олод, башмаки на босую ногу - торо- пится. Соседки, терзаемые любопытством, заглядывали в избу под разными предлогами: то попросить что-либо, то за советом, а то и просто так, поболтать. Подолгу судачили с Парасковьей, приглядывались к молоду- хе... Не ленива ли, обходительна ли со свекровью? Не пробежала ли меж- ду невесткой и Парасковьей черная кошка? Уходили удовлетворенные: в семье мир да согласие. Вечерами Родион провожал Густю на работу в клуб и встречал, когда возвращалась домой. Приятели ухмылялись: "Жену караулит!" Однако приближалось время расставания: пора было готовить мешки да сумки с припасами. Густя бледнела, покусывала губы, наблюдая, как Родион собирается в путь, подолгу о чем-то думала, сидя за пяльцами над вышивкой... Приходила Сонька Хват, садилась на лавку и, широко улыбаясь, так, что на испещренных оспинками щеках обозначались ямочки, спрашивала: - Каково живется замужем-то, Густя? Густя отвечала сдержанно: - Хорошо живу. - Слава богу! - подражая бабам, говорила Сонька. - С любимым-то жить можно. И тихонько вздыхала. А сама все время следила пристально из-под рыжеватых ресниц за подружкой: "Не похудела ли? Нет. Совсем не измени- лась Густя в замужестве. Только в походке, в движениях у нее появилась этакая важность, медлительность, что ли..." Немного выждав и перейдя на шепот, Сонька интересовалась: - Муж-то обнимает крепко? - Разве можно об этом спрашивать? Никакой деликатности у тебя, Соня, - отвечала Густя, зардевшись. - Конечно, крепко. - Так, что косточки хрустят, да? Густя вскакивала, тормошила и тискала подружку. И они звонко сме- ялись и возились, как бывало прежде. От Тишки из Архангельска пришло письмо. Парасковья несколько раз просила Густю перечитывать его. Но сколько ни читали, ничего из того письма не могли выжать, кроме нескольких строк: "Живу хорошо, того и вам желаю. Учусь. В общежитии у нас тоже хо- рошо. Хорошо и кормят, и обмундирование дали..." - Господи, будто дома плохо кормили! - досадовала Парасковья. - Будто дома без штанов ходил! Ну, слава богу, раз хорошо, так пусть и дальше так будет. Среди сплошного ненастья выдался сухой погожий денек. Низкое солнце слепило глаза последними вспышками ушедшего за Оленницу лета. Иероним и Никифор, оба в полушубках, в валенках с галошами-клeенками - по-зимнему, сидели на завалинке и щурились на желтый сверкающий круг в холодном, чуть-чуть с голубинкой небе. - Курить я нонче перестал, - сообщил Иероним, как нечто важное, доставая из кармана жестяную баночку из-под зубного порошка. - Теперь вот нюхаю. Чихать для здоровья пользительно. Легкие прочищает. Не же- лаешь ли? - подставил он баночку приятелю, - Не-е-ет! - Никифор помотач головой. Тесемки у шапки крутанулись мышиными хвостиками. - Не желаю. И вообще этим зельем пренебрегаю. Иероним прищурил выцветший глаз, закладывая в ноздри понюшку. - Вот, бают, скоро свадьба предвидится... - многозначительно за- метил Никифор. - Это у Никешиных, что ли? - У Никешиных. Степанко с Мурмана подарков навез тьму! И все для Фроськи, невесты. Никола Тимонин, слава богу, третью дочь выдает. Мо- жет, сватами нас с тобой призовут, а? - оживился Рындин. Иероним ответил не сразу - прочихался весело, со смаком, со сто- ном. - Уж и не знаю, призовут ли. Говорят, свадьба о покрове намечает- ся. - Может, и о покрове. Эх-хе-хе! - Никифор положил сухие сморщен- ные руки на колени. - Покров-батюшка, покрой землю снежком, а меня - женишком. Так ведь, бывало, девки приговаривали! - Так, так. Именно!.. И оба заулыбались. Из-за угла выплеснулся переливчатый звон гармошки-трехрядки, и грянули голоса парней: Эх, я не красиласе Да не румяниласе, Я не знаю, почему Ему пондравиласе... Федор Кукшин, журавлем выступавший в шеренге парней, тряхнув об- наженной головой, рванул мехи, сделал проигрыш. В избе, что стояла на другой стороне улицы, наискосок от пастуховской, приоткрыв створку ок- на, девушка выставила голову, состроив парням смешную рожицу. Те слов- но обрадовались: Их, ты-ы-ы! Оба дедка оживились, повернули головы к парням. Никифор Рындин одобрительно отметил: - Наважники гуляют перед путиной. - Поют-то хорошо! Каково порыбачат? - Иероним сморщился и чихнул пронзительно, на всю улицу, - видать, все еще не прочихался после по- нюшки. У девчонки в окошке сделалось испуганное лицо. А парни хором пожелали: - Будь здоров, дедушко! Гуляла Родионова бригада. Иероним спросил: - Дак когда на Канин-то? - Послезавтра, - ответил Родион. - А молода женка как? - А дома по хозяйству останется. - Смотри, заневодит кто-нибудь! - Не заневодит, - рассмеялся Родион. - Этого я не опасаюсь. Лю- бовь у нас верная! Пошли по улице дальше. В конце деревни Родион отстал от прияте- лей: - Домой пора. Солнце притаилось за избами, и стало сумеречно. Тихий вечер над- вигался на Унду с северо-востока, с Мезенской губы. Тянуло холодком. Должно быть, ночью падет иней. Проходя мимо избы Зюзиной, Родион вспомнил, как на свадьбе Фекла дарила утиральник. Глянул на ветхое, покосившееся крылечко и удивился: хозяйка, выйдя из сеней, подзывала его. На голых ногах - нерпичьи туф- ли, на плечах - цветастая шаль. - Зайди-ко, Родионушко, на минутку. Хочу с тобой поговорить по делу. Зайди, не бойся. - Голос у Феклы вкрадчив. На лице робкая улыб- ка. Родион свернул к зюзинской избе, наклонился у входа, чтобы не ушибиться о низкую ободверину, и вошел. - Сядь, посиди. Чем тебя угостить на прощаньице? - певуче сказала Фекла. - Скоро уходишь за наважкой... - Спасибо. Ничего не надо, - сказал Родион, выжидательно стоя у порога. - Сядь, сядь. Хоть место-то обсиди! Выпей рюмочку. Наливка свое- дельная, черничная. Сладкая! - Фекла достала из шкафа маленький гра- фин, две рюмки, кулебяку. - Не беспокойтесь. Я не хочу. - Ну, как хошъ. Не неволю. А позвала я тебя вот зачем. Возьми на память в дорогу образок Николы морского. Еще мой дедко с ним в море хаживал. Она положила на стол небольшую, с почтовый конверт размером икону старинного новгородского письма. - Издревле он друг и радетель рыбацкий, хранит от гибели в шторм, от льдяного уноса, от несчастий да хворобы. Возьми, пригодится. Дай-ко я в газетку заверну. - Фекла принесла газету и стала заворачивать в нее образок. - Не трудитесь, Фекла Осиповна. - Родион еле припомнил ее отчест- во: все Фекла да Фекла... - Я неверующий и принять ваш подарок не мо- гу. А на добром слове да заботе спасибо! - А ты прими! Хоть и не веруешь, а все-таки пусть Никола будет в потаенном месте на стане. С ним душе спокойнее. Родион молчал, не зная, что больше говорить. Принять икону было стыдно, не принять - обидишь хозяйку. Фекла налила вина в рюмки, под- винула ему одну, сама взяла другую. - Если не хочешь - не пей. А я подниму за удачу на промысле. Она выпила, пожевала кулебяку, сняла с плеч шаль. Блеснули в су- мерках обнаженные выше локтей руки, белые, округлые. - Боишься принять подарок? Думаешь, от недоброго человека? - спросила Фекла с грустинкой в голосе. - Нет, почему же недоброго... - уклончиво ответил Родион. Глянув на него в упор своими большими глазами, Фекла с надрывом в голосе сказала, как простонала: - Ох, скушно живется! Знал бы ты, Родионушко! Родион не знал, что ответить. Ему стало как-то неловко, и он хо- тел уйти. Но Фекла удержала его. - Возьми меня в свою бригаду на Канин! Тут с тоски подохнешь. - Она встала, положила ему на плечо тяжелую, словно литую, руку. - Я бу- ду вам обед готовить, прибирать, обстирывать. А то и на лед выйду к рюжам. Возьми, а? - Нет, Фекла Осиповна, - ответил он, немало удивившись ее жела- нию. - Вы знаете, что очень тяжелая там работа. Жить негде. Не вместе же с парнями! - А я в закуточке устроюсь. Завешу рядном уголок и буду спать. "Чудная девка!" - подумал Родион, а вслух сказал: - Это невозможно. И потом такие дела решает правление колхоза, председатель. - Так я к председателю-то схожу. Ты только возьми! - Не могу, Фекла Осиповна. Он повернулся к двери, но она остановила его: - Глянь-ко, что у меня есть-то! Подойди сюда. Она подошла к комоду, где стояли зеркало, деревянная шкатулка и высокая узкогорлая ваза с высохшими бессмертниками. "Что еще?" - Роди- он с досадой приблизился к ней. Фекла тотчас зажгла и поставила на уголок комода лампу, достала из шкатулки фотографический снимок и подала Родиону. На снимке унденс- кий фотограф Илья Ложкин запечатлел свадебное застолье. Увидев себя и Густю среди гостей на знакомой фотографии, Родион возмутился тем, что снимок попал в чужие руки, и хотел об этом сказать Фекле. Но подняв глаза от снимка, он увидел ее отражение в зеркале и смешался: Фекла стояла рядом, распустив по плечам длинные, блестящие, шелковистые волосы. Не успел он ничего вымолвить, как она взмахнула руками, и мягкие пахнущие, как лен, волосы обвили ему шею, захлестнув ее, словно петля. Родион непроизвольно отшатнулся. - Ты что? - только и смог он выговорить. Быстро и ловко заплетая косу, Фекла сказала: - Люб ты мне, Родя, вот Что! - Потому и сплетню тогда пустила? - Потому. Из ревности. - Постыдились бы. - Родион опять перешел на "вы". - Знаете ведь - я человек женатый. И потом, сколько уж вам лет? Фекла на вопрос не обиделась. - Что знаешь - того не спрашивай. А желание - не укор! Родион, весь красный от смущения, почти бегом ринулся к двери. В сенях услышал приглушенный голос: - Возьми-и-и! Пригожусь! В голосе звучали боль и тоска. ГЛАВА ШЕСТАЯ 1 Кеды-ти не беды, Моржовец не пронос, есть на то Канин Нос. Поговорка В прежнее время по осени наважники добирались на Канин разными способами: на парусниках - при попутных ветрах, на морских карбасах вдоль берега - до ледостава, а по первопутку - на оленях. К местам лова прибывали с немалым грузом: снастями-рюжами, хлеб- ными запасами - до шести пудов на человека с расчетом на три месяца. Еще дома члены бригады договаривались, кому взять чайник, кому котел, а кому сковороду, чтобы было на чем и в чем готовить пищу. Все заранее предусматривалось до мелочи, до швейной иглы, молотка и сапожных гвоз- дей. Иначе и нельзя: на малолюдном полуострове на десятки верст нет жилья - только тундровые мхи да болота, реки да озера, на сухих местах - низкорослый стланик. До ближайшего села Неси от Чижи-реки около по- лусотни верст, да и то по прямой. И некогда рыбакам наведываться в се- ления; день-деньской трудятся на льду. Жили в низких - не распрямиться в полный рост - избушках: два ря- да нар, крошечная глинобитная печка да дощатый узкий стол со скамейка- ми - вот и весь рыбацкий комфорт. В прошлом году в устье реки построил колхоз новую бревенчатую просторную избу, в печь из кирпича вмазали чугунную плиту. В последних числах сентября бригада Родиона отправилась в путь на небольшом мотоботе "Нырок", принадлежащем моторно-рыболовной станции. Погода была скверная: сыпал мокрый снег, море угрюмо лохматилось, гремело. Мачта и такелаж на боте обледенели. Рыбаки, сидя в тесном кубрике, мечтали поскорее добраться до стана, ступить на землю, под крышу избушки. Холода обещали близкий ледостав. С приливом "Нырок" вошел в устье реки и отдал якорь. Рыбаки спус- тили на блоках карбас, стали перевозить имущество на берег. Вскоре распрощались с командой бота. Он поднял якорь, бойко застучал двигате- лем и побежал в обратный путь. ...Родион топором отодрал доску, которой была заколочена с прош- лой зимы дверь, и первым вошел в избу. Внутри было холодно и по-нежи- лому пусто. На столе - деревянная чашка с сухарями, покрытая холстинкой, соль в мешочке. На печке-старенький жестяной чайник. Все на случай, если в избу забредут люди, попавшие в беду. Нары в два этажа, занимавшие по- ловину избы, чисты и, кажется, даже вымыты. Не хотели рыбаки, зимовав- шие тут в прошлом году, оставлять после себя грязь. В печь уложены пыльные сухие дрова с кусками бересты. Родион чиркнул спичкой, поднес ее к бересте. Она загорелась сразу, словно по- рох. Пошел черный тягучий дымок. На огне береста скручивалась, потрес- кивала и вскоре запылала ярко и весело, а вслед за ней запылали и су- хие дрова. Ввалился под тяжестью ноши Федор Кукшин, сбросил мешок на пол, распрямился. - А ничего хоромы! Жить можно! Верно, Родя? - Изба хорошая, - Родион обвел взглядом стены. - Пусть ребята но- сят имущество и готовят еду, а мы с тобой займемся дровами. Они пошли вниз по течению реки, обшаривая берег. Он был гол, лишь кое-где на проплешинах торчали ветки стланика - кустарника, прижатого к земле ударами непогоды. Заготовлять его не имело смысла: ветки мало давали жару, да и требовалось стланика на топливо слишком много. Посвистывая, ветер колол лица холодными иголками. Мокрые снежинки превращались на лету в льдинки. Ноги оскользались на мокрой глине, пе- ремешанной местами с наносным илом. Небо все в тяжелых низких тучах. Казалось, до них можно дотянуть- ся, только подними руку. Федор кутал шею шерстяным шарфом. - Во-о-он дрова! Гляди-ка, - Федька показал вниз, под берег, где среди камней виднелось около десятка бревен, принесенных приливом с моря и выброшенных волнами на сухое место. - Неловко брать из-под берега-то, - заметил Родион. - Ну да лад- но. От избушки зато недалеко. Сбежав под обрыв, они принялись перепиливать бревна на короткие кряжи, чтобы таскать было сподручней. Кряжи поднимали наверх, на об- рыв, складывали аккуратным штабельком. Потом отсюда всей бригадой пе- ренесут дрова к избе. От работы стало жарко. Федька размотал шарф, сунул его за пазуху. - Мешает! - То-то! - отозвался Родион, взваливая на плечо обрезок бревна, тяжелый, словно камень. Работали до тех пор, пока не подняли наверх весь плавник. Набрал- ся порядочный штабелек. Родион, оглядев его, сказал: - На сегодня хватит. Давай возьмем по кряжу к избе, - он постучал обухом по бревнышкам. - Вот эти вроде посушей. Пошли! До стана добрались уже затемно. Оконце светилось красным прямоу- гольником в метельных, непогодных сумерках. Перепилили и раскололи принесенные кряжи и только тогда вошли в избу. Парни уже успели обжить ее. От натопленной печи волнами распрост- ранялось домовитое тепло. На столе горела лампа-семилинейка, которую везли с великими предосторожностями. Эмалированные миски были расстав- лены, горкой высились ломти хлеба. Федька скинул ватник - и за стол. - Навались, ребята! Вскоре вся бригада дружно побрякивала ложками по краям больших мисок. Потом пили горячий ароматный чай. После ужина всех потянуло на нары. Федор развязал мешок, вытащил гармонику, надел ремень на плечо и пробежался по ладам. - Быть тебе, Федя, на стану культработником, - решил Родион. - Весели ребят! - Есть! - отозвался бодро Федор. - Ребята, веселитесь! Но никто не отозвался на зов гармоники, не запел. У ребят от ус- талости да горячей сытной пищи слипались глаза. Федор поставил гармонь в изголовье, растянулся во весь рост. - Утро вечера мудренее! А наутро косогор за избушкой весь был опутан сетями: рыбаки раз- бирали привезенные рюжи. Стало совсем холодно. У берегов появился тонкий припайный лед. Началась однообразная путинная жизнь. "На Канине поспать-полежать, на Мурмане поесть-попить", - гласит поговорка. Но поспать-полежать рыбакам удавалось не всегда. Канинский промысел - едва ли не самый тяжелый вид поморского труда. Наважники сидели на станах отшельниками, кругом глухомань, неприветливые пустын- ные места, жгучие морозы, знобкие, мокрые оттепели. Только в морозы, когда небо ясно и когда в полыньи опущены рюжи, можно было поспать-полежать, выжидая, пока в них наберется рыба. Раз-два в сутки, а если навага шла косяками, и чаще, рыбаки вынимали из проруби снасть и трясли ее, вываливая рыбу на лед. Остатки наваги из сетей выбирали голыми руками, снасти распутывали - тоже: в рукави- цах не возьмешься. Потом рюжу опускали снова в прорубь, а улов раскла- дывали на льду тонким слоем - крупную рыбу отдельно от мелкой - и за- мораживали. Затем складывали окаменевшие тушки в деревянные лари на улице. В морозы легче. Труднее в оттепели, когда лед покрывается снего- вой кашей. Рыбаки - кто в бахилах, кто в валенках, обшитых кожей, поч- ти по колено бродят в воде и долго разбирают улов, перемешанный с мок- рым снегом. Промокали до нитки, простуживались, кляня непогодь и не- легкую рыбацкую долю. Если оттепель случалась в начале зимы, подтаявший лед с рюжами могло унести вниз по течению. "Пола мокра, так брюхо сыто" - эта поговорка была вернее. 2 Три дня небо сеяло сухой, колкий снег на избы, на косогоры, на молодой, тонкий унденский лед. На четвертые сутки снегопад прекратил- ся, и колхозники, выходя из изб, щурились на белое пушистое покрывало, которому не было ни конца, ни края. Пейзаж сразу стал другим: серое небо, белая земля да темные прямоугольники избяных фасадов. Деревня среди снегов блистала с наступлением темноты радужным си- янием: белый, яркий свет лился из окон, сверкающими косоугольниками ложился на сугробы. В разных концах села свежеошкуренные столбы с гор- достью держали электрические фонари. Электростанцию пустили, и побе- режье, веками не видевшее ничего подобного, будто переродилось заново. Когда изба осветилась электричеством, Парасковья сразу увидела изъяны в домашнем устройстве: свет проник в никогда раньше не освещае- мый угол за печью, и хозяйка заметила там черные от пыли и грязи па- учьи тенета. А из-под лавки стали четко видны топор, старая корзина, какие-то лохмотья да фанерный ящик. Свекровь и сноха, подтрунивая друг над другом, принялись наводить в избе порядок. Выбросили ненужный хлам, выбелили мелом потолок, до блеска вымыли с дресвой полы. Стационарной киноустановки в клубе пока не было - работала перед- вижка. Густе очень хотелось порадовать односельчан спектаклем, но до- морощенные актеры все уехали на Каннн промышлять навагу, и затея не удалась. Густя скучала в одиночестве, непрестанно думала о муже: "Как-то он там? Не случилось бы чего! Не дай бог, выйдут рыбаки на неокрепший лед..." Отгоняя прочь тревожные мысли, она еще ревностнее принималась за домашние дела. Поздними- вечерами Густя с Парасковьей садились за прялку. Пряли из конопли суровье на сети. Свекровь заводила песню: Зима студеная, снега глубокие, Снеги глубокие, насты высокие... Густя прислушивалась и тихонько начинала подпевать. Парасковья пела громче, уверенней, молодуха - тоже. И оба голоса, глуховатый и молодой, серебристый, звучали в тихой избе ладно и дружно. Уж леса да леса темные, Леса темные, леса дремучие. Во лесу девушка брала ягодки, Брала ягодки да заблудилася... Пели допоздна, пока руки не уставали прясть, и "Сяду под окошко", и "Утушную песню", и рыбацкую "Песню про Грумант". Много их знала ста- рая Парасковья. От бабушки к матери, от матери к ней они переходили словно по наследству вместе с сундуком, где хранились старинные сара- фаны да унизанные бисером кокошники и перевязки. И грустные, и весе- лые, и свадебные, и гадальные, и колыбельные песни выплывали из памяти поморки, словно лодьи под парусами. Принаряженная, в новеньких черных валенках и белоснежном пуховом платке, в синей юбке и плюшевой жакетке, Фекла выступала по улице не- торопливо и величественно, направляясь к бывшему ряхинскому дому. Удивленные бабы прильнули к окнам, строя догадки, куда и зачем идет Зюзина: то ли в правление, то ли в сельсовет... Тихон Панькин, с утра обегав все свои объекты, сидел в кабинете. На столе перед ним лежал толстый бухгалтерский отчет в разграфленной книге и стояла бронзовая ряхинская чернильница с литыми фигурами на мраморной доске. К председателю зашел Дорофей обговорить промысловые дела: в фев- рале он собирался на зверобойку. В самый разгар беседы в дверь тихонь- ко постучали, и в кабинет вошла Фекла. - Проходи, Фекла Осиповна, - пригласил Панькин. - Что за дело те- бя привело сюда? Садись, - он кивнул на стул. Фекла села. - Тихон Сафоныч, - начала она с видом серьезным и рассудительным. - Я к вам по делу. Не найдется ли какой работенки для меня? Наскучило сидеть мне затворницей без полезного занятия. Гляжу на людей - все ра- ботают дружно, артельно и весело. А я одна в стороне... И еще, - Фекла смущенно потупилась, - надумала я вступить в колхоз. Хочу жить как все... Панькин переглянулся с Дорофеем, посветлел. - Правильно надумала, Фекла Осиповна! - сказал он. - Работы у нас край непочатый. Была бы у вас охота. Это хорошо, что вы наконец-то ре- шили заняться полезным для общества делом. Да, электричество вам про- вели? - Провели. Спасибо. Уж так хорошо с электричеством-то. - Ну вот и ладно. В колхоз вас примем на очередном собрании. А насчет работы... Хотите в сетевязальную мастерскую? У нас там мастериц не хватает. Фекла покачала головой. - Сидячая работа мне не по характеру. Мне бы что поживее, побой- чее. Председатель задумался. - И верно. С вашими руками пудовые бы мешки ворочать - не иглу держать! - Ах, полно вам, Тихон Сафоныч! Мужик я, что ли, мешки-то воро- чать? Скажете тоже... - А в продавцы не хотите ли? Рыбкооп скоро открывает промтоварный магазин. Мануфактурой будет торговать, обувкой, одежкой и прочим. Фекла опять отрицательно покачала головой. - Боюсь растраты. Неопытная я в таких делах. И грамоты у меня ма- ловато. Там надо уметь считать, а я не обучена. - В Мезень на курсы пошлем. - Нет, не нравится мне торговая работа. Панькин пожал плечами и опять переглянулся с Дорофеем. У того глаза откровенно смеялись, хотя лицо казалось невозмутимым. - Тогда что же вам нравится, позвольте спросить? - уже недовольно обронил Панькин. - Уж и не знаю что, - Фекла виновато опустила глаза. - Смолоду была в кухарках, а иного дела и не делывала. - Стоп! - воскликнул Панькин и прихлопнул крепкой ладонью по сто- лу. - Пекарихой быть не желаете? Опару ворочать в квашне - силенка и сноровка требуется большая. Это, пожалуй, вам подойдет. В рыбкоопе как раз пекариха об увольнении просит по состоянию здоровья и по причине возраста. Ежели туда не пожелаете, так уж и не знаю, что вам еще пред- ложить. - Что ж, пекарихой я смогу, - согласилась Фекла. - Вот и договорились. Сейчас я напишу записку председателю рыбко- опа. Панькин написал и подал ей записку. Зюзина поблагодарила, попро- щалась и вышла. - Да-а-а! - многозначительно произнес Дорофей. - Потянуло девку к людям. Надоело сидеть затворницей. Вот уж характер! Не дай бог, кому достанется... А хлебы-то она, бывало, пекла Ряхину добрые! - А знаешь, Дорофей, я так думаю, что человек она вовсе неплохой, только с чудинкой. От одиночества. И о себе чересчур высокого мнения. Делом займется - правильней будет смотреть на жизнь. К людям станет поближе. И чего это унденские бобыли не берут ее замуж? Боятся, что ли? - Боятся не совладать, - отозвался Дорофей и загрохотал раскатис- тым смехом. На далеком Канине Родион часто видел во сне Густю... Однажды ему пригрезилось: Густя стояла на берегу, покрытом осенней жухлой травой, в белой кофте и старинном алом сарафане, с распущенными светлыми длин- ными волосами и махала ему рукой. А он сидел в карбасе и, усиленно ра- ботая тяжелыми веслами, старался отплыть от берега. Но это ему не уда- валось: как только он посылал карбас чуть-чуть вперед, прибой снова толкал его обратно, кормой к берегу. А Густя все махала ему, и лицо у нее было грустное, и волосы, словно дым, развевались по ветру. Брызги с клочьями пены летели ей на кофточку. Но лицо было неподвижно, и Гус- тины глаза, не мигая, глядели на Родиона. Иногда прибойная волна скры- вала ее. Но когда она откатывалась, Густя стояла все так же, словно и не было этих неистово ревущих валов. Родион все никак не мог оторвать- ся от берега, и руки у него уже устали и спина затекла от чрезмерных усилий. В карбасе были сложены рюжи. И Родион подумал, что надо хоть часть их выкинуть, чтобы карбас стал легче - тогда он уйдет в море. Оставив весла, он хотел было выбросить рюжи в воду, но карбас мигом повернуло бортом к волне, захлестнуло и опрокинуло. Родион оказался в ледяной воде и поплыл к берегу. В глазах Густи появился ужас, она пош- ла ему навстречу, протягивая руки. Но Родион тщетно силился прибли- зиться к ней. Сзади навалилась тяжелая волна, и он почувствовал, что тонет. Тонет... Дыхания не хватало, одежда намокла, вода хлынула в рот и нос... - О-о-о! - простонал он во сне и очнулся с великим облегчением. Тихо, чтобы не разбудить товарищей, Родион оделся и пошел к реке. Погода не радовала: оттепель, мокреть1 с неба. На берегу снег почти весь согнало. Ноги оскользались на жидкой сырой почве. Когда Родион глянул на реку, то совсем упал духом: у берегов лед, затянутый снего- вой кашицей, сильно подтаял, подернулся верховой водой. 1 Мокреть - сырой снег с дождем (мест.). "Беда! - встревожился он. - Надо будить ребят, спасать рюжи!" Он пошел в избушку, поднял бригаду. ГЛАВА СЕДЬМАЯ 1 Морозные зимние дни тянулись однообразно, а вечера - и того одно- образнее. Единственным развлечением было кино. Хоть и с перебоями, но несколько раз в месяц фильмы привозили. От ребятишек-старшеклассников киномеханику не было отбоя. Влюб- ленные в Игоря Ильинского и знаменитых кинозвезд, они как великого блага в очередь добивались возможности повертеть ручку электромотора2 кинопередвижки и посмотреть не раз интересный фильм. 2 В передвижных установках немого кино использовались электродви- гатели с ручным приводом. Народу к началу киносеансов собиралось много: зрительный зал бы- вал битком набит. Густя смотрела за порядком: чтобы ребятишки не шуме- ли, не озорничали, а мужики чтоб снимали шапки и в зале не жгли махор- ку. Заядлыми посетителями кино оказались и оба деда - Пастухов и Рын- дин. Придя в клуб, они садились непременно на пятый ряд, в середку, а по бокам восседали их жены в овчинных шубах-пятишовках и темных шерс- тяных полушалках, довольные тем, что мужья, заболев киноманией, совсем забыли про рыбкооповскую приманку в стеклянных сосудах. Колхозники уже привыкли видеть друзей на пятом ряду и, как по уговору, те места не занимали. А если кто невзначай и усядется тут, на того шикали, и он уходил с "персональных" мест. Возвращаясь домой, Иероним и Никифор пропускали вперед нетерпели- вых и, несмотря на возраст, еще шустроногих женок и делились впечатле- ниями. - Больно занятная фильма, - говорил Пастухов. - Все бегают, суе- тятся, смешат людей. Хорошо придумано душу человеку веселить этаким манером. Вечерами-то скукота. Одна отрада фильму поглядеть. - Это еще что! - поддерживал его Рындин. - Нынь, брат, есть ново- манерные фильмы - громкоговорящие! Люди на простыне не только двигают- ся да руками машут, а и говорят, и поют, будто в радиопродукторе. Филька Гнедашев рассказывал, что в Архангельском видел такое кино. - Прелюбопытно. А у нас будет ли такое? Не слыхал? - Бу-у-дет. Не сразу, конечно, а будет! Мы ведь живем-то у черта на куличках. На краешке земли! Дале нас и земли-то матерой3 нету - только океан-море да острова!.. Чтобы добраться до Унды, время требу- ется. 3 Матерая земля- материк. - А пожалуй, верно ты говоришь, Никеша. Мы испокон веков все жда- ли. Самовары, бывало, и те ждали из Тулы: в иных губерниях уж давной чай из них по-швыркивают, а мы еще и не видали, какие такие самовары. Первый пароход, бывало, ждали. Помнишь? Ероплан-гидросамолет, что при- летал в двадцатом году с кожаным летчиком - тоже ждали. И революция до нас докатилась не сразу, и Совет тоже не сразу образовался. Так и громкоговорящая фильма - не вдруг, а докатится до нашего края земли. Я думаю, мы с тобой доживем. До электричества-то дожили! - Доживе-е-ем! Надо дожить. На погосте нам места еще не отведены! Председатель правления унденского сельрыбкоопа, когда к нему яви- лась Фекла с рекомендательной запиской Панькина, помолчал, подумал и, глянув на Феклу поверх очков, сказал: - Н-ну ладно. Раз Панькин просит - приму. Только к делу чтоб от- носиться как следует быть. Последнее время много жалоб идет от пайщи- ков на качество хлеба... - Уж я постараюсь, - заверила Фекла. И вот она стала полновластной хозяйкой на пекарне, приняв от прежней пекарихи немудреное хозяйство, - огромную деревянную кадь-квашню, формы из кровельного железа, чулан с ларями для муки да дрова на улице. Прежде всего Фекла принялась наводить порядок: вымыла и выскобли- ла ножом столы, полки, добела продрала с дресвой полы, выбелила печь, убрала из-под ларей мусор и старые голики, в углах смела паутину. В правлении выпросила новый халат, фартук, мадаполама на колпак и приня- лась за дело. Вскоре в магазин стали привозить из пекарни мягкие пыш- ные буханки, и потребители немало дивовались способностям и радению новой пекарихи. Они уже были готовы простить Фекле прежнюю нелюди- мость. 2 Почти три месяца молодые промысловики колхоза "Путь к социализму" проводили целые дни на льду на перейме1, выбирая снасти, высвобождая из них навагу и замораживая ее для последующей перевозки. Уловы были и богатыми, а иной раз и скудными. В дни оттепелей стоило немалых трудов сохранить рыбу. 1 Перейма - расположение рюж поперек реки рядами. В довоенные го- ды на Чиже рыбацкими бригадами ставилось до полутора-двух сотен рюж. От резких ветров лица парней стали темными, продубленными, губы потрескались, одежда износилась, да и продукты подходили к концу. В декабре пришел еще раз санный обоз принять улов. Берег ожил, повеселел. Обозники в тулупах и оленьих совиках укладывали добычу на возы. В сумерках приполярного дня над снегами слышалось ржанье лоша- дей, разговоры и шутки. ...И вот уже Родион шагает рядом с розвальнями в обратный путь. Истосковался в разлуке с молодой женой: кажется, взял бы да побежал вперед, в серую муть метельной канинской зимы. Но путь предстоял неблизкий, пришлось запастись терпением. Шли пешком - на санях и сидеть холодно, и лошадям тяжело. Расстояния на Поморье измеряются сотнями верст. От мест канинских промыслов до дому пешим порядком около двухсот пятидесяти километров, и все через тундру. От поселка до поселка без ночевки не доберешься. Ночевали в редких на пути избушках, согреваясь мечтой о домашнем теп- ле. Вот и крыльцо родного дома, по которому входили деды и прадеды, возвращаясь с беломорской страды. Не пришел сюда отец Родиона... Да, не дождались дети своего отца, а Парасковья мужа Елисея. Те- перь к крыльцу шел его сын с котомкой канинских даров за спиной. Шел валкой усталой походкой, а глаза светились нетерпением и радостью. Да- ры не роскошны - мороженая отборная наважка. Но всего драгоценнее она, добытая в немалых трудах! Выбежала навстречу юная жена - желанная и любимая. Кинулась к му- жу в одном платье, простоволосая, торопливо стала помогать снимать ме- шок, заглядывая сияющими глазами ему в лицо. А когда освободила мужа от ноши, сказала степенно по-поморски: - С прибытием, Родя! Наверху на крыльце, вся подавшись вперед, ждала мать, когда нас- тупит ее черед обнять сына. 3 Панькин готовился к годовому отчету на колхозном собрании. Бух- галтерия снабдила его разными справками, выкладками, и с помощью их за неделю он соорудил достаточно внушительный доклад. Когда окончательный итог был сбалансирован, оказалось, что колхоз получил около пятисот тысяч рублей чистой прибыли. Сумма значительная, если учесть, что рыб- ный и зверобойный промыслы в полной мере все же не удалось развернуть из-за недостатка плавбазы. Суда, суда! Строить их своими силами в Унде теперь не имело прак- тического смысла: парусный флот ушел в прошлое, уступив место моторно- му, районы промыслов все расширялись. Надо было иметь корабли с гораз- до большим водоизмещением, переходить к более совершенным способам ло- ва рыбы. Моторно-рыболовная станция хорошо помогала рыболовецким артелям, предоставляя им в аренду суда, обучая промысловиков новым способам до- бычи. Но Панькин мечтал о своих колхозных кораблях, которыми правление могло бы распорядиться свободнее, как того требовали интересы хозяйс- тва. Побывав в Архангельске на судостроительной верфи, председатель нацелился на покупку четырех моторных ботов с двигателями по пятьдесят лошадиных сил каждый. Правда, эти суда не назовешь мощными, крупнотон- нажными, но в сравнении со старым ряхинским ботом с мотором в двенад- цать сил это уже было шагом вперед. Еще раз просматривая доклад, Панькин размышлял обо всем этом. Дорофею, который заглянул в кабинет председателя подписать нак- ладную на провиант для артели колхозных промысловиков, Панькин сказал: - Доклад у меня готов. Вечером соберем правление, Скажи, что нуж- но для того, чтобы увеличить добычу зверя, получить больший доход? Дорофей, подумав, ответил: - Зверя бить надо с судов, выходить подальше в море. Сейчас мы привязаны к лодкам. Дедовским способом добываем тюленя. Надо приобре- тать паровую шхуну, либо судно с металлическим корпусом, пригодное для плавания во льдах. - Где возьмешь такие суда? Остается только арендовать ледокольный пароход... - Аренда нам обойдется дорого. - А как иначе? Ладно, обсудим это дело с правленцами. И еще вот что Будучи в Архангельске, я присмотрел на верфи новые боты. Они бы нам, пожалуй, подошли для лова рыбы. Четыре бота можем купить! Дорофей, вынув баночку с табаком, стал вертеть самокрутку. - А не лучше ли вместо четырех деревянных ботов купить сейнер? Прямо на заводе. - Лучше. Но ты знаешь, сколько он стоит? Такое приобретение нам пока не по силам. Придется повременить, пока колхоз окрепнет да разбо- гатеет. Ну, а для начала и боты неплохо. Надо расширять промыслы, па- хать наше морское поле глубже и дальше от берегов. Вот такое предложе- ние хочу высказать колхозникам. Как думаешь, поддержат? - Поддержат, - уверенно сказал Дорофей. - Четыре бота - это уже небольшой флот. - Как живет твой зять Родион? - поинтересовался Панькин. - Я его уж давненько не видел. - Был я сегодня у него. Нож точил Родька, на зверобойку собирает- ся. От Канина отдохнул маленько - и снова в поход. - Мать теперь не удерживает его? - Какое! Сам большой. Мужик! - Дорофей отряхнул пепел с самокрут- ки и вскользь заметил: - Кажется, быть мне дедом... - Дедом - это неплохо, - поднял Панькин голову от бумаг. - Даже очень хорошо. Пусть множится поморское племя. Кстати, о Родионе. Объ- явлен набор на курсы мотористов да рулевых. Послать разве парня? Пус- кай учится. - Пожалуй, надо послать. Молодым продолжать наше дело, - согла- сился Дорофей. А в душе и сам был бы не прочь поехать на такие курсы. На парус- никах отплавал, а с моторной тягой мало знаком. Дорофей хотел было сказать об этом Панькину, да постеснялся: по возрасту любому курсанту подошел бы в отцы. - О чем задумался? - спросил Панькин, видя, что Дорофей уставился в одну точку. - Да так... Есть у меня мечта, - вздохнул Дорофей, - сходить в открытый океан, к далеким островам, в места малоизведанные. - А почему бы нет? Колхоз - корабль большой. А большому кораблю, говорят, большое и плавание. Начнем с ботов, а потом пересядем на тральщики. И тогда - хоть в Атлантику, - размечтался и Панькин. И оба унеслись в своих мечтах в далекие морские пути-дороги. "Море - наше поле" - исстари говорится на поморской стороне. Поле - обширное и горькое. Морская соль в нем перемешана со сле- зами вдов и сирот. Поле - суровое, озвученное иной раз крепким мужицким словцом или былинной песней на паруснике. Поле - тихое и умиротворенное в час отлива и шумное и неукротимое во время наката воды с моря. Нет для поморской души ничего прекраснее этого поля.