конец как купцу. Прижмут. Суда отберут. Дело к тому идет. В Архангельске новая власть всех заводчиков поперла, куп- цов за загривок взяла. Везде нынче кооперативы... Вот и думаю. Ефросинья помолчала, побрякала чашками, моя посуду. Потом промол- вила: - Господи! Чего им не живется спокойно? Испокон веку так было: ловим рыбу, бьем тюленя. У кого нет судов, те нанимаются в покрут. И вот - поди ж ты... кооператив какой-то. - Ладно, помолчи, Ефросинья. Кормщик надел пиджак и собрался идти пораньше, послушать, что толкуют люди. На улице Дорофей встретил Тихона Панькина, он шел в сельсовет. Среднего роста, сутуловатый, с серыми живыми глазами и худощавым рябо- ватым лицом, Панькин был ловок, подвижен и не расставался с морской формой. Потертый бушлат ему был великоват, широкие флотские брюки меш- ковато нависали над голенищами яловых сапог, но фуражка-мичманка сиде- ла на голове лихо, набекрень. Спутанный русый чуб выбивался из-под ко- зырька, С гражданской войны Панькин привез домой затянувшуюся глубокую рану в боку, был слабоват здоровьем и в море теперь не ходил. Добывая себе хлеб прибрежным ловом с карбасов, жил небогато, еле прокармливал жену да дочь-подростка. До революции он плавал "бочешником" - дозорным, высматривающим во льдах тюленьи лежбища из бочки, укрепленной на верхней рее фок-мачты зверобойной шхуны. С той поры, видно, он и щурил глаза, и взгляд их был остер и пристален. В гражданскую, на фронте, Тихон вступил в партию большевиков и теперь возглавлял в Унде партийную ячейку, которая состояла из трех человек. Отношение односельчан к Тихону было разное: богачи откровенно косились на него, большинство же рыбаков видело в нем человека, терто- го жизнью, и уважало его за бескорыстие. Поздоровались, пошли рядом. Панькин первый затеял разговор: - Ну как, Дорофей, думал насчет кооператива? - Думал, - скупо отозвался кормщик. - И что надумал? - А и не знаю что. Погляжу, как народ. А ты? - Тоже думал. Даже бессон