ственном. Вместе с родителями жил и брат Меланьи с женой, которая была да- леко не в восторге от возвращения золовки. Она сразу же почувствовала к Меланье и к ее сыну неприязнь. Начались упреки, косые взгляды, ссо- ры. После одного бурного столкновения с золовкой Меланья ушла из до- му. Она сняла комнату у чужих людей и начала работать в шляпной мас- терской, так как сбережения подходили к концу. Венька, окончив восемь классов, поступил на курсы матросов, организованные Севг-осрыбводом. А после курсов устроился на рыболовное судно, которое в скором времени приписали к Мурманскому порту. Напрасно Меланья уговаривала сына остаться в Архангельске. Венька поступил по-своему: сказались отцовская упрямка и тяготение к самосто- ятельной жизни. Мать он навещал лишь изредка. Та жила теперь замкнуто, сразу постарела и подурнела. Став моряком, Венька написал об этом отцу, и он напутствовал сына в новую жизнь своим родительским благословением. Писал Вавила редко и в письмах был сух и сдержан. Меланья сожалела о том, что в трудную ми- нуту оставила мужа. В одном из писем она просила у него прощения, за- веряла, что будет ждать Вавилу. Он сухо ответил: "Ждать долго. Я тебя связывать не хочу. Устраивай свою жизнь, как хочешь и как можешь". Венька плавал на траулере. Он все чаще подумывал о женитьбе, о том, что необходимо увезти мать в Мурманск. Говоря Густе, что приехал он в Унду по зову сердца, Венька не лгал и не преувеличивал. Живя вдали от родных мест, он все время тос- ковал по ним, мечтал когда-нибудь приехать сюда хотя бы на денек-дру- гой. Если бы не крутые перемены в жизни родителей, он бы давно навес- тил Унду. То, что здесь никого из близких не осталось и дом занят под казенные учреждения, удерживало его. Он долго колебался, прежде чем собрался побывать на родине. О доме, об отцовском имуществе он не сожалел. То, что земляки мо- гут отнестись к нему плохо, недружелюбно, его не смущало: "Примут - хорошо, не примут - ладно. Только бы посмотреть на речку, на избы на берегу, на паруса дор1 и карбасов, пусть и чужих. Увидеть бы чаек-по- морников, летающих над прибойной волной, полюбоваться закатом и восхо- дом солнца, угрюмостью облаков в ненастье... А если представится слу- чай, то и сходить на озера с сетями за рыбой". Но подвел его вздорный, самоуверенный и заносчивый характер, который с детства ничуть не изме- нился. 1 Дора - моторное деревянное судно для прибрежного плаввания. В рыболовецких колхозах использовалась как транспортное средство. ...Час был поздний. На берегу - ни души. Солнце закатилось за низкие фиолетовые облака, которые затянули небо у горизонта. По реке поплыл редкий, как крупная сеть, туман. На фарватере бот "Семга", го- товый к выходу в море: Офоня Патокин наконец-то привез запасные части. Венька глядел на бывшее отцовское судно, и сердце его сжималось от тоски и обиды. "Зачем я приехал сюда? - размышлял он. - Все тут те- перь чужое. Батан бот - чужой, село - чужое, люди - тоже. Увидят - еле кивнут, проводят любопытным взглядом: дескать, что за диковина такая явилась - и все..." Он посмотрел на "Семгу", стоявшую неподвижно, с двойственным чувством. Бот напомнил ему о детстве, об отце... И вместе с тем те- перь, после того как Веньке довелось видеть в Мурманске огромные ко- рабли, бот казался ему маленьким, жалким и примитивным. Венька решил завтра же уехать в Архангельск. 4 Дорофей стал готовиться в путь. Получил на складе снасти, прови- ант, горючее и, вернувшись домой, велел жене и дочери истопить баню: вечером накануне отплытия он, как водится, собрался побаловаться вени- ком на жарком полке на дорогу. А потом, по старинному обычаю полага- лось собрать на "отвально" родичей и близких знакомых. Густе Дорофей наказал: - Родиона позови. Пусть знает, что я на него не серчаю. - Ладно, батя, - сказала дочь. Дорофей трижды брал приступом полок. Веник уже истрепался. Тело стало малиновым. Покряхтывая, Дорофей ворочался в жару на банном полке так, что доски под ним прогибались. Отдышавшись в предбаннике, он надел чистое шуршащее белье, поси- дел на порожке, накинув верхнюю одежду. Дома уже все было собрано на стол, и на лавках чинно сидели гос- ти, ожидая хозяина. Родион шушукался в горенке с Густей. Услышав стук двери на кухне, Густя позвала его: - Батя явился. Идем! Еще с порога Дорофей, сняв кепку, низко поклонился гостям. - Здравствуйте-тко, гости дорогие! Спасибо, что пожаловали. Прошу за стол! Рассаживались за двумя составленными рядом столами, не торопясь, уступая друг другу место. В центре застолья - почетный гость, Панькин. За последнее время Панькин несколько изменился внешне: вроде бы постарел, осанка стала солиднее, лицо пополнело. В торжественных слу- чаях председатель теперь надевал рубашку с галстуком. Но внутренне Панькин оставался тем же, каким был, - беспокойным и решительным в де- лах. Обширное хозяйство колхоза доставляло ему массу хлопот. В конторе председателя застать было трудно: он то садился в моторный карбас и ехал по семужьим тоням, мерз там на ветрах по двое-трое суток, ночевал с рыбаками в тесных избушках, а иногда на той же моторке торопился вверх по реке осмотреть луга - не пора ли начинать покос: колхоз имел стадо коров, чтобы обеспечивать молоком детей рыбаков. Из Мезени и из Архангельска часто приходили грузы для артели. Их надо было спешно доставлять с парохода на берег. И еще требовалось считать колхозную копейку, разумно ее расходовать. Так что, если Панькин и был в селе, то домой приходил лишь поздним вечером. Жена с некоторых пор дала ему полушутя-полусерьезно прозвище Забота. "Опять мой Забота к ужину не явился", - встречала она его, когда он, усталый, избегавшийся, еле пе- реступал порог старой избенки. И, не очень рассчитывая на положитель- ный ответ, шутливо предлагала: "Ты бы, Заботушка, сегодня хоть выход- ной день устроил. А то совсем от дома отбился. Даже и не ночуешь. Где и у кого ты две ночки спал? Неужто люба какая завелась, разлучница?" Панькин, отшучиваясь, успокаивал жену. Прозвище Забота было до- машним. Свято оберегая председательский авторитет, жена на людях его так не называла. Что касается взаимоотношений с односельчанами, то для них Панькин оставался простодушным, шутливым, свойским, однако в делах был требо- вательным и порой резковатым на язык. Справа от Панькина сел хозяин, слева - Родион. Среди гостей были племянники Дорофея и Ефросиньи, зятья, сваты, братья, шурины, сестры. Панькин встал, поднял чарку и провозгласил: - Дорогие гости! Пожелаем Дорофею Никитичу и его команде попутно- го ветра, удачи в ловецком деле и благополучного возвращения! - За поветерь! - дружно подхватили гости древний тост. - С отплытием вас, Дорофей Никитич! - В добрый час! Богатых уловов! - Первую чару, благословясь! - поддержал и находившийся тут же дедко Никифор. Иероним, его приятель, прихворнул и не мог прийти в гостеприимный дом кормщика. Поглядывая на гостей, ставших веселыми, разговорчивыми, Родион вспомнил, как много лет назад, когда еще были живы дед и бабка, прово- жали на промысел отца, уходившего покрученником на купеческом парусни- ке. - Чего пригорюнился? Вишь, как Густя старается для тебя! - сказал Дорофей Родиону. Ефросинья и Густя то и дело меняли на столе кушанья. Родион понял, что Дорофей забыл о недавнем неприятном происшест- вии со сплетней, и не обижался на кормщика. - Жаль, не пришлось с вами идти, Дорофей Никитич, - сказал он. - Мама плоха нынче. Осенью отправлюсь на Канин. - Не горюй! Сходим еще не единожды. Дорофей задумчиво улыбнулся, радуясь домашнему уюту и расположению к нему односельчан. Обычай про- водов был соблюден. Завтра - в море! ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ 1 Река Унда, по которой выходило в море много поколений рыбаков, как северная неторопливая песня струилась меж неприютных пустынных в низовьях берегов в Мезенскую губу. В верховьях по берегам росли ельни- ки, ближе к устью - лишь травы, болотные мхи да мелкий кустарник-стла- ник. В приливы река, разбавленная морской водой, раздавалась вширь, в отливы мельчала, обнажая песчаные отмели и островки. Верстах в трех от села вверх по реке был низинный луг с ласковым и поэтичным названием Оленница. Когда-то в этих местах стадами бродили дикие олени. В свадебные дни хоры ухаживали за важенками1, пили воду из ручья, струящегося из тундры, отгуливались за лето. Когда они выби- рались к реке, берег, как живой, шевелился от множества спин животных. Разлив узорчатых рогов напоминал заросли старого вереска. 1 Хор - самец-олень, важенка - самка. Теперь диких оленей не стало. Ненцы сбили их в большие стада, и на берега они выходили в сопровождении пастухов и косматых полярных лаек. В середине лета ундяне запасали на Оленнице сено для скота. А се- нокосной поре предшествовала заготовка дикого лука. Огородничество в этих краях не прижилось: лето короткое, холодное, солнца мало, частые заморозки губили все на корню. А без овоща, без зелени здесь, побли- зости от Полярного круга, легко можно заболеть цингой. Потому-то жите- ли и заготовляли на зиму дикий лук, засаливая его, словно капусту. Откуда и как он здесь появился - неизвестно. Вероятно, произрас- тал издревле сам по себе, как морошка или клюква, никем не сеянный. Перья тонкие, как молодой хвощ, жесткие, а луковки - величиной с доль- ки некрупного чеснока. На вкус - лук как лук. Он рос в изобилии, как в других местах по берегам растет трава-осока. В последнее перед поездкой на покосы воскресенье Родион собрался на Оленницу за луком. С ним поехал Тишка, уже давно отдыхающий от школьных забот на каникулах, и еще вызвалась в поездку Густя. Столкнули лодку на воду. Ожидая девушку, Родион нетерпеливо пос- матривал в сторону деревни, а Тишка, сидя в корме, надраивал суконкой блесну у дорожки. Наконец появилась Густя с бураком за плечом, и не одна, а с Сонь- кой Хват. Сбежали по тропке, остановились у воды. На ногах сапоги, на плечах старенькие кацавейки, на головах косынки, у Густи - синяя, у Соньки - розовая с цветками-ромашками. - Ладно, поехали! - Родион оттолкнулся от берега и сел в весла. Напротив него на банке - Густя и Сонька, за ним, в корме, - Тишка с рулевым веслом. Как только отъехали от берега, он принялся разматывать шнур дорожки: "Авось щучонка хватит!" Родион сначала греб сильно, рывками посылая лодку вперед. О борта плескались волны. Пригревало солнце. Вода блестела в его лучах, вспы- хивала перламутром. Густя, закрыв глаза, подставила лицо солнцу, лас- ковому, теплому. - Солнышко! - сказала она. - Так редко оно навещает нас! Лодка ткнулась носом в кочковатый перегной берега. Все вышли из нее, взяв бураки. Разбрелись по лугу, стали собирать лук. Девушки пели припевки: Хорошо траву косить, Которая зеленая. Хорошо девку любить, Которая смышленая. Потом сели отдыхать, перекусили. Тишка предложил Родиону пойти в лес, поискать удилищ. А девчата легли на траву. - Любишь Родьку? - спросила Сонька с оттенком зависти. - А чего же не любить? - улыбнулась Густя. - Баской парень, умница. Хороший будет мужик в дому, - по-взрос- лому сказала Сонька и вздохнула. - А мне так пока не нашелся хороший парень. Нашелся - так бы полюбила! Уж так полюбила-а! Да не скоро най- дется. Не баская я: вишь, курносая, в детстве оспой переболела. На ли- це, говорят, будто черти горох молотили... - Не горюй. Ведь молода еще. Все, что тебе сужено, - твое и бу- дет. - Густя вытянулась на траве и глубоко и шумно вздохнула всей грудью. - А давай-ка пошутим над парнями! - Как? Густя встала, осмотрелась. Ребят не видно. - Ищи камень поболе! Девушки нашли увесистый камень-голыш, вытряхнули из бурака Родио- на лук, положили камень на дно и опять набили бурак зеленью. Попробо- вали поднять - вдвоем еле оторвали от земли. - Велик камень, - сказала Сонька. - Надорвется парень. - Ничего. Поглядим, сколько у него силенки. Ребята вернулись без удилищ - лес мелкий. Родион поднял бурак, удивляясь его непомерной тяжести, взвалил на спину, только витая ручка заскрипела. - Что-то тяжел сей год лук, - сказал он, поглядев на девчат. Те засмеялись. - Не знаю, почему тяжел, - ответила Густя, отводя взгляд. Родион молча подошел к лодке, поставил бурак и стал выгребать лук, - Каменья возить домой ни к чему, - вывалил камень, снова собрал лук и внес бурак в лодку. Девушки переглянулись и запели: Ой, под горку ноги ходки, Едет миленький на лодке. В лодке два веселышка, Весела беседушка. 2 Отмерцали тихие приполярные зори, отава на лугах потемнела, по- жухла от непогоды. Скучные сентябрьские дожди назойливо царапались в избяные окна, низкие бахромчатые лохмотья облаков, гонимые восточными ветрами, волочили из океана серые космы влаги и туманы, Рыбаки еще не вернулись с промысла. Те, кто оставался в деревне, сидели по избам, вязали сети из суровья, мастерили на поветях да в са- раях к зимнему лову рюжи. Родион и Федька готовились к поездке на Канин. Изба Мальгиных, заваленная обручами и сетной делью, смахивала на мастерскую. Тишка в конце августа уехал в Архангельск. Он поступил в мореход- ное училище. Мать управлялась по хозяйству: готовила пойло скотине, возилась с горячей запаркой. Родион сидел на низенькой табуретке и, разложив на лавке перед окном все необходимое для работы, деревянной иглой вязал из пряжи крылья - длинные сетные полотна для рюжи, которы- ми рыба в воде направлялась в горловину снасти. Волосы у него, чтобы не свисали на глаза, подобраны в сетку из шелковых крученых ниток, связанную Густей. В окошко бьется ветер, тя- нет свои заунывные песни. Плохо вмазанное стекло в раме позвякивает. Зябко дрожит на ветру еще не сброшенной потемневшей листвой корявая, приземистая - не выше изгороди - черемушка: вверх почти не растет, стелется, греется возле земли. В избу вошел Федька Кукшин, сел на лавку, вынул из кармана то- ненькую книжечку в серой невзрачной обложке. - Вот тут про навагу описывают, - сказал он. - В правлении взял книжку. Почитаем? Надо знать, что будем ловить. - Ну читай, - согласился Родион. Федька придвинулся ближе к окну, раскрыл книжку и начал читать: - "Навага принадлежит к семейству тресковых рыб, куда относятся также треска, пикша, сайда и ряд других. По своему внешнему виду она имеет сходство с треской, отличаясь от последней в первую очередь сво- ими меньшими размерами". Родион покачал головой. - И на треску похожа, и размеры меньше... Да это ясно и без книж- ки! - Слушай дале, - Федька продолжал читать: - "Не менее сложны вза- имоотношения наваги с рыбой сайкой. Крупная навага охотно питается сайкой и поедает ее в немалых количествах". - Что верно, то верно. Навага сайку ест. Но и сайка, в свою оче- редь, охотится за мелкой навагой. Обычно эти рыбы избегают друг друга. В этом, значит, и есть сложность взаимоотношений? Родион положил иглу на лавку, зевнул, стал ходить по избе, расп- равляя спину, затекшую от долгого сиденья. - Ты, видно, не в настроении? - промолвил Федька, пряча книжку в карман. - Уж не поссорился ли с Густей? - Не-е, - протянул Родион. - Чего нам делить? Я о другом думаю... Тишка вот учится, а я на всю зиму на Канин пойду. - Можешь не ходить. Валяй в Москву, в университет! Ломоносов, бы- вало, пешком ушел. - С четырьмя-то классами? Какой, к лешему, университет! - Да, брат Родя... У тебя теперь дорога одна: Густя тебя захому- тает. Тишка вернется капитаном либо штурманом - к нему в команду пой- дешь матросом. Ты скажи, когда свататься будешь? Родион опять сел за вязанье. - А ты что, сватом хочешь быть? - Сватом не умею. Дружкой - могу. - Дорофей не пришел с промысла. А нам скоро отправляться на Чижу, - уклончиво заметил Родион. - Незавидная твоя судьба, - вздохнул Федька, и не понять было - сочувствует он Родиону или шутит. - А все-таки жениться-то хочется? Скажи по правде. - Оставим эти пустые разговоры. Тут дело серьезное. - Конечно, серьезное, - тотчас подхватил Федька. - Недаром гово- рится: "Что весел?" - "Да женюсь". - "Что голову повесил?" - "Да же- нился..." - Вон в ту мережку, что в углу лежит, надо поставить еще два об- руча. Вицы под лавкой, - перевел на другое разговор Родион. Федька озорновато блеснул глазами и, наклонившись, стал длинной рукой шарить под лавкой. 3 "Семга", пройдя Зимнезолотицкий берег, вышла в горло Белого моря. До Унды оставалось около десяти часов ходу при спокойной волне. Поры- бачили хорошо, направлялись домой. В кубрике для команды рыбаки собрались обедать. С камбуза принес- ли большой бачок с наваристой ухой, широкий противень с горой нажарен- ных звенышков камбалы и морского окуня. Рыба уже изрядно приелась команде: больше месяца питались дарами моря. И Дорофей принес из своих запасов к общему столу несколько кру- гов копченой колбасы, закупленной в поселке рыбокомбината. Рыбаки ожи- вились. Гришка Хват, сдирая огромной рукой тоненькую кожуру с колбас- ного куска, похвалил капитана: - Запаслив ты, Дорофей Никитич! А я дак то, что в рыбкоопе купил, давно уж съел. Одни обновы несъедобные жене да дочке оставил. Может, и по чарочке нальешь перед домом-то? Григорий знал, что у Дорофея в заветном месте хранится жестяной бидончик со спиртом, взятым еще из Унды на тот случай, если кто-нибудь простудится или невзначай в шторм побывает за бортом. Но Дорофей был тверд и стоек, как чугунный кнехт. - Морской устав бражничать не велит. Не помните, что там сказано? Так напомню: "Пьянство дом опустошит, промысел обгложет, семью по миру пустит, в долгах утопит. Пьянство у доброго мастера хитрость отымет, красоту ума закоптит. А что скажешь - пьянство ум веселит, то коли бы так, кнут веселит худую кобылу". Так что ешьте колбасу, а выпить нет. За борт вылил. Рыбаки засмеялись. Хват взял из горки ломоть хлеба. - Стоек, стоек, Дорофей Никитич. Морской-то устав есть, дак ведь он уж, поди, устарел? Ноне по новому уставу живем - рыболовецкой арте- ли! - Устав у помора единый, вечный и нерушимый, - отозвался Доро- фей... - Я приметил: ветер что-то на восток забирает. Не дай бог штор- мяга к ночи навалится! Надо, чтобы головы были свежие, а руки послуш- ные! ...Дорофей тревожился не напрасно. К вечеру стала разыгрываться непогодь. В горле Белого моря и так не бывало спокойно: тут всегда толкутся суматошные волны. Лохматые, сердито кипящие, они кидаются на каждое проходящее судно порой с самых неожиданных сторон. А тут к ве- черу стал крепчать, свирепея, северовосточный ветер. Он затянул небо мглой, приволок низкие тучи с дождем. Бот стало трепать ненастьем, как бумажный кораблик под проливнем. Верхушка мачты с клотиком чертила в небе дуги. Сигнальный огонь, словно живой светляк, испуганно метался во все стороны. Рыбаки, надев штормовки, придерживаясь за туго натянутые леера, проверяли, все ли надежно закреплено и ладно ли задраены люки. Дорофей у штурвала, напряженно вглядываясь в сумеречные волны, пытался найти линию горизонта. Но в небе не было ни единого просвета. Дорофей позвал Григория Хвата: - Проверь карбас на буксире. Не оборвало бы трос! Пройдя в корму, Григорий высмотрел внизу за бурлящей кипенью волн карбас-неводник. Он был почти весь залит водой. Хват наклонился, пощу- пал толстый пеньковый канат у самого гакаборта1. "Ничего не перетрет- ся", - решил он и хотел уже повернуть обратно. Но тут судно резко нак- ренилось, и Григория окатило водой, как из ушата. Волна накрыла его, захлестнула лицо, захватила дыхание, леер выскользнул из рук. Хват ударился о фальшборт и в ту же секунду провалился в бездну. В послед- ний момент случайно вцепился в буксирный канат за кормой и, собрав си- лы, отфыркиваясь, подтянулся. 1 Гакаборт - обрез кормы. Григорий оказался за бортом у обреза кормы. В голове мелькнуло: "Не угодить бы под винт! Обрубит ноги". Вися на канате, который то на- тягивался, то ослабевал, он подобрал ноги в тяжелых бахилах к животу. "Эк не повезло! На палубе никого нет, никто не видит моей бе- ды..." Хват попробовал, перебирая руками по тросу, схватиться за борт, но не дотянулся. Одежда намокла, тяжелые бахилы были полны воды. Долго на канате не провисеть. Григорий крикнул: - Э-э-эй! Мужики-и-и! Бот рывками пробирался вперед, корпус под ударами волн перевали- вался с боку на бок, как воз с сеном на ухабах. Григория снова накрыло водой. Слабея, он закричал во всю мочь. Звякнула рында. По палубе загрохотали каблуки. За борт спустили веревочную лестницу. Выбравшись на палубу, Григорий в обнимку с Анисимом дошел до куб- рика и там, немного отдышавшись, переоделся во все сухое. Анисим при- нес дорофеевский бачок со спиртом, налил в стакан и подал пострадавше- му. - Вот теперь пей. Недаром просил-то! Рыбаки негромко, так, чтобы не обидеть Григория, засмеялись. Затем его положили на койку, накрыли одеялами. В остальном ночь прошла благополучно, если не считать того, что рыбаки почти не спали, опасаясь, как бы не отказал двигатель. Родионов провел всю ночь в машинном отсеке, помогая механику нести вахту. 4 Иероним Пастухов и Никифор Рындин дружили с детства. А затем вместе плавали на Мурман и в Норвегию, ходили на зимно с ромшей2 и семгу ловили поплавями в реках Мезенской губы. Оба вырастили сыновей, выпестовали внуков. 2 3имно с ромшей - промысел тюленей со льдин винтовками в зимнее время В молодости это были ядреные, ловкие поморские мужи, а к старости их, понятно, начали одолевать всяческие немощи, что сблизило их еще больше. Дня не мог прожить Иероним, чтобы не повидать Никифора, и тот тоже тосковал, если не слышал близ себя тихого, дребезжащего баска старого друга. Деревенская осенняя скукота тянула их друг к другу, словно магнит. - Чтой-то ноги тоснут1 в коленях. Ой, как тоснут! Будто кто жилы вытягиват, - жаловался Иероним. - И шерстяны чулки не помогают. Опять к ночи сиверик налетит воровским подлетом! Теперича не только дождика, а и снега уже пора ждать... 1 Тоснуть - ныть, болеть - И не говори, Ронюшка! - отвечал Никифор. - У меня всю ночь крестец ломило, абы кто бревном стукнул. До утра мешочек с горячим песком с Фоминского наволока держал на пояснице. Теперь малость отпус- тило. - А у меня болит. Ходить могу только с батогом. В пастуховской избенке было тепло. Иероним и Никифор сидели на лавке в красном углу. Старательно выскобленный и вымытый стол блестел, словно в праздник. Супруга у Пастухова хоть и сварлива, однако чистоп- лотна. Жены приятелей сидели за прялками, расписанными красными ме- зенскими конями да рогатыми олешками, дергали из пучков овечью шерсть на пряжу для чулок и исподок2. Веретенца тихонько жужжали. 2 Исподки - варежки. - Знаешь что, Никеша, - сказал Пастухов. - Выйдем-ко на улицу, подышим ветерком. В избе воздух шибко спертый. - Чего ж, подышать можно... Дождя вроде нету, - отозвался Рындин, поглядев в окно. - Пойдем. - Потепляя оболокемся. - Иероним, кряхтя, стал вылезать из-за стола. Никифор - за ним. Жены, как по команде, перестали прясть. Веретенца застыли в су- хоньких руках. - Эт-то куды собрались, доброхоты? - властно спросила старуха Рындина. - Известно куды, - скороговоркой подхватила старуха Пастухова. - У них одна дорога - в рыбкооп! - Постыдились бы, матушки, - с обидой ответил Иероним. - В карма- нах ни полушки. Какой там рыбкооп? Вот дали бы на четвертинку - расце- ловал бы! - И верно, бабоньки, выдайте хоть под вексель по рублику. Надоу- мили! Я уж, грешный, забыл, когда последний раз чарку держал, - сказал Никифор. - Вот вам. Шиш! Подите так. Проветритесь маленько. Веретенца зажужжали снова, но уже громче и раздражительней, чем прежде, словно им передалось беспокойство хозяек. Приятели обиженно повздыхали, потоптались, надели полушубки и ушанки и степенно пошли к двери. - Ладно уж, обойдемся без выпивки, - успокоил Иероним старух. Но те, как только мужья вышли, прильнули к окошку, чтобы усле- дить, в какую сторону они двинутся: если налево - то к магазину, если направо - то просто так, на прогулку. Одно утешало поморских женок: деревня почти пуста, рыбаки не вернулись с промыслов, стало быть, ста- рикам занять не у кого, и никто задаром чарку не поднесет. Но как знать! Хитры бестии! Захотят - найдут денег и в прошлогод- нем сугробе. И старухи метали тревожные взгляды за окно. Успокоились лишь тогда, когда потертые полушубки проплыли мимо окна направо. Миновав пастуховскую избу и отойдя от нее на почтительное рассто- яние, приятели остановились у изгороди и дружно принялись шарить в карманах. Но нашли только жалкие медяки. И тут провидение ниспослало им благо в образе председателя Тихона Панькина. Тот шел от конторы домой обедать. Поравнявшись со стариками, спросил: - Куда путь держите, ветераны? - А прогуляться вышли, - ответил Пастухов. - Сухо, дождика нет, - дедко Рындин глянул в небо, потом в серые веселые глаза Панькина. - Какие новости, Тихон Сафоныч? - деловито ос- ведомился он.- Скоро ли рыбаки домой придут? - "Семгу" ждем завтра. Сейнер пришел к причалу в Мурманске. Есть радиограмма. - Так-так. Значит, Дорофеюшко уж на подходе! Каково он порыбачил? - Очень удачно. В Кандалакшской губе взял много селедки. План да- ли с перевыполнением. - Слава богу! А, Тихон Сафоныч, - обратился Рындин к Панькину просительно, но с достоинством, - нельзя ли у тебя испросить аванец в счет моей работенки? В понедельник приволоку две рюжи на склад. Дела осталось - пустяк. - Что ж, можно. Зайди после обеда в контору. Бухгалтер выпишет, кассир выдаст. - Да мне бы самую малость... хоть бы рубля два. Может, без выпис- ки, сейчас позволите? На предмет... Рындин не договорил. Панькин достал из кармана и подал ему треш- ницу. - Вот, пожалуйста. На какой предмет - можете не объяснять. Дело мужицкое, понимаю. Только вы соизмеряйте свои силы, не шибко увлекай- тесь, а то от женок достанется! Горячие они у вас... - Спасибо! Все будет в лучшем виде. А деньги эти пусть запишут на мой счет, - повеселел Рынцин. - Обедать пошли? Приятного вам аппетиту. Старики переглянулись и резво зашагали проулком на задворки, а там, минуя пастуховские окошки, поспешили к магазину. Панькин, продолжая путь, только ухмылялся, удивляясь резвости старых приятелей. Купив в магазине рыбкоопа четвертинку - не для пьянства, а "для поднятия духа и против болезней", друзья распили ее в доме рядом с ма- газином и в благодушном настроении двинулись опять на зады, чтобы, пройдя там, обмануть бдительных жен. В холодной голубизне неба плыли рыхлые серые облака. Ветер осве- жал лица. Иероним в приливе хорошего настроения запел: Вечо-о-ор я в ожиданье мило-о-ой Стоял у сретенска моста-а-а... Никифор вежливо и мягко увещевал: - Не пой, Ронюшка, не надоть! До бабьих ушей дойдет - будет нам выволочка. - Ладно, не буду. Ты понимаешь, Никеша, севодни вроде бы празд- ник. Ей-богу. Только не могу вспомнить, какой... - он остановился, оперся на посошок и стал глядеть в холодное, высвистанное ветром небо. - Какой же праздник? - А! - воскликнул Рындин. - Да ить севодни по-старому первое сен- тября! А первого, известно, какой праздник: Семенов день! День Семена Летопроводца! - Верно! Золота голова! А я дак не мог вспомнить. Друзья в еще более приподнятом настроении продолжили путь к пас- туховской избенке. Выйдя на то место, где повстречали Панькина, стари- ки степенно пошли посередке улицы. Их обогнала Фекла, возвращавшаяся из магазина. Иероним окликнул: - Феклуша, здравствуй-ко! Куды торопишься-то? Погоди-ко... Фекла остановилась, обернулась. - Здрасте, - холодно, но довольно учтиво отозвалась она. - В лав- ку бегала. Домой иду. - Чего купила-то? - поравнявшись с ней, Иероним вежливо взял ее за локоток. С другой стороны к девушке, как старый, трепанный штормами кар- бас, подвалил Никифор. - Флакон духов купила. Дешевеньких... - ответила Фекла, стараясь высвободить руки. - Ухажеры-ти не покупают духов-то? - спросил Иероним. - Самой приходится? Погоди, Феклуша, не торопись. Дай-ко мы тя проводим. Уж разреши нам проводить. С тобой весело идти: сам вроде моложе делаешь- ся. Фекла кинула с высоты своего роста взгляд на одного, на другого, хотела было отделаться от стариков, но раздумала. Лицо ее озарилось озорной улыбкой. - Миленькие вы мои! Ухажерчики! - Она дала приятелям возможность взять ее под руки. - Вам вместе-то сколько годиков будет? Она пошла медленно, плавно, чуть покачиваясь, приноравливаясь к шагам стариков. - Дак ить, Феклуша, дело-то не в годах! Дело-то в сердечном рас- положении! Мы к тебе всей душой! Одна ты у нас в Унде красавица! - льстил Иероним. - Одна! Это уж так. Боле такой баской нету, - подтвердил Никифор и даже махнул рукой. - Нету! - Ну, спасибо на добром слове. Да вот замуж-то никто не берет! Посватались бы хоть вы, что ли? Иероним переглянулся с товарищем, вздохнул. Вздохнул и Никифор. Но тотчас отозвался: - Когда сватов-то засылать? Я бы всей душой рад. - А супругу куда денете? - Дык супругу-то можно и побоку! - Ох, глядите, ухват о бока обломает! - Дак ить нас никто не слышит, - озираясь, сказал Иероним. - А вы не ответили на мой вопросик-то. - Насчет годиков-то? Уж так и быть откроем этот секрет. Откроем, Никифор? - Да уж открывай. Куда денешься-то! - Вместе нам скоро будет полтораста годков. Но ты на лета не смотри! Мы еще мужи ядреные. В силе... - Вижу, вижу, - рассмеялась Фекла, чувствуя, что "мужи" чуть ли не виснут у нее на руках. - Ну, ладно. Вот я и дома. Благодарствую, что проводили. - А в гости не пригласишь? Пригласила бы... - неуверенно промол- вил Никифор. - В другой раз. Будьте здоровы! Фекла быстро нырнула в проулок, направляясь к крыльцу. Приятели постояли посреди улицы, потом взялись за руки и поверну- ли обратно. - Роскошна девка! - сказал Иероним. - Эх, скинуть бы этак годиков сорок... - Да хоть бы тридцать, и то ладно, - тихо сказал Никифор. - Нда-а-а! А как ни бодрись, мы, брат, свое теперь уж отжили. - Да-а-а! Оставшуюся до дома дорогу приятели прошли молча. ГЛАВА ПЯТАЯ 1 Они стояли поздним вечером на крыльце Густиного дома, придя из клуба. Было темно, и шумел дождик. Ветер гулял по улице, иногда хлопал незакрытыми дверями сеней. Голос Густи вывел Родиона из задумчивости. - Я верю тебе, - сказала она. - И люблю тебя. Ты же знаешь.. Но ведь ты должен идти на Канин! Когда же будет свадьба? - Я уйду в конце сентября. У нас еще есть время. - Может, лучше свадьбу сыграть, когда вернешься? - А зачем откладывать? Ведь время еще есть, - повторил Родион. - Надо с родителями поговорить. - Поговори. Я с матерью уже давно все обсоветовал. Она будет ра- да... - Завтра должен прийти батя с промысла. Ой, не знаю, как с ним и говорить. - Ничего, я свата хорошего пришлю, уважаемого. Помолчали. Родион распахнул пальто, привлек к себе девушку, прик- рыл полой. - Стану в море ходить. Жить будем хорошо. Мать у меня добрая, - тихо говорил он. - Тебя она уважает. Густя погладила прохладной мягкой ладонью теплую щеку Родиона. - Я хочу с тобой на Канин! - Что ты! Там трудно. Холодно. В избушках худо, работа все на ль- ду, на морозе. Простудишься. Не для девчат это. - Не обязательно идти в этот сезон. - Надо, Густя. В разгар промысла сидеть дома негоже. И потом, я - не Вавила Ряхин, у меня своего счета в банке нет... - У него теперь тоже нет, - рассмеялась Густя. Она умолкла, прильнула головой к его плечу, вздохнула: - Вот доля рыбацкая! Жениться и то некогда. - Я же говорю - сейчас самое время. - Ладно. Я согласна. Родион подождал, пока Густя закроет дверь изнутри на засов, и ти- хонько сошел с крыльца. Постоял, подняв лицо и ловя горячими губами капли дождя, и, не выбирая дороги, шлепая по лужам, радостный пошел домой. То, что давно хотел сказать Густе, хотел и все не решался, се- годня сказалось само собой, легко и просто. 2 На третий день после возвращения "Семги", выждав, пока Дорофей отдохнет от морских странствий, в дом Киндяковых явился Иероним Пасту- хов. Он скинул полушубок, повесил его на деревянный гвоздь и пригладил на голове остатки седых волос. Дорофей сидел за самоваром, пил чай и старательно вытирал грудь расшитым полотенцем. Ефросинья встала из-за стола и подвинула гостю стул. - Садись, Ронюшка. Не желаешь ли чайку? Иероним поблагодарил. - Спасибо, Ефросиньюшка. Чай я очень уважаю. Будь любезна, налей покрепче. Попив чаю, поговорив о том, о сем, гость собрался уходить. Когда он уже взялся за полушубок, Дорофей заметил на рубахе гостя нарядный гарусный пояс с кистями чуть ли не до колен. Раньше на него хозяин внимания не обратил, а тут удивился: пояс, как знала вся Унда, дед на- девал в особо торжественных случаях. - Скажи, Иероним, по какому случаю ты надел свой знаменитый поя- сок? - поинтересовался Дорофей. - Поясок-то? Дак ведь к известному на всем побережье помору явил- ся. В знак уважения... - Чудно ты говоришь, - покачал головой Дорофей. - Однако на доб- ром слове спасибо! - И вам спасибо, - старик поклонился, как показалось Дорофею, че- ресчур церемонно и вышел. Спустя каких-нибудь полчаса в дверь вежливо, но довольно громко постучали. А надо сказать, что в Унде к стуку не привыкли: всегда - хоть днем, хоть ночью, по делу ли, без дела ли, если дверь не заперта на засов, соседи заходили без предупреждения. Ефросинья глянула на мужа с тревогой, Дорофей удивленно поднял брови. - Кто там? Заходи! Через порог, к немалому удивлению хозяев, шагнул Никифор Рындин. Он снял шапку и тужурку и, поклонившись низко, что стоило ему, видимо, немалого труда, сделал два шага вперед, скосив глаза на матицу1. Доро- фей все понял: под матицу становятся сваты. Ясно стало и то, что Иеро- ним предварил приход Никифора, чтобы выведать настроение хозяина. Хозяин и хозяйка тотчас встали. 1 Матица - балка, поддерживающая потолок. - Проходите, садитесь. Рады гостю. - Я пришел к вам за добрым делом, а не в гости, - важно ответил Рындин. - Я пришел к вам за сватовством. У вас есть невеста Августа Дорофеевна, а у нас жених Родион Елисеевич... - И снова поклонился в пояс. - Проходите в горницу, - пригласила хозяйка. Проворно схватив полотенце, она обмела стул от воображаемой пыли, а потом стала хлопотать возле самовара. Дорофею пришлось по душе, что сват соблюдал старинный обычай, од- нако для солидности помолчал, теребя бороду. Самовар подогреть было недолго. За угощеньем началась любезная беседа, требующая немалого такта и щепетильности. Никифор знал, что Киндяковы согласны на этот брак, и вел разговор уверенно: - Ежели вам, Дорофей Никитич, думно отдать Густю за Родиона, то было бы желательно не оттягивать свадьбу. Сами знаете, Родиону скоро идти на Канин. Меж собой жених и невеста, надо полагать, все обговори- ли. Хотя свидетелем я и не был, однако считаю так... Дорофей вздохнул, глянул на жену и ответил: - Ну что ж, сватушко, Родион парень хороший, сызмала знаем. И мы бы против предложенья не возражали. Только не рано ли Густе замуж? - А на мой разум дак не рано, - в свою очередь ответил сват. - Уж давно они пришлись друг другу по душе. Я знаю и то, что нелегко вам расставаться с любимым чадом, да ить время пришло. Дети, как морошка, созреют и разберутся - не мной сказано. - Истинно, сватушко, - Ефросинья с этими словами всхлипнула, сморщив сухонькое лицо, и поднесла к глазам краешек фартука. - Жалко расставаться с дочерью, шибко жалко... Послушная она, родителей уважа- ет, и мы ее за всю жизнь пальцем не тронули. Дорофей слегка крякнул и отвел в сторону глаза. - Да уж, видно, пришла пора. Невестится девка. Сколько им по-за углам шептаться? Согласны мы. Пусть им жизнь вместе будет хорошая. - Так, так, сватушко, - подтвердила Ефросинья и опять поднесла краешек фартука к глазам. - Значит, и свадебку назначим через неделю. О том просил Родион Елисеевич. И еще просил поклониться вот об чем... - Дедко Рындин по- медлил. - Люди они молодые, оба комсомольцы, и, сами знаете, под венец им в церковь ехать ихняя вера не велит. Мы, старики, живем по-старому, они - по-новому. - О том говорить не приходится. На что им церковь? Нынче все дела вершит сельсовет. Отшумела над холодными унденскими просторами разгульно-веселая поморская свадьба. Рыбаки, промышлявшие камбалу у тихих берегов близ Оленницы, рассказывали, что заливчатый звон тальянок и свадебные песни долетали даже туда. Старики, ревниво оберегавшие старинный ритуал, позаботились о том, чтобы все прошло по уставу, по обычаям: и сватовство, и заруче- ние, и вечеринка, и посидки, и рукобитье, и плаксы, и хлебины. После многомесячных рыбацких трудов, волнений и опасностей, скупых радостей и скромных надежд свадьба легла на скатерть поморской жизни ярким за- тейливым шитьем. Между прочим, на свадьбе Родиона и Густи не обошлось и без проис- шествий. На второй день пиршества из толпы односельчан, заполнивших избу Мальгиных, вышла вперед Фекла Зюзина, что-то держа в руках. Сразу все затихло, лица вытянулись в удивлении. Фекла, однако, не смутилась. Только лицо ее раскраснелось от вол- нения. Темно-русая коса плотным венцом опоясывала затылок. Мужики, ра- зинув рты, откровенно любовались ее статью и здоровьем. Фекла остановилась напротив жениха и невесты и поклонилась пояс- ным поклоном. - Простите меня, уважаемые молодые, за мой характер и длинный язык. Каюсь перед вами и даю слово наперед не оговаривать никого, И еще желаю вам доброго здоровья, счастливой жизни да хорошеньких деток. Не обидьте меня, примите подарок. От всей души! Она размахнула сверток. Лебяжьим крылом затрепетало перед зас- тольем широкое льняное полотенце, высветленное солнцем, вытрепанное ветрами, выбитое на реке вальком и ставшее от того свежим и белым как снег. И вышивка на нем алой шерстяной нитью кинулась всем в глаза так, что кое-кто не сдержал возгласа восхищения. Фекла подала полотенце жениху, снова поклонилась и направилась к двери, гордо неся красивую голову. Родион хотел пригласить ее за стол, но гостьи и след простыл. 3 С уходом Густи к мужу Дорофей первое время не находил себе места. Поднимаясь раным-рано, в одном исподнем, босиком, покряхтывая да по- кашливая, бродил по тихой избе, то и дело заглядывая в горенку, где, бывало, разметав по подушке русые волосы, спала дочь. Пусто стало в горенке: кровать осиротела, навесная полочка, где раньше стопкой лежа- ли книги, была снята со стены, стояла в углу. Герань да ванька-мокрый на окошке и те пожухли, повяли. Дорофей ткнул пальцем в горшки, принес воды в медном луженом ковшике, полил цветы. Ефросинья почти каждое утро пекла молодым гостинцы - сдобные ват- рушки, кулебяки, лепешки-сметанники. Выдержав стряпню на столе под скатеркой, чтобы отмякла, завертывала ее в узелок и, надев старенькое пальтишко, накинув на седую голову полушалок, торопилась по утреннему холодку к Мальгиным. Зато у Мальгиных стало веселее. Бойкая, проворная невестка внесла в избу Парасковьи живость и радостную суету. Звонкий голос Густи на- полнял комнаты: - Мама, давайте я поставлю чугуны в печь... Мама, а сухари не подгорят? Сухари запасали для Родиона на зимнюю путину. - Сама я, Густенька, сделаю. Я ведь еще в силе. Ты бы села лучше за рукоделье. - Парасковья старалась не перегружать невестку заботами. Любо было Родиону с молодой женой обниматься до зорьки и любо бы- ло смотреть, как Густя то хлопочет в избе, то выбегает во двор - за- дать корм овцам или идет с ведрами к колодцу, сверкая голыми розоваты- ми икрами. Наденет, не глядя на х